Текст получен из библиотеки 2Lib.ru
Код произведения: 15620
Автор: Эллисон Харлан
Наименование: Василиск
ХАРЛАН ЭЛЛИСОН
ВАСИЛИСК
перевод В. Гольдича, И. Оганесовой
Что было пользы проткнуть острием копья василиска Мурру несчастному?
Яд мгновенно по древку разлился, В руку всосался ему: поспешно меч
обнаживши,
Он ее тотчас отсек, у плеча отделивши от тела. И, наблюдая пример
своей собственной смерти ужасной,
Смотрит, живой, как гибнет рука.
Марк Анней Лукан, "Фарсалияо"
Возвращаясь из ночного патрулирования за внешним периметром базы,
младший капрал Верной Лестиг угодил в ловушку, устроенную врагом. Он шел
последним, прикрывая отход отряда от оставленного совсем недавно сектора
номер восемь, слишком сильно отстал и сбился с поросшей травой тропинки. Он
не знал, что продолжает двигаться параллельно тропе, по которой шли его
товарищи, всего в тридцати ярдах от их левого фланга, и шагал вперед,
надеясь догнать своих. Лестиг не заметил расставленных под самыми
необычными углами заостренных кольев, смазанных ядом и с безграничным
терпением поджидавших свою жертву. Два стоявших рядом колышка пробили
ботинок; первый проткнул свод стопы, прошел рядом с лодыжкой и остался
внутри ботинка; другой прошил подошву и расщепился, ударившись о малую
берцовую кость над пяткой, так и не поранив кожу.
Короткое замыкание цепей, одновременно перегорели все электрические
лампочки, вакуум сжался, змеи сбросили кожу, заскрипели колеса фургонов,
огромные стеклянные панели рассыпались в пыль, бор дантиста ударил по
нервным окончаниям, рвота проложила огненные следы в глотке, разорвалась
девственная плева, отчаянно заскребли по классной доске ногти, вспенилась
вода; потекла лава. Сверхновая, вспышка боли. Сердце Лестига остановилось,
дрогнуло и снова забилось - неуверенно; мозг умер, отказываясь принять на
себя страшный удар; все чувства отключились. Он сделал здоровой левой ногой
нетвердый шаг в сторону, вырвал один колышек из земли и, падая на землю,
потерял сознание.
А в это время к нему приближалось огромное черное чудовище с
разверстой пастью, чудовище, окутанное беспросветным мраком. Оно
устремилось в это бесконечное путешествие без горизонта, оставив позади
царство мифов, чтобы попасть в момент, предшествующий проникновению яда в
плоть человека - ящероподобный дракон с глазами, похожими на маслянистые
озера, в ультрафиолетовых дымных глубинах которых клубится смерть. Могучие
мускулы под гладкой шкурой цвета ночи, опытный бегун из потерянной земли, с
точными движениями искусного танцовщика. Вечно бодрствующий страж веры,
неслышно крадущийся сквозь туманные заслоны почти непроходимых барьеров,
воздвигнутых, дабы отделить людей от их господ.
В тот самый миг, когда ботинок уже почти коснулся бамбукового колышка,
василиск пересек последнюю границу времени и пространства, мысли и
измерений, чтобы стать некой тенью в лесном мире Вернона Лестига. В
процессе этого перехода все удивительным образом изменилось: агатовая,
маслянистая шкура изрыгающего смерть дракона начала мерцать, по бескрайним
равнинам ослепительной молнией пронесся губительный жар, золотистые вспышки
взметнулись над горными вершинами, и возникло великолепное существо в
тысячу цветов. Зеленые бриллианты пламенели на шкуре василиска, словно
миллионы смертоносных глаз безымянного бога. Рубины налились кровью
насекомых, застывших в янтаре на заре просыпающегося мира. Золотые
самоцветы, ежесекундно меняющие форму, запахи, оттенки... ткали филигранный
мозаичный рисунок на гобелене его шкуры. Изящный, призрачный, сверкающий
калейдоскоп плоти, приводимый в движение могучими мышцами. Василиск вошел в
мир.
А Лестигу еще только предстояло испытать боль.
Существо подняло лапу с шелковистыми подушечками и опустило ее прямо
на кончики заостренных колышков. Василиск расслабился, и колышки проткнули
чувствительные черные полумесяцы его лапы. Темная дымящаяся жидкость
смешалась с древним восточным ядом. Василиск убрал лапу, и две одинаковые
раны в одно мгновение исцелились, зарубцевались и исчезли.
Исчезли. Короткое напряжение мускулов, прыжок, темный воздух вспенился
- василиск метнулся вверх, в пустоту, и пропал. Пропал.
И в тот самый миг, когда туманное порождение мрака скрылось, Верной
Лестиг наступил на заостренные бамбуковые колышки.
Хорошо известно, что всякий, кто утолит жажду вурдалака, вампира, сам
становится одним из них и его уста обязательно припадут к чудовищному
кубку, чтобы поднять его в честь нового господина и приобщиться к его
власти и таинствам.
Василиски не ведут свое происхождение от вампиров, да и могущество их
не имеет отношения к власти пьющих кровь. Хозяин василиска послал его
завербовать младшего капрала Вернона Лестига совсем не случайно. В темной
вселенной царит закон и порядок.
