Код произведения: 8780
Автор: По Эдгар Алан
Наименование: Маска красной смерти
Эдгар Аллан ПО
МАСКА КРАСНОЙ СМЕРТИ
ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.rusinfo.com
http://bestlibrary.org.ru
Уже давно опустошала страну Красная смерть. Ни одна эпидемия еще не
была столь ужасной и губительной. Кровь была ее гербом и печатью - жуткий
багрянец крови! Неожиданное головокружение, мучительная судорога, потом из
всех пор начинала сочиться кровь - и приходила смерть. Едва на теле
жертвы, и особенно на лице, выступали багровые пятна - никто из ближних
уже не решался оказать поддержку или помощь зачумленному. Болезнь, от
первых ее симптомов до последних, протекала меньше чем за полчаса.
Но принц Просперо был по-прежнему весел - страх не закрался в его
сердце, разум не утратил остроту. Когда владенья его почти обезлюдели, он
призвал к себе тысячу самых ветреных и самых выносливых своих приближенных
и вместе с ними удалился в один из своих укрепленных монастырей, где никто
не мог потревожить его. Здание это - причудливое и величественное,
выстроенное согласно царственному вкусу самого принца, - было опоясано
крепкой и высокой стеной 'с железными воротами. Вступив за ограду,
придворные вынесли к воротам горны и тяжелые молоты и намертво заклепали
засовы. Они решили закрыть все входы и выходы, дабы как-нибудь не
прокралось к ним безумие и не поддались они отчаянию. Обитель была
снабжена всем необходимым, и придворные могли не бояться заразы. А те, кто
остался за стенами, пусть сами о себе позаботятся! Глупо было сейчас
грустить или предаваться раздумью. Принц постарался, чтобы не было
недостатка в развлечениях. Здесь были фигляры и импровизаторы, танцовщицы
и музыканты, красавицы и вино. Все это было здесь, и еще здесь была
безопасность. А снаружи царила Красная смерть.
Когда пятый или шестой месяц их жизни в аббатстве был на исходе, а
моровая язва свирепствовала со всей яростью, принц Просперо созвал тысячу
своих друзей на бал-маскарад, великолепней которого еще не видывали.
Это была настоящая вакханалия, этот маскарад. Но сначала я опишу вам
комнаты, в которых он происходил. Их было семь - семь роскошных покоев. В
большинстве замков такие покои идут длинной прямой анфиладой; створчатые
двери распахиваются настежь, и ничто не мешает охватить взором всю
перспективу. Но замок Просперо, как и следовало ожидать от его владельца,
приверженного ко всему bizarre "Странному (франц.)." был построен совсем
по-иному. Комнаты располагались столь причудливым образом, что сразу была
видна только одна из них. Через каждые двадцать - тридцать ярдов вас
ожидал поворот, и за каждым поворотом вы обнаруживаются что-то повое. В
каждой комнате, справа и слева, посреди стены находилось высокое узкое
окно в готическом стиле, выходившее на крытую галерею, которая повторяла
зигзаги анфилады. Окна эти были из цветного стекла, и цвет их гармонировал
со всем убранством комнаты. Так, комната в восточном конце галереи была
обтянута голубым, и окна в ней были ярко-синие. Вторая комната была убрана
красным, и стекла здесь были пурпурные. В третьей комнате, зеленой, такими
же были и оконные стекла. В четвертой комнате драпировка и освещение были
оранжевые, в пятой - белые, в шестой - фиолетовые. Седьмая комната была
затянута черным бархатом: черные драпировки спускались здесь с самого
потолка и тяжелыми складками ниспадали на ковер из такого же черного
бархата. И только в этой комнате окна отличались от обивки: они были
ярко-багряные - цвета крови. Ни в одной из семи комнат среди
многочисленных золотых украшений, разбросанных повсюду и даже спускавшихся
с потолка, не видно было ни люстр, ни канделябров, - не свечи и не лампы
освещали комнаты: на галерее, окружавшей анфиладу, против каждого окна
стоял массивный треножник с пылающей жаровней, и огни, проникая сквозь
стекла, заливали покои цветными лучами, отчего все вокруг приобретало
какой-то призрачный, фантастический вид. Но в западной, черной, комнате
свет, струившийся сквозь кроваво-красные стекла и падавший на темные
занавеси, казался особенно таинственным и столь дико искажал лица
присутствующих, что лишь немногие из гостей решались переступить ее порог.
