Код произведения: 4699
Автор: Ильин Андрей
Наименование: Обет молчания
Андрей ИЛЬИН
ОБЕТ МОЛЧАНИЯ
КОНТОРА II
ONLINE БИБЛИОТЕКА
http://www.bestlibrary.ru
Нет для профессионала более нежеланной, более унизительной службы,
чем ревизорская. Вдруг, без предупреждения, даже без намека на него, вас
под благовидным предлогом вызывают в Центр и отправляют к чертям на
кулички с заданием словить за хвост подобного вам же. И вся ваша
дальнейшая карьера, а возможно, и сама жизнь зависят единственно от
результатов, которые вы накопаете, самое печальное - никогда до конца
нельзя быть уверенным: ты проверяешь агента или с помощью этой проверки
ревизуют тебя самого? Контора - большая охотница до подобных пакостей.
Взыграй не к месту гордыня - мол, не хочу перетрясать грязное белье
коллеги по службе, не желаю подставлять его голову под карающий меч
ревизорской службы, - а это не коллега, а агент-перевертыш той самой
службы. И ты не гончая собака, взявшая след, а вовсе даже наоборот -
травимый сворой опытных псов зверь, и не над чужой шеей висит бритвенно
заточенный ревизорский меч, а над твоей.
Вот и поиграй здесь в благородство, когда чуть не каждая карта в
колоде крапленая, а за столом что ни игрок, то профессиональный шулер.
Нет, шалишь, своя шея ближе к телу. Сказано - езжай, сказано ревизовать -
будь добр исполняй службу, какой бы душок от нее ни шел. Разведчик -
человек Подневольный, приказы не обсуждает. И хоть отдаются они не на
полковом плацу в полную командирскую глотку, а тихим кабинетным шепотком,
и не требуется в соблюдение субординации тянуться во фрунт, кушать
начальство глазами и щелкать каблуками сапог, суть от того не меняется.
Приказ - закон для подчиненного, исполнение - доблесть, неисполнение -
преступление. Только в нормальной армейской жизни за этим маячит
разжалование и дисциплинарный батальон, а в нашем официально не
существующем заведении - нежданный кирпич с карниза или самосвал из-за
угла. Короче - очень несчастный случай. Таковы условия игры. Не может
советский суд судить не живущего на свете человека, совершившего проступок
в не существующем в природе учреждении. Нет такого суда. Кирпич - да,
есть, а суда - нет! Так что смирись, спец, и тащи службу свою, как
голгофский крест. Авось кто-нибудь когда-нибудь оценит твою жертвенность.
На том и аминь!
И десять часов на сборы! Время пошло!
Получить под роспись конверт с заданием и необходимой инструкцией,
пройти в специальную комнату, вскрыть пломбы, прочесть, изучить,
запомнить, уничтожить, ссыпать пепел в специальную корзинку и на выходе
позволить обыскать себя с ног до головы, чтобы, не дай бог, ни одна
бумажка не пропала, ни одно лишнее слово за стены не просочилось!
Когда-то, в бытность мою курсантом, такая конспирация внушала
уважение. Сейчас раздражает. Как будто я, если бы приспичило, не вынес бы
весь пакет документации с корзиной для пепла в придачу. Да хоть бегемота,
если мелкими частями! Сейчас для меня это не задача! Осточертели детские
игрушки - все эти пропуска, опознаватели, шторки и где-нибудь сбоку
непременный "глазок" видеокамеры. И теперь, голову даю на отсечение, бдят,
отсматривают на мониторах каждое мое движение. Ладно, смотрите, коли
времени не жалко. Вот я, вот стол, вот лампа, вот документы.
Теперь все зависит от моей памяти. Раньше, чем я запомню каждое
слово, каждую букву, каждую запятую, мне отсюда не выйти, даже если на это
уйдет неделя. Мне будут приносить еду, водить на оправку, но документы из
этих стен не выйдут. Таковы правила. Принял кабинет ознакомления два
объекта - папку документов с пронумерованными, подшитыми и заверенными
листами и агента ревизорской службы. Отпустит одного - либо агента с
перепачканными пеплом пальцами, либо опечатанную, закрытую в бронированный
кейс папку, если, к примеру, во время прочтения с агентом случится
инфаркт. И никак иначе.
Приступим. Учетная карточка... Дело ь... Допуск по форме... Вторая
страница, третья. Фотопортрет. Вот с этим человеком мне предстоит играть в
кошки-мышки в ближайшие три-четыре недели. Профиль. Анфас. Обычное лицо,
каких в нашей стране наберется несколько миллионов. Фото в рост. Сбоку. Со
спины. Особые приметы. Привычки. Образование. На этот пункт можно даже не
смотреть. У всех у нас одно образование - средняя школа и пять лет
безлюдных коридоров учебки. Владение оружием, специальные навыки... Самая
общая информация, позволяющая при необходимости опознать человека или его
труп, противостоять физическому падению. А вот узнать, что скрывается за
этой безлико-канцелярской маской, на что способен ревизуемый, можно лишь в
деле или, как говорят в армии, в условиях реального боя. Однако очень
хочется надеяться, что до такого не дойдет. Обычно ревизии проходят тихо,
как пересчет денег в бухгалтерии. Приход - расход. Счет - пересчет. Дебет
- кредит. Голые цифры, только и всего. О чем они говорят - поди дознайся.
Но лучше не пробуй, если жизнь дорога. Наше дело костяшками счет щелкать.
Делать выводы, тем более вершить приговор будут другие.
При этом сам проверяемый догадываться ни о чем не может. Уведомлений
ему, понятное дело, не шлют, ревизоры не представляются, командировочные
удостоверения не заверяют. Что явилось первопричиной проверки - сбой в
работе, число в календарном графике плановых ревизий, перерасход средств
по статье 73 дробь Ж или интриги начальства, делящего высокие кресла,
догадаться невозможно и, значит, невозможно предугадать ее начало. Просто
однажды начальник ревизорской службы, зачастую не ставя в известность даже
непосредственного начальника проверяемого, доводит до сведения Резидента
какое-нибудь хитрое, с двойным, а то и с тройным дном задание, а следом
засылает ревизорскую бригаду, которая собирает строго определенную
информацию, например, часы и минуты ухода и прихода объекта из дома, или
продолжительность его телефонных разговоров в среду с 17 до 18 часов, или
количество людей, посетивших его в третье воскресенье месяца после обеда.
В общем, любую чушь. "С ума, наверное, съехало начальство, посылая в такую
даль людей из-за такого пустячного пустяка!"
Но это взгляд рядового сыскаря - пустяк. А для человека,
спланировавшего операцию, этот "пустячок", может быть, и есть
наиглавнейшая деталь тщательно разработанного, защищенного и утвержденного
высшим начальством механизма проверки. И именно этот платок, торчащий
именно в это время из кармана именно этого пиджака, и доказывает
лояльность и добросовестность работы Резидента или, напротив, выказывает
его некомпетентность и даже двойную игру. Непосвященному человеку трудно
уловить в хитросплетениях отдельных деталей интриги ясную картину
всеобъемлющего целого. Им сучок закрывает дерево, а то дерево - лес. Тут
надо особый талант иметь! А их, талантов, Контора растить умеет. Куда там
Шекспиру с его примитивными сюжетами. Эти такого наворочают, что Яго в
кошмарных снах не привиделось бы! Только вот у Шекспира Джульетты и мавры
страдают, мучаются и умирают понарошку, а у нас по-настоящему!
К примеру, едет бригада ревизоров исполнять дело, цели которого им
понять не дано. Вслед едет бригада проверки проверяющих. И такое
случается. И ставится задача ревизуемому Резиденту проверить работу
ревизоров, ревизующих работу тех самых ревизоров. Уф, запутаться можно.
Но, похоже, и такое было! Все ловят друг друга, а оказывается, самих себя,
что тот змей, заглотивший собственный хвост. В этом вся Контора. Никто
никому не верит, даже доверяя абсолютно.
Но самое удивительное, что все эти ревизоры и ревизоры ревизоров даже
представить не могут, что существуют какая-то Контора и Резиденты, цель
которых - разведка на территории собственной страны, и ревизорская служба,
призванная их контролировать! Они свято верят, что исполняют милицейский
заказ по обезвреживанию очередной преступной группировки или, если есть
воображение, не без гордости подозревают, что помогают разоблачить глубоко
законспирированного импортного шпиона во имя благоденствия собственной
страны. То есть и дело делается, и Контора остается невидимкой. И лишь
один-два непосредственных начальника да Контролер знают истину. Да и то не
знают - догадываются. Полные масштабы операции, ее причины и требуемый
итог известны лишь кому-то там, в запредельных высотах власти. Сегодня
Контролером буду я. Судя по размаху, охота будет не шуточная. В бой
брошена, подумать страшно, техбригада полного состава, в которой одного
специального оборудования - разных там "жучков" - паучков - центнера три
наберется, да плюс к ним еще две светлые, о которых Академия наук мечтать
не смеет, башки да две пары рук, которые при желании могут сломанную
кофемолку превратить в баллистическую ракету среднего радиуса действия, да
еще охранник, призванный эти головы и руки защищать.
Они оплетут подходы к объекту паутиной электронно-оптической слежки
такой плотности, что куда там пауку с его примитивной ажурной
сеткой-авоськой, которую может легко миновать мелкая мошка или прострелить
навылет крылатое насекомое крупнее мухи. Здесь наука ушла куда дальше
природы. Ее не видимая глазом паутинка покрепче будет - обнимет, облепит,
опутает, достанет в любом укромном месте - не то что мухе, медведю
несдобровать! Непонятно только, чем могу быть полезен тут я со своими
примитивными парой глаз и ушей. Разве только вложить по инстанции
недобросовестных технарей, буде они надумают запить горькую вместо несения
службы. Так вложу - сердце не дрогнет, так как не исключаю "хвост" за
собой и не исключаю также, что именно это задание - махнуть дюжину
дефицитных транзисторов на пол-ящика водки и напиться до чертиков - и
будет им дано. Может, их не Резидент интересует, а я.
Ладно, не будем ломать голову над неразрешимыми вопросами, лучше
прожуем график.
Я выезжаю послезавтра, легализуюсь, обживаюсь на месте. Необходимые
документы - паспорт, командировочное удостоверение, права, фотографии
семьи, заполненный блокнот с адресами, связка ключей от несуществующей
квартиры - вот они. Через неделю объявляются технари. Они, конечно, обо
мне не знают - не положено, но знают почтовый ящик, который мне еще
предстоит подобрать и через который в случае необходимости они могут
получить дополнительную информацию.
21-22-го ревизоры легализуются. 23-25-го отрабатывают подходы,
26-28-го запускают технику. Вплоть до 15-го нового месяца - работают,
16-го сворачиваются. 18-го эвакуация. Еще неделю я подчищаю хвосты.
Все! В идеале мои подопечные меня не увидят и не узнают о моем
существовании. Мы просто разойдемся в разные стороны и никогда больше не
встретимся. Это если все благополучно.
Плюс к тому все это время, придерживаясь легенды, должен буду
талантливо изображать измученного неудачами командированного, то есть
обивать многочисленные пороги, канючить, дарить шоколадки секретаршам,
торчать в очередях, говорить по междугородному телефону, снимать комнаты,
пить пиво в случайных ларьках.
И еще - страховать ревизоров, вести контрслежку, готовить подробный
отчет. И еще... И еще... И еще...
10-го я был на вокзале.
***
Опять стучат колеса, позванивает стакан в казенном подстаканнике,
посапывает сосед на верхней полке. Сколько у меня их было, этих соседей,
полок, поездов. Сотни? Тысячи? В чем, в чем, а в отсутствии впечатлений
мою профессию не обвинишь. Намотанных мною километров с избытком хватит на
десять жизней. Да нет, вру, поболее чем на десять. Одних биографий я
изжил, одних паспортов сменил уже штук сорок. Кто я сегодня? Лев
Георгиевич Серов, инженер, брошенный в прорыв теребить недобросовестных
смежников, не поставивших в срок изделие ь 27946Т/С.
Интересно, что это за Т/С? А надо бы знать! Кажется, я начал
позволять себе поблажки! Разнежился, стал делить дела на сложные и
простые. Поверил в собственную непогрешимость. Здесь нужно особое
внимание, а здесь можно схалтурить? Так? Значит, пора заказывать
ритуальные принадлежности! С подобными настроениями разведчики более
месяца не живут. В учебке за столь элементарную ошибку мне бы безжалостно
и справедливо вкатили кол!
Ну-ка по новой, пока время есть вспомнить, повторить легенду до
мелочи, до пустяка, до пуговицы на школьном пиджаке, который я износил в
пятом классе. Кстати. Как звали мою учительницу по немецкому языку?
Серафима Петровна?
Хорошо, что часть легенды я содрал с предыдущей, прочно заученной,
многократно повторенной, закрепленной практикой. Иногда, во второстепенных
делах, это допускается.
Какой цвет глаз у моего младшенького? Когда он переболел свинкой?
Интересно было бы подсчитать, сколько у меня было детей, если от первой
курсантской биографии. Ну-ка вспомним, помассируем память. Профессионал
должен помнить все без скидок на срок давности. Первый плюс еще два,
плюс... еще один, плюс... Ба, да я уже чуть не трижды папаша-герой. Впору
планку медалей на грудь вывешивать и заслуженную пенсию просить.
А на самом деле все гораздо печальнее: детей нет, кола нет, двора
нет. Родители и родственники отобраны, да и сам я захоронен 15 лет назад
на городском кладбище. Присыпан землей и вычеркнут из жизни, той
нормальной жизни, которой живут миллионы не ведающих своего счастья
соотечественников. Нет у меня ничего и не будет. Женщин имел, но лишь в
подтверждение канвы легенды, а если по любви, то с разрешения начальства и
не долее чем на десять-пятнадцать ночей, а на шестнадцатую ночь, будь
добр, ищи новую. А уж коль случится реализовать природное предназначение,
то последует неотвратимый аборт. Хоть на девятом месяце. Разведчику
постоянная женщина опасна, а уж дети и подавно. Некуда ему их девать.
"Профессионал должен быть чист, как стакан алкоголика после попойки.
Зубная щетка, пистолет и ампула с ядом - вот все, что нам положено иметь",
- любил шутить один из первых моих наставников. То, что невозможно унести
на себе, должно быть безжалостно отброшено. Нести на себе семью сложно, да
и опасно, в первую очередь для семьи. Расслабишься, скажешь что-нибудь не
то на супружеском ложе или за обеденным столом - и пожалуйста: взорвался в
доме газ, или съехала под откос машина по дороге на уик-энд, или
приключилось какое-нибудь другое несчастье. Закон конспирации исключений
не приемлет. А профессиональная тайна - категория абсолютная.
Ладно, будем утешаться тем, что за последние годы я родил и воспитал,
если верить официальным документам, средней руки детский садик, да и в
последнем паспорте у меня проставлено два наследника. Очень я люблю своих
Митю и Вовочку. Чтоб их черти взяли вместе с несуществующей мамашей,
разрешившей отправиться любящему отцу и мужу в такую скверную командировку
в дальние северные края. Другая бы поперек порога легла, а эта слова не
сказала... Приеду - всех выпорю!
Станция. Выскочить, согласуясь с легендой, купить в буфете дюжину
пива, распластать на столе колбаску. Я - семьянин, слегка уставший от
брачных уз и в то же время еще не успевший утомиться от командировочной
свободы. Мне хорошо, у меня легкая дорожная эйфория. Рассказать анекдот,
самому первому посмеяться, сбить пробку с очередной бутылки о край стола.
Обязательно об стол - это важно! Заботливо припасенный консервный нож не
очень вписывается в разыгрываемый мною образ. Помнить, контролировать
мелочи.
Один мой коллега прокололся на том, что, собираясь сбегать в кусты,
спросил у приятелей туалетную бумагу вместо того, чтобы привычно скомкать
случайную газету. У него были свои привычки. Он был чистюля. Приятели
дружно посмеялись над его абсурдной просьбой, а недруги зафиксировали
несоответствие поведения. Остальное было делом техники. В конечном итоге
та бумажка стоила ему жизни.
Вскрыть еще бутылку, рассказать еще анекдот, не очень
интеллектуальный и не очень смешной, соответствующий моему нынешнему
образу. Не заметить недоуменные быстрые взгляды попутчиков. Предложить еще
бутылочку, приправить еще анекдотом. Рассмеяться. Хлопнуть соседа по
плечу. Мне хорошо, мне беззаботно.
Лечь бы сейчас, завернуться с головой в одеяло, отключиться, забыть
обо всем хотя бы на день, хотя бы на час. Попутчиков - в шею. И пиво,
противное, теплое, - в унитаз. Обязательно - в унитаз!
Еще анекдотец на посошок... Что, противно слушать? А уж как мне
противно рассказывать...
Прибытие на станцию назначения я воспринял как избавление. Я устал от
поездного разудалого отдыха больше, чем от самой трудной работы. В городе
все пошло-поехало по накатанной колее, не оставляя лишней минуты на
праздные раздумья.
Устроиться. Отследить возможные "хвосты". Перепроверить еще раз.
Рассчитать варианты ухода для себя, для тех-бригады. Запомнить, не
записать, именно запомнить расписание движения всех поездов, автобусов,
самолетов со всех (!) железнодорожных, авто - и аэровокзалов. Запись я
могу оставить только одну: с движением транспорта в сторону города, где я
проживаю согласно легенде. Все прочее только в памяти! Засечь время
движения до каждого вокзала на всех видах городского транспорта и такси, а
также пешком и бегом с точностью до минуты. Представить город. Я должен
знать, какая улица на какую выходит, с каким переулком соединяется, где
ведется ремонт трассы и перекрыто движение. Я должен отыскать проходные
дворы и подъезды в десяти-двадцати ключевых точках города на случай отрыва
от "хвоста". Я должен ориентироваться в городе лучше самого въедливого
горожанина-старожила. Много лучше. Я должен знать то, чем интересоваться
им даже в голову не придет. Например, куда выходят колодцы центрального
канализационного коллектора. Это потруднее будет, чем сказать, сколько
домов стоит на четной стороне какого-нибудь Конюшенного переулка. Одна эта
топографическая проверка способна довести любого несведущего человека до
грани нервного срыва.
Мыслимо ли осилить такое даже за месяц, даже бригаде из шести
человек, работающих без перерыва круглые сутки. А я один, и времени у меня
- неделя. И главное - это далеко не самая основная часть моих служебных
обязанностей. Есть еще обеспечение легенды-прикрытия, наработка
фактического материала для дублирующей легенды, которую, буде меня станут
бить по почкам, я скрепя сердце выдам противнику, но он, противник, если
профессионал, моим рассказам без подтверждающего материала не поверит.
Его-то, этот материал для будущей проверки, мне и предстоит подготовить. И
еще мне надо отыскать и приготовить почтовые ящики и тайники. Довольно?
Или продолжать? Знать бы мне подробности своей будущей работы, я бы лучше
куда полегче пошел - в космонавты или летчики-испытатели. Видела бы меня
учебка! Как же! Но надо помнить, что вся эта изматывающая суета еще даже
не работа, а лишь черновые наброски к ней. Прелюдия. Сама работа -
впереди. Успокаивает лишь то, что львиную ее часть возьмут на себя
технари. Мое дело - в пустой породе шахту рубить. Лаву ковырять, уголек
на-гора подымать - им.
Техбригада прибыла в срок. А разве может быть иначе? Опоздание, даже
на минуты - это ЧП, автоматически отменяющее всю операцию.
Я не знал способы и формы их транспортировки, но догадывался, что
просачивались они поодиночке. Груз частью тащили на себе в специальных
контейнерах, внешним обликом не отличимых от какого-нибудь телевизора,
стиральной машинки или другой сложной бытовой техники, или получили через
посредничество местной мафии как контрабандный товар. Контора любила
использовать подобные каналы, так как преступники, получившие щедрую мзду,
обычно частью того же перевезенного ими товара, и заинтересованные
получать ее и в дальнейшем, гарантировали сохранность крепче вооруженных
банковских инкассаторов; излишнего любопытства, предупрежденные о
последствиях, не проявляли, а если бы даже и влезли в посылку - все равно
ничего бы не поняли. Вмешательства в процесс транспортировки местной
милиции Контора не опасалась, так как использовала надежные, неоднократно
проверенные каналы. А уж на самый крайний случай каждую упаковку заряжала
мощным самоликвидатором, и если кто-нибудь, вскрыв коробку и не
удовлетворившись внешним обликом товара, пытался продолжить исследование,
раздавался легкий хлопок, и каждая неделимая часть посылки горела
натуральным пламенем, а то, что не могло гореть, плавилось, превращаясь в
груду искореженного металла, напоминающую внешним видом пропущенный через
пресс многоканальный бытовой радиоприемник. Все. Металлолом - на свалку,
дело - в архив местной пожарной команды, ответственного за противопожарную
безопасность кладовщика - под суд.
В нужной точке, в нужное время багаж и люди сходились, образуя единый
разведывательный организм. Причем в исходную точку каждый доставлял ту
часть оборудования, без которой вся прочая аппаратура, как и заключенная в
их головах информация, была бесполезна, как прошлогодняя зарплата, и
непосвященному человеку ровным счетом ничего прояснить не могла.
В точке сбора и монтажа, где утечка информации была наиболее вероятна
и опасна, в игру включался охранник, выступающий не только в качестве
защитника интеллектуальной собственности Конторы, но, если обстоятельства
того требовали, и чистильщика, который в последний момент гробил и
уродовал до неузнаваемости не только аппаратуру, но и обслуживающих ее
операторов, а те по наивности представляют его исключительно
ангелом-хранителем. Сделав же дело, охранник шел себе под суд под видом
психически ненормального в период обострения болезни пациента, не
отвечающего по закону за свои безумные поступки, что подтверждалось
соответственно специальными документами и умелой, разработанной светилами
отечественной психиатрии симуляцией.
Но если честно, то под суд не шел, а просто скоропостижно умирал в
камере предварительного заключения от сердечного приступа, удушья или еще
какой болезни. Конечно, охранник, исполняющий свой долг, об этом тоже не
догадывался, как и охраняемые им технари о своей запрограммированной
Конторой печальной участи. В свою очередь, случайная смерть в тюрьме
нежелательного свидетеля возлагалась на оперативную спецбригаду (пять
часов на сборы и доставку в любую точку страны или ближнего зарубежья). И
меня как Контролера и куратора операции. Вот такая премилая схемочка.
Интересно, какая при этом судьба уготована Контролеру? Знать бы. Или
лучше не знать, чтобы сон спокойнее был?
Но это все - крайний случай, до которого в моей практике, слава богу,
не доходило. И, будем надеяться, не дойдет.
И вот для того, чтобы надежды мои оправдались, я тружусь как
проклятый с утра до вечера без перекура и перерыва на обед, обеспечивая
надежный прием, страховку, возможные пути эвакуации и отвлекающие внимание
преследователей шумовые и звуковые эффекты. Специальная техника и
приставленные к ней мозги - штука очень дорогая, поэтому швыряться ими
Контора не любит, и, пока есть хоть малая возможность спасти и
эвакуировать в безопасное место людские и материальные ресурсы, чистильщик
своей метлой не метет.
Отсюда, как ни крути, огромные финансовые средства, жизнь по меньшей
мере трех человек, да и наверняка моя тоже, зависят исключительно от моей
добросовестности в порученном деле. Вы бы стали в такой ситуации филонить?
Лично я - нет. Не о лишении тринадцатой зарплаты, не о тридцать третьей
статье в трудовой книжке идет речь в случае неудачи!
Ладно, если что-то непредвиденное случится до нашей контрольной
встречи - там не моя зона ответственности, не моя голова в залоге, и,
значит, не ее в случае чего свинтят с плеч. Это утешает. Но вот после
встречи ситуация меняется с точностью до наоборот. Прежнюю голову
возвращают владельцу, а мою несут в ломбард на освободившееся место, и '
пока операция идет, я за ее сохранность поручиться не могу. Так что, если
вдруг встреча сорвется, я напрягусь, но не расстроюсь. Но встреча не
срывается.
В пятницу в 19.30 я сижу в местном цирке, с увлечением наблюдая за
проделками дрессированных обезьян. Люблю я цирк. За что? Нет, не угадали -
за круглую арену, где хорошо видно сидящих напротив зрителей, за обилие
народа и не очень глубокую темноту. Я смотрю это порядком надоевшее мне
представление уже в третий раз. Я хохочу, словно услышавший голос
кормилицы младенец, восторженно колочу ладонью о ладонь и даже о колено
ближнего соседа. Но вообще-то смотрю не на обезьян, пусть хоть передохнут
все разом, а на противоположные ряды кресел. Ровно через семнадцать минут
после начала представления по третьему проходу вниз должен пройти
известный мне человек. Пройдет он - контакт состоялся, механизм действия
запущен, мосты сожжены. Нет - операция замораживается.
- Ну во-още. Ну эта с бантом... ну дает... - захлебываясь, ору я,
разбрызгивая по ближним рядам слюну, изрядно сдобренную дешевым алкоголем.
Время - шестнадцать с половиной минут.
Я заливаюсь счастливым смехом, одновременно настороженно замирая
внутри.
Семнадцать тридцать, сорок, пятьдесят. Идет! Слава. богу! Пятьдесят
секунд опоздания я в отчете отмечу - щадить не буду, пусть его потом
начальство и в хвост, и в гриву за допущенную непунктуальность. В нашем
деле пятьдесят секунд - немалый срок. За него можно и инфаркт схлопотать,
и пулю в лоб. Разгильдяи!
Обезьяны завершают выступление. Их сменяют не намного отличные по
ловкости гимнасты. Периферия. На слонах я "скисаю" и, громко икая и
отрыгивая, покидаю кресло. Согласуясь с правилами, я должен был досидеть
до конца представления и покинуть цирк, смешавшись с бодрой толпой
зрителей, но, честное слово, сил нет смотреть эту муру в третий раз. Как
бы по-настоящему дурно не стало.
Двадцать первое, двадцать второе. Я отслеживаю операцию. Дело
раскручивается на удивление гладко. Ревизоры снимают квартиру напротив
объекта, то есть дома, где живет местный Резидент. Редкое везение - старый
жилец получил новую квартиру, новый еще не въехал и, чтобы иметь
дополнительные средства на ремонт, сдал жилплощадь на краткий срок.
Положение идеальное - окна в окна. Два дня бригада вживалась в
обстановку, аргументируя свое вселение именно в это время, .именно в эту
квартиру: каких-нибудь отпускников-геологов перед окружающими корчили или
аспирантов, снявших жилье в складчину, а может быть, что-нибудь более
экзотическое придумали или просто - один снял, другие незаметно через щели
просочились. Их легенда-прикрытие - не моя забота. Моя - внешняя страховка
и контроль.
Еще день коллеги вели контрслежку. Вели профессионально, не
подкопаешься. Прислали явно не новичков. Если бы я не знал, кого наблюдать
и в какое время, вовек бы не догадался, что за дурака валяют эти молодцы.
Было даже странно, что на такое рядовое дело снарядили таких
профессионалов.
Не ограничиваясь типовой контрслежкой, они развернули электронную:
прощупали окрестности на предмет слуховой и радиопеленгации и
контрпеленгации. Отсмотрели в приборы ночного наблюдения.
Двадцать третьего приступили непосредственно к работе. Значит, все
чисто, ничего не обнаружили. Мои наблюдения также подтвердили абсолютную
стерильность объекта и окружающей местности. Сигнал к отмене операции,
разрешенный к применению Контролером, в дело не пошел.
Вечером то ли сильный ветер, то ли случайный злоумышленник повалил
коллективную антенну. Я не знал методов работы технарей, кто же меня
допустит в чужие секреты, и как, если я узнаю то, что знать не должен, они
смогут проверить мою работу, когда до меня дойдет очередь, но в
случайность не поверил. Трудясь в Конторе, я разучился доверять
случайностям. С чего бы это вдруг капитальная антенна обрушилась именно в
день начала операции, не раньше и не позже?
Когда на крыше в толпе жильцов, коллективными усилиями поднимающих
антенну, увидел своих подопечных, мои подозрения окрепли до состояния
убежденности. Понятно, навтыкают сейчас под самым носом у жильцов-ротозеев
полную крышу своих приборов да заодно еще и антенну поправят. Жильцы еще
будут удивляться, что их телевизоры лучше прежнего показывают. А как им не
показывать, если подключенная к ним антенна теперь больше аэродромный
радар повышенной разрешаемости напоминает. Настораживает скорее то, что
они дополнительно к программе местного вещания не транслируют передачи
национального телевидения Боливии и Парагвая, а в перерывах не транслируют
секретные переговоры президента США с фортом Небраска. Ловкие ребята,
ничего не скажешь! Нет, я не испытываю эйфории, что так быстро раскрыл их
коварный замысел. Не такой уж я ловкач. Я знал, что искать и где. К тому
же, когда будут налаживать слежку за мной, я уверен, они придумают
что-нибудь свеженькое. В Конторе повторов не бывает, каждая операция
уникальна и неповторима, как скульптура, вышедшая из-под резца гениального
скульптора. Так что старый опыт не пригодится. Интересно другое: не
насторожила ли суета на крыше подследственных?
Нет. Тишина! Снова и снова я проверял свои наблюдения. Чисто.
Удивительная беспечность! Хотя, с другой стороны, не будешь же реагировать
облавой на каждое происшествие, случившееся в ближних кварталах. Так и сам
рехнешься, и агентов до смерти загонишь. Ладно, на пике операции, там
каждый пустячок истолковывается в сторону подозрения, а подозрение - в
сторону провала. Но в текущей работе? Что бы в подобном случае сделал я,
если не на экзамене по конспирации, а в реальной жизни? Напряг бы
внимание? Наверное. Послал бы какого-нибудь агента поплоше да посвободнее
отследить происшествие? Пожалуй. Свернул бы текущую работу? Точно нет.
Мобилизовал все имеющиеся силы на контрслежку? Ерунда! Мне бы те дела, что
есть, разгрести. Так почему местный Резидент должен поступать иначе, чем я?
Правда, эти не пожертвовали временем даже одного агента. Неужели они
настолько уверены в своей непогрешимости? Или проще - настолько запутались
в делах, что нет 'ни единой свободной руки, ни единого свободного глаза?
Может быть, в этом и сокрыта причина ревизии? С работой не управляются, а
отчеты надо подавать в срок, вот и пишут всякую отсебятину, высосанную из
пальца. Выдумывают несуществующие заговоры, которые путем собственных
хитроумных планов и героических усилий раскрывают и ликвидируют. Раздувают
списки за счет несуществующих осведомителей. Короче, обычные приписки. И
мы не безгрешны - привираем в той или иной мере в отчетах. А как без
этого, если Родина требует ударных темпов, в том числе в сферах, где
количество совеем не равнозначно качеству, а скорее даже наоборот - вредит
ему. Привираем. Но не врем! За этим Контора следит строго. А этот, похоже,
утратил чувство меры.
А может, и вправду настолько чист, что плевал на проверку, о которой,
возможно, догадывается и не унижается до мелкой, демонстрирующей
собственную сверхбдительность суеты. В конце концов, дальше фронта не
пошлют... Куда уж хуже этих богом забытых северных мест? Некуда! Разве на
Северный полюс белыми медведями командовать.
Ладно, как говорится, не станем гнать лошадей. Будет день - будет
пища. Для ума.
Двадцать четвертое.
Ничего не изменилось. Аппараты, шурша в своих безобидных, абсолютно
бытовых, на поверхностный взгляд, маскировочных кофрах, писали информацию.
Технари по очереди дежурили у свето - и волновой оптики. Охранник слонялся
по улицам, выявляя слежку. Я наблюдал за охранником, объектом и окнами
техбригады, пытаясь выявить замечания. Отчет не вытанцовывался. Бригада
работала безукоризненно - не к чему было придраться, нечего поставить на
вид. Я даже расстраивался - доказывай потом, демонстрируя этот хилый
рапорт, что не просидел, не пропьянствовал все это время в ближнем
кабачке. Ладно, не последний день, наскребем еще замечаний. Не может даже
самый опытный профессионал не наследить. Подождем.
Двадцать пятое, двадцать шестое. Без изменений. Даже скучно. Капнуть,
что ли, Резиденту для разнообразия жизни, а то подохнешь со скуки во цвете
лет. Иногда я на полдня покидал поле боя, чтобы меня, часом, не раскусил,
не распознал охранник. Дело это не наказуемое, но очень позорное.
Позволить выглядеть себя слежке чуть не на десять пунктов ниже по
положению - куда уж дальше! Вообще-то, честно говоря, я начал
подсачковывать: трудно сохранять бдительность при полном отсутствии
событий. Утомительно пялить глаза в пустоту, где ничего не происходит. Все
чаще, ведя наблюдения, я ловил себя на том, что перебираю в уме
"домашние", оставленные ради ревизорской командировки дела или даже просто
скучаю. Уж лучше бы я сам вел слежку, там хотя бы можно держать пальцы на
пульсе событий. Тук-тук, тук-тук - все-таки информация.
Зафиксировал несколько мелких, но очень мелких, даже микроскопических
замечаний. Придираюсь? Придираюсь. Не без этого, но должен же я как-то
оправдать свое присутствие. Охранник, кажется, почувствовал начальственный
пригляд. Опытный, зараза. Ощущает больше, чем видит. Теперь играем в
кошки-мышки: он пытается вычислить меня, я - запутать следы. Развлекаемся.
Хотя, наверное, мог бы и не скрываться. Не дураки же они, не думают, что
Контора оставит их без присмотра. Но не принято. В конце концов, отчего бы
лишний раз не потренироваться, коли представилась такая возможность.
Двадцать девятое, тридцатое.
Все то же.
Несколько раз видел ревизируемого коллегу. Ходит беспечный, довольный
жизнью, как прогуливающий урок пятиклассник. У него что, каждый час - день
рождения?
Первое, второе. Маленькое ЧП. Сегодня я два раза видел одно и то же
лицо! Ошибиться я не мог, даже если бы в первом случае это лицо было
женщиной, а во втором - мужчиной. Не так учили! Конечно, это может быть
случайностью, а может и очень серьезным предупреждением. Один человек
дважды за день - реальная заявка на слежку. Третья встреча почти наверняка
означает провал. Полдня вел контрслежку. Нет, не похож он на шпика, так,
случайный прохожий.
Третье. Четвертое. Пятое. Шестое. Седьмое... Десятое.
Все то же самое: рутина страховки, контрслежки и ежедневных отчетов.
Черт возьми, как повезло технарям! Живут точно помидоры в теплице: никаких
проблем, никаких беспокойств. Машины пишут сами. Причем они даже не знают,
что. Отдыхай, ешь да спи! Время и харч казенные - прямо отпуск, за который
в дальнейшем положен еще и... отпуск.
Есть ли у меня на памяти подобные гладкие операции? Пожалуй что нет.
Это прямо хрестоматийный образец оперативно-следственной работы, взятый из
учебника по специальным дисциплинам. Есть противник, есть сыскари, есть
технические вспомогательные средства. А окружения как бы и нет - никто не
мешает, никто не лезет в работу. Хоть бы раз для смеха какой-нибудь
ротозей ошибся дверью, или к охраннику привязался случайный подвыпивший
прохожий, или неожиданно отключили электричество. Нет, все гладенько и
спокойненько.
Мне бы радоваться - еще малая чуточка, и по домам. Работа сделана,
отчет в ажуре. Наши, как и положено, победили. Ура! Получай оклад, премию
и десять дней заслуженного отдыха.
Но почему-то не радостно. Даже тревожно. Говорят, точно такую же
тревогу испытывали фронтовики, когда вдруг внезапно замолкали орудия. Им
бы вздохнуть облегченно: осколки, пули не свистят, штыком в грудь никто не
тычет. Живи - не хочу. А они настораживались, аппетит теряли, сон. Хоть бы
уж скорее закончилась эта странная тишина...
Вот и меня терзают какие-то дурные предчувствия. И хочется, чтобы
скорее прошли эти последние дни, и боязно, что в самом конце что-то
непременно случится. Ну не может не случиться. Не верю я в тишь да гладь.
Мне еще в детстве в приключенческих книгах внушили, что после штиля
непременно следует буря. Нет, не случилось! Ровным счетом ни-че-го не
случилось! Тишина.
С трудом скрывая радость, сворачиваются технари, похоже, их тоже
чертовски измотало это провинциальное спокойствие. Не привыкли они вот
так: пусть без небольших, но происшествий. Не в учебном же классе, не на
стенде три недели вертели они свою аппаратуру. Даже охранник, чуя скорую
свободу, расслабился, стал допускать мелкие промашки.
Но я их не фиксирую. Мне не до них.
Я, словно лев в клетке, мечусь противоречивыми мыслями в замкнутом
пространстве собственной черепной коробки. Я хочу домой, но не могу
освободиться от вязкого присутствия во мне этого чертова подозрения. Я
знаю, что операция завершена. Но одновременно сомневаюсь в ее успехе.
За все время наблюдения не накопал ни единого самого малого факта,
который можно было бы истолковывать как опасность. И именно поэтому она
кажется мне реальной.
Я опасаюсь отсутствия опасности! Идиотский парадокс? Нет, скорее
неписаное правило, подтвержденное печальным опытом предыдущих поколений
разведчиков. За тихой жизнью нередко скрывались самые грандиозные провалы.
Наверное, в этом есть своя логика. Когда тебя начинают пасти серьезно, за
тобой не ходят мелкие шпики, это уже без надобности. И, радуясь тому, что
жизнь вдруг так полегчала, ты не догадываешься, что тебя просто стали
защищать и опекать всемогущие, но враждебные тебе силы. Не могут они
допустить, чтобы их контригра сорвалась из-за случайной встречи опекаемого
резидента с уличным грабителем или вором-домушником, залезшим в форточку.
И образуется благополучный вакуум, который страшнее грохота боя. Не верю я
в тишину!
С другой стороны, что я могу сделать? Операция успешно, просто
чрезвычайно успешно завершена. Каждый выполнил свою работу как нельзя
профессионально. Прикопаться не к чему. Не было происшествий? Тем лучше.
Или вы мечтали о провале? Не было вообще никаких происшествий? Стечение
обстоятельств. Повезло вам, ребята! А атмосферу, ощущения, интуицию к делу
не подошьешь. Отсутствие событий трудно истолковывать как событие угрозы.
Конечно, я своими полномочиями могу продлить операцию еще на
сутки-двое. Но будет мне это стоить груды объяснительных и оправдательных.
Для подобного шага требуются очень серьезные аргументы. Есть они у меня?
Нет. Только интуиция! Только беспокойство. Рискнуть? Взять ответственность
на себя? Так на меня ее в случае неудачи и свалят. А кроме ответственности
- еще неизбежный перерасход финансовых средств. Плюнуть, растереть,
оставить все как есть? Ведь я не нарушаю ни единый пункт внутреннего
устава?
Но как же интуиция?!
Шли последние часы пребывания ревизоров в городе. Уже была
эвакуирована аппаратура, закуплены билеты. Осталось убрать квартиру и
сдать ключи.
Что же делать?! Что? Ну-ка еще раз.
Я чувствую, более того, я почти уверен в нечистой игре ревизуемых.
Почему уверен? Потому что не заметил ничего подозрительного? Абсурдная и
не без самодовольства, но и не без доли истины мысль.
Не было никаких ЧП. Не было даже мелких недоразумений. Не было даже
микроскопических нестыковок. Все шло как по маслу. Резидент вел совершенно
законопослушный как с точки зрения окружающих обывателей, так и с точки
зрения Конторы образ жизни. Слишком законопослушный! Жил, как на параде,
застегнутый на все пуговицы под самый подбородок.
Такое возможно? Вполне! Но сомнительно. Слишком жарко, слишком тесно
в казенном обмундировании. Он что, не человек? У него нет своих слабостей?
Пороков? У него бытовой портрет абсолютно совпадает с официальным,
зафиксированным в анкетах спецотдела? Нет грешков? Нет неузаконенной
любовницы, не утвержденных начальством приятелей, он не играет в карты, не
пьет водку, не ходит на ипподром? Не позволяет себе чуть превышающие
официальные согласно легенде прикрытия траты? Он такой правильный?
Да чушь собачья! Реальная жизнь сильно отличается от официальной.
Чтобы периферийный Резидент, много лет изо дня в день выполняющий
привычную рутинную работу, да не расслабился, не нашел вполне законный
способ обходить запретительные параграфы уставов и наставлений? Да не
поверю ни в жизнь! Я сам Резидент, я сам живу и кручусь в точно таких же
рамочках. Чтобы за столько лет не научиться маневрировать в заданных
параметрах? Не дать себе послабления? Ой, не верится!
Вот он, главный вывод моих трехнедельных наблюдений. Проверяемый не
был естествен! И значит, он знал о проверке. Он отследил ее, оставаясь
невидимым! Только в этом случае ему не надо было вести контрслежку! Его
наблюдали не враги - коллеги, так чего суетиться, вертеть дырочку на
стуле. Довольно лишь изображать приятную Конторе картинку, которую честно
зафиксируют и доведут до сведения начальства ревизоры. Но как он раскрыл
нас? Где случилась промашка? Я вновь и вновь чуть не по минутам перебирал
события операции и не видел прокола. Может, все-таки это домыслы впавшего
в паранойю профессионала и достаточно выпить стакан валерьянки, чтобы
избавиться от чувства беспокойства?
Нет и еще раз нет!
Тогда что делать? Оставить все как есть или продлить на два дня
операцию, рискуя собственной карьерой? И что это дает?
И хотя я продолжал думать, взвешивать "за" и "против", я понимал:
решение принято, и отказаться от него я не смогу. Верх взяли
профессиональное любопытство и самолюбие. Я хотел убедиться, что я был
прав. Использовав предоставленное мне право, я согласно пункту 7/3 устава
единоличным решением продлил срок операции на двое суток!
Инструкцию технарям я отправил через резервный почтовый ящик,
предварительно вывесив сигнал вызова. Я представляю, что подумали и
сказали ревизоры, когда, сорвав с доски объявлений третий справа отрывной
квиток с телефоном (объявление было такого содержания, что никого
постороннего заинтересовать не могло) и обработав его в специальном
растворе, прочли:
"Работа продлевается на двое суток. Необходимо:
1. Занять ранее используемое помещение.
2. Возврат оборудования и монтаж не проводить.
3. Технику безопасности соблюдать в полном объеме.
4. Оборудование укрыть в складе ь 2.
5. Ждать дальнейших распоряжений по ранее оговоренной схеме.
6. Подтвердить получение".
Для ревизоров эта писулька наверняка представилась полной ахинеей.
Зачем высиживать в доме двое суток, если ничего не делать? Зачем
продолжать охрану и контрслежку в полном объеме, если защищать нечего -
помещение-то пусто? Может, Контролер повредился рассудком? Что ему дают
эти два дня бездействия? Но приказы, равно как и психическое состояние
начальства, не обсуждаются. Вообще-то, конечно, в узком кругу обсуждаются,
да еще как витиевато обсуждаются, но тем не менее исполняются с точностью
до последней запятой!
Даже не пытаясь скрыть настроение (а кто обрадуется перспективе
взамен заслуженного отдыха получить два-три лишних дня работы?), технари
снова заползли в свое логово. Чуть не зевая, приступил к выполнению своих
непосредственных обязанностей охранник. Делал он все как положено - не
придраться. Да он иначе и не сумел бы: рефлексы Контора нарабатывает
крепче, чем Павлов у подопытных собак, но морду кривил, словно лимон
пережевывал. Это он мне демонстрировал - догадывался, что я его наблюдаю.
Но я смотрел не на него - я смотрел мимо. Охранника пасли! И как
пасли! Это была не примитивная, на уровне двух-трех висящих на хвосте
шпиков, слежка. Это была облава! Улица кишела наблюдателями, как
гостиничная койка клопами! Именно масштабы операции позволяли ей
оставаться невидимой. Охранник выискивал в толпе двух, трех, четырех
следующих определенной логике людей, а их были чуть ли не десятки.
Крутилась гигантская карусель, центром которой был мой подопечный. Никто
не топал сзади охранника более трех-четырех минут. Но едва один шпик
сворачивал, на смену ему появлялся другой, идущий сзади, параллельно или
даже навстречу, или просто стоящий на остановке в ожидании автобуса. Лица,
фигуры, номера машин не повторялись! Все они вблизи воспринимались
отдельными случайными прохожими, подобно молекулам Броуна толкающимися в
замкнутом пространстве улицы, но при наблюдении издалека в хаотичном
кавардаке траектории проглядывала железная логика слежки. Десять человек
делали тысячу разнонаправленных, казалось, не связанных друг с другом
шагов, десять машин проезжали, останавливались и съезжали в переулок, но
все они почему-то в сумме выстраивали строго сориентированную, подобно
стрелке магнитного компаса, линию, острием упирающуюся в моего агента
охраны.
Ни на одно мгновение он не оставался вне поля зрения. Он был
профессионал, но он не был подготовлен к таким масштабам. Он не мог
вообразить, что чуть ли не каждый десятый уличный прохожий - шпик. Он
искал людей, а не явление. Слежка обнимала его со всех сторон, словно
воздух, словно сама жизнь, и поэтому оставалась невидимой. Он был бессилен
так же, как был бы бессилен я. "Лицом к лицу лица не увидать - большое
видится на расстояньи".
Этим расстоянием обладал я. Очень издалека, очень отстраненно, словно
биолог в окуляр электронного микроскопа, я наблюдал движение улицы. Но
даже не через него - это было бы слишком близко, - через вторичное
действие, через круги на воде я вычислял слежку. Я подмечал алогичность
действий прохожих, вдруг через пять минут после прохождения объекта
сломавших линию поведения. Я видел бессмысленную крутежку машин по
параллельным улицам. Я фиксировал неожиданную расслабленность в фигурах
недавно напряженных людей. По крупинкам находя каждой фигуре свою ячейку,
я составлял мозаику облавы. Будь я в центре событий, я был бы так же слеп
и заметен, как мой агент-охранник.
Но откуда вечно стесненный в возможностях Резидент мог взять столько
людей? Региональный представитель не располагал штатными кадрами, разве
только двумя-тремя секретными агентами, не знающими, на кого и для чего
они работают. А здесь армия! Допустим, он привлек левые силы, но из каких
средств он их оплачивает? Как закрывает перерасход?
Какие опасные вопросы!
И вообще кто здесь кого и зачем ловит? Неужели столь грандиозная
работа проворачивается ради второстепенного агента-охранника? Не много ли
чести? Или они пытаются вычислить логово? Да трех часов такой слежки
довольно, чтобы, вычертив траекторию движения агента и подвергнув ее
математической обработке, узнать местоположение объекта его защиты с
точностью до метров! И вообще о чем я говорю? Вся операция начата в момент
возвращения ревизоров. Дураку ясно, что логово давно просчитано и
находится под колпаком. Что же они ищут? Да меня же!
Их интересует ниточка связи, ведущая к человеку, отдавшему приказ на
возвращение! Ко мне! Они хотят узнать, что произошло, а это возможно лишь
тогда, когда распутаешь весь клубок от начала до конца. Не охранник их
интересует - формы оповещения, почтовые ящики, тайники. Именно из-за них
закрутилась вся эта карусель! Именно поэтому они вынуждены не просто
следить, а фиксировать каждый взгляд, каждое движение моего агента. На что
он смотрел, где останавливался, до чего дотрагивался, с кем перекинулся
словом. Именно для этого организована такая плотная, мухе незаметно не
пролететь, слежка.
И это значит, что если я и имею возможность передать какую-либо
информацию, то только легально, под надзором противоборствующей стороны,
раз и навсегда раскрыв канал связи. То есть я могу передать сообщение лишь
дважды - через основной и запасной ящики. А потом - полная глухота и
немота. Ну разве только пройтись по улице и вручить письмо лично в руки
адресату. Они лишили меня главного - возможности передавать и принимать
информацию. Я парализован как руководитель. Я лишился рук.
Значит, сидеть тихо? Сколько? Еще около полутора суток протянется эта
волынка. Едва ли они снимут облаву раньше. Не дождавшись от меня
дополнительных указаний, ревизоры, следуя инструкции, разнесут по кускам
стоящую многие миллионы рублей аппаратуру и эвакуируются по запасной
схеме. Когда вернусь в центр я, меня будет ожидать куча самого
скандального свойства рапортов, неизвестно на кого отнесенные финансовые
убытки и фактически проваленная операция. Что я смогу ответить на
неизбежно возникшие вопросы, как смогу оправдаться? Зачем продлил операцию
на двое суток? Почему не вышел в установленное время на связь и тем
допустил уничтожение материальных ресурсов?
Обнаружил слежку? Но ни охранник, ни электроника ее не выявили. И где
доказательства? И почему не согласовал действия, выходящие за рамки
указанных двух суток, с начальством? И вообще не паранойя ли это на почве
нездорового служебного рвения - этакие масштабы в уездном городишке?! По
зубам ли такая операция даже средней руки национальной разведывательной
службе? Десятки людей, десятки машин, миллионы задействованных средств! Не
круто ли?
Я бы, наверное, тоже засомневался в психическом состоянии человека,
рассказывающего мне такие похожие на сказку истории! Не прочитанный ли
ночью роман Яна Флеминга явился сему причиной? Любой нормальный человек
предпочтет простые объяснения фантастическим. А простое решение здесь
напрашивается одно-единственное. И будет итогом всех этих приключений
разборка персонального дела Контролера ь... Не допустил ли он понятной
человеческой слабости, не загулял, не напился ли и, загубив тем задание,
не придумал ли в оправдание залихватский, достойный детективного боевика,
сюжет? Как-то это больше похоже на правду! Но даже, допустим, я кого-то
смогу убедить в своей правоте. Пошлют комиссию, которая ровным счетом
ничего не найдет. К тому времени все концы будут надежно упрятаны, а
мостовые, по которым шагали армии шпиков, тщательно подметены и вымыты
стиральным порошком. Тишь да гладь.
...Это если что-то было, а не пригрезилось! Единственное, что мне
дает хоть какой-то шанс на внимание начальства, - его доказательства! Но
где их взять?
Средств технической слежки у меня нет. Я Контролер, а не ищейка.
Купить простой фотоаппарат, приставить к нему: бинокль, нащелкать кучу
любительских снимков? Но что они покажут, кроме набора неповторяющихся
лиц? Поймать в подворотне, долбануть по затылку и допросить одного из
шпиков? И что он расскажет? И как я докажу, что эти показания не
сфальсифицированы или просто не написаны под мою диктовку левой рукой моей
же любовницей?
Тащить живого шпика через всю страну как приложение к бумаге? А если
он, очухавшись, все отвергнет? Да и как умудриться хоть на полчаса
выкрасть спеца, чтобы не поднять на уши всю работающую с ним команду? Мне
тогда и доказательства не потребуются - лишь бы ноги унести. Безнадега со
всех сторон!
Лучше бы я ничего не заметил, не добавил эти два дня, за которые
теперь придется так или иначе расплачиваться. Итак, резюме. Единственное,
что меня может спасти, - это доказательства. Единственные, кто может
помочь их добыть, - технари.
Сформулируем задачу. Как выйти с ними на связь, не засветив себя? Ну,
думай, думай, Контролер. Ломай голову, авось сломаешь и тем избавишь себя
от проблемы. Тоже выход. С безголового какой спрос? Почтовые ящики дают
одностороннюю, я - им, и строго ограниченную двумя посланиями связь, а мне
необходима "живая" беседа. Любые подходы к моим агентам блокированы
намертво. Всякий вступивший с ними в контакт человек наверняка
фотографируется, отслеживается и идентифицируется. Был бы я размером с
клопа, может быть, еще и проскочил.
Как же мне с ними встретиться? Прикинуться бабушкой-побирушкой и
поклянчить у охранника милостыню? Проверят и обнаружат под лохмотьями
доказательства принадлежности к сильному разведполу. Угнать танк и
разутюжить по тротуарам всех шпиков? Хорошо бы. Вползти в квартиру через
канализацию? Влететь через открытую форточку? Пробиться, как когда-то, в
бытность курсантом, через стену? Нет, все это громко и, значит,
бессмысленно. Мне нельзя спугнуть противника, мне нужны доказательства его
наличия, а не отсутствия.
Вот разве только канализация? И еще раз. К охраннику не подобраться.
К квартире не пройти. Значит, выхода нет? Нет!
А вот в это я поверить не могу! Не так учили! Не может не быть
выхода, даже когда не может быть в принципе! Только так! Вопрос лишь в
крепости мозгов и нестандартности мышления.
А ну еще раз. И еще раз... И еще... И я нашел выход! И иначе быть не
могло! В очередную проходку охранник снял с доски объявлений свежую
начальственную писульку, шпики, как я и предполагал, дураками не были и
задерживать его не стали. Их вся цепочка интересовала, а не отдельные ее
звенья.
В сообщении были указаны обстоятельства, время и место встречи. До
секунды! До метра! Теперь все зависело от пунктуальности моих подопечных.
Опоздай они хоть на мгновение, забеги хоть на дециметр, и разработанный
план мог рассыпаться, как доминошная пирамидка.
Я начал готовиться к встрече загодя. Достал за пару бутылок у
строителей старую телогрейку, замызганный оранжевый жилет, каску и
стоптанные резиновые сапоги. Купил объемный рюкзак, полиэтиленовые мешки,
раскладную лестницу-стремянку и набор инструментов. Инструменты, лестницу
и рюкзак я, конечно, вывалял в грязи, обил и поцарапал, так как они были
слишком новыми на вид. После такой работы они выглядели замечательно -
грязно и гнусно. Следующие двадцать часов мне предстояло провести не в
самом приятном месте. И отчего я пошел не во внешнюю разведку, где можно
выслеживать добычу за коктейлем на очередном великосветском рауте? Плохо у
нас поставлена подростковая профориентация. Из рук вон! Вечером, шаркая
резиновыми подошвами сапог об асфальт, громыхая инструментальным ящиком и
проклиная бригадира, пославшего меня на ночь глядя на аварию вместе с
куда-то запропастившимся напарником, я брел по улице. На заранее
облюбованном перекрестке я установил посреди проезжей части треногу с
привязанной к ней грязной тряпицей, подцепил монтировкой крышку на
кабельном колодце и спустился в люк. Часа два я изображал работу: стучал
молотком о железо, распутывал прихваченные с собой провода, матерился
вслед неаккуратно проезжающим автомобилям.
В итоге я, конечно, аварии на линии не устранил, но зато успел
выложить горловину люка тонкой круговой прокладкой из пористой резины.
Ближе к ночи, убедившись, что за мной никто не наблюдает, я убрал треногу
и задвинул крышку люка. Здесь, в темноте бетонного склепа, мне предстояло
высиживать семнадцать часов тридцать две минуты. До времени "икс" я уже не
мог влиять на события, происходящие снаружи, - я мог только ждать.
***
Технари не были пай-мальчиками, обожающими дисциплину, как клубничное
варенье, но и не имели дурной привычки обсуждать начальственные приказы.
Они не имели привычки обсуждать приказы, но не отказывали себе в
удовольствии обсуждать само начальство, их отдавшее.
- Это полный бред, - сказал один из них. - Он просто сошел с ума.
Второй пожал плечами.
- Это выходит за рамки его компетенции.
- Мы не знаем его компетенции.
- Он угробит и себя, и нас.
- Он начальник.
- Хотел бы я увидеть его живьем.
Второй только улыбнулся.
Оба замолчали. У них не было альтернативы: они могли не согласиться с
приказом, но не могли его не исполнить. Они могли усомниться в лояльности
начальника, но не могли не подчиниться его воле. Они могли догадываться,
что последующие шаги будут угрожать их жизни, но ничего не могли
предпринять для ее сохранения.
- Будем надеяться, что он знает, что делает.
- Будем.
Надежда - единственное, что не запрещал им устав.
***
В 16.15 охранник, в точности следуя изложенным в приказе указаниям,
завершив шестой от центральной улицы поворот, вышел на пересечение улиц
Магистральной и Рабочей. Он никогда здесь не был, но шел уверенно, так как
знал, сколько и в каком направлении ему еще предстоит сделать шагов. Его
вели мои ноги, отмерившие этот путь с точностью до миллиметра.
Еще один поворот. Небольшой пустырь со сквером, захламленный
самостроем и импровизированной стоянкой частного и государственного
автотранспорта. Сто двадцать шагов на юго-запад. Поворот! Налево.
Охранник шел, не глядя под ноги, поигрывая брелоком от связки ключей
и насвистывая какую-то легкую мелодию. Ему не надо было смотреть под ноги,
он был здесь дома, знал каждый камень и чуть ли не каждого встречного
прохожего. По крайней мере так должны были думать случайно увидевшие его
люди.
Он остановился возле фургончика "УАЗа", по-хозяйски носком ботинка
пнул скат, одновременно окинув взглядом замок дверцы, выбрал из связки
требуемую отмычку, открыл дверцу, запустил мотор и неторопливо выехал со
стоянки. Если бы эта машина по каким-либо причинам сорвалась, он прошел бы
еще пятьсот метров до другой стоянки и там открыл бы другой отмеченный
мной ранее однотипный фургончик. Осечка была исключена.
С 16.50 до 17.20 охранник, вырабатывая резервное время, отстаивался,
предварительно залив полные баки, на стоянке возле бензозаправки.
В 17.35 он подхватил на улице в условленном месте покинувших логово
ревизоров.
В 18.05 в машину загрузили вытащенное из тайника оборудование.
Конечно, все это время за ними следили чужие глаза, но это было уже
неважно: игра пошла в открытую.
С 18.20 до 23.00 машина безостановочно болталась по городу, неважно
куда, лишь бы крутились колеса и гудел двигатель. И все это время, утирая
пот со лбов, технари вертели ручные дрели и постукивали деревянными (чтобы
звук был глуше) молотками по остро заточенным зубилам.
В 23.05 машина встала в исходную точку. В 23.07 сдвинулась с места со
строго запрограммированной скоростью - пятьдесят пять километров в час.
Если бы она опоздала или поторопилась хоть на минуту, операция была бы
провалена.
В 23.17 и 23.25 машина миновала точки контрольного времени. На
последней опоздание не превышало трех секунд при допустимом отклонении в
шесть.
23.36.15. "Уазик" приблизился к условленному месту. Не хватило
буквально секунды, чтобы проскочить под угасающий свет желтого глаза
светофора. Теперь надо было ждать 30 секунд. От них, этих малых 30
мгновений, зависело все: успех или провал операции, карьера, а возможно,
двадцать-тридцать оставшихся лет жизни каждого из нас. Тридцать секунд,
разделявших красный и зеленый свет светофора, против тридцати долгих лет
жизни.
23.27. Я не слушал поверхность земли - я смотрел на часы.
Дополнительные сигналы условлены не были.
Ровно в 23.36.15 я должен был открыть люк. Другой попытки мне
отпущено не было. Если бы машина на месте не оказалась, я просто бы
свернул операцию.
23.36.13...14...15...16! Две секунды резерва. 17... Я надавливаю
головой и руками, приподнимаю чугунную крышку люка, слышу урчание
работающего мотора, чую запах выхлопных газов, вижу тени колес по бокам -
машина надо мной, своя ли, чужая. Разбираться нет времени. Я сдвигаю
крышку, тянусь руками к дну автомобиля и сразу вижу чуть - более светлый,
чем окружение, прямоугольник выпиленного, высверленного, выдолбленного за
эти несколько часов с помощью подручного инструмента "десантного" окна. И
еще я вижу две пары устремленных в мою сторону рук. Я вытягиваю ладони
вперед, и меня мгновенно втягивают внутрь, обдирая о неровные края ткань
телогрейки. Еще пять секунд - закрыть колодец. Люк тихо падает на
резиновую прокладку.
23.36.43...44...45. Зажигается зеленый свет светофора. Машина
трогается с места. Для посторонних глаз вся эта хитроумная операция
выглядела вынужденной тридцатисекундной остановкой перед закрытым
светофором.
Все. Я вошел в контакт с подведомственными мне ревизорами. Они не
увидят моего лица: на мне глубоко надетый колпак с прорезями для глаз. Они
не услышат моего естественного голоса - я изменяю тембр. Но узнают, что
отпускающий им приказ за приказом начальник не миф, а вполне конкретный,
среднего возраста и среднего же телосложения, мужчина.
Это грубое нарушение устава. Несанкционированный контакт Контролера с
подчиненными! Куда уж дальше! Но мне некуда деваться, мне необходима их
помощь. Их замечательно устроенные электронные мозги, их опыт, их руки.
Они мне помогут. Не могут не помочь!
- Поворот налево и сто километров по Северному шоссе. Без остановок,
- командую я водителю. Продолжать крутить бессмысленные вензеля по городу
- значит, вызывать дополнительные подозрения. Охранник пожимает плечами и
делает левый поворот. На все про все у меня не более трех часов.
- Ревизия легализована. Вы вторые сутки под облавой. Результаты
проверки скорее всего не соответствуют истине, - кратко излагаю я суть
дела. - Считаю необходимым продублировать результат. - Технари
переглядываются. Они не хотят рисковать, у них семьи, дети, зарплата. Им
не так долго осталось до льготной пенсии.
- Вы не можете продлить операцию. Вы превышаете свои полномочия.
- Ответственность моя.
- Вы не можете отвечать за то, отвечать за что не уполномочены. Ваши
48 часов истекли. - Они правы, их будет взгревать начальство. А то, что за
такую самодеятельность мое может загнать меня под трибунал, их судьбы не
облегчит. В Конторе каждый отвечает за себя. Это правило распространяется
и на прикомандированных.
- И тем не менее - нет.
Ну что ж, я был готов к отказу. Почему они должны мне доверять? Ни
разу не виденный ими начальник отдает один приказ безумнее другого,
заставляет угонять автомобиль, вылезает на запретную встречу чуть не из
канализационного люка и плюс к тому требует помощи в каком-то совершенно
непонятном, смахивающем на безумие деле. Кто здесь согласится?
- Ладно, мужики, - оставляю я начальственный тон. - Я понимаю, что
перепрыгнул свои полномочия десятикратно, но четыре недели мы были под
колпаком! Четыре недели мы писали туфту! У меня не мания преследования. Я
знаю это точно. Я это проверил. Последние два дня я наблюдал облаву! В
этом ошибиться невозможно.
Охранник мотнул головой и невнятно хмыкнул.
- Я не знаю, как вас убедить. У меня нет времени вас убеждать. Мне
нужны доказательства. Мне нужна ваша помощь.
- Принятие подобных решений вне вашей компетенции.
- Послушайте, ведь я подставляюсь больше вас. Вы рискуете премией,
ну, может быть, квартирой. Я - свободой. Да чего там - самой жизнью. Если
здесь туфта, она все равно вылезет, рано или поздно. И тогда с вас
спросят. Неужели поставленная на кон моя жизнь не убеждает вас в
серьезности происходящего? - На этот раз они молчали дольше. Они считали.
И все же здравый смысл взял верх.
- Вы должны обратиться по инстанции. Вы не уполномочены.
- Вы дундуки, - сказал я. - Четыре недели вам, профессионалам, терли
уши, словно школярам первой ступени. Вы ничего не заметили и теперь
боитесь признать это. Вы готовы подыграть чужой игре, всучив
запрограммированную дезу начальству, лишь бы не потерять свой вонючий
кусок к обеду и свои вонючие полтораста рублей прибавки к пенсии. Вы не
технари - вы собачье дерьмо с законченным высшим образованием!
- А может... - начал один, похоже, младший из ревизоров.
- Нет! - резко прервал его другой. - Мы исполнили свою работу.
- Тогда извиняйте, - разочарованно развел я руки, вытягивая из
подрукавной кобуры пистолет. - Я желал сговориться по-доброму, но,
кажется, вам нагадить на наше общее дело. Извиняйте, - я показал глазами
на высунувшееся из рукава дуло, - у меня нет другого выхода, мне нужны
доказательства.
А тебе, - обратился я к водителю, - одну руку завернуть за голову и
засунуть под воротник, другую держать на баранке. И очень попрошу, без
патриотизма. Надеюсь, как профессионал, ты понимаешь, что пальба нам ни к
чему.
Водитель чуть скосил глаза и согласно кивнул головой. Они не
испугались - они были профессионалами. Они понимали: стрелять с
бухты-барахты я не буду: не пацан-десантник, у которого палец опережает
сознание.
- Я же говорил - сумасшедший, - произнес один.
- Сумасшедший тот, кто боится раскрыть глаза на очевидное, когда оно
мешает его благополучию! Помочь мне вы не желаете. Прошу хотя бы снабдить
аппаратурой.
- Просит, - кивнул на пистолет один из технарей.
- Хорошо, требую.
- Аппаратура имеет определенную цену...
- Жизнь тоже.
- Будешь стрелять?
- Буду! - твердо сказал я.
- Не будет, - вступил в разговор охранник, - хотя бы потому, что он,
кажется, прав. Все насторожились.
- За нами "хвост", - пояснил водитель. - А его, - кивнув на меня, - в
машине нет. Он миф. Пустота. Любой выстрел для него все равно что
публичное предъявление визитной карточки. Как только он потеряет
инкогнито, вся затея утратит смысл. Я не прав?
Он был абсолютно прав.
- Можно опустить руку?
Я молчал. Молчали технари. Водитель крутил баранку. Кажется, я
проиграл по всем статьям. Особенно позорно выглядел эпизод с пистолетом.
Стыдно, не найдя других аргументов, тыкать железом в лица своим же
коллегам. Но вдвойне глупо, вытащив оружие, не пустить его в ход. Это
чистой воды дилетантизм. Если ствол оголен, он должен стрелять!
Со вздохом я потянул ставший бесполезным пистолет в потайной карман.
- Бабахалку-то не убирай, - с укоризной сказал старший технарь, - без
нее мы аппаратуру не выдадим. Водитель громко хмыкнул.
- В общем, будем считать, мы уступили силе. Три дня обещаем потянуть.
На четвертый, не обессудь, накатаем рапорт о вооруженном изъятии части
аппаратуры. Если желаешь, можем акцентировать внимание на твоем
неадекватном психическом состоянии. Может, войдут в положение - скостят по
болезни. Больше, извини, ничем помочь не можем.
Второй ревизор, не ожидая разрешения, вскрывал замки кофров.
- Что требуется?
- А вы, мужики, ничего! - благодарно сказал я.
- Да нет, это просто у тебя пушка здоровая, - хохотнул водитель.
Три последующих часа меня в самом убыстренном темпе учили обращению с
передовой сыскной техникой.
- Так включать, так устанавливать. Очень аккуратно с этим и с этим
блоками. Здесь подстройка, здесь запуск самоликвидатора, здесь... Ладно,
этого тебе не понять. В том блоке информация сортируется: лишнее
отбрасывается, суть сцеживается сюда. Здесь шифруется. Здесь уплотняется и
сбрасывается вот в эту секрет-дискетку. Пароль ликвидатора секрет-дискетки
выдумаешь сам. Все?
