Беляев Сергей / книги / Властелин молний

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 15216
Автор: Беляев Сергей
Наименование: Властелин молний


СЕРГЕЙ БЕЛЯЕВ


                             ВЛАСТЕЛИН МОЛНИЙ

                                  ЧАСТЬ 1

                             ЖИЗНЬ ЗАГАДЫВАЕТ

                             I. "Доброе утро!"

  Тот, кто хотя бы проездом бывал в городе Светлом, знает площадку над
Зеленым озером, откуда открывается чудесный вид на изумрудные волны и на
очаровательные холмы, поросшие мoгучими соснaми. Вдали, на самом горизонтe
виднеютcя контypы гор, cнеговые вeршины котopыx cияют cквoзь дымку палевых
облаков, будто алмазы, пoкpытые тончайшей вуалью.
  В ту весну я надолго собиралась покинуть мою родную горную тайгу.
  С вокзала автобус доставил меня и мой тощий чемодан на пристань. Паром,
который должен был переправить путешественников через озеро, зaпаздывал.
Легкий завтрак со стаканом крепкого кафе в ресторанчике близ пpиcтaни
занял у меня десяток минут. Сдав чемодан на хранение, я отправилась
побродить по городу.
  После реконструкции, которая развернулась здесь в послевоенные годы, город
Светлый чрезвычайно разросся и похорошел. Меня поразили величевcтвенные
новые здания, пышные цветники и скверы, где среди яркой зелени били
фонтаны и ласково журчали небольшие водопады. Можно было подумать, что это
курорт. А на самом деле ведь это один из индустриальных городов, всем
известный Светлый.
  Густые рощи и парки разрезaли город на несколько частей н эелеными
каскадами сбегали к зеркальной глади озера. От пристани я прошла одной из
таких рощ, потом поднялась по лестнице. Ближайшей улицей, не
останавливаясь перед заманчивыми витринами магазинов, добралась до
знаменитой верхней площадки и оттуда долгим взором попрощалась с милыми
горами. Среди них прошло мое детство.
  Когда я, взволнованная и грустная, покидала площадку, уже кончились
утренние часы, и теперь на улице лишь редкие прохожие попадались мне
навстречу.
  Признаться, я не сразу сообразила, что слова, которые внезапно донеслись
до моего уха, относятся ко мне.
  - Извините, осмеливаюсь побеспокоить вас, - сказал стоявший рядом
незнакомый человек.
  Занятая своими мыслями, я не могла понять, откуда он появился. Я пожала
плечами:
  - Не совсем понимаю...
  Светло-серый костюм очень шел к моложавому лицу незнакомца. Я быстро
окинула взглядом всю его фигуру, от мягкой фетровой шляпы до темно-желтых
запыленных полуботинок. И, вероятно, тень улыбки скользнула по моему лицу,
потому что человек мягко улыбнулся.
  - Не сочтите мое поведение нахальством, - тихо произнес он. Улыбка
осталась только в его голубых глазах. Тон голоса был умоляющим, почти
смиренным, и тронул меня.
  - Что вам надо? - спросила я и сдвинула брови, подумав, что надо держаться
сурово и сухо.
  Мы стояли около большого киоска, где молоденькая продавщица распределяла
цветы по вазам, не обращая на нас внимания. Рядом, под развесистым
платаном, была пустая скамья. Человек взглянул на нее. Поймав этот
мимолетный взгляд, я сделала несколько шагов в сторону. Мне совсем не
хотелось получать приглашение присесть здесь с этим незнакомцем.
  - Бывают в жизни положения, - очень искренне сказал человек, - когда один
жест незнакомой девушки сможет помочь больше, чем усилия тысячи друзей. И
я вас умоляю...
  Он кивнул на противоположную сторону улицы:
  - Видите тот симпатичный домик? Пожалуйста, подойдите к его двери. Вам
придется подняться на три ступеньки и позвонить, два раза нажав кнопку.
Вам откроют дверь. Скажите только; "Доброе утро!"
Мне оставалось лишь пожать плечами. Даже рассмеяться не могла я над этим
предложением. Оно звучало слишком необычайно, если не нахально.
  - Почему бы вам самому не нажать кнопку и не звонить, сколько вздумается?
- сухо спросила я. - Можете сами поздравлять с добрым утром обитателей
симпатичного домика, сколько вам угодно...
  - Но я же объяснил, что бывают обстоятельства, когда... - не повышая
голоса, перебил незнакомец.
  - А я не хочу слушать, - жестко, сквозь зубы выговорила я и хотела идти
своим путем.
  Однако лукавый бес любопытства придержал меня на месте.
  - Но... что надо говорить после приветствия, если меня впустят в домик? -
неожиданно для самой себя пробормотала я.
  - Вас не пустят дальше порога, - серьезно сказал незнакомец. - Клянусь, не
произойдет ничего особенного. Вам не надо больше ничего говорить. Просто
вам ответят на приветствие, а вы, вернувшись, передадите мне ответ. Я
подожду здесь на скамейке. Вот и все.
  Человек произнес эти слова с подкупающей искренностью. Он смотрел то на
меня, то на окна домика с выражением такого ожидания, что я не смогла
отказать. Очень глупо? Может быть... Но ведь это происходило так давно,
когда я была еще совсем девчонкой.
  - Хорошо, - слегка кивнула я.
  - Благодарю вас, - поклонился он чрезвычайно учтиво.
  Я перешла через улицу и обернулась. Незнакомец сидел на скамье и читал
газету, развернув eе перед собой. На меня он не обращал внимания.
  "Что за история?- подумалось мне. Все происшедшее походило на
приключенческий роман. - В чем дело?.."
Решила: если ответ из домика покажется подозрительным, немедленно сообщу
куда следует. А если дадут записку - прочту.
  Несколько кустов роз в палисаднике перед таинственным домиком аккуратно
подстрижены. Гравий хрустел под моими дорожными ботинками. Три окна домика
затянуты узорчатыми кисейными занавесками. Мне показалось, что занавеска
на крайнем окне слегка вздрогнула. Я взбежала по ступенькам крыльца, где в
щелях растрескавшегося бетона пробивалась молодая травка. Вот и кнопка
звонка.
  Я позвонила два раза. И тут мною овладело внезапное чувство неловкости.
Что делаю? А если спросят, чего мне, собственно говоря, надо? Что отвечу?
Но я была юна и легкомысленна. Решила - отвечу просто: "Простите,
ошиблась". И откланяюсь. Пусть даже меня сочтут чудачкой.
  Сердце мое забилось, когда услыхала легкий шум шагов за дверью и звук
поворачивающегося ключа. Дверь приоткрылась. Через неширокую щель ничего
не увидела, кроме обычной дверной цепочки, преграждавшей вход.
  И тогда я сказала, признаюсь, с некоторым смущением:
  - Доброе утро!
  В ответ поверх цепочки ко мне просунулась тонкая женская рука в изящной
черной нитяной перчатке. Пальцы этой руки держали что-то блестящее.
  Машинально и я протянула свою руку, и вдруг на моей ладони очутилось
золотое кольцо.
  Я смотрела на кольцо с изумлением. Вот уж никак не ожидала такого ответа
на мое приветствие! Когда же подняла глаза, дверь уже была закрыта. Не
слышно было ни поворота ключа, ни шагов за дверью, как будто она и не
открывалась.
  Зажав кольцо в руке, я быстро повернулась и перебежала улицу. Она была
по-прежнему пустынна. Только где-то в стороне двигались прохожие.
Почему-то мне отчетливо врезались в память рука милиционера с поднятым
жезлом на дальнем перекрестке и немолодой человек, прошедший мимо. Он,
видимо, изнывал от жары и обмахивал свое пухлое белое лицо парусиновой
кепкой.
  Я приблизилась к сидевшему на скамье незнакомцу.
  Лицо его было закрыто газетой.
  - Посмотрите, что вам прислали, - с улыбкой, довольно громко произнесла я,
ожидая, что тот встрепенется и поблагодарит.
  Но человек сидел неподвижно.
  - Вы, кажется, заснули? - спросила я, вплотную подходя к скамейке.
  Но человек не двинулся. Я дотронулась до газеты.
  Она медленно начала сползать с лица сидевшего, шурша скользнула по его
коленям и упала на песок.
  Я чуть не вскрикнула от ужаса.
  Куда-то вдаль, мимо меня, смотрели страшные глаза мертвеца.


