Код произведения: 2851
Автор: Генри О.
Наименование: По первому требованию
О. Генри
По первому требованию
Перевод О. Холмской
Файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
В те дни скотовода были помазанниками. Они были
самодержцами стад, повелителями пастбищ, лордами лугов,
грандами говядины. Они могли бы разъезжать в золотых
каретах, если бы имели к этому склонность. Доллары сыпались
на них дождем. Им даже казалось, что денег у них гораздо
больше, чем прилично иметь человеку. Ибо после того, как
скотовод покупал себе золотые часы с вделанными в крышку
драгоценными камнями такой величины, что они натирали ему
мозоли на ребрах, обзаводился калифорнийским седлом с
серебряными гвоздиками и стременами из ангорской кожи и
ставил даровую выпивку в неограниченном количестве всем
встречным и поперечным - куда ему еще было тратить деньги?
Те герцоги лассо, у которых имелись жены, были не столь
ограничены в своих возможностях по части освобождения от
излишков капитала. Созданный из адамова ребра пол на этот
счет более изобретателен, и в груди его представительниц
гений облегчения кошельков может дремать годами, не
проявляясь за отсутствием случая, но никогда, о мои братья,
никогда он не угасает совсем!
Вот как случилось, что Длинный Билл Лонгли, гонимый женой
человек, покинул заросли чапарраля возле Бар Серкл Бранч на
Фрио и прибыл в город, дабы вкусить от более утонченных
радостей успеха. У него имелся капитал этак в полмиллиона
долларов, и доходы его непрерывно возрастали.
Все свои ученые степени Длинный Бил получил в
скотоводческом лагере и на, степной тропе. Удача и
бережливость, ясная голова и зоркий глаз на таящиеся в телке
достоинства помогли ему подняться от простого ковбоя до
хозяина стад. Потом начался бум в скотопромышленности, и
Фортуна, осторожно пробираясь среди колючих кактусов,
опорожнила рог изобилия, на пороге его ранчо.
Лонгли построил себе роскошную виллу в маленьком западном
городке Чаппарозе. И здесь он обратился в пленника,
прикованного к колеснице светских обязанностей. Он обречен
был стать столпом общества. Вначале он брыкался, как
мустанг, впервые загнанный в корраль, потом со вздохом
повесил на стену шпоры и арапник. Праздность тяготила его,
время девать было некуда. Он организовал в Чаппарозе Первый
Национальный банк и был избран его президентом.
Однажды в банке появился невзрачный человечек, с
геморроидальным цветом лица, в очках с толстыми стеклами, и
просунул в окошечко главного бухгалтера служебного вида
карточку. Через пять минут весь штат банка бегал и
суетился, выполняя распоряжения ревизора, прибывшего для
очередной ревизии.
- Этот ревизор, мистер Дж. Эдгар Тодд, оказался весьма
дотошным.
Закончив свои труды, ревизор-надел шляпу и зашел в личный
кабинет президента банка, мистера Уильяма Р. Лонгли.
- Ну, как делишки? - лениво протянул Билл, умеряя свой
низкий, раскатистый голос. - Высмотрели какое-нибудь тавро,
которое вам не по вкусу?
- Отчетность банка в полном порядке, мистер Лонгли, -
ответил ревизор. - И ссуды все оформлены согласно правилам,
за одним исключением. Тут есть одна очень неприятная
бумажка - настолько неприятная, что я думаю, вы просто не
представляли себе, в какое тяжелое положение она вас ставит.
Я имею в виду ссуду, в десять тысяч долларов с уплатой по
первому требованию, выданную вами некоему Томасу Мервину.
Она не только превышает ту максимальную сумму, какую вы по
закону имеете право выдавать частным лицам, но при ней нет
ни поручительства, ни обеспечения. Таким образам, вы
вдвойне нарушили правила о национальных банках и подлежите
уголовной ответственности. Если я доложу об этом Главному
контролеру, что я обязан сделать, он, без сомнения, передаст
дело в департамент юстиции, и вас привлекут к суду.
Положение, как видите, весьма серьезное.
Билл Лонгли сидел, откинувшись в своем вращающемся
кресле, вытянув длинные ноги и сцепив руки на затылке. Не
меняя позы, он слегка повернул кресло и поглядел ревизору в
лицо. Тот с изумлением увидел, что жесткий рот банкира
сложился в добродушную улыбку и в его голубых глазах
блеснула насмешливая искорка. Если он и сознавал
серьезность своего положения, по его виду это не было
заметно.
- Ну да, конечно, - промолвил он, с несколько даже
снисходительным выражением, - вы ведь не знаете Томаса
Мервина. Про эту ссуду мне все известно. Обеспечения при
ней нет, только слово Тома Мервина. Но я уже давно
приметил, что если на слово человека можно положиться, так
это и есть самое верное обеспечение. Ну да, я знаю.
Правительство думает иначе. Придется мне, значит, повидать
Тома Мервина насчет этой ссуды.
У ревизора стал такой вид, как будто его геморрой
внезапно разыгрался. Он с изумлением воззрился на степного
банкира сквозь свои толстые стекла.
- Видите ли, - благодушно продолжал Лонгли, не испытывая,
видимо, и тени сомнения в убедительности своих аргументов, -
Том прослышал, что на Рио-Гранде у Каменного брода продается
стадо двухлеток, две тысячи голов по восемь долларов за
каждую. Я так думаю, что это старый Леандро Гарсиа перегнал
их контрабандой через границу, ну и торопился сбыть с рук.
А в Канзас-Сити этих коровок можно продать самое меньшее по
пятнадцать долларов. Том это знал, и я тоже. У него
наличных было шесть тысяч, ну я и дал ему еще десять, чтобы
он мог обстряпать это дельце. Его брат Эд погнал все стадо
на рынок еще три недели тому назад. Теперь уж вот-вот
должен вернуться. Привезет деньги, и Том сейчас же
заплатит.
Ревизор с трудом мог поверить, своим ушам.
По-настоящему, он должен был бы, услышав все это, немедленно
пойти на почту и телеграфировать Главному контролеру. Но он
этого не сделал. Вместо того он произнес прочувствованную и
язвительную речь. Он говорил целых три минуты, и ему
удалось довести банкира до сознания, что он стоит на краю
гибели. А затем ревизор открыл перед ним узкую спасительную
лазейку.
- Сегодня вечером я отправляюсь в Хиллдэл, - сказал он
Биллу, - ревизовать тамошний банк. На обратном пути заеду в
Чаппарозу. Завтра, ровно в двенадцать, буду у вас в банке.
Если ссуда к тому времени будет уплачена, я не упомяну о ней
в отчете. Если нет, я вынужден буду исполнить свой долг.
Засим ревизор раскланялся и удалился.
Президент Первого Национального банка еще с полчаса
посидел, развалясь, в своем кресле, потом закурил легкую
сигару и направился в контору Томаса Мервина. Мервин, по
внешности скотовод в парусиновых штанах, а по выражению глаз
склонный к созерцательности философ, сидел, положив ноги на
стол, и плел кнут из сыромятных ремней.
- Том, - сказал Лонгли, наваливаясь на стол, - есть
какие-нибудь вести об Эде?
- Пока нету, - ответил Мервин, продолжая переплетать
ремешки. - Денька через два-три, наверно, сам приедет.
- Сегодня у нас в банке был ревизор, - продолжал Билл. -
Лазил по всем углам, как увидал твою расписку, так и встал
на дыбы. Мы-то с тобой знаем, что тут все в порядке, но,
черт его дери, все-таки это против банковских правил. Я
рассчитывал, что ты успеешь заплатить до очередной ревизии,
но этот сукин сын нагрянул, когда его никто не ждал. У
меня-то сейчас наличных, как на грех, ни цента, а то бы я
сам за тебя заплатил. Он мне дал сроку до завтра; завтра,
ровно в полдень, я должен либо выложить на стол деньги
вместо этой расписки, либо...
- Либо что? - спросил Мервин, так как Билл запнулся.
- Да похоже, что тогда дядя Сэм лягнет меня обоими
каблуками.
- Я постараюсь вовремя доставить тебе деньги, - ответил
Мервин, не поднимая глаз от своих ремешков.
- Спасибо, Том, - сказал Лонгли, поворачиваясь к двери.
- Я знал, что ты сделаешь все, что возможно.
Мервин швырнул на пол свой кнут и пошел в другой банк,
имевшийся в городе. Это был частный банк Купера и Крэга.
- Купер, - сказал Мерлин тому из компаньонов, который
носил это имя, - мне нужно десять тысяч долларов. Сегодня
или, самое позднее, завтра утром. У меня здесь есть дом и
участок земли, стоимостью в шесть тысяч долларов. Вот пока
что все мои обеспечения. Но у меня на мази одно дельце,
которое через несколько дней принесет вдвое больше.
Купер начал покашливать.
- Только, ради бога, не отказывайте, - сказал Мервин. -
Я, понимаете ли, взял ссуду на десять тысяч. С уплатой по
первому требованию. Ну, и вот ее потребовали. А с этим
человеком, что ее потребовал, я десять лет спал под одним
одеялом у костра в лагерях и на степных дорогах. Он может
потребовать все, что у меня есть, и я отдам. Скажет - дай
всю кровь, что есть у тебя в жилах, и ему не будет отказа.