Я посмотрел на часы: 03.15. Сворачиваемся. Еще 15 минут покрутив по
городу, машина замерла у перекрестка. Нет, не того, другого.
- Счастливого пути! - искренне пожелал я, соскальзывая в люк и через
него в очередной колодец.
- Нам счастья хватит - ты лучше о себе побеспокойся, - ответили
ревизоры, бросая мне на руки под завязку заполненный рюкзак и в последний
момент показывая три пальца,
- Помни - три дня. Три!
Я быстро сдвинул крышку, услышав, как прокатились поверх колеса моего
"уазика". Сделано. Теперь ждать по крайней мере час. Я удобнее устроился
на металлических скобах, торчащих из стены колодца.
Черт, нехорошо получилось. Но в конечном итоге все-таки хорошо. Будем
надеяться, преследователи ничего не заподозрили. Покрутилась машина по
городу, остановилась у случайного перекрестка, рванулась, отмахала по
шоссе сотню километров от города и сотню обратно, опять покрутилась, опять
остановилась - в результате полегчала на один очень важный рюкзак; Тот,
кто его заполучил, так и остался невидимкой.
А все-таки я провернул дело, которое провернуть было практически
невозможно! Все-таки я молодец! Теперь, когда я отвечаю только за себя,
можно и на рожон лезть. Теперь мне терять нечего. Кроме жизни. Согласно
всем правилам конспирации да и здравого смысла, мне требовалось выдержать
неделю карантина, чтобы муть, поднятая последней двухдневной суетой,
осела, противник поуспокоился, притупил бдительность. Но этой недели у
меня не было. У меня на все было отведено три дня. И значит, мне надлежало
действовать немедленно, не откладывая ни на секунду, пока внимание шпиков
было приковано к совершающей странные маневры машине. Черт его знает,
может, повезет, может, проскочу, пока облава гоняется по городу за
пустышкой.
***
Раз, два, три и еще десять раз проверившись, я приблизился к объекту.
В первую очередь меня интересовали окна. К сожалению, установленные ранее
микрофоны выработали свой ресурс и самоликвидировались. Мне приходилось
начинать все сначала. Задача усложнялась тем, что использовать
специальную, предназначенную для отстрела микрофонов винтовку я не мог по
причине ее громоздкости. Я располагал лишь небольшой, размером с
авторучку, трубкой с приданным ей баллончиком вроде тех, что используются
в сифонах с газированной водой. Дальность стрельбы подобным
приспособлением не превышала 15 метров.
Пройти на расстоянии пятнадцати метров от охранного объекта и не быть
незамеченным невозможно. А ведь мне предстоит появляться здесь не однажды.
Два раза подряд мелькнет перед скрытыми телекамерами или глазами охраны
моя физиономия - и я на подозрении, три - я раскрыт. Значит, должно быть
не одно, а два, три, четыре или сколько там надо лиц. Лиц, которые никто
не сможет узнать. Задача была бы не из самых сложных, если бы не
отсутствие времени и средств.
Изменение пола отпадало: это только в кино герои легко влезают в
женскую одежду и становятся неузнаваемыми. В жизни это несравнимо сложнее.
Кроме напяленных поверх мужской плоти платья, туфель и парика, есть еще и
походка, а это минимум два дня вживания в конкретные каблуки, движения
рук, пальцев, посадка головы, десятки "машинальных" чисто женских жестов
поправить прическу, подтянуть колготки, придержать развевающуюся юбку,
облизать губы и прочее. И еще, что, пожалуй, самое трудное, постоянный
настрой на женскую психологию - обратить внимание не на стройные ножки, а
на фасон платья идущей навстречу девушки, оценить, стрельнуть глазками
прохожему мужчине, чуточку притормозить у ателье мод. Да не у пивного
ларька или рыболовного магазина, а у ателье мод! И не соваться по инерции
в мужской туалет. Каждое мгновение помнить, что ты женщина, женщина,
женщина!
Здесь, чтобы не проколоться, не насторожить опытный взгляд, надо быть
семи актерских пядей во лбу и у зеркала, как у станка, неделю отработать.
И то не раз и не два ошибешься. Сигарету из пачки по-мужицки вытащишь, или
на юбке ширинку пальцами искать начнешь, или в трамвае женщинам место
уступать. Именно поэтому женский образ разыгрывают в исключительных
случаях, когда есть время на подготовку. Мне он не по зубам, а жаль: такая
маскировка обеспечила бы наибольшую неузнаваемость. Придется
довольствоваться чем попроще. В первом же магазине галантереи я приобрел
требуемый набор инструментов и парфюмерно-косметических изделий. Кое-что
прикупил в аптеке, кое-что в отделе бытовой химии хозяйственного магазина.
Заперевшись в кабинке малопосещаемого общественного туалета, я, прилепив
пластырем к стене небольшое зеркальце, приступил к созданию образа. В
одноразовом картонном стаканчике я смешивал пудры и замазки, губные
помады, растворители и размокшую туалетную бумагу. Рецептуру я, по
понятным соображениям, приводить здесь не буду. Трудясь, как вдохновенный
скульптор, я изменял себе цвет лица и прикус, наращивал щеки и расплющивал
нос, вытягивал брови и оттопыривал уши. В итоге из кабинки туалета вышел
совершенно не тот человек, который туда зашел. Обновленный гардероб
довершил картинку перевоплощения. Теперь подвигаться, походить,
поприседать, поподтягиваться, погримасничать. Вроде ничего. Приемочная
комиссия в моем, точнее уже не в моем лице претензий не выразила.
Новоиспеченный внешний облик готов к эксплуатации.
Дело за малым - за оружием. В булочной я купил максимально длинный
батон, разрезал вдоль, выкрошил середину, уложил в образовавшуюся пустоту
газовую трубку, предварительно накрутив на затворный конец баллончик.
Теперь довольно было нажать на спуск, чтобы прозвучал выстрел.
В толпе спешащих на работу людей я шел по изученной мною до
последнего камешка улице. Едва ли охрана смогла бы выделить меня в потоке
двигающихся мимо лиц. Такие же уши, нос, глаза. Разве только батон,
зажатый в левой руке. Двадцать метров, семнадцать, четырнадцать. Напротив
объекта я, чуть запнувшись, сдвинулся влево. Встречный прохожий, не успев
среагировать, задел меня корпусом. Качнувшись, я взмахнул руками, стараясь
сохранить равновесие. Прохожий извинился, и мы разошлись в разные стороны.
Вот что заметили все. На самом деле, когда левая рука вскинулась вверх, я
нажал курок. Газ, сжатый под огромным давлением в баллончике, вырвался в
трубку, выстрелил из нее капсулу с микрофоном. Пролетев четырнадцать
метров, капсула ударилась в окно, размазалась, расплылась по стеклу
прозрачной дождевой каплей. Внутри ее темной мушкой завяз микрофон. Таким
образом окно превратилось в гигантскую сверхчувствительную мембрану.
Достаточно было кому-нибудь в комнате произнести хотя бы слово, произвести
шорох, как звуковые колебания достигали окна и, усиленные стеклом,
приводили в действие микрофон. Питался "жучок" от тепла, поступающего с
поверхности стекла.
Самым уязвимым звеном звукового шпионажа был предварительный
усилитель. Из-за малых размеров и мощности его могло хватить не далее чем
до соседнего здания. Технарям было проще: их логово располагалось в доме
напротив, который для меня был закрыт. Я не был достаточно безумен, чтобы,
пытаясь повторить маневр ревизоров, снимать квартиру в засвеченном доме.
Поэтому, чтобы хоть что-то услышать, мне надлежало установить на нем
промежуточный усилитель, и поставить мне его следовало в пределах прямой
видимости от интересующего меня окна.
Более всего для этого подходил чердак, но именно на подходах к нему
меня было проще всего перехватить. Не так часто жильцы, а тем более гости
карабкаются по чердачным лестницам. По тем же причинам отпадал подвал.
Оставались окна, но за ними жили живые люди, и неизвестно, как они
отнесутся к человеку, пришедшему монтировать на их подоконниках какой-то
хитроумный прибор.
Все это чертова экономия. Есть же, знаю, есть усиливающие станции
величиной с грецкий орех, которые можно налепить на стенку дома с помощью
обыкновенного быстросхватывающегося клея. Есть-то они есть, да не про нашу
честь. А про нашу эти устаревшие, вечно ломающиеся "портсигары" - их бы не
в дело, в помойное ведро. Ладно! Если не подходят нелегальные методы,
применим легальные, если не сказать - наглые. В пять я направился в
магазин и купил переносной радиоприемник. По-быстрому выдернув из него
несколько лишних, но так, чтобы он работал, деталей, я запаковал внутрь
усилитель.
Вновь изменив облик, я объявился в одном из подъездов. Планировку
квартир я изучил еще ранее, что облегчало решение задачи. Я позвонил в
квартиру.
- Здравствуйте, тут вашему соседу посылка, а его дома нет. Передайте,
пожалуйста, - и, всунув пакет в руки, стал спускаться с лестницы.
Нет, меня интересовала не эта квартира, где глухая стена съедала
сигнал, а соседняя, с окнами, выходящими на улицу. Но давать посылку
адресату напрямую я не мог: откажется, а так, от соседей, примет.
Убедившись, что пакет предназначен не ему, на что имелась странная
поздравительная открытка на имя какого-то Вовочки, он будет вынужден до
выяснения оставить ее у себя. Не станет же он в самом деле выкидывать
новый и к тому же чужой приемник в мусорный бак. Так и останется он стоять
где-нибудь в уголке, незаметно для хозяина квартиры принимая, усиливая и
транслируя дальше тихий голос прилепленного к чужому окну "клопа".
Приемную аппаратуру я установил на чердаке другого, стоящего в трех
кварталах дальше, дома. Разве смогут противоборствующие мне сыскари
обшарить снизу доверху целый городской район? Едва ли, просто сил не
хватит.
Вечером приемник заговорил - посылка дошла до адресата.
Но это был не единственный "жучок", который мне пришлось установить.
Другой я "выстрелил" в машину Резидента. Еще один надел на него самого!
Утром следующего дня я, точнее, не я, а третий мой образ, ожидал Резидента
у булочной. Резидент - это он для сведущих большой человек, а для
окружающих самый что ни на есть обычный: за молоком ходит, за хлебом, в
парикмахерскую. Нельзя ему отличаться от соседей - такая работа. В момент,
когда уже знакомая фигура подходила к двери, я, спеша, протиснулся за ним.
следом и, чуть задев за руку, мгновенно нацепил "клопа" на рукав. Мое дело
сделано, теперь слово за техникой. Уже к исходу первых суток, прослушивая
очередную кассету, я услышал то, что желал. Из бесконечной шелухи
сказанных слов я вытянул три ключевые фразы:
"Ревизоров проследить до места..."
"Поиск Контролера прекратить..."
"Благодаря человеку в Центре..."
Остальное не суть важно. Моя, безумная на первый взгляд, догадка
подтвердилась: Резидент заранее знал о готовящейся ревизии. За-ра-не-е!! А
это было возможно в одном-единственном случае. Его предупредил тот, кто
знал о готовящейся операции, кто-то, находящийся в самом сердце Конторы,
которая всего-то состояла из нескольких человек.
У Резидента был информатор!
Предположить такое было так же нелепо, как и ожидать восхода солнца
на западе, как кипятить чайник, поставив его на глыбу льда, как пытаться
разжалобить проводника общего вагона какого-нибудь пассажирского
500-веселого поезда. Это было не-воз-мож-но!
Но добытые мною факты утверждали противоположное!
И диск солнца выкатывался на западном горизонте, и кипел чайник,
согретый теплом горящего льда, и рыдал сочувствующий безбилетному
пассажиру проводник! Мир перевернулся!
Я не знал, что могло заставить человека Конторы подыгрывать далекому
неизвестному Резиденту. Я не знал, что убедило Резидента, рискуя головой,
вести двойную игру. Я даже не хотел об этом думать, чтобы не свихнуться
раньше времени. Я хотел одного: как можно быстрее доставить информацию в
Центр. Я стал стрелой, которая искала самый быстрый и короткий путь к
цели. Я не мог ждать: тетива лука была натянута до предела. Все
сколько-нибудь важные сведения, полученные за последние сутки, я вогнал в
секрет-дискетку, которую запер выдуманным тут же, на месте, шифром. Теперь
любой посторонний человек, вознамерившийся просмотреть дискетку и не
знающий пароля, мгновенно и необратимо уничтожил бы всю заключенную в ней
информацию. Дискетку, которая размером была чуть больше человеческого
ногтя, я уложил в презентованный мне технарями металлический неразбиваемый
и несгораемый контейнер.
И был он, этот контейнер, выполнен, в голову не придет, в форме
обыкновенного металлического рубля. Самое интересное, что он был изобретен
не Конторой, а теми же технарями, когда-то на спор распилившими монету
вдоль! Чтобы работе, которой мог бы гордиться и Левша, не пропадать зря,
они выфрезеровали в одной половинке углубление, которое залили ртутью.
Таким образом получилась хитрая денежка, которая, будучи подброшенной
соответствующим образом, падала на "орел". Не один литр спирта выпили
вдруг возлюбившие глупые споры технари благодаря своей сметке и умению.
- Бросим монетку. Если "орел" - ставите вы, если "решка" - мы. Все
по-честному! Доверимся судьбе...
И вот эту монетку перед выходом, точнее - выползем из машины они
презентовали мне.
- На счастье. Только после вернуть не забудь! Заклеенная монета ничем
не отличалась от прочих обыкновенных рублей, но номинал ее благодаря
заключенной внутри дискетке вырос в сотню тысяч раз. По крайней мере,
Резидент отдал бы за нее все, в том числе и мою голову.
Всю прочую аппаратуру я, чтобы лишний раз не подводить технарей,
собрал в кофр. Осталось лишь изъять усилитель. Технически это было
несложно: "Здравствуйте, я тот самый именинник Вовочка. Друзья ошиблись
домом... Уж простите..." Время у меня оставалось: контрольная встреча с
технарями должна была состояться в одном небольшом, расположенном в
трехстах километрах южнее городке только завтра вечером. Суетиться не
стоило - утром изыму приемник, днем сяду в поезд.
Но утро все изменило.
На подходах к дому я почувствовал неладное. Нет, явной слежки не было
- было ощущение угрозы, которому я привык доверять. Я прошел мимо. Если
это снова облава, то обнаружить ее сейчас, не имея живца, каким был
охранник, было невозможно. Я не располагал двумя-тремя днями, необходимыми
для контрнаблюдения. Может быть, я пугаю сам себя? С чего бы они вдруг
возобновили операцию? Что-то случилось? Вряд ли. Единственным человеком,
который мог бы подвигнуть их на этот подвиг, был я. А' у меня все прошло
гладко. Значит, все-таки ошибка, перестраховка воспаленного суетой
последних дней воображения?
Но интуиция?!
Нет, рисковать сейчас, когда на руках у меня была дискетка, я не мог.
Но и уйти не мог. Дело даже не в усилителе, уж за один приборчик технари
как-нибудь бы отбрехались. Дело в слежке. Есть она или нет? От этого
должны строиться все мои дальнейшие действия. Так есть или нет?
Эх, был бы у меня лишний агент, которым не жалко пожертвовать,
непременно послал бы его в пекло. Но единственный агент, которым я
располагал, это я сам, и в пекло он не хочет, а хочет целым и невредимым
приехать домой. Ладно, если у меня нет своих агентов, привлечем сторонних.
Как вы, сыскари-ребята, насчет целой вооруженной бригады? Не сробеете? Не
засуетитесь, если вы, конечно, реальность, а не фантасмагория моего
переконспирированного воображения?
Ну, тогда приготовьтесь!
Я подошел к ближайшему телефонному автомату и, разыгрывая ужасное
волнение, позвонил на 02.
- Поножовщина! Да, пять человек! Одного зарезали! - И для верности
добавил еще один звонок "от соседей".
- Ой, убивают! Ой, скорее! Ой, караул!
Милиция приехала через 20 минут. За это время можно было, будучи даже
очень вялым хулиганом, успеть вырезать полдома. Патрульный "уазик"
остановился на улице. Три милиционера, поправляя кобуру, зашли во двор. Я
засек время. Минута на подход, две на подъезд, три на выяснение, пять на
лень и утомление от службы. Итого одиннадцать.
Милиционеры вышли через двадцать пять, противно кривя физиономии. Мне
все стало ясно.
Еще до этого я заметил, как вслед им во двор протиснулось пяток
случайных прохожих. Все-таки они испугались, заподозрили, что под видом
патруля приехали спецы изымать аппаратуру. Шутка ли, три вооруженных
агента! Тут засуетишься! Вот они и засуетились. Вот они и погорели. Ладно,
хоть битвы не случилось. Наверное, повязали доблестных стражей порядка
так, что они и охнуть не успели. То-то удивились блюстители: ехали брать
хулиганов, а сами в треть секунды оказались обезоруженными, уложенными и
упакованными по всем правилам спецбоя. Даже жалко их немножко. Ну да
ладно, в добром деле поучаствовали. А мне пора. Тихо выйдя из
наблюдательного убежища, я, смешавшись с ничего не заметившей толпой,
отбыл - нет, не на вокзал: старый путь в связи с изменившимися
обстоятельствами отпадал. Также отпадал большой аэропорт. Если облава
началась, значит, основные транспортные точки уже пасут. Конечно, они меня
не знают в лицо (иначе давно бы взяли), но рисковать не стоит.
Я воспользовался резервным вариантом эвакуации. Отправился на местный
автовокзал, сел на небольшой автобус, уехал за сотню километров в районный
центр. Там снова сел в автобус и отправился в соседнюю область, где купил
на небольшом, местного значения аэровокзале билет на самолет до еще одной
соседней области, расположенной еще севернее. А уж оттуда я полечу в
Москву. Едва ли они догадаются ловить меня по северным городкам, зная, что
путь мой лежит на юг. Но даже, если надумают, где они возьмут такую прорву
сил, чтобы заблокировать транспортный узел каждого, даже не очень
удаленного от них городка. Это надо армию поднимать, и еще как минимум им
надо знать меня в лицо. Дожидаясь открытия касс, не столько по
необходимости, сколько следуя вбитому мне в голову еще в учебке рефлексу,
я сменил внешний облик. Инерция в нас зачастую бывает сильнее разума.
Вначале сделать как выдрессировали, а уж потом как считаешь нужным. На то
и правила, чтобы их исполнять. Научили после завершения каждого этапа
операции скидывать, словно змея, старую кожу - действуй, а потом вопросы
задавай. Что это мне вдруг захотелось гардероб сменить? То и захотелось,
что начальству захотелось!
Пакет со старой одеждой, обувью, носками и даже бельем я выбросил в
мусорный бак и, привыкая к новому обличью и освежая в голове новую легенду
- ведь и фамилия и паспорт у меня изменились, - отправился в аэропорт.
Теперь до завершения самостийно задуманной операции мне оставалось
два перелета, пять остановок автобуса и звонок по контактному телефону. А
там я погляжу, как засуетится Контора, если, конечно, увижу. Едва ли меня
включат в состав трибунала. Да и трибунала как такового не будет. Просто
пара человек, сидя за казенным столом, почешут затылки, повздыхают, попьют
кофейку да и пойдут домой отдыхать в кругу семьи после нудной службы. А
где-то в далеком городе скоропостижной, очень естественной смертью умрут
три, или десять, или тридцать человек. И в самой Конторе, может случиться,
у кого-то вдруг оторвется тромб от стенки сосуда и заткнет клапан
усталого, изношенного за десять лет непорочной службы сердца
профессионала. Сгорают на работе люди жарким пламенем.
И всем этим смертям будет цена - рубль. Один рубль, лежащий у меня в
потайном месте. А осталось ему там лежать - сутки.
Поздно вы, ребятки, спохватились, поздно облаву начали! Нет у вас
теперь шанса, ни единого. Не существует в мире спецов, которые могут
выловить не известного им ни лицом, ни фигурой, не вступающего ни в какие
контакты с другими людьми, не сидящего на одном месте человека на ,
площади в несколько сотен тысяч квадратных километров. Это даже не иголку
в стоге сена искать. Это скорее искать тот стог в топке варящего сталь
мартена, чтобы засунуть в него мгновенно тающую в огне иголку!
Проиграли вы игру. Вчистую проиграли. Единственное, что может
отсрочить вашу печальную участь, - это моя случайная (нет, действительно
случайная, не по прихоти начальства, а по воле Всевышнего) смерть в
дорожно-транспортном происшествии. Но я обещаю постараться этого не
допустить. Очень постараюсь: и улицы я буду переходить только на зеленый
свет светофора, и направо глядеть, и налево, и трамвай обходить спереди, и
вообще в ближайшие часы более законопослушного гражданина найти будет
просто невозможно. Даже есть несвежие консервы и ввязываться в чужие драки
я не стану. Не дождетесь! А вот вам безопасности не гарантирую, даже если
вы будете еще более законопослушны, чем я. Даже если из дома выходить
перестанете и будете день и ночь прятаться под одеялом в своей спальне на
девятом этаже - вас и там какой-нибудь шальной "КрАЗ" переедет, потому что
управлять им будет не божье провидение, а чужая беспощадная воля. Так что
я выезжаю. Ждите.
Но выехать сразу мне не удалось. Рейс отложили на час, потом еще на
три, потом на десять. Это только в нашем деле все измеряется секундами, а
в Аэрофлоте... А как иначе: если у нас случается - за полминутное
опоздание голову снимают, а в воздушном ведомстве - только премию.
Пассажиры вначале расстраивались, потом возмущались меж собой, потом
в голос ругались с администрацией вокзала, потом успокоились, стали играть
в карты, пить водку и спать, сдвинув вместе скамьи в зале ожидания. Все
верно, чего нервничать: линия местная, самолет один - ори не ори, другого
не будет.
Через пятнадцать часов заспанный дежурный объявил, что можно
собираться. Замызганный "анчик" подрулил к взлетной полосе.
- Они чего, левак, что ли, летали, что так припозднились? -
раздраженно возмущались пассажиры.
- Ага, левак, - баб на полярную станцию возили. - Все расселись,
захлопнули дверь. Взлетели. "ан" болтало нещадно, и перепивших во время
долгого ожидания пассажиров пробрало.
- Вы только салон не пачкайте, - попросил высунувшийся из кабины
пилот.
- А вы езжайте потише, - огрызнулись страждущие, - что вы мотаетесь
из стороны в сторону? У вас дорога, поди, прямая и без колдобин.
Через сорок минут "ан" сел. Снова взлетел. Снова сел.
- Ребята, с поросем можно? - поинтересовалась какая-то старушка.
- А жарким угостишь?
- Мужики, без билета возьмете?
- Так мест нет.
- Ну очень надо. Жена рожает.
- Ладно, садись.
Ну чисто деревенский автобус. Провинция, одним словом.
Снова посадка.
- Сейчас деньги грузить будут, - сказал кто-то из пассажиров. - Они
здесь всегда зарплату для газовиков загружают. Так что двигайтесь.
- Они что, с ума съехали? Мы и так с перегрузом летим! - Да ладно, я
видел, в такие коробки и по 20 человек наталкивали. И ничего, не падали, и
даже куда надо прилетали. В салон заглянул милиционер.
- Граждане, освободите хвостовой отсек для спецгруза.
Побыстрей.
Снаружи забросили брезентовые мешки, влезли несколько мужиков в
гражданском.
- Ну, я пошел, - то ли спросил, то ли поставил в известность
милиционер.
- Давай, - кивнули инкассаторы.
- Мешки там бросьте, - указал второй пилот. - Сколько килограммов?
- Мы считали, а не взвешивали.
- Чего раньше-то не привезли? - возмутился кто-то из пассажиров. - На
четыре дня зарплату задержали. Товар завезли, а денег - шиш!
Инкассаторы сгрудили мешки, сели с краю. Самолет пошел на взлет.
***
Такая сумма, и так банально перевозится. Интересно, сколько там, если
пересчитать объемы на сумму? Перебравших пассажиров опять затошнило.
- Попросите водителя остановиться, я вылезу, - вяло пошутил один из
них.
Инкассаторы вытащили бутерброды и начали лениво жевать.
- Ой, мужики, у меня живот схватило, - вдруг сообщил сидевший до
этого тихо парень. - Ой, терпежу нет. Ой, мамочки! Ой!
- Но-но, только не здесь, дуй в хвост, - возмутились мучимые тошнотой
соседи.
Пассажир, мотая головой, держась за живот, встал и поплелся в хвост.
Его мало заботило, что он нарушает центровку самолета, ему надо было
освободиться.
- Эй, паря, сядь на место, - закричали люди. - Не в автобусе!
Но мужчина, ни на кого не обращая внимания, икая и хныкая, шел назад.
Инкассаторы перестали жевать.
- Ну-ка шагай на место! - приказали они.
- Да на хрена ему ваши деньги: ему скорее ваши мешки нужны!
Пассажиры захихикали.
- Пусть идет, раз приспичило, не помирать же. Бедный пацан, сгибаясь
в три погибели, постанывая и хлюпая носом, стал расстегивать штаны.
Пассажиры, кто брезгливо, кто стыдливо, отвернулись.
- Тьфу, гадость!
И поэтому они не увидели главного. Согнувшийся, стонущий, опускающий
штаны парень вдруг мгновенно распрямился и быстрыми, точными движениями
выхваченной из-под одежды монтировки ударил одного инкассатора сверху по
голове, другого острием в шею. Инкассаторы упали, даже не успев сменить
выражение лица. Я автоматически подобрался и тут же расслабился. Я не имел
права раскрывать свои навыки, ввязываясь в постороннюю драку. Я был
обычным гражданином.
- Ты чего, парень? Ты чего? - вначале недоуменно, потом с нарастающей
угрозой спросил рабочий-грузчик, так и не получивший зарплаты. - Ты чего?!
- И, поднявшись, шагнул в хвост. - Ну-ка брось железку!
Еще несколько мужчин встали с кресел. Казалось, парень совершенно не
испугался. Скинув недвижимых инкассатор ров на пол, он лез к их карманам,
не обращая никакого внимания на приближающуюся угрозу. Он зря надеялся на
оружие. Он все равно не успевал вытащить, взвести пистолеты, даже если бы
сразу нащупал их. Справедливый гнев настиг бы его гораздо раньше. Развязка
должна была наступить через секунду.
- А теперь все сядут, - раздался из кабины уверенный голос.
Мужики обернулись. Им в глаза смотрели два вороненых ствола.
Перепившие, страдавшие от тошноты аэровокзальные алкаши смотрели
вперед абсолютно трезвыми глазами, водя от человека к человеку дулами
пистолетов.
- Этот готов, - сообщил из хвоста парень.
- А-а-а! - истошно закричала женщина.
Ее не прерывали: ее крик был на руку преступникам.
Из кабины, привлеченный шумом, высунулся пилот.
- Что тут?
В подбородок ему уперся холодный ствол пистолета, другая рука сорвала
наушники и микрофон.
- Быстро в кабину!
- Послушайте, мужики, это бесполезное дело, - начал выдвигаться
пришедший в себя лидер спасателей. Но довершить фразу не успел, получив
удар пистолетом в лицо.
- Всем сесть по местам!
Люди повиновались.
Вот это влип! Наверное, даже наверняка я бы мог справиться с этими
подготовленными, но все-таки недостаточно опытными для меня бандитами. Но
тогда я неизбежно выкажу свое инкогнито. Внизу нас встретит усиленный
наряд милиции. Начнутся допросы, информация о каком-то спеце, голыми
руками обезвредившем трех вооруженных бандитов, мгновенно разнесется по
округе, и я, еще не успев получить орден за проявленное мужество, получу
пулю в слишком много узнавшую голову. Все расценят это как месть со
стороны сообщников, оставшихся на свободе.
Я бы еще мог рискнуть, если бы это был, например, автобус.
Обезвредить преступников и тихо сойти на остановке, растворившись в
ближайшем лесном массиве. Правда, за этим стоит по крайней мере
тысячекилометровый марш-бросок. Ну да это осилил бы, в крайнем случае
Позаимствовал у пассажиров дополнительную одежду и обувь.
Но самолет? А ну как и у них среди пассажиров есть еще сообщники?
Наверняка есть, если не дураки. Начнется стрельба, которая в воздухе может
завершиться чем угодно. Самолет не человек - от выстрелов уворачиваться не
умеет. В результате и я, и дискетка, и пассажиры можем оказаться в одной
общей, разбросанной на площади в несколько десятков гектаров, могиле.
Нет, сидеть, не дергаться. Чтить устав, который разрешает действия
только в случае непосредственной угрозы для жизни и лишь если это не
вредит делу. Непосредственная угроза для меня есть? Пока нет. Значит,
сидеть и изображать растерянного и испуганного обывателя, первый раз в
жизни увидевшего настоящий пистолет и настоящего преступника. Из кабины,
судя по повадкам, главарь вытолкнул пилота, посадил его на пол и заставил
держать руки за головой.
- Значит, так. Самолет меняет курс. Если будете вести себя тихо,
отпустим на четыре стороны. Нет - пеняйте на себя. Вставать, говорить
запрещается. Смотреть в пол. Женщинам держать руки на коленях. Мужчинам -
вытянув перед собой.
Люди повиновались. Молодой бандит прошел по рядам, связывая одной
неразрывной бечевой выставленные руки мужчин.
Мудрые ребятки - связали не каждого по отдельности, а всех вместе,
лишая тем некоторых рисковых героев маневра. Как в песне - "связаны одной
цепью...". Ах как не повезло! Уйти от суперпрофессионалов, чтобы
напороться на воинствующих дилетантов. Теперь посадят самолет где-нибудь в
чистом поле у черта на рогах, вытащат мешки и если, не дай бог, не
постреляют всех как лишних свидетелей, то бросят на произвол судьбы.
Другим ладно, им сиди и жди помощи, а мне эта помощь что острая кость в
горле! Начнутся неизбежные выяснения личности, осмотр документов, запросы
на место жительства. А меня в том месте нет. Мои документы - липа.
Протянется эта волынка, пока не вмешаются либо Контора, либо люди
Резидента.
А кто первый успеет - поди угадай. Нет, такие перспективы меня не
радуют. Надо линять при первой возможности. А будет такая не раньше, чем
самолет коснется земли. Поэтому ждать. Ждать и по возможности отдыхать.
Силы мне еще пригодятся. Пройдя второй раз, у пассажиров вытряхнули багаж
и вывернули карманы. Жадные ребята. Миллионы взяли, а мелочью не
гнушаются. Ладно хоть мой рубль, надежно припрятанный, им не достался, и
еще хорошо, что я вовремя освободился от опасного груза, оставив спасенную
аппаратуру в импровизированном тайнике. Самолет сделал еще один глубокий
вираж и лег на курс. "Северо-северо-восток", - определил я направление.
"Глубоко забираются - достанется мне оттуда пешком топать!"
Еще минут сорок "ан" находился в воздухе. Судя по болтанке, он шел
над самой землей. Чего они хотят? Уйти от гражданских и военных радаров?
Или тянут, грешным делом, к границе? Тогда совсем плохо.
Бандиты заметно нервничали: часто переглядывались, посматривали в
иллюминаторы, ходили в кабину. Пошли на снижение. Сели, причем с такой
тряской, что стало сразу ясно - на колхозное поле в лучшем случае. Самолет
замер, но дверь не открыли и еще почти час держали всех внутри. Наконец
старший объявил:
- Обстоятельства изменились. Милиция захватила наших... - на секунду
он запнулся, не зная, какое подобрать слово, - коллег. Вы все будете
заложниками. Если их не отпустят в три дня, мы вас порешим. Всех! Кончим
до последнего! Всех!
Ну вот, а начал так интеллигентно. Нехорошо! Истерики - они самые
опасные противники, с ними не расслабишься. Не по правилам они играют. По
желаниям. Всех вывели наружу. Женщин отдельно, мужчин, не развязывая им
руки, отдельно,
Посадочная полоса оказалась даже не полем, а поляной, обжатой со всех
сторон лесом. К уже знакомым добавились еще несколько преступников. Да это
целое бандформирование. Правда, и куш не маленький - на всех хватит.
Подробнее оглядеться не дали - криками и пинками загнали всех в
крытую брезентом машину.
- Что-то будет? - причитали в темноте женщины. - Вдруг убьют всех?
- Эй, без галдежа! А то спущусь - - галдеть нечем будет! - орал с
крыши охранник.
Мужчины напряженно молчали.
Ехали долго, до темноты.
Хорошо они все продумали: захватить в воздухе, где уж точно никто
посторонний не вмешается, самолет посадить в известной им точке,
перегрузиться на машины, затеряться в кутерьме лесных дорог, выскочить
где-нибудь в совсем неожиданном месте и раствориться среди жителей. А
может быть, залечь месяца на два, пока идет активный поиск, в какой-нибудь
дальней заимке... Жаль, милиция, проявив не свойственную ей оперативность,
вмешалась. Так бы, глядишь, уже свободны были.
Остановка. Опять крики. Тычки. Угрозы. Нервничают бандиты. Психуют,
что все вкривь пошло, что их почти идеальный план прямиком отправился коту
под хвост. Построили: женщины - отдельно, мужчины - отдельно. Повели по
тропе, которая закончилась у реки узкими сходнями, пере-' брошенными на
замызганное, покачивающееся на воде судно.
- Быстрее! Быстрее! Ну же!
Загнали в трюм. Захлопнули, задраили люк. Тишина, непереносимо
спертый воздух, насыщенный сотнями оттенков перевозимого здесь ранее
груза. Абсолютная темнота и неизвестность. Одна радость - руки развязали.
- А куда в туалет ходить? - глупо спросила одна из женщин.
Заработал двигатель, задрожал от встречной волны корпус, закачало с
борта на борт. Плывем. Куда вот только?
- Ну-ка, мужики, давайте в кучку! - раздался чей-то голос.
Вспыхнула спичка, осветив лицо с запекшейся на щеке кровью. Это был
все тот же получивший по голове пистолетом газовик-рабочий. Экий
неугомонный! Мужчины потянулись на свет, женщины остались на месте.
Произошла естественная для времен войны и катастроф растасовка людей.
Слабый пол - в ближний тыл, сильный - на передовые позиции. Так было и так
должно быть всегда.
- Мы так и будем покорно по морде сносить? - произнес для затравки
кто-то.
- Перестреляют!
- Всех не перестреляют!
- А если всех?
- Значит, будем телками на бойне стоять?
- Ладно, хватит горячку пороть, давайте перекурим.
Пошла по кругу, высвечивая угрюмые серые лица горящей точкой,
сигарета.
- Предлагаю наверх не выходить, а когда они спустятся, навалиться
всем скопом, отобрать пару стволов и дать бой.
- А они бой давать не будут - бросят пару горящих телогреек и задраят
люк. Через десяток минут мы спеклись! И оружие не пригодится, разве только
к виску приставить!
- Значит, надо прорываться наружу!
- По одному, по узкому трапу? Здесь даже пистолета не надо - стой и
лупцуй по объявившимся наружу пальцам и головам. Безнадега.
- Что ж, молча сидеть, смерти ждать?
- А может быть, действительно выкупят? Замолчали. Ничего здравого на
ум не приходило.
- А корпус проковырять можно?
- Ну да, как в "Монте-Кристо". Пилкой для ногтей.
Я слушал их любительские, словно вычитанные в приключенческих книгах
прожекты, понимая, что если дойдет до дела - все они покойники. Не имея
специальной подготовки, не имея опыта, переть с энтузиазмом наперевес на
стволы? Безумие!
- Может, соберем что у кого есть? - прозвучало первое здравое
предложение.
Все загремели карманной мелочевкой. Их обыскивали, но забрали далеко
не все - лишь то, что показалось бандитам ценным. Снова вспыхнула спичка.
Маленький карманный нож, две зажигалки, связка ключей, денежная
мелочь, ручки, блокноты, булавки...
- Короче, ничего у нас нет. Пусто! Тут они не правы: много чего есть.
Для такой ситуации чрезвычайно много! Любой из перечисленных предметов я
бы мог легко превратить в смертельно опасное оружие, начиная от
метательных дротиков, кончая небольшой, но очень эффективной в ближнем бою
бензиновой гранатой, изготовленной из двух зажигалок и спичечных головок.
А еще есть ремни, подтяжки, подковки и гвозди в каблуках обуви. А еще есть
руки и ноги. А еще есть голова! Вот этот последний пункт перечня, пожалуй,
и будет самым разрушительным, самым смертоносным оружием, которым обладает
всякий живущий на свете человек. И дело даже не в телесных повреждениях,
которые можно нанести с помощью собственной башки противнику. Да
существует по меньшей мере дюжина головных ударов, обрекающих нападающего
на верную смерть. И это не считая зубов, самой природой назначенных для
защиты. Но это самое прямолинейное и непродуктивное использование, с точки
зрения боя, торчащих на наших плечах голов. Голова дана человеку не для
драки, а для того, чтобы думать. Именно эта ее основная функция смертельно
опасна для любого противника. Мои товарищи по несчастью об этом забыли.
Они искали готовое оружие вместо того, чтобы с помощью фантазии изготовить
его из подручного материала. В их руках был целый арсенал пригодных для
боя предметов, а они отбрасывали их как ненужный хлам. Будь моя воля, я за
три-четыре часа, используя тот же набор, вооружил бы их не хуже солдат
срочной службы. Но это бы значило раскрыть себя и провалить всю операцию.
- Ну хоть бы кто-нибудь догадался из дома нож поприличнее прихватить,
- сокрушался работяга, взявший на себя функции организатора обороны.
"Ага, а еще лучше "узи", безоткатное орудие или ПТУРС, - кипел я про
себя. - Снять с вешалки, прихватить, рассовать по карманам, выходя из
прихожей!"
Что ж вы такие слепые?! Да разлепите же глазки, пошевелите
извилинами! Что, трудно в трех соединенных друг с другом под углом в 120
градусов и заточенных по краям английских ключах узнать метательную
звездочку? Вы что, никогда в жизни боевиков не смотрели? Ну же!
Но снова отброшены ключи, булавки и зажигалки.
- Может, что у женщин есть? - попытался подсказать я.
- Да что может быть у баб? Хлам всякий!
Что ж вы делаете, бойцы?! Да женщины - это же склад оружия! Это же
боезапас для целого стрелкового батальона. Одних заколок, булавок,
застежек - десятки. Прислушайтесь - за-ко-лок. Вам что, слова уже ничего
не могут подсказать? А ведь есть еще косметички с целым набором смертельно
опасных пилочек, ножничек, щипчиков. Безумцы, обрекающие себя на смерть!
- Ладно, раз ничего нет, задавим руками. Как клопов, - подвел итог
новоявленный командир.
Эффектное предложение, но бесполезное, как пустая гильза
отстрелянного патрона. Руками давить - это уметь надо. Плохой командир -
желает взять нахрапом. Не думает, не учитывает ни топографии местности, ни
степени боеспособности своих войск. Вместо того чтобы... Внезапно я поймал
себя на мысли, что обдумываю варианты спасения.
Общими усилиями обследовать помещение, исползать его на коленях,
ощупать до сантиметра пол и стены, найти любые посторонние, могущие
служить оружием предметы. Продумать возможность сооружения тайников-засад.
Даже правильно сгруппированная толпа людей может исполнить такую роль,
укрыв, спрятав до поры за собой ударную группу боевиков. Проверить
возможность проникновения в соседнее помещение.
Затем люди. Это главный материал победы. Научить их ориентироваться в
замкнутом пространстве трюма, действовать в темноте. Рассортировать по
степени трудоспособности. Тогда одни, наиболее бесполезные, станут
пушечным мясом, смертниками, призванными отвлекать противника на себя,
другие изобразят буфер для тех немногих, которые и будут решать исход боя.
Им - лучшее вооружение. Им - лучшие куски.
Найдется дело и женщинам. И в их телах застревают пули,
предназначенные бойцам. Что, грубо? Но иначе нельзя. Каждый должен
принести своей жизнью и даже своим уже мертвым телом какую-то заранее
определенную командиром пользу. Только так можно достичь результата. Тогда
погибнут многие, но останется жить хоть кто-то. В противном случае сгинут
все.
И еще женщины незаменимы как фактор психологической атаки. Вовремя,
по сигналу поднятый ими визг может на секунду и даже на две оглушить,
повергнуть в замешательство нападающую сторону. Две секунды! Это срок,
который может превратить поражение в победу! Итак, пушечное мясо, буфер,
отвлечение, бойцы. Есть у них шанс победить в знакомом им и незнакомом
противнику пространстве трюма? Пожалуй, да, если действовать слаженно и по
заранее выстроенному плану! Значит, трюм наш, плюс пара трофейных стволов!
Но если после победы в течение трех-пяти секунд не захватить люк, то
все будет напрасно! Его просто задраят, и победа обернется гибелью. Для
того чтобы уложиться в такие жесткие временные нормативы, надо
тренироваться, надо уметь взлетать по трапу из любого положения, не мешая
и не затаптывая друг друга. Надо уметь строить пирамиды из собственных
тел, по которым бойцы могут быстро, как по лестницам, добраться до верха.
Будут они тренироваться? Нет. Они будут спорить, строить
фантастические планы спасения, вместо того чтобы набивать мозоли на руках
и ногах. Потому что они не профессионалы, они хотят жить, но не хотят
спасаться! С любителями проще воевать в чистом поле, используя их
количественное преимущество. Даже из автомата невозможно мгновенно уложить
всех нападающих. Даже суперпрофессионал не сможет отбиться от десятков
одновременно тянущихся к нему рук. Кто-нибудь да достанет.
Значит, важно выбраться на палубу. Силой это, конечно, не удастся. А
хитростью? Наверное, можно, учитывая, что противостоят им точно такие же,
только вооруженные огнестрельным оружием любители.
Подумаем.
Вариант первый. Индивидуальный.
Закрепиться с помощью веревочных вязок возле люка, с противоположной
от трапа стороны. Поднять шум, например, изобразить драку в дальнем конце
трюма. Заглянувшего, наклонившегося над люком охранника убить быстрым
ударом пальцев в лицо, выброситься ногами вперед во входное отверстие,
выбить оружие у его напарников, если они есть. Путь свободен.
Но вот долгий и шумный выход всех заложников? Вариант второй, более
надежный, так как позволяет собрать охранников вместе и сразу всех
уничтожить. Изобразить эпидемию: валяться трупами на дне трюма, пока они
не всполошатся. В конце концов, им нужны заложники, а не мертвецы. Собрать
их всех в трюм и напасть. Нет, лучше позволить вынести почти бездыханные
тела на воздух и там разом наброситься. Внезапный переход от пассивности к
действию может обещать успех. Конечно, бандиты проверят, не дурят ли их
пленники. Покричат, попинают ногами замершие тела (до проверки пульса в
таких случаях обычно не опускаются). Это самый узкий момент. За подобных
мне профессионалов я спокоен: не среагируют. Тренировали так, что хоть
каблуками зубы кроши, хоть штыками тыкай, хоть в живот стреляй - стерпят,
не могут они вздрогнуть или закричать, зная, что от их реакции зависит
жизнь товарищей, но главное - успех операции. Если спецу надо
прикидываться трупом, он будет трупом натуральнее настоящего. Тащи на
анатомический стол, на куски режь - не пикнет. И лишь когда прозвучит
команда, он оживет, встанет и выполнит поставленную задачу. Или, если так
сложатся обстоятельства, умрет, ни жестом, ни стоном не выдав себя. Вряд
ли способна на это публика, которая страдает даже от того, что ей некуда
сходить в туалет. Не смолчат они, когда их ребра будет крушить чужой
ботинок. Для этого надо уметь задавливать болевой страх. Тогда возможен
третий вариант...
В конечном итоге я отработал с десяток вполне реалистичных планов
спасения. А чем еще заниматься в замкнутом пространстве запертого трюма,
как не думать? Любой из моих планов обещал 65-90 процентов успеха при
возможной гибели 10-40 процентов пленников. Не самые плохие показатели.
Наверное, ими были бы довольны самые въедливые преподаватели учебки.
Наверное?
Нет, честно признался я сам себе, такие результаты не принял бы самый
последний конторский инструктор. Да, я победил тактически - я завоевал
свободу. Но я проиграл стратегически - я развалил легенду, я нарушил
основополагающее правило Конторы, я пытался сохранить жизнь в ущерб
данному мне заданию, в ущерб конспирации! Моя жизнь, равно как жизнь всех
пленников, не может служить оправданием провала! Провал - абсолютный
показатель. Провал - это всегда раскрытие маленького кусочка большой Тайны.
Если сохранение жизни не вредит делу - можешь позволить себе жить,
если вредит - будь добр умирай, хоть один, хоть за компанию с тремя
десятками сослуживцев: число здесь роли не играет. Когда для сохранения
Тайны существования Конторы надо будет уничтожить всю Контору, это будет
сделано безотлагательно, и последний, отдавший приказ о ликвидации
начальник, убедившись в четком исполнении указания о повальной гибели
подчиненных, недрогнувшей рукой сделает себе харакири.
Такая дисциплинированность поддерживается не сознательностью
(сознание не может поставить чужое задание выше собственной жизни) -
безнадежностью. Каждый работник Конторы знает: если ты поколебался,
завалил операцию из-за естественного желания сохранить жизнь, у тебя ее
все равно отнимут. Во имя сохранения Тайны. Ради прецедента неотвратимости
наказания. Чтобы другим было неповадно. Чтобы не возникал соблазн ставить
свою жизнь выше общей цели. Жизнь не может быть значимей Тайны! именно
поэтому Контора практически не знает провалов. Страх неотвратимости
наказания удерживает людей от предательства. Бессмысленно убегать от
случайной смерти, чтобы попасть в лапы запрограммированной.
Я выиграл в единоборстве с бандитами и тем проиграл - вчистую. Я
допустил самый крамольный из всех возможных для спеца проступков -
возжелал жить любой ценой. Я думал о жизни, а не о сохранении Тайны. Если
Контора об этом узнает, я буду строго наказан, даже за мысленный допуск
такого.
Я расслабился. Я унесся в фантазиях непозволительно далеко. Стоп.
Теперь без ошибок. Забыть о жизни, забыть о придуманных планах спасения!
Теперь только в рамках разыгрываемой роли. Я туп, неразвит, до безумия
опасаюсь за свою жизнь и в то же время совершенно не умею ее защищать. Я
обреченный на умирание обыватель. При приближении смерти, как бы мне это
ни было противно, я буду плакать, молить о пощаде, лизать сапоги палачей,
а если они надумают меня избить, напрягу всю волю, чтобы не ответить
инстинктивно на удар встречной смертельной атакой. Я позволю себя
колотить, как только они пожелают: выбивать зубы, ломать ребра, отбивать
внутренности. Я позволю с живого сдирать с себя кожу и в конечном итоге
убить, но даже в последнее мгновение жизни не разрешу себе отступить от
утвержденного мною образа. Только в одном случае я могу позволить себе
выказать свои навыки - если впоследствии о них некому будет рассказывать!
Теперь только так! Шаг вправо, шаг влево - считать предательством!
Весь следующий день мужики продолжали, но уже более вяло, строить
планы спасения. Они изошли на пустопорожнюю болтовню, не оставив сил на
дело. Они проиграли, не начав борьбу. Вместе с ними фантазировал на
заданную тему и я, понимая лучше, чем кто-либо, какую несусветную чушь
несу.
К вечеру люк распахнулся.
- Эй, в трюме, живы еще? - раздался радостный голос сверху. - Хотите
о себе радио послушать?
Просунули внутрь приемник: "...захваченных в качестве заложников.
Милиция ведет расследование. Всех, кто может сообщить о местонахождении
похищенных людей или дать любую другую информацию относительно данного
дела, просим звонить по телефону 02..."
- Ну что, слышали? Вы теперь знаменитые! Радости от свалившейся вдруг
на их головы славы никто не ощутил.
- Лучше бы жрать дали, - раздался голос.
- А жрать заложникам не положено!
- Эй, ты, "шестерка", - прервал пустую болтовню командир, - передай
своим начальникам, чтобы они дали еды, воды и отвели женщин на оправку.
Иначе...
А что иначе? Что, кроме угроз, могли обещать наглухо запертые в трюме
люди?
- А пулю в лоб не желаешь? - психанул на "шестерку" охранник. - Ну-ка
подойди к свету!
- Я сказал - воды! - не испугался командир. Он не был профессионалом,
но в трусости его обвинить было нельзя.
- На дне трюма лужи есть. Вам хватит! - Люк захлопнулся.
Но через несколько часов в пожарном ведре в трюм спустили что-то
напоминающее похлебку. Значит, как-то на бандитов воздействовать можно!
Значит, все-таки заложники им зачем-то нужны! Будем иметь это в виду.
Следующий день принес сюрприз.
- Три человека ко мне! - скомандовал бандит, стоя над срезом люка.
- Пока вы не удовлетворите наши требования, наверх никто не
поднимется! - категорически заявил командир.
- Что? Даю три минуты!
- Может, зря? Может, лучше их Не злить? - заробел кто-то.
***
По трюму загрохотали чужие подошвы. "Пять человек, три пистолета,
автомат, обрез, еще пистолет в подмышечной кобуре, нож..." - автоматически
подсчитал я. Мужики выдвинулись вперед. Бандиты действовали на удивление
бездарно: спустившись, сгрудились толпой, оружие уперли в одно место,
вместо того чтобы равномерно рассредоточить по людям. Автоматчика,
способного держать под угрозой весь трюм, выпустили вперед, в наименее
выгодную позицию, где до него можно было дотянуться одним прыжком. Они
даже не оставили охранника-наблюдателя у люка! Они абсолютно уверовали в
свое всесилие и не думали о безопасности. Я, чудак, разрабатывал
хитроумные планы, мозги напрягал, а здесь, кажется, довольно одних
кулаков! Резко шагнуть, задрать вверх ствол автомата, ударить его
владельца ногой в пах, пальцами другой руки достать глаза левого соседа
(он, судя по повадкам, наиболее опасен, с него и начинать), согнувшегося
от боли автоматчика толкнуть на сзади стоящего бандита, прикладом и ногой
одновременно выключить двух оставшихся преступников. Не тратя времени на
добивание, вскарабкаться с автоматом на палубу, занять оборону. Полминуты
на все про все. Даже стрелять не требуется! Но события развивались иначе,
не в профессиональном русле. Когда любители противостоят любителям,
неизбежна банальная драка.
- Мы требуем, - настаивал командир.
- Три человека, - угрожающе сипел главарь бандитов.
- Мы отказываемся подчиниться...
- Последний раз...
Бандиты, толкаясь рукоятками пистолетов, полезли в толпу. Ну не
безумцы ли?! Для чего предназначено огнестрельное оружие, как не
удерживать противника на расстоянии? А они в рукопашную прут,
уравновешивая тем возможности пистолета с банальным столовым ножом.
Похоже, их обучали тактике ведения боя в ближних, за танцплощадкой
городского сада, кустах. Отсюда и тяга к бестолковой, стенка на стенку,
потасовке. Подводит их хулиганское детство...
Истошно закричали женщины.
Ближние к бандитам мужчины, пытаясь оказать сопротивление, неумело
замахали кулаками и тут же упали на колени, зажимая разбитые в кровь лица.
Среди них был и я. Скучная мне досталась роль - жертвы и не умеющего за
себя постоять пацифиста.
Что-то реальное успел сделать только командир. Вырвавшись вперед, он,
увернувшись от тычка обреза в живот, хорошим прямым ударом в челюсть сшиб
с ног самого крупного бандита. Рассвирепевший главарь ударил его
пистолетом по затылку. Черту под дракой подвел выбравшийся из свалки
автоматчик - длинная очередь, громоподобно прозвучавшая в замкнутом
пространстве металлического трюма, оглушила и нападавших, и защищающихся.
Заложники испуганно отхлынули к одной из стен.
- Падлы! Гниды вонючие! - ругался главарь бандитов, утирая кровь с
разбитой губы. - Перестреляю гадов! - Рядом с ним недвижимо лежал командир.
- Ты и ты, поднимите его наверх, - приказал бандит, угрожающе поводя
стволом пистолета. - Ну! - щелкнул курком.
Заложники, один из пилотов и выживший инкассатор, повиновались. Когда
дело было сделано, вниз никто не спустился. Хлопнул люк. Узников стало
меньше на три человека.
Вечером нам снова дали послушать радио. Переданное сообщение повергло
всех в ужас.
"...тела убитых заложников были обнаружены около городской свалки
после анонимного звонка в городской отдел милиции. Преступники продолжают
настаивать на своих требованиях, угрожая новыми убийствами. Еще раз
обращаемся к помощи населения..." Дикторша бесстрастным голосом передавала
текст, от которого у всех сидящих в трюме волосы на голове поднимались по
стойке "смирно".
То есть даже так! То есть трупов они не боятся! Игра идет на полном
серьезе, и наши вчерашние собратья по несчастью взяты не для уборки
гальюна или допроса, как мы предполагали ранее, а лишь в качестве
дополнительного аргумента в затянувшемся между властями и преступниками
противостоянии? Их отвели подальше и хладнокровно пристрелили лишь для
того, чтобы подтвердить серьезность декларированных ранее угроз.
Мол, сказали убьем - получайте три трупа! Однажды произнесенное слово
"заложник" обрело совершенно реальное для узников значение. Их взяли в
залог под чужие жизни И могут затребовать в любой следующий момент. Всякая
фраза в словесной перепалке вроде "Мы подтверждаем серьезность своих
требований" или "Мы вынуждены поторопить события" может обернуться
очередными выстрелами из пистолета в затылок. В мой в том числе!
- Послухали? - поинтересовался главарь бандитов. - Все поняли? Тогда
черкните записки своим родственникам. Мы перешлем в случае чего. А еще
письмецо в милицию, чтобы пошевелились. Пожалобней пишите, а то они там
твердолобые, нормального языка не понимают. Складно напишете - еды дадим.
Как закончите - шумните.
Теперь стало понятно, почему они так заботились о нашей
информированности. Им недоставало весомого психологического фактора -
коллективной мольбы о помощи.
И пленники писали, молили пойти на все требуемые бандитами уступки.
Они проиграли, потому что хотели сохранить жизнь любой ценой, пусть даже
ценой унижения. Их разделили и теперь властвовали над их душами и телами.
Они были готовы на все, лишь бы сохранить свои жизни.
К исходу следующего дня из массы пленников бандиты выдернули еще
одного обреченного человека. На этот раз обошлось без драки - силы
сопротивления заложников были сломлены изъятием из их среды наиболее
боеспособных и задиристых мужчин. Заложники не пытались сопротивляться.
Они безропотно подчинялись, надеясь лишь на одно - что до них очередь
дойдет не сегодня. И даже выбранный в качестве очередной жертвы мужчина не
протестовал - шел, потупив глаза, на заклание, как бессильный, ничего не
желающий понимать агнец. Но униженная смиренность его не защитила - через
несколько минут раздался одиночный выстрел.
Дело принимало все более скверный оборот. Так, по одному, они могли
перестрелять всех заложников. Я имел все шансы сохранить Тайну, запечатав
ее, словно джинна в кувшин, в оболочку собственного тела, а уж труд
бросить этот дорогой для меня сосуд на дно самого глубокого моря возьмут
на себя бандиты. Что ж, будем безропотно ждать своей участи, заботясь
только и исключительно об интересах Конторы.
Но неожиданно события изменили свое плавно-трагическое течение.
Непонятно какими соображениями руководствуясь, бандиты отделили мужчин от
женщин, расселив их по отдельным каютам. Что их заставило это сделать?
Боязнь нового бунта? Опасение, что эмоциональность женщин рано или поздно
облечется в слова, раздразнит сильный пол, устыдит их самолюбие? Но зачем
тогда разделять мужчин, разводить их по камерам-одиночкам? Чтобы они не
сговорились, не передали друг другу информацию?
Бандиты явно не владели ситуацией. Я, наблюдая происходящее изнутри,
прекрасно понимал, что новый бунт невозможен, что за призрачную
возможность оказаться в живых в дальнейшем каждый готов пожертвовать
жизнью соседа. Об общем сопротивлении не могло быть и речи. Каждый нашел
десятки аргументов в пользу пассивного ожидания, убедил себя в их
абсолютности: бандиты вооружены и готовы стрелять в любой момент,
пленники, наоборот, ослаблены долгим полуголодным заключением. Идти в бой
- значит, провоцировать их на резню. А так остается шанс дождаться помощи
извне. Наконец, самодеятельная борьба может нарушить планы милиции,
помешать их действиям, направленным на освобождение заложников... Слова,
аргументы, умозаключения, за которыми стоит исключительно страх. Страх
умереть на день, на час раньше уготованного судьбой срока. На сегодняшний
день пленники охраняли себя лучше самих бандитов. Любой зародыш
сопротивления давился раньше, чем обретал форму действия. "Не смейте об
этом даже думать! Вы развяжете им руки! Они станут стрелять! Если вам не
дорога своя жизнь - пожалейте чужие..." Неужели преступники слепы? Неужели
до сих пор не поняли, с кем имеют дело, не считали с лиц рабскую
покорность? Или они преследуют какие-то свои хитрые цели?
Как бы там ни было, изменение режима содержания под стражей
предоставило мне шанс на спасение. Вернее, даже не шанс, а призрачную
надежду на него. Я остался один без круглосуточного пригляда пусть
сочувствующих, но все равно чужих глаз. Один на один с врагом, который в
случае неудачи уже не сможет рассказать об удивительных способностях,
вдруг выказанных пленником. Фактически я получил право на попытку
индивидуального спасения! И я не хотел ее упускать.
Освободиться от наручников, которыми меня приковали к койке, было не
так уж и сложно. Открыть дверь каюты - тем более. Обезвредить, не поднимая
лишнего шума, одного-двух встреченных в коридоре охранников - по силам.
Гораздо сложнее было выжить без снаряжения, без нормальной одежды, обуви,
спичек в окружающей тайге. Топать сотни километров в легких полуботинках и
рубахе с короткими рукавами, потому что пиджак у меня предусмотрительные
бандиты забрали еще несколько дней назад. Не могу же я выйти в ближайший
населенный пункт, где неизбежно привлеку к себе внимание. Я имею право
вынырнуть не ближе, чем в соседней области. Волки меня в таком виде,
наверное, не сожрут - испугаются, но комары, но гнус - точно! Самое
печальное, что у меня нет даже примерного представления, где я нахожусь, в
какую сторону идти, чтобы не забраться в безнадежный тупик. Риск много
выше среднего. И все же лучше он, чем ожидание стука и приглашения на
палубу. Человек должен иметь право на выбор. Я предпочитаю мучительную и
долгую смерть в дебрях тайги легкой и мгновенной, но навязанной мне чужой
волей. Я хочу умереть так, как хочу умереть я! Я начал действовать.
Обшарив по миллиметрам все оставленное мне наручниками свободное
пространство каюты, я нашел случайно завалившуюся под матрац скрепку. То,
что надо! Припомнив занятия по "взломке", я, словно увидев на классной
доске чертеж замка наручников, стал с помощью пальцев и зубов фигурно
изгибать скрепку в разные стороны. Первая попытка не удалась, и мне
пришлось трудиться еще три часа, чтобы познать секрет замка. Секрет
оказался до смешного простым: механизм запора износился до такой степени,
что нормальная отмычка к нему не подходила. Она была слишком "правильная".
Я разболтал изогнутые на скрепке углы и выступы и этой, теперь уже
ненормальной, отмычкой вскрыл замок. Снова закрыл и снова открыл. И так
тридцать раз подряд, чтобы убедиться в бесперебойной работе "ключа".
Уходить я решил ближайшей ночью. Оставалось лишь прихватить в последний
момент кое-какие могущие пригодиться мне в тайге предметы.
Но бандиты перерешили мое решение. Я опоздал. Нет, они не надели на
меня еще три или пять дополнительных на ручников; с ними я, наверное, смог
бы справиться. Они не поселили ко мне в каюту дюжину наблюдателей, здесь
бы тоже я что-нибудь придумал. Они поступили мудро и элегантно - запустили
моторы и отогнали судно от берега, бросив якорь на мелководной банке.
Теперь они могли отстегнуть наручники и открыть каюты - ходи, броди,
дыши морским воздухом. Бежать все равно некуда. Можно одолеть десять
вооруженных противников, можно победить в рукопашной схватке свирепого
медведя-шатуна, можно попробовать справиться с идущим на тебя танком, но с
морем?! Я не страдаю манией величия и не претендую на полномочия господа
бога. Я лишь обычный, во плоти и крови человек, который умеет чуть больше,
чем остальные. Но не до Такой степени, чтобы согреть собственным телом
тысячу кубов морской воды до комнатной температуры!
В этой, не намного выше нуля градусов, водичке я, используя свои
способности и преподанные мне на спецдисциплинах навыки, прожил бы много
дольше обыкновенного человека. Возможно, на целых... пять минут. За это
время я успел бы проплыть лишние сто метров, нахлебаться морской горечи,
промерзнуть до самых костей и сто раз покаяться, что выбрал такую ужасную
смерть вместо более легкой, от пули в голову. Увы, законы физиологии
обойти невозможно, и тысячи замерзших в Арктике моряков и летчиков это
доподлинно знают, но рассказать об этом уже не могут.
Шлюпку я один не смогу спустить так, чтобы не поднять всех на ноги.
Сброшенный спасплот привлечет внимание гулом сработавшего газового
баллона, к тому же он плывет не куда надо, а куда ветер дует. А ветер дует
в море! Нет, это природное препятствие мне было не одолеть. Лучше
выбросить за ненадобностью кандальную скрепку-отмычку и не мучить себя
надеждами на спасение. "Готовься к достойной смерти", - убеждал я сам
себя. Но раз допущенная в голову мечта о лучшем не желала так запросто ее
покидать. Неужели ничего нельзя сделать? Ну придумай же что-нибудь!
А что? Уничтожить всех бандитов, захватить корабль и, подняв на нем
гордое знамя свободы, отбыть на Большую землю? Так? И чтобы там спасенные
заложники восторженно живописали подвиги своего товарища? Да я с
митинговой, по случаю успешной операции, трибуны сойти не успею! Так и
скончаюсь на глазах восторженной публики от чрезмерно ударившей в голову с
расстояния двести пятьдесят метров радости! Те мои противники этих
хулиганов-надомников не напоминают. Они оружием в физиономию не тычут -
они его используют по назначению.
Есть, конечно, способ, разом решающий все проблемы. На экзамене по
конспирации меня за него даже, наверное, похвалили бы. Уж больно он хорош!
Захватить судно, но никого не спасать, а, наоборот, открыть кингстоны и
затопить его со всем экипажем, бандитами и заложниками, чтобы никто никому
ничего не мог рассказать. И спасжилеты, чтобы случайно кто не всплыл,
заранее попротыкать. Один оставить и еще один спасательный плот для себя.
Очередная трагедия на море, разгул стихии, ошибка экипажа, и... никакой
утечки информации! Идеальный план! Но уж больно затратный с точки зрения
человеческих жизней.
Вот если бы судно подошло поближе к берегу на ночевку. Тогда бы я
как-нибудь просочился, протек сквозь щели в обороне. И оно, конечно, рано
или поздно подойдет, не болтаться же ему на рейде до льда. Но станут ли
ждать так долго бандиты? Не придут ли они завтра-послезавтра по мою
заложенную душу? Лотерея! Поторопить бы их каким-нибудь образом. Но каким?
Сделать опасную для судна пробоину? Для этого надо как минимум иметь
толовую шашку. Слить пресную воду? Подвезут катером. А если и подойдут для
закачки, то днем. Заполнят баки и уйдут.
Что еще может вынудить преступников обратиться к помощи берега?
Болезнь члена экипажа? Довольно катера. Эпидемия?
Как ее вызвать? А вызвав, самому остаться на ногах? Раскрытие
местоположения заложников? Захватить радиорубку, передать сообщение через
судовую радиостанцию?.. Опять засветка меня как спеца. Замкнутый круг!
Если ничего не делать, неизбежно шлепнут, что лишит меня жизни, но
сохранит Тайну. Если ввязаться в бой, обязательно придется
продемонстрировать свои способности, что позволит выжить, но раскроет
Тайну. Вот положение! Может, лучше вены вскрыть: все не так унизительно,
как пассивно ожидать чужого приговора. И все-таки что может заставить
экипаж подойти к берегу?
Погода? Я ею не управляю. Лжеприказ шефа? Я не знаю ни его самого, ни
формы их связи. Огни святого Эльма? Морское чудовище, вылезшее из пучины
на палубу? Черт рогатый? Призрак министра внутренних дел на баке? Стоп!
Я, кажется, начал нервничать! Надо успокоиться. Надо помнить, что я
ничего не проигрываю, не найдя решения. Только жизнь. А к ее утрате в
каждое следующее мгновение меня подготовили еще на первом курсе учебки.
Жизнь агента не учитывается при решении оперативной задачи...
Итак, на чем я прервал свои рассуждения? На морском чудовище? На
чудище, несущем смерть экипажу? Ну, давай, давай, раскручивай дальше.
Фантазируй! Если чудовище поможет решить задачу, я стану чудовищем! Может
ли быть для бандитов что-нибудь страшнее собственной смерти? Да ничего!
Легко отбирающий чужую жизнь обычно панически боится потерять свою.
Слишком хорошо он знает, как легко можно заставить душу расстаться с
телом. Смерти они боятся! Но если я начну убивать их, они быстро вычислят
меня и, защищая свои жизни, уничтожат. Пусть не вычислят, но как минимум
удвоят бдительность. Начнут нести службу как положено и в конце концов
ухватят меня за хвост. К тому же чем более выдающихся я достигну в этом
деле успехов, тем раньше прибудет подмога. Как в сказке: больше срубил
дракону голов - больше их выросло! Тупик.
А ну-ка вернемся к контрольному слову, с которого я начал. Чудище.
Чудовище. Жуть морская. Почему его из поколения в поколение боялись
моряки? Потому что оно убивает? Да. Но это лишь часть правды. Моряк в море
всегда под смертью ходит - шторма, эпидемии, корсары. Отчего же страшнее
всего чудище морское? Да оттого, что они от него защититься не умеют.
Оттого, что эта смерть необычна и загадочна в отличие от какого-нибудь там
дизентерийного поноса или кинжала джентльмена удачи. Вот они, два искомых
кита, на которые я буду ставить твердь своей теории спасения, - загадка и
невозможность защититься.