Младший капрал Верной Лестиг всеми силами гнал сознание прочь, словно
на клеточном уровне понимал, что, стоит чувствам проснуться, как на него,
будто стая голодных псов, набросится чудовищная, невыносимая боль. Но алый
прибой поднимался все выше, выше, поглощая его растворяющееся тело, и вот
наконец невыносимая мука, точно разбушевавшееся море крови, накатила,
ворвалась, превращаясь в длинные свивающиеся волны. Лестиг закричал, он выл
до тех пор, пока ему не сделали инъекцию, тогда боль чуть притупилась, и
Верной потерял контакт с клубящимся хаосом, в который превратилась его
правая нога.
Верной Лестиг снова пришел в себя, было темно, и он подумал, что
наступила ночь. Потом он открыл глаза, но вокруг по-прежнему царил мрак.
Правая нога отчаянно зудела. Он заснул - на этот раз не впал в кому, а
провалился в настоящий сон.
Когда Вернон очнулся в следующий раз, день так и не наступил... Он
открыл глаза и понял, что ослеп. Нащупав левой рукой солому, сообразил, что
лежит на циновке. Плен. Тогда Верной заплакал, потому что теперь знал - ему
не требовалось даже проверять это, - что ему ампутировали стопу. А может
быть, и всю ногу. Он плакал из-за того, что больше не сможет выскочить из
машины, чтобы пропустить кружку горького перед обедом; он плакал из-за
того, что всякий раз, когда пойдет в кино, люди будут смотреть на него и
делать вид, что ничего не замечают; он плакал из-за Терезы - теперь ей
придется принимать нелегкое решение; он плакал о том, как будет выглядеть
на нем одежда; он плакал о туфлях; и о многом, многом другом. Проклинал
своих родителей и патруль, врагов и тех, кто послал его сюда, он хотел,
мечтал, отчаянно молился, чтобы хоть ктонибудь из них поменялся с ним
местами. А когда он уже не мог больше плакать и просто желал смерти, за ним
пришли, отвели его в какую-то хижину и начали допрашивать. Ночью. Ночью,
которую он теперь постоянно носил с собой.
Они были древним народом, их предки испытали многовековое рабство -
страдания значили для них не больше едва различимого шепота алого облака,
плывущего в небе пустынной планеты, что вращается вокруг далекой звезды. Но
они хорошo знaли, как использовать боль в качестве инструмента, и не видели
зла в подобных деяниях: ведь с точки зрения народа, познавшего рабство, зло
правит душами тех, кто выковал кандалы, а вовсе не тех, кто вынужден их
носить. Никакое деяние, совершенное во имя свободы, не может быть слишком
чудовищным.
Поэтому Лестига пытали до тех пор, пока он не рассказал все, что они
хотели знать. Ему не удалось скрыть ничего. Расположение частей,
направление дальнейшего передвижения, личный состав, оружие, цель миссии,
слухи, свое имя и звание и даже личные номера своих товарищей, те, что ему
удалось вспомнить, свой адрес в Канзасе, цифры, стоявшие на водительском
удостоверении и кредитной карточке, телефон Терезы...
Они все равно не оставили Лестига в покое. Его подвесили на деревянной
стене, связав руки сзади, так что кровь не могла циркулировать, а суставы
норовили выпрыгнуть из плеч, и били по животу бамбуковыми палками, не
кормили и не поили, так что он не мог проронить ни единой слезинки. Однако
дыхание с глубоким, тяжелым хрипом вырывалось из его груди; и один из
палачей сделал ошибку: он подошел к Лестигу и, схватив за волосы,
наклонился, чтобы задать очередной вопрос. И тогда младший капрал Верной
Лестиг - падая, падая - глубоко выдохнул, сражаясь за жизнь, и случилось
страшное.
Передовой отряд с базы захватил вражескую позицию, боевые вертолеты
сели на поляну, и в штаб поступил рапорт, в котором говорилось, что в
данном районе все вражеские солдаты, кроме одного, мертвы, а среди них, в
грязи, на полу крытой соломой хижины обнаружен находящийся без сознания
младший капрал Лестиг Вернон К., личный номер 52690-5416. И тела девяти
вражеских офицеров, которые погибли необъяснимой чудовищной и странной
смертью -Господи, вы бы только видели, на что это было похоже - не иначе,
какая-то невиданная болезнь, а нашему новому лейтенанту стало так худо, что
он там все заблевал. И мы не знали, что делать с тем единственным типом,
что выполз из кустов; видно, эта штука не успела до него добраться, только
вот лицо у парня уже начало растворяться... наши ребята со страху чуть в
штаны не наделали и...
Тогда передовой отряд немедленно переместили на другую позицию, а туда
послали военную разведку. Место было немедленно огорожено, ввели строжайшую
секретность; а от единственного солдата противника, оставшегося в живых -
того, с разлагающимся лицом - успели узнать, прежде чем он умер, что Лестиг
все рассказал. Лестига отправили санитарным вертолетом в полевой госпиталь,
оттуда в Сайгон, а дальше, через Токио, в Сан-Диего - где было решено
предать младшего капрала военно-полевому суду за предательство и сговор с
врагом. Дело привлекло внимание газет, но суд проходил за закрытыми
дверями. Однако прошло довольно много времени, Лестига оправдали, ему даже
выплатили солидную компенсацию за потерю ноги и зрения. Он снова отправился
в госпиталь, где провел одиннадцать месяцев, там ему даже удалось в
некотором смысле вновь обрести зрение, хотя теперь он был вынужден носить
темные очки.
