Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович / книги / На пути



  

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 7280
Автор: Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
Наименование: На пути


                   Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

                               На пути

                   (Из рассказов старого охотника)


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: Д.Н.Мамин-Сибиряк. Избранные произведения для детей
     Государственное Издательство Детской Литературы, Москва, 1962
     Рисунки Е.Мешкова
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 27 апреля 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------


                                  I

     Мне  пришлось заночевать почти  на  самом  горном перевале,  на  правом
берегу  бойкой  горной  речонки.  Ночлег был  выбран проводником с  расчетом
именно,  чтобы  иметь защиту от  холодного северного ветра.  Охотник Артемий
провел меня лишнюю версту, пока мы добрались до заветного уголка.
     - Уютное место,  -  повторял он,  утешая меня, так как я сильно устал и
едва передвигал ноги.  -  Там,  значит, промысловая избушка стояла. По осени
или зимой охотники ночевали...  Ну,  теперь-то избушки нет, а место все-таки
осталось.
     Подъем по  горному ущелью труден вообще,  а  уставшему человеку кажется
бесконечным.  Неизвестно  кем  протоптанная тропинка  постоянно  теряется  в
камнях.  Ноги ступают неверно,  дышать трудно,  в висках стучит кровь. А тут
еще  почти над самой головой несутся низкие осенние облака;  кругом серо,  и
быстро  надвигается длинная осенняя ночь.  Безымянная горная  речка  пробила
себе дорогу по каменистому дну ущелья и несется вниз с глухим ропотом, точно
сердится на те камни,  которые загораживают ей путь.  Растительности на этой
высоте уже совсем мало.  По скалам лепится только гарная ель,  искривленная,
низкая,  точно  сгорбившийся человек,  который с  трудом карабкается на  эти
каменистые  кручи.  Самые  камни  покрыты  разноцветными лишайниками;  между
камнями кой-где желтеет мох,  и только изредка попадаются небольшие полянки,
покрытые травой.  Настоящий лес  остался далеко внизу -  и  густая трава,  и
цветы. Между камнями топорщатся только мохнатые каменки да изредка покажется
фиолетовый колокольчик; трава же сухая и жесткая, как в некоторых болотах.
     - Ну,  вот мы и дома! - проговорил Артемий, когда мы вышли на небольшую
поляну.
     Ночевать в  горах под  открытым небом не  особенно приятно,  но  делать
нечего,  приходилось мириться.  Хорошо и  то,  что  хоть  не  будет донимать
холодный горный ветер.  Я  присел на большой камень и  смотрел,  как Артемий
разводил огонь.  Что может быть лучше огня,  когда он горит в  таком ущелье?
Это  сама  жизнь!  Сидя  у  себя дома,  не  оценишь в  достаточной мере всех
благодеяний,  которые  дает  человеку  огонь.  Недаром  сложилась  греческая
легенда,  что огонь был похищен с  неба.  В  данном случае костер не  только
согревал  нас,  но  и  освещал.  Я  любовался  всполохами красного  пламени,
расходившимися полосами света,  то исчезавшими, то появлявшимися очертаниями
ближайших  скал,   камней  и  деревьев.   Картина  принимала  фантастический
характер, точно в какой-нибудь сказке.
     - Вот мы и самовар на палочке поставим,  -  говорил Артемий,  устраивая
походный медный  чайник  над  огнем.  -  Хорошо  теперь  чайку  горяченького
напиться... нет этого лучше: усталость как рукой снимет.
     Я  до того устал,  что не мог даже отвечать Артемию.  Кажется,  взял бы
лег,  протянул натруженные ноги да так больше и не вставал бы.  Даже горячий
чай не  соблазнял...  Артемий был привычный человек и  по  целым неделям мог
ходить  по  горам.  Устроивши  над  огнем  чайник,  он  сейчас  же  принялся
устраивать походную постель: срубил две елки, очистил хвою и разложил мягкие
зеленые ветки по  земле.  Потом куда-то скрылся и  вернулся с  целой охапкой
травы.
     - Откуда это ты  набрал травы?  -  удивился я.  -  Здесь такой травы не
растет...
     - А вот растет,  барин.  Избушка-то стояла;  ну,  от нее и пошла всякая
трава... Это уж завсегда так бывает: где жилье, там и сорная трава растет. В