Да, бандиты боятся смерти, но, встречая ее нос к носу, отбиваются
руками, ногами и зубами. Пока у них есть хоть малая возможность спастись,
они будут драться! А если смерть будет незаметна и непонятна? Если от нее
нельзя отбиться с помощью пистолета или ножа? Если она будет неотвратима,
как восход солнца?
Тогда она станет ужасной! Вот во что мы будем играть в ближайшее
время. Они взяли в заложники людей, и я сам на своей шкуре убедился, как
это страшно, когда чья-то чужая воля распоряжается твоей жизнью, когда
каждая следующая минута может обернуться твоей смертью. Они взяли в
заложники нас - я возьму в заложники их. Всех! Мы поменяемся ролями, и я
посмотрю, как им это понравится. Каждую ночь их будет настигать тихая,
невидимая смерть. Каждый день они будут гадать, кто следующий. Я не
доставлю им удовольствия обратиться к сообщникам на земле. Их смерти будут
естественны и тихи, как в лазарете дома престарелых, и никто не сможет
заподозрить в них злой умысел. Просто люди будут умирать: один, второй,
третий. Они не смогут предъявить ни одного трупа со следами насилия и,
значит, не смогут попросить подмоги. Их никто не убивает, зачем же
дополнительные стволы и охранники? Более того, даже друг перед другом
боясь прослыть трусами, они не станут открывать потаенные подозрения. Они
будут молчать и молча умирать.
И тогда их настигнет ужас, ибо нет ничего страшнее смерти, которую ты
не видишь, но которая неотвратимо приближается. Я создам ужасную легенду о
корабле смерти. Я многократно подтвержу эту легенду, чтобы ни один
сторонний человек даже под дулом пистолета не захотел ступить на его
палубу, а те немногие оставшиеся в живых сами, по собственной воле,
покинут корабль. Одним метким выстрелом я завалю не одного и даже не двух
зайцев. Я не дам преступникам возможности отыграться по принципу зуб за
зуб на заложниках, так как они будут совершенно невиновны. Я не
спровоцирую усиление охраны, потому что для этого не будет явных причин. Я
ослаблю боеспособность боевиков, лишив их полноценного отдыха. Кроме
постоянных, лишающих сна, изматывающих размышлений на тему "Кто
следующий?", они будут вынуждены выполнять рабочие и охранные функции
умерших сообщников. Наконец, и это самое главное, я останусь рядовым
заложником, спрятавшимся в тени страшной эпидемии смертей. Я не выкажу
публично ни одной своей способности, отличающей меня от обычных людей.
Невидимка останется невидимкой. Я сохраню Тайну, а если повезет, и жизнь!
Двое суток я готовил операцию. Для начала я "сдвинулся умом". Играя
отчаяние, я часами лежал на койке, забравшись под матрац. Мне было очень
важно, чтобы мои охранники привыкли к новому моему образу и к новому
местоположению. Вначале они пробовали снять матрац для острастки, врезали
пару раз по челюсти, потом и вовсе его забрали, но я поднял такой крик,
что они вернули его на место, предварительно хорошенько избив меня.
- Дьявол с ним, с придурком. Нравится матрац тискать - пусть тискает.
Заглядывающие иногда в каюту охранники привыкли видеть вместо меня
полосатый чехол и торчащую из-под него цепочку наручников, пристегнутую
вторым концом к ограждению койки. Конечно, когда-нибудь в будущем в самый
неподходящий момент они могли задрать матрац, но я сильно надеялся на их
лень и инерцию. Люди - рабы привычек. Наблюдая десять раз одну и ту же
картинку - матрац и цепочка - они автоматически домысливают под матрацем
меня. Прием сработал. Открыв каюту и увидев уже ставшую привычной картину,
они почти сразу же уходили. Чтобы еще более уменьшить их бдительность и
заодно заинтересованность в ворошении матраца, я "опустил" свой образ,
извините, пару раз сходив под себя. В каюте закрепился устойчивый
отвратительный запах, а вид перекрашенного под маскировочную накидку
матраца отбивал охоту за него хвататься. Теперь меня почти не тревожили.
Ну чем может угрожать совершенно свихнувшийся, опустившийся, утративший
человеческий облик узник? Лучше наблюдать за другими, крепкими, не
потерявшими внутренней злобы мужиками. Мало ли что они выкинут? Я думаю,
подобный нечистоплотный прием сберег меня не только от чрезмерной опеки,
но и повысил шансы на жизнь. В первую очередь избавляются от
представляющих угрозу противников. К тому же, кому интересно возиться, то
есть снимать голыми руками с койки, волочить по коридору и потом в мертвом
состоянии везти в известное место такого засранца? Захочется потом этими
руками за хлеб браться во время обеда или пот со лба утирать? На эту чисто
человеческую брезгливость я и рассчитывал. Да я бы с ног до головы в
дерьме извалялся, если бы это хоть немного помогло делу! Брезгливость
ведет к гибели. Брезгливость из нас выбили еще в учебке на занятиях по
психологической подготовке, когда в анатомическом театре заставляли голыми
руками копаться во внутренностях трупов. Как будто я там чужое дерьмо
пальцами не месил! А тут свое, единоутробное, уж как-нибудь переживу. От
реализации следующего этапа плана зависел весь ход операции. Мне нужно
было найти способ незаметно покидать каюту. Дверь отпала почти сразу:
коридор всегда таил опасность. Больше подходил иллюминатор.
На вид он был таким маленьким, что, казалось, в него не пролезет и
голова. Но я знал, что это не так. Во время учебы, на предмете
"затаивание", мне приходилось протискиваться в такие щели, что
восьмилетнему ребенку не под силу. На это существовала своя техника.
Вначале мы наблюдали поведение кошек. Мы заставляли их пробираться во все
более узкие отверстия, замечая, как они это делают, что пропихивают
вначале, что следом, как изгибаются, как дышат. Потом мы ползали сами.
Стимул при выполнении упражнения был самый прямой - пока не пролез, ни на
обед, ни на отбой не отпустят.
- Мы никогда не сможем пролезть в такую малюсенькую дырочку, -
канючили мы.
- Ерунда, отверстия подобраны индивидуально, строго в соответствии со
строением ваших тел. Мы знаем, что говорим. Но если вы не хотите есть... -
Мы очень хотели есть и продирались сквозь невозможно узкие дыры, не жалея
ни сил, ни кожи. Инструкторы нас не жалели и, наблюдая лохмотья содранной
кожи, а то и мяса, флегматично заявляли:
- Значит, они были лишние! - Хорошо, что тогда они нас не жалели, и
еще хорошо, что у меня был отменный аппетит, а то как же пролез бы я в эту
дыру!
Прежде чем лезть, я разделся, чуть смазал края иллюминатора слюной и
примерился. Голова прошла в отверстие довольно свободно, значит, можно
было протиснуть и все остальное. По краям иллюминатора я, чтобы иметь упор
для ног, привязал свернутую толстым жгутом занавеску, точно такую же
быстросъемную лямку выпустил наружу. Можно пробовать.
Выпустив вперед левую руку, прижав плечо к щеке и одновременно "сдув"
по методикам великого фокусника Гудини мышцы, я нырнул в круглое
отверстие. Правой рукой отжимаясь от веревочной петли, совершая корпусом
круговые движения, я ввинчивался в иллюминатор, словно шуруп в стену.
0-хо-хо-хо! В курсантские времена я это упражнение проделывал легче. Нарос
за последние годы жирок! Спасибо преступникам, согнавшим за минувшую
неделю с меня жировой излишек. За это благодеяние им теперь и
расплачиваться. Выбравшись наполовину наружу, я вернулся на исходные.
Тренировка была завершена. Можно было переходить к делу.
Первым умер радист.
В ту ночь он задержался в радиорубке, и это решило его судьбу.
Ковыряясь в разобранном передатчике, он не подозревал, что двумя палубами
ниже из узкого иллюминатора, крутясь, обдирая кожу и чертыхаясь про себя,
ползет, словно червяк из яблока, его смерть. Упершись ногой в наружную
веревочную петлю, я дотянулся пальцами до среза палубы и, подтянувшись,
осмотрелся. Горело только одно окно радиорубки. Переступая голыми ступнями
по холодному металлу палубы, я приблизился к объекту своего сегодняшнего
вожделения - к живому человеку. Я был заряжен смертью, как снаряд порохом.
Я был чудовищем, выползшим из пучины моря. Я был самой смертью, и я не
собирался никого щадить! Радист сидел, склонившись над столом, и,
перебирая детали, напевал что-то себе под нос. Он был в хорошем
настроении. Тем печальнее для него.
Когда негромко скрипнула дверь, радист обернулся. Он увидел странную
картину - совершенно голого, посиневшего от холода человека, дружелюбно
улыбающегося и тянущего ему приветственно руку. Он был уморителен, этот
голый человек, и радист широко заулыбался в ответ.
Поди, мужики корки мочат! Известные хохмачи. Притаились где-нибудь и
предвкушают потеху. Радист не узнал свою смерть. Наверное, он думал, что
это будет старуха с косой или затаившийся в подворотне человек с кистенем.
- С легким паром, что ли? - спросил он, поддерживая неизвестную ему
игру, и встал.
Я отключил его несильным ударом в солнечное сплетение, затем посадил
обратно на стул, воткнул в розетку два провода и, разведя их, поднес к его
ушам. Я не испытывал угрызений совести. Я не был человеком, убивавшим
другого человека. Я был заложником, а он - одним из тех, кто взял меня в
заклад. Я не хотел его убивать, я только пытался вернуть принадлежащую мне
собственную жизнь. Я соединил провода через его голову, он затрясся в
крупном электрическом ознобе. Он трясся до тех пор, пока из него не
выскочила душа.
Я убрал провода, воткнул в розетку сетевой провод разобранного
передатчика, засунул внутрь его чужие пальцы и уронил мертвое лицо на
открытую плату. Всякий, нашедший его утром, подумает, что радист в
нарушение правил техники безопасности работал с включенным
радиоприемником, сунул пальцы куда не следует, попал под удар током, на
мгновение потерял сознание и упал лицом в хитросплетение оголенных
проводов. Это его и добило. Сам виноват - не работай с необесточенным
прибором! Хотя, конечно, жалко парня. Едва ли радиста потащат за тридевять
земель на вскрытие. Для этого придется обнародовать множество секретов:
где случилось несчастье, на каком корабле, при каких обстоятельствах? Не
могут такого допустить преступники. И, значит, истинные причины смерти
уйдут на дно или в землю вместе с телом. Некому здесь заглядывать ему в
уши, чтобы обнаружить следы микроожогов, тем более когда причина смерти
вот она, перед глазами. Надев висевший на спинке стула черный спортивный
костюм (все равно не расскажет другим, был он здесь или нет), я покинул
радиорубку.
Стоя на импровизированном иллюминаторном трапе, я разделся,
проскользнул в свою каюту, надежно припрятал костюм и хорошо послужившие
мне занавески, застегнулся наручниками и лег спать. Кошмары, меня не
мучили. С чего бы? Разве плохо спит собравший урожай хлебопашец или
забивший последний гвоздь в раму столяр? Я должным образом сделал свое
дело. Чего же переживать? Когда решение принято, надо действовать, а не
угрызениями совести мучиться. Если позволить себе сомнения, провал
неизбежен.
- Идя на операцию, затвори дверь, - учил когда-то инструктор по
боевой подготовке. - Размышления по поводу - смертельная роскошь. Или
останьтесь дома, или хлопните дверью!
Я своей двери в ближайшие недели отпирать не собираюсь!
Проснулся я от более оживленных, чем обычно, хождений по коридору.
- Это ж надо, как не повезло.
- Ночами спать надо, а не в приемниках ковыряться. Энтузиаст, тоже
мне...
Слышал я обрывки разговоров. Весь день ко мне никто не заходил.
Похоже, занимались покойником. Ничего, скоро мертвец на корабле перестанет
быть для них событием. Привыкнут. Я приложу к этому все усилия. Вечером я
вновь стал собираться на дело. Я не хотел допускать перерывов. Это
расслабляет жертвы, позволяет им надеяться на то, что все происходящее -
случайность.
Постоянство смертей - важнейший психологический фактор. Ночь - труп,
ночь - труп. Страшны не мертвецы - Страшна их еженощная прибыль.
Пора. Уже привычным путем я выскользнул в иллюминатор, поднялся на
палубу. Сегодня благодаря заимствованному у покойного радиста костюму я
был почти невидим. По понятным причинам экипаж корабля не злоупотреблял
освещением. Ни к чему им была лишняя, привлекающая внимание иллюминация.
Да и мне ни к чему. Черное дело не расположено к свету. Палуба была пуста.
Только где-то возле трюма выхаживал одинокий охранник. Помехой он мне не
был.
В первую очередь я прошел вдоль бортов, замечая иллюминаторы, в
которых горел огонь. Пленники, естественно, сидели в темноте, свет был
привилегией команды и охранников. Зацепляя за леер заграждения обрывок
подобранного на палубе каната и вставляя ноги в специально завязанные
петли, я спускался к светящимся стеклам, заглядывал внутрь. Более всего
мне подходила одна каюта, где на койке, громко. храпя, спал не однажды
видимый мной в трюме охранник. Рядом с ним на полу стояла початая бутылка
водки. Судя по всему, его каюта была крайняя в коридоре. Поэтому долго
слоняться по внутренним помещениям не придется.
Я спустился по трапу вниз. Тускло освещенный коридор. Ориентироваться
во внутренних катакомбах судна мне было еще трудно, но, слава богу,
сильный храп, доносившийся из-за одной двери, помог мне определиться.
Дверь была открыта. Я быстро протиснулся внутрь. Теперь можно было не
спешить. Я встал в изголовье койки, взглянул в лицо обреченному. Кажется,
это он ударил меня тогда, во время бунта, в трюме. Время возвращать долги.
Нет, мстить я не хотел. Давным-давно я был отучен от человеческих
слабостей. Нельзя убивать, подчиняясь чувствам, это всегда приводит к
ошибкам и, как следствие, - к поражениям. Убивать надо, следуя не желанию,
а лишь необходимости. Производственной необходимости. В данный момент
необходимость была самая прямая. То, что она не противоречила чувствам (я
косвенно спасал своих товарищей по трюму, мстил хладнокровным убийцам),
роли не играло. Точно так же, если бы была необходимость, я убил бы и
заложников, ну, пусть бы с меньшим чувством удовлетворения, но убил бы!
Так меня учили.
Пьяный охранник заворочался, перевернулся на спину.
Закинул назад голову. Он что, специально подставляется, чтобы мне
удобнее было его прикончить? Даже не по себе как-то. Аккуратно,
указательным пальцем я зажал ему сонную артерию. Он проснулся, но ровно
настолько, чтобы увидеть какого-то человека перед собой и почувствовать
точечное давление пальцев на шее. Он попытался что-то сказать, может, даже
закричать, но глаза его поплыли и закрылись. Мозг, лишенный притока крови,
не поступающей через пережатые артерии, отключился. Ему досталась легкая
смерть - в блаженном сне. Ему повезло. Он такую не заслужил.
На всякий случай, подвернув его руки под тело и придерживая его
голову левой рукой, я правой с силой надавил на его желудок. Недавно
съеденная пища вместе с водкой и желудочным соком хлынула по пищеводу в
ротовую полость. Бандит судорожно задергался, забулькал. Я держал его три
положенные минуты и еще одну на всякий случай. Он так и не открыл глаза.
Это была вторая смерть.
Уходя, я еще раз бросил взгляд на лежащий на столике пистолет "ТТ".
Был велик соблазн прихватить его с собой, но это бы нарушило правила
принятой мной игры. Пропажа оружия обязательно навела бы преступников на
опасные мысли. Ладно, будем обходиться тем, что имеем. Я легко покинул
каюту и по уже накатанному пути добрался до своей койки.
Днем в воду плюхнулось еще одно зашитое в мешковину тело. Преступники
ходили мрачные и какие-то пришибленные: двое похорон за два дня было уже
слишком!
- Допились, мерзавцы! - слышался мне через перегородки незнакомый
голос неизвестного бандитского начальства. - Допраздновались!
Допоминались! Если у кого сегодня увижу в руках бутылку - пристрелю на
месте! Все! Хватит балдеть! Будете службу тащить! К вечеру проверить всех
пленников, привести в порядок судно. И еще это... почистить оружие.
Развели бардак!..
Я его за язык не тянул. Он сам это придумал. Он сам выбрал третью
смерть.
Следующая ночь была переломной. Два предыдущих происшествия наверняка
родили в душах людей смутные подозрения. Хотели они того или нет, они
искали объяснения происшедшему. Ужаса еще не было. Была загадка. За двумя
последовавшими друг за другом трагическими случайностями они пытались
разглядеть облик врага. Если они его найдут, они успокоятся. Явный
противник, как бы силен он ни был, дает возможность сопротивляться или
хотя бы создает такую иллюзию. Люди, увидевшие опасность, начинают
действовать. Любое действие ослабляет страх и рождает надежду. Вдруг
одолеем, вдруг выкрутимся.
Ужас внушает только невидимая опасность, опасность, лишенная облика.
Если завтра, пережив еще одну смерть, они не найдут живого, с руками с
ногами врага, они начнут искать объяснения за пределами реальности.
Непонимание рождает мистику. Они будут искать все более фантастические
объяснения обрушившейся на них эпидемии смертей и, конечно, найдут их.
Следующий несчастный случай лишь утвердит их домыслы. Отсюда следует, что
сегодняшнее происшествие должно быть наиболее "чистым". Я бы даже сказал,
демонстративно "чистым". Бандиты должны наглядно, собственными глазами
убедиться в его случайности. Даже шальной мысли не должно мелькнуть в их
головах относительно чьего-то участия в будущей трагедии. Картинка должна
быть очевидна, наглядна и однозначна, как школьный букварь. Никаких
истолкований! И я знаю, как ее нарисовать.
На этот раз я покинул каюту под утро, догадываясь, что после стольких
треволнений бандиты уснут не сразу. Нужный мне иллюминатор я нашел сразу.
За столом, уронив голову на лежащие руки, спала моя очередная жертва.
Рядом лежал пистолет, он-то меня и интересовал. Просунувшись в иллюминатор
по пояс, я, опираясь руками на стол, плавно втянул внутрь ноги, стек на
пол. Все движения я проделал очень медленно и потому бесшумно. Плавно
выпрямившись, я встал у безмятежно спящего бандита за спиной.
- Эгей! Просыпаться пора, - сказал я ему в самое ухо. Спящий
встрепенулся, приподнял голову, одновременно потянувшись к пистолету.
Все-таки здорово они напуганы, если даже во сне об оружии думают.
Схватить ствол я ему не позволил, быстро обвил правой рукой горло и
сжал ее в локте. Корпусом навалившись на его согнутую спину, я
нейтрализовал попытку встать. Левой свободной рукой придержал кисть,
приближающуюся к рукоятке пистолета. Противник обмяк и спокойно улегся на
стол.
Теперь на завершение операции мне требовалось не больше минуты. Взяв
пистолет, я затолкнул в его дуло уголок найденного в кармане жертвы
носового платка, крутнул пару раз, растер смазку по ткани. Чтобы
разнообразить колер, смазал грязь еще в нескольких местах.
Неаккуратно они содержат личное оружие, неаккуратно. Меня в молодости
за такую грязь на неделю бросили на уборку унитазов - не умеешь
поддерживать чистоту в малых объемах, потренируйся на больших, там все
проще, там даже ничего разбирать не надо: везде рукой достать можно.
Научили! Всю остальную жизнь мое оружие блестело, как выставочный финский
фаянс.
Передернув затвор, я загнал в ствол патрон, прочие вместе с обоймой
вытащил и положил на стол. Теперь осталось вложить пистолет в руку
лежащему без сознания бандиту, направить дуло ему в лицо и нажать
спусковой крючок. Вбежавшие в каюту через пару минут разбуженные соседи
увидят агонизирующее тело, дымящийся в руке пистолет, а на столе обойму и
испачканный смазкой платок.
При всей неразвитости бандитов, они, я думаю, смогут на основании
увиденного составить логическую цепочку причин и следствий. Для этого не
надо обладать способностями Шерлока Холмса. Слишком все наглядно. Днем
начальник распорядился привести в порядок оружие, вечером
дисциплинированный подчиненный разобрал, почистил (конечно, формально, но
тут уж кто как может) свой пистолет. Но уж так вышло, что по собственному
ротозейству забыл вытащить из ствола загнанный туда ранее патрон. Надумав
проверить действие спускового механизма, он взвел курок, думая, что
пистолет пуст, заглянул в дуло, одновременно нажав спуск, - оружие,
конечно, выстрелило. Трагедия. Что же, не он первый, не он последний.
Такое и в армии случается. Недаром твердят из года в год старшины
новобранцам:
"Прежде чем приступить к чистке оружия, проверь, сколько патронов в
обойме! Не поленись!" А этот поленился!
Примерно так будут рассуждать завтра добровольные следователи. А что
они еще могут предположить? Что темной ночью из иллюминатора, куда
голову-то, не обрезав уши, не пропихнуть, вылезает голый злоумышленник,
чуть не через весь корабль никем не замеченный пробирается в чужую каюту,
шутя справляется со здоровенным вооруженным мужиком, который даже пикнуть
не успевает... Нет, это слишком сложная, слишком длинная гипотеза, чтобы
прийти в . голову простым парням-боевикам. Они привыкли верить своим
глазам и делать выводы на основании того, что видят.
О присутствии какой посторонней силы может идти речь, если выстрел
еще не дозвучал, а они уже были в каюте? И куда бы мог спрятаться этот
неизвестный злоумышленник? В шкаф? Так они не дураки - перероют всю каюту
снизу доверху. В коридоре? Но он мгновенно заполнится людьми. В окно? Не
смешите. В такую дыру ребенок не протиснется. К тому же там море. И,
главное, откуда здесь взяться злодею? Заложники заперты по камерам да еще
для верности прикованы к койкам наручниками. Свои? Но зачем и кому это
надо? Вот именно этот почти мгновенный доступ к умирающему телу должен был
абсолютно убедить сотоварищей жертвы в случайности трагедии. В
стопроцентной случайности и в то же время в страшной, мистической
закономерности: третья ночь - третий труп!
Именно это мгновенное проникновение посторонних на место происшествия
требовало от меня точности более чем ювелирной. Ювелиру что, запорол
украшение - расплавил золото и снова ковыряй его резцом. А я чуть
просчитался, чуть запоздал - и получай пулю в торчащую из иллюминатора
задницу. А она у меня одна-единственная, и не из золота, и в переплавку не
пустишь. В своей каюте я тридцать раз отрепетировал быстрый уход. Прыжок
на стол, нырок ногами вперед в дыру иллюминатора, завис на срезе палубы.
Десять секунд - идеальный результат, двадцать - допустимый.
Соседям убитого, чтобы услышать выстрел, проснуться, протереть глаза,
выскочить из каюты в коридор и открыть дверь, потребуется как минимум
вдвое больше времени. А может быть, они еще застыдятся объявляться на
народе в неглиже. Может, захотят на всякий случай прихватить оружие, а его
еще взять надо, взвести. Так что резерв времени у меня имеется, но
рассчитывать на него опасно. Двадцать секунд, и ни мгновением больше! А
там пусть хоть вовсе в каюту не являются. Мое дело петушиное - я
прокукарекал...
Раскрыв ладонь все еще находящегося в бессознательном состоянии
бандита, я впихнул туда рукоять пистолета, затянул указательный палец на
курок, поднял голову жертвы за волосы. Дуло пистолета взглянуло в закрытый
глаз человека. Мне оставалось лишь нажать чужим пальцем на курок.
Но произошло то, что случается рано или поздно во время любой
операции. В мою тонко и витиевато сплетенную интригу вломился неуклюжий,
непредвиденный, все разрушающий случай! Случай, который девяносто девять
раз подряд может положить подброшенную в воздух монетку, обыкновенную, не
ту, которая находится у меня в потайном месте, на "орел"!
В дверь стукнули и почти сразу, не ожидая приглашения, открыли. Я
мгновенно сдвинулся влево. Что увидел входящий? Своего сидящего на стуле
другана и склонившегося над ним незнакомца в черном, чем-то очень знакомом
спортивном костюме. Положение было более чем критическое. Впервые за
многие годы я растерялся. Что предпринять? Достать визитера в проеме двери
я не мог. Стрелять - значило начисто разрушить всю затеянную игру, перейти
к открытым боевым действиям, в которых я, так или иначе, проиграл бы.
Перевести рукопашную в коридор - наверняка разбудить всю команду.
На поиски и принятие решения мне была отпущена даже не секунда - ее
малая часть. Неожиданный визитер еще не сумел до конца осмыслить
увиденное, а я провертел в голове уже дюжину вариантов действий. Не
подходил ни один.
Ситуация была патовая. Пока гость наполовину торчал в коридоре, все
мои ходы вели к обоюдному размену фигур. Я, конечно, убивал его, но
неизбежно засвечивал себя. Ничья, равная моему поражению. Увы, на их поле
фигур гораздо больше, чем на моем. У меня вообще, похоже, один король,
самовольно возложивший на себя функции ферзя и нагло скачущий через
клетки, пока противник вышел до ветру. Нет, размениваться мне никак
невозможно. Ладно в шахматах, там короля уважают - не рубят, только матом
пугают, а в моей партии еще как рубанут - просто в лапшу расшинкуют. Есть
один-единственный шанс завершить начатую партию - затащить противника на
свою территорию и уже здесь с ним покончить. Только вот как его
пригласить, чтобы он не отказался? Еще мгновение - и он, переварив
увиденное, отскочит в коридор, предварительно громко хлопнув дверью.
Надо рисковать!
Расплывшись в самой, на какую только был способен, подкупающей
улыбке, я заговорщицким тоном рыкнул:
- Быстро зайди! Ты нас засветишь, - и на треть высунул из-за своего
плеча голову бессознательного бандита, как будто бы он заинтересовался,
кто там пришел.
Замечено: уверенный, командный тон в первое мгновение заставляет
человека подчиниться. Он действует инстинктивно, еще не зная, что за этим
последует. Альпинистов такие инстинкты, когда на голову падает булыжник,
спасают (услышал крик - не раздумывая, прилип к стенке) - моего незваного
визитера погубили. И еще его подвела высунувшаяся из-за моего корпуса
знакомая голова. Не мог же он догадаться, что башкой этой, словно кукловод
куклой, управляю я. Он зашел внутрь.
- Закрой дверь! - гаркнул я.
И он закрыл дверь.
Я уже знал, что буду делать дальше.
Гость был достаточно хорошо тренирован. Он начал приходить в себя уже
на второй секунде. Он отметил неестественную неподвижность головы своего
товарища, увидел .закрытый глаз, оценил мой странный вид. На третьей
секунде он готов был действовать. Но этой секунды у него уже не было. Я
отпрянул направо, отклонил за волосы голову. Визитер заметил второй
закрытый глаз и безвольно отвисшую челюсть. И еще он увидел зрачок
пистолетного дула. Больше он не увидел ничего. Я нажал курок! Пуля разбила
ему голову - он так и не успел вернуться в спасительный коридор.
Теперь отпущенного мне после выстрела времени явно не хватало. Самое
малое, его нужно было умножить на два. Я собирался воевать с одним
противником, а их неожиданно оказалось двое. Отсюда и двойной временной
норматив. Моя голова работала, как запущенная на полную мощность
вычислительная машина. Мне надо было решить уравнение с тремя
неизвестными. Причем мгновенно. Заранее приготовленное домашнее задание
оказалось решенным не правильно. Мне надо было устранить второго бандита,
успеть незаметно выскочить наружу (это все нетрудно) и, самое главное,
придать двойному убийству облик несчастного случая. За сорок секунд!
Разыграть между приятелями дошедшую до стрельбы ссору, отыскать второй
пистолет и выстрелить в еще живого бандита? Мол, произошла киношная, в
духе вестерна дуэль?
Нет, не успею!
Я уже чувствовал, как ворочаются в койках разбуженные выстрелом
соседи. Нет, ничего кардинально нового я придумать не смогу. Будем
действовать в рамках первоначального, . но чуть более широко трактуемого
плана. Я загнал вытащенную обойму обратно в пистолет. Значит, так, мой
подопечный чистил пистолет, к нему в гости зашел приятель. То ли балуясь,
то ли случайно чистильщик нажал спусковую собачку по недоразумению
заряженного пистолета. Пуля - ах какое стечение обстоятельств! - попала не
в стену, не в дверь, а прямехонько в лоб товарища. Стрелок расстроился и,
следуя секундному порыву, замешанному на раскаянии и страхе неизбежного
наказания... да, да, да, именно так, кончил жизнь самоубийством! Довольно
правдоподобно. Я вложил дуло пистолета в рот жертве невнимательности,
только что угробившей друга, и нажал курок. Убитый упал, но сделавший дело
пистолет остался в его руке.
Все! Секунды для эвакуации. Я уже слышал стук дверей и шаги в
коридоре. Запрыгнув на стол, я уже не ногами, как планировал, а рыбкой
нырнул в иллюминатор. Треснула ткань костюма, хрустнула раздираемая в
кровь кожа. Наверное, лишь полсекунды не хватило входящим, чтобы увидеть в
иллюминаторе мои устремившиеся в ночь пятки. На лету срывая
импровизированный трап, я свалился в море. В воду я вошел по всем правилам
большого спорта, как прыгнул с вышки в олимпийском бассейне. Почти без
всплеска.
Опасаясь, что кто-нибудь случайно мог заметить мой прыжок, я
поднырнул под днище судна и всплыл с другой его стороны. Береженого бог
бережет. Даже если кто-нибудь что-нибудь и видел, подумает, что ему
показалось, а потом за общим шумом-гамом он и вовсе забудет о странном
происшествии.
Доплыв до якорной цепи, я поднялся до среза палубы, повис на пальцах
и так, перебирая руками, дополз до своей каюты. Идти по палубе я не
рискнул из-за поднявшейся на судне тревоги. Спустя еще несколько секунд я
"спал" на родной коечке, накрывшись очень мне пригодившимся на этот раз
матрацем.
Следующую ночь я решил пропустить. И так перекрыл норматив чуть не
вдвое. Пора отдых дать и себе, и бандитам. Мне нужно не расслабляться -
мой счет еще не кончен!
Весь последующий день корабль ходил ходуном. Беспрерывно бегали,
ругались, кричали люди. О заложниках забыли напрочь. Не до них. Третьи
сутки - и еще два покойника!
Теперь, я думаю, среди членов команды и боевиков неизбежно образуется
оппозиция, требующая немедленно покинуть судно. Командиры, конечно, бунта
не допустят - пригрозят страшными карами, рявкнут. А дальше что?
Разрастающийся страх приказом не унять, ночные кошмары не уменьшить, тихие
разговоры по углам не запретить, сомнений не разрешить. Можно призвать к
бдительности, наобещать, что подобное больше не повторится, начать искать
скрытого, забирающего каждую ночь по одной, а то и по две жизни врага.
Только кого искать - ехидного с рогами и копытами черта или тетушку
Фортуну, повернувшуюся к кораблю исключительно задом. Врага нет. Есть злой
рок. Никто никого не убивал - все умерли сами! Один влез пальцами под
напряжение, другой, перепив, захлебнулся в собственной рвоте, третий дурак
пристрелил случайного визитера и застрелился сам. Все обычно. Все вполне
объяснимо.
По отдельности!
Но вместе! Но с такой леденящей душу последовательностью! Видно, сам
дьявол забавляется здесь игрой в кегли. Только вместо фигурок использует
тела людей: попадет шаром - и нет человека. Не зря, видно, кляли их почем
зря заложники, не даром посылали на их головы изуверские кары. Видно,
дошел до небес их - голос. Ой, нехорошо будет! Проклятое это место.
Проклятое! Попомните мое слово, будут еще покойники! А это я обещаю. Будут!
Продумывая следующую вылазку, я прикидывал в уме, сколько их там,
живых бандитов, еще осталось и успею ли я свести их на нет в ближайшие
недели, если продолжать такими темпами. А пожалуй что и справлюсь, если не
лениться...
Ночью судно не спало. По палубам, по трапу, по коридорам бухали чужие
подошвы. В приоткрытый иллюминатор густо тянуло табачным дымом.
Встревоженные люди не желали расходиться по каютам, собирались кучками,
курили и говорили до самого утра. Психологический надлом был близок - надо
было лишь дожать. Совсем чуть-чуть. Малую капельку. Нужен был еще труп -
не через неделю, не через три дня, когда люди подуспокоятся, - немедленно.
И снова в результате вполне понятного, если рассматривать в отдельности,
несчастного случая. Только случая! Насилия они сейчас ожидают как
спасения! Вид погибшего от пули или ножа товарища для них будет радостью,
равной выигрышу на один лотерейный билет трех автомобилей. Нет, только
несчастный случай! Четвертый в ряду предыдущих! Вот тогда они взорвутся,
вот тогда они забузят! И, если не ринутся дружным гуртом в монастырь
замаливать всю оставшуюся жизнь грехи, то судно к берегу направят точно.
Я вообще удивляюсь их долготерпению. Что же это за начальник, который
умудряется удерживать их на месте такое количество времени? Это надо
талант иметь или палубы судна медом мазать, чтобы ноги прочь не шли.
Увидеть бы этого человека, дознаться, где он прячется. Дотянуться бы
пальцами до его шеи. Ну ничего, я терпеливый, я подожду...
Пятый труп я вынужден был добывать на палубе. Спускаться в каюты
после того, что там произошло, было опасно. В одиночестве, хотя сами не
могли бы объяснить почему, бандиты старались не оставаться. Ночевать тем
более. Кажется, они начинали завидовать заложникам, наглухо запертым в
похожий на сейф трюм. Там-то уж точно ничего случиться не может!
Протискиваться сквозь свой иллюминатор мне пришлось очень аккуратно,
чтобы не содрать затянувшиеся раны. Я здорово ободрал бока во время
последней операции, но считаю, это была не самая высокая плата за четырех
поверженных врагов. Можно было и головы лишиться, а не только десятков
миллиметров кожи. Пробравшись по левому борту вдоль бака, я затаился в
тени палубных механизмов и стал поджидать очередную жертву. Я нервничал, я
не мог долго находиться на палубе. В любой момент в мою каюту мог зайти
какой-нибудь страдающий бессонницей охранник и обнаружить взамен узника
подложенную под матрац табу-ретку. Прошло тридцать минут. Я уже собирался
сворачиваться, когда наконец объявился обреченный. Не очень твердой
походкой он брел вдоль борта, иногда поглядывая через леера ограждения.
Что его сюда привело, я не догадывался, но наверняка знал, чем для него
закончится неосторожная ночная вылазка.
Дождавшись, когда незнакомец прошел мимо моей засады, я бесшумно
поднялся и, пристроившись к нему сзади, прошел несколько шагов. Он
остановился, почувствовав мое дыхание, обернулся.
- Ты кто?
- Боцман, - ответил я первую пришедшую в голову глупость. - Смотри, -
и быстро ткнул пальцем вверх.
Бандит не успел подумать о том, что делает. Он, следуя инстинкту
рядового исполнителя, услышавшего команду, задрал голову вверх. Несильным
ударом ребром ладони в горло я свалил его на палубу. Не спеша, но и не
затягивая дела, я подтащил обездвиженное тело к фальшборту в том месте,
где наружу свисал обрывок сети, используемый как дополнительная
импровизированная трап-лестница. Вытянув ее угол, я засунул в одну из ее
ячеек и заклинил ботинок жертвы.
Перед тем как сбросить тело за борт, я снял с его руки роскошные, с
позолоченным циферблатом часы, оторвал одну сторону ремешка и аккуратно
зацепил их за случайный выступ на корпусе на расстоянии, создавшем
иллюзию, что до них можно дотянуться рукой, перегнувшись через фальшборт.
Любой, потеряв такие роскошные часы, захотел бы, пока они не свалились
дальше, достать их. Вот и пятая жертва несчастного случая попыталась...
Бедолага лег животом на парапет, потянулся, да не рассчитал, потерял
равновесие, перевесился корпусом и упал в воду. И все бы могло кончиться
благополучно, если бы нога по воле рока не запуталась в сетке. Так он и
повис вниз головой, наполовину погрузившись в воду. Утоп, конечно. А
часики вот они, лежат, тикают уже не принадлежащее хозяину время. Печально.
Это некрасиво висящее, раскачиваемое водой тело, по моему мнению,
должно бы переполнить чашу терпения оставшихся в живых. Слишком жуткая
получилась картинка. И, похоже, я достиг результата. Днем с палуб были
слышны громкие речи, беспорядочный топот. Кажется, даже пытались выбрать
якорную цепь, но потом все стихло. Или они все ушли? Но я не слышал ни
ударов шлюпки о борт, ни гула моторов катера. Или смирились с судьбой, или
произошло что-то еще.
Ночью я решил произвести разведку и, если представится случай,
добрать очередного покойника. У меня в редакционном портфеле было
заготовлено еще три сценария роскошных - пальчики оближешь - несчастных
случаев: в машинном отделении, на камбузе и на палубе, в районе грузовых
кран-балок и стрел. Дело было только за исполнителем главной роли, его-то
я и предполагал отыскать в ближайшую ночь. Но, как говорится, гладко было
на бумаге...
Поднявшись после полуночи на борт, я удивился царящему там покою. Я
был уверен, что после последнего ЧП они приберут палубы или хотя бы
навесят дополнительное освещение. Но все было, как и всегда, беспорядочно
и темно. Странно, конечно, но я не в претензии. Мне чистота и лишний свет
не в подмогу. Мое дело темное. Озадачивает только их терпеливость.
Какие-то они непробиваемо толстокожие. Ну ничего, сегодня я постараюсь их
удивить. Сегодня я буду действовать в лучших традициях фильмов ужасов:
крови, мяса, жути не пожалею. Ну, держитесь!
Во мне бунтовал творец. Я такие эффектные сценарии пишу, такие
режиссерские ходы нахожу, а зритель остается равнодушным. Но я их
растревожу, наизнанку вывернусь, но за живое задену! Мастер я, в конце
концов, или нет?!
Мне бы задуматься о той тишине, насторожиться, а я творческого
признания возжелал, удила по-глупому закусил. Не понравилось мне, что
зритель действовал не по моему, режиссерскому, а по своему усмотрению.
Обиделся.
Меньше чем за час облазив судно, я убедился, что экипаж его не
покинул. Тем хуже для них. Сегодня я ставил целью разведку и лишь попутно,
если повезет, операцию, но теперь в лепешку расшибусь, но шестого
покойника добуду.
Изрядно повозившись с грузовыми стрелами и лебедками, я подготовил
предпосылки для несчастного, с производственным уклоном случая. Полагаться
на везение, ждать очередной жертвы, которая могла прийти, а могла и
задержаться, я не стал - отправился на охоту. Подкараулю где-нибудь
главного героя, пристукну слегка, оттащу на сценическую площадку и там
разыграю трагическое, в одной картине (на большее просто времени нет)
действо. На судне, как и в любом другом общественном месте, легче всего
застать человека в буфете или в туалете. Эти два помещения в силу понятных
физиологических потребностей не может миновать ни один человек. Столовая
ночью на судне не функционировала, а вот гальюн действовал исправно. Возле
него я, и организовал очередную засаду.
Ждать пришлось недолго - по коридору затопали каблуки, показался
долговязый, зевающий, протирающий кулаками глаза матрос. Или бандит? Или
совмещающий обязанности в одном лице матрос-бандит? Неважно. Все они здесь
одной краской мазаны. Красной.
Он шел, покачиваясь, спотыкаясь, натыкаясь на стены, на ходу
расстегивая штаны. Он все еще никак не мог проснуться. С таким проблем не
будет.
Я впустил его в гальюн, подождал, пока он сделает свои дела (нашим
легче, меньше на несколько сот граммов на плечах вдоль лебедки тащить), и,
услышав звук текущей воды, встал за дверью. На выходе я ударил его
костяшками пальцев в висок и, присев, подставил под бесчувственно падающее
тело плечо. Даже поднимать, взгромождать на себя не пришлось. Сам куда
надо лег и какую нужно позу принял. Торопливо, чтобы случайно еще кого в
коридоре не встретить, но тем не менее совершенно бесшумно, я выбежал на
палубу.
Напрямую до места было шагов пятьдесят, но я шел по затененным
малопосещаемым местам и намотал втрое больше. Возле лебедок я снял с плеча
ношу и потянулся к тросам. На завершение работы мне требовалось не более
трех минут.
"Завтра сделаю выходной, - думал я, освобождая массивный крановый
крюк, - а вот послезавтра..." А вот послезавтра я уже ничего не сделал. В
самые глаза мне ударил мощный прожектор. Подчиняясь уже не разуму - он так
быстро реагировать не умеет, - но наработанному в ходе многочисленных
тренировок рефлексу, я отпрянул вправо и наткнулся на упертое в лицо дуло
автомата.
Поднырнуть, вырвать оружие, убить противника ударом кулака в кадык,
откатиться, взвести затвор... автоматически выстраивал я действия. Но не
успел продумать и половины, когда мне в спину, чуть повыше лопатки, уперся
еще один ствол.
- Только не надо подныривать, выбивать, убегать, - предостерег голос
сзади, - без шевелений! - Значит, это не случайность, и, значит, кроме
этих двух, как минимум есть еще один человек, который находится возле
прожектора.
Я попробовал чуть сместиться в сторону, чтобы проверить плотность
контакта. Но дуло сзади словно приросло к телу.
Хватко действуют ребятки. Миллиметра надежды не оставляют.
- Но-но, не балуй!
Ствол автомата спереди больно вдавился в мой живот. Хорошо вдавился,
чуть не на дециметр. Теперь, дергайся - не дергайся, ничего не выйдет.
Зажатый двумя стволами, словно букашка в гербарии иголками, я не мог даже
шевельнуться. Если бы напор был не таким сильным, я бы мог попытаться
неожиданным рывком ускользнуть в сторону, предоставляя противникам
возможность пристрелить друг друга. Но в таком положении я непременно
потащил бы зацепившиеся за одежду и тело дула за собой и получил бы две
пули: одну сзади, другую спереди. По той же причине я не мог выбить
оружие. Мне некуда было отпрыгнуть. Чужие руки обшарили мне карманы,
подмышки, пах.
- Пусто!
Еще бы не пусто! Я не мародер - трофеев с трупов не брал. И, кажется,
зря. По крайней мере сейчас мог бы изобразить происшествие как попытку
случайно вырвавшегося заложника завладеть оружием.
Но зачем я тогда тащил оглушенного бандита чуть не через все судно на
грузовую площадку? Я испугался оставаться в освещенном коридоре, боялся,
что он придет в себя, поднимет шум.
Чего ж не пристукнул сильнее?
Страшно. Я никогда человека пальцем не трогал, а тут вдруг убить! Я и
в первый-то раз еле сил набрался его ударить...
Вот это хорошо! Потому-то он и жив остался. Это похоже на правду, это
подтверждается действием. Мне главное, чтобы они не связали предыдущие
пять случаев с этой неудавшейся попыткой. Те мертвецы не мои, о них я даже
не знаю! Я лежал себе на койке, ковырялся в замке наручников, пока он
вдруг, бац, не открылся, а как он открылся, я начал о побеге мечтать,
хотел пистолет добыть, а потом шлюпку спустить и до берега добраться...
Теперь продумать детали: как выбрался, как на палубу поднялся. Главное,
чтобы за всеми моими действиями стоял не план, а случайность. Случайно
наручники расстегнулись, непонятно как в иллюминатор пролез. Сам не пойму,
как умудрился на палубу подняться. Не иначе без сознания был! Не упомню, с
какой веревки спортивный костюм снял...
- Шагай, - скомандовал все тот же голос. Это пожалуйста. Это я с
удовольствием. Только как вы меня поведете? Так же: одно дуло в спину,
другое в живот? Пятиться будете? Или с боков в клещи возьмете? Тогда у
меня появляется надежда.
Чихнуть для аргументации движения (на чих они, надеюсь, стрелять не
будут), резко упасть на спину и ударить по рукам, удерживающим оружие,
ногами... Наверное, все же пристрелят, но могут и не успеть. Ах да, еще
тот, за прожектором. Похоже, придется сигать в воду. Ну что, попробуем?
- Ой, мужики, секунду. А-а-а-а... - начал я свой смертельно опасный
чих.
- Кончай гримасничать!
- Сейчас, мужики, сейчас. Что-то в нос попало. А-а-а! Чихнуть я не
успел. А успел увидеть мелькнувший в свете прожектора чужой, летящий мне в
висок, кулак. "Левша", - успел отметить я и отключился.
В той темноте мне было блаженно. Не надо было никого убивать, не надо
было ни от кого спасаться. В той темноте я был свободен. Глаза я открыл
уже в каюте, вернее, не в каюте, а в каком-то подсобном, вроде склада,
помещении. В нем не было иллюминатора, не было ничего, напоминающего
мебель, - только несколько стеллажей-полок и зарешеченная лампа под
потолком. Руки и ноги у меня были связаны, а сам я лежал на металлическом
полу.
- Очухался, - сказал уже знакомый мне голос.
Я догадывался, что нахожусь в кладовой не один. Вряд ли меня до
прихода в сознание оставили бы без присмотра. Демонстративно застонав и
одновременно шевельнувшись, я, не до конца открывая глаза, скосился в
сторону. Три человека. Один с автоматом наперевес. Другой возле двери.
Третий стоит ко мне спиной. Что-то нехорошее, что-то зловещее почудилось
мне в этой третьей фигуре, словно потусторонним холодком дохнуло на лицо.
Но вдаваться в подробности я не стал. Не до лирики. Даже если это окажется
сам Джек Потрошитель, что с того? Изменить что-либо я не могу. Если
Потрошитель, значит, выпотрошит, если Франкенштейн, значит, оживит. Это не
суть важно. Жизнь я уже проиграл. Главное, как вместе с этой жизнью унести
в тартарары Тайну.
Все-таки меня поймали за руку, и, как бы ни были тупы бандиты, они
могут начать сопоставлять факты. Отсюда моя задача - запутать их,
поставить как можно более глухую, скрывающую правду дымовую завесу лжи.
Засыпать безудержным словоизвержением проклюнувшуюся ненароком истину.
Такой будет моя тактика. Раскисать, плакать, каяться, врать напропалую,
снова каяться и снова врать. До бесконечности. Я им такую словесную
дизентерию устрою, что сам черт не расхлебает.
Теперь повторить новую легенду. Подтвердить каждый ее пункт
фактическим материалом. Это я смогу. Любой факт - палка о двух концах:
каким хочешь, таким и поворачивай.
Начнем с самого начала...
Продолжая лежать неподвижно, я на самом деле работал на пределе своих
возможностей. В считанные минуты я выстраивал каркас легенды и на него,
как на скелет, налеплял события последних дней. В нормальных условиях
такая работа потребовала бы недели. Мне нельзя было упустить ни единой
мелочи. Я должен был быть очень убедительным.
Каюта...
Наручники...
Иллюминатор...
Я не догадывался, что вся моя титаническая работа - лишь пустое
времяпрепровождение играющего в мудреца идиота. Что ровно через минуту
столь тщательно собранная легенда рассыплется на микроскопические кусочки,
словно сброшенный с крыши небоскреба глиняный горшок.
Я суетился, не в силах понять всю глубину постигшей меня катастрофы.
Мои слова были никому не нужны. Меня никто не собирался слушать. Самое
мудрое, что я мог сделать, - это отдохнуть перед последним броском в
ледяную воду реальности. Расслабиться, подумать о вечном. А я изводил себя
напрасными надеждами. Строил планы!
Остановись, чудак! Тебе уже ничто не поможет. Твоя игра сделана.
Время подбивать бабки! И то, что должно было случиться, - случилось.
Тот, стоящий между бандитами человек, обернулся. Кто бы мог за таким
простейшим физическим действием предполагать такие разрушительные для меня
последствия. Казалось, я на полном скаку ткнулся головой в бетонную
стенку. Только что видел горизонт, дорожки, скачущих рядом соперников,
препятствия, которые мне предстояло брать перспективы - и вдруг, хлоп, не
вижу ничего, кроме издохшей кобылы, собственной вдребезги разбитой башки и
неодолимой безнадежности монолитного бетона. На мгновение я даже утратил
контроль над мышцами лица. Моя челюсть приотвалилась, и глаза вылезли из
орбит. Хороша была, наверное, моя физиономия в этот момент! Недавно
упорядоченные, как патроны в пулеметной ленте, мысли мгновенно разбежались
врассыпную подобно неожиданно освещенным яркой лампой тараканам.
Гениальные наработки, составлявшие костяк легенды, превратились в прах.
Все ранее происшедшее представилось глупым, бессмысленным и наивным. Как
детская боязнь купания в ванной новобранцу, призванному служить три года
на подводной лодке.
Оказывается, ничего не было нужно. Вообще ничего! Ни в трюме,
безропотно подставлять другую щеку, когда бандиты съездили по одной. Ни
под себя ходить (вот ведь до чего докатился по глупости). Ни об
иллюминатор шкуру обдирать. Ни бандитов, беря лишний грех на душу, по
одному давить. Ни-че-го! Я проиграл изначально! Сев за партию, я умудрился
не сделать ни одного правильного хода. Я мечтал о победе, думал, что в
капусту крошу противника, а на самом деле играл в поддавки. То есть я-то в
поддавки, а он по нормальным правилам и в полную силу. Так выиграть
невозможно: я подставляюсь - он рубит, я снова подставлюсь - он опять
рубит. Уже и фигур на доске нет, а я все считаю, что до триумфа осталось
всего два хода!
Короче, слепец, но еще и дурак безнадежный. Ничего не вижу, если вижу
- не понимаю, а если понимаю, то не правильно истолковываю.
Я посмотрел на человека, лишившего меня не только будущего, но и
прошлого! Это был он!
- Да. Это я, - очень просто сказал человек.
Это был местный Резидент! Это не мог быть Резидент! Это невозможно!
Это противоречило самой логике и здравому смыслу.
Но это был он!
Он!!
Но как, каким образом они умудрились меня найти? Как вычислили мое
местоположение? Как договорились с бандитами, угнавшими самолет, о доступе
на корабль? Заплатили? Пообещали помощь? Выступили в качестве
парламентеров-посредников? Я начинал приходить в себя, начинал мыслить.
Выламывая мозги, я искал ответы на вопросы, которые раньше мне даже не
приходило в голову задавать.
Где я допустил прокол? Возле самолета "хвоста" не было! Голову на
отсечение даю. Да и если бы они вычислили меня до посадки, то до нее бы и
повязали! Может быть, нашли список заложников, составленный милицией?
Ерунда! По фамилии меня опознать невозможно: у меня новая фамилия, новое
имя и новые, ни разу не использованные до этого, документы.
По фотопортрету? Но бандиты нас не фотографировали. К тому же лицо у
меня иное, более похожее на фото в паспорте, чем на прежний облик. Нет, не
сходится. Никак не сходится!
Может, среди угонщиков случайно затесался их человек, который меня
каким-то образом узнал?
И тут меня, уже наповал убитого, убили еще раз.
- А никакого угона и не было, - ответил Резидент на незаданный
вопрос. - И заложников не было. Это наш самолет.
***
О готовящейся ревизии Резидент знал заранее. Человек из Центра
предупредил его за шестнадцать дней. Ревизоры еще только паковали чемоданы
и получали командировочные, а он уже знал, как нейтрализовать их
деятельность. При этом облик спецбригады ему был безынтересен. Он не
рассматривал их фотографий, не читал ориентировок с указанием роста, веса,
цвета, особых примет. Он не интересовался даже их численным составом.
Человек сообщил цель и сроки выезда. Этого было довольно. Ревизоров
не надо было вычислять, не надо было опознавать в толпе прибывающих в
город командированных, достаточно было знать о их прибытии. Они сами, по
собственной воле, выйдут на ловца, выкажут себя своим поведением и
повышенным интересом к определенного рода объектам.
Ревизия, о которой известно, теряет свой смысл. Резидент хорошо
подготовился к проверке. В убыстренном темпе он завершил все, какие могли
его хоть как-то скомпрометировать, операции, притормозил начало других. Он
создал искусственный вакуум в делах, не укладывающихся в должностные
обязанности. Все лишние люди были отправлены во внеочередные отпуска до
особого распоряжения. На места его обычного пребывания было наложено вето
- никто ни под каким видом не мог в них показаться в объявленный период.
На крайний случай были отработаны аварийные каналы связи.
В облегчение работы себе, а заодно и ревизорам в доме напротив его
штаб-квартиры была освобождена жилплощадь. На одного ответственного
квартиросъемщика вдруг свалилась неожиданная радость - нашелся чудак,
который согласился его двухкомнатную поменять на свою двухкомнатную же, но
полнометражную в более близком от центра районе. То есть вначале, конечно,
было объявление, расклеенное на ближайших подъездах, но потом из всех
предложенных квартир он почему-то выбрал именно его. Планировка ему,
видите ли, понравилась. Ну не чудак ли? Для убыстрения разъезда он даже
машину умудрился найти. Просто сказочно повезло...
Однако торопившийся с обменом новый хозяин в квартиру сразу не
въехал, а, предполагая капитальный ремонт, до времени сдал ее случайным
жильцам. Был он привередлив - одним, предлагавшим хорошую цену, отказал,
отказал другим, а вот третьих пустил.
Очень уж они походили на ревизоров. Зачем же отказывать тем, ради
кого и была затеяна вся эта возня с разменами. Ревизоры заступили на пост.
Резидент стал вести образцовый образ жизни.
Игра началась.
Въедливый "топтун" - охранник, честно с утра до вечера обивающий
тротуары определенных улиц и просиживающий штаны в случайных кафешках и
скверах, ничего подозрительного не заметил, потому что ничего
подозрительного и не было. За ревизорами никто не следил. А зачем?
Ревизоры делали угодное прежде всего ревизуемым дело: фиксировали
полезную, выставляющую их в самом выгодном свете информацию. Стоило ли им
мешать? Хитрые машинки писали разговоры исключительно на бытовые и
официально-производственные темы. Сверхдорогая записывающая пленка
тратилась впустую. Хронометраж ежедневных маршрутов Резидента тоже ничего
не мог дать.
Он ходил строго туда, куда и насколько нужно. От случайных дураков и
непредвиденных происшествий ревизоров охраняла бригада из трех человек,
неделю назад по случаю нанятых жэком для ремонта изношенной бойлерной.
Жэку тоже очень повезло - полная бригада со своим инструментом и за такую
божескую цену! Вообще в последнее время вокруг этого дома многим везло.
Резидент перестраховывался, он не мог допустить прокола из-за какой-нибудь
досадной, вроде нахального квартирного грабителя, случайности. Сорванная
ревизия автоматически влекла за собой другую, контрольную. А в том, что
его предупредят второй раз, Резидент уверен не был. Мало беспокоила
Резидента и фигура Контролера. Что он мог выявить? Добросовестную работу
ревизоров и охранника? Дело идет гладко, слежка не обнаружена,
происшествий нет. Все о'кей. О чем и доложено по инстанции. Проверяемым
даже не надо было знать его в лицо. Зачем? Если он хочет оставаться
невидимым, пусть будет! Важен не он - важны возложенные на него функции.
Приехал, подтвердил чистоплотность работы бригады и уехал к себе обратно
строчить отчет. Для этого-то, для отчета, он и был нужен. Без его
официального подтверждения результаты проверки могут подвергнуть сомнению.
Чем добросовестнее он будет работать, тем надежнее подтвердит подсунутую
ревизорам легенду, тем в большей степени на руку сыграет проверяемым. Так
и крутилась эта карусель - ревизоры писали дезу, охранник охранял их от
несуществующей слежки, Контролер собственноручно написанным отчетом
заверял результат их работ.
Все было прекрасно до тех пор, пока вдруг, после успешного завершения
всех работ, ревизоры не вернулись в уже покинутую квартиру. Это было
вопреки всем правилам подобных операций. Это было ЧП! С этого мгновения
весь тщательно продуманный и многократно обсчитанный план заговорщиков
стал рассыпаться на отдельные, плохо стыкующиеся друг с другом части.
Не лежала к тому у Резидента душа, но пришлось объявлять спешную
мобилизацию и все наличные силы вплоть до последнего агентика-курьера
бросать в бой. Каждую минуту, каждый шаг ревизорской бригады пасли
несколько пар глаз.
Наверное, это был самый серьезный просчет подследственных. Они
выказали свое присутствие. Но что было делать? Им ни в коем случае нельзя
было допустить контакта ревизоров с Контролером. Он единственный мог дать
приказ о продлении операции, но лишь в случае чрезвычайных обстоятельств.
Приказ он дал. Значит, он выцепил какую-то тревожную информацию.
Соединение его подозрений с техническими возможностями ревизоров могло
дать очень взрывоопасную смесь. Догадки не должны были получить
объективных подтверждений! Любой ценой! Тогда кто поверит Контролеру?
Домыслы без доказательств - пшик, пустое сотрясение воздуха. Пока он
бьется с конторскими бюрократами, доказывая свою правоту, пока, настаивая
на проверке, пишет рапорты, можно свернуть работу и рассыпать по звеньям
не одну, а десятки таких цепочек. Ни одна самая проницательная комиссия,
даже если он ее добьется, не подтвердит его подозрений. Это если она
будет, что сомнительно. Максимум, чего он сможет добиться, не владея
дополнительной информацией, - списания перерасхода, вызванного продлением
ревизии на двое суток, по статье "непредвиденные траты". Тоже хлеб,
все-таки не из своего кармана платить. Нет встречи - нет доказательств -
нет комиссии. Но встреча состоялась, и, как подозревал Резидент, не без
посредства угнанного охранником "уазика". Не зря же он чуть не полсуток
выписывал кренделя по городским улицам.
Слежка ничего не заметила, но это лишь доказывало успех противной
стороны.
Резидент, несмотря на протесты измученных двухсуточной облавой
сыскарей, настоял на повальной проверке всего маршрута следования
ревизорского "УАЗа". Осмотреть все: тротуары, окна, подворотни, откуда
можно выстрелить сообщение, канализационные и кабельные колодцы, не
пропуская ни метра. Несколько бригад, замаскировавшись под дорожные,
аварийные, газовые службы, прочесали город. Через четырнадцать часов на
одном из люков нашли ободок из уп-лотнительной резины. Резидент вызвал
инженеров, обычно помогавших решать вопросы технического обеспечения. Они
провели электронную контрслежку, ощупав своими чувствительными приборами
каждый квадратный дециметр указанных им территорий. Когда они обнаружили
микрофоны на окне и в машине, было уже поздно. Восстановив в памяти (а
память у него была профессиональная) все, до последнего слова и вдоха,
разговоры, проведенные во всех прослушиваемых помещениях за последние
двадцать часов, Резидент понял, что Контролер дознался до главного - до
человека в Центре.
Ситуация достигла критического уровня. Упущенный человек, о котором
не было известно решительно ничего, обладал, кроме личных подозрений,
смертельно опасными для дела доказательствами. За несколько часов он
превратился из' досадной помехи в угрожающее катастрофой явление. Не взять
его в ближайшие часы значило проиграть все.
Задача была аховая: словить человека, не зная ни его фамилии, ни
имени, ни внешнего облика, ни его местонахождения, ни даже пола и
возраста. Абсолютная загадка. На основании полного "ничего" искать того,
кого не знаешь! Как в сказке: "пойди туда, не знаю куда, принеси то, не
знаю, что". Но это сказочное "не знаю что" хоть не убегало, а Контролер,
если не дурак (а какой он дурак, когда провернул такую контригру), должен
был улепетывать из этого милого городишки во все ноги, еще и руками
помогал, потому что более опасного места на земле для него быть не могло.
В жерле просыпающегося вулкана безопаснее.
Снова и снова Резидент ломал голову над неразрешимой задачей - как
вычислить в полумиллионном городе человека, не владея ни единым
параметром, необходимым для его опознания? Можно найти ответ в
математическом уравнении
С двумя неизвестными, с тремя, но со всеми? Неизвестна его легенда,
неизвестен его облик, непонятно, каким образом он проник в город и как
собирается уходить. Нет ни одного человека, с которым он в ближайшем
обозримом будущем должен иметь встречу. Пустота внутри безвоздушного
пространства! Безнадега. Нельзя проверить биографии всех жителей и гостей
города! Открыть триста тысяч, если не считать кормящих матерей, детей и
лежащих при смерти стариков, оперативных дел? По три дня на каждое,
сколько это получается? Две с половиной тысячи лет? Многовато! Конечно,
можно было попытаться расспросить ревизоров, но что бы они сказали?
Резидент прекрасно понимал, что, затевая такую игру, Контролер не станет
демонстрировать свою физиономию по любому поводу. Ну выяснится, что он не
женщина, а мужчина неопределенного, от двадцати до пятидесяти лет,
возраста. Что среднего роста, не одноногий, не однорукий. Прекрасно.
Количество дел снизится в три раза, и тогда на повальную проверку
потребуется всего восемьсот лет вместо двух с половиной тысяч начальных.
Серьезный выигрыш!
Резидент попытался объяснить сообщникам свои выводы. Доказать
бессмысленность действий, направленных против ревизоров. Зачем поднимать
лишний шум? Зачем Привлекать внимание, нарываться на новую, более
серьезную проверку? Его не послушали. Не одна его голова свалится на
плаху, не по одной его шее должен будет хряпнуть карающий топор в случае
утечки компрометирующей информации. Когда в доме пожар - пригодны любые
способы его тушения. Бригаду догнали, но, как и предполагал Резидент,
ничего путного из этого не вышло. Ревизоры оказались парни не промах. В
прямом смысле слова. При попытке захвата они положили чуть не полвзвода
боевиков-любителей.
Они не вылезли из "уазика" при виде милицейской машины и гаишника,
машущего им жезлом, как предполагал наспех разработанный план. Они умели
видеть больше, чем обыкновенные водители. Они умели делать выводы.
- Приготовьтесь. Это не милиция, - предупредил охранник, изобразив на
лице виновато-покорное выражение.
- Ваши документы, - заорал издалека липовый патрульный, подбегая
навстречу "уазику". Зачем ему суетиться, зачем орать, если он
представитель власти? Стой себе спокойно и жди, когда к тебе на цирлах
попрыгает очередной нарушитель. И почему у гаишника машина ПМГ? Это разные
ведомства. Неувязочка. Сзади притормозили, остановились три, одна за
другой, легковушки.
Странно: им никто этого не приказывал. Жезлом не махал. Или здесь
такие дисциплинированные водители, что сами напрашиваются на проверку
документов и еще слезно просят пробить дырку за позавчерашнее нарушение.
Из автомобиля, стоящего рядом с патрульным, вылез второй милиционер,
потащил из кармана пистолет. Это уже вовсе занятно. Интересно, почему из
кармана, а не из кобуры? И почему "ТТ"? Этот пистолет давным-давно снят с
вооружения. Или это не милиционеры, а летчики-истребители времен Второй
мировой войны, совершившие вынужденную посадку? Но тогда при чем здесь
бляхи на груди?
- Засада, - спокойно сказал охранник-водитель одними губами и вытащил
оружие.
- Командир, ты чего? У нас все в порядке! - радостно закричал он,
открывая навстречу идущему дверцу.
Одновременно он переключил скорость на заднюю. Милиционер подошел и
растерянно замер - он не знал, что делать дальше. Он должен был только
остановить машину и выманить пассажиров наружу.
- Вот путевочка, вот права, - дружелюбно начал тараторить водитель,
высунувшись из кабины.
Он представлял идеальную, как на стене в тире, мишень.
Слепцу не промахнуться! И второй милиционер не выдержал.
- Вот техпаспорт. Вот. Смотри, - почти к самым глазам гаишника поднес
листки бумаги охранник.
У вставшей сзади машины щелкнули замки дверей.
- Все в порядке? Командир? - и, увидев направленный пистолет,
неожиданным ударом в плечо толкнул гаишника в сторону, под ударивший
выстрел. Пуля вошла милиционеру в позвоночник, чуть ниже лопаток. Он так и
умер, ничего не поняв. Другой рукой, не задирая пистолет, от живота,
охранник сделал два выстрела - в неудачливого стрелка и сидящего на своем
месте водителя.
Боевики из сзади стоящей машины поставили на асфальт ноги.
- А ты говорил, не в порядке. А ты не верил! - злобно сказал
охранник, вжимаясь в сиденье и одновременно вдавливая в пол педаль газа.
"Уазик", стремительно набирая скорость, осаживал назад. Боевики так и
остались стоять наполовину на улице, когда бампер "УАЗа" врезался в
передок "Волги", столкнув машину на несколько метров в сторону, откуда она
приехала.
Не успевшие сделать ни одного выстрела боевики катались по асфальту,
хватая руками сломанные ребра и ноги. А ведь их предупреждали! Сколько раз
в детстве говорили в транспорте: "Вы или выходите, или оставайтесь!
Застревать в дверях опасно - можно расшибиться!"
Развернувшись и проезжая мимо, охранник двумя контрольными выстрелами
нейтрализовал приходящих в себя и пытающихся вытащить оружие раненых
бандитов. Он спешил достать вторую машину, пока находящиеся там не
очухались.
Его план удался наполовину: троих стремящихся вылезти из автомобиля
противников он уничтожил, истратив ровно три патрона. "Одна пуля - один
труп, - учили его на курсах специальной подготовки. - У вас не так много
патронов, чтобы разбрасывать их понапрасну". Он был хорошим учеником и
хорошо усваивал уроки. Два других пассажира машины успели выскочить и
открыли беспорядочную, но очень интенсивную стрельбу. На этих ушло четыре
патрона, но и они успели разнести передок "УАЗа" чуть не в клочья. Теперь
это была не машина - металлолом.
- На выход! - скомандовал охранник. - К лесу. Я последний!
Он оберегал, не позволяя ввязываться в бой, вверенных ему ревизоров.
Он не был героем - он соблюдал должностные инструкции.
Технари не спешили выбраться - у них тоже была инструкция. Своя. Они
спешно запускали самоликвидаторы. В эти мгновения они думали не о смерти,
а о все тех же пенсиях, надбавках, квартирах. Они знали, что, если
случится утечка информации, никаких из перечисленных благ их семьи не
получат. О смерти они не думали. Они понимали, что все кончено. Они знали
правила игры. В третьей машине оказались профессионалы. На две принятые в
грудь и в голову пули они ответили одной, возвращенной в цель. Бегущий
впереди технарь, вскрикнув, упал на землю и уже не поднялся. Второй,
пытаясь ему помочь, был ранен в бедро и руку. От автомобиля длинными
очередями стучал автомат. Охранник, оглядевшись, оценил обстановку и
потянул из кармана гранату. Он твердо знал свои обязанности.