После этого Верной Лестиг отправился домой в Канзас.
Между Сиракузами и Гарден-Сити, сидя у забрызганного дорожной грязью
окна призрачного поезда, медленно продвигающегося по плоским степям
Канзаса, Лестиг бездумно смотрел в окно.
- Эй, вы капрал Лестиг?
Вернон Лестиг тряхнул головой и увидел в окне привидение. Обернулся -
перед ним возник разносчик с подносом, на котором лежали бутерброды, плитки
шоколада, освежающие напитки, на груди разносчика висела сумка со свежими
газетами.
- Нет, благодарю, - сказал Лестиг, отказываясь от всего сразу.
- Скажите, вы ведь тот самый капрал Лестиг?.. Разносчик развернул одну
из газет и быстро заглянул в нее. - Да, конечно, вот здесь. Видите?
Лестиг просмотрел почти все газеты, но эта была местной. Он начал
искать мелочь.
- Сколько с меня?
- Десять центов. - На лице разносчика промелькнуло удивление, которое
тут же сменилось улыбкой. - Вы так давно здесь не были, что успели забыть,
сколько стоит газета, да?
Лестиг дал ему две монетки по пять центов и, быстро отвернувшись к
окну, развернул газету. Прочитал заметку. Это был тяжелый удар. Нашел
упоминание о редакционной статье. Перевернул несколько страниц, прочитал,
что было написано в статье. Люди возмущены, говорилось там. Довольно тайных
процессов. Мы должны посмотреть в лицо своим военным преступлениям. Заговор
правительства и военных. Хватит нянчиться и возвеличивать предателей и
убийц, говорилось в редакционной статье.
Лестиг выпустил газету из рук, и она медленно соскользнула на пол.
- Тебя следовало расстрелять, если хочешь знать мое мнение! -
Разносчик, не закончив фразу, устремился к выходу из вагона.
Лестиг даже не повернулся в его сторону. И сквозь темные очки,
защищавшие больные глаза, он видел слишком хорошо. Подумал о долгих месяцах
слепоты, снова вспомнил о том, что делали с ним в той хижине, и
засомневался: может, было бы лучше, если бы зрение к нему так и не
вернулось.
Дорога на Рок-Айленд была отличной дорогой, как раз по ней ему и
следовало ехать. Домой. Неожиданно все окутал туман - теперь такое
происходило с ним довольно часто, - словно улучшение зрения носило
временный характер, запасной генератор периодически включался, чтобы
поддерживать его, а пoтом выключался, когда нагрузка становилась слишком
большой. Через некоторое время свет и зрение вернулись. Но все равно землю
обволакивала серая дымка.
Где-то в ином месте, окутанное иной дымкой, огромное чудище сидело на
задних лапах, от его изукрашенной самоцветами шкуры исходил хроматический
свет, в лапе оно что-то держало. Из мягких подушечек - черных лун - торчали
блистающие когти. Оно наблюдало, дышало, дожидаясь, пока зрение Лестига
прояснится.
В Уичито Верной Лестиг взял напрокат автомобиль и поехал в Графтон, до
которого оставалось шестьдесят пять миль. Поезда в этом городке больше не
останавливались. Железнодорожное движение в Канзасе постепенно сходило на
нет.
Лестиг вел машину в мертвой тишине. Не стал включать радио. Ничего не
напевал себе под нос, не кашлял, ехал, устремив взгляд вперед, не замечая
холмов и долин, мимо которых проезжал, так было покончено с мифом о
плоском, как доска, Канзасе. Лестиг вел машину, словно человек, который,
обладай он воображением, мог бы представить себя черепахой, неотвратимо
влекомой к соленому морю.
Он ехал параллельно линии песчаных холмов, идущих вдоль южной части
Арканзаса, свернул на шоссе номер 96 возле Элмера, ниже Хатчинсона, потом
на юг, на семнадцатое шоссе. Он три года не ездил по этим дорогам, а кроме
того, все это время не плавал и не катался на велосипеде. Если ты чему-то
научился, это уже на всю жизнь.
Как Тереза.
Или дом. Невозможно забыть.
Или хижина.
А еще запах, там. Невозможно забыть.
Лестиг пересек северную развилку и свернул на запад, на шоссе номер
17, возле водохранилища Чейни. Он въехал в Графтон, когда начали спускаться
сумерки, кровавый нарыв солнца медленно катился в сторону холмов. Пустынные
здания заброшенного цинкового рудника, закрытого вот уже двенадцать лет,
торчали на фоне неба, словно растопыренные черные пальцы гигантской руки,
поднятой над ближайшими холмами.
Лестиг объехал монумент в честь павших солдат и матросов, единственным
украшением которого была полоса, выложенная ракушками. Ветер полоскал флаг
над мэрией, и еще один - над почтой.
Становилось темно. Он включил фары и габаритные огни. Странное дело -
дымка перед глазами придавала уверенности, словно защищая от земли,
одновременно знакомой и чужой.