горах-то  сама она не растет,  а  за человеком придет...  Сейчас видно,  где
стоянка была...  Тоже и  трава разная бывает,  как все равно и люди...  Одна
трава сама идет и в гору, и под гору, а другая за человеком ползет.
     Он выдернул из охапки несколько розовых цветов и показал мне.
     - Вот  этой травы здесь не  было в  третьем году,  а  теперь пришла,  -
объяснял он.  -  По ту сторону Урала ее много растет по степи,  -  татарским
мылом называется.  Ну,  там-то она у себя дома и другой вид имеет:  высокая,
цветы больше, а здесь она какая-то захирелая. Трудно ей...
     - Почему трудно?
     - А  как же?  Вот ты устал в гору подниматься,  и травка тоже устает...
Она ведь тоже идет;  ну,  а тут ее и холодным ветром обдувает,  и морозит, и
водой горной смывает. По ту сторону перевала этой травы совсем нет. Немножко
уж ей осталось идти...  Лет через десять переберется, а там, как спустится с
горы, опять укрепится.
     - И много таких трав, которые идут через перевал?
     - Есть достаточно...  Только вот я не умею сказать, как они называются.
Бродишь по горам,  ну,  и примечаешь:  тут одна трава, там другая, третья...
Степная трава  сама  по  себе,  горная трава сама  по  себе.  У  каждой свой
предел... По ту сторону Урала ковыли, полынь, а здесь их нет.
     - Как же трава через горы идет?
     - Мудреное это дело,  барин...  Может быть, другая травка не одну сотню
лет  переваливает через  горы.  Где  ветром  семечко перенесет,  где  птичка
поможет,   где  скотина,  али  человек...  В  гору-то  ей,  ох,  как  трудно
подниматься! Ну, а под гору - живой рукой, потому вода сносит семечко. Точно
человек, эта самая травка: под гору-то куда легче спускаться.
     Охота  поневоле способствовала развитию наблюдательности Артемия,  хотя
он  и  не  мог назвать многих растений или называл их местными именами,  как
"татарское мыло".  Меня этот разговор очень заинтересовал,  и  я внимательно
рассматривал траву, принесенную Артемием.
     Артемий приготовил чай,  и мы долго сидели около огня.  Кругом было уже
темно.  Горные ночи холодны.  Время от времени Артемий подбрасывал в  костер
хворост и  сухие сучья,  и  пламя вырывалось красными языками.  Я  улегся на
приготовленную постель,  прикрылся  сверху  охотничьим  пальто  и  мечтал  с
открытыми глазами.
     - Как речонка сегодня шумит, Артемий!..
     - А это она от осенних дождей разыгралась,  барин.  Летом то пересыхает
совсем,  а  теперь вот  бурлит,  точно  настоящая река.  Много таких речушек
сбегает с  перевала...  Дальше-то вместе соберутся в  озеро,  а  из озера уж
настоящая река выбегает. Много таких горных озер и глубокие...
     Где-то   прокуковала  кукушка.   Артемий  вслух   считал   кукованье  и
остановился на двенадцати.
     - Еще  осталось мне  двенадцать годов  жить,  -  заметил  он.  -  Бабья
примета...
     - Ты веришь этой примете?
     - Верить не верю, а бабы болтают... Ну, барин, пора и на боковую. И ты,
поди,  притомился за день-то.  Утро вечера мудренее... Вот я тут на всю ночь
топлива натаскал.  Около огонька-то  как-нибудь перебьемся,  только бы дождь
грешным делом не пошел.
     Расположившись около огня,  Артемий сейчас же заснул.  Слышно было, как
он ровно дышал.  Я же лежал с открытыми глазами и мог только завидовать ему,
потому  что  от  сильного утомления,  как  говорится,  сон  был  переломлен:
хотелось спать,  и что-то мешало.  В голове целыми вереницами тянулись самые
разнообразные мысли.  Я  смотрел на  горевший огонь и  прислушивался к  шуму
бурлившей в двух шагах речонки.  Куда она бежит,  эта горная светлая вода? С
перевала она  спустится в  озеро,  из  озера выльется большой рекой,  а  там
дальше попадет в Тобол, в Обь, в Северный Ледовитый океан. На этом пути вода
много поработает: будет сносить песок и камни, будет подмывать берега, будет
вертеть мельничные колеса,  понесет на себе лодки и барки, будет поить людей
и  животных и кончит тем,  что там,  на севере,  превратится в ледяные горы.
Работа воды вообще громадная. В течение тысяч лет она превращает целые скалы
в  песок  и  глину,  делает  громадные  наносы  и  вообще  изменяет  видимую
поверхность земли.


                                 II

     Мне вообще что-то не спалось.  Да и  холодная эта осенняя ночь в горах.
Около огня грелся один бок,  а  другой мерз.  Нужно большую привычку,  чтобы
спать в  такую ночь под открытым небом,  и  я  долго поворачивался с боку на
бок...
     А безымянная речка все говорила и говорила... Я вслушиваюсь в ее шепот,
и вот мне кажется, что я начинаю разбирать отдельные слова.
     - Скорее,  скорее...  -  казалось, шептала вода, журча по камням. - Ах,
как  далеко мне бежать!  Нужно торопиться...  Скоро наступит зима,  и  можно
замерзнуть где-нибудь на дороге.  Скорее,  скорее...  Я  уже не в первый раз
делаю этот путь.  Добегу до моря, потом поднимусь кверху туманом, соберусь в
тучи и  вернусь опять сюда дождем или снегом.  Ведь я везде нужна:  без меня
все бы умерло. Ах, скорее, скорее!..
     - А  я здесь полежу,  пока ты путешествуешь,  -  лениво ответил большой
камень, обросший лишайником. - Мне и здесь хорошо...
     - Ах ты, лежебок, лежебок!.. Вот погоди, как-нибудь весной я тебя скачу
под  гору!  -  бормотала вода.  -  Я  уже много таких камней стащила вниз...
Смешно даже смотреть,  как  тяжелые увальни кубарем летят под гору.  Пока до
свидания!.. Скорее, скорее!..
     - Мне  эта  вода  много неприятностей наделала,  -  проговорило усталым
голосом татарское мыло.
     - И мне тоже... - тоненькими голосами ответили какие-то зеленые травки.
     - Я давно иду оттуда,  из степи... - рассказывало татарское мыло. - Там
у меня был хороший друг -  ветер. Он разносил мое семя во все стороны. Да...
А как я добрался до гор, и пошли неприятности. Вот уже больше пятидесяти лет
взбираюсь на перевал и не могу дойти. По нескольку лет иногда торчу на одном
месте,  а  то и  назад приходится спускаться.  А  все вода:  то корни у меня
подмоет, то все семя унесет под гору... Вообще очень трудно, господа!
     - Трудно,  трудно,  -  ответила зеленая травка.  -  У  тебя и вид такой
усталый. Впрочем, когда переберешься туда, через горы, там отдохнешь.
     - Когда-то еще переберусь,  братцы!..  - ворчало татарское мыло. - А вы
куда?
     - Мы  тоже на ту сторону перебираемся помаленьку...  Ах,  как трудно!..
Только бы перебраться... Там, говорят, очень хорошо.
     - Где это хорошо? - спросил худенький желтый цветочек, спрятавшийся меж
камнями.
     - А по ту сторону гор...
     - Ну, я оттуда иду и могу сказать, что не особенно-то... Я едва перелез
через горы.
     - А далеко еще до вершины?
     - Порядочно... Я не один шел, да другие отстали на полдороге.
     Тут  все заговорили разом,  так что я  не  мог разобрать,  в  чем дело.
Больше всех волновалось татарское мыло.
     - Не верьте ему!  -  повторяло оно с особенным азартом.  -  Я знаю, там
хорошо... Иначе не стоило идти так далеко.
     - Вот  увидим...  Да,  увидим!  -  шептала  скромная зеленая травка.  -
Недаром говорится,  что там хорошо, где нас нет. Уж пошли, так нужно идти...
Мы не какая-нибудь сорная трава, которой все равно, где ни расти. У нас своя
дорога... да! А там увидим, что будет...
     - А как у вас там, в степи? - спрашивал в свою очередь желтый цветочек.
     - Ничего... Как кому, - кто что ищет...
     - Мне  бы  где-нибудь около  болота поселиться,  -  мечтал вслух желтый
цветочек. - Я люблю сырые места...
     - Ну, в степи тебе, пожалуй, трудно придется, потому что там мало воды.
Там больше солонцы,  а на них растут только ковыль да полынь... Впрочем, эти
желтые цветы везде проберутся. Довольно нахальный народ...
     Последнее замечание вызвало горячий спор,  так,  что я  даже проснулся.
Да,  все это был сон, но сон очень правдивый. Уже светало. Вершина горы была
закутана густой мглой. Огонь погас, и я чувствовал, что продрог до костей.
     - Артемий, вставай!..
     Опять весело загорелся огонь.  Артемий вскипятил воду в чайнике.  Мы на
скорую руку выпили по  стакану чаю  и  отправились на  перевал -  оставалась
всего  какая-нибудь  верста.   Правда,  приходилось  карабкаться  порядочно,
обходить большие камни и вообще преодолевать большие препятствия.
     - Ну и дорожка!.. - ворчал Артемий, зевая спросонья.
     Наконец мы  поднялись на самый перевал.  Небо несколько прояснилось,  и
можно было видеть далеко по  ту и  по эту сторону Урала.  Мы стояли на самой
границе, отделявшей Европу от Азии. Урал являлся громадным каменным порогом,
через  который с  таким  трудом  азиатские растения переходили в  Европу,  а
европейские в Азию.