А еще в этой комнате, у западной ее стены, стояли гигантские часы
черного дерева. Их тяжелый маятник с монотонным приглушенным звоном
качался из стороны в сторону, и, когда минутная стрелка завершала свой
оборот и часам наступал срок бить, из их медных легких вырывался звук
отчетливый и громкий, проникновенный и удивительно музыкальный, но до того
необычный по силе и тембру, что оркестранты принуждены были каждый час
останавливаться, чтобы прислушаться к нему. Тогда вальсирующие пары
невольно переставали кружиться, ватага весельчаков на миг замирала в
смущении и, пока часы отбивали удары, бледнели лица даже самых беспутных,
а те, кто был постарше и порассудительней, невольно проводили рукой но
лбу, отгоняя какую-то смутную думу. Но вот бой часов умолкал, и тотчас же
веселый смех наполнял покои; музыканты с улыбкой переглядывались, словно
посмеиваясь над своим нелепым испугом, и каждый тихонько клялся другому,
что в следующий раз он не поддастся смущению при этих звуках. А когда
пробегали шестьдесят минут - три тысячи шестьсот секунд быстротечного
времени - и часы снова начинали бить, наступало прежнее замешательство и
собравшимися овладевали смятение и тревога.
И все же это было великолепное и веселое празднество. Принц отличался
своеобразным вкусом: он с особой остротой воспринимал внешние эффекты и не
заботился о моде. Каждый его замысел был смел и необычен и воплощался с
варварской роскошью. Многие сочли бы принца безумным, но приспешники его
были иного мнения. Впрочем, поверить им могли только те, кто слышал и
видел его, кто был к нему близок.
Принц самолично руководил почти всем, что касалось убранства семи
покоев к этому грандиозному fete "Празднеству (франц.)." В подборе масок
тоже чувствовалась его рука. И уж конечно - это были гротески! Во всем
пышность и мишура, иллюзорность и пикантность, наподобие того, что мы
позднее видели в "Эрнани". Повсюду кружились какие-то фантастические
существа, и у каждого в фигуре или одежде было что-нибудь нелепое.
Все это казалось порождением какого-то безумного, горячечного бреда.
Многое здесь было красиво, многое - безнравственно, многое - bizarre,
иное наводило ужас, а часто встречалось и такое) что вызывало невольное
отвращение. По всем семи комнатам во множестве разгуливали видения наших
снов. Они - эти видения, - корчась и извиваясь, мелькали тут и там, в
каждой новой комнате меняя свой цвет, и чудилось, будто дикие звуки
оркестра всего лишь эхо их шагов. А по временам из залы, обтянутой черным
бархатом, доносился бой часов. И тогда на миг все замирало и цепенело -
все, кроме голоса часов, - а фантастические существа словно прирастали к
месту. Но вот бой часов смолкал - он слышался всего лишь мгновение, - и
тотчас же веселый, чуть приглушенный смех снова наполнял анфиладу, и снова
гремела музыка, снова оживали видения, и еще смешнее прежнего кривлялись
повсюду маски, принимая оттенки многоцветных стекол, сквозь которые
жаровни струили свои лучи. Только в комнату, находившуюся в западном конце
галереи, не решался теперь вступить ни один из ряженых: близилась полночь,
и багряные лучи света уже сплошным потоком лились сквозь кроваво-красные
стекла, отчего чернота траурных занавесей казалась особенно жуткой. Тому,
чья нога ступала на траурный ковер, в звоне часов слышались погребальные
колокола, и сердце его при этом звуке сжималось еще сильнее, чем у тех,
кто предавался веселью в дальнем конце анфилады.
Остальные комнаты были переполнены гостями - здесь лихорадочно
пульсировала жизнь. Празднество было в самом разгаре, когда часы начали
отбивать полночь. Стихла, как прежде, музыка, перестали кружиться в вальсе
танцоры, и всех охватила какая-то непонятная тревога. На сей раз часам
предстояло пробить двенадцать ударов, и, может быть, поэтому чем дольше
они били, тем сильнее закрадывалась тревога в души самых рассудительных.