Магазины на Фитч-стрит были закрыты, однако реклама над шатром
кинотеатра "Утопия" горела ярко, а возле будочки, где продавались билеты,
собралась небольшая толпа. Лестиг притормозил в надежде увидеть знакомое
лицо, и люди начали на него глазеть. Парнишка, которого он не узнал,
показал на него пальцем и повернулся к своим друзьям. В заднее зеркало
Лестиг заметил, как двое из них вышли из очереди и направились в соседний
магазин, где продавались сласти. Он проехал через деловую часть города и
повернул к своему дому.
Включил дальний свет, но даже мощные фары не смогли разогнать туман,
сквозь который он продвигался вперед. Если бы Верной Лестиг обладал даром
фантазии, он мог бы предположить, что видит свой мир глазами какого-то
чужеродного, невиданного существа. Однако он никогда не обладал развитым
воображением,
Дом, в котором его семья прожила шестнадцать лет, был совершенно пуст.
На воротах висела табличка: "ПРОДАЕТСЯ". Лужайка перед домом заросла
сорняками. Кто-то спилил росший во дворе дуб; падая, дерево сломало часть
лестницы, ведущей наверх.
Лестиг пробрался внутрь через угольную кучу, сваленную за домом,
обследовал каждую комнату на первом и втором этажах. Дело продвигалось
медленно: он ходил, опираясь на алюминиевый костыль, а перед глазами висела
тусклая пелена. Его родные покинули дом в спешке - мать, отец и Неола. В
шкафах, забившись в угол, словно испуганные зверьки, висели пальто и
куртки. Пустые картонные коробки валялись на полу в кухне, в одной из них
Лестиг нашел чашку с отбитой ручкой. Заслонки в камине остались открытыми,
и дождь превратил пепел в черную густую пасту. В кухне на полке стояла
банка с черносмородиновым вареньем, покрытым плесенью. Повсюду лежал
толстый слой пыли.
Лестиг коснулся разорванной занавески на окне в гостиной и в тот же
миг заметил фары машин, сворачивающих на подъездную дорожку к дому. Три из
них остановились одна за другой, бампер к бамперу. Еще две - у въезда, свет
их фар залил гостиную бледным сиянием. Открылись двери.
Лестиг быстро отодвинулся от окна и присел.
В свете фар перемещались темные тени, казалось, незваные гости не
могут принять никакого решения и о чем-то спорят. Наконец один из них
отошел в сторону, в руке у него что-то блеснуло; удар тяжелого гаечного
ключа по окну, звон бьющегося стекла.
- Лестиг, вонючий ублюдок, а ну выходи!
Верной Лестиг неуклюже, но бесшумно проковылял через гостиную в кухню
и начал спускаться по лестнице в подвал. Он был достаточно осторожен и
поэтому оставил открытым окно, выходящее на угольную кучу... через узкую
щель было видно, что там кто-то стоит. Они окружили весь дом. Под ногой
хрустнул уголь.
Тогда Лестиг бесшумно прикрыл окно и повернулся к лестнице, ему не
хотелось, чтобы его поймали в подвале. Сверху снова послышался звон
бьющегося стекла.
Неловко, цепляясь за перила, он стал подниматься по лестнице, сейчас
костыль был совершенно бесполезен, впрочем, Лестиг перемещался довольно
быстро и вскоре оказался на верхнем этаже. Тут была комната его родителей;
он открыл дверь и вошел. Застекленная дверь покосилась и держалась только
на одной петле. Отсюда можно было спуститься вниз по пожарной лестнице.
Лестиг сделал первый шаг, стараясь не наступать на те ступеньки, которые
сломали ветки упавшего дуба. Внимательно посмотрел вниз, вдоль стены, но
там никого не было видно. Вцепившись одной рукой в перила, бросил костыль в
темноту, перекинул тело на другую сторону лестницы, крепко сжал бедрами
один из шестов, на которых крепилась лестница - он много раз спускался вниз
именно таким образом, когда был маленьким мальчиком, чтобы поиграть с
приятелями после того, как его уложили в постель.
Все произошло так быстро, что даже потом Лестиг так и не понял, что же
именно случилось. Прежде чем его нога коснулась земли, кто-то наскочил на
него сзади. Он попытался удержаться на шесте, как обезьянка на детской
игрушке, и даже отпихнул нападавшего здоровой ногой; однако его быстро
стащили с шеста и с размаха швырнули на землю. Тогда он попробовал
перекатиться, но уткнулся в ствол шелковицы. Решил сделать обманный финт,
сжался в пружину, но в этот момент кто-то лягнул его в бок, и он упал на
спину. Темные очки слетели с лица, и сквозь дымный туман он с трудом
рассмотрел человека, который прыгнул ему на грудь, подняв над головой
какой-то толстый и длинный предмет... Лестиг отчаянно старался разглядеть
врага... напрягся...
В следующий миг человек, сидевший у него на груди, отчаянно взвыл,
оружие упало на землю, он прижал к лицу руки, вскочил и, спотыкаясь,
бросился прочь, ломая кусты и продолжая вопить.
Лестиг пошарил вокруг, нашел очки, надел их и обнаружил, что лежит на
костыле. С его помощью встал - так слаломист опирается на палку во время
сложного виража.
Лестиг захромал в сторону заднего крыльца соседнего дома, обошел его и
оказался перед пустыми машинами, стоящими у подъездной дорожки, фары
по-прежнему заливали дом грязноватым тусклым светом. Он скользнул за руль,
сразу понял, что этим автомобилем управлять не сможет, выбрался наружу,
подошел к другой машине, с облегчением разглядел автоматическую коробку
передач и тихонько открыл дверцу. Усевшись за руль, повернул ключ
зажигания. Двигатель заурчал, а из-за дома показались темные силуэты.
Когда они выскочили на улицу, Лестиг уже уехал.
Он сидел, погрузившись в беспросветный мрак, сидел в украденной
машине. Перед домом Терезы. Не перед тем домом, в котором она жила, когда
Верной Лестиг ушел на войну три года назад, а перед домом человека, за
которого Тереза вышла замуж шесть месяцев назад, когда имя Лестига впервые
появилось на первых полосах газет.
Он подъехал к дому ее родителей, но там было темно. Он не мог - да и
не стал бы - врываться туда, но ему удалось заметить записку на почтовом
ящике, для почтальона, чтобы тот переправлял письма, адресованные Терезе,
по новому адресу.
Лестиг сидел и барабанил пальцами по рулю. Правое бедро болело после
падения. Рукав рубашки был оторван, а на левом плече осталась длинная,
неглубокая царапина, которую он получил, продираясь через кусты. К счастью,
она уже перестала кровоточить.
Наконец он выполз из машины, засунул под мышку костыль и, качаясь,
точно набравшийся матрос, заковылял к двери. Над белой пластиковой кнопкой
звонка была прикреплена блестящая табличка, на которой вычурными буквами
красовалось выгравированное имя: "ХОВАРД". Лестиг нажал на кнопку, и где-то
далеко в доме послышался мелодичный звон.
Тереза была в голубых хлопчатобумажных шортах и старой мужской
рубашке, когда-то явно принадлежавшей ее мужу.
- Верн... - ее голос пресекся прежде, чем она успела сказать: "Ох",
или "Что ты...", или "Мне сказали...", или "Нет!"
- Можно войти?
- Уходи, Берн, мой муж...
Изнутри дома донесся голос:
- Кто там, Терри?
- Пожалуйста, уходи, - прошептала она.
- Я хочу знать, куда уехали мама, папа и Неола.
- Терри?
- Я не могу с тобой разговаривать... Уходи!
- Что, черт возьми, здесь происходит, я должен знать!
- Терри? Кто там?
-До свидания, Берн. Мне...-Она захлопнула дверь, так и не сказав слов
"мне очень жаль".
Он повернулся, собираясь уйти. Где-то вдали напряглись могучие,
узловатые мышцы, горло громадного пресмыкающегося сжалось, а когти блеснули
в свете звезд. Перед глазами Лестига поплыл туман, потом на одно короткое
мгновение все вокруг озарил пронзительный свет. В его душе вскипела ярость.
Он снова повернулся к двери, прислонился к стене и начал барабанить по
ограде костылем.
В доме послышалось какое-то движение; донесся умоляющий голос Терезы,
она пыталась уговорить кого-то не выходить из дома, но уже через секунду
дверь распахнулась - на пороге стоял Гарри Ховард, постаревший и
раздобревший, и такой злой, каким Лестиг никогда его не видел, а ведь они
учились вместе в колледже - тогда-то и виделись в последний раз. Гарри был
раздражен: он ожидал увидеть очередного продавца Библии, бродягу, девушку,
собирающую пожертвования, или просто хулигана, но, когда он узнал Лестига,
его лицо перекосила злобная гримаса.
Ховард прислонился к косяку и сложил руки на груди так, что стали
особенно заметны мощные бицепсы под рукавами зеленой футболки.
- Добрый вечер, Берн. Когда вернулся?
Лестиг выпрямился, костыль больно упирался ему под мышку.
- Я хочу поговорить с Терри.
- Мы не знали, когда именно ты прикатишь, Верн, впрочем, не
сомневались, что ты обязательно объявишься. Как война, дружище?
- Ты дашь мне с ней поговорить?
- А никто ей не мешает, приятель. Моя жена имеет полную свободу, когда
дело доходит до разговоров с ее бывшими поклонниками. Моя жена, вот так-то.
Ты понял... дружище?
- Терри? - Лестиг наклонился вперед и закричал через плечо Ховарда.
Гарри Ховард положил ему руку на грудь и одарил осооой, ослепительной
улыбкой.
- Не делай из себя дурака, Берн.
- Я поговорю с ней, Ховард. Прямо сейчас, даже если мне придется
пройти сквозь тебя.
Ховард выпрямился, продолжая держать руку на груди Лестига.
-Ах ты, жалкий, трусливый сукин сын,-проговорил он очень тихо, а потом
толкнул Лестига.
Тот отлетел назад, костыль выпал из руки и покатился по ступенькам.
Ховард посмотрел вниз, и улыбка любимца женщин исчезла с его лица.
- Не возвращайся, Верн. В следующий раз я вырву твое вонючее сердце.
Дверь захлопнулась, Лестиг услышал громкие голоса, звук пощечины.
Тогда он подполз к костылю и, опираясь на стену, выпрямился. Хотел
вломиться в дверь, но вовремя вспомнил, что был Лестигом, бегуном,
когда-то... а Ховард играл в футбол. И сейчас играет. И будет играть по
воскресеньям - с детьми, которых сделает прохладными субботними ночами в
постели с Терезой.
Он вернулся к машине и долго сидел там, погрузившись в беспросветный
мрак.
Лестиг не знал, сколько прошло времени, когда перед окошком мелькнула
тень. Он быстро поднял голову.
- Верн?..
- Лучше вернись. Я не хочу больше причинять тебе неприятности.
- Он наверху, пишет какие-то отчеты. Когда Ховард демобилизовался из
военно-воздушных сил, он получил очень хорошую работу в "Шуп Моторс". Мы
нормально живем, Верн. Он так замечательно со мной обращается... о, Верн...
почему?! Почему ты это сделал?
- Тебе лучше вернуться.
- Я ждала, Господи, ты же знаешь, я ждала, Верн. Но появились те
ужасные статьи в газетах... Верн, почему ты это сделал?
- Да перестань, Терри. Я устал, оставь меня в покое.
-Весь город, Верн!.. Было так стыдно. Понаехали разные репортеры, люди
с телевидения, они заполонили весь город, разговаривали буквально с каждым.
Твоя мать и отец, и Неола, они больше не могли здесь оставаться...
- Где они теперь, Терри?
- Уехали, Верн. В Канзас-Сити, я думаю. - О Господи!
- Неола живет поближе.
-Где?
- Она не хочет, чтобы ты знал, Верн. Кажется, она вышла замуж. Мне
известно наверняка, что она изменила фамилию... Лестигов здесь теперь не
любят.
- Мне нужно с ней поговорить, Терри. Пожалуйста. Ты должна сказать,
где она живет.
- Не могу, Верн. Я обещала.
- Тогда позвони ей. У тебя есть номер ее телефона? Ты можешь с ней
связаться?
-Да, кажется, есть. О, Берн...
- Позвони ей. Скажи, что я буду ждать ее в городе до тех пор, пока она
не приедет повидаться со мной. Сегодня. Пожалуйста, Терри!
Она помолчала, а потом негромко сказала:
- Ладно, Верной. Ты хочешь, чтобы она встретилась с тобой в вашем
доме?
Лестиг подумал о темных тенях в сиянии фар и о том человеке, что с
воплем умчался прочь, когда он сам лежал возле шелковицы.
- Нет. Скажи, что я буду ждать в церкви.
- Святого Мэтью?
- Нет. В баптистской.
-Она же давно закрыта!
-- Я знаю. И была закрыта еще до того, как я уехал. Мне известно, как
туда забраться. Неола должна вспомнить. Скажи, что я буду ее ждать.
Входная дверь дома распахнулась, Тереза Ховард подняла лицо и бросила
короткий взгляд через крышу украденной машины. Она даже не сказала
прощальных слов, только ее прохладная рука быстро скользнула по лицу
Лестига, а потом Тереза побежала к дому.
Понимая, что снова пришло время отправляться в путь, драконоподобное,
несущее смерть существо опустилось на ноги и начало медленно продвигаться
вперед сквозь клубящиеся туманы беспредельной вечности. Тихое, нетерпеливое
урчание клокотало у него в горле, в безжалостных глазах пламенела радость.
Лестиг лежал на церковной скамье, когда незакрепленные доски ризницы
заскрипели; Неола пришла. Он сел, протер сонные глаза и надел темные ояки.
Ему почему-то стало легче.
Неола подошла к кафедре перед алтарем и остановилась.
-Верной?
-- Я здесь, сестричка.
Она направилась в сторону его скамейки, но, не доходя трех рядов,
остановилась.
- Зачем ты вернулся?
Во рту у него сразу пересохло. Ему вдруг страшно захотелось пива.
- А куда мне было идти?
- Неужели тебе недостаточно тех несчастий, которые ты уже и так навлек
на папу, маму и меня?
Ему хотелось рассказать ей о своей правой ноге и зрении, которых он
лишился где-то в Юго-Восточной Азии. Но, глядя на маленькое, бледное лицо
сестры, повзрослевшее и какое-то безмерно измученное, он понял, что не
сможет произнести ни слова.
- Это было ужасно, Вернон. Ужасно, Они приходили и говорили с нами,
никак не хотели оставить нас в покое. Установили телевизионные камеры и
постоянно вели съемку дома, мы даже на улицу не могли выйти. А когда они
убрались, пришли люди из города, стало еще хуже; о Господи, Верн, ты не
поверишь, что они вытворяли; Однажды ночью пришли и начали все ломать,
спилили дерево, а когда папа попытался их остановить, ужасно его избили.
А он думал о своей ноге.
-Мы уехали, Верн. Потому что не могли иначе. Мы надеялись... - Она
замолчала.
Он думал о хижине и о запахе.
-Да, сестричка, я понимаю.
-Мне очень жаль, Верн. Мне правда жаль, милый. Почему ты так с нами
поступил? Почему?