                                II. Кольцо

  Это было так неожиданно, что на мгновенье жестокий спазм сдавил мне грудь,
и я еле перевела дыхание. На мгновенье я застыла ошеломленная, но затем
стала действовать.
  Никогда раньше не подозревала я за собой такого самообладания, которое
проявила вдруг при этом странном пронсшествии. Ноги мои как будто сами
передвигали меня по тротуару, дальше от роковой скамейки. Цветочница в
киоске, погруженная в какие-то счета и накладные, даже не взглянула на
меня.
  Как очутилась я на мраморной лестнице, ведущей вниз, не помню. Здесь было
много прохожих, - прохладные аллеи рощ они предпочитали солнечным панелям
жарких улиц.
  Я шла, не зная куда.
  Вот какую загадку загадала мне жизнь на первом же самостоятельном шагу!
Надо обдумать все. Пойти заявить? Но кто поверит мне?
  Я остановилась перед фонтаном, вокруг которого задумчиво дремали широкие
листья водяных растений. Мелодичное журчанье фонтанной струи успокоило
меня. И в голову пришло решение.
  Быстро поднялась я по лестнице и очутилась на улице. Это была та же самая
улица. Только теперь я шла к домику с другой стороны. Вот цветочный киоск.
Цветочница вышла из него и оживленно разговаривала с покупателем. Он
обмахивался парусиновой кепкой так яростно, как будто его одолевали тучи
комаров.
  Продавщица указала ему рукой вдоль улицы, и я невольно посмотрела туда же.
Белая санитарная машина заворачивала на перекрестке мимо милиционера.
  Подойдя к палисаднику знакомого домика, я через улицу взглянула на скамью,
где умер неизвестный. Скамья пуста. Очевидно, труп увезли в морг. Человек,
обмахивающийся кепкой, теперь держал в руках охапку только что купленных
цветов и медленно двигался по направлению к пристани. Продавщица
пересчитала на ладони деньги и скрылась в киоске.
  Очень живо помню я все детали того памятного часа. Бесчисленное число раз
бешено нажимала я кнопку звонка на крыльце домика. Но за дверями в ответ
не слышалось ни звука. Казалось, домик необитаем. А ведь мне необходимо
было выяснить тайну.
  Оставив в покое звонок, я принялась стучать сначала кулаками, потом
ногами... Хладнокровие оставило меня, и лишь благоразумие не позволило
кричать. Махнув рукой, медленно начала я спускаться с крыльца.
  - Где пожар? - раздалось за моей спиной. Вздрогнув, я обернулась.
  Дверь широко распахнулась. На пороге стояла маленькая сморщенная
старушонка и скрюченными короткими пальцами перебирала свой кухонный
фартук. Она сердито смотрела на меня сквозь выпуклые стекла громадных
очков.
  - Доброе утро! - ответила я, старательно подчеркивая слова.
  На старуху это не произвело никакого впечатления.
  - Ну и что? - спросила она, разводя руками в искреннем изумлении. - Доброе
утро! Но кого надо? Почему так безобразно стучите?
  - Извините, - запинаясь, пробормотала я. - Мне необходимо сию же минуту
видеть гражданку...
  - Какую такую гражданку? - подозрительно прищурилась на меня старушенция.
  - В черных перчатках, - пояснила я.
  И, вероятно, в моем голосе прозвучал излишек таинственности, потому что
старуха раскрыла рот от изумления.
  - В черных, в нитяных, -продолжала я. - Она всего несколько минут назад...
вот здесь... передала мне... Позовите ее, пожалуйста...
  Старуха помотала головой:
  - Ничего не понимаю. Вот здесь, говорите?
  - - Да.
  - В черных перчатках?
  - Да. Вручила мне кольцо... А я не могла передать... Он только что умер.
  Старуха перешагнула через порог и посмотрела мне прямо в глаза.
  - Вы что, милая, нервная или немножко не в себе?
  Она повертела пальцами около своего морщинистого лба. Я вспыхнула.
  - Мне здесь через порог дали кольцо, - твердо сказала я.
  - И вы его хотите вернуть? - спросила старуха несколько мягче.
  - Да... И передайте той гражданке...
  -Я сунула руку в карман, ища кольцо. Его там не оказалось. Поискала а
другом кармане. Потом раскрыла сумочку. Старуха смотрела на меня с
жалостью. Так смотрят на безнадежно больных.
  - Где же кольцо? - прошамкала она.
  Слезы сами собой навернулись у меня на глазах.
  - Я, кажется, потеряла его.
  Кривая усмешка поползла по сморщенному личику старушки:
  - Ай-яй-яй... Такая молоденькая, а уже аферистка... Ой, батюшки мои... Не
туда попала, голубушка! Иди прямо, потом налево, третий закоулок вправо,
большая вывеска, психиатрический диспансер, - там рассказывай. А здесь,
милая девушка, кроме меня, никто не живет и не жил никогда. Так и запомни.
Прощай, ангел мой!
  Дверь захлопнулась, скрыв ехидную старушку.
  С минуту я стояла потрясенная. Снова перешарила по всем карманам и в
сумочке. Кольцо потеряно. В недоумении я вытерла вспотевший лоб, стараясь
вспомнить малейшие детали случившегося.
  Может быть, ошиблась домиком? Нет, кольцо мне сунула рука в черной
перчатке именно вот здесь. Рядом домики были без роз в палисадниках.
Свежий гравий на дорожке рассыпан только перед домиком старухи. А на
калитке другого, сходного с этим домика, висела предостерегающая надпись
со зловещими словами: "Злые собаки".
  Совершенно ясно, что кольцо мне передано именно из домика старухи. Но где
я потеряла кольцо? Как это могло случиться?
  Очень медленно, сохраняя на лице полнейшее равнодушие, я прошлась мимо
роковой скамейки. Можно сказать, что я обшарила глазами каждую песчинку
дорожки, где произошла трагическая встреча. Но кольца не было видно. Его
мог поднять любой прохожий.
  В киоске я купила пунцовую розу. Вдыхая ее сладостный аромат и ожидая
сдачи, я подумала было спросить у продавщицы, как было обнаружено мертвое
тело на скамье рядом с киоском. Но странная нерешительность заставила меня
промолчать.
  Тихо шла я по улице, думая о пройсшедшем. Может быть, ничего и не было?
Может быть, это только воображение?
  На повороте улицы я увидела поверх деревьев кусочек Зеленого озера и клубы
дыма. Над городом поплыл басистый призывной гудок. Паром приближался к
пристани. И я поспешила туда.
  По сходням двигался на посадку народ. На палубе парома стоял тот самый
покупатель с белым пухлым лицом. Я узнала его по парусиновой кепке. Он
перевесился через перила; в руках его алел пышный букет великолепных роз.
Он купил их там, в киоске, около роковой скамейки...
  Странное занятие придумал себе этот человек. Медленно обрывал он лепестки
роз и пускал их по ветру. И в то гке время искоса, будто небрежно,
посматривал на сходни.
  Я взяла из камеры мой легкий чемодан. Через окно камеры увидела снова лицо
этого человека, его вялый, будто усталый взгляд, обращенный на сходни. И
тут мелькнула беспокойная мысль:
  "Он видел, как я разговаривала с незнакомцем... Он следит за мной..."
И эта мысль подсказала мне дальнейшее. В комнате для ожидания я быстро
переменила платье на темное, вынутое из чемодана. Перечесала волосы,
выпустила их из-под берета пышными локонами. Спрятала сумку в чемодан.
Посмотрелась в зеркало и попудрилась.

  Теперь я более спокойно пошла к парому. Мне не хотелось, чтобы толстяк с
розами заметил меня. Когда гигант носильщик с двумя огромными чемоданами
на плечах загородил меня, я незаметно поднялась по сходням. Шла я очень
скромно. Кто-то больно толкал меня, но я не протестовала Не стоит обращать
на себя внимание. Понятно, что пунцовую розу я оставила на пристани. Да,
история с кольцом казалась сном, но следовало насторожиться.
  Выбрав уютное местечко на палубе, я поставила чемодан рядом с собой и
просидела здесь все два часа путешествия по Зеленому озеру. Любовалась
приятной окраской волн и вдыхала влагу теплого ветра.
  Человек в кепке прошел по палубе. По выражению его тусклых глаз я
убедилась, что он не обращает на меня никакого внимания. Это успокоило. Я
старалась не думать о трагической встрече. Но мысль о человеке, которому
было послано кольцо, не покидала меня.


                            III. Огненные бусы

  В то лето, покинув край родных таежных гор, я провела некоторое время на
пасеке колхозного поселка, затерянного в степных просторах.
  Меня чаровала прелесть молодого фруктового сада, наполненного жужжанием
пчел. Дивны наши южные ночи! Звезды на темном небе кажутся крупными, как
сортовые яблоки, и такими близкими, что хочется схватить их.
  Я чувствовала себя усталой. Прислонившись спиной к теплой стене омшаника,
отдыхала я на завалинке после дня, наполненного мелкими заботами, которые
заставляли меня забывать о недавнем прошлом.
  Ведь я была круглой сиротой. Следовало устраивать свою жизнь. Отец мечтал,
чтобы его дочь занималась наукой. Но у меня были свои соображения о
будущем. Однажды на школьном вечере я выступила с чтением cвoих
стихотворений. Оглушительные аплодисменты восторженных подруг навсегда
вскружили мне голову. После неожиданной смерти отца я продала все и уехала
из родного района: мне было тяжело оставаться там. Было и еще одно
обстоятельство, которое заставляло меня ехать. В столе отца я нашла
большой запечатанный конверт, на котором было написано:
  "Танюша! После моей смерти разыщи профессора Дымова и вручи ему этот
пакет. Исполни эту мою последнюю волю. Будь счастлива. Прощай. Твой отец".
  Сейчас я еще раз обдумывала мой план. Отдохну за лето, здесь, в тишине,
подготовлюсь к экзаменам в театральную школу и к осени поеду в центр. Я
была уверена, что на экзамене меня ожидают востoрги и овации приемной
комиссии. Потом буду разыскивать профессора Дымова, чтобы выполнить волю
отца.
  Ночь была безлунная, и при величественном мерцаний звезд виднелись силуэты
далекой рощи, которую опоясывала мелкая степная речонка. Ее воды нежно
поблескивали дрожащими отражениями неба. У ног моих послушно лежали две
собаки - Альфа и Омега.
  Когда в направлении рощи мелькнул свет, я подумала, что это движется
автомобиль. Но в том месте никакое дороги не было, а вряд ли кому нужно
разъезжать по бездорожью в ночной степи.
  Свет мелькнул опять. Теперь я заметила его странный голубоватый оттенок.
Вот лучистое пятнышко взметнулось вверх и застыло в воздухе. У меня
хорошее зрение, и я отчетливо увидела, что огнистый шарик как будто повис
над рощей. Потом он прыгнул несколько в сторону, и вершины деревьев четким
контуром обрисовались на фоне звезд. А сам шарик казался звездой,
спустившейся с неба на рощу.
  Приподнявшись с завалинки, я внимательно следила за странным красивым
излучением. Оно пропало. Но через секунду у опушки рощи показалось
несколько новых голубых светящихся шаров. Они плавно двигались по сте-
пи прямо ко мне. Через минуту исчезли все, кроме одного.
  Я видела, как шар на уровне человеческого роста плыл над землей, источая
сияние, которое все время меняло окраску. Он казался то нежно-голубым и
прозрачным, то светло-синим.
  Я слегка вскрикнула, собаки проснулись и залаяли.
  Шар приблизился, и собаки подпрыгнули к нему. Но тотчас же с визгом
отскочили и исчезли в саду. А я стояла, как зачарованная. Это было
удивительно красиво: светящийся шар, величиной с большую чайную чашку,
коснулся ветви яблони почти рядом со мной и повис на ней, словно
фантастический плод. Золотисто-голубоватые капли отделялись от него и, как
огнистая смола, с легким треском падали на землю.
  Мне сделалось страшно. Я отбежала в сторону.
  Вероятно, движение воздуха при этом коснулось таинственного шара. Он
соскользнул с яблони, сердито шипя, и перелетел через мою голову.
Обернувшись, я увидела. что шар сидит на печной трубе моей маленькой хаты.
  А через мгновенье он подпрыгнул и провалился в трубу.
  И тогда окна скромной приземистой хатки внезапно осветились изнутри слабым
желтым светом.
  Я бросилась в хату. Там светло. Кто-то в комнате зажег огонь! Очень
заметно чувствовался острый серный запах. Он заставил меня зажмурить глаза
и раскашляться.
  Раскрыв глаза, увидела, что на столе горит моя лампа, простая керосиновая
лампа. Но я и сейчас готова поклясться, дорогой друг, что не зажигала
лампы, перед тем как вышла посидеть на завалинке.
  - Кто здесь? - громко спросила я.
  Никто не ответил. В комнате, кроме меня, никого не было. Все на своих
обычных местах. Стопка книг на полке. Крошечный комод с зеркалом. Фанерный
шкаф, хозяйский сундук и стулья. Осторожно подошла я к печке и со страхом
заглянула туда. Не сидит ли еще там огненный шар? Нет. Куда ж он девался?
  Выйдя на крыльцо, огляделась, прислушалась. Тихо вокруг, только где-то
среди ульев стрекотали цикады. В степи темно. Серая земля сливалась вдали
с рощей в однообразное полотнище.
  Из-под деревьев с легким визгом выскочили собаки.
  Альфа ласково потерлась о мои босые ноги, давая знать, что ей с Омегой
хочется кушать. Это напомнило, что пора ужинать.
  Еще засветло у меня готов чугунок с очищенной сырой картошкой. Надо только
затопить плиту, и ужин скоро будет готов.
  Чугунок чуть не выскочил из моих рук, когда я в.зялась за него. Хорошо,
что быстро отдернула руки. Да, чугунок был горяч, как будто его только что
вынули из раскаленной печки! Но ведь он мирно стоял до этого на табуретке
у порога! Я подняла сковородку, прикрывавшую чугунок и... присела от
удивления, да так и осталась сидеть на корточках со сковородкой в руках.
При свете лампы увидала: чугунок полон отлично сваренной горячей картошки.
А от воды, которую налила я под вечер в чугунок, не осталось и следа.
  Поставив чугунок на стол рядом с лампой, с любопытством разглядывала я эти
вещи.
  Кто зажег лампу? И кто ухитрился сварить картофель?
  Собаки вертелись около стола. Из чугунка вкусно пахло. Наслаждаясь горячей
картошкой, я не переставала думать о таинственных вещах, которые только
что произошли здесь. Долго думала...
  Внезапно хлопнула оконная рама. Огонь дымным пламенем взметнулся в
ламповом стекле. В хату влетел порыв ветра, чуть не сорвал ситцевые
занавески.
  По крыше забарабанили крупные дождевые капли.
  Я йыгнала собак кочевать в собачник и заперлась.