И, может быть, поэтому не успел еще стихнуть в отдалении последний отзвук
последнего удара, как многие из присутствующих вдруг увидели маску,
которую до той поры никто не замечал. Слух о появлении новой маски разом
облетел гостей; его передавали шепотом, пока не загудела, не зажужжала вся
толпа, выражая сначала недовольство и удивление, а под конец - страх, ужас
и негодование.
Появление обычного ряженого не вызвало бы, разумеется, никакой
сенсации в столь фантастическом сборище. И хотя в этом ночном празднестве
царила поистине необузданная фантазия, новая маска перешла все границы
дозволенного - даже те, которые признавал принц. В самом безрассудном
сердце есть струны, коих нельзя коснуться, не заставив их трепетать. У
людей самых отчаянных, готовых шутить с жизнью и смертью, есть нечто
такое, над чем они не позволяют себе смеяться. Казалось, в эту минуту
каждый из присутствующих почувствовал, как несмешон и неуместен наряд
пришельца и его манеры. Гость был высок ростом, изможден и с головы до ног
закутан в саван. Маска, скрывавшая его лицо, столь точно воспроизводила
застывшие черты трупа, что даже самый пристальный и придирчивый взгляд с
трудом обнаружил бы обман.
Впрочем, и это не смутило бы безумную ватагу, а может быть, даже
вызвало бы одобрение. Но шутник дерзнул придать себе сходство с Красной
смертью. Одежда его была забрызгана кровью, а на челе и на всем лице
проступал багряный ужас.
Но вот принц Просперо узрел этот призрак, который, словно для того,
чтобы лучше выдержать роль, торжественной поступью расхаживал среди
танцующих, и все заметили, что по телу принца пробежала какая-то странная
дрожь - не то ужаса, не то отвращения, а в следующий миг лицо его
побагровело от ярости.
- Кто посмел?! - обратился он хриплым голосом к окружавшим его
придворным. - Кто позволил себе эту дьявольскую шутку? Схватить его и
сорвать с него маску, чтобы мы знали, кого нам поутру повесить на
крепостной стене!
Слова эти принц Просперо произнес в восточной, голубой, комнате.
Громко и отчетливо прозвучали они во всех семи покоях, ибо принц был
человек сильный и решительный, и тотчас по мановению его руки смолкла
музыка.
Это происходило в голубой комнате, где находился принц, окруженный
толпой побледневших придворных. Услышав его приказ, толпа метнулась было к
стоявшему поблизости пришельцу, но тот вдруг спокойным и уверенным шагом
направился к принцу. Никто не решился поднять на пего руку - такой
непостижимый ужас внушало всем высокомерие этого безумца. Беспрепятственно
прошел он мимо принца, - гости в едином порыве прижались к стенам, чтобы
дать ему дорогу, - и все той же размеренной и торжественной поступью,
которая отличала его от других гостей, двинулся из голубой комнаты в
красную, из красной - в зеленую, из зеленой - в оранжевую, оттуда - в
белую и наконец - в черную, а его все не решались остановить. Тут принц
Просперо, вне себя от ярости и стыда за минутное свое малодушие, бросился
в глубь анфилады; но никто из придворных, одержимых смертельным страхом,
не последовал за ним. Принц бежал с обнаженным кинжалом в руке, и, когда
на пороге черной комнаты почти уже настиг отступающего врага, тот вдруг
обернулся и вперил в него взор. Раздался пронзительный крик, и кинжал,
блеснув, упал на траурный ковер, на котором спустя мгновение
распростерлось мертвое тело принца. Тогда, призвав па помощь все мужество
отчаяния, толпа пирующих кинулась в черную комнату. Но едва они схватили
зловещую фигуру, застывшую во весь рост в тени часов, как почувствовали, к
невыразимому своему ужасу, что под саваном и жуткой маской, которые они в
исступлении пытались сорвать, ничего нет.
Теперь уже никто не сомневался, что это Красная смерть. Она
прокралась, как тать в ночи. Один за другим падали бражники в забрызганных
кровью пиршественных залах и умирали в тех самых позах, в каких настигла
их смерть.
И с последним из них угасла жизнь эбеновых часов, потухло пламя в
жаровнях, и над всем безраздельно воцарились Мрак, Гибель и Красная смерть.