Лестиг долго ничего не отвечал, и тогда она подошла к нему, обняла и
поцеловала в шею, а потом скользнула в темноту... Скрипнули доски, он снова
остался один.
Он просто сидел на скамейке и ни о чем не думалСмотрел в темноту до
тех пор, пока глаза не начали вытворять с ним странные штуки: ему
показалось, будто он видит, как в тусклом свете, льющемся из окна, танцуют
крошечные пылинки. Потом отблески изменили оттенки, слились, стали алыми, и
Лестигу почудилось, что он смотрит в зеркало, в глаза какогото
отвратительного существа... Голова разболелась, глаза стало жечь...
И сама церковь изменилась каким-то странным, необъяснимым образом:
стала таять, закружилась, Лестиг мучительно пытался сделать вдох, и тогда
церковь вдруг превратилась в хижину; его снова подвергли допросу.
Он полз.
Полз по грязному полу, цепляясь пальцами и оставляя на земле борозды,
пытаясь убежать... от них.
- Ползи! Ползи - и тогда, может быть, мы оставим тебе жизнь!
Он полз, их ноги находились на уровне его глаз, он пытался добраться
до одной из них, коснуться, а они его били. Снова и снова. Но боль - еще не
самое страшное. Клетка, в которой его держали бесконечные дни и ночи, была
слишком маленькая, чтобы выпрямиться во весь рост, слишком узкая, чтобы
лечь, открытая дождям и насекомым, которые устраивали гнезда и откладывали
личинки в воспаленном обрубке его правой ноги - чесалось так, что он уже не
мог терпеть. И свет, падающий от висящей над клеткой лампы, свет, который
не выключался ни на секунду, ни днем ни ночью. И никакого сна. И вопросы,
бесконечные вопросы... И он полз... Господи, как он полз... если бы ему не
мешали, он прополз бы вокруг земли, опираясь на окровавленные руки и
единственную ногу, разрывая в клочья форменные брюки... он полз и полз,
только чтобы ему дали поспать, чтобы безжалостные стрелы боли перестали
терзать измученное тело... он дополз бы до центра Земли, выпил бы
менструальную кровь планеты... только ради того, чтобы его оставили в покое
хотя бы на время, чтобы позволили выпрямить ноги и немного поспать...
Почему ты так с нами поступил, почему?
Потому что я человеческое существо, и я слаб, никто не вынес бы такое.
Потому что я человек, а не сборник правил, в которых говорится, что я
обязан все это вынести. Потому что мне не давали спать, и я не хотел там
находиться, но никто не пришел, чтобы меня спасти. Потому что я хотел жить.
Он услышал, как скрипнули доски.
Лестиг заморгал и застыл на месте, прислушиваясь. Кто-то забрался в
церковь. Он протянул руку к темным очкам, но не достал их, ему пришлось
наклониться вперед, и в этот момент костыль с громким стуком соскользнул на
пол. Тут они на него и набросились.
Онтак и не узнал, была это та же самая компания или нет.
Они перевернули скамейку и схватили Лестига прежде, чем он успел
сделать с ними то, что заставило типа, пришедшего в его дом, убежать с
диким криком прочь. Этот парень, окутанный запахом тления, лежал сейчас в
городском морге, накрытый простыней, на которой проступили зеленые пятна.
На Лестига набросились, начали бить, он отлетал от одного к другому...
и тогда он взглянул в безумные глаза на лице мандрила, который посмотрел в
его сторону.
Посмотрел. В тот самый момент существо несущее смерть нанесло свой
удар.
Человек закричал, принялся раздирать ногтями лицо, с которого кусками
начала сходить плоть... упал на спину, увлекая за собой еще двоих, а Лестиг
вдруг вспомнил, что случилось тогда, в хижине, вспомнил свой вздох и
взгляд. Здесь, в Храме Господнем, он тоже глубоко вздохнул, а затем
выдохнул им в лица, посмотрел на них через жестокую ночную пустоту иной
вселенной, и они возопили... и начали умирать один за другим. Так что очень
скоро он снова остался один. А те, что пришли со стороны ризницы, куда они
попали, проследив за Неолой - их предупредил по телефону Гарри Ховард,
который выбил эту информацию из своей жены, - те, другие, остановились,
повернулись и бросились бежать...
Теперь только Вернон Лестиг, брат василиска, служившего безымянному,
находящемуся далеко от них Богу, только Лестиг остался среди изуродованных
тел тех, кто еще совсем недавно были живыми людьми.
Одиноко стоял он посреди церкви и чувствовал, как в нем пульсируют,
набирая силу, могущество и ярость, как сияют глаза, ощущал смерть,
примостившуюся на кончике языка, гибельный ветер в легких. Он знал: наконец
спустилась ночь.
Они перекрыли единственные две дороги, по которым можно было покинуть
город. Потом собрали все переносные лампы и прожектора, которые сумели
отыскать, а так как многие работали на цинковом руднике, у них нашлись
старые каски с фонарями; еще они обмотали тряпки вокруг длинных палок,
облили их керосином и подожгли, а затем отправились на поиски мерзкого
предателя, который убил их мужей, сыновей и братьев. Никто не смеялся,
когда в безумной пляске огней толпа шла по городу, как в каком-нибудь
старом фильме. В фильме о преследовании чудовища. Никому из них это не
пришло в голову, а если бы и пришло, они все равно не стали бы смеяться.
Они искали всю ночь, но не нашли его. А когда наступил рассвет, они
потушили лампы и факелы, вместо парковочных огней включили фары - караваны
машин принялись рыскать по городу, но им вновь не удалось отыскать Лестига.
Тогда они собрались на центральной аллее, чтобы решить, что делать дальше.
И он был там.
Он стоял высоко над ними, на монументе, воздвигнутом в честь павших
солдат и матросов, где он провел всю ночь в ногах у фигуры
солдата-пехотинца первой мировой войны, чья правая рука с зажатой в ней
винтовкой была поднята высоко вверх. Он возвышалея над ними, и они поняли
символичность его жеста.
- Стащите его оттуда! - крикнул кто-то.
Толпа бросилась к бронзовому монументу.
Вернон Лестиг стоял и смотрел на них; казалось, его совершенно не
беспокоят ружья, дубинки и другое оружие в их руках.
Первым человеком, забравшимся на постамент, был Гарри Ховард, на лице
которого застыла улыбка любимца скандирующей на футбольном матче толпы.
Глаза Лестига округлились под темными очками, он снял их коротким небрежным
жестом и посмотрел на большого, сверкающего белозубой улыбкой продавца
автомобилей.
Толпа закричала, словно превратившись в единое целое... застыла, когда
все еще дымящееся тело мужа Терезы упало им на руки. Сведенный судорогой
торс, широко раскинутые руки.
Стоявшие в задних рядах бросились бежать. Лестиг отсек им путь к
отступлению. Толпа остановилась. Какой-то мужчина поднял пистолет, собрался
выстрелить, но тут же уронил оружие - в единый, короткий миг его лицо
обуглилось, а на месте глаз появились гнойники.
Они остановились. Застыли в мире трепещущих мускулов, энергии, не
находящей выхода.
- Я покажу вам! - выкрикнул Лестиг. - Я покажу, на что это похоже! Вы
хотели знать - и я вам покажу!
Он выдохнул, и люди начали умирать. Потом он посмотрел, и упали
другие. И тогда он сказал безмятежно, так чтобы услышали все:
- Очень легко говорить, пока это не происходит с вами. Вы же ничего не
знаете. Патриоты! Живете, разговариваете друг с другом, обсуждаете
идиотские законы о том, что нужно быть храбрым, но вы не знаете - до тех
пор, пока не приходит ваш черед. Я знаю - и это совсем нелегко. Теперь ваша
очередь.
Он показал на землю.
- Встаньте на колени и ползите, Патриоты! Ползите ко мне, и, может
быть, я оставлю вам жизнь. На колени и, как животные, ползите ко мне.
Кто-то в толпе закричал, и человека тотчас же настигла смерть.
- Ползите, я сказал! Ползите ко мне!
Тут и там люди начали опускаться на землю. Какая-то женщина в дальней
части толпы бросилась бежать, Лестиг сжег ее, и тело рухнуло на землю;
сразу же те, кто стоял рядом, попадали на колени. Потом целые группы людей
не выдержали напряжения и присоединились к ним; вскоре большая часть толпы
покорилась ему. Прошло еще несколько мгновений, и все опустились на колени.
- Ползите! Ползите, мои храбрые, ползи как следует, мой народ!
Ползите, чтобы познать простую истину: лучше жить как угодно... выжить,
потому что вы люди! Ползите, и вы поймете, что ваши лозунги дерьмо, а
законы написаны для других! Ползите ради спасения своей проклятой жизни!
Ползите!
И они ползли. Продвигались вперед на руках и ногах, по траве, цементу
и грязи, продираясь сквозь кусты. Они ползли к нему.
Где-то очень далеко, в туманной мгле на троне, возвышаясь над всеми,
сидел Он, в боевом шлеме, а у его ног примостился улыбающийся василиск.
- Ползите, и пусть Бог проклянет вас!
Однако Лестиг не-знал, какому богу служит.
- Ползите!
И тогда женщина, повесившая золотую звезду на своем окне, находившаяся
в самом центре толпы, подползла к полицейскому револьверу тридцать второго
калибра, коснулась его, пальцы сжали рукоять, она подняла пистолет и
крикнула:
- За Кенни-и-и-и!.. - И выстрелила.
Пуля сломала ключицу Лестига, его развернуло в сторону, он попытался
ухватиться за бронзовые обмотки солдата-янки, сохранить равновесие, чтобы
не отвести взгляда, но костыль уже давно упал вниз, а люди уже стояли на
ногах и стреляли... стреляли...
Тело похоронили в безымянной могиле, и никто больше не вспоминал о
Лестиге. Где-то далеко, на высоком троне, поглаживая лоснящуюся шкуру
василиска, лежавшего у Его ног, как верный пес, Закованный в Доспехи тоже
не говорил об этом. Не было никакой необходимости. Лестиг исчез, но ничего
иного и не ожидалось.
Оружие деактивировано; но Марс, бессмертный Марс, Бог Который Никогда
Не Умирает, Повелитель Будущего, Хранитель Мрака, Всемогущий Поборник
Войны, Господин Всех Людей... Марс был доволен.
Вербовка прошла успешно. Власть народу.