                             IV. Грозовая ночь

  Никогда я не боялась гроз. Дома в детстве любила по ночам в грозу лежать
в кровати и, слушая монотонный шум дождя, наблюдать, как за окном
вспыхивают отсветы молний. При этом отсчитывала про себя секунды: "Раз,
два, три, четыре..."
  Когда раздавался гром, я множила в уме цифру секунд на триста тридцать и
получала в метрах расстояние от себя до места разрыва молнии. Этому
вычислению научил меня отец, любивший разные занимательные вещи.
  Теперь над поселком бушевала хорошая гроза. Молнии вспыхивали за окнами
непрестанно. И тотчас же раздавался треск разрывов, будто над крышей
лопались бомбы. Иногда этот треск сливался в сплошной гул. Он заглушал
порывы ветра, завывавшего в трубе.
  Наконец гроза пронеслась, и я подумала о деревьях в саду. Не переломала ли
буря яблони? Не залило ли водой улицы? Как это не укрыла я фанерой
пчелиные домики! Вот будет жалко...
  Только что спустила я ноги с кровати, чтобы взглянуть в сад, как
ослепительная огненная нить внезапно вылетела из печки и ударила в угол
комнаты. Нить как бы проложила путь. И тотчас же по нему непрерывным
потоком хлынули голубые огнистые шарики. Они выскакивали из печки и,
словно золотые блестящие бусы, нанизывались на невидимую нить. Они
описывали в воздухе дугу, освещая странным дрожащим светом внутренность
хаты.
  Мне показалось, что огнистые шарики пронзают сундук, стоявший в углу. Я
застыла, боясь шевельнуться. Внезапно один из шариков разорвался на
множество искр с таким треском, будто у меня над ухом выстрелили из
пистолета. Я опрокинулась на постель, теряя сознание.
  ...Через окна вползал утренний рассвет. В комнате уднгителыю свежий,
бодрящий воздух. Полной грудью вздохнула я и совсем пришла в себя. Было
такое ощущение, что прекрасно выспалась и видела очень занятный сон.
  Распахнула дверь. Деревья, оцьггые дождем, нежились на солнце. Деловито
гудели пчелы. Альфа с Омегой, виляя хвостами, умильно скулили передо мной.
В тени деревьев еще стояли грязные лужицы, но на солнце заметно подсыхала
земля, легкий пар курился над ней. Высоко в небе летали острокрылые
ласточки, а роща за речкой зеленела так невинно и приветливо, что я
подумала, не сном ли действительно было это видение огнистых бус. Смешно
тогда рассказывать про ночные приключения соседям. Лампа потушена,
картошка съедена. Чем можно доказать, что огненный шар забрался через
трубу в хату и занимался здесь хозяйственными делами?
  Сундучок в углу не носил на себе никаких признаков соприкосновения с
огневыми шариками.
  Я открыла его: внутри тоже не было ничего необыкновенного.
  Но мне хотелось все-таки убедиться, почему огневые шарики прыгали именно
сюда. Отодвинула сундук. В углу на уровне пола зияла дыра, как будто кто
просверлил ее широким буравом, а стружки тщательно вымел все до одной.
  Через дыру виднелись земля и кирпичи фундамента. Что-то блестело там.
Пришлось лечь на пол, чтобы рассмотреть, что же это такое. Там блестела
шляпка металлического гвоздя...
  Снаружи хаты я подползла под пол и нашла металлический стержень. Раскачала
его рукой и вытащила из земли.
  В нем не было ничего необыкновенного. Железный, простой на вид стержень
длиной сантиметров сорок и толщиной с карандаш. Только верхний, оставшийся
на поверхности земли, широкий конец казался отполированным до блеска.
  За чаем в то утро я раздумывала. Как просто и как вместе с тем странно!
Кольцо, огненЬые шарики, молнии, стержень... А что, если между ними
существует какая-нибудь связь? Маловероятно. Скорее всего, это простые
случайности, рассыпанные жизнью ..
  Но вот в голове мелькнуло смутное предположение...
  После чая я взяла стержень и заколотила его в землю на пустыре за садом,
там, где кончалась изгородь.
  Это место и кусок рощи с кзгибпм речонки были отлично видны из маленького
оконца в сенях.


                                V. Грохотов

  В следующие дни не произошло ничего загадочного и таинственного. От
хозяйки я узнала, что стержень она заколотила сама для заземления, так как
хотела провести радио. Нашла у речки железный пруток да и заколотила его
под углом хаты. А радиоприемник рассчитывала купить к осени. Я замяла
разговор и никому не сказала, где теперь заземлен стержень. Я и не
предполагала тогда, что сама втягиваю себя в какую-то таинственную игру.
  Тот памятный день выдался ненастным. Хозяйка уехала на Урал к родным
месяца на два. оставила меня одну. Часто накрапывал дождь. Только позже,
зя полдень, прояснилось. Я разучивала монолог Жанны д'Арк, как вдруг Альфа
и Омега разразились неисговым лаем.
  Вышла на крыльцо. У калитки стоял среднего роста человек в кепке, кожаной
куртке и высоких охотничьих сапогах. Через плечо на ремне висела желтая
потрепанная походная сумка. Собаки мои яростно лаяли и бросались на него.
Но человек спокойно сказал им что-то, и псы, немножко поворчав, умолкли.
  - Разрешите укрыться от дождя? - попросил он, yвидев меня. - И дайте мне,
пожалуйста, глоток воды.
  - Входите, говарищ, - предложила я.
  - Спасибо, девушка,- сказал незнакомец, подходя к крыльцу.
  Мы поздоровались.
  - Я - профессор Грохотов, Степан Кузьмич. Извините, беспокою, но я
немножко заблудился,- вымолвил он.
  Накрапывал дождь, и я пригласила Грохотова войти в комнату. Грохотов
моложав и статен. Вероятно, бреется каждый день На. лице чуть заметные
морщинки. Понравилось мне, что он четко, по-военному, будто по давней
привычке, вскинул правую ладонь к козырьку и глянул мне прямо в глаза.
Когда я пригласила его, он опять вскинул ладонь и отозвался вежливо:
  - Благодарю вас! Простите, не расслышал вашего имени и отчества.
  - Зовите меня Танек.
  - Слушаюсь, - поклонился он. Поласкал собак, улыбнулся: - Отличнейшиe
псы...
  Я смотрела на плотную, крепкую фигуру Грохотова.
  Он показался мне похожим на охотника, который забыл дома ружье. Давно уже
не видела я новых людей, и моему самолюбию польстило знакомство с
профессором. Предложила ему выпить стакан чаю и начала хозяйничать.
Сначала Грохотов отнекивался, но по выражению его черных глаз я видела,
что ему хочется побыть здесь. Оказался приятным собеседником.
  - Полагается занимать дам, - сказал он, добродушно посматривая на меня. -
Не думайте, что я охотник. Признаться, не люблю этого занятия. Меня можно
считать путешественником. Я ведь чуть ли не весь Союз исколесил...
буквально... На колесах всех сортов-на железнодорожных, автомобильных,
велосипедных, на телегах и на арбах. А сколько верхом: на лошадях и
верблюдах, на быках и буйволах, сколько на своих на двоих - и не сосчитать!
  Было интересно слушать Грохотова, и я вздумала угостить его заодно с чаем
оладьями-скороспелками.
  Грохотов рассказывал, как на родине, под Рязанью, у них в семье на кухне
жил замечательный черный кот.
  - Редкостный экземпляр. Звали его Кисюка-Масюка, - смеялся Грохотов. -
Папаша мне бывало с ним фокус показывал.
  - Какой фокус? - спросила я, подкладывая Грохотову поджаристых оладьев.
  - Да как же... Начнет папаша в темноте Кисюку-Масюку железным гребешком
чесать, а у того из шерсти искры, искры.
  - Это от электричества, - смеялась я.
  Вероятно, по выражению моего лица Грохотов догадался, что мне очень
хочется подробней зяать о должности путешественника, который обязан
колесить по земле, и он сказал:
  - Изучаю кое-какие любопытные вопросы. Ими интересуется наука. А я служу
науке...
  - Что же интересного для науки а этой степи? спросила я.
  Грохотов медленно вытер губы салфеткой. Мне показалось, что он пользуется
этим, чтобы ответить не сразу и обдумать свои слова.
  - Как вам сказать? Я возглавляю небольшую экспедицию одного столичного
института. Нас интересует метеорологические и некоторые другие данные
этого района, - очень медленно и серьезно произнес Грохотов.
  Я промолчала, хотя и чувствовала, что он ждет; чтoб больше говорила я.
Пришлось сказать:
  - Лето здесь очень жаркое.
  - Вот-вот, - подхватил Грохотов. - Именно. Я здесь уже два месяца, работаю
почти рядом, вон там за рощей, и ни разу не собрался в поселок, такая
жарища... А сегодня с утра пасмурно, это мешало наблюдениям, я и решил
прогуляться по степи. Да вот, как видите, попал сюда.
  Пока разговаривали, погода разгулялась, и мы придумали перебраться пить
чай в сад. Благодушествовали за самоваром, а Грохотов продолжал
рассказывать о своей передвижной лаборатории за рощей.
  - Вокруг ни души. Жили там втроем, как отшельники. Я c лаборантом да еще
одна сотрудница. Очень хорошая девушка, комсомолка. А теперь нас двое.
Варя расхворалась и спешно уехала. Такая досада! Надо срочно переписывать
ведомости, а некому. Почерк у меня корявый, а у моего помощника Симона еще
хуже. Знаете, цифры надо писать четко. Уехала, и мы без нее, как без рук.
Горе луковое, как говорится...
  Грохотов хвалил все, что попадалось ему на глаза: пчел, псов, яблони.
Восторгался медом, просил продать "хоть черепушечку".
  - Угощу помощника... Пусть возвеселится, а то ведь мы живем по-походному.
Консервы, сухари... Ездить в район за продуктами времени нет. Одним
словом, такая несчастная наша планида.
  Особенно понравилась ему Альфа.
  - Украду я этого пса у вас, - шутил он. - Не продадите?
  Потом разговор опять переметнулся на то, что некому переписывать ведомости
в экспедиции. Грохотов осведомился о моем образовании. Пришлось мне
вскользь коснуться биографии И тогда он вдруг спросил:
  - Может быть, согласитесь нам помочь?
  Я пожала плечами. А Грохотов чуть не вскочил со стула в неподдельном
восторге:
  - Идея!.. Выход из положения!
  - Да сумею ли? - потупив глаза, пробормотала я, хотя самой мне страшно
хотелось побывать за рощей, посмотреть, что там за экспедиция.
  - Наверное, по чистописанию имели только пятерки, - польстил мне Грохотов.
- Не стесняйтесь. Похоже, боитесь, что за работу-засажу и не дам
передышки. Не беспокойтесь! Деньги буду платить, как хотите, сдельно или
аккордно. Не обижу...
  И принялся доказывать, что, кроме меня, какие-то ведомости в экспедиции
составлять некому.
  Взяв маленький горшочек с медом. Грохотов направился по степи напрямик к
своей роще. Я проводила его. На прощание он взял с меня слово, что завтра
явлюсь к нему ознакомиться с работой.
  Расстались. Грохотов удалялся неторопливой походкой бывалого ходока.
Помню, солнце отсвечивало от блестящей пряжки на его кепке. И почему-то я
прошептала:
  - Веселый ежик!
  Улыбаясь, в тот момент я невольно вспомнила острые глаза Грохотова и
жесткие, ершистые, коротко стриженные волосы его, черные-черные, один к
одному, только с проседью над левым виском.
  Что за человек? Я чувствовала к нему невольную симпатию. Все казалось в
нем простым и естественным. Я впервый раз в жизни так близко видела
ученого. Вероятно, это очень интересно - быть ученым. И тут подумалось:
  "А вдруг я делаю ошибку, собираясь стать артисткой?" Вспомнились слова
папы: "И для искусства нужны знания..." Как сложна жизнь!..
  Медленно двигалась я домой.
  Солнце коснулось края степи. По ней побежали прощальные мягкие лучи. В
далеких ковылях прoтяжно крикнула невидимая ночная птица. От реки тянуло
пряной влажностью трав...


                         VI. Полевая станция ЭИВР

  Грохотов сидел на табурете за походным столиком против меня и
просматривал очередные ведомости.
  - Прекрасно, - сказал он. - Для вас это только скучный ряд непонятных
цифр. По вашим же глазам вижу, хотите узнать, что они значат.
  - Да, - ответила я, выдерживая строгий его взгляд.
  Кузов большого грузовика защищал нас от полуденного солнца. Вот уже
несколько дней, как я по утрам прихожу сюда, в степь, за роту. Могучие
дубы и ясеня скрывают низину с речкой, за которой рaспoложен поселок.
  По середине холма возвышается тонкая антенна в виде устремленной в небо
острой металлической иглы. Ее удерживают тросы, которые укреплены на
врытых в землю столбиках. От антенны проволоки идут в один из домиков.
Зачем - не знаю. Я еще не бывала внутри.
  Мои обязанности несложны. Грохотов вручает мне узкие полоски бумаги,
испещренные рядами цифр. Записаны они, видимо, наспех, карандашом,
торопливым, не очень разборчивым почерком. А я должна переписать их
чернилами. Вернее, как можно аккуратнее скопировать в разграфленные
ведомости, чтобы получались стройные таблицы. В заголовке их - слова,
значения которых я не понимаю, а в левом верхнем углу штамп с
таинственными буквами: ЭИВР.
  Я не пытаюсь расшифровывать их, чувствуя, что Грохотов сам расскажет все
необходимое, когда присмотрится ко мне. Казалось, этот момент наступит
скоро..
  Грохотов сложил мою работу, спрятал исписанные листки в портфель.
  - Симон!
  Над нашими головами раскрылось окошко домика. Показалось лицо помощника.
Он немногословен. Скосил на Грохотова большие черные глаза, буркнул:
  - Эге?
  Тот протянул ему портфель.
  - Положите на место.
  Симон взял портфель жилистой могучей рукой, произнес:
  - Ага"
И захлопнул окошко.
  Ни разу я не слыхала, чтобы Симон сказал связную фразу. У него манера
говорить только: "ага, эге, ого, угу", причем он придает одному и тому же
слову самые разнообразные оттенки.
  Грохотов продолжал пытливо смотреть на меня.
  - Если не очень спешите, оставайтесь позавтракать с нами, - предложил он.
  - Кстати, познакомитесь ближе с Симоном.
  - Мне было бы приятно помочь вам и в приготовлении завтрака, - сказала я,
вставая.
  - Ну, это не так сложно, как полагаете, - мягко отозвался Грохотов,
взглянув на ручные часы. - Двенадцать двадцать четыре по местному времени.
В Москве мои друзья еще только просыпаются... Симон!
  - Окошко снова распахнулось. Послышалось:
  - Эге?
  - Парадный завтрак в честь Тани. Срок изготовления - шесть минут.
  - Угу! - чуть усмехнулся Симон и захлопнул окошко. Через секунду он
пробежал мимо к другому домику, прыгнул в дверцу сразу через все
ступеньки, крикнул:
  - Ого!
  - Приглашает заняться делом, - кивнул на Симона Грохотов. - У нас
рассчитан каждый жест... Раз-два!
  Мне не пришлось ничего делать, оставалось только смотреть и удивляться.
Откидной столик и два сиденья ловко вмонтированы в стенку домика. Грохотов
откинул их и подставил табуретку. Сервировка на три персоны производились
молниеносно, будто передо мною работали цирковые жонглеры. В гнезде
столика торчали два штепселя. Вот моментально включены электроплитки.
Консервные банки Грохотов откупорил особым ножом с острозубым колесиком на
толстой ручке. Колесико завизжало, словно миниатюрная циркулярная пила, и
это напомнило мне районную лесопилку у нас в горном лесничестве.
  - Суп с мясом,- сделал любезный жест Грохотов, поставив банки на плитки.-А
на второе... Симон! Угощаешь?
  - Ara!
  Симон вынес сковородку. Грохотов потер руки:
  - Ухитрился вчера подстрелить дикого гуся. Вчера же половину и съели...
Симон у нас мировой охотник... А хлеба хватит?
  - Ого... - развел руками Симон, показывая, что хлеба много.
  Завтрак был чудный. Никогда я не предполагала, что в консервных банках
может находиться столько разнообразных вкусных вещей. Главное же, все
подогревалось и кипятилось моментально. В поселке электричества не было.
Откуда же оно у Грохотова?
  Мое торжество наступило после завтрака. Даже Симон широко раскрыл глаза,
увидев, как быстро я управилась с посудой. Я все перемыла, вычистила ножи,
вилки, ложки, перетерла тарелки. Захотела пошутить и как-то невольно
многозначительно сказала Грохотову:
  - Ага!
  Грохотов засмеялся, а Симон утвердительно кивнул головой.
  В тот день Грохотов вызвался проводить меня. Он спросил, когда отошли от
грузовиков:
  - Вы, наверное, собираетесь учиться дальше?
  - Да, - ответила я, соображая, какое направление может принять наш
разговор. Я совсем не собиралась подробней рассказывать этому профессору
мою несложную биографию дочери лесничего, которая мечтает стать знаменитой
актрисой.
  - В какой же вуз хотите поступить?
  Я мельком взглянула на Грохотова. У него такой вид будто спрашивает меня
только потому, что не находит другой темы разговора. Мы шли по опушке
рощи. Грохотов поднял тонкий прутик и изредка сбивал им головки полевых
цветов.
  - Ни в какой.
  Прутик застыл в воздухе. Грохотов остановился на полушаге:
  - Как так?
  - Очень просто, - потупила я голову. - Мне не так много лет, как кажется.
Сама еще не знаю, какая специальность по душе.
  - Понимаю, - серьезно сказал Грохотов. - Выбор специальности - нелегкое
дело. Кто ваши родители?
  - Не все ли вам равно? - спросила я, стараясь придать этому небрежному
ответу возможно больше мягкости.
  - Простите, я не из простого любопытства...
  Мы пошли совсем рядом. Грохотов стал почему-то расспрашивать меня, как я
отношусь к футболу. Это мне показалось скучным.
  Мелкую речонку у рощи мы перешли вброд. Это прервало рассуждения Грохотова
о спорте. Вероятно, он ждал, что я попрошу его продолжать. Но я считала,
что на первый раз достаточно сказанного.
  - Спасибо, что проводили, - просто и наивно вымолвила я.
  Грохотов понял и попрощался.
  Поднимаясь от речки к поселку, я на полдороге обернулась. Увидела, что
Грохотов успел перейти на тот берег и теперь стоял, очевидно, в ожидании,
что я с ним попрощаюсь.
  Сдернув с головы пестрый шелковый платок, я помахала им.
  Грохотов увидал и в ответ поднял руку. До меня донеслось:
  - Ау!


                         VII. Опять огненные бусы

  Я могла бы побродить по поселковым дворам и узнать у словоохотливых
хозяек что-нибудь о Грохотове, но не хотела делать этого.
  По-видимому, моя работа по переписке близилась к концу.
  Чувствуя себя нездоровой, я утром не пошла за рощу. А вечером, как и в тот
памятный раз, сидела у омшаника.
  И опять голубоватый огнистый шар покатился от реки.
  Я увидела его совершенно отчетливо. Он катился по траве. Вернее -
вкатывался на пригорок. Двигался по совершенно прямой линии к моему саду.
  Помня о первом знакомстве с этими загадочными шарами, я не шелохнулась. Но
шар не докатился до самой изгороди, а исчез на пустыре.
  Вечер стоял безветренный, тихий и теплый. Только здесь, в степи, бывают
такие вечера. Но в те минуты я уже не наслаждалась отдыхом. Напряженно
вглядывалась я в силуэт рощи. Второй шар в точности повторил путь
первого...
  Тонкий серп новой луны показал из-за яблонь серебряные рожки и пропал. Вею
ночь я просидела у омшаника. Когда легкий утренний туман поднялся над
речкой, я осторожно прошла в хату. Глянула в оконце:
  - Да, в том месте...
  Болела голова, но я выпила крепкого чаю, и сразу стало легче.
  Придя к Грохотову, я нашла его озабоченным.
  - Таня, - сказал он тихо, - мне кажется, что могу рассчитывать на вашу
помощь...
  Помнится, в ответ я слегка пожала плечами и сдвинула брови. Интересно
знать, что я могу сделать для профессора? Мне, пожалуй, и хотелось бы
помочь ему. Но история с кольцом была достаточным предупреждением, чтобы
научить меня относиться осторожно и серьезно к случайным просьбам.
  - В чем дело? - почти сухо пробормотала я.
  Он ответил не сразу. Потом заговорил робко:
  - Не смею сказать, Таня, что мы подружились. Это с моей стороны было бы
слишком самонадеянно и неуместно. Прошу лишь верить моей искренности. Как
руководитель научных работ, имею некоторый опыт в выборе помощников. За
эти недели я успел приглядеться к вам. И мне думается, из вас выработался
бы прекрасный научный работник...
  - Но я хочу стать артисткой, - громко перебила я Грохотова.
  - Разве наука помешает вам? - спросил он.
  И я почему-то вспомнила слова отца об искусстве.
  - Мне хочется, чтобы вы помогали мне и дальше. Помогали в очень интересной
работе...
  - Что я должна делать?
  Грохотов остро посмотрел мне прямо в глаза. Взгляд этот я выдержала.
Грохотов сказал:
  - Я поспешил поговорить об этом с вами сегодня. Возможно, нам придегся
неожиданно расстаться. Но, может быть, вы поступите учиться в технический
вуз...
  Я снова пожала плечами:
  - Не знаю, в какой Области техники пригожусь...
  - А это вы сейчас сможете сообразить, - чуть усмехнулся Грохотов. - Одно
только для меня важно... Согласны помогать? Согласны быть помощницей в
научной работе?
  Я тряхнула кудрями. Чем рискую?
  - Согласна, профессор.
  - Прекрасно.
  Грохотов поднялся по лесенке и раскрыл дверцу в домик.
  - Пожалуйте... Здесь наш Симон...
  Послышалось:
  - Эге!
  Единственная комната домика была заставлена непонятными мне приборами.
Симон, повернув ко мне из-за них свое горбоносое лицо, слегка улыбнулся и
кивнул.
  - Проверяем работу одного приспособления. - сказал Грохотов, - показывая
на разные рычаги и кнопки.Видите, в какой мы тесноте? Эти аппараты
автоматически записывают физические явления, которые происходят в
окружающей нашу станцию атмосфере, записывают круглые сутки. Записи мы
расшифруем у себя в институте. Но часть, наиболее интересную, записываем,
я или Симон, на бумаге. Вот эти цифры вы и переписываете начисто...
  В то утро работы было мало. Провожая меня. Грохотов спросил:
  - Вы, кажется, плохо спали эту ночь? У вас очень усталый вид...
  - Пришлось встать сегодня несколько раньше, - отпарировала я показавшийся
мне хитрым вопрос.
  - А вот Симон может не спать по пять суток, - сказал Грохотов.-
  - Он что, не умеет говорить, ваш Симон?
  - Ему скучно в степных краях. Родился в горах и скучает здесь, как орел в
клетке...
  Эти слова напомнили мне мои горы.
  - Я тоже родилась в горах... - сказала я с нежностью.
  Вернувшись домой, я прошла на пустырь. Выдернула стержень, отсчитала сто
шагов влево, если смотреть от омшаника, и снова заколотила стержень в
землю. Потом села у омшаника, на глаз определила местоположение
заземления, запомнила его. И с нетерпением стала дожидаться вечера.
  Снова спустилась летняя ночь. Рожки месяца за сутки выросли. Он пободал
ими розовое облако над горизонтом и быстро скатился вниз, спеша за солнцем.
  Голубоватый шар перепрыгнул через рощу и, вероятно, попав в речку, пропал.
Мне подумалось:
  "А если это только кажется?"
Легонько крикнув собак, я подошла к изгороди. Теперь был виден спуск в
низину. Я оперлась об изгородь, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. И опять
новый голубоватый шар покатился по траве. Он не спеша вкатывался вверх из
низины.
  - Альфа... Омега... - позвала я собак. - Смотрите... там...
  Собаки увидали шар. Рукой я почувствовала, как на Омеге встала дыбом
шерсть. Собаки взвизгнули и убежали, а шар двигался ближе. Вот он добрался
до пустыря и исчез.
  Мне захотелось похлопать в ладоши и крякнуть;
"Браво, Татьяна!"
Таинственный огнистый шар исчез как раз в том мecте, где я заземлила
стержень.
  Надо действовать дальше.
  Рано утром я взяла с полки первую попавшуюся тетрадку, свернула ее в
трубку, перевязала обрывком тесемки и пошла в степь. Тетрадку я держала
под мышкой. Тетрадка была тяжела. И немудрено: в ней помещался
металлический стержень. Ему теперь предстояло совершить небольшое
путешествие подальше от пустыря и от рощи.
  Бескрайная степь начинала уже Пылать полуденным зноем. Нелегкую работенку
придумала я на сегодня. Но ее надо сделать обязательно. Я не особенно
спешила. Надо для стержня выбрать наиболее подходящее местечко, а там
увидим.
  Туманным пятнышком маячил на горизонте поселок Волчий Лог. Перейдя через
мостик, двигалась я по еле заметной тропинке среди выжженной, нескошенной
травы. Ветер приносил густой аромат степной -полыни. Направо остались рощи
и бугор, где крохотными силуэтами вырисовывались домики Грохотова. В мои
планы не входило, чтобы меня оттуда заметили. Огляделась. На всем
пространстве кругом ни одной живой души. Я прошла чуть вправо от тропинки.
Теперь я находилась от рощи примерно на-том же расстоянии, что и моя хата.
Я заземлила стержень в. приметном местечке среди высокого желтого ковыля.
Сделала это очень быстро и прежним неторопливым шагом свернула влево, где
тянулась грунтовая дорога на Волчий Лог.
  Идя к Грохотову на работу, я придумывала, что сказать ему, если он заметил
мою утреннюю прогулку по степи. И тут, раздумывая, вспомнила о
предсмертной воле отца. Как это не пришло мне раньше в голову осведомиться
у Грохотова о человеке, которому адресован пакет? Ведь Грохотов -
профессор и, вероятно, укажет, как нужно действовать.
  Когда меня в этот вечер провожал Грохотов, я сказала ему о пакете.
Упомянула о Дымове. Грохотов остановился и пытливо посмотрел на меня. Но
это продолжалось только мгновенье. Глаза его приняли обычное выражение
благожелательности.
  - Дымов - мой хороший знакомый, - сказал Грохотов. - Принесите пакет
аавтра. Я жду с часу на час, что ко мне приедет из института сотрудник. С
ним я отошлю материалы, а заодно он захватит и пакет вашего отца для
Дымова.
  - Какая специальность у этого профессора? - спросила я.
  - Он занимался изучением высоковольтных разрядов, - ответил Грохотов. - Вы
знаете, что это такое?
  - Нет, --ответила я тоном полнейшего безразличия.
  На следующий день я принесла пакет моего отца и вручила Грохотову. И
вскоре вернулась домом. Я пишу об этих кажущихся мелочах так подробно
потому, что они важны для дальнейшего.
  Под вечер я мечтательно смотрела на красивый двурогий месяц и думала, как
мне мвтра узяать поподробнее о Грохотове и Дымове. Месяц скрылся в облачке
у горизонта. Я внимательно смотрела по направлению х роще и влево от нее,
где теперь заземлен стержень. Но там все спокойно. Голубой свет не
появлялся.


                                   * * *

  Рано утром меня раэбудили голоса на улице. Через окно долетел мужской
голос, рассказывающий что-то очень интересное. Подошла к окну и
прислушалась.
  - Сам видел, собственными глазами. Был я в Волчьем Логе, то да се, смотрю:
уже поздно. К приятелю зашел. "Оставайся, говорит, ночевать, куда тебя
ночью понесет!" А я не из трусливых. Темноты, что ли, бояться! Ночь не
страшная. Хоть и половинка луны, а светит. Выехал из Лога, оттуда до нас
рукой подать. Дорога ровная, светло, правда, не очень, но видать. А вокруг
- тишина, воздух легкий. Привалился я бочком, вожжами пошевеливаю. "Ах, -
думаю, - и до чего у нас гут хорошо..." И, тьфу, словно сам себя сглазил.
Глянул налево, да так и обмер. Он самый и катит...
  - Кто? - спросило сразу несколько женских голосов.
  - Да шар! Большой такой - с дыню! Весь огненный.
  - Да тебе представилось!
  - Сначала и сам так подумал. И огонь какой-то чудной. То в синеву, то в
голубизну ударяет. Оторопь взяла. А потом думаю: "Постой, это что за
явление?" Попридержал лошадей, смотрю. Шар - ко мне. Будто бежит до степи,
виляет, как заяц.
  - Где было-то?
  - Да около тропинки в ковылях.
  Я жадно слушала.
  - И провал сразу, будто ветром сдунуло, - досказывал рассказчик. - А
лошади испугались. Ка-ак дернут вперед! Я даже затылком о задок
приложился. "Тиру, черти!" - кричу. А они домой, домой... во все восемь
ног.
  Вероятно, к рассказчику подошли новые слушатели, он повторял снова все в
подробностях.
  - Скажете, приснилось? А я готов хоть сейчас то место показать, куда шар
провалился. Подпрыгнул, завертелся, во все стороны - искры! Фукнул, а
потом - раз!.. И ничего нет.
  Так день начался неожиданностями.


                         VIII. Исчезнувшая антенна

  Собираясь к Грохотову, я обдумывала случившееся. Если из своей походной
лаборатории Грохотов с Симоном выпускали огненные шары, то эти шары ведь
повиновались мне, вернее, железному стержню, который я заземляла в трех
местах: огненные шары каждый раз неукоснительно меняли свое направление.
На почему шары не притягивались другими железными предметами? Следует ли
прямо рассказать Грохотову о моих наблюдениях и о том, что произошло
сегодня ночью в степи?
  Я приняла более осторожное решение. Постараюсь, чтобы мне подробнее
рассказали об аппаратах, с котормии работал Симон. Может быть, все станет
яснее.
  Я перешла речку. Сейчас за поворотом, как обычно, будет видна игла
антенны. Но теперь я не увидела ее. Антенны не было.
  Я пробежала через рощу. Вот знакомый холм. Он пуст. Грузовиков с домиками
не было на месте. Они исчезли!
  Я стояла ошеломленная. Глубокие колеи взбороздили вершину холма. И больше
ничего,- никаких следов пребывания людей. Даже столбики для тросов,
которые поддерживали антенну, пропали. Трава кругом вытоптана, но нигде ни
клочка бумаги, ни одной консервной; банки. Лишь на склоне холма в яме
увидела я выжженную траву, как будто здесь недавно разводили костер.
  Все это было уже больше, чем просто интересно.
  Мне показалось, что я стою перед какой-то большой тайной. И захотелось ее
раскрыть. Что здесь крылась тайна - в этом не было ни малейшего сомнения.
  Я посмотрела, куда вели колеи обоих грузовиков. Да, не позднее
сегодняшнего раннего утра Грохотов и Симон покинули место стоянки.
Направление - прямо на запад.
  А там, примерно в ста километрах отсюда, проходил большой шоссейный тракт,
связывавший центр республики на севере с пустынным плоскогорьем на
пограничном юге.
  Погруженная в размышления, шла я по степи прямо к тому месту, где в
последний раз заземлила стержень.
  Вот и бугорок, где качается высокий золотистый ковыль. Желто-серый степной
суслик-песчаник сидел на задних лапках и что-то жевал. Он удивленно
повернул ко мне свою крысиную мордочку. Песчаники здесь не очень пугливы.
  За бугорком должен быть стержень. Но я знала, что не найду его.
  Вероятно, я громко рассмеялась, довольная, что вышло по-моему. За бугорком
ковыль лежал безжалостно растоптанный, как будто по нему много и долго
ходили люди в тяжелых сапогах. Вот вырванная с корнем трава. Вот и место,
куда я загнала в землю стержень.
  А самого стержня не было.
  - Любопытно, -сказала я себе. И вдруг в ответ услышала позади себя тонкий
свист. Вздрогнула. Быстро обернулась. Посвистывал суслик. - Вот напугал! -
обозлилась я. Подняла ком сухой земли и кинула в зверька. Суслик испуганно
бросился в свою норку.
  Следы ног в сапогах вели налево, к речке. Я не пошла туда. Для меня было
вполне достаточно и обнаруженного.
  Ясно, что я перехитрила Грохотова. А может быть, лишь навела его на мысль,
что кто-то третий знает про его фокусы с огненными шарами. И тогда он счел
необходимым, по ему одному известным соображениям, убраться отсюда со
своими таинственными грузовиками.
  Помнится, где-то я читала, что нет такой тайны, которую нельзя было бы в
конце концов раскрыть. Надо только продумать все обстоятельства в строгой
последовательности и сопоставить их.
  Домой я возвращалась с самым беспечным видом. Поселковые ребятишки с
удивлением смотрели на огромный букет пышного ковыля, который, я
насобирала на обратном пути. Этот букет в красной глиняной крынке украсил
мою скромную комнату.
  В этот день, к вечеру, находясь в сенях, я случайно выглянула в оконце.
То, что увидала на пустыре, заставило меня застыть на месте.
  По тем местам, где я дважды зарывала железный стержень, сейчас проходил
неизвестный мне человек и пытливо смотрел себе под ноги, как будто искал
потерянное.
  Проще всего было выйти из сеней и окликнуть этого человека. Но я не
сделала этого. Я наблюдала за ним. А он прошел, и вот повернулся уже ко
мне спиной. Я не видела его лица. Заметила лишь широкую спину, сумку через
плечо и высокие сапоги на упористых медвежьих ногах. Это не Грохотов, не
Симон. Человек медленно удалялся от поселка в степь, не оглядываясь. Он
смотрел вниз, в землю. Большая круглая его голова в кепке была наклонена
вперед, как у быка. Он не пошел к роще. Роща осталась влево от него. Он
словно описывал вокруг памятной мне рощи огромный полукруг. Вот он и
совсем исчез вдали.
  В памяти моей встали, как живые, стройные дубки рощи, песчаный берег
мелководной речки и тропинка на взгорье. И почему-то глубоко и непривычно
взгрустнулось.
  "А вдруг кто-нибудь еще подстерегает сейчас у крыльца?" -подумалось мне.
Ясно, что я видела того самого человека, который вытоптал заросли ковыля в
степи. Стержень покоился в его сумке, - я была в этом уверена. Конечно,
сейчас этот человек проверял местность вокруг рощи: не было ли там еще
стержней.
  Я вышла в сад. Меня тянуло посмотреть вслед исчезавшему вдали человеку. И
вдруг ко мне, виляя хвостом, откуда-то приползла Омега. У нее был очень
жалкий и странно-испуганней вид. Она тихо и жалобно скулила.
  - Кто тебя обидел, собаченька?- поласкала я Омегу.
  Омега - умная собака. Она залаяла в ответ, как бы жалуясь, и бросилась по
тропке между деревьев. Останав
ливалась, поворачивала ко мне морду и лаяла, звала за собой. Я спешила за
Омегой. Скоро ее лай сменился протяжным печальным воем. И я увидела, над
чем выла Омега.
  Около поломанной изгороди на пустыре лежала мертвая Альфа. Признаться, я
немножко даже всплакнула.
  Первой моей мыслью было, что собаку убили, и я подумала; кто сделал это?
Да, убил человек с медвежьими ногами. Но я видела, что он проходил
спокойно и не трогал собак. Да и не слыхала я их тревожного лая.
  Опустившись на колени, я погладила труп животного. Альфа не успела еще
остыть. На ее теле не было ни одной царапины. Почему она умерла? Опять
загадка...
  Надо зарыть бедную Альфу.
  Я вернулась с заступом. Но трупа Альфы не нашла на прежнем месте. Труп
исчез. Я растерянно оглядывалась по сторонам. И вдруг услышала отчаянный
лай. В радостном возбуждении ко мне бежали обе собаки - и Альфа и Омегa.
  Ах, если бы собаки могли рассказать, что же такое произошло с ними на
пустыре!
  Помнится, я спросила себя вслух:
  - Татьяна, не кажется ли тебе, что ничего нe было?
  Эта назойливая мысль не оставляла меня все то время, пока я у порога хаты
кормила объедками воскресшую собаку.


                                   * * *

  А неожиданности, отпущенные в тот день на мою долю судьбой, ие кончились.
  Смеркалось. В полумраке комнаты я нашла коробку спичек. Пора было зажечь
лампу. Обе собаки крутились около моих ног. Они знали, что подоспело время
ужина. Я вынула спичку и чиркнула ею о коробок. Спичка вспыхнула. И при
свете ее я увидела, как Альфа и Омега в диком ужасе выкатили глaза и
тотчас же с визгом выскочили из хаты.
  А ведь никогда раньше зажженная спичка не производила на моих собак ни
малейшего впечатления.
  Много раз подолгу мучительно раздумывала я над тем, что сейчас изложила
вам в этих строчках, мой друг... И бывало вдруг ярко вспомнятся сияющий
жаркий день в городе, на берегу Зеленого озера, и пышные букеты пунцовых
роз, и потрескавшиеся бетонные ступени крыльца таинственного дома, и
странная встреча с незнакомцем.
  Была ли связь между этими событиями?
  Снова и снова припоминала я все детали таинственных происшествий,
случившихся со мной в последнее время, и из отдельных штрихов составлялась
картина, которая казалась все фантастичнее и невероятнее...
  Вспомнилось, как сидела я на палубе Варома, как мимо прошел человек в
кепке. У иего тяжелая, неуклюжая походка. А если здесь был он, человек с
медвежьими ногами? Нет, не,может быть... А если человек с медвежьими
ногами рыскал по следам Грохотова? Надо бы известить Грохотова. Нo
Грохотов исчез.. Где он? Я ждала от него хотя бы открытки. Не дождалась...
Пришлось сознаться, что у этого человека не хватило простого товарищеского
чувства. Он уехал, даже не попрощавшись. Я не могла проследить за ним. В
то время я готовилась к экзаменам в театральную школу и собиралась ехать в
большой город.
  Телеграмма-молния пришла неожиданно:
  "Срочно выезжайте Саялы важное дело деньги переводятся Грохотов".
  В ту ночь я не ложилась спать. По карте в большом сельскохозяйственном
календаре нашла, местечк!" Саялы. Это далеко на юге среди гор. Послать
отказ? Или, распрощаться с мечтами о театре? Что ждет меня впереди?
Трудности? Испытания? Я не боюсь их.
  Утром с почтой мне принесли деньги. Такую сумму, которой я никогда раньше
не имела а своем распоряжении.
  На переводе - точным маршрут. Решила ехать: добраться до столицы
республики, а там сесть в поезд.
  И вот я в экспрессе, который мчится на юг.



                                  ЧАСТЬ 2

                           ОХОТНИКИ ЗА МОЛНИЯМИ

                          IX. Среди снеговых гор

  Утром на горизонте показались далекие горные вершины. Только тот, кто
подолгу жил среди гор, сможет понять чувство трепетной радости, которое
овладело много, когда ближе увидела их очертания. Я родилась среди иных
гор, и мне было теперь вдвойне интересно познакомиться с нашей солнечной
союзной республикой, о которой я слышала так много хорошего.
  Степь кончилась. Становилось все теплее. Я думала о том, что наш дальний
поселок сейчас заливают дожди и люди там ходят в непромокаемых плащах, а
здесь на станциях все в легких одеждах.
  На платформе черноглазая горянка продавала цветы.
  Я купила пучок нежных фиалок. Раскрыла сумочку, чтобы достать деньги.
Однако монетка завалилась за подкладку сумочки. Я запустила туда палец. И
нащупала... кольцо.
  Кажется, я тут же вскочила обратно в вагон, растеряв цветы. Ни о чем я не
могла думать, кроме кольца. В смятении я забилась в угол двухместного
купе. Моя спутница, почтенная женщина, ехавшая лечиться на курорт, тихо
лежала на верхней полке, погруженная в свои думы.
  Я смотрела на кольцо. Надела его на указательный палец правой руки - оно
мне было свободно. Старинный мужской перстень, судя по весу - золотой, но
без пробы. Сложнейший рисунок шел вокруг центральной плоской печатки -
тонкие завитушки и листики. На печатке монограмма: две Причудливо
сплетенные буквы - "М" и "Л".
  И тут я отчетливо вспомнила, что в тот момент, когда увидела мертвые глаза
незнакомца, я раскрыла сумочку и запихнула туда кольцо. А затем в моей
памяти получился какой-то странный провал. В поселке сумочка мне не была
нужна. Я аабыла о ней и вспомнила только перед отъездом.
  Чем больше я смотрела на кольцо, тем интереснее становилось Припоминать
события, которыми одарила меня судьба. А что, если и правда существует
связь между кольцом и всем тем, что случилось со мною в поселке? Я сняла с
полки чемодан и спрятала в него перстень.
  Предстояла последняя пересадка. Пересаживаться пришлось на узкоколейку.
Крохотный паровоз, пыхтя и отдуваясь, тянул три открытых вагончика вверх
по извилистой колее. На каждом повороте открывались виды, один
очаровательнее другого. То и дело нависали огромные серые скалы, готовые,
кажется, обрушиться и раздавить наш игрушечный поезд. Но паровозик храбро
проскакивал под ними. Временами мы двигались по краю ущелья, на дне
которого бурлила и Пенилась горная река. Смотришь
вниз - и кружится голова... Становилось холоднее. Я жалела, что не купила
бараний тулуп и шапку-ушанку.
  Наконец поезд уперся в тупик у скромной станции Саялы. Беспомощно
озиралась я вокруг, раздумывая, куда теперь деваться. Дошла ли телеграмма,
предупреждавшая Грохотова о выезде?
  - Товарищ Таня! - услыхала я рядом. -С приездом...
  Передо мною стоял Симон, улыбающийся, совсем не похожий на угрюмого,
неразговорчивого человека, каким он был там, в степях.
  Он рассказал, что, получив телеграмму, каждый день честно выходил
встречать поезд, что Грохотов с нетерпением ждет меня, что сейчас мне надо
отдохнуть с дороги... Обычные фразы, которыми встречают гостя.
  Саялы - небольшое горное селение, расположенное в одном из юго-западных
отрогов главного хребта. Уютная долина, защищенная со всех сторон высокими
горами, примечательна минеральными источниками. Они бьют здесь из скал,
как фонтаны, и каждый из них своеобразен по химическому составу и
температуре. Словно нарочно, щедрая природа собрала в этой долине все
оттенки лечебных вод - от горько-соленых до приятно освежающих углекислых,
от холодных до горячих. Эти подробности я узнала позднее, но пишу сейчас,
чтобы вы знали, мой друг, куда забросила меня судьба.
  Симон сказал:
  - Переночуете тут, в Саялах, отдохнете. Вам готова комната, а завтра мы
должны выехать ровно в пять утра. Умеете ездить верхом? Отлично. Мы должны
проехать далеко в горы, к профессору, не позднее одиннадцати. Позже нельзя.
  - Почему?
  - Опасно.
  - Что вы говорите! Опасно?
  Улыбнувшись, Симон отрывисто ответил:
  - За час до полудня начинаются грозы. Путь в горы свободен только по утрам.
  Мне оставалось только улыбнуться. Я не хотела, чтобы меня считали
трусихой. Симон одобрительно взглянул на меня.
  Вдруг он сказал:
  - На работе я предпочитаю говорить коротко. Но это не значит, что вообще я
- угрюмый...
  - Что вы, что вы, товарищ Симон, - насколько только могла, любезно
отозвалась я.
  Вот мы у цели. Двухэтажный дом с плоской крышей прислонился к уступу горы.
Рядом громоздился большой огороженный двор, похожий на склад. Тут
возвышались кучи ящиков и бочек, строительные материалы, гусеничные тягачи
и еще что-то очень тяжелое и сложное, похожее на отдельные части
металлических конструкций. Приветливая женщина встретила нас. Симон внес
мой чемодан в комнату и ушел. Женщина предложила мне искупаться в сарае
под душем. Это было замечательно. Из скалы на дворе бил ключ горячей воды.
Вода была приятная, очень мягкая, и я с наслаждением промыла мои густые
кудри.
  В горной Долине быстро и рано темнеет. После ужина я легла в свежую
постель, размышляя о том, что судьба устраивает мне интересные встречи. И
первое, что решила, - это не быть излишне любопытной и назойливой.
  Когда женщина разбудила меня, за окнами было еще темно. Сон меня освежил,
и я вскочила в прекрасном, бодром настроении.
  Долина лежала в предутренних сумерках. Верхом на поджарых, тонконогих
лошадях я и Симон стала подниматься в горы. Давно я не ездила верхом. И
теперь казалось, что еду с отцом, как, бывало, в дни его объездов по
лесничеству. Ни с чем несравнимое чувство ожидания охватило меня. Скорее
бы подняться на перевал, увидеть оттуда горные просторы!
  Дорога привела в лес. Дубы и буки стояли почти сплошной стеной. Стало как
будто еще темнее. Напряженно всматривалась я вперед. Передо мной
неторопливо двигался Симон. На нем была бурка. Такая же бурка была на мне.
Как под ней тепло и удобно!
  И вдруг лес кончился. Ero опушкa ровной, словно по нитке срезанной, линией
тянулась в обе стороны. Перед моими глазами расстилался подымающийся вверх
луг, по которому вилась узкая каменистая тропа. Слева из-за далекого
снегового хребта готовилось подняться утреннее солнце.
  Я натянула поводья и приостановила лошадь. Нельзя было не залюбоваться
открывшейся картиной. Удивительное безмолвие гор очаровало меня. Полной
грудью вдохнула я в себя живительный воздух. Какая тишина!..
  Мы поднялись выше по тропинке. Симон, ехавший впереди, вырисовывался
тежным силyвтом на фонe прозрачно-синего неба. Солнце как раз вcтaло и я
увидела необычайное зрелище, на которое yказaл мне Симон широким взмахом
руки.

                          X. Странное сооружение

  Много раз потом пришлось мне путешествовать и видеть изумительные
ландшафты. Сколько прочитала я восторженных описаний красот природы Индии,
островов Тихого океана и Южной Америки! Но до сих пор помню тот миг, когда
впервые yвидела место, ставшее родиной величайшего из открытий.
  Небольшая полотая долина, покрытая зеленым бархатом густых трав, отделяла
меня от горы. Вокруг нее красовались четыре другие совершенно одинаковые
верчпияы. А вдали, во все стороны от этого пятигоръя, виднелись снеговые
скалистые громады, как мощные стражи, охраняющие очарование открывшегося
видения.
  Снега искрились на дальних вершинах, будто щедро рассыпанные алмазы.
Контуры гор вырисовывались со строгой четкостью. А зелень лугов между ними
ласкала мягким, умиротворяющим теплом.
  - Вот наша станция, - указал Симон.
  На куполообразной центральной вершине увидела я строения, показавшиеся мне
знакомыми. Две высокие мачты, будто иглы, вонзались в небо. Такие же мачты
возвышались на каждой из четырех гор, расположенных вокруг центральной
вершины.
  - Что это за мачты? - спросила я.
  - Степан Кузьмич, вероятно, подробно познакомит вас со всеми деталями, -
уклончиво ответил Симон.
  Этот ответ показался мне лучшим, чем ожидаемое "ага", но все же мало
объяснил. Следовало, видимо, смягчить этого суховатого человека, который
умел быть по-настоящему отзывчивым. Искренне вздохнув, я вымолвила:
  - Но как красиво здесь!.. Милые горы...
  И тогда Симон посмотрел на меня тем теплым, доверчивым взглядом, которого
я ожидала, и отозвался:
  - Родные горы. Мало любить и наслаждаться ими... Их надо чувствовать и
понимать...
  Это было сказано от сердца. И я решила, что буду здесь работать, какие бы
опасности и тайны меня ни ожидали. Долину и бурный ручей, намывавший белую
пену на серые отполированные камни, наши лошади пересекли привычной ровной
иноходью. Четыре горы на минуту скрылись снова.
  Когда мы стали подниматься к станции, я увидела, что от каждой мачты на
горах тянутся тросы к двум мачтам на станцию.
  И вот мы на вершине горы. Между двух мачт стояли три дома. Один из них
представлял довольно странное сооружение: окна узкие, прикрытые
деревянными козырьками, а на крыше стеклянный купол. Он напоминал те
стеклянные колпаки, которыми в лабораториях прикрывают микроскопы.
Основанием ему служила площадка. Из нее во все сторона смотрели круглые
окошки, как по бортам морского корабля.
  Я не успела рассмотреть ничего больше. Навстречу шел человек, обросший
густой черной бородой, в больших дымчатых очках.
  Симон ловко спрыгнул с лошади и помог мне сойти на землю.
  Кто-то, видимо, сторож, взял лошадей под уздцы и отвел в сторону за дом.
  - Добрались? - спросил человек, протягивая руку.
  Я попятилась от незнакомца. А он засмеялся.
  - Меня трудно узнать? Некогда побриться. Здравствуйте, Таня!
  И снял очки.
  - Степан Кузьмич! - обрадовалась я.
  Позднее, примерно через час. Грохотов разговаривал со мною в одном из
домов.
  - Рад, что приехали. Рассчитываю на вас, - сказал он. И неожиданно
спросил: - А знаете, что заключалось в пакете, который вы дали мне?
  - Нет, - пробормотала я.
  - Тогда сейчас же читайте.
  Грохотов вынул из стола две тетрадки, которые я сразу узнала. В эти
тетрадки отец по вечерам что-то подолгу записывал.
  Сейчас у меня нет этих тетрадей под руками. Они хранятся в рукописном
отделе академической библиотеки.
  Но я приведу здесь для вас, мой друг, несколько выписок.
  С трепетом читала я страницы, исписанные старательным почерком моего
дорогого отца.

                      XI. Засвидетельствованные факты

  "Полагаю любопытственным для многих изложить факты и засвидетельствовать
их собственноручно.
  Еще когда я был мальчишкой, случилось такое происшествие летним днем в
деревне у моего дядьки. Сидел я у окна за столом, делал рогатку. А дядька
у двери чистил ружье, собирался завтра с утра за дупелями. Вдруг в окно
влетел огненный шар. Дядька кричит: "Не шевелись!", а шар повертелся по
комнате и выскочил через другое окно на двор. Мы выглянули наружу. Небо
чистое, безоблачное. А когда посмотрели, что в комнате, - только ахнули.
Все в ней перевернуто вверх дном. Охотничьи сапоги дядькины очутились на
шкафу. Стенные часы лежали на диване, но целые и невредимые. Большое
теткино зеркало оказалось простым чистым стеклом, вся ртутная амальгама с
него исчезла, но недалеко: ртуть высеребрила старую берданку, висевшую на
стене рядом с зеркалом.
  Тетенька к вечеру хватилась кошелька с деньгами. Пропал. А утром нашелся в
курятнике на дворе. Серебряные и золотые монеты сплавлены, а вместо
бумажных денегпепел. Дядька сказал:
  - Это нас посетила круглая молния".
  "Очень интересуюсь атмосферным электричеством. Оказывается, огромное
количество его содержится не только в грозовых тучах, но и постоянно в
воздухе. Думают ли наши ученые, как добыть его оттуда?"
"Был у меня разговор в учительской семинарии с таким же парнишкой молодым,
как я, насчет электричества. Он мне:
  - Докажи, - говорит, - сперва, что в небе электричество, тогда и
мудрствуй".
  "На всю жизнь запомнилось, как учитель показал на электрической машине
подобие молнии. Долго вертел он стеклянный диск. Увидали мы сначала
голубую искру. Ничтожный момент она дрожала между металлическими шарами
машины и разорвалась с оглушительным треском".
  "Где мне, молодому учителю, дерзать, чтобы обладать молнией! И место наше
глухое, и средств мало. Но хоть пускай и убьет меня, а попробую, нельзя ли
заставить молнию работать..."

  С трепетом читала я, как отец мой в молодости,будучи учителем в селе
неподалеку от крепости Иван-город, увлекся мыслью об использовании
атмосферного электричества. Он думал построить машину, которая приводилась
бы в движение электрическим током, получаемым из атмосферы. И тут шли
страницы, которые было очень трудно читать. Многие строки были тщательно
зачеркнуты. Изредка попадались какие-то отрывочные цифры. Я не могла в
зачеркнутом разобрать ни слова. Перелистывая тетрадку, я заметила, что
такие зачеркнутые места имелись на многих страницах.
  Но можно было понять из оставшихся строк, что отец запускал змея с
каким-то "молниеловителем". Oh писал, что совсем не надо запускать змея
обязательно в грoзовые тучи. Отец утверждал, что атмосфера всегда содержит
электричество, хотя количество его и колеблется в зависимости от
разнообразных условии, от времени суток, сезона, температуры. Он также
утверждал, что в атмосфере существуют, подобно воздушным, также и
электрические токи. Он мечтал изучать их посредством сети воздушных
зондов, от которых по проводам вниз должны идти сигналы для научных
приборов.
  Машины отец не построил. Но он, молодой учитель, смастерил небольшую
самодельную модель "молниемотoра". Был даже пристроен счетчик оборотов
какого-то вала...
  Очень красочно описывал отец первые испытания своей модели.
  Вечером после жаркого июльского дня, больше пятидесяти лет назад,
заметьте, мой друг, - вблизи старинной русской крепости отец запустил к
безоблачному небу огромного змея.
  В записках здесь было будто нарочно залито чернилами больше полустраницы.
Мне удалось только разобрать три cлова:
  "...должен был вращаться..."

  Я представила себе отца, как живого, в тот вечер. Еще, вероятно, сияло
закатное солнце. С просторов окружавшей Иван-город степи несло ароматом
трав. Отец решил проверить модель один, без свидетелей. Повернул рычаг. И
вал в моделей машины завертелся.
  "У меня от счастья произошло такое потрясение, - записал отец, - что я
потерял всякое соображение и даже онемели руки. Только через несколько
ммязгт н"яал наблюдения, как раньше наметил. Счетчиу показал семдесят
оборотов в минуту. Мало! Тут вдруг я вспомнил, что забыл смазать
шестеренки. Остановил модель. Смазал. Модель стала давать двести пять
оборотов - значит, почти втрое больше".
  Торжествующий отец решил пригласить на следующее испытание свидетелей. Я
не помню записанных подробностей, но, кажется, присутствовали учитель
прогимназии, фельдшер из больницы и сельский дьякон.
  Снова при подходящей погоде был запущен змей, сперва показанный
свидетелям, причем отец сообщил им результаты первого опыта. Я представила
себе всю картину - отца, свидетелей, которые с нетерпением ожидали, что
получится.
  "...Мы будем иметь бесплатный источник энарсии, писал, отец. - Смешно жечь
уголь и нефть для приведения в действие машин, когда достаточно поднять в
воздух мощный "уловитель", и люд" смогут раедолагать энергией в таком
количестве, сколько понадобится".
  Змей гудел в воздухе. Отец включил модель.
  Но произошел величайший конфуз. Вал не имел ни малейшего желания двинуться.
  Когда я читала про это, мне было очень жалко моего бедного отца.
  Он готов был поклясться, что его модель при первом испытании работала. Но
у него не было доказательств. Почему же она не работает теперь?
  И вдруг отчаянье овладело отцом. Он выхватил нож и одним взмахом перерезал
веревку с проводом. Змей исчез в далекой степи. В тот же момент огромная
голубая искра вылетела иа конца провода и разорвалась с ужасным треском
над головами людей.
  Свидетели опыта в страхе разбежались. Мой отец упал. Когда очнулся, никого
не было. Модели тоже не было. Подавленный случившимся, отец вернулся домой.
  " ..Напился я в тот вечер так, как никогда в жизни ни до, ни после не
приходилось. В голове крутились цифры, провода и модели. Подумал: не схожу
ли с ума,? Полез на крышу, сел верхом на нее и сижу. Обдуло меня ветерком,
протрезвел. Как не свалился и как ребра не переломал, удивительное чудо.
  Подошел к дому фельдшер. Кричит снизу:
  - Илья! