Код произведения: 6304
Автор: Лапин Борис
Наименование: Коэффициент Маггера
Борис Лапин.
Коэффициент Маггера
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Первый шаг".
OCR spellcheck by HarryFan, 26 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
На десерт подали красные ломтики арбуза, игриво косящие на гостей
блестящими черными глазами семечек. Маггер обожал экстравагантность, его
стол не обходился без сюрпризов. То змеиный суп, то форель из Испании, то
русская икра, то, как сегодня, арбуз, хотя лето едва началось.
За десертом хозяин дома завел свою обычную дилетантскую болтовню, и
Шильд отошел к распахнутому окну, поглядывал вниз на редких прохожих,
аккуратно складывал семечки на тарелку и краем уха слушал Маггеровские
метафизические выверты.
- Обусловленный нелепым насморком случайный крах гениальнейшего из
узурпаторов, когда он, восстав из небытия острова, снова заставил Францию
гордо поднять голову и дерзко противопоставил себя всему остальному миру в
битве при Ватерлоо; возникновение жизни на древней, еще кое-где кипящей
мутными лужами планете, когда бессмысленные, похожие на длинные связки
сарделек молекулы нуклеиновых кислот случайно соединились вдруг в нечто
живое; случайные личные качества никому не ведомого итальянского дворянина
Колумба: тщеславие, непоседливость, склонность, к авантюрам - и вот уже
просвещенная Европа корчится под каблуком открытой им Америки, тогда как,
не поспеши синьор Христофор, Америка была бы разыскана, скажем, веком
позднее, и европейские цивилизации не позволили бы ей выскочить вперед...
Старина Маггер мог часами сыпать такие примеры, впрочем, конечно,
по-своему, забавные, а в итоге угостить слушающих каким-нибудь нелепым
выводом, тут же возведенным в ранг непризнанного открытия. К счастью,
немногие ловились на эти "гениальные прозрения". Иные из посторонних
посетителей воскресных сборищ у Маггера являлись сюда исключительно ради
обеда с непременной гастрономической изюминкой; иные - позабавиться речами
Маггера, его необычной, мрачной, пророческой личностью чернокнижника
двадцатого века; иные - открыто посмеяться над ученой наивностью хозяина.
Да и кто приходил сюда - жаждущие сенсаций журналисты средней руки,
переучившиеся студенты да равный мелкий околонаучный сброд! Приличных
ученых, вроде Шильда, бывало немного, и те воспринимали эксцентрические
филиппики Маггера как своего рода умственный аттракцион, метафизический
балаган, не более.
Так же примерно относился к Маггеру и он, Шильд. В спорах с Маггером он
находил нечто вроде гимнастики для мозга, в какой-то мере они заменяли ему
шахматы, бридж, пасьянс. Но Шильд еще и любил старика Маггера, любил как
достопримечательность столицы, как некую антикварную диковину, любил за
оригинальность, зажигательность речей и то необъяснимое щекотание нервов,
похожее на первобытный мистический страх, которое вызывал в нем своим
черным скепсисом Маггер. Впрочем, Шильд, как большинство здесь
собирающихся, не относился к маггеровским откровениям сколько-нибудь
серьезно, хотя кое-кто и утверждал, что именно Маггер еще перед войной с
точностью до месяца предсказал даты взрыва первой атомной бомбы и высадки
человека на Луну.
- Закон бутерброда открыт не мною, - говорил между тем Маггер,
победоносно оглядывая из-под кустистых сивых бровей свою ожидающую
сенсации аудиторию, и маленькие глазки его лоснились, как зрелые арбузные
семечки. - Этот закон, можно сказать, общепризнан в быту, хотя ваша
"чистая" наука не желает его замечать. Действительно, если у вас достанет
ума месяц напролет метать монетку, вы, безусловно, получите свои
вероятностные результаты - 50 процентов на 50. Но всякому известно, что
коль скоро дело коснется не монеты, а чего-то более существенного, в чем
вы лично заинтересованы, скажем, того же бутерброда, вероятность
нежелательного исхода возрастает, и мы имеем уже не 50 процентов на 50, а,
скажем, 40 на 60.