Ему до зарезу нужны эти деньги. Он попал в чертовский...
Ну, одним словом, ему нужны деньги, и я должен их достать.
Вы же знаете, Купер, что на мое слово можно положиться.
- Безусловно, - с изысканной любезностью ответил Купер.
- Но у меня есть компаньон. Я не волен сам распоряжаться
ссудами. А кроме того, будь у вас даже самые верные
обеспечения, мы все равно не могли бы предоставить вам ссуду
раньше чем через неделю. Как раз сегодня мы отправляем
пятнадцать тысяч долларов братьям Майерс в Рокделл для
закупки хлопка. Посыльный с деньгами выезжает сегодня
вечером по узкоколейке. Так что временно наша касса пуста
Очень сожалею, что ничем не можем вам служить.
Мервин вернулся к себе, в маленькую, спартански
обставленную контору, и снова принялся плести свой кнут. В
четыре часа дня он зашел в Первый Национальный банк и оперся
о барьер перед столом Билла Лонгли.
- Постараюсь, Билл, достать тебе эти деньги сегодня
вечером, то есть я хочу сказать, завтра утром.
- Хорошо, Том, - спокойно ответил Лонгли. В девять часов
вечера Том Мервин крадучись вышел из своего бревенчатого
домика. Дом стоял на окраине города, и в такой час здесь
редко кого можно было встретить. На голове у Мервина была
шляпа с опущенными полями, за поясом два шестизарядных
револьвера. Он быстро прошел по пустынной улице и двинулся
дальше по песчаной дороге, тянувшейся вдоль полотна
узкоколейки. В двух милях от города, у большой цистерны,
где поезда брали воду, он остановился, обвязал нижнюю часть
лица черным шелковым платком и надвинул шляпу на лоб.
Через десять минут вечерний поезд из Чаппарозы на Рокделл
замедлил ход возле цистерны.
Держа в каждой руке по револьверу, Мервин выбежал из-за
кустов и устремился к паровозу. Но в ту же минуту две
длинных могучих руки обхватили его сзади, приподняли над
землей и кинули ничком в траву. В спину ему уперлось
тяжелое колено, железные пальцы стиснули его запястья. Так
его держала словно малого ребенка, пока машинист не набрал
воду и поезд, все убыстряя ход, не исчез вдали. Тогда его
отпустили, и, поднявшись на ноги, он увидел перед собой
Билла Лонгли.
- Это уж. Том, больше, чем требуется, - сказал Лонгли.
- Я вечером встретил Купера, и он рассказал мне, о чем вы с
ним говорили. Тогда я пошел к тебе и вдруг вижу, ты куда-то
катишь, с пистолетами. Ну, я тебя и выследил. Идем-ка
домой.
Они повернулись и рядышком пошли к городу.
- Я ничего другого не мог придумать, - помолчав, сказал
Том. - Ты потребовал свою ссуду - и я старался выполнить
обязательство. Но как же теперь, Билл? Что ты станешь
делать, если тебя завтра цапнут?
- А что бы ты стал делать, если бы тебя сегодня цапнули?
- осведомился Лонгли.
- Вот уж не думал, что буду когда-нибудь лежать в кустах
и подкарауливать поезд, - задумчиво промолвил Мервин. - Но
ссуда с возвратом по первому требованию - это дело совсем
особое. Дал слово - значит, свято. Слушай, Билл, у нас еще
двенадцать часов впереди, пока этот шпик на тебя насядет.
Надо во что бы то ни стало раздобыть деньги Не попробовать
ли... Батюшки! Голубчики! Том! Слышишь?..
Мервин пустился бежать со всех ног, и Лонгли за ним, хотя
ничего как будто не произошло - только откуда-то из темноты
доносился не лишенный приятности свист: кто-то старательно
насвистывал меланхолическую песенку "Жалоба ковбоя".
- Он только ее одну и знает, - крикнул на бегу Мервин. -
Держу пари...
Они уже были у крыльца. Том ударом ноги распахнул дверь
и споткнулся о старый чемодан, валявшийся посреди комнаты.
На кровати лежал загорелый молодой человек с квадратным
подбородком, весь в дорожной пыли, и попыхивал коричневой
сигаретой.
- Ну как, Эд? - задыхаясь, воскликнул Мервин.
- Да так, ничего себе, - лениво ответствовал этот
деловитый юноша. - Только сейчас приехал, в девять
тридцать. Сбыл всех подчистую. По пятнадцать долларов. Э,
да перестаньте же пинать ногами мой чемодан! В нем
зелененьких на двадцать девять тысяч, можно было, кажется,
обращаться с ним поделикатнее!