Он успел завалить еще одного противника, прежде чем, увидев новую
подъехавшую машину, выдернул из гранаты чеку. Ревизорская бригада
самоликвидировалась в полном объеме: сначала аппаратура, потом
обслуживающие ее люди. И все же охраннику не повезло. Он допустил
серьезный брак. Он не хотел стрелять в знакомые лица. Он доверился
гранате, а не пистолету, позволявшему проконтролировать свою работу, и
один из обреченных остался жив. Тяжелораненого технаря попытались вернуть
с того света с помощью спешно вызванной реанимационной бригады. Но он,
понимая, чем это будет чревато, только плевал кровью в лица врачей и. рвал
из вен трубки. Он умер и лишнего слова, кроме Матерных проклятий, не
сказал. Дурацкая операция не принесла ничего, кроме трупов, позора и шума.
Дело с немалым трудом замяли: изобразили дорожную аварию, столкнув "уазик"
с идущим на полной .скорости "КрАЗом" - бензовозом. Такой фейерверк
устроили, что, кроме горстки пепла, ничего найти было нельзя. Еще два дня
силами бесполезных в деле легкораненых собирали отстрелянные патроны и
гильзы.
"Уазик" раскатали, дело замяли, но к решению проблемы не приблизились
ни на йоту. Контролер так и остался на свободе, так и остался невидимкой.
Единственный результат всего этого тарарама работал на него - силы, на
которые мог опираться Резидент, за счет убитых и раненых уменьшились чуть
не на пятнадцать человек. И это когда каждый человек на счету, когда
предстояло перекрывать все въезды-выезды из города!
Резидент, не желая никого видеть и выслушивать столь же идиотские,
как и захват ревизоров, планы, заперся в своем кабинете. Он понимал, что
был единственным человеком, способным противостоять Контролеру. Среди всей
этой мелко - и крупномафиозной швали он один был профессионалом. Один.
Другим - Контролер. У них была одна школа, одни учителя, одинаковый стиль
мышления, они играли по единым, известным только им правилам. Они были
похожи, как близнецы, только жизнь развела их по противоположным знакам:
одного - в плюс, другого - в минус. Только он мог понять ходы противника,
попытаться отыскать в его обороне уязвимое место. Помощников у него не
было и быть не могло. В принципе все прочие люди мыслили иначе, не
обязательно хуже, но иначе. Они никогда не смогли бы понять логики
поступков людей, подобных Резиденту и Контролеру.
Так же, как не смогли понять поступок подорвавших себя гранатой
ревизоров. Зачем, если можно было еще бороться, отстреливаться, наконец,
торговаться? Они искали в зависимости от своего интеллекта и воспитания
корыстные или героические мотивы и тем загоняли себя в тупик. Ни выгода,
ни романтизм не могли двигать ими. Ими руководил затверженный, усвоенный
на уровне рефлексов устав и расчетливый, на грани цинизма, реализм. Если
прямой, наиболее рациональный способ решения проблемы требовал лишить
какого-либо человека жизни - он умирал. Если требовал самоубийства самого
агента - тот, не задумываясь, кончал с собой, как это сделали ревизоры.
Это не было ни ужасно, ни печалено - это было выгодно Делу. Это было самое
простое и действенное и потому предпочтительное из всех прочих решение.
Так мыслил Резидент, так мыслил Контролер. В этом особом стиле мышления и
следовало искать точки соприкосновения. Искать выход.
Резидент поставил себя на место Контролера. Что бы сделал в его
положении он? Вернее, что бы он не мог не сделать? Он бы не мог покинуть
поле боя, не подобрав хвосты! Он должен максимально чисто убрать после
себя территорию. Куда там лондонскому дворнику, с него за пропущенную
соринку не спросят, а со спецов, случись такое, голову снимут вместе с
погонами. Это значит, что хотя бы один раз Контролер объявится возле
объекта. Он попробует изъять приемники, промежуточные передатчики, снять
микрофоны. Даже после самоликвидации они представляют улику. В крайнем
случае он попытается узнать, стоят они еще на месте или нет, понять,
насколько близко к нему подобрались преследователи. Конечно, он их не
изымет и не снимет. Он очень осторожен и наверняка учует слежку за версту.
Но придет. В этом Резидент был уверен.
Это рефлекс. Это не объяснимая логикой тяга, ведущая преступника на
место совершенного им преступления. Как лиса, уходящая от погони, метет
свой путь хвостом, так и он будет стараться уничтожить ведущие к нему
следы-улики. Не сегодня, так завтра он пройдет здесь. Его не надо искать,
его надо просто ждать.
Но как среди многих прошедших по улице прохожих найти
одного-единственного неизвестного человека? Как узнать среди тысяч текущих
мимо лиц одно, которое к тому же совершенно неизвестно?
Безнадежное, бессмысленное занятие. Отловить и допросить все эти
тысячи? Утопия. Потянуть за каждым "хвост" слежки? Тысячи "хвостов"? Даже
если за одним человеком пустить одного шпика - таких сил не наберешь.
Но должен же быть выход! Не бесплотный же дух Контролер. Не невидимка
же в самом деле. Должен же он, пройдя здесь, оставить хоть какой-то самый
малый след.
След!
Оставить след...
Следы...
Резидент снова и снова проговаривал зацепившее его слово, вертел его
и так и эдак, пробовал на вкус. След. Что-то было в нем очень тревожное,
приближающее к решению проблемы. След в жизни. След за горизонт. След,
оставленный на земле.
Ну, конечно, следы! Человек ходит по почве, по земле ногами! Он не
птица, он не умеет летать, ему нужна опора, в нее впечатывает он каблуки.
"Топ-топ, топает малыш". Как в песне. Идущий человек всегда оставляет
следы! Это неизбежность, которую не научились избегать даже спецы...
Ноги.
Вот оно, решение!
Резидент вызвал физика. Физик использовался редко. Он давал такие
советы, какие никто, кроме него, дать не мог. Резидент ценил узких
специалистов. Иногда они были незаменимы. Иногда они были ценнее целой
роты боевиков. Он ценил их и потому прикармливал. Не очень жирно, но
методически. Физик работал заведующим кафедрой в местном техническом
университете. Когда-то ему срочно понадобились деньги, и он попал на
крючок. С тех пор он время от времени подрабатывал в неизвестной ему
организации, выполняя не всегда понятную ему работу. Он подозревал, что
работает "на безопасность". Ему так было удобнее.
- Что произойдет, если улицу полить раствором радиоактивной жидкости?
- спросил Резидент.
- Полгорода схватит дозы.
- Это второстепенно. А можно ли будет читать следы ушедшего человека?
- Если концентрация будет достаточной.
- Посчитайте насыщенность раствора и подготовьте двадцать приборов,
способных принимать сигналы с расстояния до двух метров. Сколько на это
потребуется времени?
- Неделя, - ответил физик.
- Пять часов! - объявил Резидент. - За каждую сэкономленную минуту вы
получите один процент от общей суммы, за каждую просроченную минуту мы
снимем полтора процента.
- Это невозможно!
- Это возможно. На этом листе напишите все, что вам нужно...
Приборы были готовы через четыре с половиной часа. Это стоило
Резиденту трети резервного фонда. Но это стоило того!
Поперек всех улиц и переулков, по всем мостовым и тротуарам, где мог
пройти Контролер, был разбрызган радиоактивный раствор. Ширина фонящих
полос была выбрана таким образом, чтобы даже очень широко шагающий человек
ступил на нее дважды. То есть чтобы запачканными оказались обе подошвы
обуви.
Радиация не имела ни цвета, ни запаха, она не была различима для
человека, не имеющего специального прибора. Она никого не могла
насторожить или напугать. Радиация не напоминала клей, грязь или липучку
вроде репейника, но она намертво прилипала к обуви. И, ступив на нее раз,
человек тащил ее дальше, куда бы ни шел. Тысячи невидимых всем, невидимых
Резиденту следов расползлись по городу во все стороны. Где-то на
остановках и перекрестках они кучковались, образуя пищащие радиоактивные
лужи, где-то расходились по одному. Каждый человек, в тот день ступивший
на меченый асфальт, нес легко читаемую информацию об избранном им
маршруте. Их были тысячи, меченных невидимой меткой прохожих. Много, но
уже не первоначальные триста тысяч! Это была уже совсем другая цифра. С
ней можно было работать. Можно было надеяться на какой-то результат.
Конечно, внешние шпики, охранявшие Зону, его не узнали. Они не могли его
узнать, потому что не представляли, кого искать, но это было уже неважно.
Хотел того Контролер или нет, он, переступив невидимую контрольно-следовую
полосу, дал начало следу, который неизбежно должен был вывести к нему. Он
сам, своими собственными ногами вырисовывал стрелку, указывавшую его путь!
Невидимка лишился своего главного преимущества - невидимости!
Дальнейшее было делом техники.
На подходах к вокзалам, аэропортам, на перекрестках магистральных
дорог, на остановках встали "слухачи". Молодые симпатичные парни тащили в
руках над самой землей спортивные сумки и "дипломаты", на поясах у них
болтались плейеры, в ушах торчали наушники. Они не привлекали ничьего
внимания. Нормальные парни. Ходят или стоят на месте, кого-то поджидая,
балдеют, слушая только им известную музыку. Ничего необычного. Необычное
было в "дипломатах" и сумках - чувствительные, настроенные на нужную волну
счетчики Гейгера. К ним через неработающие плейеры тянулись провода
наушников. И слушали парни не очередную модную попсу, хотя и
пританцовывали ногами в такт незвучавшей мелодии, - слушали чужие следы. И
как только в наушниках раздавались щелчки при приближении какого-нибудь
прохожего, они давали условный знак, и вдогонку тому прохожему,
отделившись от недалекой веселой компании или выйдя из ближайшего
магазина, шел опытный "топтун".
Так из огромного высеивалось малое. Множество людей, испачкав
радиацией подошвы, разошлись по делам. Тысячи - по работам и магазинам,
сотни - по домам, десятки отбыли за пределы города. Всего-то десятки.
Если быть совершенно точным - девяносто шесть Человек!
И среди них был Контролер. Резидент рассчитал правильно. Контролер не
мог задерживаться, ему нужно было как можно быстрее покинуть смертельно
опасный город, и, значит, он не мог миновать контролируемых "слухачами"
транспортных развязок. Резидент ждал результатов. Вся информация через
телефонную, радио - и курьерскую связь стягивалась в его кабинет. Пять
диспетчеров, не отводя от столов взглядов, не отрывая от ушей
раскалившихся трубок, вели черновую выбраковку поступающих сообщений,
отбрасывали явную шелуху, уточняли подробности, в конспективной форме
переносили услышанное на бумагу, ставили в зависимости от степени интереса
возле каждого пункта один, два или три восклицательных знака. А если
сомневались - вопрос. Зам. Резидента анализировал уже предварительно
просеянную информацию, сводил листы воедино и подавал на стол шефу.
Решение должен был принимать он. И все равно, несмотря на предварительное
высеивание и обработку, выходящие объемы были огромными. Уследить за
динамикой событий было почти невозможно.
- Номер семь. Блондин. Выше среднего, тридцати-сорока лет. Глаза
карие. Шрам. Фамилия выясняется. Купил билет до Москвы. Возвращается в
город...
- Номер восемьдесят четыре. Шатен. По паспорту Степанов Семен
Иванович...
- Номер пятьдесят три и номер одиннадцать. Встретились с группой
людей...
- Номер... номер... номер...
Из девяноста шести направленных из города следов треть в силу
возраста, комплекции и внешнего облика их хозяев и тому подобных
объективных обстоятельств отпала сразу. Еще треть подозреваемых удалось
проверить на месте, идентифицируя их через родственников, место работы и
другие внушающие доверие каналы. Осталось около тридцати попадающих под
подозрение объектов.
И все же Резидент допустил ошибку - опасаясь, распорядился в первую
очередь проверить аэропорт, поезда дальнего следования, межобластные
автобусы и магистральные дороги. Он пытался захлопнуть каналы, по которым
беглец мог уйти разом и далеко. Но, словно что-то почуявший, Контролер не
воспользовался быстрым транспортом, предпочтя медленную, но верную
скорость черепахи мгновенному, но опасному скачку газели. Кто мог
предположить, что, стремясь возможно поспешнее покинуть подконтрольную
Резиденту зону, он станет забираться в нее еще глубже?
До местного задрипанного и загаженного автовокзала "слухачи"
добрались в последнюю очередь. Не столько в надежде на результат, сколько
для очистки совести туда послали снятого с основного направления человека.
- Быстро смотайся туда и обратно. На все - час! В это время все
прочие лихорадочно разрабатывали двенадцать наиболее перспективных, как им
тогда представлялось, следов.
Но подозреваемые отпадали один за другим. Сыскари тянули пустышки.
Именно тогда тот, посланный наудачу дозиметрист, доложил о следе,
обнаруженном на платформе местного значения. Мало ли какая приехавшая из
деревни бабуля обежала магазины, не поленилась, добралась чуть не через
весь город до подконтрольного района, испачкала подошвы стоптанных бот и,
затоварившись, отбыла обратно до своей любимой деревни. Были более
перспективные участки. Но по мере отбраковки следов Резидент все чаще
возвращался мыслями к автовокзалу. Он затребовал узнать расписание
движения всех автобусов и места их стоянок возле платформ. Сопоставив
точки и время нахождения на платформе грязных следов, он вычислил искомый
автобус и конечный пункт его движения.
Туда, повинуясь какому-то безотчетному подозрению, он послал человека
с плейером. Тот должен был выходить и слушать каждую остановку. Скорое
сообщение сыскаря рвануло бомбой - в той деревне, куда шел автобус, следы
не повели ни к одному дому. Они долго топтались по базарной площади, зашли
в магазин, дощатый туалет и снова вернулись на остановку.
Пассажир местного автобуса ехал в никуда! Далее следы обрывались.
Резидент обложился справочниками, картами, расписаниями и быстро
установил, что через десять часов после приезда в деревню искомого
автобуса с той же остановки уходил другой автобус, направляющийся в
соседнюю область.
Резидент спешно направил несколько поисковых групп в
неподведомственный ему областной центр. Он был почти уверен, что напал на
след, но тем не менее разработку прочих направлений не исключил: мало ли
какие бывают совпадения. Может быть, этот странный пассажир предпочел
такой окольный и долгий путь из соображений экономии. Может, у него
водитель автобуса деверь, который на этом основании взял его без билета.
Может быть, он краевед, или психбольной, или эта деревня дорога ему как
память детства. К чему гадать? Надо ждать сообщений. И сообщение поступило.
Поисковики, проверяя счетчиками вокзалы и аэропорты, наткнулись на
стукающий в уши след. Это был один-единственный след на целый город. Всего
лишь один, так нужный Резиденту след. Один, а не несколько тысяч, как было
в начале операции.
"Слухачи" шли по нему, как собаки-ищейки по хорошо натоптанной
волчьей тропе. Они должны были настигнуть Контролера через час, через
полчаса, через минуту. Но они опять опоздали. Контролер успел переодеться.
Счетчик Гейгера привел к мусорному баку. Сыскари нашли аккуратно
запакованную в бумагу фонящую обувь и одежду. След прервался, но сомнений
не оставалось: не найдется ни одного здравомыслящего человека, способного
вдруг по какой-то непонятной прихоти выбросить в мусор полный комплект еще
вполне приличной одежды. Это мог быть только Контролер. Он был рядом, в
нескольких метрах. Но он был все еще неизвестен.
Наверное, "дома", где все было схвачено. Резидент решился бы на
облаву: закупорил входы и выходы аэровокзала, отсеял подозрительных и тем
или иным способом дознался До правды. Но здесь была не его территория, и
как бы отнеслись органы к захвату среди бела дня целого вокзала, можно
было только гадать. К тому же Контролер, почуяв неладное, мог сбросить
интересующую Резидента посылку или придумать еще какую-нибудь гадость, до
которых он, как показал опыт, был большой выдумщик. Нет, Контролер нужен
был в комплекте с товаром, желательно застигнутым врасплох и очень
желательно не в городе, где трудно контролировать ситуацию в целом и его
действия в частности.
Он нужен был на "необитаемом острове", где, кричи не кричи, ему не
смогли бы помочь ни случайно подвернувшиеся представители органов
правопорядка, ни доброхоты-прохожие, бросившиеся на призыв о помощи. Он
нужен был там, где подведомственные Резиденту люди могли контролировать
ситуацию.
Резидент знал такие места, но он все еще не знал Контролера! И,
значит, чтобы не потерять единственного интересного хозяину гостя, тот
должен был зазвать на вечеринку всю его компанию. Захочет ли эта компания
- вопрос второй.
Резидент определил следующую задачу - вычислить рейс, на котором
может отбыть Контролер, и изолировать его до установления личности вместе
со всеми пассажирами, исключая детей и уж совсем немощных стариков. Первое
было нетрудно: из не очень-то бойкого расписания заштатного, оттертого на
второй план новым аэровокзалом-гигантом аэропорта было ясно, что в
ближайшие часы ожидается только один рейс "кукурузника" местной
авиакомпании. Резидент догадывался, что Контролер не захочет лишнее время
маячить на вокзале, что, следуя старой конспиративной привычке, он
постарается приехать ближе к отлету, в идеале чуть не к трапу. И еще он
понял, что Контролер купит билет именно на этот, местный, совсем не
совпадающий с истинным направлением его движения рейс. Резидент научился
понимать преследуемую жертву, уловил логику его поступков - он всегда
выбирал очень дальнюю, окольную, но на самом деле очень прямую дорогу. На
его месте Резидент поступал бы точно так же. В деле, которым они
занимались, прямо не всегда означало быстро.
Второй пункт программы - изоляция нескольких десятков собирающихся
лететь этим рейсом пассажиров - был много сложнее. Как их изъять из
нормальной жизни и при этом избежать протестов, скандалов, опасного
сопротивления, вмешательства властей? Как нейтрализовать родственников
пропавших? Как убрать случайных свидетелей? Как транспортировать их на тот
самый остров?
Выход был простой и элегантный - позволить пассажирам сесть в
самолет, в который они сесть хотят! Тогда не надо их запугивать, тащить,
отстреливаться от встрянувшей милиции, отмазываться от свидетелей. Они
придут туда, куда надо, по собственной воле, собственными ногами. Они
предъявят билеты, рассядутся по местам и в это мгновение будут изъяты
вместе с самолетом. Товар принят согласно описи, надежно упакован и в
полной целости и сохранности едет, точнее летит, в пункт назначения. Дело
за малым - за самолетом.
Резидент приказал доставить ему пилота, подвизавшегося у местной
мафии на левых полетах на левом же самолете в дальние стойбища для обмена
водки на мясо, шкуры и песцовый мех.
Пилота притащили через двадцать минут в состоянии жесточайшего
алкогольного похмелья. Он еле двигал руками, ногами и совсем не двигал
языком. Он был в переходном от живого человека к трупу состоянии.
- Я даю час на его поправку, - приказал Резидент, - делайте что
хотите, хоть перелейте ему всю кровь, хоть жарьте на огне. Его дальнейшее
здоровье меня не интересует. Мне он нужен только на один день. Через час
доложите результат. Если он умрет в процессе лечения, я с вас не спрошу.
Если , он будет жив, но не сможет держать штурвал самолета, полетите вы.
Все!
Через час пилот, бледный как смерть, слегка покачиваясь на ногах, но
в здравом уме и памяти стоял перед Резидентом.
- Этому - кофе и рюмку коньяка. На сбор - четыре минуты.
В это время неизвестный, проникший на взлетное поле злоумышленник
свинтил несколько очень важных гаек с мотора уже готового к полету "Ана".
Диспетчер срочно вызвал бригаду ремонтников. Рейс был отложен на десять
часов.
В это же время несколько мужчин за бешеные деньги перекупили у
многодетной мамаши, древней старушки и старика посадочные билеты, проведя
их как положено: одни сдали - другие приобрели, через кассу. Свободных
мест в самолете не оставалось.
За пять минут до отправки была проведена подмена пилотов. Вел
переговоры, принимал машину, запрашивал взлет один экипаж, а взлетал уже
другой. Резидент хотел быть уверенным, что самолет полетит туда, куда
нужно. Ему надоели непредвиденные случайности.
Внешне все выглядело досадным недоразумением на летном поле: в
нарушение инструкции, а чего только не может случиться во второстепенном
аэропорту, возле уже загруженного пассажирами "Ана" проезжал
бензозаправщик. И бывает же такое, заглох возле самой кабины, заслонив ее
от диспетчерской. Пока водитель демонстративно крутил ручку, пытаясь
запустить заглохший мотор, два притаившихся в ближайшей лесопосадке
снайпера двумя одновременными выстрелами сняли сидевших на своих местах
пилотов. Никто ничего не заметил, только на стеклах кабины объявились две
аккуратные, с недалеко разбежавшимися в стороны трещинами, дырки. Под
прикрытием бензовоза по специальным складным приставным лестницам в
кабину, предварительно продавив стекла, влезли дублеры. Так они и летели
дальше усиленным - двое живых, двое мертвых пилотов - экипажем. И все
дальнейшие действия летчиков, их сопротивление и разговоры с угонщиками
были не более чем инсценировкой, заранее выстроенной актерской игрой. Их
никто никуда не угонял!
Они летели сами.
Силы милиции, диспетчеров и вспомогательного технического персонала
аэропорта, способные помешать реализации задуманного плана, в этот момент
были отвлечены жестокой дракой, неожиданно возникшей в здании вокзала.
Чуть не десяток человек с ножами и даже одним (впоследствии
оказавшимся стартовым) пистолетом гонялись друг за другом по залам
ожидания и служебным - "Посторонним вход запрещен!" - помещениям, грозя
врагам и случайным защитникам самыми страшными смертями. Кое-как
усмиренные, они раскисли, долго извинялись, вдвое заплатили за причиненный
материальный ущерб и, в заключение, не без участия персонала, распили
мировую, отказавшись писать друг на друга какие-либо заявления. В
общем-то, они оказались неплохими ребятами.
За подробностями ужасной погони, за подсчетом изломанной мебели,
выбитых стекол и нанесенных синяков никто не заметил другого, менее
шумного события: похищения рейсового, бортовой номер 2119, самолета. Сам
разыгранный перед и для пассажиров, а до того многократно отрепетированный
угон самолета прошел без сучка и задоринки. Загрузкой в условленном
аэропорту лжеинкассаторов, у которых мешки были плотно набиты не деньгами,
а старыми газетами, аргументировалась причина угона. В просто захват
Контролер вряд ли поверил бы. А здесь преступникам было во имя чего
рисковать. Куш был солидный.
Обезвредив инкассаторов, бандиты вынужденно вступили в единоборство с
отчаянными, не испугавшимися огнестрельного оружия пассажирами, впрочем,
чуть не на треть такими же заговорщиками, как и они сами. Конечно, все
можно было сделать тише, без "убийств" и кровавых драк, но кто бы поверил
в бескровный угон. Пока кровь не заструится, пока перед глазами случайных
свидетелей не выскочит чужая жизнь из разбитого тела, все происходящее
будет казаться игрой понарошку. По-настоящему впечатляет только смерть.
Это слишком серьезно, чтобы быть мистификацией.
Кроме задач правдоподобия, Резидент, расписывая сценарий угона,
преследовал еще одну стратегическую цель - ему было важно лишить людей
воли к сопротивлению. Он не мог допустить импровизированной, которая могла
кончиться неизвестно чем, драки и потому организовал запрограммированную.
Он шел впереди событий. Он выпустил пар, который еще даже не угрожал котлу
взрывом, но который в потенциале мог его вызвать.
Тот так понравившийся своим героическим поведением нефтяник отлично
сыграл свою роль. Неудивительно, ведь был он не нефтяник, а
профессиональный и вовсе не бездарный, но спившийся, постепенно
опустившийся и впоследствии посаженный на иглу актер. Его привлекали,
когда разыгрываемая роль требовала ведения длительных диалогов и
монологов, когда надо было верить тому, что говоришь. Простые боевики на
таких прокалывались уже после десятой минуты. Они довольно убедительно
умели молчать, умели бросать отдельные, вроде "Господа, обед подан",
реплики, но терялись, когда монолог требовал импровизации или превышал две
страницы машинописного текста. Для этого требовался талант и опыт. И тем,
и другим актер обладал.
Роль ведущего за собой людей, оказывающего сопротивление похитителям
народных ценностей лидера он играл с удовольствием. В этом было что-то
эпическое, шекспировское: вместо сцены - парящий в небе самолет, массовка
- вооруженные бандиты и испуганные Пассажиры, антураж - деньги, набитые в
мешки, и плюс к тому его, почти премьерная, героическая роль.
Актер не задумывался, кому была нужна его роль и в каком спектакле Он
призван играть. Он уже очень давно не задумывался ни над чем. Он жил
мгновением: вначале мгновением игры и потом другим, еще более сладким,
мгновением получения очередной заработанной дозы. Он не был опустившимся
наркоманом: такой никому был бы не нужен. Его старались держать в форме и
даже периодически лечили. Но он был зависим и тем совершенно подчинен
своим хозяевам.
Сегодня он играл заглавную, может быть, более важную по сравнению со
всеми предыдущими роль. Роль Иуды. Пока он убедителен, пока ему внимают
люди - они обречены, они не способны оказать сколько-нибудь действенного
сопротивления, потому что вдохновляющий их лидер - провокатор, доводящий
до сведения захватчиков любой направленный на спасение план действия и тем
сводящий его на нет. Давно известно, если хочешь привести людей в тупик,
не плетись сзади, выбивайся в лидеры, перехватывай знамя, пусть все
остальные воодушевленно топают за тобой, сами не зная куда.
Лидера для нынешних лжезаложников избрал Резидент. Теперь Резидент не
опасался ничего. Он был уверен, что Контролер на борту. Даже если актер
переиграет, даже если "убитые" инкассаторы не выдержат полуторачасовой
неподвижности, даже если Контролер поймет, что его дурят, изменить он уже
ничего не сможет. Западня захлопнута и для надежности поднята в воздух.
В жизни нет суперагентов, способных прыгнуть с летящего самолета без
парашюта и остаться в живых. Но он и не успеет прыгнуть. Ему просто не
позволят. Его перехватят раньше. Несколько пар надежных глаз и среди них
одна пара профессионального психолога внимательно наблюдают действия и
реакции пассажиров. Для того и продолжает актер разыгрывать этот фарс,
чтобы по мельчайшим признакам, по мимике лица, по выражению глаз из толпы,
сидящей в салоне, вычислить одного-единственного интересующего Резидента
зрителя.
Возможно, Резидент не узнает, до чего докопался, какие выводы сделал
Контролер, но тогда об этом не узнает и никто другой. До выяснения истины
живым из этого самолета не выйдет ни один человек. Таковы реалии игры.
Резидент не спешил: время работало на него. Контролер не мог убежать,
он мог только раскрыть свое инкогнито в попытке побега. Что и требовалось.
Теперь нужно было только ждать результата.
Менее всего организатор столь грандиозной операции опасался
вмешательства внешних сил. Он учел и это. В начале, когда план только
оформлялся, эта проблема признавалась одним из самых узких и спорных мест.
Что предпримет администрация, узнав о таинственном угоне вместе с экипажем
и пассажирами рейсового, местного сообщения, самолета? Не поднимет ли
сама, испугавшись такого ЧП, "в ружье" все наличные силы МВД,
безопасности, ГО, спасателей? Не обратится ли за содействием к войскам
местного гарнизона? Не запросит ли помощи Центра? И не докопаются ли они
совместными усилиями до истины?
Нет, не поднимет, не обратится, не запросит. Потому что угона не
будет! Будет самолет, прилетевший с требуемым грузом в нужное время, в
нужное место. А для всех прочих? Для всех прочих случится авиационная
катастрофа. Трагедия в небе. Такое, увы, бывает. Самолеты, они тяжелее
воздуха и поэтому имеют дурную привычку падать вниз. Вот он и упадет.
Нет "Ана". Развалился по кускам над морем. Все погибли. Только
расплывшееся по воде масляное пятно и кое-какие плавающие части корпуса и
смогут найти спасатели. Когда заранее знаешь о предстоящей катастрофе,
можно очень хорошо к ней подготовиться.
Техническую сторону легенды аварии обосновали специалисты. Они
постарались учесть все: конструктивные особенности самолета, степень
изношенности его механизмов и узлов, погодные условия, посещаемость
предполагаемого места аварии судами и самолетами и пр. Пилоту надо было
лишь в точности исполнить рекомендации: занять требуемый эшелон высоты,
попасть в поле зрения нужных локаторов, привлечь внимание случайных
наземных наблюдателей в заранее определенных местах, чуть сбиться с
маршрута при полете над морем и, наконец, сыграть голосом тревогу,
передавая несколько заранее составленных и предназначенных для ушей
диспетчеров фраз, прежде чем спикировать к поверхности воды. И уже после
"аварии", изменив курс на 110 градусов, над самыми волнами тянуться в
условленное место на берегу. И сколько бы потом ни искали водолазы самолет
и останки людей, они ничего не отыщут, потому что ничего нет - люди
спрятаны на небольшом, стоящем на мелководье судне, самолет разобран и
зарыт в укромном месте в землю.
Поиски продлятся еще день или неделю, а потом, в связи с чрезмерными
для имеющегося водолазного снаряжения глубинами (а как же иначе, именно
такая глубина для места аварии и подыскивалась) или из-за неблагоприятных
погодных условий, поисково-спасательные операции будут прекращены. Членам
семей экипажа и пассажиров будет выплачена единовременная материальная
помощь и выдан символический, предназначенный для захоронения прах. Нет
людей, нет розысков, нет проблем. Пассажиры, и среди них Контролер,
окажутся в полной власти Резидента. Он сможет держать их день, два,
неделю, месяц, их никто не хватится, потому что на земле их уже не будет.
О том, отпустить людей впоследствии, когда будет вычислен Контролер, или
найти какой другой выход из двусмысленного положения, Резидент не думал.
Это было не его ума дело. Он решал чистые, как в учебнике по арифметике,
задачи. Реализовывать их, подчищать хвосты предназначалось другим.
В самом деле, не может же отвечать за судьбу человека, вышедшего из
пункта А в пункт Б и протопавшего согласно условиям задачи пятьдесят
километров, ее автор. Может, у того гражданина от таких расстояний ноги до
мяса потрутся, может, его машина собьет или хулиганы до полусмерти
изобьют, что же, автора учебника, заслуженного педагога, любимца детей,
под суд отдавать? Какой же тогда приговор его ожидает за другую задачу,
где десять каменщиков за десять дней чуть не целое здание возвели? Ясно,
что от таких перегрузок они на одиннадцатый день все в страшных муках
перемерли, оставив чуть не по три сироты каждый. Так что - считать это
особо тяжким, преднамеренным, с особо отягчающими обстоятельствами
убийством или красивым теоретическим изыском неглупого математика?
Таким талантливым теоретиком и был Резидент. Он выдумывал задачки и
находил оригинальные способы их решения. Его интересовало, чтобы сошелся
ответ, а какой ценой - не суть важно. Его так учили его учителя. Он ничего
не выдумывал сам.
Однако практика рождала обстоятельства, не позволявшие ему
растягивать операцию на недели. Например, ее затратность. Боевики хотели
за свою работу получать деньги, каждый день хотели есть. Для этого раз в
три дня в дальний поселок ходила машина, которая съедала массу горючего и
командировочных для водителя и экспедитора-грузчика. А еще простаивало (а
команде плати, а дизтопливо доставляй) целое судно. Плюс упущенная выгода
от бесполезного просиживания трех десятков задействованных в операции
людей? Плюс...
- Кончай с Контролером! Сколько можно тянуть? - торопили Резидента
сподвижники. - Эта волынка разорит нас вчистую.
Они были простые, как статьи Уголовного кодекса, эти мафиозники, и не
понимали, что чрезмерная бережливость может быть убыточнее разумного
мотовства. Сэкономленный сегодня червонец запросто может обернуться в
будущем тоже червонцем, но другим, составленным не из рублей, а лет. Цифра
одна - десять, а "сумма" разная! Но боевики, и корабль, и машины не
принадлежали Резиденту, и он вынужден был прислушаться к мнению
сотоварищей. Он вынужден был торопить события, рискуя завалить всю
операцию. Предложение о пытке - никуда не денется, сам все расскажет - он
отбросил сразу. Во-первых, Резидент понимал, что человек, прошедший
учебку, язык лучше проглотит, чем развяжет его. А уж сопротивляться
физической боли он научен. Во-вторых, под костедробильными пальцами
палачей-любителей каждый запертый в трюме пассажир мгновенно признается во
всех смертных грехах, вплоть до собственноручного разрушения Трои в
каком-то там веке до нашей эры. Таким образом вместо одного разом
объявится толпа Контролеров. Столько Резиденту не надо. Он гоняется не за
количеством, а за истиной.
Отказавшись от пыток (чему бандиты несказанно удивились - у них и не
такие молчуны болтали взахлеб), пришлось, идя на компромисс, согласиться
на провокацию.
Это было интересно, это понравилось. Однако, как и подозревал
Резидент, соблазну интеллектуального или физического участия в
сопротивлении творящим насилие угонщикам Контролер не поддался, предпочтя
слиться с общей серой, бестолковой для боя массой пленников. Накинул не
волчью личину, а кудрявую шкуру безобидного ягненка и затесался в общее
стадо. Один серый баран среди массы серых баранов. Поди еще отыщи! Актера,
начинающего подозревать, что его действительно пленили, и находящегося по
этому поводу на грани нервного срыва, из трюма изъяли вместе с двумя
играющими роли пилота и инкассатора подручными статистами. Взамен, в
качестве катализатора, усиливающего в головах бродильные процессы,
заложникам дали прослушать талантливо сымитированную радиопередачу.
Передача прошла с успехом, вызвав живой отклик у слушателей, исключительно
для которых и была предназначена.
Дальше планы Резидента опять зашли в тупик. Заключенные в трюме могли
сидеть и год. Возможные голодные бунты охрана подавит: еще бы им,
здоровым, вооруженным мужикам не справиться с истощенной толпой
подслеповатых от постоянной трюмной темноты заключенных. А дальше что?
Резидент не узнает истины. Контора, встревоженная пропажей целой
ревизорской бригады, пришлет новую; пепел после того случившегося в
результате столкновения "УАЗа" и бензовоза пожара просеют, взвесят,
переберут и черт его знает чего еще не сделают и, обнаружив недостачу
кое-какого оборудования, начнут искать Контролера. Весь район перетряхнут,
каждого жителя перещупают, землю на метр вглубь перекопают, а не
успокоятся. Им гарантия сохранения Тайны важнее трудозатрат и финансовых
потерь. Нет, нужен Контролер, позарез! Черт с ним и с Тайной его, хоть бы
тело заполучить. Пока Контора живого или мертвого его не отыщет, покоя не
будет! А так изобразили бы несчастный случай или, еще лучше, подсыпали его
пепел в общую ревизорскую кучку. Контора бы его опознала, она бы смогла:
она и по составу последнего вздоха может усопшего идентифицировать, а
здесь пепел. Глядишь, дело бы закрыли и продолжилась бы негромкая, но
сытая периферийная жизнь.
Нет, года у Резидента не было и полгода не было. Можно потянуть с
розыском ревизоров недели две-три: пока сформируют другую бригаду, пока
пройдут по цепочке событий, пока проведут эксгумацию... Две точно. Но
больше?
Как же заставить Контролера выказать себя? Как выманить из надежного
убежища обезлички - ломал мозги Резидент. Чем он отличается от других?
Внешностью? Едва ли. Контора не держит выдающихся в смысле роста, веса,
комплекции, красоты и тому подобных отличий работников. Ей интересны
серенькие, с усредненным обликом мышки, которых не различить невооруженным
глазом, не запомнить, не опознать на очной ставке. Еще при наборе в учебку
"шкафов" и смазливых красавцев безжалостно отсеивали. Личных меток вроде
подмышечной татуировки, указывающей группу крови, как была у работников
гестапо, или особых шрамов Контора тоже не ставит. Даже ребра ладоней и
костяшки пальцев не набивает. Далеко смотрит начальство. Так бы сейчас
выстроил пленников в ряд и, как на санпроверке в школе, заставил показать
руки. Вот они, специфические мозольки. Зачем колотил ручкой о стенку?
Признавайся!
Но у Контролера наверняка ручка обыкновенная. В меру рабочая, в меру
интеллигентная, средняя, как и он сам. Подходящая под любую легенду. Чем
еще он может отличаться? Мышлением? Это уж точно. Но в голову к нему не
влезешь, мысли не прочитаешь. А было бы интересно. Очень интересно!
Что еще? Думать! Думать!
Навыки?
Умеет он, бесспорно, много, но если до сих пор сдержался, их не
использовал, то, значит, и впредь поостережется. А почему? Интересный,
кстати, вопрос. Что ему мешает во имя спасения своей жизни применить
пару-тройку спецметодов?
Сохранение Тайны. Это понятно: Тайна - дело святое. Тут не поспоришь.
А почему Тайну трудно сохранить? Потому что вокруг свидетели, потому
что каждое мгновение его наблюдают чьи-то глаза. Как же он может спасти
себя и заодно всех пленников, если впоследствии они же первые из чувства
благодарности его заложат.
Вот это уже ближе! Пытаясь распознать его по действиям, загнали в
наиболее невыгодные для этого условия! Не глупость ли? Контролер никогда
не станет оберегать свою жизнь, если это угрожает разглашением Тайны. Он
предпочтет умереть в полной безвестности, чем быть скомпрометированным
популярностью.
Отсюда есть надежда. Убрать всех подозрительных из трюма, а это,
кроме нескольких мужчин, еще одна очень занятная женщина. Агент, это он
только в правописании мужского рода, а в жизни случается и наоборот.
Расселить по отдельности, предоставить свободу действий. Захочет же он
расширить круг известной ему информации, вызнать, где находится, сколько
человек на судне, есть ли в наличии шлюпки и другие далеко не
второстепенные мелочи. Проведет разведку, а для этого попытается покинуть
каюту-камеру. Тут его можно и схватить.
Хотя нет. Спешить не стоит. Явную слежку он непременно учует, судно -
не улица, в замкнутом пространстве трудно вести скрытое наблюдение без
особой техники и специально обученных людей. Нет, пусть порезвится, войдет
во вкус, поверит в собственные силы. Один случай - это может быть только
случай, везение освободившегося от оков пленника-любителя. Так можно и
ошибиться. Несколько случаев - закономерность. Почерк профессионала. А
чтобы он в первую же попытку не сбежал, надо отвести судно подальше от
берега и еще снять с надувных плотов баллоны автоматического
газозаполнения и заклинить спусковые механизмы шлюпок. Тогда деваться ему
будет некуда. Там, возле шлюпок, плотов и еще на всякий случай возле
трюма, где содержатся пленники, и следует его ждать. Туда особое внимание.
Рано или поздно он объявится.
И Контролер объявился, но совсем не так, как предполагал Резидент.
Тут ход их мыслей не совпал. Контролер не стал разрабатывать версию
побега, не попытался тихо уйти с судна. Он пошел в атаку. Один против
целой банды головорезов. Такого от него никто ожидать не мог. Он решился
на отчаянную, казалось бы, самоубийственную борьбу. Он не продирался к
спасительным шлюпкам, он прорывался к телам противника! Он пришел туда,
где его не ждали.
Первый труп воспринял досадным недоразумением даже Резидент. Он не
ожидал ни самой атаки, ни столь оперативных, уже во вторую ночь, действий
Контролера. Во второй труп он не поверил, хотя все было очень натурально:
перепил человек, отрыгнул неловко и утонул в собственных нечистотах. Не
такая уж редкая смерть для пьющих.
Происшествие со случайным убийством и последующим самострелом лишило
его иллюзий. Он не мог поверить в три подряд случайности, когда рядом
находился человек Конторы. Контора и случай - трудносопоставимые понятия.
Там, где появляются ее люди, рок сдает свои позиции.
К сожалению, боевики осознать этого не могли. Командиры честили почем
зря покойных нарушителей дисциплины, проверяли условия содержания оружия,
гоняли заслуженных боевиков, как сопливых новобранцев. Резидент только
усмехался про себя. Наивные дуралеи. Понапихали полные карманы пистолетов
и думают, стали суперменами. Да им хоть по гаубице вручи, так и останутся
фраерами, играющими в казаки-разбойники. Как будто бой выигрывается руками
и засунутыми в них стреляющими железками. Первый раз столкнулись с
настоящим противником и даже не смогли узнать его в лицо! Протрите глазки!
Он передавит их поодиночке, как котят, а они будут продолжать ожидать
начала битвы. А битва давно начата и уже вчистую проиграна.
Резидент собрал командиров и попытался еще раз в доступной для них
форме объяснить ситуацию. Командиры, выслушивая, как им казалось,
незаслуженную, с привкусом барства нотацию, морщились и всем своим видом
демонстрировали, что сами с усами, не первый год за рукоятки пистолетов
держатся. Последовавшие после беседы вопросы - "А как же наручники?",
"Можно ли три раза выбраться из каюты и не быть замеченным?" и т. п. -
убедили Резидента в их непробиваемой тупости.
Продемонстрировать бы им, на их же безмозглых башках, пару боевых, на
поражение, приемов, рассказать про Контору - по-другому бы оценили его
слова. Но нельзя, не положено им знать то, что не положено.
- Не убедил я вас, - подвел итог Резидент. - Жаль.
- Да ладно вам. Если есть кто, поймаем мы его. Если, конечно, есть!
- Надеюсь, завтрашний труп прояснит ваши мозги! Оставшись один,
Резидент успокоился. Нет худа без добра. По крайней мере теперь была
стопроцентная уверенность, что объект на судне. Погибли боевики? Бог с
ними! Такого добра не жаль. Жизни всех их, вместе взятых, не перевешивают
одной, Контролера. Если для раскрытия инкогнито беглеца понадобится еще
десять смертей, Резидент согласится на двадцать. Не удастся в ближайшие
недели дезинформировать Контору - все это пушечное мясо ни его самого, ни
себя не защитит, хоть в танки их посажай. Не жизней бандитов жалко -
упущенного времени.
Резидент еще раз в памяти перебрал всех сидящих по каютам пленников.
Оценил их внешний вид, линию поведения, потенциальные возможности.
Наиболее подозрительными были двое. Ночью он поставил в засады наиболее
дисциплинированных и здравомыслящих бойцов. Но смерть пришла из других
кают.
Бандиты, наблюдая качающийся, бьющийся о борт головой труп, впали в
истерику: пять смертей подряд при отсутствии видимого противника были не
для их нервов! Командиры загнали настаивавших на немедленной эвакуации
бойцов в кают-компанию и нашли Резидента.
- Что делать? - спросили они.
Резидент разложил на столе схему палуб и внутренних помещений.
Ночью судно не спало. На мачтах, на кран-балках были посажены и
замаскированы наблюдатели. На палубе установили три накануне привезенные
видеокамеры. В коридорах, возле специально пробитых из кают "глазков",
притаились боевики. В пяти кабельтовых от судна поставили на якорь шлюпку,
там было два человека с приборами ночного видения, которые должны были
отслеживать борта. Резидент сел в зашторенной рубке, возле телевизионных
мониторов. Теперь оставалось лишь ждать, когда Контролер выйдет на охоту.
Лишь бы он не сделал перерыва.
Контролер не сделал перерыва. Контролер вышел. Со шлюпки доложили:
"Из иллюминатора по правому борту вылез человек".
Резидент взглянул на схему. Вот уж чего он не ожидал! Обитатель
семнадцатой каюты - Контролер? Этот сломавшийся, ходящий под себя
засранец? Контролер? Ничем себя не проявивший, принимающий издевательства
как неизбежность? Зажмуривающий при ударе глаза? Контролер? Зажмуривающий
глаза... Ничем себя не проявивший... Принимающий издевательства...
Середнячок.
Тюфяк.
Мямля. Вот именно! Серая мышка на сером фоне. Идеальный портрет
невидимки. Идеальный портрет Контролера. Он, профессионал, должен был
понять это раньше! За размазанным по матрацу дерьмом противника не
разглядел! Резидент с досады чуть не грохнул по столу переносной
радиостанцией. Но не грохнул. Раз и навсегда его отучили выражать эмоции
публично. Единственное, что он позволил себе сделать, - это жирным крестом
перечеркнуть на схеме каюту ь 17. Работа была закончена. Контролер был
известен.
Контролер еще успел пройти по палубе, успел обездвижить облюбованного
им для шестого убийства боевика, успел вытащить его на палубу. Он не
подозревал, что каждый его шаг отслеживается. Он крался, затаивался, не
зная, как комично это выглядит на экране монитора. Он унижал себя
соблюдением уже ненужной конспирации.
- Свет, - распорядился Резидент. - К захвату.
Шестой смерти не состоялось!
***
Резидент говорил час. Это была странная беседа, где один, свободно
двигаясь по камере, беспрестанно болтал, другой, валяясь, спеленутый по
рукам и ногам, на холодном полу, молчал, ни единого раза не раскрыв рта.
Это была нормальная, беседа победителя и побежденного. Он не задавал
вопросов, он спокойно излагал суть дела, и это спокойное перечисление
событий было безнадежней отчаянной перестрелки одинокого лучника с
превосходящими силами вооруженного автоматическим оружием противника.
Он говорил не для меня. Я ему, исключая некоторые мелочи, был уже
неинтересен. Он говорил с равным себе, гарантирующим сохранение Тайны
зрителем. Кто еще мог понять степень его профессионального триумфа, как не
подобный ему? Боевики? Но они не догадывались о сотой доли того, что
доподлинно знали мы. С ними было неинтересно. Только игроки равного класса
могут по достоинству оценить перипетии сыгранной партии. Шахматиста поймет
только шахматист, а не любитель игры в подкидного дурачка. Он вел беседу
так, как хотел он. Он завоевал такое право, решив абсолютно неразрешимую
задачу. Он таки пошел туда, не знаю куда, и нашел то, о внешнем облике
чего не догадывался. Прямо былинный богатырь какой-то! Алеша Попович!
Жаль, что мне досталась роль снятого с дерева Соловья-Разбойника.
- Может, ты подозреваешь, что я блефую? - спрашивал Резидент. - Тогда
это странно. Какие еще нужны аргументы? Я вот он. Ты вот он. Ты знаешь,
что я Резидент, я знаю, что ты Контролер. Операция провалена, ее
участники, включая руководителя, раскрыты. Чего еще надо? Игра в
кошки-мышки завершена. Кошка съела мышь? - Тут он бил в точку. Если судить
не по приключениям, а по итогу, то порученная мне работа завалена вчистую.
Он знает меня в лицо, говорит со мной - вот лучшее тому доказательство.
Все прочее - детали операции, других ее участников он вычислил еще раньше.
Единственной оставшейся загадкой был я сам. И он ее разрешил. Неизвестных
ему событий и тайн не осталось. Вот только дискетка...
- Может, поговорим по-свойски? - предложил Резидент.
Мне чертовски надоело изображать молчаливого, безразличного ко всему
дундука. Терять мне, похоже, нечего. Проиграть больше, чем я проиграл,
невозможно. Какой кодекс я нарушу, решившись на диалог со своим врагом?
Чести? У Конторы нет чести и нет кодекса, кроме обязательного к исполнению
приказа вышестоящего начальства. Начальство же отсюда за тридевять земель.
Вряд ли мне придется писать объяснительные по поводу несанкционированного
раскрытия своего инкогнито. Выпустить меня отсюда живым они уже не смогут.
Это ясно. С этим надо смириться. Это нужно принять как должное. Я не знаю
случая, когда в подобных обстоятельствах раскрытого противника оставляли
бы в живых. Стоит ли в таком случае напрягаться, изображать ничего не
понимающего, ничего не признающего слепоглухонемого олигофрена? Унижать
свое человеческое и профессиональное достоинство?
Пожалуй, нет. Хоть напоследок побыть тем, кто я есть на самом деле.
Без легенд, без чужих фамилий и биографий, без несвойственной мне мимики и
привычек, без каждоминутного контроля за собственными языком и движениями.
Естественным, таким, каков есть. Великий соблазн для человека, вечно
зажатого в тесных рамках какой-либо заданной обстоятельствами роли.
Наверное, я соглашусь. Ведь я уже практически покойник, а покойнику
все равно. Он уже не принадлежит Конторе, а только господу богу. Это
последние мои дни или часы. Могу я их прожить, согласуясь не с уставом, а
со своими желаниями, тем более что своей откровенностью я уже никого не
подведу? Я уже и так всех, кого возможно, подвел предыдущими действиями.
Куда уж дальше?
- Ремни вы, конечно, не развяжете? - на всякий случай спросил я,
заранее догадываясь об ответе.
- Конечно, нет. Сам понимаешь, нам тебе свободу действий давать
нельзя. Мы еще не нашли то, что нас интересует. Нам тебя еще перетряхивать
до самых кишок. Так что потерпи, если можешь.
- Хоть матрац подстелите.
- Подстелим.
Я догадывался, что произойдет дальше. Я понимал, для чего нужна была
вся эта болтовня. Пока шеф трепался, на самом деле зорко наблюдая за
пленником (чужим глазам это дело не доверил, только своим), подчиненные в
спешном порядке оборудовали "разделочную". Все, что я мог предпринять, я
мог предпринять только немедленно. Потом будет поздно.
Я пошевелил кистями. Связали профессионально, без изъянов. Ногу
примотали к ноге и, согнув, привязали через спину к шее. Руки, сведя за
спиной локти, приторочили к телу. Сопротивление было исключено. Ни пнуть,
ни толкнуть противника было невозможно. Мумия. Муха, закрученная в кокон
паучьей паутины! Единственное, на что я был способен в этом положении, это
жалобно жужжать, ожидая, когда паук вонзит свое жало в мое сердце.
- Дискетку, конечно, не отдашь? - на всякий случай спросил Резидент.
- Так нету. Давеча в море потерял, - с легким сердцем соврал я.
Дискетки действительно не было. Еще до первого выхода на дело я
надежно припрятал ее в своей каюте.
- А если станем искать? - не ради угрозы, просто предупреждая о
скорых действиях, сказал Резидент. Я пожал плечами. Мол, что будет, то
будет - готов отвечать за свою безалаберность, приведшую к утрате ценного
имущества.
Как они будут искать, я знал. Вначале по нитке распустят одежду,
потом ощупают, заглянут во все естественного происхождения тайники, потом
потащат на рентгеновский аппарат. Хотя нет, не потащат. Откуда ему здесь,
на судне, взяться? А потащат меня, сердечного, прямиком в анатомичку,
положат на обитый оцинкованным железом стол и начнут резать на тонюсенькие
кусочки, каждый такой кусочек протирая, словно тесто, между пальцев. Вдруг
я вшил посылку под кожу? Такие приемы известны. Но я этого уже не увижу и,
честно говоря, от того не расстроюсь. Поганое зрелище, особенно когда это
касается не чужого, а собственного горячо любимого и дорогого организма.
Может, мне лучше самому отыскать вожделенную посылку? К чему людей
утруждать? У меня одних кишок, которые тоже придется
перебирать-перещупывать, - чуть не восемь метров! Замаешься! И, главное,
все равно ничего не найдут. Может, облегчить жизнь им и себе? Или только
себе? Тогда...
Я еще раз пошевелил пальцами. Пожалуй, шанс есть. Хорошо, что палачи
не требовали от своих пленников соблюдения санитарно-гигиенических норм:
чистить зубы перед сном, мыть уши и руки, подстригать ногти и тому
подобное. В пионерском лагере, с его жестокими правилами, я был бы
обречен, а здесь, где порядки более либеральные, возможно, потеряно не
все. Я попробовал подушечками пальцев ногти. За это время они порядком
подросли и превратились в не самый слабый инструмент. Не ножницы, конечно,
но выбирать не приходится.
Выворачивая кисти, я нащупал веревку, удерживающую мои ноги в
закинутом назад положении. Это была сплетенная из отдельных волокон
сизалька. Отлично! Выщипывая отдельные нити, я стал не столько подрезать,
сколько истирать их встречным движением ногтей. Все равно что пилить
чугунную гирю маникюрной пилкой. Скоро я почувствовал, как мои ногти от
чрезмерных нагрузок отслаиваются от пальцев. Лишь бы кровь не пошла. Ее
капли можно легко заметить на полу. А боль - это дело привычное, ее я
перетерплю.
И все это время, пока ногти мои незаметными для постороннего глаза
движениями пилили веревку, я вынужденно поддерживал "легкую" беседу с
Резидентом. Молчать мне было нельзя. Молчание - признак заговора или по
меньшей мере напряженности. Разговаривай о чем угодно: о подробностях
проваленной операции, о несбывшихся планах, о погоде, о женщинах, о
достоинствах "Спартака" или "Торпедо"... Только не закрывай рот. Говори!
- А если бы я не появился в тот день на меченых улицах? - задавал
вопрос я.
- Тогда бы мы... - предполагал Резидент.
Тогда я...
- А мы...
Великосветский треп, чушь собачья. Но этот разговор нужен был обеим
болтающим сторонам.
Резидент поддерживал беседу, потому что знал: неодолимо только
молчание. Говорящий человек неизбежно увязает в водопаде собственных слов,
утрачивает бдительность и может, сам не желая того, натолкнуть собеседника
на опасную догадку. Кроме того, говорящий человек труднее расстается с
жизнью. Молчун встает под дула взведенных винтовок легче. Совершенно
понятная цепочка. Говорю - значит, мыслю, мыслю - значит, существую,
существую - значит, надеюсь. Говорю - значит, надеюсь? Наверное, так.
Когда жертва перестает общаться с палачом, это означает, что выбор
состоялся, что больше ни на что надеяться нельзя. Такого человека можно
только убить. Как информатор он бесполезен.
И оттого Резидент говорил.
И говорил я. Потому что надеялся. Потому что ногти мои пилили,
истирали, рвали волокна лишавшего меня свободы каната. Я сделал уже треть
работы и знал, что осилю и оставшуюся. Чего бы мне это ни стоило! У меня
был очень серьезный стимул.
Нет, я не думал о спасении. Я мечтал о большем. О смерти! Об
избавлении от предстоящих мне мук. Что жизнь? Бывают ситуации, когда она
становится самым страшным, непереносимым наказанием, когда счастье
ассоциируется не с ее продолжением, а с ее немедленным завершением. Я это
доподлинно знаю. Я сидел на пыточных креслах. Случалось. Приглашали! И
даже я, подготовленный морально, знающий, как сопротивляться боли, молил
судьбу о вечном забытьи как о великой радости. Очень мне хотелось
облобызаться со старушкой с косой. Желанна она была мне в эти моменты
больше, чем прыщавому юнкеру великосветская шлюшка. Повторять такие опыты
мне не хочется. Боже упаси! Между просто смертью и смертью от мук я
избираю первое. За то и борюсь!
Когда канат поддался, беседа иссякла.
- Ладно, - сказал я, - тебя интересует дискетка? Резидент кивнул.
- Если я буду молчать, последует "разделочная"? Со всеми вытекающими
и выползающими последствиями? Резидент снова согласно кивнул.
- И искать дискетку вы будете, естественно, без наркоза?
- Конечно, - подтвердил Резидент. - Ты же сам все знаешь. Я понимаю -
боль не заставит тебя распустить язык, но мои молодцы в это никогда не
поверят.
- Если дискетка находится, на что я могу рассчитывать? - попробовал
торговаться я.
Если бы я был не из Конторы, Резидент наобещал бы мне золотые горы,
на тех горах золотую же дачу-избушку с золотой женой в придачу. Но я был
Контролер, и он ответил честно:
- На приятную смерть.
Это было много. Это было чертовски много! Хорошая еда, горячая ванна,
приличная одежда и легкий укол в вену. Барство на границе с вечной
чернотой.
- Есть другие варианты. Но сам понимаешь... Я отрицательно мотнул
головой. Другие варианты меня не устраивали. Мне было довольно блаженной
смерти.
- Дискетка на палубе в районе кормы. Могу показать. Резидент
внимательно смотрел на меня. Он раздумывал. Он не спешил верить. Почему я
так быстро согласился? Чего добиваюсь? Он перебирал версии, выискивая
скрытую опасность.
Опасности не было. Сделать я ничего не мог. С другой стороны, у него
не было выхода: сомневайся не сомневайся, он вынужден был принять мои
условия. Без передачи. Показываю сам.
- Смотри, а то позабуду, - зло подшучивая, торопил его я.
Резидент вызвал охрану.
Пять командиров вошли в помещение и развернули кусок брезента. Это
еще зачем? Я не замерз. Брезент расстелили, меня, словно чурбак, уложили в
центр и, подняв за край, понесли. Ясно. Резидент страхуется, боится, что я
сброшу ценный груз по дороге. А так, что бы из меня ни выпало, все
окажется в брезенте. Предусмотрительно!
- Эгей, ровней несите. Без тряски. А то у меня морская болезнь
сделается, - злобил я своих носильщиков. Они отвечали мне ненавидящими
взглядами. Понятно, будь их воля, они бы меня на куски разорвали за
погибших товарищей, за свои пережитые в эти дни и ночи страхи. Жаль, но
ничего не выйдет. На куски меня будут рвать другие, специально обученные
люди. Не достанусь я вам, ребята.
- Вы что, в ногу шагать не умеете? В армии не служили. По слабоумию?
Для успеха задуманного плана мне нужна была их ненависть.
Вышли на удивительно пустынную палубу. Похоже, для манипуляций со
мной Резидент привлекал только командиров. Рядовой состав заботливо
оберегали от излишней информации. Странно было увидеть судно при дневном
свете. Ночью все выглядело по-другому. Не так безнадежно.
- Куда?
- На корму.
Возле фальшборта я велел остановиться.
- Тпру, пристяжные! Кладите меня на спину, - скомандовал я.
- Ты лучше говори, где? - взвились носильщики.
- Что-то у меня с головой. Какая-то забывчивость, когда кричат, -
пожаловался я наблюдающему за происходящим Резиденту. - Когда молчат -
помню, а когда кричат... Может, меня в медпункт?
Я юродствовал, максимально используя возможности момента. Я
издевался, пока они не могли позволить себе заткнуть мне рот короткой
зуботычиной.
- Положите его, - распорядился Резидент. Меня уронили спиной на
палубу.
- Вот спасибо, ребятки, что покатали. А овса вам вон тот дядя задаст.
Заслужили...
Ближний боевик незаметно, но очень болезненно ткнул меня в бок носком
ботинка. Разогрелись ребятки, кипят как самовары на углях.
- Пусть этот, - показал я головой, - залезет вон под тот рундук.
Резидент приказывающе кивнул.
Один из бандитов встал на колени и полез руками под приваренный
стойками к палубе какой-то вроде пожарного ящик.
- Где?
- Глубже. Глубже.
Ему мешал выпирающий из ящика крюк арматуры.
- Еще дальше.
Плавным рывком я оборвал последнюю сохранившуюся нить каната. Мои
ноги были свободны. Секунду я помедлил, приготовляя мышцы к действию. Я
сжимал себя, словно гигантскую пружину.
- Еще глубже. Еще. Сейчас помогу!..
Совершенно неожиданно для всех окружающих я, рывком распрямив ноги,
мощнейшим ударом толкнул стоявшего на карачках боевика в торчащий зад. Он
ничего не мог сделать. У него не было опоры, его руки были вытянуты вдоль
палубы, его колени проскальзывали по гладкому металлу. Он упал вперед, и в
голову ему с хрустом вошел арматурный крюк. Он так и остался стоять на
коленях с руками, засунутыми под рундук.
Все вздрогнули. Все смотрели на дергающееся на пруте тело. Облик
такой мгновенной и неестественной смерти был ужасен.
Именно на эту секунду я и рассчитывал. Именно эта секунда была мне
нужна. Не оглядывая результаты своей работы - пусть другие, кому она
назначена, любуются, - я прыжком со спины вперед встал на ноги, попутно
сильным ударом головы в челюсть послав в нокаут еще одного стоящего на
моей дороге боевика. Краем глаза я увидел, как напрягся, приготовился к
обороне Резидент. Зря, его жизнь мне была не нужна. Мне была нужна моя
смерть. Одним быстрым прыжком я достиг фальшборта, другим рыбкой
перепрыгнул через него. Ледяная вода ударила в лицо, но это меня не
волновало. Я не купаться собирался. Если я правильно рассчитал и верно
сыграл свою роль, обозленные боевики за мной не прыгнут. Не захотят они
бултыхаться в холодной воде, спасая такую первостатейную сволочь. Приказ
Резидента нарушить рискнут, а не полезут. Достал я их!
Что и требовалось.
Я погружался все глубже, стараясь загребать связанными ногами под
корпус судна, где найти меня было сложнее. И еще угасающим сознанием я
очень сожалел, что не запущен мотор. Работающий винт, если под него удачно
подста-виться, в мгновение ока изрубил бы меня в лапшу. На достаточной,
как мне представилось, глубине я разом выдохнул, выдавил из себя весь
воздух. Сотни пузырьков забурлили вокруг меня. Это уплывал мой последний
вздох. Это, весело искрясь и переливаясь, уходила моя жизнь.
И еще в этот последний момент своего существования я успел удивиться,
что этих пузырьков так много. На троих бы хватило!
Больше я ни о чем не думал. Я умер.
***
Пришел я в себя в судовом медпункте.
- Как чувствует себя покойник? - спросил "доктор". Судя по внешнему
виду, это был не архангел Гавриил. С такими рожами в раю не держат.
Значит, умереть мне не удалось. Как же они умудрились меня спасти? По всем
прикидкам, им не должно было хватить времени.
Растерянность, препирательство, поиск, подъем тела - минимум десять
минут.
Зашел Резидент.
- Очухался? - спросил он.
Я отвернулся. Думал ангельские лики узреть, а вижу все тех же
персонажей.
- Очень жаль, что ты держишь меня за дурака. Обидно! Ты что, думал,
что я позволю тебе утонуть? Позволю покинуть наш благословенный корабль
по-английски? Ошибаешься. Здесь жизнью и смертью заведую я. У нас
дисциплина.
Теперь юродствовал он. Я слушал.
- Ты думал, я не подстраховался на всякий случай? Наивно...
Пузырьки! - вспомнил я. Он заранее послал аквалангиста. Он был готов
к моей выходке. Наверное, я теряю квалификацию, если мои ходы стало так
легко просчитать.
- Да, аквалангист и еще утопленная на дне сетка. Нам достаточно было
включить кран-балку. Даже шлюпку опускать не пришлось.
Расстрою тебя еще больше - анатомического театра не будет. Я выкупил
твою посылку. За рубль!
Значит, нашли! И тут я тоже проиграл.
- Признаюсь, поработать пришлось порядком. Свою каюту ты не признаешь
- осталось голое железо. Ни коек, ни шкафов, ни отделки. Вот к чему
приводит упрямство. Испоганили помещение.
Я терпел. Теперь праздник громыхал по его улице.
- Вообще дело закончено и подшито в папку. Информация уйти не успела.
Контролер в наличии. Остальное - дело техники. Осталось утрясти маленькую
проблемку. Последний честный ответ на честно заданный вопрос. И на этом
все. Пароль дискетки?
Я категорически мотнул головой.
- Это последнее слово?
Я молчал.
- Тогда все. Считай, отмучился.
Он был нормальным парнем, Резидент. Он не желал доставлять мне лишних
страданий. Он избавлял меня от анатомички.
Резидент вызвал подручных.
- В расход, - коротко сказал он. - И не затягивайте. Охрану,
наручники не снимать до самого конца. Выполняйте.
Прощай, Контролер. Извини за доставленное неудобство. Я бы завершил
все лично, но не могу, народ требует жертв. Обидел ты их очень. Не имею
возможности отказать. Не поймут. Так что потерпи. Немного осталось. Ведите.
Меня вывели на палубу. Судно стояло возле берега. Похоже, чтобы не
отвлекать лишних сил на мою персональную охрану, мне, откачав, вкатили
дозу наркотиков. Интересно, сколько времени я валялся в отключке? Хотя
какое значение имеет время для человека, у которого оно практически
закончилось. Прошлое не в счет, когда отсутствует будущее.
- Давай шагай, - толкнули меня в спину охранники. Несмотря на мои
застегнутые за спиной наручниками руки, пальцы они держали на курках.
Запугал я их. Жаль, не до смерти.
Непонятно, зачем они ведут меня на берег. Отчего не шлепнули на
судне? Не хотят тащиться с тяжелым телом по шатким сходням? Предпочитают,
чтобы жертва ходила сама, своими ножками?
- Направо, - скомандовали провожатые. Мы завернули за небольшой
выступ берега. Теперь понятно. С десяток боевиков, лениво покуривая и
переговариваясь, ожидали меня. Решили отыграться, потешиться напоследок.
Не отпускают детские хулиганские привычки бить всем скопом одного
беззащитного человека?
- Все, сука, готовься. За ребят наших... - угрожающе прошипел один,
проверив, однако, на всякий случай запоры на моих руках.
Рыцари печального образа. Благородные мстители. Мать их!
- Только, мужики, не сразу в полную силу, чтобы всем досталось, -
крикнул кто-то из толпы. Били меня долго и с удовольствием. Каждый желал
достать меня ногой или кулаком лично. Так сказать, присоединиться к обряду
мести. Все это создавало ужасную сутолоку. Драчуны мешали друг другу,
наступали на ноги, толкались локтями и оттого злобились еще пуще.
- А ну - дай я! А ну - расступись! - орали они. Будь их меньше,
эффективность ударов была бы куда выше. Я, словно мячик, летал от кулака к
кулаку, но по-настоящему травмирующих ударов получил не больше десятка.
Мне своротили скулу, рассекли бровь, разодрали плечо и спину, кажется,
сломали ребро. Со стороны я, наверное, представлял ужасное зрелище - весь
в крови и лохмотьях разорванной одежды. Случись мне иметь дело с
профессионалом, он убил бы меня одним ударом. Не пришлось бы так
мучиться...
Все, устал. Пора отключаться.
Я упал, поджал ноги к животу и "потерял сознание".
Не без удовольствия они попинали меня еще минут пять.
- Эй, мужики, кончайте. Мне его еще расстреливать, - кричал кто-то,
отталкивая вошедших в раж драчунов. Все-таки Резидент требовал
контрольного выстрела. Ему нужны были гарантии.
Меня окатили водой, поставили на ноги.
- Все, амба! Шагай!
Заплетаясь ногами, прихрамывая, я поплелся к месту казни. Недалеко -
шагов двести.
Вволю натешившиеся боевики расходились, потирая ушибленные о мои
кости пальцы. Они уже не видели во мне угрозы. Расшибленный, еле
удерживающийся на ногах кусок мяса, на что он еще годен, кроме как быть
положенным на сковородку. Отбивная, одним словом. Охранять и довершать
дело со мной остались трое.
- Быстрее, быстрее, - торопили они. Я взошел на небольшое возвышение.
Впереди был довольно крутой склон оврага, сзади море. Прямо
кинематографический для такого дела пейзаж. Сцена расстрела главного
героя. Дубль первый, и единственный.
- Остановись там.
Я встал.
Может, отпрыгнуть, побежать, мгновенно подумал я, но тут же отказался
от этой мысли. Мучить себя напоследок, бежать израненными ногами,
сотрясать отбитые внутренности? Бессмысленно! Они достанут меня из трех
стволов через десяток метров, а до кустов добрых пятьдесят.
Боевики тянули, о чем-то препираясь.
- Ну вас к дьяволу! Я не полезу. На черта надо!
- Наручники не мои. Они все в мозгах будут, а мне с ними возиться, -
возмущался самый молодой, - или сейчас снимайте, или пусть пропадают.
Значит, стрелять будут в затылок - понял я. Чистоплюи! Наручники
оттереть им противно. Башку пулей разнести не противно, а тряпкой
повозить... Мозги мои им не нравятся. Так оставьте их хозяину. Мне они в
отличие от вас вовсе даже не противны!
- Да ладно, черт с ним, отстегните ему наручники. Куда ему бежать? Он
на ногах еле стоит, - согласился старший. - Чего спорить. Тут делов-то на
две минуты.
Я напрягся. Обстоятельства резко изменились - мне освобождали руки!
Мои пока еще остающиеся на месте мозги быстро просчитали расстояния. До
кустов было сорок пять, а не пятьдесят метров. Существенная поправка.
Четыре - до боевика с карабином (тоже оплошность, на расстрел лучше
автомат брать). Пять - до другого. Что у него? "Макаров"? Эта хлопушка
меня не пугает. Прицельность у него, как у слепого глазомер.
Молодой подошел ко мне, расстегнул наручники. Играя на расслабление
противника, я, пошатнувшись, упал на колени, с трудом поднялся. Я слаб,
для меня каждый шаг - мучение, у меня переломаны все кости. Я безопасен.
Меня можно даже не стрелять, я и так умру через пяток минут. Такое я
должен был производить впечатление.
- Сдвинься, - приказал молодой, взводя "ТТ".
Это с готовностью. Такие перестановки мне только на руку.
Холодный ствол уперся в затылок. Через секунду должен был раздаться
выстрел, уносящий мою жизнь. Всего через секунду... Нет, через целую
секунду! Для таких, как я, это много. Чертовски много в ситуациях, где
поставлена на кон жизнь. Он еще должен собраться, должен напрячь руку,
нажать (это тоже действие, требующее дополнительных мгновений) курок.
Главное - не опоздать.
Когда фаланга его указательного пальца вдавила спусковую собачку,
моего затылка под дулом уже не было. Пуля и горящий порох выбили мне
дорожку на макушке, но не больше. Волосы не башка - отрастут новые.
Мгновенным ударом локтя в солнечное сплетение я вывел боевика из строя. Он
охнул, мешком осел мне на подставленные плечи. Именно этот прием давал мне
шанс на сохранение жизни. Во всех других случаях я был бы покойником уже
через секунду. Я получил надежную защиту, бесплатный, из чужой плоти и
крови, бронежилет. Длинными прыжками я побежал вниз по склону. От
перегрузки страшной болью отозвались внутренности, ноги и все тело. Но
когда дело идет о спасении жизни, на такие мелочи внимания не обращают.
Быстрей, еще быстрей!
Бандиты на секунду растерялись. Но именно на ту, которая решала исход
побега. Им надо было броситься мне вслед. Они были налегке - я с ношей на
спине, и они, конечно, догнали бы меня. Но у них в руках было оружие. Они
не были психологически готовы к рукопашной. Они предполагали стрелять, а
не скакать по склону словно зайцы. И в мгновение моего прыжка они
автоматически вскинули стволы. Но они не могли стрелять. Им было некуда
стрелять. Я отсутствовал. Перед дулами была спина их товарища.
Пока они соображали, пока выискивали мишень для своих пуль, я в
спринтерском рывке успел одолеть расстояние, давшее мне приличную фору.
Теперь так легко, как вначале, они догнать меня не могли. У меня в запасе
было несколько метров.
Следующим их чувством после растерянности был испуг.
Они вдруг поняли, что смертник может уйти, что расстрел не состоится,
что они ответят за его потерю своими головами. И они стали стрелять.
Вначале по ногам. Но попасть по мелькающим пяткам из неавтоматического
оружия очень Сложно, а до кустов уже оставалось не более десяти метров.
Они испугались еще больше. "Уйдет!" И, наплевав на своего напарника, стали
стрелять в корпус. Они были неплохими стрелками, я услышал, как несколько
пуль ткнулись в спину моего в прямом смысле слова телохранителя. Я с
трудом устоял на ногах. Один из боевиков, не выдержав, бросился за мной
вдогонку. Еще одно запоздалое, равное глупости действие. Теперь он,
болтаясь туда-сюда в рамке прицела, мешал третьему вооруженному карабином
охраннику. А ведь тот, удачно попав, мог достать меня через тело убитого.
Убойной силы карабина достаточно, чтобы с близкого расстояния прострелить
насквозь двух человек. Возле кустов я сбросил мертвый, уже мешающий мне
"бронежилет" и, свалившись на бок, откатился в сторону, на ходу сгребая в
охапку какой-то лесной сор: сучки, шишки, мелкие камни.
Сейчас мне было важно обмануть, сбить со следа преследователей. Они
ожидают, что я как можно быстрее и, значит, как можно прямее буду убегать
от них. Так диктует инстинкт самосохранения: самая быстрая траектория
спасения есть прямая линия. Но я не поступлю так, я никогда, не поступаю
согласно диктату инстинктов, мои инстинкты подчинены и подконтрольны
сознанию. Как и любому человеку, за которым бегут и в которого стреляют,
мне страшно, но не настолько, чтобы из-за этого страха терять жизнь.
Бросая по ходу первоначального движения шишки и камни, я, согнувшись,
стараясь не производить излишнего шума, уходил все более в сторону. Слыша
шум, видя вздрагивающие ветки кустов, бандиты палили туда, где меня уже не
было. И чем больше они стреляли, тем больше дергались ветки, тем больше им
казалось, что они видят беглеца. К пистолетным и карабинным добавились
разнобойные выстрелы других подоспевших на помощь боевиков. Пальба шла,
как будто наступала стрелковая дивизия. Но меня под теми пулями не было.
Я, выпрямляясь и наращивая ход, бежал совсем в другую сторону. Мне выпала
удача. Мне подарили жизнь!
Это хорошо, что боевики такими брезгливыми ребятами оказались.
Правда, одного из них чистоплотность уже не Волнует, за нежелание мыть
грязные наручники он заплатил очень дорогой ценой - жизнью. Хорошо, что
его так воспитала мама, а то лежать бы мне сейчас в траве с простреленной
навылет головой. Правильно воспитала. Спасибо ей!
Я шел ровным быстрым шагом, поочередно огибая деревья то с правой, то
с левой стороны, чтобы не сбиться с юго-западного направления. Выстрелов я
уже не слышал, но зато чувствовал все усиливающуюся боль во всем теле. Это
значит, действие адреналина, впрыснутого в момент побега в мою кровь,
заканчивалось. Я отходил от кратковременной анестезии.
Правая нога - коленная чашечка, левая - сухожилие голени, сильно
кровит рана на плече, ребро, почка с левой стороны, левая же скула, шишки,
синяки, кровоподтеки - не в счет, - проводил я на ходу
экспресс-диагностику. Близкое знакомство с фасонами полутора десятков пар
мужской обуви даром не прошло. Но все же это лучше, чем если бы мне не
удался побег и уже ничего бы не болело.
Темп движения стремительно падал. Мне даже пришлось остановиться. Я
отдышался и прокашлялся, сплевывая на траву кровь. Открытые раны я залепил
свежесорванными листьями подорожника. Лишь бы кровь не шла - лечить будем
потом.
Я шел час, два, пять. Я не догадывался, что в это время Резидент,
свернув стихийную погоню, сел за карту...
Ночь мне далась чрезвычайно тяжело. Я не мог отдохнуть по причине
почти полного отсутствия на мне одежды. Пропитанные кровью лохмотья не в
счет. Они не грели. Я не мог идти, где и как хотел. Я слишком ослаб, чтобы
разумно выбирать дорогу. Я плелся не столько для того, чтобы куда-то идти,
сколько для того, чтобы не замерзнуть. Я проваливался. в невидимые в
темноте ямы, натыкался на торчащие на дороге сучки.
К утру я обликом и сутью напоминал измочаленную половую тряпку,
желающую одного - чтобы ее перестали возить по полу и оставили в покое,
повесив сушиться на какой-нибудь ближний сосновый сук.
Я уже не мог идти. Я уже не мог осмыслить свои действия, но был
вынужден находить наиболее безопасную дорогу. "Лучше бы меня пристрелили,
- порой думал я, - милосерднее было бы".
Морально я сломался. Вместо того чтобы избирать труднопроходимые,
скрывающие меня от посторонних глаз буреломы, я все чаще сворачивал на
более легкую и более открытую местность. Наконец, презрев всякую
опасность, я спустился к руслу ручья. Там вода вымыла, вычистила в трудно
проходимом лесу столбовую дорогу, идти по которой после чащобы было одно
удовольствие. Я брел прямо по воде, иногда отдыхая и согревая ноги на
прибрежных камнях. По моим прикидкам, я отмахал в общей сложности
пятьдесят километров. А предстояло пройти раз в десять больше. В ближайшие
поселки бандиты наверняка разослали своих наблюдателей. Я не был уверен,
что осилю такой путь. Но твердо знал, что лучше очень некрасиво умру в
дороге, чем эффектно на кинематографическом холме возле моря. Вперед, пока
есть силы. Следующую ночь я переждал в неглубокой яме, доверху засыпанной
прошлогодней сухой листвой. Я даже умудрился уснуть на несколько часов.
Днем, подкрепляя свои истощенные силы, я поел, наловив в устье ручья
улиток и лягушек. Конечно, я предпочел бы обильно растущую вокруг ягоду,
но ее энергетическая ценность была равна нулю. Ягода даже не покрывает
калорий, затраченных на ее сбор. Мне нужно было мясо, а лягушатиной оно
будет или говядиной - не суть важно. Меня интересовали калории, а не
внешний облик и вкус еды.
Постепенно я приходил в себя. Раны затягивались, боль притуплялась. Я
обживался в лесу. С помощью сухого мха и камыша я утеплил одежду. Из
раздвоенной заостренной ветки я сделал примитивное, вроде рогатины,
оружие. Я не без оптимизма смотрел в будущее. Меж тем мое несчастье
поджидало меня в нескольких километрах впереди.
Резидент не стал, уподобляясь гончей собаке, бегать за мной вслед. Он
привык опережать события. Изучив карту, он определил шесть наиболее
вероятных точек, которые я не смогу миновать. Он правильно учел топографию
и мое физическое и моральное состояние. Вряд ли, избитый и усталый, я
пошел бы по пути наибольшего сопротивления. Штурмовать отвесные скальные
стенки, болота и чащобы мне было не по силам. Мой путь наиболее вероятно
мог пролегать по долинам рек и седловинам сопок. Там он и поставил засады,
соединив их свободно перемещающимися разъездами.
Это я, надрывая жилы, пер напролом сквозь лесные дебри, а боевики, с
комфортом доставленные автомобилями к месту засад, вели почти курортную
жизнь - спали, ели да по сторонам смотрели, ожидая, когда непутевый беглец
сам выйдет под светлы очи поджидающих его ловцов.
Я и вышел.
По задумке Резидента, жертва даже не должна была узнать, что попала в
заранее расставленные сети. Никаких "Стой! Кто идет?" или "Руки вверх!" не
предусматривалось. Он был научен горьким опытом, чтобы желать меня
заполучить живым. Такого приказа не было. Был другой - всякий, кто меня
первым увидит, должен без раздумья и ни в коем случае не приближаясь более
чем на десять метров всадить мне в голову пулю. И весь сказ. Все
остальное: попытки пленения, рукопашные разборки и тому подобная
самодеятельность - расценивалось как неисполнение приказа, даже в случае
последующего успеха. Ротозей, упустивший возможность вогнать пулю в лоб
беглецу, рисковал получить пулю в собственную недальновидную башку. Только
так!
Я был обречен и, топая по галечному дну ручья, не догадывался, что от
смерти, рассматривающей мой висок в перекрестье прицела, меня отделяют
лишь восемьдесят метров. Боевики честно выполнили приказ. Они не
окрикивали меня, не пытались брать в полон. Они меня убивали.
Выстрел!
И пуля отправилась в недолгое путешествие от дула винтовки к моей
глупой голове. Спасибо случайной ветке, вставшей в начале траектории
выстрела. Она отклонила смертельный свинец на доли миллиметра, но именно
эти доли сохранили мою жизнь. Пуля, отбросив меня назад, прошила мягкие
ткани плеча.
Боевики, выскочив из засады, бросились навстречу убитой жертве. Снова
все тот же любительский подход - торопятся рассмотреть результат своей
работы, прут на рожон. Будь у меня пистолет, все бы они легли здесь на
тихом бережку безымянного ручья. Спец еще на дальних подходах сделал бы на
всякий случай три-четыре контрольных выстрела, нашпиговав поверженного
противника дополнительными граммами свинца. А то, бывает, покойники
оживают в самый неподходящий момент.
Правда, эти выгаданные у смерти мгновения меня не спасали. Сейчас они
убедятся, что я жив, и доделают свою работу дополнительными выстрелами в
упор. Используя единственный призрачный шанс, отсрочивающий роковые
выстрелы, я притворился мертвым. В падении специально перевернулся на
живот, чтобы лицо мое оказалось погруженным в воду. Это убеждает, это
доказывает, что человек умер. Вдыхал я самым краешком рта в момент, когда
лицо мое приподнимала мелкая речная волна.
Изображая труп, я ждал точки контрольного выстрела. Я был уверен, что
он прозвучит. Вот сейчас! В эту или следующую секунду! Тяжелое это дело -
ждать затылком выстрела и не пытаться спастись бегством, не позволить себе
даже малое шевеление.
Но они не выстрелили. С патронами у них, что ли, напряженка?
Подойдя, бандиты за шиворот потащили меня к берегу. Мой труп им
зачем-то был нужен. Вот здесь, на сухой травке, когда они станут меня
переворачивать, я дам бой. Бой я, конечно, не выиграю, но одного из них за
собой прихвачу. Скучно мне путешествовать по реке забвения в одиночку.
- Тяжелый, гад, - возмущались боевики, выволакивая меня на землю.
- Мертвяки, они всегда такие... Я приготовился к действию, но
опоздал! Случайный сук, воткнувшийся мне в закрытое веко, заставил меня
вздрогнуть. Увы! На неожиданную боль, например, на впившуюся в зад иголку
реагирует даже спящий на гвоздях йог.
- Да он жив! - вскрикнули бандиты, отскочили на несколько метров,
щелкнули затворами и курками оружия. Сейчас они и выстрелят.
- Эй, ребятки, вы чего? - услышали все спокойный голос.
На другой стороне ручья, на полянке, по-портновски сложив ноги,
сидел, просыпая сквозь пальцы табак в сложенную углом бумажку, старик. На
коленях у него лежала потрепанная "тозовка" - мелкашка, в ногах валялся
вещевой мешок.
- Ты откуда, дед?
- От папы с мамой. А вы чего мужика мучите?
- Это, дедуля, преступник. Бандит. Он жену свою зарезал. Ступай,
давай, отсюда.
- А, тогда понятно. Тогда конечно, - согласился старик. - А почему
милиции нет?
- Мы и есть милиция. Уйди, дед, от греха.
- А чего ж вы это так не по-божески? Без суда, без этих, как их,
адвокатов?
Боевики переглянулись. Въедливый дед попался, так просто не отстанет.
Видно, надоело ему бирюком в тайге сидеть. По живому слову истосковался.
Общения жаждет. Старший боевик незаметно кивнул глазами. Другой, отойдя в
сторону, отправился к ручью, ненароком заводя на деда дуло карабина.
- Тут, дедуля, понимаешь, дело такое секретное. Я сейчас подойду,
расскажу.
- Ты бы, паря, не шел, а оттуда рассказывал. У меня с ушами в порядке.
- Ах ты, сука! - выругался боевик, вскидывая карабин.
Выстрелить он не успел. Каким-то неуловимым движением дед поднял
винтовку. По сравнению с карабином "тозовка" хлопнула глухо, еле слышно,
как-то по-игрушечному.
Боевик выронил оружие, схватился руками за лицо. Маленькая
пятимиллиметровая пуля вошла ему точно в глаз.
Дед-то, видать, был охотником. Привык белок в зрачок бить, чтобы
шкуру не попортить. И этому не попортил - целехонький боевик. Только
мертвый.
Оставшиеся бандиты мгновенно вскинули оружие. Одного - ударом ноги в
пах и другой в подбородок - обезвредил я. Второй смог по достоинству
оценить меткость случайно встреченного охотника. Он сыпанул очередью из
автомата под ноги старику. Чуток промахнулся, видно, поторопился. В свою
очередь тот, даже не шелохнувшись под ударами камешков, выбитых из земли,
послал одну пулю, но куда надо. Боевик увидел вспышку выстрела и больше не
увидел ничего, потому что глаз не может видеть пули, прошедшей сквозь него.
Все. Два выстрела. Три трупа.
- Ну, ты даешь, дед, - восхитился я, потянувшись рукой к выроненному
убитым боевиком автомату. Прозвучал выстрел. Автомат, отброшенный ударом
пули, отлетел на полметра.
- Не балуй! - предупредил дед.
- Ты чего? Ты ж меня только что спас! - удивился я.
- А это ничего не значит. Сегодня спас, завтра не спас. Кто ты такой,
я не знаю. Может, ты и впрямь жинку порешил. Мне что ты, что они - все
едины. Ты вона как лихо того парня вздул. Он и охнуть не успел. Ты вот
что, паря, отойди, за ради Христа, шагов на десять.
Я повиновался. Как стреляет дедок, я видел. Изображать мишень для его
очередных спортивно-прикладных упражнений мне не хотелось.
- Вот так. А теперича видишь ту березку? Вот и подойди к ней, не
поленись. Ближе, еще ближе. Теперь прикоснись. Чай, не грязная.
"Что он задумал?" - недоумевал я. Если пристрелить, зачем гоняет по
поляне? Если отпустить, зачем угрожает дулом винтовки? Неоднозначный дед
какой-то... - дальше-то что?
- А дальше, мил человек, обхвати березу вокруг руками и ногами.
Сделал? Теперича руки засунь под коленки. Не падаешь, нет? Вот и ладно. И
ползи теперь по стволу вниз, скоко можешь. Понял?
Ай да дедок! Это ж надо, что учудил! Таким приемом японцы еще во
время третьего года войны пленных рассаживали. Веревки экономили. Заставят
обхватить ствол, навалятся сверху, так, чтобы человек, сползая вниз, ногой
ногу заклинил, руки под ремень запустят или свяжут - и вся недолга. Век
будешь сидеть, не поднимешься. Не могут ноги из такого положения без
помощи рук распрямиться, не могут тело поднять. И главное, чем больше так
сидишь, тем больше они затекают. Самураи таким образом целые рощи
обсаживали. Стволов не видно - одни фигуры солдат плененной стороны. Ни
заборов не надо, ни колючей проволоки.
Правда, в моем случае есть один маленький изъян - - присаживаюсь я
сам, на плечи мне никто не давит. Можно попытаться приостановиться на
половине, тогда остается возможность выдернуть ноги вбок.
- Ниже. Ниже давай! - командовал старик, зорко наблюдая за моими
действиями.
- Не могу. Некуда, - отвечал я, изображая чуть не до кряхтения
усердие.
- А ты постарайся, мил человек. Напрягись.
- Все, - категорически заявил я.
- Все? - не поверил дед.
- Да некуда дальше! Хочешь - проверь.
- Это ладно. Это проверим, - согласился дед. Но подходить ко мне не
стал. Так проверил. Вскинул свой винтарь, да и ба-бах по стволу над самой
моей головой. Пуля, сдирая волосы и кожу, влепилась в дерево. Даже не в
миллиметре (не было того миллиметра) выше моей макушки! Я инстинктивно
осел.
- А говорил некуда, - довольно сообщил дед и дослал в патронник новый
патрон.
- Я все понял, дед. Все понял! - закричал я, пригибаясь под следующим
выстрелом.
Трудно иметь дело с любителем. Ведь снесет башку ненароком!
- Вот теперь ладно, - заключил старик. Перейдя через ручей, обогнул
березку и еще раз на всякий случай нажал мне на плечи сверху. Кисти моих
рук он связал шнурком, выдернутым из ботинка убитого. - Я таким макаром
япошек еще на Хасане на столбы рассаживал. Они и научили, - хвастался дед.
- Ты пока посиди. А потом мы побалакаем.
Дед сходил за хворостом, развел костерок, вскипятил на нем воду в
пол-литровой засаженной кружке и, заварив, стал гонять чаи, поглядывая на
меня да подсушивая промоченные в ручье портянки.
- Ты чей будешь-то?
Подумал я соврать, рассказать очередную байку-легенду, да плюнул: с
двойным дном дедок, не понравится ему выдуманная наспех история - останусь
здесь до окончания века, пока меня либо подручные Резидента не обнаружат,
либо муравьи заживо не съедят. Лучше ближе к правде.
Рассказал я деду всю свою историю, кроме, конечно, конторских тайн. А
что поделать, если этот занюханный таежный охотник покрепче других спецов
оказался. Такой все по глазам читает... через мушку прицела.
***
С дедом мы поладили. Похоронив убитых - "не по-божески так-то зверью
на растерзание оставлять", - мы ушли на его заимку. Трофейное оружие нес
я, снаряжение и магазины - дед.
"Доверять доверяй, но приглядывать не забывай", - так определил дед
свое отношение к окружающему миру. Жил он, судя по внешнему облику заимки
и царящему там порядку, основательно. Каждая вещь была под рукой, каждая
знала свое место.
Его таежная эпопея началась еще в пятидесятом. Отвоевав на малой
дальневосточной и потом еще два полных года на большой войне, он, не
боящийся ни бога, ни черта, по недоумству перенес фронтовые привычки в
гражданскую жизнь. Он думал, страшнее массированного минометного обстрела
страхов быть не может. Мирная эйфория быстро подвела его под казенный
монастырь. Вначале на него раза два-три капнуло начальство, а потом он в
бога, в матушку и в министра внутренних дел вложил молоденького - сопли на
пуговицах блестят - лейтенантика-особиста. На многочисленные ордена и
медали не посмотрели - кого тогда можно , было удивить этим железом, - и
молодому капитану впаяли срок. В зоне капитану не понравилось. В первые же
недели своего лагерного летосчисления капитан повел с местными буграми
долгий схоластический спор на тему высокой моды. Он утверждал, что
добротная, генеральского сукна шинелька в чем-то элегантнее рваной
засаленной телогрейки. Урки настаивали на обратном. Местные оппоненты
выставили в качестве дополнительного аргумента два сломанных капитанских
ребра. Он - россыпь их передних зубов.
Бугры приговорили неуемного капитана к досрочному избавлению от
лагерных мук.
Так на одном маленьком капитане сошлось два, один другого строже,
приговора. Ему оставалось только бежать. На очередном молевом сплаве
бревен он очень удачно упал в воду и "утонул" на глазах многочисленных
заключенных и охраны, раздавленный тяжелыми сосновыми стволами. Отдышав
под бревнами через специально заготовленную трубочку почти час, утопленник
всплыл. Его, конечно, искали. Но искали вниз по течению, а он ушел вверх.
Он учел ошибку своих предшественников, стремившихся к югу, туда, где
теплее, где стучит колесами железная дорога и где всех и ловили.
Капитан пошел на север. Там он случайно встретил живущего отшельником
охотника-промысловика. Тот не только не передал его в руки ближайшему
милицейскому патрулю, что само по себе удивительно, но и принял как
равного. Совместными усилиями под избушкой они вырыли схрон, куда беглец
прятался, если к охотнику наведывались власти. Раза два захаживали
разыскивающие беглецов-зеков гэпэушники, но найти они ничего не могли,
потому что их натасканные на человечину собаки отказывались подходить к
избе, пропахшей медвежьим духом. На этот случай охотник держал ручного
медведя. Так они жили, совместными усилиями добывая прокорм, шесть лет.
Охотник оказался тоже не охотником, а беглым, но лет на десять раньше,
заключенным, в прошлом жандармским унтером. Откуда он раздобыл документы,
бывший жандарм не распространялся. Когда он умер, документы по наследству
достались беглому капитану, который собрал пожитки и отъехал еще на тысячу
верст дальше. Тогда-то он и "подрос" чуть не на двадцать лет. Но сильно
это в глаза не бросалось. Таежная жизнь не молодила, отпущенная по грудь
борода и усы способны состарить и подростка.
Пропустив все амнистии, новоиспеченный охотник к людям не вышел и так
и жил своим уставом, наведываясь изредка в ближние поселки сдавать шкуры и
прикупать патронов и соли. Его, кроме дней выборов, не беспокоили. Вплоть
до сегодняшнего дня.
Так единым узелком судьба связала работника государственной системы
безопасности и беглого, живущего по чужому, доставшемуся ему от царского
жандарма, паспорту, зека. Чего только на этом свете не случается. Диву
даться можно!
Два дня дед, не отходя, отпаивал, обмазывал меня травяными настоями.
На третий я решил возвращаться. Я не мог поступить иначе. Там был
Резидент, там была дискета. Мне не с чем было являться пред светлы очи
начальства. Что бы я рассказал, особенно после гибели ревизоров? Резидент
не Дурак, найдет способ навешать на меня всех возможных и невозможных
собак, хоть на мертвого, хоть на живого. На мертвого предпочтительнее.
Реабилитировать меня могла только дискета. Я мог либо ее добыть, либо
погибнуть. Без середины. Другого выхода из этого леса для меня не было.
Выбросив кровавые лохмотья, я экипировался в снятую с убитых боевиков
одежду и обувь. Моральная сторона трупного мародерства меня волновала
мало. Что мне заботиться о душе, когда надо сохранить в целости ноги. На
хромых ногах и душа спотыкается. Мне бы живым выбраться, а грехи я
как-нибудь замолю после. Тем более это не самый тяжелый из всех, что я
совершил за свою жизнь. Было бы кому замаливать, а там разберемся.
Дед подозрительно наблюдал за моими сборами.
- Чудак человек, днями еле ноги унес и опять башку в капкан суешь. А
как захлопнется? Чего не живется спокойно?
- Дела, дед. Дела, - односложно отвечал я.
- Важнее жизни дел нет.
Ну дедок, прямо афоризмами чешет! Наконец я решился подобраться к
главному, давно терзавшему меня вопросу.
- Дело, поди, горячее будет... - закинул я хитрую удочку. Но такого
матерого окуня, каким был старик, моя дохлая наживка не заинтересовала.
Возраст не тот, на что попало клевать. Такого и бреднем не ухватишь, а я
удочками размахался.
- Говорю, кулачками дело не обойдется.
- Ну? - спросил дед.
- Оружие даешь? - плюнул я на соблюдение дипломатического этикета.
- Чего не дать, бери. Вона они за заимкой в овраге валяются, -
подозрительно легко согласился дед.
- А патроны?
- А патроны не дам. Мало ли ты в кого ими пулять удумаешь. Чужая душа
- потемки.
- Ну, ты даешь, дед! Ты же сам видел - в кого. Сам двух убил! -
возмутился я.
- Те, кого я убил, меня первого стрельнуть хотели. А тех, что ты
рассказываешь, я не видал. Ты сегодня их постреляешь, а завтра скажешь:
"Погорячился".
Вредный дедок, возразить бы ему в три этажа на такие слова, да
нельзя, спаситель все-таки.
Обогнув заимку, я спустился в овраг, вытащил из морской травы
карабин. Он хоть и без зарядов, но уважение внушает. А патроны - дело
наживное.
- Ну, все, дедок. Не поминай лихом, - начал прощаться я.
- Погодь-ка, - прервал меня старик и, ворча себе что-то под нос,
полез за печь.
Неужто за патронами? Не выдержал все-таки. Не взял на себя грех
отправлять безоружного человека на автоматы. Давно бы так. А то изображает
из себя пацифиста-надомника. Слышал я его проповеди, знаю, как он
противника от оружия отвращает. Не откажешь, если ближе чем на семьсот
метров стоишь.
Дед нагреб три полные горсти патронов. Я, благодарно заглядывая ему в
лицо, подался вперед, но он, не обращая на меня внимания, рассовал патроны
в карманы.
- С тобой пойду. Сам гляну. А то вы молодые, горячие, сперва на курок
жмете, а потом фамилию спрашиваете.
- А патроны-то?
- Там дам, - отрезал старик.
Вышли мы часа на три позже, чем я планировал. Дед спешки не терпел -
собирался основательно, как будто жить в другое место переезжал.
- Ты хоть автомат возьми, - попробовал убедить его я.
- На что он мне? Я к своей винтовке глаз пристрелямши.
Тоже верно, оружие привычку любит. Новое оно, может, потехничнее,
поэффективнее будет, но с заковыркой, о которой можно узнать слишком
поздно.
"Пока пятьдесят обойм не отстрелял, ствол в дело не бери", -
рекомендовали в учебке инструкторы по огневой подготовке.
Спецы оружие к руке годами притирают. С женщиной столько не милуются,
как с этими железяками. Еще бы, от них впрямую жизнь зависит. Каждая
стрелковая единица имеет свои характеристики, особенности, свой, если
хотите, отличающийся от прочих характер, свой норов. У этого пистолета
спуск плавный, долгий, у этого - тугой и быстрый, здесь отдача влево
забирает, здесь - вверх дергает. Не учел такую мелочь - и летит пуля в
молоко вместо угрожающего тебе смертью противника. Так что не так уж и не
прав дед, предпочитая свою древнюю, проверенную в деле "тозовку" новейшей
системы автомату. Тот свой десяток пуль отмолотит за секунду - и хоть не
рассветай, а куда они попадут - еще большущий вопрос. А мелкашка успеет
один выстрел сделать, но куда надо.
Я и сам бы с удовольствием этот ширпотреб не брал, если бы мог из
чего другого выбирать. Дорога назад представилась на удивление легкой и
короткой. Мы не плутали, не шарахались по бурелому, не продирались сквозь
ветки, не проваливались в овраги и болота, а шли по хорошо натоптанным
тропам прямо к искомой цели. Воскресная парковая прогулка в сравнении с
моим недавним таежным походом.
При приближении к морскому побережью я стал раздумывать о том, как
нейтрализовать энтузиазм своего лесного спасителя. Он был профессиональным
охотником, но не разведчиком. Он знал повадки самых свирепых таежных
хищников, но даже не догадывался, на что способен человек. ' Любая его
ошибка могла стоить головы нам обоим. Он сделал свое дело: сохранил мне
жизнь, подлечил, самой короткой дорогой привел к объекту. Оставалось лишь
выцыганить у него горсть-другую патронов. Больше помочь мне он не мог,
потому что не должен был знать моих дальнейших планов. Он и так за эти дни
услышал более чем достаточно. Еще самая малость - и масса опасных сведений
могла превысить критическую точку, после которой опекаемый Конторой
больной обычно не выздоравливает. Я был признателен своему
ангелу-хранителю и не хотел отвечать на добро параграфом служебной
инструкции.
Самое сложное, что я не мог объяснить дедушке всю опасность его
настырности. Это тоже было бы разглашением большой Тайны. Не всей, но
вполне достаточной для печального исхода.
- Послушай, дедуля, - пытался выбраться я из щекотливого положения. -
Подмога скоро подоспеет. Наверняка подоспеет. Моя задача - удерживать силы
противника в поле зрения до подхода основных сил. Если ты хочешь помочь в
добром деле - отследи тылы. Я не умею смотреть одновременно вперед и
назад. Перекрой подходящие дороги и тропы. Если по ним кто-нибудь пройдет,
сообщи мне. Это спасет меня и хорошее дело. - Господи, какую пионерскую
ахинею мне приходится иногда нести! Словно в игре "Зарница" участвую. Как
перекрыть одному человеку несколько троп сразу? Как сообщить? Возле меня
телефона нет. Хорошо, если бы дедок внял моим увещеваниям, поторчал в
засаде пару дней и, естественно, ничего не обнаружив, отбыл обратно в свою
заимку. Ну есть же у него здравый смысл. Не прибегать же мне в самом деле
к крайним мерам.
Не знаю, слова, интонации или выражение моих глаз убедили старого
охотника, но он согласно кивнул и, забросив мелкашку за спину, отправился
к ближним кустам.
- Эй, а патроны-то? - недоуменно воскликнул я. Дедок вернулся и
отсчитал мне пять зарядов. Вот зануда!
- Старик, мне не хватит этого даже на три минуты боя! - возмутился я.
- А зачем тебе стрелять? Тебе наблюдать надо, подмогу ждать, -
справедливо возразил дедуля. - Так что пять штук даже лишку.
- А если что случится?
- А если что случится, стрельни, я услышу. Приду, остальные дам.
Прибил бы деда на месте, кабы не должок в виде безвозмездно
подаренной мне жизни.
- Будь, дед!
- Буду, сынок!
НП я оборудовал прямо на берегу под поваленной вершиной к воде елью.
Ее ствол и ветки создавали надежную тень, скрывающую меня от посторонних
взглядов и в то же время не препятствующую наблюдению. Лицо и руки, чтобы
они не отсвечивали в солнечных бликах и еще чтобы их не жрал гнус, я густо
намазал землей. Хлестать себя по щекам, отмахиваясь от докучливых
кровососов, я не мог. Любое движение на фоне неподвижности привлекает
внимание. На несколько ближайших часов мне предстояло замереть, слившись с
близким неживым окружением - вот ствол, вот камень-валун, вот и измазанный
землей и вдавившийся в землю я. Все одинаково неподвижные и молчаливые.
Одним словом, неодушевленная природа. Ландшафт.
Уже в первые часы наблюдения я заподозрил неладное: людей на судне и
возле него явно поубавилось, но, главное, не было признаков, указывающих
на наличие Резидента. Никто не бегал получать дополнительные указания,
никто не носил начальству обеды. Мелкие командиры прибавили в суете и в
голосе - верный признак, что более высокое начальство отбыло. И вообще
жизнь текла как-то вяло и неинтересно.
Неужели Резидент вместе с боевиками рыщет по тайге в поисках
сбежавшего пленника? Вряд ли, скорее всего он отбыл в город, готовить
встречу неизбежной, как ночь, конторской проверке. Центр действия сейчас
смещается туда. Здесь подбираются уже ничего не могущие изменить остатки.
Значит, там ему и быть. Резидент не плетется в хвосте событий, он имеет
привычку забегать вперед. Но если он там, зачем я здесь?
Дождаться ночи и уходить в город - принял я единственно возможное
решение. Бог знает, сколько суток мне придется топать ножками по тайге в
обход бандитских кордонов. Тупо сидеть в засаде там, где уже никого не
может быть. Мелюзга, вроде наблюдаемых мною бравых боевиков, не в счет.
Эти могут быть интересны только районному отделу милиции. Не дело шарахать
из пушки по воробьям, тратя заряды, предназначенные людоеду-медведю. Но
сразу уйти мне не удалось. К вечеру к самым сходням, разбрызгивая гальку,
подкатила машина. Из нее выскочили несколько вооруженных и чрезвычайно
возбужденных боевиков, поднялись на судно. Им навстречу вышла охрана. На
палубе возник импровизированный митинг. Боевики кричали, прерывая друг
друга, махали оружием, указывая в сторону берега.
Похоже, они отыскали свежие могилки своих собратьев по штыку и
кастету. Тогда их возмущение можно понять. Митинговых страстей я не
опасался: чем больше шума, угроз, публично произнесенных клятв, тем меньше
дела. Покричат, посуетятся - глядишь, на действие сил не останется.
Подустанут, спать пойдут. Эмоции как свисток в паровозе: чем громче свист,
тем меньше пара остается на то, чтобы колеса крутить.
Однако на этот раз я ошибся. Разговорами дело не ограничилось.
Командиры митингующих боевиков, неожиданно прекратив суету, ушли с палубы.
Отсутствовали недолго, минут тридцать, но, как выяснилось, вполне
достаточно для того, чтобы в корне изменить ситуацию. Им потребовалось
примерно двадцать шагов по палубе, чтобы подняться в радиорубку, открыть
дверь и включить передатчик. Остальное сделал Резидент. Он умел в секунды
из ста неизвестных извлекать одно единственно верное решение. Такой ход
мог придумать только человек Конторы, который хорошо знал условия игры,
который был абсолютно уверен, что чудом избежавший смерти пленник не
побежит сломя голову по тайге прочь от места своего заточения, а,
наоборот, презрев опасность, пойдет навстречу своим преследователям, чтобы
в мутной воде стихийной погони словить свою золотую рыбку счастья. Он был
уверен, потому что этот пленник был не просто пленник, но Контролер. И он
думал как Контролер и действовал как Контролер, и иначе быть не могло.
Человек Конторы не может уйти, не подчистив хвостов!
Мне бы понять это чуточку раньше, мне бы упредить события, но я
благоденствовал в тиши своего прибрежного убежища. Я ожидал вечера, чтобы
под прикрытием темноты тихо и неблагодарно покинуть своих недавних
негостеприимных хозяев.
Я опоздал.
Командиры вытащили мегафон. Еще до того, как они открыли рот, я
понял, что сейчас произойдет.
- Эй, ты! Мы знаем, ты прячешься где-то близко! Ты слышишь нас? Если
ты не объявишься, мы каждые пять часов будем убивать по одному человеку.
Ты понял? Пять часов - один человек! Их жизнь зависит от тебя!
Боевики тащили по палубе плачущую женщину.
- Ее мы убьем первой. Время пошло, - крикнул бандит с мегафоном и
приставил ко лбу заложницы дуло пистолета.
- Минута.
- Две.
- Три!
А это уже придумал не Резидент. Этого он сделать не мог. Не оттого,
что он такой нравственный и сердобольный человек, жалеющий бездомных кошек
и не переносящий вида крови. Вовсе нет. И кошек он, равно как и существ
покрупнее, может не моргнув глазом отправить на живодерню. И вид крови его
не смутит, хоть даже налитой через край ванны. Он не мог такого совершить,
потому что подчинялся определенной логике поведения. Он никогда не
допускал крови, если это не диктовалось необходимостью, если ее можно было
избежать. Он мог убить, когда надо было убить, но не мог, когда этого не
требовалось. Он делал не более того, что необходимо. Не станет же слесарь,
ссылаясь на усердие, накручивать на болт лишнюю гайку или дворник
добровольно выметать соседний, не закрепленный за ним участок. К чему им
лишняя работа? Дай бог со своей управиться.
Резидент мог бы убить заложников, если бы это позволило ему вычислить
меня. Он не задумываясь отправил бы на тот свет вдесятеро больше людей,
если бы был уверен в результате. Но в данной ситуации?.. Он прекрасно
понимает, что ради спасения чужих, все равно обреченных, жизней я не
пожертвую единственной своей. Не оттого, что я ее ценю, а оттого, что в
данный момент она превратилась в инструмент следствия и потому уже не
принадлежит мне. Ее собственница - следственная служба Конторы. И только
она может ею распоряжаться.
- Пять!
- Шесть!
Ну встану я, крикну, как очень положительный герой широкоформатного
романтического фильма: "Вот он я! Мразь! Отпусти женщину!" И дальше что?
Меня сразу пристрелят. Женщину следом, как и прочих заложников. Как же их
могут не убить, если их уже нет? Все они две недели назад сгинули в
холодной морской пучине в результате трагической катастрофы, случившейся с
рейсовым самолетом, и похоронены родственниками. Как же это может быть,
чтобы покойники вернулись с того света, объявившись живыми, здоровыми
перед округлившимися глазами своих близких? И что те у них спросят? И что
они расскажут? Нет, не пережить им той катастрофы. Умрут они, так или
иначе. Зачем мне доставлять убийцам дополнительную радость, приплюсовывая
к списку жертв очередную свою фамилию. Поддаться эмоциям, сыграть им на
руку, сделать то, чего они и добиваются? Нет, если я хочу сыграть против
врага, я должен, не реагируя на угрозы, удалиться восвояси и исполнить
запланированную работу. А они исполнят свою.
И я бы ушел, я не сторонник красивой, но бесполезной и даже вредной
для дела смерти. Я бы ушел, если бы не одно не зависящее от меня
обстоятельство... Готовясь переждать самое трудное, я отвел глаза в
сторону.
- Восемь!
- Девять!
- Десять!
"Одиннадцать!" бандит сказать не успел, он сказал: "О..." - и упал на
палубу, схватившись руками за лицо. Из-под его пальцев густо ползла кровь.
Никто ничего не понял. Кроме меня. Я услышал слабый хлопок и увидел то,
что увидел. Так мог стрелять только один известный мне человек, и этим
человеком был мой знакомый дедок.
Похоже, тылы мои уже никто не охранял. Бандиты попадали на палубу и
открыли ураганную пальбу наугад. Они не столько пытались поразить
невидимого ими противника, сколько унять свой испуг. Пули хлестали по
берегу, выбивая каменную крошку из валунов. Плотно садят! Так можно и на
неприятность нарваться!
Окаменевшая в первое мгновение женщина пришла в себя и, пытаясь
спастись, побежала к сходням. Спрятавшийся за кнехтом боевик повел стволом
в ее сторону. Вряд ли кто при такой интенсивной стрельбе сможет выделить
еще один выстрел. Мой выстрел. Я вскинул карабин и поймал чужое лицо в
рамку прицела. Теперь я не смогу навредить ни себе, ни делу. Теперь я
волен в своих эмоциях. Добрые поступки, если они не мешают основной
работе, у нас не возбраняются. Это личное дело каждого.
Я, конечно, стреляю похуже, чем дедок, и не смогу с такого расстояния
взять зверя, не попортив шкуру, но этого и не требуется. Мне этого хищника
в заготконтору не сдавать. Мне его только убить требуется.
Выстрел.
Бандит откинулся головой за кнехт. Но женщину это не спасло. По
меньшей мере несколько пуль ударили ее в спину, опрокидывая через
фальшборт в море. Вновь стрельба пошла по нарастающей. Сейчас они
перегруппируются и пойдут в атаку или, того хуже, отгонят судно подальше,
высадятся где-нибудь на берегу и прочешут местность. А с другой стороны
подкатит вызванная по рации подмога, которая охватит побережье подковой,
вытеснит опасных стрелков к воде и там спокойно, словно мишени в тире,
расстреляет из полусотни стволов. И на весь этот предполагаемый бой у меня
в наличии всего четыре патрона!
Похоже, надо рисковать.
- Старик! - крикнул я, повернувшись лицом к берегу, чтобы рассеять
звук, не дать возможность противнику просчитать по нему мое
местоположение. - Ты меня слышишь, старик?
Пули заколотили метрах в тридцати от меня. Черт, еще пара фраз, и они
нащупают место моего убежища. Неторопливой беседы у нас явно не получится.
Но если я не скажу то, что должен сказать, за мою жизнь все равно никто не
даст гроша ломаного. Только старик, если услышит меня и поймет, может
спасти ситуацию. Только он с его выдающимися способностями. Мне такое не
под силу.
- Старик! Антенну, антенну! Антенну!!!
Мне важно было отсечь сухопутную подмогу. С оставшимися мы как-нибудь
совместными усилиями справимся. Фонтанчики пуль поползли влево, пытаясь
нащупать мое тело. Старик молчал.
Я еще раз прикинул расстояние, отделившее срез дула от антенны,
технические возможности карабина и свои. Нет, как минимум три патрона на
пристрелку, в остатке один. Не осилю. Это будет напрасная трата зарядов.
Мне бы их хотя бы штук двадцать, тогда может быть. Ну, дед, ну, скряга!
Предупреждал же я его!
Единственное, что я мог предпринять, - это попытаться не допустить
боевиков с палубы во внутренние помещения. Чтобы не выдать себя выстрелом,
сместился дальше за ствол и в месте, где ветви были наиболее густы,
отыскал узкую щель-амбразуру. Теперь мне было сложно отсматривать все
пространство палубы, но зато я отлично наблюдал ее участок, прилегающий к
дверям. Будь я не ограничен в зарядах, довольно было бы вести
психологическую, неприцельную пальбу по двери и ближним стенам, чтобы
отбить охоту у кого бы то ни было приблизиться к простреливаемой зоне. Но
весь мой боезапас состоял из четырех патронов - мне надлежало пугать
редко, но метко.
Удобно устроив карабин, я стал поджидать жертву. Скоро таковая,
переползая по палубе от укрытия к укрытию, приблизилась к зоне
досягаемости выстрела. Я тщательно выверил расстояние и в мгновение, когда
он рванулся в дверь, нажал курок. Ветки съели пламя выстрела, так что я
остался невидимым. Боевик всплеснул руками и осел на пороге, как я и
рассчитывал, загородив проход своим телом и тем усложнив задачу следующего
храбреца. Я не испытывал иллюзий: рано или поздно боевики перестанут лезть
на рожон и найдут обходной путь в радиорубку.
Следующий заряд я потратил на бандита, пытавшегося пробежать опасную
полосу вдоль дальнего фальшборта. Его я в последний момент зацепил за
бедро. Он упал и, опираясь на руки, быстро отполз назад.
На этот раз ответного шквального огня не последовало. Похоже, у
бандитов поистощились "пороховые погреба", а для того, чтобы пополнить
боезапас, им надо было как минимум прорваться в каюты. Не экономил патроны
только стрелок, распушавший очередь за очередью из иллюминатора кормовой
каюты. Похоже, рядом с ним стоял ящик со снаряженными магазинами. Будем
надеяться, что он не умеет обращаться с передатчиком, а если умеет, не
догадается бросить автомат ради телеграфного ключа. Но, конечно, лучше
было бы подстраховаться. Я прикинул, как можно выцепить его из
иллюминаторной амбразуры. Нет, двумя пулями здесь не обойтись. Да и
десятью едва ли.
- Эй, паря, ты живой? - услышал я сверху, от корней упавшего дерева,
знакомый голос. - Я патроны принес.
Нет, таки сказану я старику пару ласковых, несмотря на его седины,
когда все это закончится. То жмет патроны, как Гобсек золотой дублон, то,
когда не спрашивают, предлагает. Пора было выбираться из убежища, которое
в любое следующее мгновение могло превратиться в смертельно опасную
ловушку. Прояви дедок хоть малую неловкость - и заметившие его боевики
разнесут в щепу прикрывающие меня ствол и ветки.
- Старик, автоматчика видишь? - негромко спросил я.
- Ну?
- Я сейчас к тебе буду перебираться, а ты его пугни.
Автоматчик, да у которого еще обойм немерено, был мне наиболее
опасен. Остальным меня еще выцеливать надо, а этому достаточно стволом в
сторону повести. С богом!
Одну за другой я выпустил последние пули в прятавшихся на палубе
бандитов, заставив их на мгновение притихнуть, и, быстро выскочив из
убежища, пробежал четыре шага вперед. Пятый шаг я сделал нелогичным. Я не
продолжил траекторию бега, а отпрыгнул назад. Несколько пуль ткнулись в
землю впереди меня. Еще шаг назад и рывок вверх по склону. Самое приятное,
что автомат молчал. Или стрелок меняет рожок, или дед отогнал его от
иллюминатора. Снова прыжок в сторону, упасть, откатиться, вскочить на ноги
- осталось совсем немного...
Дедок спокойно лежал за стволом сосны, выцеливая кого-то на палубе
судна.
- Там еще один рядом был в каюте, - сказал старик, не отрывая глаз от
мушки винтовки. Значит, был? Похоже, что автоматчика дед испугал до
смерти. Как он умудрился отыскать его в темноте иллюминатора? Но стрелки
меня уже не волновали.
- Антенна? Как антенна? - с ходу спросил я.
- Там много железок. Какая антенна-то? - спросил дед.
- Мачту видишь? Теперь левее, еще, еще. Понял?
- Ага, - сказал старик и прилег щекой к ложе винтовки. - Теперь вижу.
Он выстрелил пять раз, пока перебитая антенна не упала на палубу.
- Теперь ладно?
Дело было сделано. Еще с полчаса мы, переползая с места на место,
постреляли по судну. И даже зацепили одного боевика. Вот и весь итог. Бой
принимал затяжной, позиционно-оборонительный характер, впору было копать
блиндажи, окопы полного профиля и протягивать по фронту колючую проволоку.
Лимит нашего превосходства, заключавшийся во внезапности нападения, был
исчерпан. Каждый боевик нашел себе надежное убежище, за которым сможет
пересидеть и не такой град пуль.
Вечером, под прикрытием темноты, они перегруппируются, тем или иным
способом переправятся на берег и с помощью подошедшей подмоги с двух
сторон, взяв в клещи, раздавят нас, как собака докучливую блоху зубами.
Если мы хотим спасти свою жизнь, то делать это нужно незамедлительно.
Каждая упущенная минута лишает нас нескольких десятков метров, отделяющих
от опасного побережья. Каждая минута закрывает еще одну свободную тропу.
- Не пора ли нам, старик, прощаться? - внес я, как мне казалось,
наиболее разумное в данной ситуации предложение. - Пока не поздно.
Ответ старика меня насторожил.
- А как же остальные?
Но еще более меня насторожило плавное движение ствола "тозовки" от
судна в мою сторону.
- Мы можем для них что-нибудь сделать? - ответил я вопросом на вопрос.
Реально мы могли сделать очень немного. Отсидеть в кустах еще час или
десять, подстрелить еще одного или двух бандитов, дождаться атаки и
схлопотать по десятку пуль в жизненно важные органы. Все. Хотя нет. Еще мы
могли начать фронтальное, в полную ширину моих и дедовских плеч;
наступление на превосходящего числом и закрепившегося на своих позициях
противника при массированной поддержке аж двух стволов стрелкового
вооружения. Такого враг, конечно, не выдержит, со смеху полопается.
- Дед, можно вдвоем в наступательном бою одолеть два десятка
вооруженных головорезов и остаться живым хотя бы в течение одной минуты?
Что об этом говорит наука тактика? Или ты японцев один к десяти ложил?
Старик молчал.
- А что делать, когда наступит ночь и мы не сможем контролировать их
перемещение?
Старик молчал.
- Пошли, дед. Заложникам мы не поможем, только бандитов озлобим. Так
они людей просто пристрелят, а по злобе измываться будут. Пошли? А?
Я сделал движение в сторону. Старик проследил меня дулом "тозовки".
Ну не стрелять же упрямца! Я сел.
- Чего ты добиваешься? Нашей смерти? Ну, пошли, постоим минутку на
берегу, доставим ребяткам удовольствие.
Старик опустил винтовку.
Конечно, старик был прав. Негоже оставлять на убой живых людей. Что
они, назначенный на колбасу мясо-молочный скот? Да и ситуация не была
столь безнадежной, как я желал, чтобы она выглядела. Способы освободить
заложников существовали, но уж очень дохлые, как оттаявший по весне комар.
А уж возможность выжить в них и вовсе приближалась к минус единице.
Я бы рискнул, поставил свою жизнь на кон, тем более что цена ей - две
строки в рапорте, но в голове моей была заключена не принадлежащая мне
информация. Я вообще не был человеком, я был сейфом на двух ножках. Сейф
может принять самостоятельные решения? Нет! Он должен ждать, когда его
откроют.
Согласно пунктам устава, поправкам к пунктам и дополнениям к
поправкам, а также должностным инструкциям и, наконец, здравому смыслу,
мне следовало избежать опасного, не влезающего в рамки задания
приключения. Мешающее тому обстоятельство - устранить любым известным
способом. Сейчас этим обстоятельством был старик-охотник, несколько дней
тому назад спасший мне жизнь. При всей эмоциональной отвратности этот
предписанный мне правилами Конторы поступок был очень логичен и в чем-то
даже милосерден. Я лично могу устранить трех-четырех бандитов, Контора,
если я до нее доберусь, вычистит всех. Достаточно будет слегка соврать,
завысить уровень их проникновения в Тайну, чтобы неотвратимая кара
настигла беглецов хоть на острове Пасхи. Здесь осечки не будет - голову на
отсечение дам. С другой стороны, скольких людей я еще спасу, если моя
информация достигнет цели. Судя по всему, нынешние мои противники в
бирюльки не играют: ревизоров прикончили, заложников не пожалели. А я
узнал лишь малую часть их деятельности! Какое количество "мокроты" тянется
за ними еще, можно только догадываться. А сколько планируется в будущем...
Ладно, допустим, влезу я в драку, прихвачу вместе с собой на тот свет
полдюжины бандитской мелкоты. А главарей упущу! Подрежу у гидры несколько
коготков, через неделю новые отрастут. Любители пострелять всегда
найдутся. И потянется кровавый след дальше. Так что логичнее сделать?
Покрыть своей смертью преступную организацию или, пусть ценой жизни не
понимающего, что творит, старика, прервать кровавое действо? Пойти на одно
вынужденное убийство, чтобы не допустить сотни? Что в этом аморального,
противоречащего нормам человеческого общежития? Вы спросите будущие
жертвы, что они об этом думают и согласны ли положить свои сто голов
против одной, пожившего на этом свете старика. Не однозначно? То-то. А сам
старик согласится на такой обмен, или сердце екнет?
Другое дело, что я не могу рассказать деду всю подоплеку дела,
объяснить, что, отпустив бандитов восвояси, мы вернее достигнем отмщения,
чем если будем отстреливать их по одному. Погибнуть мне сегодня - то же
самое что объявить им полную амнистию.
Вот и выбирай между должностными предписаниями, долгом, логикой и
эмоциями. Поступить благородно сегодня, рискуя обрести завтра бесчестье,
или поступиться сиюминутными принципами ради скорого триумфа
справедливости? Лично я предпочитаю последнее. Но дед? Но его
пятимиллиметровая "тозовка"! Никак они не хотят соглашаться! Так что
делать?
Я сомневался еще несколько секунд, пока не принял решение.
Поиздевался дедок надо мной вволю, теперь моя очередь. Он хочет скандала?
Он его получит! Сам напросился.
Я сбросил предохранитель, развернул карабин на старика. Он встречно
вскинул "тозовку". Теперь мы напоминали дуэлянтов-гусар, сильно
повздоривших во время пирушки и мгновенно протрезвевших, когда дело дошло
до пистолетов. Ни тот, ни другой не решался стрелять. Ни тот, ни другой не
опускал оружия. Мы уравняли свои возможности.
А ты, дедок, думал, один можешь пугать людей?
- Теперь слушай! - сказал я. - Только палец с курка сними, а то со
злости ненароком бабахнешь.
- А ты за мой палец не болей. Ты за себя болей, - отвечал старик.
- Тогда так. Не хочу тебя расстраивать, но ты влип, крепко влип! Спас
ты, дед, не бедного странника, а вполне конкретного работника службы
безопасности, и все, что ты мне рассказал, ты рассказал должностному лицу
при исполнении служебных обязанностей. Я тебе, конечно, благодарен, но
покрывать не стану. Откровенничал ты зря. Десятой доли содеянных тобой
преступных эпизодов хватит на то, чтобы запереть тебя в лагере до конца
дней. Побег, подмена документов, последнее двойное убийство. Ах да, еще
плюсуем два трупа на корабле. Или три? Это, если въедливый прокурор
попадется, вышак. Грустно, дедок. Грустно?
Я увидел, что у старика затрясся на курке палец. Не переборщить бы.
Возьмет да пальнет с расстройства. Нелегко такое разочарование перенести -
спас, обогрел, рассказал все как человеку, а он возьми и поставь под
карающий меч. Свинство! Это если цензурно выражаться. А лучше не
выражаться, а давануть на собачку - и поминай обидчика как звали.
- Эй, дед, ты не волнуйся, я еще не все сказал. И пальчиком не грози.
Он у тебя, между прочим, на курке лежит.
Дед поморщился, но ничего не ответил. И палец не убрал. Все-таки
приятно иметь дело с профессионалом. Другой бы давно пальнул с перепугу, а
этот не спешит, уверен в своих силах, уверен, что успеет упредить мои
действия. Наивный, не знает он всех наших уловок.
- Короче, сидишь ты, дед, в дерьме по самые уши. Не позавидуешь. И
выхода у тебя всего два: на гашетку жать и пулю мою встречную в лоб
получать или в точности выполнить то, что я тебе сейчас скажу. -
Разозлился дед, заиграл желваками. Не любил он такой тон, еще с тех давних
времен, когда выбивали у него показания в следственных кабинетах. Пахнуло
ему в ноздри знакомым духом. Но и выхода у него не было - или слушай, или
обменивайся встречными пулями. На то и расчет. Злобность дедова мне в деле
не помешает, а вот неверие в Мои угрозы - может.
- Кораблик ты возьмешь один. Не без моей помощи, но один! По крайней
мере все должны считать именно так. И заложников, если они живы,
освободишь один, и бандитов покараешь, если они доброго языка не поймут,
тоже в одиночку. Это мое единственное и главное условие. И не дай бог,
хоть одной живой душе расскажешь обо мне и моих действиях. Считай тогда
себя коренным жителем тундры. Лишнее слово - лишний год рудников. Я не
шучу. Если будут спрашивать о втором стрелявшем стволе, изображай ничего
не понимающего лесного идиота: да, кто-то бегал, кто-то стрелял, но кто,
ты не знаешь, и куда он делся, не ведаешь. На том и стой. Твоя свобода за
твоими зубами хоронится: раскроешь лишку, выпорхнет - не поймаешь.
Подтверждение требуется? Документы, ордера, постановления?
Дед помотал головой. Для узнавания ему было довольно моего
чекистско-следственного тона.
- Вот и ладно, будем считать, ты подписал расписку о неразглашении. А
теперь к делу.
Я демонстративно убрал карабин. Мгновение посомневавшись, старик
сделал то же.
- Сука ты, - сказал он.
А это сколько угодно. Это в мою характеристику не впишут.
На том и порешили. Суть дела в отличие от преамбулы я изложил быстро.
- Главное, не допускай их в рубку и к якорям, - в заключение повторил
я, - если они уведут судно, наша карта бита.
Сам я, спустившись к небольшой, впадавшей в море речке, начал
собирать бутылки. Нет, я не хотел богатеть за счет сдачи дармовой посуды,
я хотел разжиться дополнительным оружием.
Как я и рассчитывал, бандиты трезвенниками не были - бутылок я нашел
в изобилии.
Не стало дело и за бензином. Прокравшись за кустами к бочкам с
горючим, предназначенным для заправки автомобилей, я пробил одну из них
сбоку ножом и заполнил пять бутылок. Горлышки я заткнул обструганными по
размерам сучками. К ним привязал обрывки случайной тряпки. Фугасные
гранаты системы "молотовский коктейль" были готовы. До Ф-1 они, конечно,
не дотягивали, но в деле сгодиться могли.
Следующий этап операции, стопятидесятиметровый заплыв, обещал мне
крепкий насморк или пулю в голову. Вообще-то я предпочитал насморк, но
меня могли и не спросить.
Ближе к темноте я не без удовольствия срубал конфискованный у старика
шмат копченого сала, чтобы обеспечить организм тепловыми калориями. И без
удовольствия шагнул в воду. Одежду я, конечно, не снимал. Это только в
кино герои-красавчики прыгают в холодную воду голяком. Понятно, им не
выжить надо, а свои мужские достоинства восторженным зрительницам
продемонстрировать. Более того, кроме своей одежды, я поддел снятую со
старика меховую безрукавку. Лишние пять минут жизни мне не в тягость, а
без красоты я обойдусь. Чем больше на мне будет надето, чем плотнее будет
одежда, тем позже до моего тела доберется холодная вода. Чтобы не
булькнуть камнем ко дну, я затолкал под куртку на живот пук сухого камыша,
а чтобы не всплыть на поверхность, как надутый воздушный шарик, набил
карманы мелкими камнями. Таким образом, я стал похож на маленькую
подводную лодку. Хочешь всплыть - сбрось часть камней из карманов.
Потянула вниз намокшая одежда - опять-таки избавься от части балласта.
Надумал погрузиться глубже - вытяни пару палочек камыша. Прямо подводный
атомоход. Жаль, с очень ограниченным районом плавания и еще более
ограниченным запасом воздуха. Ну, ничего, тут мы применим старинный,
придуманный еще первобытными разведчиками способ подводного дыхания через
толстую соломинку. Главное - подобрать оптимальную глубину. Слишком близко
к поверхности - можно ненароком бултыхнуть коленом, слишком глубоко -
легким не хватит силы преодолеть давление окружающей воды. Тактику
плавания я отработал за камышами на реке. Недурно, надо бы добавить лишних
камней, так как морская вода более "тяжелая" и сильнее выталкивает
человека. Как только солнце село за горизонт, я отправился в недалекое, но
очень неприятное путешествие.
- По местам стоять, со швартовых сниматься! - скомандовал я сам себе.
- Принять балласт в правые цистерны! Срочное погружение!
Нырнул. Поверхность вечернего моря почернела, и увидеть меня было
практически невозможно. Плыл я очень медленно не от того, что не спешил, а
от того, что хотел максимально долго сохранить тепло. Чем быстрее человек
плывет, тем сильнее его тело омывается холодными водами. Я кое-как согрел
протиснувшуюся к телу влагу и не желал ее менять на новую, более холодную.
Все море я все равно не обогрею. Я один, а его вон сколько! Мне бы под
одеждой и между слоями температуру удержать. Вот и судно. Тень от него я
заметил сразу, так как плыл на спине, животом вверх. Так было намного
удобнее удерживать дыхательную соломинку и контролировать глубину
погружения. Обогнув корму, я приблизился к иллюминатору жилых кают и под
самым бортом поднял из воды руку.
Теперь все зависело от добросовестности старика. Если он запоздает, я
скоро замерзну до состояния бесчувственной сосульки и тихо опущусь ко дну
морскому на радость местной трупопитающейся живности и самого дедка,
счастливого, избежавшего лагерных лесозаготовок.
Но дед оказался на высоте. Ровно через секунду после моего знака
пуля, пущенная из карабина, вышибла стекло иллюминатора. Я сбросил из
карманов каменный балласт, вытащил из-за пазухи снаряженную бутылку,
сорвал с пропитанного бензином запала полиэтилен и чиркнул вытащенной из
герметичной упаковки (плотно закрытой и обмазанной сосновой смолой
стеклянной пол-литровой банки) зажигалку. Вспыхнувшую бутылку я со всей
силы бросил в разбитый иллюминатор каюты. Раздался звон, ахнула яркая
вспышка пламени. Теперь счет пошел на секунды. Держа в вытянутой вверх
руке, чтобы, не дай бог, не замочить, зажигалку, я подплыл к следующей
каюте. Новый выстрел, звон стекла, вспышка запала, новый бросок, взрыв
бензина.
Я играл в очень опасную, непозволительно опасную игру. Любая
случайность могла погубить меня в любое следующее мгновение: прицельный
выстрел боевика с палубы, упавший сверху осколок иллюминаторного стекла и
- наверное, самое страшное - взрыв не попавшей в дыру иллюминатора боевой
бутылки. В последнем случае я бы просто сгорел, облитый пылающим бензином.
Нырнуть в толщу воды сразу я не смог бы из-за набитого за пазуху камыша.
Третья бутылка.
Топот, крики на палубе. Сейчас я увижу высунувшийся из-за фальшборта
ствол. И это будет последнее, что я увижу.
- Он здесь! Здесь!
Выстрел. Звон разлетевшегося стекла и почти тут же еще один, гораздо
более тихий, вскрики, падение мертвого тела на палубу.
Дед что, с двух рук палит? Карабином - в иллюминатор, "тозовкой" - в
боевика? Ведь выстрелы разделяло не более четырех секунд! Как за такое
время можно успеть переменить оружие, прицелиться и, судя по проклятиям,
доносящимся сверху, попасть в цель? Гений! Ему бы инструктором в учебку, а
не по лесам, зарывая талант в землю, шастать.
Четвертый иллюминатор. Четвертая бутылка. Все! Пора уходить. Пятую
бутылку я использовать не успею. Для пущей убедительности, чтобы побольше
страху нагнать, я решил забросить последнюю бутылку на палубу. Не
пропадать же посуде впустую. Сильно загребая ногами, я максимально высоко
высунулся из воды и, запалив тряпку, швырнул "гранату" вверх. Эффект
получился потрясающий - бутылка рванула в воздухе, над палубой, над
залегшими на ней боевиками, разбрызгивая во все стороны осколки стекла и
горящий бензин. Как же это вышло? Это же просто бутылка и просто горящая
тряпка. Нет в ней взрывателя! Как же бензин мог взорваться в целой, не
разбившейся бутылке? Что за мистика?
Лишь спустя секунду я осознал, что за мгновение до взрыва я услышал
выстрел. Они почти слились - хлопок и вспышка пламени. Старик? Старик!
Неужели он умудрился подловить летящую в воздухе бутылку? Неужели смог
попасть в нее пулей? Не дробью, как при стрельбе по летающим тарелочкам, -
пулей! Это уже что-то из репертуара цирка. В жизни, в реальном бою такого
не бывает!
Эту мысль я додумывал уже под водой. Расстегнув одежду, я выпустил
камышовый наполнитель, глубоко нырнул и что есть силы погреб к берегу.
Вынырнул, услышал выстрел с берега - не дает дедок высунуться боевикам,
снова занырнул, снова всплыл, снова нырнул. Река, камыши.
Судно разгоралось, как добротный пионерский костер, освещая все
вокруг ярким светом. Из иллюминаторов выплескивались языки пламени. Такой
фейерверк им не остановить. Нет у них больше судна. То есть пока есть, но
минут через сорок не будет. Куда же вы денетесь, бравые ребята? К нам на
берег запроситесь? А мы еще и не пустим. Мы злопамятные!
Пробираясь сквозь кусты, я добежал до старика.
- Все нормально? - крикнул я. Старик молча кивнул. По палубе в огне
пожара носились испуганные фигуры.
- Справа возле пожарного щита, - скомандовал я.
- Вижу, - ответил дед.
Выстрел!
Минус один.
- У носа. Плывет к берегу, - сказал я. Выстрел! Минус два.
Двое боевиков, презрев опасность, бросились к сходням. Нахрапом
решили проскочить.
Минус три и четыре.
- У мостика.
- А зачем его? Он в стороне!
Как мне было объяснить старику, что теперь меня интересовали
командиры. Командиры, которые видели меня возле Резидента, которые знали
пусть не много, но гораздо больше других бандитов. Именно они могли
поведать будущему следствию о некоторых странностях в моем поведении,
именно они могли быть косвенной причиной утечки информации.
- Зачем?
- Не задавайте вопросов! - отрезал я.
Выстрел.
Следующего командира я выцелил сам.
Минус шесть.
Семь...
Восемь. Последний опасный мне командир. Ничего. Они заслужили эту
участь. Они командовали бойцами, творившими зло. Они ответственны дважды.
Как исполнители и как Вдохновители, отдававшие приказ. Виновны дважды, а
умирают только один раз. Они еще легко отделались. Не по заслугам!
Девять. Затих пытавшийся отстреливаться боевик, спрятавшийся возле
грузовых стрел.
Кажется, пора прекращать вакханалию смертей.
- Эй, на палубе! - крикнул я. - Оружие бросить на сходни! Всем
собраться на носу. Стреляю без предупреждения!
Пожар, раздуваемый ветром, набирал градусы. Судно Не сулило ничего,
кроме смерти.
Еще один боевик попытался спастись вплавь.
Минус десять.
- Собраться на баке!
На сходни полетели карабины и пистолеты. Бандиты потянулись к носу
судна.
- Открыть заложников! - приказал я. Трюм отдраили. На палубу, суетясь
и толкая друг друга, полезли заложники.
- Заложникам - к сходням! Мужчинам подобрать оружие. Один из бандитов
метнулся к пленникам, схватил, потащил женщину, закричал: "Я убью ее!
Выпустите нас на берег!" Ну не терпелось ему открыть счет второму десятку.
Старик ткнул в него пальцем. Я согласно кивнул.
Минус одиннадцать. И опять без порчи шкуры. Заложники, истерично
рыдая, что-то выкрикивая, сбежали по сходням, собрались, сгрудились в кучу
на берегу. У трех оставшихся среди них мужчин в руках поблескивало оружие.
Деморализованные, испуганные, потерявшие весь свой свирепый вид
боевики, прикрываясь от близкого пламени, теснились к сходням.
- Спускаться по одному, - крикнул я. - При попытке к бегству -
стреляю.
И для пущей убедительности сделал выстрел над самыми головами.
Боевики инстинктивно пригнулись.
Спасенным заложникам-мужчинам я приказал встать с двух сторон поодаль
от сходней. Двое - один с повадками отставного офицера, другой - охотника
- с оружием обращаться умели. Им нести охрану. Третьему и женщинам
обыскивать и вязать преступников.
- Ну что, дедок? Я тебе больше не нужен? Сам справишься? - спросил я
не без озорства в голосе. - Вон ты какой, в одиночку целый корабль
захватил!
Старик, не отрываясь от прицела "тозовки", поморщился, сплюнул
досадливо в сторону.
- Ладно, не держи зла! Но помни, в тундре погода холодная, а печка в
бараке одна на всех. Это я кроме шуток! Я свои слова держу и щадить, если
что, не буду.
- Это я видел, - проворчал дед. - Тогда все?
- Все.
- Будь. А где пленных разместишь? - уже уходя, на всякий случай
спросил я.
- Не твоя забота, - огрызнулся дед, но вдруг размягчел:
- Лес большой, стволов на всех хватит.
Я представил, как будут высиживать, обвив ногами березки, бандиты, и
расхохотался. После таких сидений им скамья подсудимых будуаром
представится, а прокурор в сравнении с дедом - отцом родным.
- Я пошел.
- Ступай. Только в лесу не заблудись, - буркнул дед. Ну что
поделаешь, вредный старикашка, не может, чтобы за ним последнее слово не
осталось.
- А за подарок все же спасибо, - поблагодарил я.
- За какой?
- За тот, который жизнь! - ответил я, забросил на плечо карабин и
пошел от берега. Мой путь был в город. Мне еще надо было повидаться с
Резидентом. Люб он мне стал. Вот не скажу чем, а люб. Жаль, без
взаимности! Ну да ничего, я ухажер терпеливый.
Время торопило меня. Я должен был успеть добраться до города раньше,
чем бандиты обнаружат остов сгоревшего судна и пропажу всей его команды.
От одной-двух случайно вернувшихся на базу групп боевиков старик с помощью
поставленных под ружье новых рекрутов отобьется, а вот от целенаправленной
карательной экспедиции, призванной замести следы преступления, вряд ли.
Но еще мне следовало спешить, чтобы застать Резидента врасплох, до
того, как он узнает о случившемся и, поняв, что его противник жив, примет
упреждающие меры. Сейчас, когда я утратил главный козырь, когда моя
внешность перестала быть терра инкогнита, единственной возможностью
прорваться к объекту была внезапность. Внезапность диктовала всю тактику
операции. Позволить себе недельную прогулку по тайге я не мог. Скорость
стоила риска. Зная из рассказов старика примерное местоположение ближайших
поселков, я направился к второстепенной грунтовке, связывавшей лесхоз с
другой, более оживленной магистралью.
Выбрав на дороге разбитый, в глубоких ямах участок, я засел в ближних
кустах. Две машины пришлось пропустить. Третья - бортовой, приспособленный
для перевозки горюч - ки "урал" - подходила мне как нельзя лучше. Я
дождался, когда он притормозит перед препятствием, и легко заскочил в
кузов. Опасаясь возможной проверки, я забился между огромным, в треть
борта, баком и пустыми двухсотлитровыми бочками, закрывшись сверху
вонючей, пропитанной соляркой ветошью. Едва ли бандиты станут марать руки
о такой невозможно противный мазут. Через три часа я был на трассе. Еще
через два - на окраине города.
Вспомнив курсантскую молодость, я в первую очередь направился в
сберкассу за "своими" снятыми посетителями со счетов и неосторожно
положенными в наружные карманы деньгами. Во вторую - в магазин, где
обзавелся подходящей мне для дела одеждой. В третью - в баню, где смыл с
себя солярный запах. Четвертый пункт обязательной программы - обзаведение
надежными документами - я пока отложил. Я очень спешил. Каждая секунда
стучала гвоздем, вбиваемым в гроб, против меня. Если планируемая операция
сорвется, документы мне будут все одно ни к чему. Между походами в
сберкассу, магазин и баню я успел сделать три анонимных звонка в милицию,
безопасность и исполком по поводу счастливо спасшихся во время
авиакатастрофы пассажиров. Я очень надеялся, что поднятый по этому поводу
шум и организованная спасоперация отобьют охоту у бандитов строить планы
мести.
К Резиденту, опять-таки из соображений экономии времени, я решил
подбираться без обычной в таких ситуациях подготовки. Нахрапом. В лоб. Это
был тот случай, когда хождение вокруг да около не в пользу. Или пан, или,
уже окончательно и бесповоротно, пропал! Я знал, где он живет, знал, что
рано или поздно он там объявится - значит, там и ладить засаду. Лучше
всего было обосноваться у соседей напротив по лестничной площадке. Они
были натуральные, без второго дна. Это я установил во время еще тех,
положивших начало всем последующим приключениям, наблюдений. Два старичка
пенсионера, изредка посещаемые детьми. Жалко было их тревожить своим
бесцеремонным визитом. Но дело превыше эмоций.
На операцию я шел снова через общественный туалет, где уже в который
раз за последний месяц изменил внешность. Жизнь, как у популярного
артиста, который из гримуборной не выходит. Действительно, в буквальном
смысле "грим в уборной".
На этот раз я работал с особой тщательностью, так как был уверен, что
наружная слежка за подъездом ведется. Не полный же ротозей мой противник!
Пока он собственными глазами моего тела не увидит, страховка будет
действовать. Я бы на его месте не только посмотрел, но еще и пощупал, и
пальцем поковырял, чтобы на "куклу" не нарваться. Так что сидит где-нибудь
в укромном месте шпик-соглядатай. Непременно сидит! Дай бог, чтобы один. А
когда до Резидента докатится эхо происшедших событий, их дюжина будет. И
еще полета на ближних перекрестках. Сейчас Резидент себя бережет, а тогда
меня ловить будет. А это далеко не равные по значимости цели.
В последнем случае он не поскупится, так что надо успевать.
Из гримтуалета выходил не я, выходил неблагодарный сын собственных,
живущих по соседству с Резидентом родителей, лет тридцати молодой человек
в типичной для него одежде, с типичной для него походкой и манерой
держаться.
Хорошо нам память в учебке натренировали. Больше месяца назад и всего
два раза я его видел, казалось, за ненадобностью забыл напрочь, ан нет,
приспичило - все до последней мелочи вспомнил. Даже неродную, отличающуюся
цветом и формой пуговицу на куртке! Даже перстень на безымянном пальце.
Конечно, полного портретного совпадения при столь ограниченных технических
возможностях я добиться не мог. Но общего сходства - вполне. В сутолоке по
характерному внешнему облику, по индивидуальному почерку движений и
жестов. Ступил именно так, а не иначе, повернул голову, кашлянув, прикрыл
рот по-особенному рукой, и мы понимаем, что это наш знакомый. Используя
эти внешние атрибуты, характеризующие личность, я и стану перестраивать
свой облик под требуемый образец. А для страховки (ведь не все же мелочи
поведения другого человека я могу вспомнить) к подъезду я подойду не один.
Подгадаю еще одного-двух визитеров и, глядишь, в толпе проскочу. Внимание,
рассеянное на два-три объекта, настолько же теряет свою остроту.
По крайней мере двух шпиков я выделил из толпы, продвигаясь к
объекту. Они мазнули по мне взглядом, "узнали" (значит, не разучился я еще
рисовать) и стали шарить глазами дальше. Конечно, если бы они наблюдали
пристально, то заметили бы ошибку, но сзади напирала требующая особого
внимания группа незнакомцев. Под ее прикрытием я и проскочил.
Позвонив в "родительскую" дверь, я отступил назад и, чтобы прикрыть
лицо (мать - не шпики, она сына тридцать лет изучала), стал озабоченно
тереть лоб. Мне поверили - дверь отворилась, и я мгновенно протиснулся
внутрь. Женщина, конечно, никакого сопротивления не оказала, только
ойкнула и тихо опустилась на стул, когда я продемонстрировал специально
приобретенный для этой цели топорик. Женщина была достаточно
интеллигентна, чтобы вспомнить красочные криминальные описания
Достоевского. Ну, не отключать же ее в самом деле ударом кулака в грудь.
Неловко как-то. Десять раз извинившись, я привязал хозяйку к стулу и
вместе с ним перенес в дальнюю глухую комнату, предварительно заклеив рот
широкой полосой лейкопластыря. Те же манипуляции я провел с ее до
последнего мгновения мирно спавшим мужем.
- Сидите тихо, - очень вежливо попросил я, - не нервничайте. Ни ваших
жизней, ни ваших вещей я не возьму. Я просто поищу кое-какие ценности,
спрятанные здесь первыми жильцами. Уж так получилось. Как найду, тихо
исчезну. Договорились?
Хозяева согласно закивали головами. Я бы тоже на их месте согласился.
Для пущей верности я зашторил окна, включил громче приемник и перешел
в коридор. Это был мой новый НП. Два часа я неотрывно наблюдал в "глазок"
лестничную площадку. Резидентская дверь внешне ничем не отличалась от
прочих, но сутью приближалась, могу поспорить, к дверце среднего
банковского сейфа. Ни отмычкой, ни домкратом такую не возьмешь. А если и
откроешь, специальный электронный сторож зафиксирует проникновение
помещение чужого. Нет, в лоб на такое препятствие лезть не резон. Дождемся
провожатого.
И я ждал. Такая наша работа. 99 процентов времени забирает ожидание.
17 раз по площадке проходили люди. Дважды задерживались, но, не позвонив и
не постучав, уходили. Наконец из-за наблюдаемой двери вышла роскошная, в
роскошной же упаковке, женщина. Ну вот, а я подозревал, не скопец ли на
идейной почве Резидент. Оказывается, нет. Очень даже в норме мужик. Где же
ты, красавица, три недели назад была? Что-то я тебя не упомню. Не иначе
как от чужих глаз в Сочи тебя упрятали. Вон как загорела.
Резидентскую пассию сопровождал свирепого вида, с оттопыренным
внутренним карманом молодец. Это правильно, такое тело без хранителя
оставлять опасно. Хитрец Резидент. Приставил человечка не столько от
опасностей фифу оберегать, сколько от соблазнов. Налицо злоупотребление
служебным положением. Широко живет Резидент. С нашим братом, честным
служакой, не сравнится. Мне любимую собаку иной раз накормить проблема, а
этот целую банду служб содержит. Видно, хорошо платят за измену.
Я подошел к окну. К тому же ее и казенная машина развозит! Красивая
жизнь. А может, это не Резидент - злоупотребитель, а я лопух? Может, мне,
как региональному представителю, все это: машины, телохранители и тройка
подобных красоток - по штату положены? Может, Контора меня обкрадывает,
еще к тому же урезая на каждую операцию смету чуть не вдвое? Дама с
охранником вернулась через час. Сунула "хитрый" ключ в замочную скважину.
Пожалуй, пора. Я распахнул дверь, возможно шире разведя руки и уголки губ,
закричал:
- Здравствуй, хозяюшка! - Телохранитель напрягся, потянулся к
карману, но тут же расслабился. Он узнал меня. Вполне понятно. Он знает,
как минимум по фотографиям или видеокассетам, всех жителей подъезда и их
постоянных гостей. Такая у него работа.
- А я беспокоюсь, куда она подевалась? А она вот она! - шумел я,
играя в меру пьяного и оттого не в меру дружелюбного соседа. - А это кто?
- потянул для пожатки растопыренную пятерню.
Охранник брезгливо поморщился. Об исполнении служебных обязанностей в
этот момент он забыл. Не распознал он в пьяненьком недомерке-соседе
угрозы. И напрасно. Не пришлось бы ему, согнувшись в три погибели и хватая
губами воздух, лежать на затоптанном, грязном и холодном полу лестничной
площадки.
- Давай, давай, соседушка, открывай, - подбадривал я растерявшуюся от
таких перемен дамочку. - А то твой дружок, - кивнул я на отключенного
телохранителя, - стынет. Ну!
Резидентская пассия повернула ключ, открыла дверь. Я вытянул из
кармана телохранителя пистолет - ого, "стечкин"! - и втащил его хозяина
внутрь.
Ворочая бесчувственное тело, я продумывал тактику разговора с дамой.
Вначале напугать, потом подольстить или, наоборот, сперва подольстить,
потом напугать? На испуг в чистом виде женщины поддаются редко. Им в
отличие от мужчин небезынтересна личность нападающего. Злодею с внешностью
и манерами великосветского повесы они презентуют свои ценности с большей
охотой, чем замызганному дворовому хулигану. Спросите, от кого женщина
предпочтет принять смерть, и 99 процентов ответят, что лучше бы от
романтического, вот с такими глазами, такими плечами и прочими
романтическими атрибутами героя. Мужчинам же гораздо важнее, не кто, а что
у них забирают. Более того, даже в момент смертельной опасности даму
интересует, какое рпечатление она производит. Грабитель - он хоть и
грабитель, а тоже в штанах ходит.
Нет, к женщине, если не хочешь заиметь в ее лице вечного врага, надо
подходец иметь.
- В общем, так, милая соседушка, - сказал я, закрыв дверь и
убедившись, что квартира пуста, - попал я в такую передрягу, что вынужден
тебя просить мне помочь.
На "ты" - это обязательно. Это доверительно, почти интимно. Это
действует. Особенно на таких избалованных вниманием и великосветским
этикетом дамочек. Никакой размазни. Никаких там "вы" и "будьте любезны".
Вежливое, но твердое - "ты"!
- С тебя требуется одно - молчать!
Кажется, она даже разочаровалась. Такое романтическое начало из-за
такой пустячной просьбы.
- Грозить тебе смертью не стану. На такую красоту руку поднимать -
грех великий.
Вот она и лесть. Расслабилась? А теперь страхом, как ушатом холодной
воды. Лесть без страха - это флирт. А во флирте женщину не переиграть.
- Смертью грозить не буду, а вот личико бритвой исполосую. И не
станет такой сказочной красоты. Одни шрамы.
И обязательно подтвердить угрозу действием. Без этого тоже никак не
обойтись. Словесные угрозы - это не по-мужицки. Порычать, пошуметь и
ничего не сделать - только свой имидж злодея попортить. Женщина в мужчине
- хоть в сказочном принце, хоть в ночном бандите - силу ценит,
неотвратимость поступка.
- Блузка дорогая? - спросил я.
- Да. Французская, - автоматически ответила резидентская красотка, не
понимая, при чем здесь это.
- Очень жаль! - сказал я, одним движением от шеи к животу раздирая
блузку в клочья.
Такое женщин убеждает стопроцентно. Ты можешь на ее глазах зарезать
десяток людей, и все равно это не впечатлит ее так, как безжалостное
уничтожение модной, хорошо сшитой, престижной и дорогой вещи! Этот
поступок сродни вандализму, преступлению против человечества. Вот так, не
раздумывая - раз и все! Ужас! Он готов на все!
- Это чтобы ты иллюзий не испытывала, что я свои обещания не держу, -
объяснил я, задерживая, надолго задерживая вожделеющий взгляд на
открывшейся груди. Это в компенсацию материального убытка моральным
приобретением. Без этого я стал бы просто злодеем, а мне надо быть
интересным злодеем. Подумаешь, блузка, их еще дюжину купить можно, важнее,
что под ней. Что женщину беспокоит больше - она сама или надетая на ней
одежда? Да ни одна самая захудалая дама, случись такое, не махнет свою, к
примеру, осиную талию или стройные ноги на весь гардероб от Кардена. И
правильно. Для чего ей красивая оболочка, если под ней отвратная суть. Моя
дама, конечно, ойкнула и закрылась, но мой восхищенный взгляд оценила. Она
и прочие части своего туалета ради подобного взора не пожалела бы, да я на
них не посягал.
От поэзии взаимоотношения полов я перешел к прозе производственной
деятельности.
- Хозяин когда объявится? - спросил я.
- Скоро.
- Тогда переоденься по-домашнему и приготовь чай, - распорядился я, -
у тебя гость в доме!
- Переодеваться, конечно, придется при вас? - фыркнула она.
- Безусловно!
Не лишать же женщину удовольствия.
Хозяин позвонил через полчаса.
- Ты дома? - спросил он.
- Да, - ответила моя подопечная, косясь на опасную бритву, которой я
демонстративно подрезал ногти.
- Все в порядке?
- Да.
- Я буду через десять минут.
Ради этих двух "да" и записки, которую я заставил ее написать - "Я
буду через минуту", - я и распивал чаи в чужом доме с миловидной, но, в
общем-то, совершенно неинтересной дамочкой. Чужой дамочкой. И грудь у нее,
к слову, не очень-то и роскошная. Так - серединка на половинку.
Пассия вместе с охранником перекочевали на стульчики в квартиру
напротив. Так они и сели друг против друга, выпучив глаза и сомкнув рты,
как в сеансе одновременной игры.
Я тщательно убрал в квартире все следы неуставных действий и, встав
за портьерой, стал ждать. Приход Резидента был не таким, как я
предполагал. Совсем не таким...
Он открыл дверь. Он прошел в кухню. Он прочитал записку. Но он не
успел еще снять пиджак, как в дверь позвонили. Три сводящих на нет мои
планы гостя ввалились в квартиру. Четверо против одного - это если не
безнадежный, то очень жесткий расклад.
Я плотнее обхватил рукоять трофейного "стечкина" враз вспотевшей
ладонью. Без шумовых эффектов мне, похоже, не уйти.
- Извини за неожиданный визит, - сказал старший. Резидент
неопределенно пожал плечами.
- Где она?
- У соседей, - ответил Резидент. - Полчаса болтать будет точно.
И впрямь у соседей. В корень зрит коллега. Только болтать не будет по
причине того, что рот у нее залеплен пластырем. Как бы она от такого
непривычно продолжительного речевого воздержания не скончалась.
- Обстоятельства изменились, - продолжил старший.
- Мы потеряли судно. Заложники освобождены.
- Он?
- Подробностей мы не знаем. Информация получена от своих людей в
милиции. Что предпримет Контора?
Я чуть не вывалился из-за портьеры. Так запросто о запретнейшей из
тайн?! Мы среди посвященных о ней иносказаниями говорим, намеками да
полунамеками, а эти бухают как есть! Просто в разговоре. Как об обыденном.
Как о погоде! Как о бутылке пива! Это даже неуважительно! Или, может, у
меня слуховые галлюцинации?
- Она уже предприняла. Выезжает дубль-ревизия. Я получил сегодня
подтверждение.
- А наш человек?
- Он ничего не может сделать. Далее тянуть невозможно. Он исчерпал
свои возможности. Гости переглянулись.
- Что вы советуете?
- Прочесать все прилегающие к базе леса, перекрыть пути проникновения
в город...
- Вы считаете необходимым перехватить заложников?
- Мне плевать на заложников! Это ваша головная боль. Меня интересует
Контролер. Если он доберется до ревизоров, мы можем заказывать
коллективную панихиду.
- Но вы утверждали, что подготовленная контрверсия о его участии в
гибели первой ревизорской бригады нейтрализует проверку.
- Да, но только в случае его исчезновения. Если он выживет, все
пойдет прахом. Как минимум они будут вынуждены проверить его слова.
Мертвый, он подтверждает канву легенды, живой - опровергает. Он не будет
молчать, он будет защищаться! А узнал он немало!
Ах, Резидент. Ах, мерзавец! Мало что угробил ревизоров, еще и
пытается переложить вину на меня. Двух клопов - одним пальцем! Хоть и
подло, но как действенно! Контролер рассорился с ревизорами, перестрелял
их сгоряча и, опасаясь неизбежной кары, отбыл в неизвестном направлении.
Разом объяснены и гибель ревизоров, и исчезновение Контролера.
Дыру дырой заштопал! Умелец! Были два разрозненных и равнозначно
опасных для Конторы происшествия: ликвидация бригады ревизоров и пропажа
контролирующего их ответственного работника, остался один - исчезновение
преступника, Контролера, уничтожившего доверенных ему людей. Суперчепе!
Взбунтовавшийся Контролер, он же Резидент одного из регионов, обладатель
почти полного пакета Тайны! Понятно, Контора забудет мелкие ревизорские
разборки и все силы бросит на мою поимку. А ну как я надумаю за кордон
утечь? И, естественно, в поиске будет задействована местная резидентура.
Мой главный враг! Вот завязочка! Меня по приказу Конторы будет ловить тот,
кого для той же Конторы вылавливаю я!
Умный мужик Резидент, ничего не скажешь. Непонятно только, как он с
такими выдающимися способностями столько лет в регионах умудрился
просидеть. По таким талантам маршальская звезда горючими слезами плачет.
Одна неувязочка случилась. Спасибо старичку охотнику, вовремя
отдыхавшему на берегу безымянного ручья, Контролер остался жив! И весь
идеально сработанный план стал пригоден разве только для гвоздика в
общественном сортире.
Хотя лично мне радоваться рано. Я еще не в ревизорском отделе Конторы
сижу. И кто кого словил, я - Резидента или он - меня, неизвестно. Как
говорится, кто скажет раньше "гав", тот и будет прав. Живым меня отсюда он
не выпустит.
Гости долго молчали, переваривая сказанное Резидентом.
- Лично вы можете повлиять на ситуацию?
- В самой малой степени, - честно ответил Резидент. Сообщники
переглянулись еще раз и так же неожиданно, как появились, стали собираться
обратно.
- Вопрос пока остается открытым. Завтра встречаемся в обычном порядке.
Все встали, двинулись в коридор. Неужели пронесло? Неужели везение
еще не оставило меня? Даже не верится.
Хлопнула входная дверь.
Я решил выждать, дав пять минут Резиденту на то, чтобы очухаться, и
те же пять минут его гостям на то, чтобы они отъехали подальше. Третьи
лица в предстоящем мне деле лишние, как в любви. Оно касается только двух
человек - его и меня. Двух равных силами и опытом противников. А кто
возьмет в этом почти месячном противостоянии верх, покажет ближайшее
будущее. Долго я торил дорогу к Резиденту, и вот до желаемой встречи
осталось пять минут. Всего пять минут! Уж как-нибудь дотерплю.
Резидент, вернувшись из коридора, опустился в кресло. Он уставился в
одну точку и замер, уперев руки в подбородок. Сейчас он не напоминал
опасного, непредсказуемого недруга. Сейчас он был лишь отчаянно уставшим
человеком. Было даже как-то неловко тревожить его покой своими настырными
домоганиями. Но, с другой стороны, сам виноват: тот, кто желает жить лучше
других, должен быть готов к крутым поворотам судьбы. Чем выше
вскарабкался, тем больней падать.
Истекло 4, 5 минуты. Я перенес тяжесть тела на правую, опорную ногу,
приготовившись левой к решительному, как с обрыва вниз, шагу.
Во входной двери заскрежетал ключ.
- Катя, это ты? - спросил, не поднимая головы, Резидент.
Какая Катя? Какая может быть Катя, когда она в соседней квартире,
повязанная по рукам, по ногам сидит. Какая Катя?!
Я отпрянул к стене. Неужели гости вернулись? Но как они открыли
дверь?!
- Я сейчас! - крикнул Резидент. Он все еще расслабленно сидел, не
понимая, что происходит. Он думал, что вернулась дама его сердца, а это
пришла совсем другая дама - старая, с длинной, бритвенно заточенной косой,
которой легко косить травостой и головы неосторожных смертных.
Я увидел то, что не мог заметить Резидент. По коридору, почти
припадая спинами к стене, на цыпочках крались три одетые в темное фигуры.
У передней поперек живота висел короткоствольный, вроде "узи", автомат,
другие были вооружены пистолетами с накрученными на дула набалдашниками
глушителей.
Передний поднял, показал два пальца, развел их в стороны, сжал кулак,
выставил большой, махнул им в проем двери.
Все ясно: двое одновременным шагом проникают в комнату, отступают за
дверные косяки, третий с автоматом зависает в двери, страхуя разом комнату
и входную и прочие ведущие в коридор двери.
Секунда - шагнуть вперед. Еще одна - отшатнуться в сторону. Мгновение
- вскинуть оружие. Две секунды с небольшим до открытия огня. Стрелять
будут двумя стволами разом. Ни единого шанса для Резидента. И очень мало
для меня, если высунусь.
Можно из засады уложить трех противников, не опасаясь встречного
выстрела, если у противника оружие в карманах покоится или в крайнем
случае на предохранитель поставлено. Пока сообразят, пока его в боевое
положение приведут - перед мертвыми их очами уже ангелы хороводы водить
будут.
Но этим ни тащить из карманов, ни взводить пистолеты не требуется!
Они уже вытащены и уже взведены - только на курок жми, не ленись. Пока
одного отстреливаешь, второй мгновенно отскочит под прикрытие кресел, влет
всадив в опасный угол пол-обоймы. Допустим, второго я достану в прыжке, и,
допустим, его пули пройдут мимо. Но есть еще третий! Этот изрубит меня из
автомата в лапшу и покропит меня сверху моей же кровью. Он просто нажмет
курок и поведет дулом от стены к стене. От этого гороха пуль мне не
увернуться. Он самый опасный. Так что если начинать, то с него.
Если начинать...
А если нет? Тогда проскочу. Наверняка проскочу. Два глухих, похожих
на падение книги на пол выстрела Резиденту в голову, еще один,
контрольный, за ухо - и быстрый уход. На все - минута. Комнату они,
естественно, обыскивать не будут, не до того. Мне останется выждать за
портьерой несколько десятков секунд и тихо и незаметно покинуть квартиру.
Риск самый минимальный. Способные меня зацепить шальные пули по комнате
летать не будут. Здесь предвидится не бой, а заказное, на три выстрела,
убийство. Может, не лезть на рожон? Это липовых биографий много, а
натуральная жизнь одна. Может, переждать по-тихому?
Но Резидент! Но дискетка!
Вечная дилемма между жизнью и долгом. Дискетка против меня самого? Не
дороговата ли цена за 200 заключенных в ней слов?
Я еще взвешивал все "за" и "против". Я еще пытался выторговать у
судьбы право на биологическое продолжение своего века любой, пусть самой
позорной, ценой. Я все еще размышлял в контексте безусловных - инстинкта
сохранения рода - рефлексов. И уже действовал вопреки им, согласуясь с
условными, выработанными в классах и тренировочных залах учебки. Я решил
затаиться, переждать, не лезть на гарантированную пулю и... подсчитал
расстояния, отделявшие меня от противников, прикинул, как вернее
использо-вать топографию квартиры, куда и как падать, когда и в кого
вначале стрелять. Я решил любой ценой сохранить жизнь, но уже содрал
носком левой ноги ботинок с правой. Я действовал вопреки решению своего
биологического "я". Я действовал согласно параграфам устава. Буква закона
была во мне сильнее инстинкта самосохранения.
Я принял решение ничего не предпринимать в момент, когда уже вовсю
действовал. У меня почти не было шансов выиграть без потерь бой, но у меня
не было и шансов уклониться от него. Кто-то посторонний, живущий во мне,
но не жалеющий меня, отдал короткий приказ - стреляй! - и помимо моей воли
задрал руку с оружием. Мне оставалось только подчиниться.
Все эти раздумья, сомнения, протесты, противоречивые решения
вместились в трехсекундную паузу. На само действие потребовалось времени
еще меньше.
Убийцы подняли оружие. Я плавным, чтобы портьера не шелохнулась,
движением бросил в дальний угол снятый ботинок. Его полет загородили
стоящие в ряд стулья. Его не увидели. Его услышали. На долю мгновения
убийцы скосились на неожиданно раздавшийся в углу звук и туда же, следуя
за глазами, сдвинулись дула их пистолетов. Все-таки они не были достаточно
натасканы. Все-таки они ставили свою жизнь выше дела. Исполнители,
прошедшие спецподготовку, никогда бы не отвлеклись на посторонние события,
не завершив главного дела. Кроме того, в обязанности второго входила
страховка ударной группы. Только он один имел право реагировать на внешнюю
угрозу. Только он один мог убрать взгляд с объекта покушения и принять
бой. Все прочие должны были, пусть даже ценой жизни, завершить дело.
Только такой подход не оставляет жертве надежды. Все прочие - это чистой
воды любительщина, где много стрельбы, много жертв и мало толку.
Эти убийцы были любителями. Они беспокоились за свою жизнь больше,
чем за порученное им дело, и потому проиграли и в том, и в другом. Они не
выполнили задания и не сохранили жизнь.
Не раньше, не позже, а именно в то мгновение, когда ботинок ударился
в стену, я выступил из-за портьеры. И, еще не закончив движение, я сделал
два выстрела: один - в автоматчика, другой - в убийцу, стоящего у правого
косяка. Третий выстрел я, как и ожидал, сделать не успел. Последний
оставшийся в живых бандит обладал отменной реакцией. Он упал за второе
свободное кресло на долю секунды раньше, чем дуло "стечкина" нащупало его
голову, и стал для меня недосягаем.
Осел в смертельной истоме так и не успевший нажать курок автоматчик.
Упал, откинувшись головой на косяк, стоявший слева убийца. Упал я. Очень
вовремя упал. Три пули в том месте, где только что находилась моя грудь,
вляпались в стену, разбрызгивая во все стороны штукатурку. Кажется, я
недооценил последнего противника. Он не только ушел из-под моего выстрела,
но и успел точно в цель послать три своих! Сейчас он заляжет, как за
бруствером окопа, за ближайшей мебелью, и борьба приобретет затяжной и
очень непредсказуемый характер. Стоячих мест в этом летящем в тартарары
трамвае не осталось. Двое легли, потому что умерли, трое - для того, чтобы
не умереть. Трое, потому что Резидент тоже упал и тоже вовремя. И у него с
реакциями было все в порядке. И он хотел жить.
Еще только услышав, нет, не выстрел, удар ботинка, он переместился на
пол. Он не вскочил с кресла, не прыгнул вбок, как это бы сделал на его
месте всякий любящий баловаться оружием "чайник", - он, резко
оттолкнувшись ногами, завалил кресло на две задние ножки и вместе с ним
перевалился назад. В результате он оказался в наиболее выгодной позиции
под защитой собственного, на котором сидел, кресла. Он поступил очень
правильно, но он не знал, что его смерть притаилась сзади, а спереди был
только пустой ботинок. Мой противник сделал еще пять выстрелов наугад,
чтобы, выиграв паузу, переместиться в более надежное укрытие. Я, опираясь
на локти, переполз за стулья. Я ждал еще ; один назначенный Резиденту
выстрел. Выстрела не было!
Либо у него перекосило патрон, либо он меняет обойму - мгновенно
прикинул я. Есть шанс...
Я перекатился еще раз в сторону двери под прикрытие второго, мертвого
убийцы. Теперь на пути чужих пуль встало подергивающееся в агонии тело. На
пути моих - ничего. Я вскинул пистолет...
В глаза мне смотрело матово поблескивающее кольцо дула! Он успел
раньше меня. "Браки заключаются на небесах", - не к месту вспомнил я
расхожую фразу. Такое колечко действительно гарантирует вечную, до второго
пришествия, верность. Этот брак истинно и неодолимо крепок! Это колечко
связывает меня священными узами родства с самой смертью. Но и мое колечко
не в коробке на бархатной подушечке покоится. Если вечная любовь, так
обоюдная. Иначе я не согласен! Брачующиеся обмениваются кольцами?
Прошла секунда. Ни он, ни я не стреляли. Такое случается, когда
равные по силам стрелки вдруг сходятся в сутолоке боя лоб в лоб и за
мгновение до того, как давануть на курок, понимают, что их выстрел будет
одновременным и одинаково последним для обеих сторон. Что далее будет
только смерть. Я оторвал взгляд от смертельного колечка и поверх мушки
прицела увидел глаза. Это не были глаза убийцы. Это были глаза Резидента!
- Брось оружие, - тихо сказал он.
Каким-то удивительным образом в падении через спину он успел
сориентироваться и обезвредить посланного к нему убийцу. Как? Я мгновенно
зыркнул в сторону глазами. У лежащего на полу неудавшегося наемника из
глазницы торчала выломанная из днища кресла толстая деревянная ножка. В
последний момент, откидываясь назад, Резидент успел раздобыть себе оружие,
которое тут же пустил в ход. Неприятная смерть настигла его противника.
- Пистолет, - вновь потребовал Резидент.
- Взаимно, - ответил я.
Идиотская ситуация на грани могилы. Перетягивание каната - у кого
первого нервы не выдержат. Пауза затягивалась.
Почему я не стреляю? Понимаю, что всякий выстрел будет обоюдно
смертельным, а он мне нужен живым? Я не для того его от убийц спасал,
чтобы прикончить самому. Мне 'спешить некуда. Если мы умрем, то проиграем
оба. Если будем жить - в выигрыше останусь я. В одном случае - ничья. В
другом - фора мне.
Почему не стреляет он? Живой я ему не нужен. Он несколько недель
мечтал увидеть мой труп. Почему медлит сейчас? Загадка. Неужели боится
встречного выстрела? Вовек не поверю. Тогда почему молчит? И сколько мы
так будем друг против друга стоять? Два, три часа? Сутки? И к чему придем?
Утомимся, задремлем и так, под прикрытием сновидений, мирно разойдемся?
Чушь собачья! Никто в этой ситуации первый оружие не опустит. Так и будем'
век торчать, как мраморные статуи. И все-таки отчего он, которому это в
большей степени необходимо, не стреляет? Надеется, я не выдержу первым,
дам слабину? Неужели надеется? После того, как видел меня в деле?
Не поверю! Не та школа, не то воспитание ни у него, ни у меня. Может
быть, какой-нибудь преступник перед милицейским дулом и может
капитулировать. Но Контролер?! Но Резидент?!
Но ведь на что-то он надеется, раз затягивает эту идиотскую дуэль. На
что-то рассчитывает! Ну конечно, надеется! А что ему делать, как не
надеяться! Ах, балда я, балда! Три пули в стену, пять в молоко. Итого
восемь. Да у него обойма пустая, а другую так быстро у убитого он
выцарапать не мог! Он же меня на пушку, ту, которую в руках держит, берет!
Он же блефует, а я, лопух, ему подыгрываю!
Я поднялся и, приспустив оружие, спокойно спросил:
- Три плюс пять - восемь? Я не разучился считать?
Резидент опустил пистолет.
- Два шага назад, руки на затылок в замок, - распорядился я, - и,
пожалуйста, дискетку.
- Через пару минут здесь будет подкрепление. Водитель наверняка
слышал шум, - предупредил Резидент.
- Это ничего, - ответил я. - Дискетку!
- Водитель будет не один. Я знаю, как они работают.
- Дискету!
- На что ты надеешься. Контролер?
- На здравый смысл Резидента! Для кого ты бережешь дискетку? Для
своих хозяев, которые только что заслали к тебе трех убийц? Для себя, так
или иначе покойника? У тебя не осталось союзников. Ты обложен со всех
сторон.
Я замолчал. Больше мне нечего было сказать.
- Дискетку ты не получишь, - ответил Резидент после долгого раздумья.
- Тогда ты пойдешь со мной.
Во входной двери заскрежетал ключ.
- Это они, - сказал Резидент. - Я предупреждал. У тебя есть секунда
на уход.
Он был абсолютно спокоен. Слишком много на него сегодня было
направлено стволов, чтобы беспокоиться еще из-за пары.
- Дискетку! Я не сдвинусь с места. - Резидент усмехнулся и, не
спрашивая разрешения, сел в кресло, приняв совершенно расслабленную позу.
Он понимал, что стрелять я не буду.
Дверь открылась.
Я отшатнулся за косяк двери.
- Это я. Не стреляй! Прошу тебя, не стреляй! - закричал женский голос.
Это была его красавица пассия. Значит, они нашли ее и теперь, словно
живым тараном, пытались пробить оборону. Они вообразили, что Резидент,
чудом избежав кары, одолел убийц, и теперь стремились довершить так
неудачно начатое дело.
Резидент напрягся.
- Не стреляй, - одними губами попросил он. Я неопределенно пожал
плечами. Мой жест можно было истолковать и как несогласие, и как сомнение:
есть мне интерес свою голову за чужих баб закладывать! В коридоре снова
закричала женщина.
- Дискетка в брелоке, - сказал Резидент, бросая в мою сторону связку
домашних ключей. - Сколько их? - Я прислушался и показал три пальца.
- Мне можно встать?
- Только без пионерских порывов. Первая пуля - твоей дамочке, -
предупредил я, нащупав слабое место в обороне Резидента.
Но мою пулю грех миновал. Раздался выстрел, и уже мертвая женщина
упала в комнату. Она должна была при крыть нападавших и забрать на себя
все наше внимание. Но я был готов к подобным, ниже пояса, приемчикам. Я
отбросил падающее тело локтем правой руки, одновременно с левой сделав три
выстрела в темноту коридора. Раздался вскрик, но убитый нападающий не
остановил двух других. Они ввалились в проем, таща впереди, как
бронезащиту, старуху соседку. Мне некуда было стрелять. Я увидел
направленный в глаза ствол, упал, почувствовав, как пули сдирают с моей
головы шевелюру (ну не везет моей прическе - быть ранней производственной
лысине!), и выстрелил в дальнего, выступившего из-за старушки нападающего.
Кажется, зацепил, но убил - вряд ли. Ближний опустил пистолет, пытаясь
отыскать им мое тело.
Я откатился, еще раз обманув пули. Но дальше мне катиться было некуда
- на пути стоял шкаф. Можно было попытаться выстрелить сквозь старушку, но
едва ли бы я добился желаемого результата. Пуля, увязнув в чужой плоти,
утратит ударную силу и вряд ли убьет моего противника сразу. Он успеет
выстрелить еще как минимум три-четыре раза. Одна из пуль непременно
достанет меня. По той же причине было бессмысленно стрелять в видимые
ноги. Единственная возможность - попасть в выступающую за дулом пистолета
голову. Не выцеливая - на это уже не оставалось времени, - я нажал на
спуск.
Выстрел!
Я понял, что промахнулся! Теперь очередь была за ним. Я понимал, что
через малое мгновение моя грудь встретится с чужой пулей. Мои возможности
были исчерпаны. Его - нет.
Выстрел!
Голова нападающего дернулась, ударилась о косяк, по стене плеснула
кровь. Что за чертовщина!
Второй выстрел!
Вскрик. Падение тела в коридоре. Что за добрый волшебник возвращает
меня к жизни? Что за ангел-хранитель спустился с небес в сутолоку боя? Я
оглянулся. Резидент держал в руках дымящийся "Макаров".
Каким образом? Как он успел воткнуть новую обойму в отброшенный
пистолет? Когда? Такая скорость невозможна!
В принципе!
И вдруг я понял. У него действительно не было времени на то, чтобы
перезарядить оружие. Но вся петрушка в том, что ему не надо было его
перезаряжать. Пистолет был полным! До последнего патрона! Еще до того, как
он уничтожил покушавшегося на него убийцу, тот успел сбросить пустую и на
ее место поставить новую обойму. И когда пистолет смотрел мне в лицо, он
не был пустым! Мне в глаза была направлена девятимиллиметровая пуля!
Довольно было только нажать на спуск, чтобы я покинул этот бренный мир.
Он не нажал на курок. Даже тогда, когда я первым опустил оружие!
Я не выиграл тот бой, как предполагал. Я был пощажен. А это не равно
победе. Это совсем другое.
- Собери оружие, - сказал Резидент. - Уходим, - и повернулся,
подставив мне незащищенную спину. Я подчинился ему молча, как новобранец
старшему по званию командиру - не задумываясь, с готовностью и должным
почтением. Я встал, обогнул сидящую на полу, впавшую в ступор старушку,
прошел в коридор. Мы спустились по еще пустой лестнице, вышли на улицу.
Перед подъездом стояли два пустых автомобиля. У заднего мы прокололи три
колеса, в передний сели сами. И опять мы поехали не туда, куда считал
нужным я, а куда желал Резидент. Каким-то неуловимо-странным образом мы из
заклятых врагов превратились в союзников. Больше месяца мы нащупывали
кадыки друг друга, а нащупав, вместо того, чтобы сжать пальцы, слились в
братском объятии. Как такое можно объяснить?
Машину мы бросили посреди города на второстепенной улице, пересели в
рейсовый автобус, потом еще в один и еще в один, ехавший в противоположную
сторону.
- Есть у меня одно чистое местечко. Там отсидимся три дня, - пояснил
Резидент.
Я подозревал, что он не вполне прав, что лучше было бы
незамедлительно уходить из города, пока щели не затянулись. Но что-то в
его поведении, в его уверенности, в его изменившемся ко мне отношении
заставляло меня не спешить. К тому же я надеялся, он знает, что делает.
Это его вотчина, кто лучше него в ней может ориентироваться! И было у меня
еще одно мешающее быстрому расставанию с Резидентом обстоятельство.
Решающее обстоятельство.
Мы сменили еще один автобус, сели в электричку и, протопав пешком
через лес пару километров, вышли к небольшому домику.
- Дача знакомого, - сказал Резидент, нащупывая под порогом ключ. - О
ней никто не знает.
Его подход к делу мне не понравился. Профессионал не может
оперировать подобными размытыми формулировками. Что значит - знакомый? Что
значит - никто не знает? Не знают - так узнают! Не существует приятелей,
которых невозможно вычислить. Это вопрос лишь времени. Даже встретившись с
человеком раз, ты оставляешь след. Он что, в результате стресса утратил
здравый смысл? Или затеял какую-то непонятную, с двойным дном игру? Тут
надо держать ухо востро!
Правда, существует еще одно, более простое и более печальное для
Резидента, объяснение. Ему просто некуда больше пойти. Он загнал себя в
ловушку, из которой нет выхода. Бывшие соратники приговорили его к смерти,
в чем мы полтора часа назад наглядно смогли убедиться. Начав дело, они с
еще большей степенью необходимости должны будут довести его до логического
конца. Такого опасного свидетеля, превратившегося после неудачного
покушения в еще более опасного противника, они упустить не могут. Это для
них смерти подобно. Так что хода назад нет! Впереди тоже никаких
перспектив. Контора его не пожалеет, даже если поймет.
Контора не умеет жалеть. В ее лексиконе нет такого слова. Десятой
доли совершенных Резидентом поступков хватит для безрадостного приговора.
В итоге выходит, что в затылок дышит один приговор, в глаза заглядывают
десять! Грустная статистика. Остаются прыжки вбок. Вправо - убить
обладающего полной информацией Контролера и, заполнив любой из десятка
имеющихся в распоряжении бланков паспортов, отбыть в дальние края доживать
свой век законопослушным рядовым гражданином. Или влево - махнуть через
границу, в страны возможно более дальнего Запада, где опять-таки зажить
тихой жизнью среднего буржуа.
Есть возражения?
Сколько угодно.
На территории страны его рано или поздно вычислят. Скорее всего -
рано. В этом случае Контора ни времени, ни средств не пожалеет. Сама,
конечно, останется в тени, но все прочие, не знающие о ее существовании
силы через вышестоящую (куда уж выше!) власть поставит на уши.
Министерские и областные начальники о том, что такое сон, позабудут! По
каналам МВД, безопасности и армии объявят всесоюзный розыск. Доведут
ориентировку с портретом до каждого постового и участкового инспектора.
Надо будет, комсомол привлекут, пионерские дружины и октябрятские
звездочки мобилизуют. У них глаза молодые, зоркие, ответственность к
порученному делу повышенная, энтузиазма - через край.
Конечно, дело может спасти пластическая операция, но ее дома столовым
ножом не сделаешь. Тут специалист нужен. А их - не пруд пруди, их нетрудно
проконтролировать.
А есть еще отпечатки пальцев, стоп ног, зубы, специфические, присущие
для данного конкретного человека болезни. Все особенности и индивидуальные
отличия работников Конторы учтены, оприходованы и хранятся в специальных
сейфах на случай, в мертвом ли, живом ли виде, опознания их "владельцев".
Не может беглец, адаптируясь в новое общество, не встать на учет в
поликлинику или ни разу не обратиться к зубному врачу. Вот он и следок. А
в том, что его обнаружат, я лично не сомневаюсь. Надо будет, силами
местных следователей и курсантов милицейских училищ, планомерно, город за
городом, проверят все медицинские карточки всех вновь поставленных на учет
больных. И еще пройдут по паспортным столам, выявляя недавно оформивших
прописку граждан. Не так уж много их наберется.
А есть еще главное - стиль поведения. Спецы по поручению Конторы
смогут по имеющейся в архивах информации очень точно нарисовать
психологический портрет беглеца, с высокой степенью попадания
предположить, где и под каким обличьем он предпочтет скрываться, какие
присущие только ему поступки совершит. Пропустят считающего, что он
счастливо избежал все опасности, изменника через машину, и она, будьте
любезны, выдаст пять-десять географических точек его наиболее вероятного
нахождения.
Нет, это только кажется, что отыскать известного (очень хорошо
известного) человека в двухсотмиллионной массе населения невозможно. На
самом деле очень даже возможно. И тому есть печальные примеры.
Резидент это знает. И иллюзий на этот счет не питает. Пусть даже
расклад случится идеальный, пусть его не отыщут лет десять. И что? Разве
это жизнь? Всегда с оглядкой, всегда в ожидании неизбежной кары, всегда в
одиночку. Вряд ли Контора пощадит новую, если, проявляя человеческую
слабость, он решится завести, семью. Правила такие - все за одного! Чтобы
иллюзий насчет будущей счастливой жизни не испытывал. Чтобы знал, на что
идешь. Срока давности в таких делах не бывает. Хоть через 150 лет найдут и
выщелкнут! Другая возможность - уход за кордон, конечно, более
притягательна. Но это - если жив останешься. Что вряд ли.
Жить там, будучи в бегах, комфортней, чем в родном отечестве, но
вычислить человека легче. Он сам на себя наведет. Просьбами о политическом
убежище, выступлениями, интервью, воспоминаниями. Тут без шума не
обойтись. Будь он работником известных на Западе разведывательных и
контрразведывательных структур, его, может быть, и приняли бы, и
переправили в неизвестном направлении тихо, без ненужного ажиотажа. А так
надо еще доказать, что ты сверхсекретный агент, что такая служба не плод
твоего больного воображения и что ты в связи с этим нуждаешься в особой
охране и заботе. Тут, во время публичных покаяний, тебя коллеги и отыщут.
А как насчет морального фактора? Как ни крути, побег - это измена. И
дело даже не в патриотизме. Придется, неизбежно придется (кто ж там будет
оберегать молчуна?) заложить своих коллег, знакомых, сослуживцев,
подчиненных. А это значит как минимум лишить их работы, пенсии,
благополучного человеческого существования. Кому нужен засвеченный агент?
А может так статься, что и подвести под смерть.
Что останется Конторе, как не любым способом концы прятать, доказывая
свое в природе отсутствие и психическую несостоятельность политического
беглеца. Ну, сошел человек с ума, нагородил с три короба глупостей -
неужели все за чистую монету принимать? Так в любой психиатрической
лечебнице любой маниакальный больной вам больше нагородит. Что он,
например, агент марсианской армии вторжения в чине капрала и назначен
временно исполнять обязанности начальника Земли. И что, по этому поводу
политические заявления делать?
А пока идет дипломатическая, на уровне нот и опровержений, дискуссия,
Контора будет вычищать одного за другим людей, одним своим физическим
существованием подтверждающих правдивость показаний беглеца. Если нет
Конторы, то откуда взяться ее работникам? Нет таких людей! Не рождались
они, не жили, кроме как в бредовом сознании сбежавшего из психушки сразу
за границу больного.
Ну так как же? Не заболит душа - променять одну свою смерть на дюжину
близких товарищей? По-людски это будет? И жестокость Конторы здесь ни при
чем. Заказ на смерть она не давала - она приняла его у предателя. Он сам
своим поступком определил и утвердил расстрельные списки. Он знал, что
последует после его перехода на противную сторону. Истинным судьей был он,
Контора - только исполнителем.
Но главное, заграница - это когда за границей, а до нее, до границы,
еще добраться надо, ее еще надо умудриться пересечь! Вообще-то для знающих
людей это не проблема. В обычные дни. Но не в особом режиме охраны,
который обеспечит Контора. При таком не имеющем прецедента ЧП - попытке
ухода Резидента за пределы страны - будут задействованы самые высокие
кураторы, которые нажмут на самые важные рычаги.
Министерство обороны выделит дополнительные силы из состава войск
приграничных округов - расставит вдоль контрольно-следовой полосы в
пределах прямой видимости солдатиков с автоматами: стой, бди, если что -
стреляй, попадешь - отпуск, не попадешь - гауптвахта. Милиция и
безопасность нашпигуют всю приграничную полосу - дороги, вокзалы, порты,
платформы, магазины, гостиницы, сортир и пр. шпиками.
Контрразведчики зашлют в сопредельные государства агентов слежения с
целью выявить объект по ту сторону госграницы. А уж коли выявят, то либо
уничтожат, либо вернут обратно. На тот случай будет заготовлено роскошное,
леденящее душу дело о сексуальном маньяке, изнасиловавшем и убившем три
десятка женщин, детей и собак. Вот фотографии жертв, вот показания
свидетелей, вот, если мало, собственноручное признание сбежавшего из-под
стражи подозреваемого, и подпись, между прочим, не липовая, а самая
натуральная, на тот случай мы еще в учебке расписались на двух десятках
чистых листов бумаги. А вот в довесок коллективные протесты представителей
рабочего класса, крестьянства и затертых между ними прослоек интеллигенции
и духовенства. Все возмущены, все требуют возвращения и справедливой кары!
Как такого не выдашь обратно в пределы родины, не растревожив
общественного мнения своей страны и щепетильных международных организаций?
Точно так все и будет. Ну, может, чуть менее глобально, но это не значит,
что менее результативно. Найдут нужного человека, хоть дома, хоть за
пределами, схватят за лацканы и потащат на правый и скорый суд.
Нет, некуда деваться Резиденту, кроме этой случайной приятельской
дачки. Оттого и такая убогость фантазии на тему спасения. Слишком он
хорошо знает возможности Конторы. Он ведь Резидент, а не какой-нибудь
второсортный агентишка. Он вперед на десять ходов считает. И каждый тот
ход сулит ему необратимую смерть. Нет больше Резидента - списан в расход!
А вот я пока еще есть, и, если хочу быть и дальше, надо мне от
обреченного коллеги делать ноги так, чтобы подошвы земли не касались! С
этого места нам не по пути. Ему туда, а мне отсюда. И чем скорее, тем
лучше! Проверить брелок на наличие в нем дискетки, задать пару очень
интересующих меня вопросов и, дождавшись темноты, отбыть восвояси. Так
определил я очередность действий. Хотелось бы начать с последнего пункта,
но дискетка, черт бы ее забрал, важнее жизни, а ответы на вопросы стали
важнее дискетки. Уж так повернулись обстоятельства. Ничего не попишешь.
Хорошо бы еще вызвать кое-какую попутную, гарантирующую меня от
попадания в случайную засаду информацию. Резидент лучше, чем кто-либо,
знает повадки своих людей и может разработать более безопасный маршрут
эвакуации. В последнем, думаю, он не откажет. Зачем ему моя смерть? Если
бы он хотел от меня избавиться, он сделал бы это еще там, в квартире. А он
таскает меня за собой хвостом, рискуя получить пулю в спину. С его стороны
это серьезная заявка на доверие. От планов взаимного уничтожения мы,
кажется, отказались? Или это только кажется?
Я посмотрел, где его оружие. Оно лежало на тумбочке возле двери. Я
занял позицию между тумбочкой и Резидентом. Теперь я доверял ему еще
больше. Если бы я мог его связать, мое доверие было бы безграничным. Не
мог я не подстраховаться. Хотел бы, да не мог! Воспитание не позволяло!
Резидент, иронично усмехаясь, доставал из стенного шкафчика консервы
и хлеб. Все он понял, и телодвижения мои оценил правильно, и пистолет
положил подальше от себя специально, чтобы оберечь мои расшатанные в
беспрерывной борьбе за сохранение жизни нервы. Он опять подставлялся. Он
опять вел игру. А я участвовал в ней на правах статиста.
Вот только не изменит ли он ее, услышав заданные мною вопросы? На
этот случай я предпочитаю, чтобы у меня был ствол, а у него консервный нож
да стол. Тогда беседа пройдет в гораздо более теплой и непринужденной
обстановке.
Но беседа, по крайней мере так, как ее планировал я, не состоялась.
Резидент ответил на мои вопросы до того, как я их задал.
- Выбраться отсюда я тебе помогу. Это самое простое. "Раз", -
посчитал я.
- Человека в Центре указать не смогу. Это невозможно, и к этому
вопросу лучше не возвращаться. Все равно ничего не выйдет.
"Два", - сказал я сам себе.
Точнее, минус два. Если сказал, что будет молчать, я не вырву из него
признания даже каленными на огне клещами. Правда, непонятно, зачем тогда
он оставил мне дискетку. Ладно, об этом после. Оставался главный пункт
моего короткого перечня вопросов. Без ответа на него все прочие, по
крайней мере для меня, теряли свою значимость. Резидент молчал, размазывая
по засохшим кускам хлеба жир и мясо из тушенки. Полевой курсантский
завтрак. Как в былые времена.
Мы молча сжевали бутерброды. Он тянул паузу, как уверенная в своих
силах театральная звезда на собственном бенефисе. Он понимал, этот зритель
не встанет посреди действия и не покинет зал. Он будет ждать столько,
сколько нужно, и еще сверх того. Потом Резидент долго смотрел на меня, на
мою ненароком засунутую в карман руку, на лежащий на тумбочке пистолет.
- Ты, конечно, хочешь знать фамилии? - наконец спросил он.
- Конечно, - честно ответил я. Еще бы я не хотел их знать! Да хотя бы
из инстинкта самосохранения. - Ты уверен, что справишься?
- У меня есть другой выход?
- Наверное, нет. - Резидент опять задумался.
- Кстати, это и в твоих интересах, - попытался я перевесить чашу
весов на свою сторону.
- У меня на этом свете интересов не осталось, - резко ответил
Резидент.
Нет, торговлей здесь ничего не добьешься. Не тот случай! Ему
совершенно неинтересен мой товар. Если он что-нибудь и приобретет, то
только из чувства жалости к продавцу. Я опять, в который уже раз за день,
попадаю в положение просящего и получающего милостыню побирушки. Неужели я
стал выглядеть таким убогим, что кому-то хочется подавать мне на жизнь?
- Хорошо, я дам тебе фамилии, - решил Резидент.
Я получил то, что желал, - фамилии и адреса людей, знавших о
существовании Конторы, знавших о Резиденте и знавших обо мне. Этого было
довольно для решения их судьбы в пользу обвинения. Прокурор требовал самых
суровых мер, защита не нашла ни одного смягчающего вину обстоятельства,
вышестоящие инстанции апелляции отклонили. Дело оставалось за мной.
Нет, я не жаждал мести. Я спасал свое дело, а возможно, и жизнь.
Разглашение Тайны существования Конторы - событие экстраординарное. Но
здесь, кроме утечки общей информации, просочились конкретные и оттого
особо опасные детали. От целого можно, как от безумной легенды,
откреститься. От конкретики, точнее, от носителей конкретики, возможно
только избавиться. Физически. Если они останутся живы, Контора будет
вынуждена избавиться от утративших инкогнито деталей.
То есть от Резидента и меня.
Надеяться на случай, на то, что вновь посвященные не проговорятся,
было нельзя. Прибывшая дубль-ревизия начнет копать в окружении к тому
времени уже недосягаемого Резидента, выявит всех его постоянных, случайных
и даже единовременных знакомых. При малейшем подозрении проведет допросы с
пристрастием. Вряд ли избалованные жизнью мафиозники смолчат. Выяснится,
что несколько не имеющих отношения к Тайне человек знают в лицо Резидента
и второго Резидента, временно исполнявшего в данных краях функции
Контролера.
Обладающих опасной информацией, конечно, уберут. Но где гарантии, что
они не рассказали об узнанном своим знакомым, а те в свою очередь своим?
Местную резидентуру, конечно, свернут. Контору спешно расформируют,
перетасуют и соберут вновь, но уже в другом месте и под другой вывеской.
Меня, как засветившегося и, главное, знающего о причинах очередной
реорганизации агента, отпустят на пенсию. Только вот заковырка - пенсии-то
в Конторе нет! Потому что Конторы нет. Отсюда напрашиваются печальные
выводы.
Приходится выбирать - или жизнь не далее чем до окончания ревизорской
раскрутки резидентских дружков, или моя. Или - или. Я смерти не боюсь, я в
этой операции десять раз под ней ходил и сто ранее, уже привык умирать, но
ради зажиревших на чужих бедах преступников идти на нее не желаю.
Предпочитаю первое "или". Тем более они его вполне заслужили.
- Контейнер дашь? - спросил я Резидента.
- Дам. Семь бед - один ответ.
Это точно один. Один-единственный!
Вечером я покинул дачу.
Резидент сидел за столом и смотрел в окно. Он напоминал немощную
пенсионерку-старуху, которой ничего не осталось в жизни, как наблюдать
события, происходящие во дворе. Впервые за всю его жизнь Резиденту некуда
было спешить. Это было незнакомое и удивительное для него чувство - сидеть
не в засаде, не за составлением отчета, не в купе куда-то мчащегося поезда
- просто на стуле. Сидеть, ни о чем не думая, ничего не ожидая. Это можно
было бы считать отдыхом, если бы не близкое будущее. По расчетам
Резидента, они должны были появиться не позднее чем через пять-шесть
часов. Он не боялся скорой встречи и того, что за этим Последует. Он был
Резидент, и этим все сказано. Он боялся этих шести часов бездействия. Он
боялся самого себя. Можно расслабиться, дать отдых мышцам, но невозможно
отключить память. Много лет назад, еще только заступив на должность, он
допустил просчет. Случайно узнав о планируемой местной мафией долгосрочной
операции, которая прошла мимо местных органов правопорядка, он без
согласования с Центром внедрил в преступную среду своего человека.
Вообще-то он не должен был этого делать. Не по его топору было дерево. Но
уязвленное тщеславие отосланного на периферию молодого спеца не желало с
этим мириться. Он решил, пусть даже путем нарушения известных правил,
доказать свою состоятельность и недальновидность не оценившего его
начальства.
Он разгласил очень малую и на первый взгляд второстепенную часть
большой Тайны человеку, назначенному для внедрения в одну их мафиозных
структур. Он рассказал, что есть секретная и могущественная, не чета
общеизвестным, организация, ведущая бескомпромиссную, не всегда в рамках
закона борьбу с глобальной преступностью. Этакое благородное масонство.
Это была не совсем правда - выявление мафиозных заговоров всегда было лишь
малой частью работы Конторы. Но все же это была правда. Организация
существовала. Резидент экономил средства. Вместо того чтобы просто купить
агента, он рассказывал душещипательные истории в стиле сказок про Робина
Гуда. Когда людям платят большие деньги, они не интересуются биографией
кассира. Они интересуются причитающейся им суммой денег. Но суммы у
Резидента не было, потому что операция была затеяна без одобрения и,
значит, без субсидирования сверху. Отсутствие средств новоиспеченный борец
за идею пытался компенсировать энтузиазмом и морализаторством на
общечеловеческие темы. Он ошибся, отождествив свой внутренний мир с
внутренним миром нанимаемого на работу агента. Он думал, что если он готов
отдать жизнь во имя торжества идеалов справедливости, то то же самое
готовы сделать и все остальные. Он был хорошим человеком и чуточку
идеалистом. А это очень опасное сочетание. Непонятно только, как он
умудрился пронести эти свои качества через жернова учебки.
Агент тоже был неплохим человеком, и, когда клялся исполнить
порученное ему дело, не жалея ни сил, ни, если понадобится, крови, - он
верил в то, что говорил. И он не пожалел бы ни сил, ни крови, ни жизни,
если бы дело длилось неделю. Но работа затянулась на месяцы, а время
способно источить камень, не то что характер человека. Агент оказался не
подготовлен к обрушившимся на него соблазнам. Он вдруг узнал, что есть
хорошая, о какой он не слыхивал, еда, удобные жилища, роскошная мебель,
престижные женщины. Он все еще думал, что исполняет среди этих интерьеров
роль борца за справедливость, а на самом деле просто жил. В свое полное
удовольствие. Сначала он заметил, что затягивает исполнение каждого этапа
задания. Делает то, что можно было и не делать, а то, что можно сделать
быстро, делает долго. Он растягивал время. Время удовольствий. Он понял,
что боится потерять обретенный комфорт, оказаться без этих ресторанов,
загородных бань, разбрасываемых направо и налево денежных знаков. Не
представляет, как можно жить в общежитской, на двух человек комнате, есть
дрянные супы в столовых и получать деньги только два раза в месяц. Он
понял, что окружающие его друзья-приятели уже не враги. Врагом стал
пославший его на задание Резидент.
В это время Резидент подсчитывал дивиденды, которые принесла его
самостийно затеянная операция. В короткие сроки, практически в одиночку,
не использовав ни рубля государственных денег, он вычислил лидеров местной
мафии, установил большую часть источников их доходов, узнал о трех
коррумпированных чиновниках в органах власти и правопорядка, нащупал
ниточки, ведущие к преступным организациям соседних областей. Он достиг
действительно многого, но достиг запрещенным способом. Он мог выиграть, но
он проиграл.
Его запутавшийся в борьбе противоположностей агент покаялся перед
своими новыми хозяевами. Мафия собрала срочную сходку. Ситуация сложилась
угрожающая. Посторонний владел опасной для них информацией. Большинство
авторитетов высказались за физическое устранение источника проблемы и лишь
один - против. Но этот один был важнее всех прочих. Его единственное слово
перевесило.
- А если это не блеф? Если организация существует? Тогда мы рискуем
вместо одного поверженного врага получить десяток новых, более осторожных
и настойчивых. Лучше допустить невероятное, чем не распознать очевидное.
Не убивать его мы должны, а оберегать как зеницу ока. Он гарант нашего
спокойствия. Ангел-хранитель. Лучше он, чем взвод "краповых беретов". И
почему сразу убийство, если не испробованы другие методы?
- Взятку он не возьмет, - уверенно заявил продавшийся агент.
- Тогда это сэкономит нам деньги!
Резидент работал на идею, на этот крючок его и решено было ловить.
Агент-перевертыш дал информацию о том, что преступники решились на крупную
и необычную по тем временам операцию - изъятие инкассаторской машины. Был
объявлен негласный конкурс идей. Чтобы поддержать легенду, агент должен
был представить какой-то свой проект. Его придумал Резидент. Придумал так,
между делом. Он не знал, что обречен на успех, что весь этот конкурс
задуман исключительно для него, что в нем участвует единственная его
работа.
В назначенное время группа боевиков разыграла предложенный сценарий.
Попытка захвата шедшей из банка инкассаторской машины не удалась. Погибли
два инкассатора, и был тяжело ранен водитель. Почти все деньги остались
целы. Они и должны были остаться целы. Преступников'интересовали не сумки
с пачками банкнот - жизни защищавших их людей. Такая была установка.
Резидент попал в безнадежную вилку. Он явился вдохновителем особо тяжкого,
повлекшего за собой человеческие жертвы преступления. Пропавшие деньги ему
бы простили, но жизни людей - вряд ли. Чем дольше Резидент размышлял, тем
безнадежней представлялась ему ситуация. Он даже не мог объяснить, что его
участие в преступлении вызвано контрразведывательной работой против
преступников - она не была согласована, значит, фактически ее не было! Он
просто придумал сценарий ограбления инкассаторской машины, все остальное
было не имеющей отношения к делу лирикой. Все остальное было недоказуемо.
Больше всего Резидент сожалел о том, что Позволил себе схалтурить при
разработке плана. Если бы знать, что тот пойдет в дело, он бы не пожалел
ни сил, ни времени для его доводки. Он придумал бы десяток других,
гарантирующих успех и в то же время позволяющих избежать человеческих
жертв сценариев. Н6 он придумал тот, который придумал. И изменить что-либо
было уже нельзя. Вообще-то, если по чести, он должен был застрелиться. Но
он был совестлив и тщеславен. Он не мог уйти, не наказав истинных
виновников преступления. Он решил, насколько это возможно, исправить
допущенную ошибку, закрыть брешь провала заплатой новой, более грандиозной
победы.
Он решил отомстить.
Эту идею ему подсказал внедренный в ряды мафии агент. Так же, как
Резидент, он тяжело переживал происшедшее.
- Жаль было бы оставлять эту сволочь безнаказанной, - печалился он. -
До суда дело не дойдет. У них все схвачено, все повязано в один узелок.
Если посадят, то мелкую сошку. А эти будут благоденствовать. - В глубине
души Резидент понимал, что поступает вопреки правилам. Но покончить с
собой или сдаться на милость Конторы - значило умереть и избавить главарей
преступного мира от заслуженной ими кары. Он не был трусом, как можно было
заподозрить. Ни до того, ни после он не оберегал свою жизнь ради жизни. Он
охранял ее лишь как инструмент мести. Его сломил не страх - ненависть. Он
нарушил одно из главенствующих правил Конторы - он разрешил себе эмоции.
Именно из-за этой подмеченной психологами еще в учебке чрезмерной
психовозбудимости его предлагали списать в брак. Но жаль было потраченных
на учебу сил, средств, жаль было терять способного в отдельных
дисциплинах, даже талантливого работника. На впрямую поставленный вопрос
психологи ответили, что выявленные отклонения не всегда реализуются в
поступках, что шансы невелики, что для этого требуется редкое стечение
обстоятельств. Кто мог предположить, что с такими обстоятельствами через
несколько лет столкнется вновь назначенный Резидент?
На всякий случай его послали на второстепенный, не обещающий
серьезных провалов участок. Пооботрется, проявит себя, а там посмотрим.
Начальство допустило промах. Именно эта тихая периферийная жизнь
подтолкнула Резидента к не санкционированным Центром действиям. Заряд его
внутренней энергии не соответствовал предложенной работе. Невостребованные
силы распирали его изнутри, как паровой котел пар. Чтобы не взорваться, он
был вынужден искать им применения. Обыкновенный гражданин мог стравить
излишки давления, мог реализоваться в необычном хобби, занятиях
автоспортом или альпинизмом. Подчиненный интересам службы Резидент -
только в исполнении своих прямых обязанностей. И он неизбежно стал
расширять их рамки. Внешние обстоятельства лишь подтолкнули развитие
событий, послуживших катализатором внутренних реакций. Резидент перестал
быть Резидентом, превратившись в провинциального графа Монте-Кристо. Но
этой перемены, к сожалению, никто, в том числе и он сам, не заметил.
Резидент стал вынашивать план мести, но не банальной - созвать
преступников в одно место и взорвать всех одной бомбой, - а той, что была
единственно возможной для него - он стал собирать информацию, выявлять
взаимосвязи, просчитывать людей. Он, запуская прочие дела, планомерно, изо
дня в день копал под намеченные жертвы. Ему нужна была громкая победа.
Только она могла в какой-то степени реабилитировать его в собственных (о
Конторе разговор не шел) глазах.
Но он не знал главного. Он не знал, что его агент-соратник работает
против него, что передаваемые ему, в том числе через нейтральные, не
участвующие в игре источники, факты строго дозированы и интерпретированы в
желаемом преступниками направлении. Резидента подводили к необходимости
личного участия в операции. Поступающая косвенная информация намекала на
все более грандиозные масштабы преступной деятельности. Удивительные связи
расходились в регионы страны, Москву, за границу. Здесь было чем
поживиться уже и Конторе.
Но дело в том, что и масштабы, и связи были чистой воды дезой,
назначенной для питания ума одного-единственного человека. Местные мафиози
ничем не отличались от тысяч подобных им. Кроме одного - они в отличие от
ближних и дальних коллег знали о существовании какой-то могущественной
организации. Они знали о Конторе.
Логика следствия не позволила Резиденту остановиться на полпути. Он
разузнал очень много, но для того, чтобы вынести обвинительное заключение,
ему нужно было узнать все. Он не мог более довольствоваться догадками,
слухами и умозаключениями. Ему нужны были доказательства. Добыть их можно
было, только находясь в гуще событий. Но вся беда была в том, что послать
в эту гущу было некого. Несанкционированность операции лишала Резидента
возможности опереться на материальную и кадровую мощь Конторы. У него не
было людей и не было дополнительных денег. У него был только он.
Резидент решился ввести в игру себя. Это было еще одно, уже
необратимое нарушение. По каналам агента он внедрился в одну из дочерних
организаций и не без его же помощи начал строить головокружительную
карьеру. Каждый его шаг вверх по преступной лестнице требовал
компромиссов. Компромиссов с законом, с совестью, с общечеловеческой
мора-' лью. Необходимость выделиться из наивно-примитивной среды рядовых
исполнителей вынуждала его в той или иной мере использовать навыки,
преподанные в учебке. Цель оправдывала применение самых крайних, в том
числе недоступных простому смертному средств.
И чем больше он использовал известный ему арсенал приемов тайной
борьбы, тем более раскрывал внимательно наблюдающим за его действиями
мафиозным главарям Тайну. Теперь они уже не сомневались в существовании
организации. Более того, они не без успеха использовали в своих корыстных
целях одного небесталанного ее члена, решая с его помощью мелкие, но
зачастую неразрешимые для них задачи. Резидент уже работал на
преступников. Работал давно и плодотворно.
Когда он догадался об истинном значении происходящего, было
безнадежно поздно. Он совершил массу правонарушений и преступлений,
увязнув в них, как муха в патоке. Он стал стопроцентным преступником. Он
уже не мог оправдаться стоящей перед ним благородной целью, потому что ее
не было. Была примитивно устроенная ловушка, в которую он шагнул, словно
ослепленный факелами волк.
Но даже это могло быть полубедой. Что преступления? Его работа
связана с частым нарушением закона. Бедой было вольное или невольное
разглашение Тайны. Этот проступок прощения не имел.
Резидент был обречен на смерть, на позор, на обвинение в измене.
Выхода не было. Авторитеты готовились к решающему разговору, но Резидент
сам вышел на своих будущих хозяев. Его прозрение не приняло форм истерики.
Все-таки логики в нем было больше, чем эмоций.
После нескольких дней напряженных размышлений он, взвесив все "за" и
"против", принял безвыходность своего положения как свершившийся факт. Он
стал изменником, к тому же нищим изменником, то есть не получившим за свою
измену никаких выгод. Возможностей исхода было четыре,
Первая - повиниться перед Конторой и умереть, оставаясь предателем.
Вторая - покончить жизнь самоубийством, но все равно после
неизбежного расследования остаться предателем.
Третья - самодеятельно затеянную операцию свернуть, от Конторы все
скрыть и жить себе, как прежде, до момента, пока правда тем или иным
способом не выплывет наружу. Жить предателем. Но все же жить. Четвертая -
довести предательство до логического конца, пойти на службу к мафии,
вытребовав взамен этого максимум привилегий. То есть жить предателем, но
жить в свое удовольствие.
Во всех случаях предательство было неизбежным, но в последнем оно
сулило значительные материальные выгоды. Если бы первый пункт обещал хотя
бы частичную реабилитацию, Резидент не задумываясь избрал бы его. Но он
обещал только позор и смерть. Он никогда не смог бы доказать, что
действовал во благо Конторе и правосудию и в ущерб преступникам.
Фактическая сторона каждым пунктом длинного перечня опровергала его слова.
Единственный агент-свидетель также показывал против него.
Между четырьмя неизбежностями рационально мыслящий человек избирает
наиболее перспективную. Глупо отказываться от тридцати сребреников, если
предательство совершилось. Если все равно позор, так хоть не бесплатный.
Резидент выбрал предательство с комфортом. С той же скрупулезностью,
с какой выслеживал преступников, теперь он предавал свое дело. Он был
профессионал и все, что делал, делал на должном уровне. Когда решение
принято, сомнения должны уступить место действию.
Во время очередной сходки Резидент, частично обманув, частично
нейтрализовав охрану, явился пред светлые очи авторитетов и довел до их
сведения свои требования.
- Полное невмешательство в мою профессиональную деятельность. Мое
консультационное и обучающее участие лишь в делах, которые я изберу сам.
Пятьдесят процентов дохода с этих дел и ежемесячное содержание в процентах
от последнего заработка. Поддержание круга знающих обо мне людей в
пределах трех-четырех человек высшего командного звена. В рамках этого
условия - немедленная ликвидация моего агента и еще трех человек, близко
узнавших меня в лицо. Это основное. Прочие мелочи в рабочем порядке.
- Что мы будем иметь взамен? - спросили авторитеты.
- Налаженную систему охраны. Как видите, ваша ни на что не годится, и
лучшее тому доказательство, что я стою перед вами. Контрразведывательная
работа против органов МВД и конкурентов. Обучение боевых групп
профессиональным навыкам слежки, контрслежки и активного противостояния.
Экспертиза деталей предложенных операций. Разработка каналов новых
денежных поступлений при соблюдении ранее упомянутой пятидесятипроцентной
пропорции в оплате.
- Торговля возможна?
- Торговля исключена.
- Если мы откажемся?
- Я покончу с собой, но предварительно с вами. Всех я, наверное,
уничтожить не успею, по половину - гарантирую.
Авторитеты напряглись. Они знали, что стоящий перед ними незваный
визитер не блефует и не позерствует. Он обещает то, что способен реально
исполнить. В его возможностях и его отношении к данному слову они имели
случай убедиться.
- Мы подумаем и сообщим...
- Нет. Я не могу ждать. Ответ мне нужен сейчас. Завтра я начну
действовать.
Авторитеты покорились. И не пожалели об этом. Резидент не желал
продавать свою честь задешево. Теперь его интересовали деньги, и он
находил способ легкой и, что было для него принципиально, бескровной их
добычи. Пятьдесят процентов дохода с предложенных Резидентом операций в
отдельные месяцы перекрывали все прочие поступления организации. Ради
этого стоило пожертвовать жизнями нескольких, не самых ценных, работников
и не совать нос в его дела.
Здесь у Резидента был пунктик. Любой интерес на тему его
профессиональных обязанностей вызывал неадекватно болезненную реакцию.
Двое чрезмерно любопытствующих искателей истины поплатились за свою
природную любознательность жизнью. Мафиозные главари остались недовольны
бестолковой гибелью людей, но возражать не посмели. Резидент не выходил за
рамки первоначально оговоренных условий сделки. Тайна профессиональной
жизни была его полной собственностью.
Такая жесткая, неукоснительно проводимая в жизнь политика позволила
Резиденту усидеть на двух стульях сразу. Он был накоротке с самыми
влиятельными главарями мафии и одновременно считался не последним среди
равных себе по классу работников Конторы. Теперь он старался не
высовываться, не попадаться лишний раз на глаза начальству, не исполнять
заданий слишком рьяно или слишком медленно. Он играл роль добросовестно
относящегося к своим обязанностям середнячка. Он держался за место,
которое любой другой посчитал бы ссылкой. Работать плохо он не мог: на его
должность могли прислать другого. Работать хорошо опасался, чтобы не
нарваться на ненужное ему повышение по службе. Любое изменение в
налаженной им жизни означало бы быструю и неминуемую гибель. Более всего
его тревожила возможность плановой ревизорской проверки. Он мог легко
обыграть периодически объявлявшихся в регионе эмиссаров МВД, безопасности,
прокуратуры. Но он бы никогда не смог справиться с тайной ревизией своих
собратьев по "перу". Он не знал, в какой из следующих дней хитроумные
приборы и внимательные глаза коллег возьмут его под контроль. Эта лавиной
висящая над его головой проверка не давала ему возможности спокойно жить,
отравляла почти сибаритское существование, напоминала о том, какой ценой
он купил свое нынешнее благополучие.
Опасность проверки осознавал не только Резидент, но и мафиозные
главари. Они давно догадались, что лучше иметь дело с комиссией МВД,
усиленной, полного состава дивизией Дзержинского, чем с одной тихой
ревизорской бригадой не существующего в природе учреждения. Первые,
действуя в рамках закона, вычисляют, отлавливают и передают преступника в
руки закона. Их работа внешне эффектна - засады, захваты, разоблачения, -
но не очень эффективна. На местах всегда остается возможность, используя
наработанные связи, развалить дело до суда или, если он состоится, взять
минимальный срок, переложив всю ответственность на мелких исполнителей.
Организация, которую представлял Резидент, никого никуда не передавала.
Она совмещала все службы государственной правоохраны в одном лице. Она
вела следствие, определяла преступника, осуществляла дознание, выносила
приговор и приводила его в исполнение. Только тюрем у нее не было. За
ненадобностью...
Довольно было вспомнить, как Резидент без угрызений совести и оглядки
на закон разделался с опасными для него свидетелями, чтобы уяснить, на что
способна организация в целом.
Не испытывающие иллюзий авторитеты лихорадочно искали выход из
создавшегося положения. И, как им показалось, нашли его. Логика их
размышлений была пряма, как полет выпущенной из карабина пули. Им угрожала
самая опасная за все время их существования организация. Единственно, кто
мог гарантированно защитить от нее, была сама эта организация. Только она
была равна себе по силе и возможностям. К ее помощи и следовало
обращаться. У мафии был богатый опыт по части подкупа работников органов,
призванных бороться с ней. Но в этих простеньких случаях они знали, куда,
к кому и с чем идти. Нынешний ставил их в тупик. Они бы не поскупились,
дали взятку, но не знали, кому ее давать. Только один человек располагал
требуемой информацией. Резидент. Но он молчал, как пойманный и изжаренный
прошлым летом пескарь.
Авторитеты собрали внеочередную сходку.
- Мы приняли решение! - объявили они Резиденту. - От тебя требуется
немногое - московский адрес.
- Это безумие. Контора неподкупна.
- Во всякой конторе служат люди. Дай нам их координаты, остальное не
твоя забота.
- Я не согласен.
- Твоего согласия никто не спрашивает. Ты не выйдешь из этого
помещения, пока не дашь устраивающего нас ответа. Рано или поздно твои
начальники хватятся своего работника и пришлют проверку.
- Они уничтожат всех!
- Пусть так. Они все равно доберутся до нас.
Главари были глупы. Они надеялись на победу в деле, где победа не
была возможна изначально. Они мыслили знакомыми им категориями милиции и
иже с ней организации. Их наивность была самоубийственна. В принципе
Резидент был не против. Ему было не жаль своих новых приятелей. В конце
концов именно они послужили первопричиной его падения. Если им хочется
коллективно умереть, он не станет им препятствовать. Давно пора
подраспустить этот вконец запутавшийся узелок.
Резидент устал находиться во взвешенном состоянии. Ожидание смерти
становилось страшнее самой смерти. Уж лучше самая жизнь.
Как и всякий изменник. Резидент был фаталистом, склонным верить в
судьбу, в закон случая, в предначертания свыше. Такая вера в какой-то
степени снимала ответственность за содеянное в прошлом преступление,
обеляла его как отступника. "Чему быть, того не миновать". А если не
миновать, зачем тогда терзаться воспоминаниями, зачем перетряхивать давно
ставшие историей события?
Как и всякий изменник с не до конца отмершей совестью, Резидент
постоянно искал в настоящем знаки, подтверждающие необратимость своего
прошлого выбора. В любой момент он был готов, доверившись судьбе,
поставить на кон жизнь, чтобы лишний раз убедиться в своей правоте. "Орел"
или "решка"? Если "решка", то невиновен и все было так, как должно было
быть. А если "орел"... Этот случай был именно такой. При всей призрачности
выигрыша это была все-таки лотерея. И она очень устраивала Резидента. Он
бы не смог покончить с собой теперь, когда его телесная оболочка привыкла
к удобной для нее жизни. Но он был не против, чтобы его смерть пришла по
воле рока. Он играл в очень азартную, вроде офицерской рулетки, игру. Один
патрон в барабан, и револьвер по кругу. Офицеры тоже не были самоубийцами,
но дуло к виску тем не менее подносили. Очень это щипало их нервы. А жизнь
все равно ничего не стоила. Фронт. Сегодня жив, а завтра нет. Лучше самому
приблизить смерть, чем унижать себя ее каждодневным ожиданием. Живя
двойной жизнью, Резидент неизбежно раздваивался в сознании и поступках.
Как предатель он желал себе безнаказанности, как воспитанный в традициях
Конторы Резидент - праведной кары. Если бы он мог спастись, он, наверное,
предпочел бы спастись. Но его желаний не спрашивали. И выхода не
оставляли. В любом случае, откажись он или согласись, он засвечивался
перед Конторой. В любом случае его ждала ревизорская разборка. Но в
предложенном варианте ей предшествовала азартная игра.
В принципе он играл беспроигрышно, потому что достигал желаемого в
любом случае. Если допустить невозможное, что дело выгорало, то он обретал
страховку высокого покровителя, что позволяло хоть на какое-то время
расслабиться. Если проваливалось - он терял жизнь и вместе с ней
изматывавшую его душу муку ожидания. Уж лучше так! Больной зуб или лечат,
или рвут с корнем. И еще он был бы очень рад увидеть, как Контора вычищает
его нынешних приятелей, унизивших его самолюбие дважды, когда вынудили
предать Дело и когда заставили принять угодное им решение. Они сами
пожелали получить то, что получат. Это их выбор. А в такой компании и
помереть не жаль.
Не вдаваясь в детали, Резидент указал три известных ему в управлении
личности. Наверное, это нельзя было назвать предательством в чистом виде.
Скорее это был хитрый стратегический ход - отступить, чтобы заманить
противника в ловушку, из которой он никогда не сможет выбраться. Они
узнают о Конторе больше, чем знают, но лишь на несколько дней. Потом они
умрут, и Тайна останется Тайной.
К разработке деталей операции Резидент не приложил ни грамма своих
усилий. Зачем выполнять пустую работу? Зачем изображать то, что обречено
на неуспех? Пусть разбираются сами.
Сняв практически всю воровскую кассу и часть прибыли с еще не
завершенной сделки, эмиссар авторитетов отбыл в Москву.
В глубине души Резидент надеялся, что затеянное дело провалится, не
начавшись, что эмиссар не решится предпринять сколько-нибудь решительные
действия, а если решится, то отступит при первой же неудаче. И все
останется как есть. О возможном выигрыше Резидент почти не думал. Раньше
небо обрушится на землю, чем работник управления вступит в сговор с
преступным миром. Он все же верил в святость устоев Конторы. Его пример
был исключением, а не правилом. Иначе быть не могло.
Резидент ошибся дважды. Эмиссар не отступил. Более того, сговор
состоялся, и небо осталось там, где ему должно быть! Случилось то, что
случиться не могло никогда!
Неизвестно где, когда и с кем встретился авторитет, но в итоге через
надежного курьера он передал устное (а кто бы ему хоть букву написал!)
добро и хорошо продуманную схему конспиративной, в две стороны, связи.
Вначале Резидент засомневался в добросовестности столичного визитера -
поди, мотает по московским кабакам и гостиницам назначенные для взятки
деньги, а взамен гонит липу. Оттого и курьера прислал, а не сам приехал.
Потом заподозрил контригру Конторы; Выяснят все, что хотят, и прихлопнут
мышеловку, ' плотно забитую добычей. Скорее всего так и есть.
Но через сутки эмиссар погиб в дорожно-транспортном происшествии, так
и не успев открыть инкогнито завербованного московского агента. Случайный
"КамАЗ" разутюжил его "Жигули", как сброшенная с девятого этажа пудовая
гиря - куриное яйцо.
Резидент понял больше, чем остальные. Человек из Конторы убрал
единственного знающего его свидетеля, оставив только каналы обезличенной
связи. В Москву уходили деньги, очень приличные деньги. Обратно поступала
информация, которая этих денег стоила. Заказ - оплата - исполнение. Все
это могло означать только одно - свершенное не было уже блефом! В сердце
Конторы объявился предатель. Предатель, работающий в паре с другим
предателем!
Странно, но от того, что он перестал быть в единственном числе.
Резидент не ощутил облегчения, но одну только горечь. Он словно освежил в
памяти те, с годами забытые ощущения и пережил их с новой силой. Он
победил, но не испытывал чувства торжества. Шумно отпраздновав победу и
заодно поминки по безвременно усопшему сотоварищу, мафиозные главари
взялись за дело. Обеспечившись надежными тылами, они стали действовать с
большим напором. Дела пошли в гору. Внешне жизнь Резидента обретала все
более благополучные формы. А в его внутренний мир, кроме него, никто
заглянуть не мог. Он жил так, как жил. А остальное не ваше дело!
Все изменилось после банально-книжного "к вам едет ревизор" сообщения
конторского человека. Резидент нимало не обеспокоился. Заранее известная
ревизия не ревизия - фарс. Она может найти лишь то, что ей позволят найти.
По крайней мере так думал Резидент. Но в дело вмешался случай и...
Контролер. Противостоя неожиданно объявившемуся противнику, Резидент
предпринял все, что должен был предпринять, то есть много больше, чем смог
бы простой смертный. Он находил самые нестандартные ходы, но каждый раз
проигрывал. Наверное, в этой фатальной череде неудач был свой роковой
смысл. И он догадывался, какой. Он утратил веру в свою правоту,
превратившись в противоположность самому себе. Он потерял право на
везение. Теперь судьба благоволила к его противнику. Он стал для нее
нелюбимым пасынком. В какой-то не замеченный ни им, ни другими момент
Резидент капитулировал. Нет, он не прекратил борьбы. Он продолжал
исполнять свои функции как должно. Он анализировал быстро меняющуюся
обстановку, принимал единственно верные в данный момент решения, но, и это
было, пожалуй, самым главным, не доводил их до логического завершения
лично, а перепоручал своим, заведомо менее опытным подчиненным.
Он избегал прямого противостояния с Контролером. Он не боялся
оказаться слабым. Он опасался узнать в своем противнике самого себя. Того,
прошлого, честного и азартного Резидента. Подчиняясь разрастающемуся
комплексу вины, он утрачивал столь необходимую ему бескомпромиссность. Он
терял хватку.
Его драка с Контролером стала игрой равных по силам гроссмейстеров.
Соревнованием изощренных умов. И поэтому это была борьба, не имеющая
завершения. Гроссмейстеры не умеют ставить точку. По-настоящему выиграть
может только гладиатор. Его победа абсолютна, потому что его противник
уничтожается физически. Переиграть бой с ним уже невозможно.
Именно на этот подводящий черту под интеллектуальным противостоянием
акт физического уничтожения Резидент решиться не мог. Он не пошел на
анатомический, с понятным результатом допрос - он перепоручил расстрел
Контролера другим, хотя обязан был довершить дело лично. Он явно избегал
острых, ранящих душу углов. Каждый раз загнав противника в щель, он
оставлял ему шанс, пусть призрачный, один на миллион, но все же шанс на
спасение. Он пытался переложить ответственность за последнее мгновение
чужой жизни на судьбу.
В этом была его слабость. Это было пусть не очень видимой, но главной
причиной его поражения. Когда случай свел в последнем противостоянии,
когда для физической победы было достаточно нажать на курок, Резидент
первым опустил оружие. Он не чувствовал уверенности в своей правоте. Он не
мог судить другого, заведомо невиновного человека, будучи сам
преступником. Он не решался убить того, кто более него заслужил право на
жизнь.
Резидент проиграл бой задолго до того, как его начал. Он не сумел
превратиться в настоящего врага. Он все-таки не смог до конца предать свои
годами воспитанные идеалы. Планируя и совершая очередное преступление, он
как бы играл понарошку. Когда "понарошку" кончилось, он потерпел крах. Его
поражение было запрограммировано им самим. Он был своим главным
противником. И он выиграл. И он проиграл.
Теперь, сидя на даче в ожидании своих бывших дружков, он ни о чем не
сожалел. Он вдруг почувствовал огромное облегчение. Как будто вернулся из
дальней разведки в свой старый обжитой окоп, к своим дорогим друзьям.
"Наше дело правое, враг будет разбит, победа за нами!" Все просто,
однозначно и не имеет других истолкований. Вот этого ощущения "правого
дела" ему не хватало все эти благополучные и жирные годы предательства.
Его не научили жить для себя, и всякий пирог, который нельзя было слопать
пополам, отдавал горечью. Он долго жил в чужом блиндаже, очень уютном,
теплом и сытом, но чужом. Он попал туда не по своей охоте - так сложились
обстоятельства. Но теперь все в порядке, теперь он там, где надлежит быть.
Он вернулся в строй! И хотя здесь, на даче, он тоже был в единственном
числе, это было другое одиночество. Это было одиночество бойца,
оставшегося прикрывать отход своих товарищей. Здесь его последний рубеж,
здесь ему принимать бой и смерть. Но его смерть - это не просто смерть, а
продолжение чьей-то жизни. Хоть даже Контролера. Жизнь не задалась, так
хоть смерть удастся! Но и смерть у Резидента такая, какой он желал, не
получилась. Видно, использовал он лимит отпущенного ему жизнью везения
полностью. На пустяки использовал - на благополучие, на деньги, на
преступную карьеру. Не дала ему судьба последнего облегчения. Глупо он
умер, как и жил.
Бандиты объявились вечером. Подъехали на четырех машинах, взяли дачу
в кольцо, крикнули в мегафон:
- Слышь, выйди, поговорить надо!
- А ты сам подойди - коль надо, - отвечал Резидент, готовя к бою свой
арсенал: автомат для дальнего боя, пистолеты для ближнего и еще консервный
нож. Он хоть и консервный, но в умелых руках животы вскрывает не хуже
банок. С таким арсеналом не уложить взвод противника - непростительный
грех!
- Кончай ломаться! У нас дела всего на три минуты! - По кустам под
прикрытием разговоров к даче подбирались боевики.
- Давай-давай, ребятки, поближе ползите, - подбадривал их шепотом
Резидент, - у меня с патронами напряженка, мне наверняка бить надо, одна
штука - одна жизнь.
- Ну и черт с тобой, - безнадежно вздохнул человек с мегафоном. -
Начинайте!
Боевики остановились, затаившись за случайно подвернувшимися
укрытиями. Они даже не пытались подлезть со слепой, где не было окон,
стороны, как предполагал Резидент. Они просто лежали и ждали. Подкрепления
или сигнала к атаке? Чего?
Из-за ближнего холма лязгая гусеницами, выползали два бульдозера.
- Не передумаешь? - еще раз на всякий случай спросил координатор
боевых действий.
Резидент, больше полагаясь на удачу, чем на свое умение, выстрелил.
Пуля ударила в мегафон. Координатор упал, выматерился, махнул рукой.
Бульдозеры подняли отвальные ножи до уровня кабин и двинулись в сторону
дачи. Они шли не торопясь, тяжело переваливаясь на кочках, разбивая и
подминая под гусеницы заборы, случайные деревья и кусты. Стрелять было
бессмысленно. Окна кабин были прикрыты недоступной пулям броней металла.
"Все-таки чему-то я их научил, - подумал Резидент, - не желают
подставляться под пули, хотят выдавить меня из убежища на улицу, а там
из-за укрытия расстрелять, словно "кабана" на стенде. Возможно, попытаются
взять живым. Засадят по пуле в коленные чашечки и в локти и утащат в
стоящий неподалеку медицинский "рафик". Не так уж глупо, если иметь дело с
любителем. Резидент не был любителем. Он знал, когда надо бороться, а
когда это бессмысленно и даже на руку врагам. В данном случае это было
бессмысленно. Единственное, что он мог сделать, это не позволить взять
себя живым.
Он проверил пистолет, развернул его дулом к себе.
"Одна пуля - один поверженный враг", - вспомнил он давнее стрелковое
наставление. Один враг! Грустные ассоциации. Но, наверное, справедливые.
Раздвоенность не может продолжаться вечно. Рано или поздно ей приходит
конец.
Резидент взвел курок. Рокот моторов стал ощутимо близок. Заметно
подрагивал под ногами пол, дребезжали окна.
Очень жаль, что все случилось именно так, подумал Резидент и нажал на
курок. За гулом моторов выстрела никто не услышал. Бульдозеры сдвинулись,
смяли хрупкие стены, перемололи гусеницами обломки досок, стекол и
кирпичей.
В этом последнем бою Резидент не смог уничтожить ни .одного
противника. Он умер один.
- Обязательно найдите тело, - распорядился человек с мегафоном и сел
в подошедшую машину.
***
Покидая дачу, я не знал, как умрет Резидент. Но я был абсолютно
уверен, что сегодняшний день он не переживет. На этом свете его ничто
более не удерживало. У него не осталось союзников, он никому не был нужен,
кроме врагов, А враги искали его с единственной целью - убить. Вероятно,
он смог бы спастись, но вряд ли смог бы жить. Наверное, я был благодарен
Резиденту. Он дал мне почти все, что я просил: фамилии и координаты
главарей, личный контейнер, и еще он дал мне жизнь. Вполне достаточно для
чувства признательности. Но был я ему благодарен или нет, для него не
имело практического значения. Я не пришел бы к нему на помощь, даже если
бы услышал призывный крик. Передо мной стояла вполне определенная, не
терпящая отвлечений цель. Ей принадлежали мое время и сама жизнь. В
ситуации, когда включен отсчет минут, благородство не учитывается! Первое,
что я сделал, - это обыскал резервный резидентский контейнер. Судя по
пломбам, его не тревожили со времени закладки. Оно и понятно. Резиденты
страсть как не любят потрошить "запаски". Сорвешь, не подумав, пломбы, а
потом полгода пишешь рапорты, объяснительные и т. п. отписки. Когда
вскрыл, с какой целью, что изъял, что использовал, что вернул на место. Уж
лучше обходиться подручными средствами. Другое дело - чужой контейнер. За
него душа не болит. А рапорты мне если писать и придется, то совсем по
другому поводу. После навороченного здесь контейнер покажется такой
малостью, что за него никто не спросит. Из полутора сотен предметов,
заключенных в малопривлекательную внешним обликом упаковку, меня
интересовали лишь два десятка: документы, оружие, униформа, спецсредства,
деньги и еще кое-какие мелочи. Сложив все в объемную спортивную сумку, я
отбыл в город. Вторым пунктом перечня подготовленных к основной операции
мероприятий было обеспечение надежного "логова". Точнее, не одного, а
трех. Используя разные, наспех заполненные в .подъезде документы (а чего
мне было экономить чужой отчетности бланки!), я, отправившись на жилищную
толкучку, снял три квартиры в разных районах города. Все были расположены
на вторых этажах, чтобы возможно было проникнуть в них и покинуть через
окна. Все подъезды имели двусторонний - на улицу и во двор - выход.
Хозяева были рады-радешеньки щедрому квартиранту и лишних вопросов не
задавали. И слава богу. Мгновенно придумать три надежные легенды на три
разные фамилии, да так, чтобы не сбиться, не запутаться в событиях
прошедшей жизни, было не просто.
Штабной я избрал четырехкомнатную, старинной планировки, с парадным и
черным входами, квартиру в самом центре города, с окнами, выходящими на
областное УВД. Здесь, хотелось бы надеяться, бандиты открывать
массированную стрельбу поостерегутся. Оставшееся до ночи время я убил на
рекогносцировку местности. Пять интересующих меня адресатов располагались
кустообразно и очень недалеко от занятой мною штаб-квартиры. Имеющая
деньги мафия стремилась жить в престижных, по соседству с Сильными мира
сего, районах.
Последний клиент обитал в частном секторе, в неказистом на
поверхностный взгляд домике. Второй, более пристальный взгляд в корне
менял впечатление от первого. Третий, но уже спеца, лишал надежд на легкую
победу. Если не обращать внимания на преднамеренно облупленную штукатурку
на стенах и потрескавшийся шифер на крыше (а под ним, поди, плотно
пригнанные листы нержавеющей стали!), домик можно было смело причислить к
средней величины дзоту. Капитальный забор, по нему наверняка сигнализация.
Усиленные входные двери и ставни на окнах. Умудрись выковырни из такого
убежища хозяина. Он там как черепаха в панцире.
Ладно, этот орешек оставим на десерт, а начнем с менее крепких, но не
менее аппетитных. Первые "чистки" я предполагал провести в типичном для
Конторы случайно-трагическом стиле, чтобы преступники не сразу догадались
об истинной сути происходящего. Пока человек несведущ, он расслаблен, и
работать с ним - одно удовольствие. Он сам подставляется под удар! Но
стоит ему почувствовать угрозу, и неизбежна суета с дополнительными
телохранителями, засадами, контрслежкой, тяжелым вооружением,
бронетехникой и ударной авиацией тактического назначения. Это в
зависимости от того, кто какими деньгами располагает и в какую сумму
оценивает свою жизнь.
Как правило, такие героические усилия приговоренного все равно не
спасают, но работу исполнителя усложняют значительно.
Лучше лишний час поломать голову в теоретических построениях, чем
перетруждать руки и ноги, ползая по крышам и канализациям, отбиваясь от
дополнительной охраны и занимаясь другой подобной ерундой на практике. Я
слишком устал, чтобы позволить себе отдых при разработке плана операции.
Еще три дня, периодически изменяя внешность, я бродил, как кот возле
куска мяса, по периметру интересных мне кварталов. Я составлял
топографические планы, вымеривал шагами расстояния, намечал пути плановых
и аварийных отходов, фиксировал время прибытия и ухода от остановок
городского транспорта, исследовал методы охраны, замечал часы наплыва и
отсутствия на улицах людей и совершал еще тысячу очень утомительных, но
обязательных в данном случае действий.
Вообще-то это не дело ликвидатора. Его - прийти, увидеть, победить и
исчезнуть. Черновую работу - подходы, отходы, графики, прикрытия,
транспорт и прочее - делают другие. Зачем лишний раз светить главное лицо
в месте предстоящего действия? Я не располагал помощниками и потому всю
черновую работу тащил лично. Я и капитан, и распоследний кочегар на судне
своего будущего (дай бог!) успеха. Я все, что угодно, только не праздно
отдыхающий пассажир.
297 шагов до перекрестка Д.
794 шага до подворотни С.
940 шагов до проходного подъезда...
Тут больше нашагаешь, чем на тренировках скороход-марафонец. Причем
не просто прошагаешь, это бы ладно, а строго определенной, полтора метра -
парный шаг, походкой. И ни на сантиметр больше или меньше! Поворот -
Потеря 2, 5 секунды. Перепад высоты, подъем - 10 процентов, значит,
примерно такое же снижение темпа. Минус десять секунд. Спуск, увеличение
скорости... Считай, Контролер, не сачкуй. Хочешь жить - не ленись цифирки
складывать. Один да один - два. Два да один - три. Три да пять - восемь.
Это не арифметика. Это борьба за жизнь. Топай по маршруту, по которому
скорее всего никогда не пройдешь. Фиксируй. Запоминай. Парадное Открыть,
закрыть дверь. Петли скрипят или нет? Какой силы пружина? Можно ли ее
открыть ударом ноги? Сколько на это уйдет времени? Какая внутренняя ручка?
Возможно ли через нее запереть дверь примитивно-подручным засовом и
сколько он сможет сопротивляться дерганью снаружи?
Господи! Сколько вопросов! И на каждый ответь, и каждый ответ
запомни, и каждый увяжи с предыдущим и последующим! Вот жизнь! С тоски
сдохнешь, если до того не помрешь от перенапряжения. А несведущие
почитатели детективов свято верят, что ликвидация - это когда забрался
человек на чердак, вытащил винтовку с оптическим прицелом и бабахнул с
километра в затылок ничего не подозревающей жертве. Нет, конечно, и
вытащил, и бабахнул, но это лишь малая видимая часть айсберга работы. А о
самом главном, о подготовке, никто знать не желает. Скучно. И то верно.
Кто станет читать многотомный детектив, состоящий на треть из столбцов
непонятных, а на самом деле чрезвычайно важных цифр, на треть из
автобиографий, затверженных - родился, учился, женился - легенд, на треть
из черт знает какой мешанины сопромата, баллистики, психологии, оптики и
т. п. наукообразных дисциплин и лишь из одной страницы собственно
действия. То есть именно тех: он вытащил винтовку, совместил перекрестье
прицела с виском героя и, злобно усмехнувшись, нажал на спусковой
крючок... Такое даже и я, если не по обязанностям службы, читать не буду.
Читать не буду, а считать буду. Приходится! Конечно, если быть до конца
честным, я подхалтуривал. Не без того. Во-первых, у меня не было
необходимого в таких случаях резерва времени. Во-вторых, противник мой был
далеко не самым профессиональным. И, в-третьих, передо мной не стояла
задача свершения чистого, не оставляющего следов преступления, что на
порядок упрощало подготовку. Я действовал без оглядки на то, что
следователи впоследствии, разбираясь в очередном, со смертельным исходом,
происшествии, обнаружат в нем некоторые позволяющие подозревать злой
умысел странности. Ну и что? Почти наверняка они объяснят это конкурентной
борьбой местных преступных группировок. Важнее, чтобы сами преступники
раньше времени не почуяли неладное. Для того и тружусь не покладая рук
или, скорее, ног.
Ночами я, превратив сотни затверженных днем цифр в линии на
план-схеме, высчитывал свой путь, возможные действия и контрдействия
противника и способной вмешаться в ход событий ближней милиции. Я
передвигал фишки, обозначающие машины и людей, по бумаге, видя за этими
короткими ломаными линиями вполне конкретные улицы, переулки, подъезды,
двери, проходные дворы. К утру я сжигал весь тщательно вырисованный план,
чтобы вечером вновь его восстанавливать. Возможно, я со своими тайными
играми перебарщивал, но привычка есть привычка. Если бы вас десять лет
учили самыми жестокими методами убирать за собой, вы бы тоже, сами не зная
почему, потянулись бы за спичками.
К исходу третьей ночи я придумал шесть версий чужих смертей.
Последние перед работой сутки я посвятил покою. Я отдыхал столько,
сколько хотел отдыхать. Это убийцам-бытовикам вроде Раскольникова плохо
спится и естся перед преступлением, а у профессионала сон от настроения и
угрызений совести не зависит. Единственное, что на него влияет, -
внутренний приказ. Закрыл глаза, сказал себе "спать" - и через мгновение в
отключке.
Если спец не умеет спать, когда надо и сколько надо, а только когда
захочется, его можно смело списывать в тираж. Умение уснуть в любой
обстановке и проснуться в строго определенное время - это азы
спецобучения, это оборотная сторона умения не спать вовсе по трое-пятеро
суток кряду. Не умеешь первое, в том числе выспаться, отключаясь на
две-три минуты каждые четверть часа, значит, не умеешь и второе.
Не хитрость не смежать веки целую неделю подряд (задача при этом - не
потерять сообразительности и работоспособности). Полную бессонницу, ее
скорых и нередко катастрофических последствий одолеть невозможно даже с
помощью-медикаментозных спецсредств. Таблетки способны помочь
одномоментно, после чего необходима продолжительная реабилитация. Спать
человек должен. Без этого не обойтись. Вопрос, как спать!
Спец может выспаться за минуты, причем, но это уже высший пилотаж, не
закрывая глаз. Может, если в том будет необходимость и, главное,
возможность, дрыхнуть без подъема на оправку, без зевоты и ворочаний с
бока на бок трое суток подряд. Но через трое суток встанет и сможет
шестеро суток без отдыха молотить ногами километры лесного бездорожья или
кулаками спарринг-противников в учебном бою. Но и то, и другое инструкторы
делом доказали. И если способность мгновенно засыпать вырабатывали,
используя гуманные внушение и гипноз, то умение просыпаться в заданное
время - драконовскими, но очень действенными методами болевого кнута.
Проще говоря, если вам предложили проснуться в 03.17, то уж вы
постарайтесь не проспать, потому что в 03.18 через ваше тело пропустят
разряд электрического тока. Такой способ обучения очень доходчив и очень
эффективен. Уверен, чтобы научиться считать во сне не то что минуты -
секунды (!), даже хроническому засоне, до того недосыпавшему полгода,
потребуется не более пяти уроков. Потому что с каждым новым уроком сила
болевого удара нарастает. Если в первый день вы почувствуете сильный укол
в районе висков, в третий - нестерпимую, словно по всей внутренней
поверхности черепа у вас выросло сто пульпитных зубов, боль, то в пятый
боль пронзит ваш мозг раскаленной на огне спицей и вы проснетесь лишь для
того, чтобы тут же потерять сознание.
Говорят, десятое практическое занятие по хронометражу сна может если
не убить, то оставить до конца жизни неизлечимым калекой.
Вот такой, очень хороший, потому что достигает результата, метод.
Низкий поклон его изобретателю. Если бы меня щадили и, к примеру, будили
мягкими уговорами и вручением после успешного пробуждения пряников, я бы
давно уже был покойником, проспавшим собственную смерть. А так ранее
испытанная, но очень хорошо запомнившаяся организму мука гарантирует мне
запланированный подъем точнее швейцарского, громкого боя, будильника. И
точно так же, и опять не без помощи спецов - "психов" и инструкторов, я
умею отключать внутреннее реле времени и погружаться в глубокую, хоть на
часы, хоть на дни (на недели не пробовал, но тоже смогу) спячку.
Вот этим восстанавливающим силы "отсыпом" я и занимался в последний
перед делом день. Последующие мне отдыха не обещали. Я набирал энергию
покоя, как аккумуляторная батарея электричество. Я заряжался, чтобы потом,
когда придет время, выплеснуть ее без остатка. Отдых для спеца - это тоже
работа, создание предпосылок для последующего активного действия. И
исполнять он ее должен самым тщательным образом. Только так! Если бы я
отправился на операцию сразу, я бы, возможно, сдох на полпути. А этого я
позволить себе не могу. Полдистанции для меня не существует. Или все, или
то же самое, что ничего. Выполнить намеченное на 99 процентов - значит не
выполнить вовсе. Даже единственный ушедший от кары авторитет угрожает
Тайне и, значит, лично мне в той же мере, в какой угрожали пятеро уже
отошедших в мир иной. Возможно, даже больше, такая цепочка странных и
профессионально исполненных смертей заставит конторских ревизоров копать в
данном направлении еще ожесточенней, а запуганный гибелью сотоварищей
счастливчик за гарантии безопасности расскажет кому угодно и что угодно.
Он же не знает, что причиной повального мора служит не пересчет прибылей,
не раздел сфер влияния, не плановая месть, а несколько случайно узнанных
им фактов. И что даже косвенное упоминание о них равнозначно смертному
приговору. Нет у меня 99 процентов. Только сто!
Наибольшая сложность предстоящей операции заключалась в том, что
каждая акция могла занимать у меня лишь несколько часов. Все вместе -
максимум двое суток. Если дело затянется, заподозрившие неладное
приговоренные жертвы, спасая жизнь, разбегутся кто куда по стране и на то,
чтобы их вычислить и отловить, понадобятся уже недели.
Только маскировка убийств под несчастный случай и быстрота действий
могли обещать мне успех. И еще мне мог помочь случай. Счастливый случай. В
конце концов, я занимаюсь не самой бесполезной для человечества работой. Я
убираю мешающий жизни мусор. Я чистильщик. Я имею право на толику везения.
Ровно тогда, когда мне надо было проснуться, я проснулся. И именно
тогда, когда надо было быть на месте, - был там.
Если бы мой первый клиент каким-нибудь образом узнал, что его выбор
был обусловлен только затянувшимся ремонтом фасада здания, он бы очень
удивился и очень расстроился. Не облупись штукатурка, не выцвети краска, и
он, возможно, прожил бы на несколько часов дольше. Не затяни штукатуры
работу - и его смерть не была бы столь ужасна. Но ремонт шел ни шатко ни
валко, и поэтому первым предстояло умереть именно ему. Странные в нашем
деле случаются иногда причинно-следственные связи. Кто-то вовремя раствор
не подвез, а кто-то от этого раньше положенного умер.
Я встретился с бригадиром, отвечающим за ремонт дома, и,
представившись одним из жильцов, попросил отложить окраску подъезда, где я
живу, на несколько дней.
- У меня, понимаешь, важное событие. Помолвка. Невеста будет,
родители, друзья. А тут краска, штукатурка, окна заляпанные. Можно одежду
попортить и настроение. Хорошо бы перенести работы на пару дней. А
связанные с этим затраты, я же понимаю, я возмещу...
Моя просьба, а вернее, размер предложенной, о какой мастер и мечтать
не мог, компенсации возымели действие.
- Конечно, конечно. Мы же понимаем. Мы для того и поставлены, чтобы
людям облегчение было. Это дело святое. Я сам женился, - бубнил
ополоумевший от свалившегося на него счастья мастер, рассовывая деньги по
карманам. - Я счас сразу и распоряжусь. Вы не беспокойтесь...
А я и не беспокоился. Я не беспокоился даже насчет возможной утечки
информации при разборке случившегося на участке ЧП. Вряд ли мастер будет
объяснять истинную причину своего странного приказа - пропустить ближний
подъезд, начав ремонт сразу с дальнего - получением крупной суммы наличных
денег. Взятка, особенно если ею не поделился с начальством, а он, конечно,
не поделится, - штука подсудная. Если мастер не дурак, а дурак в среднем
производственном звене, постоянно находящемся между наковальней - рабочими
и молотом - начальством, долго не продержится, то он придумает кучу своих
вполне правдоподобных объяснений странных производственных перемещений. За
тактические просчеты в строительном деле в отличие от мздоимства с него не
спросят. Подозрения, связывающие факт получения денег с трагическим
происшествием, и вовсе заставят его умолкнуть. Ведь он, если имело место
убийство, становится его прямым соучастником. Никому и ничего мастер не
скажет. Будет вести себя на разборе в СМУ, как подпольщик на полицейском
допросе: божиться, ломать дурочку, стучать кулаком в грудь, напирать на
роковое стечение обстоятельств, каяться, а если совсем прижмут, крыть всех
по матери. Шуму-гаму напустит, но правду, равно как и деньги, сохранит
свято. Наверное, его даже не уволят: где они другого человека на такую
собачью должность найдут? А потерю премии я ему, как и обещал,
компенсировал. В итоге он останется мастером, а я невидимкой. По рукам?
Уже через час работа кипела, как забытый на плите чайник. Аж через
край перехлестывала. Ванну из-под раствора перетащили дальше, кучу мусора
разбросали по дальним углам, строительную люльку перевесили на подъезд
дальше, то есть все сделали, как и надо было, и даже быстрее, чем надо
было. А говорят, у нас строители работать не умеют. Это смотря кто и как
просит. Когда работы были уже почти закончены, я, проходя мимо стоящей на
земле люльки, случайно споткнулся и, падая, вывихнул ногу. Пришлось,
хватаясь за железные перильца и тросы, ковылять вдоль стены к подъезду. Не
повезло, одним словом.
А пока я поднимался и ковылял, мои хватающиеся за что ни придется
пальцы налепили на несущие стальные тросы пластиковую, похожую на
жевательную резинку взрывчатку с вкрапленными внутрь дистанционными
взрывателями. Вот и все.
Люльку подняли до верхних этажей, штукатуры, отработав смену и не
желая тратить время на долгий и не самый комфортный спуск, ушли через окно
в подъезде, оставив часть инструментов и краску на рабочем месте. Люльку
подняли еще выше и оставили как есть. Ограждение сняли.
Строители повторили то же самое, что делали в соседних подъездах в
предшествующие дни. Наверное, они нарушали технику безопасности, но так им
было удобнее: не надо таскать ведра и инструменты в далекую подсобку, не
надо терять время на утренние подъемы-спуски. Загнал люльку вверх - и
топай домой. Кто там, под крышей, до их средств производства доберется?
Подготовка для ликвидации второго объекта мне не требовалась, и я
перешел сразу к третьему. Его должна была сгубить любовь к автомобилям. У
него была роскошная, с форсированным двигателем иномарка. Он гонял на ней
самозабвенно, мало обращая внимания на ограничительные знаки. Все трое его
прав были издырявлены гаишными компьютерами за превышение скорости.
Похоже, единственным, кто мог усмирить его страсть к лихачеству, был я.
После полуночи, когда улицы наиболее пустынны, я вышел готовить
предпосылки следующего несчастного случая. Любой ночной вояж сам по себе
небезопасен. Одиноко бредущая фигура позднего прохожего привлекает к себе
внимание как представителей власти, так и мелких преступников. Встреча что
с теми, что с другими особой опасности не представляла, но сильно
отвлекала от выполнения основной задачи. Старое конспиративное правило
гласит: если можешь избежать осложнений, избегай их, если не можешь -
подумай еще раз, вывернись наизнанку и все-таки постарайся избежать. На
случай встречи с хулиганами я припас крупную сумму денег, чтобы
откупиться, и, если денег будет недостаточно, пистолет Макарова, чтобы
пугнуть. Для объяснений с органами - заполненное на вымышленное имя
удостоверение следователя по особо важным делам. Бланк удостоверения со
всеми необходимыми штампами и печатями я взял из резидентского контейнера,
фотографию мне в моем присутствии изготовили в ближайшем ателье. Теперь я
не просто бродил по улицам, а выполнял следственную работу, и
встретившиеся патрули не только не могли навредить мне, но были обязаны
оказать моей персоне всяческое содействие и почтение. Обеспечив надежное
прикрытие, я приступил собственно к делу. Прямым солдатским шагом подойдя
к автостоянке, я сунул в нос сторожа удостоверение и пошел проверять
номера машин.
Сторож засеменил за мной.
- Вам что, делать нечего? - резко обрезал я его. Нужную машину я
обнаружил сразу, но для проформы до нее осмотрел еще дюжину. Я обходил
автомобили вокруг, наклонялся, вставал на колени, заглядывал под днища,
щупал протекторы. Сторожу скоро наскучило наблюдать за странными
телодвижениями ночного визитера, и он ушел в теплую дежурку. Еще с полчаса
я честно исполнял необходимую, но вообще-то совершенно бессмысленную
работу и лишь после этого подошел к машине, ради которой я здесь и
оказался. Бросив на землю заранее прихваченный кусок полиэтилена, я нырнул
под днище и обмазал тормозной шланг и рулевую тягу пластиковой
взрывчаткой. Исполнив работу, я не ушел сразу, а еще четверть часа шатался
по стоянке, записывая номера, соскребая с крыльев засохшую грязь,
задумчиво массировал пальцами правой руки виски, приговаривая: "Н-да!
Теперь все ясно!" - то есть делая все то, что и должен делать согласно
многочисленным кино - и телеверсиям особо важный следователь. И хоть
зритель у меня был единственный, играл я в полную силу своего
драматического таланта.
Ранним утром ново-, точнее, собственноручно испеченный капитан
милиции уронил честь своего ни разу не надеванного мундира. Он совершил
преступление путем угона легкового автотранспортного средства. Вернее, он
совершил шесть преступлений, потому что угнал не одну, а шесть автомашин.
Что же мне, пешком ходить, когда все мои противники поставлены на
колеса? Нечестно получается! Один может рассчитывать только на свои силы,
другие еще и на лошадиные. Несправедливо! А то, что машин шесть, так и
враг не один. Мне на одной и той же легковушке разъезжать - все равно что
саморекламой заниматься. Я не автолюбитель, я профессионал!
Машины, навесив на них номера, снятые с других, попавших под горячую
руку автотранспортных единиц, я расставил по городу с таким расчетом,
чтобы можно было легко ими воспользоваться. Шесть планируемых акций -
шесть автомобилей, шесть импровизированных стоянок. Война была
подготовлена, войска выведены на исходные позиции, театр скорых военных
действий исползан и изучен до последней кочки, ближние и дальние тылы
обеспечены, насколько позволяли стесненные обстоятельства, засады
замаскированы, мины установлены, наблюдательные пункты оборудованы, кухни
подведены. Больше, чем было сделано, сделать было нельзя. Пора было
поднимать личный состав в атаку.
Конечно, было бы гораздо эффектней, если б над бруствером поднялся в
рост полковой трубач и, прижав к губам свою трубу, сыграл сигнал атаки.
Или комиссар, задрав правую руку с зажатым в ней пистолетом, прокричал:
"За Родину! За!.." Или, в крайнем случае, убеленный сединами боевой
генерал поднял бы трубку полевого телефона и по-простому сказал: "Вперед,
сынки!"
Это было бы гораздо эффектней!
Но ни трубача, ни комиссара, ни генерала не было. Был единый во всех
лицах я. Мне и надлежало трубить, кричать и жалеть идущих в пекло сынков.
Я должен был начинать, вести, развивать и завершать задуманную мной же
атаку. Мне в ней погибать и побеждать.
Я печально вздохнул и скомандовал начало:
- Пора, Контролер. Ни пуха... А шел бы ты, то бишь я, к черту!
Первую засаду я устроил недалеко от ремонтируемого дома. Я уселся на
скамейку возле дальнего подъезда и, развернув газету, стал ждать. Ждал я,
как и предполагал, 25 минут. За эти дни я хорошо изучил график приходов и
уходов каждого приговоренного и мог с большой долей вероятности просчитать
время их перемещений. Первый появившийся обреченный был весел и оживлен,
как и следовавший подле его правого плеча телохранитель. Мой подопечный
имел дурную привычку бегать по утрам трусцой. Он думал, это сбережет ему
здоровье. Он предполагал долго жить.
Я пошарил во внутреннем кармане и вытащил непочатую пачку сигарет.
Подопечные прошли второй и третий подъезды. Я открыл пачку.
Они шагнули на крыльцо, потянулись руками к двери. Мой указательный
палец уперся в слегка выступающую над другими сигарету. Вообще-то это была
не сигарета, а пусковая кнопка, а сама пачка заряжена не табачными
изделиями, а хитрой электроникой. Да и была она не пачкой, а электронным
дистанционным пускателем. Легкий нажим. Полторы сотни сопротивлений,
микросхем и конденсаторов преобразовали движение моего пальца в
радиоэлектронный импульс, который, сорвавшись со стержня антенны
(расположенной рядом с кнопкой сигареты), достиг микроприемников. Те
дешифровали принятый сигнал, превратив его в слабый, но достаточный для
взрывателей электрический разряд. Взрыватели одновременно сработали.
"Пластик" взорвался, разом обрезав удерживающие люльку тросы. Микровзрывы
были очень тихие и очень действенные. Они разрушили только трос и ничего
вокруг. Люлька вздрогнула и бесшумно рухнула на ничего не подозревающие
головы обреченных мною на смерть людей. Они даже не почувствовали боли,
когда триста килограммов металлических труб, досок, краски и полупустых,
привязанных к раме ведер раздавили их. Специального состава взрывчатка
сгорела, не оставив никаких следов, кроме распушенных концов непонятно по
какой причине оборвавшихся тросов. Кое-что могла бы объяснить специальная
экспертиза, но кто ее в этой глуши будет делать.
Я вытащил из пачки пускателя сигарету, закурил и пошел себе подальше
от места случайной трагедии. Не люблю я наблюдать размозженные трупы.
Пройдя два квартала, я остановился у "своего" "Москвича", на всякий случай
осмотрелся вокруг и, запустив мотор, неторопливо, соблюдая все дорожные
правила" покатил к объекту ь 2.
Время 9.15. Пока в графике.
Подкарауливая следующую жертву, я сидел в небольшом кафе за столиком
возле окна и изжевал уже вторую порцию сосисок с гарниром. Сосиски были
противные, гарнир им соответствовал. При такой нерасторопности будущего
покойника я мог запросто заработать хронический гастрит из-за чрезмерного
потребления недоброкачественных продуктов. Счастливы простые люди: они
едят где и когда хотят и, главное, что хотят. Мне бы отодвинуть тарелку с
недоеденной пищей, вписать пару ласковых предложений в одноименную книгу и
пойти в ближнюю поликлинику промывать надорванный желудок. Но не могу.
Очень мне это кафе нравится... расположением входной двери и окон. Еще два
стакана чаю с пирожком - и придется уходить, перенося операцию на вечер. А
это значит еще по меньшей мере одна порция сосисочного яда внутрь. Уж
лучше бы сейчас отмучиться, но я не могу обращать на себя внимание
чрезмерным аппетитом. Люди в моем положении не должны претендовать на
пищевые рекорды из Книги Гиннесса. Им излишнее любопытство, чем бы оно ни
было вызвано, дивидендов не приносит. Но мне повезло. На последнем глотке
чая объект объявился. Машина остановилась возле тротуара на своем обычном
месте. Теперь от ее дверцы до двери подъезда жертве нужно было пройти
пятьдесят метров.
Я вывалился из кафе и, играя изрядно подвыпившего гражданина, пошел
вдоль стены дома. Возле самого подъезда мне стало плохо. Я прислонился к
двери и схватился за горло. Вот и долгожданное освобождение от ужасных
общепитовских сосисок, плавающих в общепитовском же чае. Уж как-нибудь без
поликлиник обойдемся, своими силами. Вот сейчас! Вот-вот!
Но мне помешали.
- Ну-ка ты, дерьмо бутылочное, вали отсюда! - крикнул приблизившийся
телохранитель и брезгливо отбросил меня в сторону.
Что от него и требовалось.
С трудом удержав тело в равновесии, а сосиски в желудке, что доказал
судорожным зажиманием рта ладонью и подозрительными бульканиями (а зачем
мне показывать полное лицо, если можно только половину?), я отскочил на
два шага, больно наступив каблуком на ногу объекту покушения. Одновременно
незаметным движением свободной руки я ткнул его сквозь одежду в бедро
тонкой иглой небольшого, зажатого меж пальцев шприца-тюбика. Боль в
отдавленной ноге должна была отвлечь его внимание от игольного укола.
Сильная боль перекрывает более слабую.
Объект раздраженно оттолкнул меня. Я, бормоча извинения, отлетел на
тротуар. От удара, вызванного падением, сосиски вывалились наружу. Это
должно было охранить мое здоровье и оберечь от нежелательной разборки с
телохранителем. Кому охота возиться с опустившимся, к тому же облитым
блевотиной алкашом? Реальной опасности, кроме возможности испачкаться в
содержимом его желудка, такой представлять не может.
- Пошел вон! - прорычал телохранитель и дал мне крепкого пинка в
выступающий зад.
Тоже мне, хранитель, пинка дал, а нападения на хозяина не заметил!
Чертыхаясь, постанывая и утираясь, я покидал поле боя. Выигранного
боя! Мой подопечный еще ходил, еще чувствовал, но был уже покойником.
Поступившее в его кровь "лекарство" начало уничтожать его организм изнутри.
Он умер через три часа от внезапно случившегося сердечного приступа,
хотя до того на сердце не жаловался. Бывшие при нем близкие и друзья
ничего сделать не успели. Да и не смогли бы. Он был обречен. Как
говорится, медицина в данном случае бессильна. Его смерть пришла не тогда,
когда он умер, и даже не тогда, когда столкнулся на улице со случайным
алкашом, а много раньше, когда он услышал о странном, не входящем в реестр
службы безопасности учреждении. Вот тогда он и скончался.
Но я кончины своего подопечного не ожидал. Я спешил. Бросив
"Москвич", уже на других, но опять-таки "своих" "Жигулях" я мчался на
следующую сценическую площадку, где мне предстояло разыграть третье
трагическое действо., Пока в графике. Опережение семь минут. Признаков
слежки Нет.
Только бы не нарваться на опасную своей непредсказуемостью
случайность.
В какой-то степени происходящее повторяло недавнюю эпопею на судне.
Тот же принцип: один день - один покойник, но совсем другие масштабы.
Тогда я стриг верхушки и располагал днями, сегодня выкорчевывал корешки и
чувствовал себя тесно даже в рамках часов. Еще имелось одно существенное
отличие. Там мы были одни. Здесь приходилось действовать в окружении
прохожих, соседей и других не имеющих отношения к моей мести людей. Здесь
я пусть не юридически, но морально отвечал за каждую миновавшую цель
шальную пулю. Я не боялся лишних трупов, я не желал бесполезных трупов.
Мне было довольно запланированных.
Третьего мафиозного главаря я добыл с крыши его же дома. Нет, я не
прыгал сверху Тарзаном ему на плечи, не ронял с карниза кирпичи. Я,
поднявшись на заранее отпертый чердак, запустил в опять-таки заранее
просверленное в вентиляционном стояке отверстие сдвоенную тонкую трубку. В
одной половинке был запрессован глазок микрокамеры, в другой не было
ничего. Аккуратно опуская ее вниз, я подсчитывал стравливаемые с катушки
сантиметры. Кажется, все. Теперь воткнуть ближний конец видеошнура в
гнездо, расстегнуть верхнюю панель, открыть монитор, включить питание,
отрегулировать настройку. Сделано. На тусклом экране я различил лохмотья
висящей по стенам пыли и светлый узор точек от декоративной вентиляционной
решетки. Так, понятно. Для того, чтобы хоть что-то увидеть, надо
развернуть камеру на 180 градусов. Я тронул ручку горизонтального
смещения. Решетка вползла в экран. Сквозь нее я различил дверь, сливной
бачок, унитаз.
На месте.
И снова ожидание. Десять минут, двадцать, сорок... Минуло расчетное
время. Пошел наработанный запас. Час, десять, час двадцать... Открылась
дверь. Вошла средних лет женщина. То ли супруга, то ли гостья хозяина.
Развернулась к камере спиной, задрала юбку. Я воспитанно отвернулся от
монитора. Вообще-то зря. Наблюдатель не должен отрывать взгляд от зоны
наблюдения, что бы ни увидел. В данном случае я допустил нарушение
инструкции. Ушла. Закрыла дверь. Снова ожидание. Час тридцать... сорок...
пятьдесят. В ход пошел неприкосновенный резервный час. Он что, вообще в
туалет не ходит? В принципе?
Вновь открылась дверь. Ну наконец-то! В невеликий объем туалета
ввалилась массивная туша третьего претендента на смерть. Отдуваясь и
ворча, он расстегнул штаны и опустил седалище на хрупкий фаянс унитаза.
- Уф-ф!
Авторитет пыхтел, пыжился и обливался потом.
- Ну, ты скоро? - кричала из-за двери, судя по обращению, супруга.
- Счас. Еще попытаюсь. Счас.
Мне стало жаль страдающего запором преступного вожака, и я достал из
сумки небольшой, внешне похожий на аэрозольный, баллончик. На нем для
маскировки даже было написано что-то вроде "Дезодорант для ног. Не
распылять вблизи огня, не давать детям" и пр... Но это был не дезодорант.
И предназначался он не для ног.
- 0-о-ох, - охал, стонал и проклинал судьбу пищеварительный
страдалец. Ну, потерпи еще. Немножко осталось!
Я присоединил баллон к свободному патрубку и открыл вентиль.
Смертельный даже в малых дозах газ с шипением вырвался в трубку и по ней
потек вниз, к расположенному тремя этажами ниже туалету.
Я видел, как вначале вздрогнул, а потом сразу обмяк сидящий на
унитазе человек. Проблема кишечной непроходимости его больше не волновала.
- Ты скоро? Я не буду ждать! - возмущалась, кричала, негодовала не
ведающая, что творит, жена. - Ты слышишь? Слышишь?!
Он не слышал. Его уже не было в туалете, в квартире, на земле. Его
легкая, не ведающая запоров душа выпорхнула из тучного тела и вознеслась,
возможно, через ту же отдушину, откуда поступил газ.
Я вытянул видеощуп, смотал его на бобину, упаковал в чехол. Отверстие
в вентиляционной шахте я заткнул и затер специально подобранной под
окружающий колер замазкой.
Номер три. Без сучка, без задоринки. Пока мне везло, но лишь потому,
что еще живые противники не узнали о безвременной кончине своих товарищей.
Мое преимущество было очень шатким и уменьшалось с каждой новой минутой.
Мне надо было спешить. На ь 3 ушло слишком много времени. Слишком много...
По чердаку я прошел в дальний подъезд, спустился во двор и вышел на
улицу.
Машины не было!
Вот это номер! Это называется, вор у вора дубинку украл! И главное,
как не вовремя!
Можно было попытаться перехватить любую другую машину, свободную или
выкинув из занятой водителя, но, как назло, улица была пуста. Пришлось,
вспоминая курсантскую юность, совершать марш-бросок: очень быстрым шагом в
людных местах и только там, где никого не было видно, - бегом до ближайшей
"своей" машины. Я бежал, но уже понимал, что не в графике, что темп
потерян. Я срезал расстояния, проскакивая с улицы на улицу через проходные
дворы, обходил долгие кварталы, пользуясь сквозными подъездами. Я хорошо
изучил город в дни предшествующей подготовки. Сегодня это сэкономило мне
массу драгоценного времени. Даже больше, чем я мог рассчитывать.
В сравнении с машиной я опоздал лишь на три минуты. Поиск и угон, тем
более захват новой машины стоили бы , мне гораздо больших временных
потерь. Я очень правильно рассчитал. Но это меня не спасло... Когда я
захлопнул дверцу своей очередной легковушки, у меня еще оставалась
возможность наверстать упущенное время. Но на первом же перекрестке в меня
въехал неизвестно откуда взявшийся "уазик".
Удар!
Вот она, идиотская роковая случайность, которой я опасался. Ее
невозможно учесть, к ней невозможно приготовиться, ее невозможно избежать.
Хотя нет, последнее утверждение - ложь! Я не верю в мистические
предначертания. По большому счету любая случайность - это оборотная
сторона закономерности. Стоит лишь получше покопаться в прошлом.
Там, на чердаке, я проиграл уйму времени. Угнанная машина стоила мне
еще трех минут. Если бы я работал не один, такого произойти не могло. Мой
напарник просто ожидал бы меня за рулем, не снимая ноги с педали газа. Но
я работал в одиночку, и вероятность случайности из-за этого возрастала
стократно. Рано или поздно она должна была сработать. Два предыдущих
прокола потянули за собой третий. Пытаясь наверстать потерянные минуты, я
гнал машину чуть быстрее, чем должен был, и проскакивая перекрестки чуть
более рискованно, чем если бы никуда не спешил. Не случись эти две, в
принципе одолимые затяжки, не произошла бы роковая третья.
Но и ее можно было избежать, если бы я смирился с дополнительным
двух-трехминутным опозданием. Я повторил ошибку прохожего, перебегающего
ради экономии тридцати секунд перекресток на красный свет. Я, как на
придорожном плакате, сэкономил минуту и поставил под угрозу жизнь. Так что
не будем взваливать на рок свои ошибки. Но об этом я размышлял позже. В
тот момент столкновения и переворота машины мне было не до отвлеченных
материй. От удара о баранку я на мгновение потерял сознание. И именно
этого мгновения хватило зевакам, чтобы заполнить своими любопытствующими
телами все подходы к дверцам перевернутой машины. Они были искренни, они
хотели помочь, но мне от этого было не легче.
Сразу десяток рук потянулись внутрь сквозь разбитые стекла. Они
думали, меня волновала жизнь. Но меня в данный момент волновала только
набитая спецсредствами сумка. Утрата сумки была бы равнозначна потере
жизни. То, что в ней находилось, не предназначалось постороннему взгляду.
- Сумку! Сумку! - требовал я, отталкивая добровольцев-спасателей. -
Вначале сумку!
Наверное, они удивились такому невероятному, перед лицом смерти,
крохоборству, но сумку дали. Только после этого я позволил вытащить себя
наружу. Я не чувствовал боли. Мне некогда было чувствовать ее, мне нужно
было покинуть место аварии до того, как сюда прибудет милиция и "Скорая
помощь". Я не мог допустить ни забирающего последнее время лечения, ни
связанной с наездом проверки документов.
Я продирался сквозь руки, как сквозь колючий кустарник. Я отодвигал
руки, я раздвигал руки, я отдирал руки от себя.
- Остановите его.
- Помогите ему. У него шок!
Я не мог выбраться из такой плотной и активной толпы, не применив
известных мне приемов. Но я бы не смог избегать жертв, применяя эти
приемы. Но я бы раскрыл себя, допустив эти жертвы. И я из охотника
превратился бы в дичь. Круг замкнулся. Я оказался обезоруженным. Силовые
методы оказались невозможны. Нужно было найти какой-нибудь простой и
действенный ход. Что может убедить людей оставить меня в покое? Страх!
Чего люди боятся более всего? Потери жизни. Только это может перекрыть все
прочие сиюминутные чувства.
- Вы что, с ума сошли?! - заорал я что было сил. - В багажнике двести
литров бензина! Он сейчас рванет! Спасайтесь!
Мой вид и мой крик показались убедительными. Люди отшатнулись от
машины. Используя их секундное замешательство, я, отбросив в сторону двух
ухвативших меня доброхотов-спасателей, кинулся к ближайшей подворотне.
Теперь я мог разрешить себе действовать чуть более жестоко. Возможным
взрывом я аргументировал свое нежелание оставаться возле разбитой машины.
Все. Вырвался! Ушел!
В одном из ближайших подъездов я позволил себе минутную передышку. В
принципе я отделался легко. Серьезно пострадала только левая нога.
Вставать на нее было можно, но сгибать в колене затруднительно. Все
прочее, несмотря на обилие крови (ей-богу, словно порося резали), было
несущественно - так, мелкие телесные повреждения. Хуже дело обстояло с
одеждой. Ее просто не осталось. Показываться в этих пропитанных кровью
лохмотьях на улице нельзя. Необходимо было как можно быстрее обновить свой
гардероб.
Я поднялся на этажи, послушал двери. Отбегая, вернее, отпрыгивая на
одной ноге на верхние марши, позвонил в одну, вторую, третью квартиры. Ту,
где никто не ответил, вскрыл универсальной отмычкой. Нельзя сказать, что
мне повезло, но кое-что подходящее в одном из платяных шкафов я обнаружил.
Замыв кровь в ванной, я залепил раны со специальным, состоящим из
полусотни лекарственных препаратов покрытием пластырем, заглотил две
болеутоляющие из аварийной аптечки таблетки. Через тридцать минут я
покинул давшую мне приют квартиру. Свою одежду, сложенную в прихваченный
на кухне пакет, я бросил в мусоропровод.
Я довольно удачно выкрутился из случившегося дорожно-транспортного
происшествия, но как бы не ценой провала операции. Мой кредит выглядел
угрожающе. Частичная трудоспособность заставляла забыть об активных,
связанных с бегом и прыжками, лазанием и рукопашным боем действиях. От
целого агента нынче осталась едва ли треть.
Случившееся на перекрестке странное происшествие рано или поздно
через каналы милиции дойдет до ушей авторитетов. Вполне возможно, что они
смогут связать его с эпидемией смертей, постигшей их товарищей. Кстати,
последнее обстоятельство - информированность оставшихся в живых об имевших
место несчастных случаях - сводит на нет все мои ранее разработанные
планы. Вряд ли они теперь будут открыто появляться в городе. А это значит,
что прекрасно задуманные и подготовленные четвертый и шестой несчастные
случаи останутся невостребованными. Может быть, пятый сработает? Хотя и
тут не без сомнений. Следует признать, что операция в том виде, в каком
задумывалась, провалена. Спасать ее - только усугублять и без того
плачевное положение. Если здание дало трещину, подпорки не помогут. Надо
строить новое. Судя по всему, возможности тайной войны исчерпаны и пора
переходить к открытым боевым действиям. Не сегодня-завтра противник,
догадавшись о происходящем, перейдет к долговременной и глубоко
эшелонированной обороне - накопает траншей и дотов, и тогда его из них ни
за какие уши не вытянешь.
Вывод один - наступать надо сегодня, пока они не очухались, не
сопоставили факты, не сделали выводы. Значит, времени на отдых у меня нет.
Ни минуты! Ладно, война так война. Единственное, что меня не устраивало в
ведении полномасштабных боевых действий, - это определенная военной наукой
цифра потерь при наступательном, на закрепленного противника бое - один к
трем. И даже один к одному не подходило. Только, говоря футбольным языком,
всухую. Только три - ноль. Пора интеллектуального противоборства прошла,
теперь придется поработать руками. А учитывая, что для задуманного дела
они коротки, придется удлинить их специальной, усиленного боя винтовкой,
взятой из резидентского контейнера. Не хотелось скатываться до такой
банальности, но деваться некуда. На разработку и подготовку чего-то более
изящного времени не осталось. Будем импровизировать на ходу. Итак, место
действия известно, оружие определено, осталось установить сроки.
Чаще всего ликвидаторы, использующие длинноствольное огнестрельное
оружие, выполняют работу ночью. Ночью меньше вероятность напороться на
способного помешать делу зеваку, легче скрыться, проще замаскироваться в
темноте и, наконец, удобнее выцелить жертву в хорошо освещенном проеме
окна. Днем в помещении темнее, чем на улице, и определение объекта
затруднено.
Я прекрасно обо всем этом знал, не раз и не два читал наставления по
специальной стрелковой подготовке и потому поступил наоборот. Вряд ли мои
противники настолько глупы, чтобы не додуматься до очевидного - что
освещенный предмет в темноте виден лучше и что достать врага проще и
безопасней всего издалека с помощью давно изобретенной и хорошо себя
зарекомендовавшей в подобных щекотливых делах винтовки с оптическим
прицелом. Смотрят же они фильмы, читают книжки про покушения на
президентов.
Если хоть толика подозрений закралась в их головы, то могу поспорить:
интересующие меня окна ночью будут плотно зашторены. Любой опасающийся
мести человек инстинктивно избегает глядящих в темноту окон. Это, если
хотите, рефлекс. Темнота всегда таит угрозу. А вот день? Будем надеяться,
что их подозрительность не переросла в панику, чтобы, отгораживаясь от
мира, превращать квартиру в подводную, без доступа свежего воздуха и
солнечного света, лодку.
И еще будем надеяться, что сегодня, сейчас информация в полном объеме
до них еще не дошла. А если дошла, то еще не переварилась. Сегодня днем
они нападения, наверное, не ожидают, опасность еще не определена, она еще
только подразумевается. А вот за завтрашний день поручиться нельзя.
Значит, только сегодня. И только днем! Ночь располагает к
подозрительности. Утро разгоняет страхи. С дневным смельчаком дело иметь
предпочтительней. Он, убаюканный мнимой безопасностью (кругом день, толпы
людей, все видно как на ладони), легче подставляется под выстрел. Трус -
никогда. Трусы вообще живут гораздо дольше. Ночного труса мне так просто
не взять!
На все прочее - подготовку снаряжения, изменение внешнего антуража и
тому подобную работу - я отвел час. Но уже через пятьдесят минут я стучал
в двери квартир дома, стоящего напротив нужных мне окон. В четырех
квартирах я, представляясь разносчиком срочных телеграмм, наткнулся на
хозяев. В пятой было тихо. Я подавил на звонок еще минуты три и, открыв
дверь, зашел внутрь. Пусто! Закрыв дверь на внутреннюю защелку, я прошел
на кухню, растворил настежь окно, открыл "дипломат". Там лежала винтовка,
точнее, ее части: дуло отдельно, затворная часть отдельно, приклад
отдельно. С помощью пяти движений и двух винтов я превратил разрозненные
запчасти в цельную винтовку, легким толчком поставил на место Оптический
прицел, загнал в патронник обойму, накрутил набалдашник глушителя. Сорок
секунд на всю сборку! Качественно работают привлеченные Конторой
оружейники.
Из того же "дипломата" я вытащил небольшой, вроде велосипедного
насоса, цилиндр и, сняв фиксаторы, раскрыл три ножки, каждую из них,
состоящую из четырех телескопических колен, раздвинул до полутораметровой
длины. Треногу, напоминающую внешним видом фотографический штатив, я
поставил на пол у дальней стены кухни. Но приторочил я к ней не
фотоаппарат. Вовсе нет. Не для того я сюда пришел, чтобы заниматься
художественной фотографией.
Быстро оглядев в прицел окна противоположного дома, я определил зону
обстрела и задернул шторку на кухонном окне. Оставшейся щели хватит для
того, чтобы держать под контролем требуемое пространство.
Тренога обеспечила значительную свободу действий. Тег перь мне не
надо было, изображая дурака, стоять на изготовку с прижатой к плечу
винтовкой, рискуя тем, что, когда дело дойдет до выстрела, мое оружие
будет трястись в перетруженных пальцах, как бутылка в руках наполняющего
стакан алкоголика.
Ждал я, слава богу, недолго. Объект, потягиваясь, почесываясь и
зевая, прошел поперек комнаты. Он что, до такого времени спит? Или вовсе в
койке живет? Теплая жизнь у мафиозников. Жаль, короткая...
Я прижался глазом к окуляру прицела, прикинул траекторию полета пули,
ветер и все прочие, влияющие на результат выстрела объективные и
субъективные обстоятельства. Промахнуться я не мог. И не промахнулся бы,
если бы объект прошел прежней дорогой. Но он в последний момент изменил
свои планы и, не дойдя до спальни, бухнулся в кресло, стоящее за фасадной,
то есть ближней ко мне стеной. Я видел его в висящем на дальней стене
зеркале и ничего Не мог поделать. Он стал недосягаем для моих пуль.
Я лихорадочно соображал, что предпринять, прекрасно понимая, что
предпринять ничего невозможно. У меня была винтовка, а не пробивающая
стены базука. Я мог только ждать. Но сколько? Судя по всему, клиент не
собирался покидать уютное кресло - включил близкий магнитофон, разложил
журналы, накинул на ноги плед. Ну, чисто английский лорд, отдыхающий у
камина. Быстро он не встанет. Я бы так согласился месяц просидеть! Я
расслабил пальцы, сжимающие ложу винтовки. Можно, конечно, и подождать,
лишь бы дождаться.
Но, видно, верна пословица. Пришла беда - отворяй ворота. Во входной
двери заскрежетал ключ! Кажется, вернулись хозяева. По идее я должен был
немедленно ретироваться. Но как вернуться в этот дом после того, как я
своим незваным присутствием в чужой квартире растревожу покой жильцов всех
подъездов? Да после такого таинственного-происшествия здесь кошка
незамеченной не проскочит. Это тебе не скучающая милицейская засада.
Старушки пенсионного возраста работают не за оклад, а за совесть. Отсюда и
соответствующий результат. Их бдительности мне не одолеть! Уйти мне сейчас
- значит, уйти как минимум недели - на две. Их у меня нет! А если
рискнуть? Я еще раз взглянул в окуляр прицела. Сидит, зараза! В моей
голове мелькнула шальная мысль. Сколько у меня есть времени до того, как
сюда вернутся хозяева? Одна минута, две, три?
Это зависит от их темперамента, физической силы и финансовых
возможностей, ответил я сам себе. Если сил и денег в достатке, то вышибут
дверь в минуту. Если мало, то, спасая замок, пойдут искать слесаря, на что
потребуются уже десятки минут.
В дверь сильно забарабанили. Пожалуй, силы есть. Затихли. А вот денег
на ремонт двери нет. Опять забарабанили. Или есть? Черт с ними, пусть
стучат!
Я быстро отскочил к раковине, открыл на полную мощность оба, с
горячей и холодной водой, крана и сдвинул хобот смесителя за пределы
мойки. Мощная струя ударила в пол.
Я снова припал к прицелу. Вот он, сидит в зеркале. Видимый и
одновременно недостижимый, А почему видимый? Потому что угол падения равен
углу отражения! Потому что мой глаз и его кресло находятся в одинаковом
относительно зеркала положении. А зеркало висит на стене. Так? Именно так!
Вот и выход! Хорошо меня учили в школе, если спустя столько лет я вспомнил
такое бесполезное тогда и столь пригодившееся теперь оптическое правило.
Углы равны! Равны! Быстрым движением я выбросил из винтовки обойму с
патронами. Эти, с разрывными пулями, были бесполезны. Их не в кого было
послать. А вот эти, вытащенные из "дипломата" запасные, со стальным
сердечником, как нельзя кстати! Я тщательно выверил расстояние и углы.
Глубоко, два раза вздохнул.
В дверь ломились со все усиливающейся настойчивостью. Все-таки еще и
богатые. Не повезло. Выдохнув воздух, я замер, нежно обжал указательным
пальцем курок и плавно потянул его на себя. Раздался выстрел. За ним
второй. И сразу третий. Стальные пули вошли в стену чуть выше зеркала и,
срикошетив, отскочили в сторону. Отскочили под тем же углом, что и
ударили. Угол их падения был равен углу их отражения! К великому сожалению
сидящего на кресле четвертого мафиозного главаря, этому правилу
подчинялись не только световые лучи.
А он думал - спрятался. Думал, я его не достану. Для верности
выпуская пулю за пулей, я пересек зеркало сверху вниз, заметив в
разлетающихся осколках, как по телу сидящего в кресле человека запрыгали
черные пятна дырочек. Дверь затрещала. Я быстро разобрал винтовку,
рассовал части по соответствующим углублениям в "дипломате" и, подхватив
полусложенную треногу, пошел в коридор.
Дверь охнула и сдалась. В прихожую, весь в щепе и мате, ввалился
здоровенный парень, позади него, испуганно прикрывая рот, стояла
растерянная старушка. Из соседних квартир вылезали заинтересованные соседи.
Чтобы избежать крупной - один агент против дюжины разгневанных
домохозяек - драки, следовало немедленно забирать инициативу в свои руки.
Конечно, я бы одолел немногочисленное, по преимуществу преклонного
возраста, мирное население, но вряд ли бы эта победа добавила мне славы.
- Ты, бабка, где бродишь? - грозно гаркнул я, памятуя, что лучшая
оборона - нападение. - Ты что же делаешь, старая?! У тебя нижние соседи по
уши плавают! Кто платить за ремонт будет? Кто, я спрашиваю? Кто?! -
Опешившие от неожиданного напора соседи испуганно отшатнулись. - Вот так,
одни краны не закрывают, а другие должны аварии ликвидировать! Я в
последний раз соглашаюсь! В последний! Так и знайте. Я не нанимался на
каждый потоп бегать! У меня своих дел не переделать! - продолжал орать я,
спускаясь по лестнице и потрясая, словно гаечным ключом, треногой.
Оглушенная ужасными сантехническими воплями неизвестно откуда
взявшегося мужика с "дипломатом" и трубой, старушка впала в столбняк. Это
тоже было нехорошо. Просто стоящий, не занятый общественно полезным делом
человек может черт знает до каких непредсказуемых действий додуматься.
"Определите человеку задачу ближайших минут, или он это сделает сам,
- учили нас, курсантов, психологи. - Человек, не обремененный
обязанностями, опасен непредсказуемой инициативой".
В данной ситуации работа была показана всем.
- А вы что столбами стоите? - крикнул я уже снизу. - А ну марш воду
собирать, пока стены не размыло! Быс-стро!
При чем здесь стены, я сам не знал, но это и не важно. В приказе
главное не содержание, а форма отдачи. Предложенная мной форма -
напористая, безапелляционная и даже чуточку нагловатая - соответствовала
моменту и, судя по коллективному топоту, возымела действие. Путь был
свободен.
Пока они соберут тряпками и отожмут в ведра воду, пока обсудят
происшествие, я буду в семи кварталах отсюда, у объекта ь 5. А когда они
надумают обратиться в местный жэк и в милицию, и вовсе покину город. Уже
на подходах к ь 5 я почувствовал, что опоздал. От известных мне окон
исходило что-то нежилое, покинутое. Не грели они. Я не знаю, что это было
- воспитанная сверхчувствительность или справедливое, вызванное всеми
предыдущими действиями подозрение. Назовем это интуицией и не будем
углубляться в дебри парапсихологических изысков. Я чувствовал, что
квартира пуста. И все тут! Но, как говорится, чувства к отчету не
подошьешь. Агент не может доверять одному только своему внутреннему
голосу, если не хочет услышать встречный, все заглушающий глас начальства.
Интуиция - фактическое подтверждение - действие. Такова принятая в любой
спецслужбе формула разведывательной и контрразведывательной работы.
Опустив ее середину, рискуешь нарваться на неприятности даже в случае
последующего триумфа.
Фактическую сторону я мог обеспечить либо продолжительным, тщательным
наблюдением, на которое у меня не было времени, либо рискованным, с прямым
выходом на противника, контактом. Выходить лично на искомую квартиру я не
отважился. Такой риск граничил бы с непрофессионализмом. Всегда, если есть
хоть малая возможность, надо стараться между собой и врагом запускать
буфер - постороннего, не имеющего о тебе никакой информации человека.
Такого я без труда отыскал в ближнем жэке. Вначале я ему показал бутылку,
потом липовое капитанское удостоверение. Не знаю, что более возымело на
него действие, но подозреваю, что первое.
- После дела, - предупредил я. Агент-сантехник предложил не
откладывать операцию в долгий ящик. Его снедал горячий патриотизм и
желание помочь в благородном деле.
Я дал подробную информацию и запустил его в пустой подъезд. Он вышел
через пять минут.
- Никто не отвечает. Я звонил, стучал, слушал, в замочную скважину
смотрел. Нет там никого! - доложил сантехник, косясь на мой полукругло
оттопыривающийся карман. - Нижняя соседка говорит: жилец еще час назад со
своими дружками и сумками куда-то ушел.
Подтверждались мои худшие опасения. ь 5 оказался на редкость
трусливым и проницательным человеком. Только заслышав о первых смертях,
он, не раздумывая долго, решил сделать ноги из ставшего опасным города.
Что это, банальная вендетта, борьба за власть или роковое стечение
обстоятельств, можно выяснить потом, на досуге. А пока до добрых времен
лучше отсидеться в надежном логове. Наверное, так рассуждал он, спешно
пакуя чемоданы.
Исчезновение пятого ставило под сомнение целесообразность четырех
предыдущих смертей. Французы мудро говорят: что знают двое, знает и
свинья! Здесь, кроме меня, владели запретной информацией еще по меньшей
мере двое. Один - очень хочется надеяться - заперся в своем доме-каземате.
Второй - ударился в бега. Где его искать?
Я прикинул все варианты и остановился на единственном, обещающем
быстрый результат. Или я отыщу его в течение одного-двух часов, или
потрачу на поиски всю следующую неделю. Я отправился к стоянке. Не может
такой фанатичный автолюбитель бросить свою любимицу-иномарку. Душа не
стерпит! Машина была на месте. В ближайшем переулке я устроил
моторизованную засаду. Проще говоря, подремывал, сидя в угнанных
"Жигулях", удерживая в поле зрения въездные ворота автостоянки. Я пытался
восстановить столь необходимые мне в скором будущем силы, набирая
тридцати, пятидесятисекундными урывками полноценные часы сна.
Распахивались ворота - открывались мои глаза.
Не то.
Не то.
Не то.
А вот это то, что надо.
За рулем сидел пятый, если считать от сегодняшнего утра, претендент
на смерть. Сейчас он выйдет на автостраду, я пристроюсь ему в хвост, а там
посмотрим. Но я недооценил своего противника! Я настроился на охоту и все
свое внимание посвятил гону. Я забыл, что загнанная дичь может очень
болезненно огрызаться... Иномарка выходила одна. "Хвоста" не было. Это
упрощало задачу. Я повернул в замке ключ зажигания.
- Эй, мужик, у тебя колесо сдуло, - радостно сообщил мне какой-то
прохожий парень.
- Где?
- Да вон же, вон. Правое заднее. Э-эх, дядя! Машина не жена, за ней
пригляд нужен.
Я наклонился к сиденьям, открыл ближнюю боковую дверь, высунулся
наружу
В лоб мне уперся пистолет.
- Садись по-быстрому в машину. И без нервов! - На асфальте, вдоль
борта машины, лежал второй вооруженный "Макаровым" парень. Его напарник,
уже всунувшись в салон через опущенное стекло, хватал ключ зажигания.
Это ж надо так банально вляпаться! Мальчишки, сопляки завалили
спецагента чуть не с пятнадцатилетним стажем! Позор! Видно, у меня что-то
в голове повредилось от давешнего столкновения с "УАЗом", раз я такие
дошкольные промашки допускаю.
- Ну, - дуло пистолета недвусмысленно помассировало мой лоб.
Пришлось подчиниться. Между мгновенной смертью и компромиссом я
всегда выбираю компромисс. Запустить пулю в извилины я всегда успею.
- Выезжай и держись вон за той машиной, - приказали ребятки, указав
на иномарку.
Это можно. Я все одно собирался за ней ехать.
- Тише. Еще тише.
Я повиновался. А вы бы стали спорить, когда бы вам сверлило четвертый
позвонок дуло поставленного на боевой взвод девятимиллиметрового пистолета?
- Теперь чуть быстрее. Вот так.
Кажется, я становлюсь таксистом. Впору счетчик включать. А пожалуй
что и надо. А пожалуй что и включу! Не возить же их бесплатно.
Машины недолго покрутились по городу и вышли на междугородное шоссе.
Здесь, вжимая педаль газа в пол, я подуспокоился. Не будут они стрелять
без предупреждения в держащегося за руль водителя идущей на полной
скорости автомашины. Не самоубийцы же они.
Интересно, как они меня вычислили и чего добиваются? Насчет первого
просто - главарь, заподозрив в череде смертей неладное, решил бежать из
города. Возле квартиры и автостоянки поставил засады. Там, возле дома, я
слежку обнаружить не смог. Да и как? Наверняка они посадили наблюдателя,
куда-нибудь в соседний дом. Как его углядишь?
Отследив мой "жигуль", он на всякий случай передал второй засаде мои
номера. Появившись возле автостоянки, я тем самым выказал свое истинное
лицо. Я даже не догадался, вернее, не успел сменить машину. Хотя, конечно,
отсутствие времени не может служить отговоркой в таком позорном провале. Я
успел поймать иномарку, но не успел спасти себя!
Опознавшая меня охрана, состоящая из юнцов-любителей, взяла меня в
клещи. Кстати, очень профессиональные клещи. Не иначе, работает школа
Резидента. Ведь чему-то через подставных лиц он учил местную шайку-лейку.
И таки выучил на мою контролерскую голову!
Теперь вопрос второй. Куда они меня везут и что им надо? Здесь ответ
еще проще. Везут куда-нибудь подальше в лесок, а нужна им - ни много ни
мало - моя жизнь. В городе они открывать стрельбу побоялись.
Отсюда вопрос третий. Что я могу предпринять для своего спасения? И
могу ли что-нибудь вообще? Так, покрутим варианты. Свалиться на полной
скорости в кювет. Я знаю, когда это произойдет, успею сгруппироваться. Они
нет. Это, конечно, преимущество. Но скорость. На такой скорости вряд ли
уцелеет хоть кто-нибудь. К тому же у меня полный бак бензина. На всякий
пожарный случай до операции заправился под пробку. Именно - на пожарный!
Знал бы, где потерять...
Вступить в рукопашную? Но уж больно плотно давит пистолет в затылок,
и еще один, между прочим, зорко глядит в живот со стороны бокового
пассажира. Это надо умудриться миновать две встречные пули в таком тесном
объеме!
Вот если бы их кто-то отвлек. Кто-нибудь... Вот что, закурю-ка я,
пока суд да дело. Дым способствует... Так, по крайней мере, утверждают
заядлые курильщики. Может, и мне поможет?
- Закурить-то можно? - попросил я.
- Валяй, - разрешили незваные пассажиры. Впереди показался поворот.
Стрелка спидометра зашкалила за 110. Куда ж он так спешит на своих
импортных лошадиных силах? Он что, придорожных знаков не видит? Напрасно!
Не снимая левой руки с руля, я достал сигареты, большим пальцем
откинул крышку.
- Угощайтесь.
Сигареты были хорошие, и парни потянули свободные от пистолетов руки
к раскрытой пачке. У скорого покойника последний табачок брать не
брезгуют! Ох и молодежь пошла! Ничего святого. Ну а мне сам бог велел, не
чужое прошу.
Я тряхнул пачку, вышиб сигарету и взял ее губами. Правый охранник,
потянувшись к зажигалке, приблизил свою голову к моей. Так бы мы,
наверное, и закурили, если бы не маленькая неприятность - не закрывалась
пачка, мешала крышке одна высунувшаяся сигарета. Пришлось поправлять,
продавливать ее большим пальцем.
В это время впереди идущая иномарка вошла, почти не сбавляя скорости,
в поворот. Лихачит авторитет, не жалеет здоровья. А шоссе, между прочим,
не космос, а иномарка хоть и иномарка, да не "Шаттл". Однако закроем
коробку. Время пришло. Я нажал на выступающую сигарету. Цепь замкнулась.
Два одновременных микровзрыва под днищем иномарки перебили рулевую
тягу и тормозной шланг. Все-таки не зря я ковырялся ночью на автостоянке,
не зря тратил время и "пластик". Пригодилось!
Мгновенно потерявшую управление машину бросило на встречную полосу
движения под колеса идущего навстречу "ЗИЛа". Сила встречного удара была
огромна. Смерть пятого приговоренного главаря была безболезненна и
мгновенна.
- Тормози-и-и! - хором заорали обалдевшие от увиденной действительно
ужасной катастрофы охранники. Ну конечно, слушать я их буду! За чужую
жизнь душа не болит, а за свою - сразу "караул!". Нет, милейшие, я буду
делать то, что задумал делать. У меня своя голова на плечах имеется. А вот
за ваши я сгоревшей автомобильной свечки не дам. Ваши вас подвели!
В мгновение, когда пассажиры не сводили вылезших из орбит глаз с
кувыркающейся под откос машины с их непосредственным начальством (а от
такого зрелища не смог бы отвести взгляд и более подготовленный
профессионал), я быстрым движением вбок выскочил из-под дула ослабившего
давление пистолета и головой же толкнул его в сторону, одновременно
страшно закричав:
- Стреляй!
Сзади сидящий охранник, инстинктивно подчинившись, нажал курок. Пуля
ударила его тянувшегося к зажигалке напарника в шею навылет, на излете
пробив правое стекло. Тот даже не успел пустить в действие свое оружие,
чего я очень опасался. Перебитый позвоночник мгновенно обездвижил его.
И, опять-таки не делая перерыва и пользуясь тем, что "Макаров"
направлен в сторону, я откинул назад голову и резко тормознул. Задний
пассажир влепился носом и глазами мне в затылок. Я услышал противный хруст
и увидел, как из обмякшей руки выпал пистолет. Еще бы. На что затылок
крепче лицевых костей, и то у меня в голове мелкие молнии запрыгали.
Выровняв скорость, я проскочил место аварии. Теперь добраться до
ближайшего леса, бросить машину с простреленной дверцей и двумя
бездыханными телами и пешком или попутными машинами возвращаться в город.
Я, как всегда, должен спешить. Мой счет еще не окончен!
***
Шестой объект разочаровал меня совершенно. С такой, почище
средневековых, крепостью мне без ракеты "земля-земля" не совладать.
Подходы открыты - не подойдешь незамеченным, не подползешь. Высотных
зданий, на которых можно было бы залечь с винтовкой, нет. Да, кстати, и
окна здесь плотно зашторены, а местами, где скорее всего и обитает хозяин,
круглосуточно закрыты плотными ставнями. Машина паркуется во внутреннем
закрывающемся гараже и если выезжает, то сразу на скорости, предварительно
разогнавшись во дворе, который, в свою очередь, кишит охранниками. Похоже,
и здесь потрудился Резидент. Хорошо потрудился. Внешнюю форму - не очень
новый и не очень просторный на вид частный дом - оставил неприкосновенной,
а содержание сломал в корне. Местные бандиты до этого своими куцыми
мозгами никогда бы не додумались. Это не купи-продай. Это почерк! Не
удивлюсь, если под домом из железобетона и сборных стальных листов
сооружено, наподобие атомного, убежище с гостиной, спальней, сортиром и
микробаней, в котором можно запросто пересидеть не то что угрозу нападения
одного-единственного врага, но даже не очень большую атомную войну. Судя
по всему, последний, шестой объект - большой жизнелюб и отдавать свою
жизнь всякому встречному Контролеру не желает. Похоже, он хочет прожить до
130 лет.
И как мне этого не допустить?
На первый взгляд никак. Отправиться в ближайшую авиационную часть,
угнать штурмовик и опустошить бомбовые люки над этим милым б/у домиком?
Так ведь промахнусь!
На спортивных самолетах нас в учебке летать учили, как пассажирскими
лайнерами управлять, в общих чертах рассказывали, как и за какую ручку
держаться в военных истребителях - показывали. То есть взлететь при
необходимости я смогу, сесть, правда, с меньшей вероятностью на успех,
постараюсь, а вот совершать боевые маневры - увольте. Тут уж точно мой
подопечный до 130 лет доживет. Что еще мне остается? Что в подобных
непростых случаях советовали отцы-командиры? Наблюдать! Не можешь взять
нахрапом - наблюдай, ищи изъян в обороне противника. Абсолютной защиты не
существует.
Точно! Смотреть, собирать информацию, ждать, когда количество
перейдет в качество. А оно непременно перерастет. Не может не перерасти!
Вот только как наблюдать, самому при этом оставаясь незамеченным?
Сизокрылым голубем над двором порхать? Так, опасаюсь, такой величины
птичка вызовет мировую сенсацию. Понаедут орнитологи с сетками да сачками,
отловят неизвестное науке крылатое существо, препарируют и обнаружат
обычные сердце, легкие, кишки и пистолет 38-го калибра в придачу. Может у
голубя сизокрылого быть в заплечной кобуре пистолет? Нет? Значит, это
вовсе даже человек!
Не подходит птичье прикрытие - маши крыльями, не маши. Вот если бы
без крыльев зависнуть, как космонавты в безвоздушном пространстве. Как
космический корабль в просторах космоса.
Космоса...
Пожалуй, что и космоса. А почему бы и не космоса...
Я прямиком направился в городской Дом пионеров. Должен же у них там
быть астрологический кружок. Не могут же подающие надежды вундеркинды
смотреть в небо невооруженным взглядом. Откуда тогда возьмутся будущие
академики?
На скамейке в скверике я на ходу сочинил и нарисовал бумагу,
удостоверяющую, что я, фамилия, имя, отчество и пр., являюсь
представителем научно-популярного общества "Двойная звезда" и командирован
в город налаживать контакты и проводить какие-то исследования, связанные с
недавно обнаруженной в соседней галактической системе черной дырой. Текст
я заверил нарисованной на специальной резинке печатью. Печать я тут же
уничтожил, только что купленную печатную машинку сдал в комиссионку.
С этой сомнительного свойства ксивой я предстал пред подслеповатые
очи главного пионерского астронома.
- Для выполнения конфиденциальных научных исследований, как-то:
наблюдения одного удаленного тела - мне требуется средних размеров
телескоп-рефлектор, - нимало не покривив против истины, объяснил я.
Действительно, и исследования имели место быть, и тело.
Руководитель кружка печально скривился.
- Хотел бы помочь, но нет решительно никакой возможности. Шефы не
субсидируют, бывшие в наличии телескопы сломаны, денег на ремонт изыскать
никак невозможно, подлецы-дети утащили последнее вогнутое зеркало.
- Это понятно, - посочувствовал я, - но дело в том, что я прошу не
дать мне телескоп, а дать мне его напрокат. Взаимообразно, так сказать.
При этом, кроме ежедневного взноса, я готов оплатить залоговую стоимость
взятого имущества с пятидесятипроцентной надбавкой, связанной с
причиненными хлопотами...
В детском астрономическом кружке нашлось семь телескопов и 15
биноклей на выбор.
Подсунув под нос начальника подходящего мне жэка еще более заумно
составленную и скрепленную уже двумя печатями бумагу, я, скромно
представившись кандидатом астрономических наук, лауреатом премии Галилея,
попросил выделить мне для научных изысканий какой-нибудь подходящий дом и
по возможности оградить от назойливых соглядатаев во время исполнения
важных астрономических исследований. За что я взял на себя обязательства
отремонтировать кровлю этого же дома и двух соседних, для чего внес в
кассу требуемую сумму денег. Крыша была предоставлена в полное мое
распоряжение. Дворники за отдельную плату втащили на верхотуру и
смонтировали телескоп и опять-таки за дополнительное вознаграждение
надежными стражами встали у чердачных дверей.
Я настроил телескоп и развернул его на известный мне объект. Стрелять
с такого расстояния я, конечно, не мог, но рассмотреть все интересующие
меня подробности труда не составило.
Ночь. Ставни закрыты. В окнах, выходящих во двор, свет. Во дворе
ходит охранник. Посторонние не выходили и не входили.
Утро. Ставни закрыты. Во дворе охранник. Выехала и въехала легковая
машина. Один из охранников выгулял хозяйскую собаку. Такую охранять стоит
- целый капитал. Пришел почтальон, отдал через окошко в воротах почту и
какой-то сверток. Интересно, какой? День. На чердаке заметил скрытый
наблюдательный пункт. Вопрос, используется он или построен на черный день?
Подходит нынешний день под черный? Понаблюдать. Три раза въезжала и
выезжала машина. Посторонних никого. Похоже, доступ внутрь разрешен строго
ограниченному числу доверенных и многократно проверенных людей.
Вечер. Одна машина. Какой-то три минуты говоривший через дверь в
воротах человек. Прогулка собаки. Уход двух охранников. Отработали смену?
Но ведь заметил я их по меньшей мере вдвое больше. Получается, остальные
несут беспрерывную вахту, то есть постоянно живут в доме.
Ночь. В "голубятню", иначе говоря, чердачный НП, поднялся человек.
Похоже, до авторитета дошли подробности гибели его товарищей по ремеслу.
Выехала одна машина.
Утро.
День.
Вечер.
Что же делать? Как подступиться к этой непроницаемой, как броня
танка, крепости? За двое суток я не заметил ни одного изъяна в обороне.
Более того, судя по сегодняшнему дню, она спешно укрепляется. Может,
попробовать пробить ее тараном официальных органов? Я позвонил в милицию,
наплел им с три короба про пьяных с ружьями бандитов, раненых и истекающих
кровью прохожих, про слышимую из-за забора стрельбу и нецензурные
выражения.
Моя авторская импровизация возымела даже большее, чем я мог ожидать,
действие. Приехали не одна и не две, а аж три патрульные машины.
Вооруженные автоматами милиционеры потолкались возле ворот, поговорили с
вышедшими им навстречу охранниками и уехали восвояси. Скорее всего
потревоженный авторитет созвонился со своими небескорыстными приятелями в
органах, и те быстро отменили вызов.
Точно так же никакого действия не возымел массированный - а уж я
расстарался - выезд пожарных и аварийно-газовых машин.
Крепок оказался домик. И не только стенами! Но должен же быть в
обороне противника изъян. Я снова и снова перебирал накопленные за эти дни
"против". В дом незаметно не проникнуть. Нахрапом не прорваться.
Выезжающего или въезжающего авторитета не подкараулить, потому что он не
выходит, а сиднем сидит где-то во внутренних помещениях. Где сидит, тоже
установить невозможно. Сколько он там сможет скрываться, снова неизвестно.
Изображать из себя почтальона, врача, милиционера, собирающего макулатуру
пионера или умирающего от истощения прохожего бессмысленно: все равно
дальше ворот не пустят. Положеньице! Что-то не упомню, когда такие имели
место быть.
Еще раз.
Забор...
Ворота...
Стены...
Входящие-выходящие люди...
Люди. Главное дело, и людей-то почти нет. Более-менее постоянно
выходит только охранник, прогуливающий собаку. Шлепнуть бы этого пинчера,
раз до хозяина добраться не могу. Может, его с расстройства инфаркт
хватит. Вон какая собаченция ухоженная. Другой детей родных так не
содержит. Ей-богу, укокошу с досады, чтобы не отвлекал, не маячил
туда-сюда со своим провожатым на поводке. То-то будет удар для подопечного
обнаружить своего любимца в дохлом, как самая беспородная дворняга, виде!
Ведь притащит, поди, ее пред светлы очи "шестерка" - охранник. Не бросит
где-нибудь возле мусорки. Еще и похороны устроят, и поминки богаче, чем
иному человеку. А ведь точно притащит. И устроят. Как пить дать!
А ну, крутанем обратно. Собака. Охранник, выводящий ее каждый день.
Каждый божий день. Каждый, без перерывов. Один и тот же охранник. Одну и
ту же собаку...
Еще не раз, не два и не десять я обсасывал пришедшую в голову идею.
Собака. Охранник. Приход-уход. Каждый день... Телескоп я бросил на
крыше. Пропадай он пропадом. Я с его помощью свое открытие уже сделал.
Пусть теперь другие наукой занимаются. Хоть даже те, несущие охранную
вахту дворники. В конце концов, в тубусе телескопа, если из него
внутренности вытряхнуть, можно очень даже замечательно хранить метлы.
Утром я вышел на последнюю, шестую, охоту. Из всего оборудования у
меня были небольшой, чуть длиннее спичечного коробка пистолет с глушителем
и истекающая дамскими запахами сучка эрдельтерьера, купленная накануне на
Птичьем рынке. Эрдельшу мне до того пришлось малость поколотить, чтобы у
нее выработался устойчивый отрицательный рефлекс на своего нового хозяина.
Я воспитывал ее примерно так же, как дрессировали в свое время в учебке
меня, когда хотели надежно закрепить какие-нибудь вновь требуемые навыки.
За короткое время я добился выдающихся, куда там Дурову, результатов. При
виде меня прикупленная на рынке собака, даже если в руках я держал, поводя
у ее носа, первоклассную сахарную кость, норовила сорвать с места в галоп
и убежать на самый край собачьего света. Контрольным словом, запускающим
этот механизм страха, я избрал команду "нельзя!". Это "нельзя!" для моей
любимицы было страшнее вышедших на промысел собачников! Слаба в коленках
оказалась породистая животина. Люди, я в том числе, такие упражнения
годами выносили без скулежа и поджимания хвостов. Еще и спасибо
инструкторам говорили! А говорят - "собачья жизнь". А курсантская жизнь -
не слабо?
Свою милую собаченцию я, замаскированный под средней руки
интеллигента, совершенно случайно прогуливал по маршруту, по которому
водили известного мне добермана. Моя эрделька успела изрядно пометить
чужую территорию, когда нас догнал возжелавший немедленной любви пинчер.
Охранник еле удерживал поводок, и ему было не до того, чтобы рассмотреть
меня подробней. Могу поспорить, что максимум, что он запомнил, - это
второй свежести плащик, круглые очки и нудные сюсюканья по поводу того,
что моя девочка такая умница, что достаточно раз сказать "фу" - и как
обрезает. И что родители у нее привезены из Франции. И что щенилась она
два раза. И что...
Верно подмечали инструктора-сыскари: менее всего привлекает внимание
навязываемое знакомство. После такого занудства в памяти у собачьего
охранника останется только ощущение беспокойной тоски. А вы вашего пинчера
развязывали? Да? Нет? А кто его папа? А мама? А дедушка? А шлейку вы где
покупали? Я довел охранника до такого состояния, что он, наплевав на
собаку, смотрел уже только на меня, подбирая слова для достойного,
желательно в цензурной форме, ответа.
***
- А все-таки согласитесь, что у вашего пинчера окрас несколько
тускловат... - не допуская паузы, бубнил я, отвлекая внимание на себя,
одновременно вытаскивая из рукава хорошо заточенный стропальный нож и
приближаясь к поводку.
- Вот моя эрделька... - я резко повернул голову в сторону своей
собаки, охранник сделал то же самое, и я мгновенным движением перерезал
струной натянутый поводок добермана-пинчера.
Освобожденный кобель радостно отскочил в сторону.
- Нельзя! Нельзя! Фу! - что было сил заорал я и отпустил поводок.
Услышав знакомую, не сулящую ничего доброго команду, терьерша,
взвизгнув, отпрыгнула сразу на два метра и, напрочь забыв о только что
закрученном с пинчером романе, припустила со всех четырех лап туда, куда
смотрели ее выкатившиеся с испугу глаза.
- Нельзя. Нельзя. Стой! - орал я вослед, закрепляя первоначальный
успех. От моих возгласов бедная собака все более и более припускала ходу.
- Нельзя-а-а! - Доберман-пинчер рванулся за невестой.
- Стой! - совершенно по караульному уставу кричал вместе со мной
охранник. Я так и ожидал услышать необходимую в таких случаях добавку
"стрелять буду!". Так мы орали дуэтом. Он - "Стой!" Я - "Нельзя!" Вильнув
на прощание хвостами, собаки скрылись за ближним поворотом. Доберман был
утрачен хозяином навсегда. А вот терьерша вовсе нет. Хватаясь за сердце и
голову, изображая отчаяние по поводу внезапной утраты любимицы семьи, я,
честно говоря, совершенно не волновался. Куда она денется. У нее в
ошейнике вмонтирован микропередатчик, каждые сорок секунд посылающий
сигнал на мой находящийся в кармане приемник.
Уже через четыре квартала я обнаружил пропавших собак, самозабвенно
занимающихся в подворотне любовью. Я приблизился, вытащил пистолет и,
пусть меня простят члены Общества охраны животных, выстрелил. Единственно,
что я могу гарантировать защитникам городской фауны: доберман почил не в
худший из моментов своей жизни. Хотел бы я скончаться в процессе такого
захватывающего мероприятия! Несбыточная мечта.
А что прикажете поделать? Пожалеть разжиревшую на ворованных харчах
собаку и тем подставить себя? То есть моя жизнь против жизни пинчера?
Такое справедливо? Простите за резкость, но я столько видел на своем веку
людских смертей, что не могу себе позволить жалеть какого-то кобеля, даже
если он породистей, чем я. Богу - богово, собакам - собаково! Давайте не
будем путать фауну и человека! А кому такой подход не нравится, пусть
посетит палаты умирающих от лейкоза детей. Это его несколько отрезвит!
Я убил необходимую мне для дела собаку и притащил ее на одну из
съемных квартир. Там, в ванной, еще раз извиняюсь за неприятные
подробности, я распотрошил покойного добермана, вытащив внутренности и
набив пустое брюхо солидным запасом пластиковой взрывчатки и мелких
гвоздей для повышения убойной силы заряда. В другой разрез, сделанный под
челюстью, я всунул микрофон микропередатчика. Брюхо и шейный разрез я
зашил косметическим швом самым тщательным образом, замаскировав шерстью. Я
несколько раз осмотрел собаку и взвесил ее, чтобы первоначальный вес
совпадал с нынешним. Вроде ничего.
Собаку я положил в трехстах метрах от недоступных мне ворот. Ее нашли
через час. Два охранника, ухвативши за лапы, потащили тело в дом. Я
рассчитал абсолютно правильно. Они не могли ее захоронить, не показав
последний раз хозяину.
Я занял позицию десятью дворами дальше. Я стоял на остановке, всунув
в уши наушники плейера, и "слушал музыку", вертя в руках коробку из-под
сигарет. Я ждал автобус, который мне был совершенно не нужен. В наушниках
звучали глухие шаги, скрип дверей, оклики, ругательства несущих не самую
легкую ношу охранников. Наконец я услышал тяжелый, похожий на стон, вздох
хозяина, увидевшего мертвую собаку, его сдержанные, а потом уже не
сдерживаемые всхлипы и причитания. "Кто ж это тебя? Кто этот злодей?!" Я
слышал шуршание руки, гладившей мертвую шерсть, и постукивание слез о
микрофон, сочувствующие вздохи телохранителей. По собачке печалишься?
А что же ты не жалел заложников, когда их морили в протухшем судовом
трюме? А что же ты не жалел вставших на твоем пути случайных, ни в чем не
повинных прохожих? А что же ты не пощадил полного состава ревизорскую
бригаду? А ведь у них были дети! Не щенята какие-нибудь! Дети! А почему ты
не жалел меня, Контролера, когда готовил к работе анатомичку? А? Что же ты
тогда не был добрым интеллигентным дяденькой, исходящим слезой по невинно
убиенным жертвам? Где ты был тогда? Где? Или тебе собака стала ближе
человека, а человек хуже собаки? Я нажал кнопку.
И честное слово, в тот момент я больше жалел второй раз умирающего
добермана, чем его хозяина! Зло должно быть наказано! Творящий смерть
подлежит смерти!
Ногами я почувствовал глухой, дробно раскатившийся удар. Ушами я не
услышал ничего! А ведь похоже, и впрямь он обитал в атомном бункере.
Такого количества заряда должно было хватить, чтобы как минимум выбить в
доме рамы. А они остались целехонькими!
Не защитили его крепкие, пожалуй, прочнее, чем крепостные, стены. Не
уберегли для новых преступных дел. А он так надеялся дожить до 130 лет. Не
вышло: собака не дала! Любимица! Подвела причуда, любовь к четвероногому
другу. Людям не доверял, двуногих друзей ни одного не имел, а к
четвероногому привязался. За что и поплатился. По всей строгости не
знающего апелляций и пересудов закона.
Приговор приведен в исполнение! Странно, но, завершив дело, я не
испытал ни радости, ни даже удовлетворения. Я устал брать на себя
ответственность за чужие жизни. Никогда у меня еще не было дела,
связанного с таким количеством трупов. А начиналось оно как банально
рутинная ревизия. Кто мог догадываться, что все обернется таким кровавым
образом. Я стоял на остановке, словно в столбняке. Я пропускал один
автобус за другим, не в силах сделать даже, шаг. Если бы сейчас меня
кто-нибудь надумал ловить, я бы не стал защищаться. Я настолько зарядился
чужой смертью, что свою уже не воспринимал как трагедию. Смерть стала
обыденностью моей жизни. Такой же, как еда, питье, сон. Эти дни я умирал
сам и отнимал чужую жизнь так же часто, как принимал пищу. И так же
безразлично. Я ел, чтобы жить, и убивал, чтобы выжить. Но я уже не знал,
хочу ли я продолжить свой земной век после всего, что произошло.
Раньше меня питали логика долга и жажда мести. Сейчас я исполнил долг
и испил чашу мести до самого донышка. Я сделал все, что требовалось.
Сколько их было, знавших или догадывающихся о Конторе, о Резиденте и обо
мне? Семь или восемь мелких, почивших на судне командиров?
Их уже нет.
Шесть когда-то разговоривших Резидента авторитетов?
И их нет!
Рядовые бойцы-исполнители не в счет. Они не знали ничего, кроме того,
что им говорили командиры. А командиры не говорили ничего. Значит, Тайна
сохранена?
Да.
Значит, дело защищено?!
Да.
Значит, жизни моей больше ничто не угрожает?
Да.
Так отчего же так тошно на душе? Отчего хочется побежать к пруду и
утопиться, как истеричная, не получившая ответа на свою пылкую любовь
гимназистка? Оттого что победил?
Да, оттого что победил. Оттого что победил такой дорогой ценой!
Отсюда такой двойственный результат. Война выиграна!
Война проиграна!
Я стоял на остановке еще час, пока мне в лицо не стали заглядывать
обеспокоенные моим здоровьем прохожие.
- Товарищ, вам плохо? Вам помочь?
- Нет, спасибо. Уже не помочь. Уже поздно. Слишком поздно...
Эпилог
Дело, худо ли, бедно ли, о том разговор особый, было завершено. Я
сидел на чемоданах в ожидании приказа и последнего "прости" городу,
который не оставил мне никаких приятных воспоминаний. Строго говоря, для
меня это не был город - это было поле затяжного и чрезвычайно жестокого
боя, где убивали меня, где убивал я и где доставшаяся большой кровью
победа не доставила чувства глубокого удовлетворения.
Я бродил по полям недавних битв, узнавая знакомые воронки, разбитые
блиндажи, покинутые НП, и не испытывал ни ненависти к поверженному врагу,
ни радости от того, что остался живым. Я не испытывал никаких чувств,
кроме усталости. Я хотел домой, если можно назвать домом целый регион, где
я трудился в должности Резидента до памятного вызова в Центр. Я хотел как
можно скорее попасть к своим немногочисленным друзьям-соратникам (это
неважно, что они знают меня под другими фамилиями, биографиями и не знают
моей истинной работы) и к своим, таким симпатичным, потому что хорошо
изученным, врагам. Воистину, если перефразировать известную пословицу, -
от врагов врагов не ищут.
Мне оставалось терпеть еще десять часов до приказа на возвращение. Я
сорвал плановые сроки завершения операции, я потерялся почти на четыре
недели и уже не мог вернуться в точку, оговоренную первоначально. Теперь
командование разрабатывало запасную версию возвращения своего внушившего
недоверие агента. Как минимум до выяснения всех обстоятельств моего
исчезновения меня ожидал превентивно-принудительный карантин. Но я его не
опасался. Дома как-нибудь разберемся. Дома и стены помогают.
В назначенное время (плюс-минус тридцать секунд равны отмене
контакта) я снял с резервного почтового ящика назначенную мне информацию.
Она была неожиданной. Выезд до особого распоряжения отменялся. Мне
надлежало выйти на встречу с куратором находящейся на месте ревизорской
бригады. Место, время, форма связи... Я совсем приуныл. Задержка агента на
месте завершенной операции ничего доброго не сулила. За ней могло
последовать что угодно: пристрастное расследование, перевод в должностную
ссылку, отставка и, в том числе, очередной несчастный случай. Гадать
бессмысленно. Агент предполагает, начальство располагает. Я мог лишь ждать
приговора.
В назначенное время я был в назначенном месте. Я стоял и тупо читал
самодельные объявления, густо расклеенные на будке автобусной остановки.
Мое было пятое с краю. Я узнал его по заранее сообщенному мне содержанию.
Я сделал то, что должен был сделать. Оторвал корешок с телефоном. Унес.
Проявил. Расшифровал. Место... Время...
От таких свиданий не отказываются. Себе дороже выйдет.
Входная дверь назначенной квартиры была открыта. Открыли ее ровно
минуту назад и еще через минуту, если бы я не явился, закрыли. Я вошел в
пустую прихожую и - нет, не снял одежду, а наоборот - надел
дополнительную, натянув до самой шеи только что купленную шерстяную
шапочку с вырезанными отверстиями для глаз. Я не должен был, даже
случайно, увидеть лицо своего скорого собеседника так же, как он не должен
был увидеть мое. Таковы железные правила Конторы. Если человек имеет
возможность не узнать человека, он должен его не узнать! Слишком мало
людей трудится в нашей почтенной организации, чтобы позволить им
приятельствовать друг с другом.
Я прошел в гостиную, поднял со стола "шлем", воткнул в него свою
непутевую башку и сел в кресло. Точно такой же "шлем" надел спустя минуту
мой севший спиной к моей спине собеседник.
Изрядных придурков представляли мы со стороны: вошли, напялили на
головы похожие на ночные горшки железки и уселись спиной друг к другу
вести задушевные беседы. Дурдом! Но ничего не попишешь, при ведении
конфиденциальных разговоров в местах, где нет полной гарантии отсутствия
технической слежки (а чтобы такую гарантию иметь, надо весь дом по
кирпичикам разобрать, каждый тот кирпич в песок истереть и каждую ту
песчинку пальцами перещупать!), использование "шлемов" является
обязательной мерой безопасности. Обязательно! Умри - а исполни! С Конторы
станется и настоящие, не пустые, горшки на головы своих агентов напялить,
лишь бы интересы Тайны соблюсти. Внешний идиотизм, равно как и эстетика
"шлемов", их волнует мало. Важно, что последние надежно гасят любые звуки
внутри и экранируют любые попытки электронной прослуш-ки снаружи. В таких
можно в базарной толкучке интимные беседы вести без опасения быть
подслушанными.
- Добрый день!
Голос, конечно, изменен. Разговор, конечно, фиксируется.
- Кому как.
- Мне надлежит задать вам несколько вопросов.
- Валяйте.
- Число, время вашего приезда...
Подготовка, детали легенды...
Контакты...
Отчеты...
Десять, двадцать, тридцать, пятьдесят заданных в быстром темпе
вопросов. Нет, это не похоже на опрос свидетеля, это похоже на допрос
обвиняемого. Предварительный, который послужит сравнительным эталоном для
неизбежных последующих. Но почему это делается здесь, а не в конторских
стенах? Отчего такая спешка? Я не пытаюсь уйти от разборки. Я сам
заинтересован в ней. Я сам все расскажу, но не второстепенному, ниже меня
по должности и званию, ревизору. Он вообще не имеет права допрашивать
Контролера. Задать пару вопросов по существу ревизуемого дела - да, но не
допрашивать! Я не по его ведомству, не по его зубам. Его задачи, если он
нормальный ревизор, локальны и должны касаться лишь пропажи техбригады и
охранника. Что здесь происходит?
Я отвечал на прямолинейные, опасные и второстепенные, внешне
совершенно безобидные вопросы, подозревая, что суммарно они загоняют меня
в безнадежный тупик. Какие грозней: об имевших место контактах с
Резидентом или о погоде в десять часов в позапрошлую пятницу, еще надо
посмотреть...
Мне надлежало отвечать, потому что отказ мог быть истолкован как
желание скрыть какие-то факты. Одно то, что он задавал такие вопросы,
говорило об его далеко выходящих за рамки обычных званиях. По уровню
информированности он был по крайней мере равен мне. И я отвечал.
Но уже понимал, что за шелухой сотен предстоящих мне разрозненных и
мало связанных друг с другом вопросов таится главный, волнующий Контору -
что произошло со мной за неподконтрольные им дни. И еще один, боюсь, уже
не Конторы, - что я знаю?! Из-за него ревизор превысил свои полномочия.
Из-за него весь этот торопливый допрос. Я попал в западню. Я могу
объяснить все, если скажу о главном. И я не смогу объяснить ничего, если
об этом главном умолчу.
Главным был человек в Центре! Он единственный стоил всех угробленных
здесь сил, средств, нервов, жизней ревизоров и трех десятков тел погибших
в боевых действиях преступников. Он единственный сводил дебет с кредитом.
Без него победа превращалась в поражение, в спровоцированную
маньяком-Контролером ради удовлетворения своих извращенных наклонностей
кровавую бойню, повлекшую жертвы как среди мирного населения, так и среди
собственных работников. Без него все теряло смысл! Он был единственным
моим спасением. Но его не было! Потому что я не знал его имени! Мои знания
были абстрактны. В этом заключалась вся трагическая обреченность моего
нового положения.
Я не знал его и потому не мог говорить о нем! Я не мог гарантировать,
что он не допрашивающий меня куратор вновь присланной ревбригады. Что он
не пославший его сюда начальник. Что он не начальник того начальника. Я не
мог довериться никому, кроме себя, без риска всунуть голову в мгновенно
стянувшуюся на шее петлю репрессий. Единственный, перед кем бы я рискнул
открыть рот, отважился бы передать дискетку, был Первый. Я никогда не
видел его в лицо, но знал, что он есть. Все прочие ради моего же блага -
под подозрением! Чтобы не попасть в идиотскую ситуацию - указать на
предательство в стенах Конторы самому же предателю, - я должен молчать.
Я не могу открыть истину!
Но что мне тогда говорить?!
На мгновение я растерялся. Но только на одно-единственное, не
фиксируемое самыми точными приборами. Если бы этих мгновений было два,
ревизор неизбежно подметил бы и отметил в отчете заминку. В следующее
мгновение я взял себя в руки, я уже знал, что буду делать! Я буду врать! В
конце концов, ложь - это почти вся моя профессия. Я выдаю себя за другого
человека, я выдумываю не принадлежащие мне биографии, я самозабвенно
рассказываю о местах, где никогда не жил. Я лгу всей своей, точнее, всеми
своими жизнями. Наверное, ради дела я солгу даже своей смертью. В этом мое
призвание. В этом я профессионал высокого класса. Так, может, не грех хотя
бы раз воспользоваться своим умением ради себя.
И я стал сочинять легенду. Не изменяя выражения лица, тональности
голоса, не изменяя решительно ничего, я тем не менее изменил направление
первоначального движения на 180 градусов! Я не испытывал иллюзий, я
понимал, что подробный анализ моих пространных ответов неизбежно выявит
кучу мелких противоречий и нестыковок. Мало будет - над моей речью
потрудятся специалисты-психологи, врачи уха-горла-носа, речевики, акустики
и еще черт знает какие специалисты. Они разложат мой голос на отдельные
звуки, составят графики, совместят их с моей фоновой разговорной речью,
выявят несовпадения, напряженности, затяжки, скороговорки, смены
тональности. Пики и провалы самописцев скажут им ничуть не меньше, чем
неточности в изложении фактов.
По-разному себя чувствующий человек говорит по-разному! Каждый в
каждом своем состоянии различен и оставляет разные, соответствующие
моменту голосовые отметки.
Мою импровизированную ложь раскроют. В этом можно не сомневаться! Но
это будет потом, в стенах Конторы. Это будет не здесь! Мне главное -
выиграть время. Мне главное - выбраться отсюда живым!
И я стал врать. Я взял инициативу в свои руки. Я искажал истину,
добиваясь требуемой мне по легенде картинки.
Я изменял прошлое, почти не изменяя события! Да, изначально все было
хорошо. Ревизоры работали. Контролер контролировал. Но ревизоры не
заметили главного - что Резидент был под колпаком. Его пасла местная
мафия. Нет. Я не знаю, когда и почему она села ему на хвост. Я знаю и
рассказываю то, что знаю. Ревизоры не выявили параллельной слежки, но
мафия обнаружила работу ревизоров. Ревизоры, как и Резидент, попали под
чужое внимание. Это был провал, но о нем никто не догадывался.
Да, признаю, это был брак в работе ревизоров, равно как и
курировавшего их Контролера. Но удара с этой стороны никто не ожидал.
Установки были другие. Охранник должен был выявлять слежку, направленную
на ревизоров, а не на Резидента. Это очень существенно! К тому же он
работал один на малознакомой территории, а его противник - на давно
освоенной и приспособленной для этих целей местности. Охранник не мог
сделать больше, чем сделал.
Слежку мафиозных шпиков за ревизорами заметил Контролер. К сожалению,
донести соответствующую информацию до начальства он не успел из-за крайне
динамического развития событий, отсутствия, о чем вопрос ранее
дебатировался неоднократно, быстродействующих каналов связи и запрета
использовать телефонные и прочие, не гарантирующие от технического
проникновения, линии. Руководствуясь пунктом 2 и 3 в параграфе 86 общего
Положения, разрешающего самостоятельные действия в случае угрозы
разглашения служебной информации, Контролер был вынужден выйти на прямой
контакт с ревизорами.
При попытке захвата экстренно эвакуируемой ревизорской бригады
Контролер лично отслеживал ситуацию и содействовал ликвидации
информационного банка, аппаратуры, а когда потребовали обстоятельства,
потерявших дееспособность исполнителей.
К сожалению, в процессе ухода Контролер потащил за собой "хвост".
Мафия решилась на захват рейсового, местной авиалинии самолета, на котором
он летел. О подробностях данного происшествия можно при необходимости
запросить местные органы МВД и безопасности.
Узнав о случившемся бое и захвате воздушного судна, являвшийся
объектом проверки Резидент, сопоставив известные ему факты, сделал верные
выводы и через своих подвизавшихся на третьестепенных должностях в
иерархии местной преступной организации агентов узнал о подробностях
происшествий, угона самолета в том числе. Опять-таки ставя интересы
организации выше соблюдения должностных обязанностей, что в особых случаях
допускается вышеперечисленными пунктами Положения, он вычислил
местонахождение Контролера и предпринял успешную попытку его освобождения.
Просчет лиц, в той или иной степени соприкоснувшихся с запретной
информацией и способной повредить интересам дела, выявил шесть фамилий.
Чтобы исключить ее, информации, нежелательное расползание, Контролер и
Резидент были вынуждены предпринять меры по очищению территории, для чего
вскрыли резервный контейнер. Во время подготовительных работ Резидент был
узнан и уничтожен.
Согласуясь с общей концепцией организации и пунктами и подпунктами
Положения и инструкций, Контролер завершил операцию чистки самостоятельно.
Отсюда, при всех имевших место вынужденных нарушениях и гибели личного
состава, соблюдена центральная, подчиняющая себе все прочие, задача -
сохранение тайны существования организации.
За срыв плановых мероприятий Контролер готов нести полную меру
ответственности...
Вот так! С ног на голову!
А что мне было говорить? Что полномочный, представляющий интересы
Конторы в северном регионе Резидент чуть не пятнадцать лет успешно
трудился на мафию, то есть фактически против той самой Конторы? Что Тайна
Конторы для местных мафиозных деятелей вовсе не тайна, а повод для
застольных, под водочку, разговоров? Что ревизоры вместо контроля, не
желая того, исполняли функции прикрытия для развернувших бурную
деятельность преступников? А все это покрывает человек, входящий в
руководство Центра, получающий от той же мафии денежное или еще какое
содержание?
Да меня тут же, если ревизор честный парень, признают невменяемым и,
на всякий случай, до установления окончательного диагноза, возьмут под
стражу. По дороге я тихо скончаюсь от случайного ботулизма или сердечного
приступа. А если вдруг поверят, тем вернее, чем ближе к изменнику ревизор,
то тем паче изолируют и с еще большими предосторожностями этапируют в
Центр. И вновь, как ни крути, мне придется скушать в дороге палку-другую
несвежей колбасы (а как им откажешь!) и почить в страшных судорогах, явив
патологоанатомам классическую картину запущенного отравления. В чем, в
чем, а в том, что несвежий продукт моего желудка не минует, я уверен, даже
если мне рот суровой ниткой заштопать.
И в том, и в другом случае истинной правды не узнает никто. Следующим
неосторожным любителем порченого мяса будет мой не ведающий, что творит,
собеседник. Два трупа - и ни одного болтающего рта! Нет, единственное
спасение - это сделать так, чтобы человек в Центре не заподозрил, что
кто-то раскрыл истинное лицо Резидента, а через него узнал о предательстве
в верхних эшелонах. По крайней мере, чтобы он не узнал это сразу. Здесь
любая дымовая завеса, размывающая контур правды, сгодится. Здесь любая
ложь во благо и спасение!
Пусть лучше Резидент, не успев сказать ни единого лишнего слова,
погибнет в неравной схватке с бандитами. Молчаливый герой - и баста! Герой
- пустяк, а вот то, что молчаливый... А нарушителем производственной
дисциплины могу быть я. Лучше им, чем покойником. Мне посмертных медалей
не надо. Мне бы время выиграть. Мне бы до Москвы раньше, чем до смерти,
добраться! Она, как в песне поется, моя надежда и моя отрада. Правильно
рассуждали чеховские героини: "В Москву! В Москву!" Периферия - смерть!
Очень прозорливо.
Либо я подпрыгну выше головы неизвестного предателя, либо моя голова
скатится к его ногам. Третьего не дано! Я слишком много узнал, даже если
считать, что не узнал ничего. Я встречался с Резидентом, одного этого
довольно будет для смертного приговора. В любом сомнительном случае
сидящий в высоком кресле предатель предпочтет перестраховаться. Отсюда,
чем в более высокие кабинеты я заберусь, тем более укоротятся его
тянущиеся к моей шее руки.
Но все эти кабинеты - в Москве!
- Все?
- Пока все.
- Следующая встреча через семь часов. Место и форма связи в
условленном ранее почтовом ящике.
Меня отпускают? Меня отпускают живым? Это по меньшей мере странно.
Значит, все-таки ревизор не липовый, а самый натуральный? Честный служака,
привыкший исполнять инструкции, как божьи заповеди? Скорее всего ему, не
спросясь, нахомутали дополнительную работу, вручили кучу вопросов, об
истинном смысле которых он не догадывался. Он не может действовать без
указаний сверху. Вот для чего семь часов - зашифровать, передать мои
показания и получить ответную шифрограмму!
И еще это значит, что начальственный изменник действует с оглядкой, с
перестраховкой. Возможно, подозревает, что Контора пытается вычислить с
помощью фиктивных происшествий с ревизорами и Резидентом подозреваемого в
двойной игре высокопоставленного работника. Возможно, боится собственной
чрезмерной суетой натолкнуть на подобные подозрения близких сослуживцев.
Выходит, повязаны у него ручонки? Выходит, не всемогущ он? Выходит, так?!
Или, что для меня менее предпочтительно, он пытается выяснить каналы
возможной утечки информации, чтобы, удалив оперативным путем смертельно
опасную для него опухоль, не нарваться на неожиданно проросшие метастазы?
Может быть, так?
В любом случае, отпуская меня сейчас, он фактически дарит мне жизнь,
ставя под угрозу свою собственную. Я ему, случись нам поменяться местами,
такой возможности не предоставлю. А вот свою постараюсь не упустить. Долой
"шлем", долой из квартиры, пока курьер не передумал, пока не запросил
вышестоящее добро, долой из города. Одной моей уже произнесенной фразы о
встрече с Резидентом довольно будет для изменения меры пресечения. Бери,
Контролер, вот эти покалеченные ноги вот в эти не успевшие отдохнуть руки
и беги, как таракан, учуявший запах дихлофоса. Улепетывай во весь, пока
еще на месте, дух! И боже тебя упаси на этот раз исполнить полученный
приказ. Никуда, кроме как в преисподнюю, он тебя не приведет.
Извини, куратор, но второй Встречи не будет. Недосуг мне!
А что касается Контролера, будем считать, что он с этого мгновения
вынесен за скобки закона! Теперь, когда человек в Центре узнает о моих
контактах с Резидентом, когда поймет, что за мной никто, кроме меня
самого, не стоит, за жизнь мою не поручится ни один самый безответственный
ангел-хранитель. Теперь мне не с периферийной мафией воевать - с самой
Конторой, по крайней мере с той ее частью, что подведомственна предавшему
ее человеку. Из-под такой опеки выскочить сложнее, чем на Южном полюсе в
голом виде тепловой удар получить. Ему моя жизнь дороже своей стала!
Теперь как в дуэли - кто первый успеет. И фора у меня всего ничего - семь
часов. Восьмой начнет работать против меня. Уж я-то знаю, какой приказ
получит куратор. Только я единственный и знаю!
Ну что, опять гонка? Опять на старт, внимание, марш?
Без отдыха, без перерыва на обед? Опять?!
Опять! Без перерыва и без отдыха!
Тогда на старт... Тогда внимание.... И даже супервнимание, потому что
в конце дистанции победителя ожидает роскошный приз - собственная, в
собственные руки врученная жизнь. А проигравшему уготованы позор и смерть.
Потому что альтернативы снова нет. Или - или! С богом, Контролер! И с
надеждой. Она, надежда, единственное, что осталось тебе на этом свете. А
на тот постараемся не заглядывать!
Время пошло.
Впереди меня ожидало две тысячи миль неизвестности и Москва. Что
опаснее - не знаю...
Андрей ИЛЬИН: ОБЕТ МОЛЧАНИЯ
Библиотека OCR Альдебаран: http://www.aldebaran.com.ru/