- А почему не 41 на 59? - спросил кто-то из журналистской братии.
- В том-то и вопрос! - торжествующе воздел руки к потолку седой
лохматый старик, как бы призывая проклятие на головы всех присутствующих.
- В том-то и проблема! А почему не 42 на 58? Не 43,5 на 56,5? Знай мы, в
чем тут загвоздка, человечество давно уже вывело бы приближенную формулу и
каждый раз рассчитывало соответствующие поправочки на Сатану. Да, да, еще
в древности заметили преобладание событий неблагоприятных и вполне резонно
приписали сей феномен влиянию Сатаны. Разумеется, это его проделки, я и
сейчас подозреваю его, хотя, разумеется, не в облике козлобородого,
пахнущего серой субъекта с хвостом и копытами, а в облике покуда сокрытого
от нас закона природы. Впрочем, речь не о Сатане. Не зная физической сути
данного отклонения от теории вероятностей, не имея доказанной формулы, я
тем не менее исчислил коэффициент неблагоприятности и призываю всех вас
проверить его опытным путем - на себе...
Легкий ветерок ужаса прошелестел по комнате; два десятка напряженных
лиц инстинктивно отпрянули назад; Шильд едва не подавился арбузным
семечком. Он еще мог слушать, усмехаясь, пространные маггеровские
аналогии, но бредовые, антинаучные, ложно-значительные "открытия" терпеть
не мог и всегда именно на этом этапе переходил в контрнаступление. Сегодня
Шильда особенно задело, что Маггер сумел произвести впечатление и что
научная претензия выглядела вроде бы аргументированно. Для человека
непосвященного ссылка на житейский опыт и здравый смысл всегда
доказательнее, чем ряд белых цифр и знаков на черной доске.
- Чушь! Жалкая, эфемерная, напыщенная чушь! - загремел он, резко
направляясь от окна к столу. Большой, тучный, громогласный, уверенный в
себе, он сразу овладел вниманием аудитории. - Никакого коэффициента
неблагоприятности нет и быть не может. Природа объективна, как хороший
футбольный судья, и решения ее в немалой степени не зависят от наших
эмоций, от того, кажется нам данное событие желательным или нежелательным!
Более того, событие, неблагоприятное для меня, может оказаться
благоприятным для вас, и тогда преобладание нежелательных исходов
оборачивается преобладанием исходов весьма желательных - для вас. Уверяю,
если Наполеону при Ватерлоо действительно помешал насморк, то при
Аустерлице, к примеру, тот же насморк или головная боль подвели его
противников. Закон "50 на 50" остается незыблем во всех случаях жизни. Так
что выкладывайте-ка ваш мистический коэффициент, сейчас от него
мокренького места не останется!..
Гости Маггера, дождавшиеся наконец доброго побоища, все как один
повернулись к Шильду. Тут профессор как-то странно пошатнулся, схватился
за правый бок, и два студента, оказавшиеся поблизости, едва успели
подхватить его грузное тело и уложить в кресло.
По вискам Шильда текли холодные, липкие струйки пота.
- Пустяки, гнойный аппендицит, - сказал дежурный врач, осмотрев Шильда.
- Приступ утих, до утра ничего не случится, а утром сделаем операцию. Это
все равно что выпить стакан чаю, так что можете спать спокойно...
Когда белые халаты удалились, Шильд ощупал живот. Был он натянут как
барабан, но от невыносимой боли внутри осталось только неприятное,
пугающее и настораживающее жжение. Шильд знал, что операция по поводу
аппендицита не представляет ничего серьезного, а потому успокоился и
собрался уже было уснуть, как вдруг в памяти его всплыло...
"Коэффициент Маггера! Преобладание неблагоприятных исходов... Черт бы
побрал этого тронутого старикашку! Надо же, такое неприятное совпадение:
наслушаться его впечатляющих бредней как раз накануне операции!"
Из затканного паутиной тьмы угла возникла всклокоченная голова Маггера;
молча открывающийся рот изрыгал зловещие пророчества; черные глаза под
нависшими бровями тлели, как едва подернувшиеся пеплом угольки в камине.
"Старина Маггер... Если верить людям, тридцать лет назад он предсказал
дату первого десанта на Луну. А жаль, не успел я узнать, чему же равен его
коэффициент... Чушь, конечно, попытка втереть очки легковерной
журналистской братии, но все же... Сейчас прикинул бы вероятность
благополучного исхода. Думаю, она близка к девяноста девяти процентам.
Хотя... я ведь даже не представляю, насколько велик его коэффициент.
"Поправка на Сатану"... Как же он его вывел, опытным путем, что ли? А
вдруг коэффициент достаточно велик? Если чистая вероятность - 99, а
коэффициент неблагоприятности... Да нет, нечего и думать о таких
глупостях... Тогда вероятность нежелательного исхода может оказаться
близкой к 50 процентам. Боже мой, половина на половину! Из-за такого
пустяка, как аппендицит. Я же абсолютно здоров! Во всем остальном...
Однако же гнойного воспаления этой никчемной слепой кишки вполне
достаточно, чтобы... Тьфу, неужели и меня охмурил своим враньем Маггер?
Кстати, я ведь и сам не раз убеждался, что нечто подобное в природе
существует. Взять хотя бы эксперимент. Все отлажено, все точно повторяется
от опыта к опыту, ты приглашаешь коллег, гостей, газетчиков,
представителен заказчика - и все летит в преисподнюю. В чем дело? Или
футболист... В решающем матче с пяти метров не попадает в пустые ворота, а
дан ему пробить сто раз из этого положения на тренировке - сто мячей
окажутся в сетке... Проклятый Маггер, старая седая ворона!
Значит, меня будут оперировать в понедельник утром. А понедельник -
день тяжелый. Люди после интенсивного отдыха выбились из колеи, из
рабочего состояния. Но ладно еще, если операцию поручат специалисту, а
если какому-нибудь тщеславному юнцу? Конечно, скажут, аппендицит, как
стакан чаю выпить, пусть уж он прооперирует этого толстого господина, надо
же когда-то начинать парню..."
И тут струйка пота снова щекотнула щеку Шильда. Он почти физически
ощутил где-то в правом боку, среди путаницы кишок, холодное стальное
лезвие ланцета в неверной, дрожащей руке. А вслед за этим, уже засыпая,
увидел скорбную физиономию Маггера, стоящего в толпе на панихиде, и
услышал шепот, обращенный к нему, покоящемуся среди цветов: "И я призываю
всех вас проверить этот коэффициент опытным путем - на себе..."
Якоб Тамс пребывал в том расслабленном состоянии, в которое всегда, вот
уже сорок лет, заставлял себя погружаться накануне операционного дня, а
понедельник был в его клинике днем операционным. В домашних туфлях и
халате полулежал он в качалке под приглушенную мелодию Сен-Санса, время от
времени раскуривал сигару только для того, чтобы снова забыть о ней, и
просматривал вечернюю почту. Он мог позволить себе три таких вечера в
неделю: клиника его процветала, старость была обеспечена, дети устроены.
Да он и не терял ничего, только приобретал, ибо на многолетнем опыте
убедился: в день операции хирург должен быть собран, взведен, как
спортсмен перед решающим стартом. А Якоб Тамс в свои шестьдесят четыре
выглядел вполне по-спортивному, никогда не позволял себе ни фунта лишнего
веса, каждое утро пробегал пять миль по песчаным аллеям старого парка и
чувствовал, что находится в той золотой поре, когда глаз еще зорок и рука
тверда, а ум уже достаточно развит и гибок, чтобы избежать в жизни
всяческих неприятностей. Одним словом, был Якоб Тамс до конца уверен в
себе, а это для хирурга качество немаловажное.
Из равновесия его вывело письмо от сына, оказавшееся среди деловых
бумаг не первой важности. Тысячу раз предупреждал он секретаря!.. Якоб
Тамс уже протянул руку, чтобы позвонить, но вовремя притормозил: стоит ли
портить нервы из-за такого пустяка?
Якоб Тамс-младший писал о благополучии своей семейной жизни, о том, как
они с женой провели отпуск на побережье, о проделках внуков. Но вот в
конце письма старик уловил не очень-то старательно скрываемое раздражение.
Шеф не допускает сына до настоящих дел; едва попадает перспективный
проект, садится за него сам, не доверяет; таким образом Якоб Тамс-младший
теряет бесценную практику, которую потом ничем не возместишь. "В этом
отношении, - заключал сын, - государственное предприятие несравненно выше
частного, там хоть заботятся о росте своих сотрудников".
Письмо сына расстроило старика. Действительно, его мальчик, его
тридцатилетний Якоб был на редкость способным молодым архитектором, первые
его проекты получили хорошие отзывы, премии на конкурсах, и останься он в
государственном проектном бюро, давно уж выбился бы в люди. Впрочем, кто
мог предвидеть, что милейший Арни окажется таким скрягой?..
Якоб Тамс встал с качалки и, шаркая домашними туфлями по ковру,
прошелся из угла в угол гостиной. Конечно, Арни поступает некрасиво. Но
ведь и он сам... Если взглянуть на вещи с точки зрения малыша Бена, его
молодого ассистента, не то же ли самое получится? Да, да, сын прав, это
минус частных заведений. Однако и мы, старики, не вечны, рано или поздно
придется уступить дорогу молодому коллеге, а для этого надобно его прежде
научить. Даже натаскать, черт возьми!
Якоб Тамс был человек дела, и все благие порывы, возникавшие в душе,
немедленно переводил на язык практики. Он тут же набрал номер.
- Бен, это ты, малыш? Хочу предупредить: завтра будешь потрошить ты.
Что? Да нет, слава богу, я здоров, но думаю с утра устроить обход,
побеседовать с больными. Врачующее слово и так далее, сам понимаешь. Да и
тебе пора набивать руку, чай, не мальчик. Ну, до завтра!
"Малыш" Бен, весивший, по далеко не полным и несколько устаревшим
данным, 112 килограммов, все еще держал в руке счет за квартиру,
свалившийся на его голову как летний снег. Но теперь упругие щеки Бена
растягивало подобие улыбки, а еще минуту назад, до того как позвонил
старый хрыч Якоб Тамс, их коробила растерянная недобрая гримаса.
И не случайно. Бен понадеялся на посулы старого хрыча, на которые тот
никогда не скупился, и, переехав в этот город, устроился несколько не по
карману. Разумеется, жить в такой квартирке было приятно, но раз в квартал
приходилось расплачиваться небольшим нервным шоком при виде
головокружительной суммы в счете. Тем не менее Бен кое-как сводил концы с
концами, в долги не влез, однако впереди ему ничего не светило. Выкроить
пару сотен для старухи матери - целая проблема; на черный день не отложено
ни гроша; на службе ни малейших перспектив. А самое неприятное - начал он
по причине безнадежности прикладываться к рюмке, что, как известно, не
самое полезное для молодого хирурга.
И вот старый хрыч позвонил, предупредил, что передает ему все
завтрашние операции, и вообще говорил, против обыкновения, ласково,
прямо-таки по-отечески. Уж не запущенный ли рак обнаружил он у себя, что
запел вдруг таким голосом? Но так или иначе, надо не ударить в грязь
лицом, все проделать наилучшим образом, с полной ответственностью, с
полной собранностью, чтобы старый хрыч уразумел наконец, что малышу Бену
можно доверять любые операции. Ну и конечно - ни грамма спиртного!
Едва Бен принял такое решение, зазвенел колокольчик. В двери стоял,
пошатываясь, друг и собутыльник Титус.
- Не правда ли, добрыми намерениями вымощена дорога в ад! - выкрикнул
Титус, с трудом стягивая для каждого слова расползшийся до ушей рот. -
Клянусь, он дал зарок не пить сегодня! И он не получит ни капли, клянусь
Бахусом, я все вылакаю сам! Да, сам, - и Титус выставил на столик в
прихожей две бутылки бренди. - Впрочем, ладно, рюмочку он у меня все-таки
получит. Одну маленькую рюмочку. Для его комплекции одна маленькая рюмочка
- ничто. Нуль. Вакуум. Межзвездная пыль...
Бен разливал бренди - бутылка тоненько позвякивала о стекло бокала. И
как обычно, когда он замечал этот панический для хирурга знак, ему
хотелось только одного - напиться до чертиков, до потери сознания. До
серого, плотного, как вата, тумана в голове.
Так он и делал обычно.
Титус тоже не собирался накачиваться как лошадь. У него были
определенные планы на этот вечер. Он начал большую статью, в которой
намеревался изрядно воздать городскому муниципалитету, однако статья шла
из рук вон плохо, и тут очень кстати позвонила Маргрет, девушка с
телефонной станции, впрочем, дочь почтенных родителей и достаточно
образованная. Она освобождалась от дежурства в шесть вечера и к семи
приглашала его "выпить чашечку кофе и поболтать". Титус пошел, потому что,
во-первых, просидеть целое воскресенье над статьей - занятие бездарнейшее,
а во-вторых, с Маргрет приятно поболтать о пустяках, а после ее болтовни,
он уже знал, голова его становилась достаточно пустой, как раз настолько,
чтобы садиться за статью для этой паршивой газетенки, читают которую одни
пустоголовые.
Титус в отличном расположении духа взбежал на четвертый этаж, позвонил
- никто не открыл, не откликнулся. Титус позвонил еще, спустился вниз,
брякнул из автомата на телефонную станцию, но ему сказали, что Маргрет уже
давно ушла. Как влюбленный студент, вызывая улыбки прохожих, проторчал он
полчаса у ее подъезда, плюнул в сердцах и заглянул в бар неподалеку. Из
бара он вывалился уже в сумерки и решил больше не звонить Маргрет, пусть
будет поаккуратнее в другой раз и не опаздывает, коли сама назначила
время. В конце концов, таким приятелем, как он, ей следовало бы дорожить.
Садиться за статью не было никакого резона, да и пары в голове уже
давали себя знать, и он направился к своему дружку и собутыльнику Вену. По
дороге Титус неоднократно заглядывал во все встречные питейные заведения,
а потом отяжелил карманы двумя бутылками бренди. У Бена был кой-какой
запасец в холодильнике, но им всегда не хватало: не так-то просто
наполнить эту винную бочку - малыша Бена.
Маргрет вышла с работы вместе с подружкой. Вечер был чудесный, и они
решили прогуляться пешком, подышать воздухом после духоты кабин, в которых
просидели безвылазно всю смену. До семи, когда придет Титус, оставался еще
почти час, и Маргрет не спешила. Изредка вставляя незначащее слово в
щебетанье подруги и пряча мимолетную улыбку, она обдумывала свои
дальнейшие отношения с талантливым журналистом Титусом, на которого имела
виды. Именно поэтому у нее не было ни малейшего желания опаздывать.
Сладкие девичьи мечты вознесли Маргрет к облакам, а следовало бы ей
внимательнее смотреть под ноги. Она поскользнулась на арбузной корочке,
кинутой кем-то на край тротуара, нога ее подвернулась, Маргрет упала - и
не смогла встать.
С ногой что-то случилось, во всяком случае, туфелька смотрела явно
вбок. Кое-как, опираясь на подружкино плечо, доковыляла бедняжка Маргрет
полквартала до дома подруги, кое-как доползла до дивана и повалилась на
него со стоном.
Прежде всего, еще до упоминания "скорой помощи", она позвонила Титусу,
чтобы предупредить его о случившемся, но Титуса уже не было дома.
Шильд ел сочный, ароматный арбуз, который Маггер ухитрился где-то
достать, хотя лето еще едва началось, складывал семечки на тарелку и
вполуха прислушивался к болтовне Маггера.
- Я тем не менее вычислил коэффициент неблагоприятности и призываю вас
проверить его опытным путем - на себе.
Это было уж слишком. От возмущения Шильд едва не подавался семечком. И
прежде чем резко шагнуть навстречу Маггеру и бросить ему в лицо громовое
"Чушь!", швырнул арбузную корочку за окно.
Наверное, он был уже болен, иначе никогда не позволил бы себе этот
плебейский жест, противоречащий всем его устоям и в конечном счете
стоивший ему жизни.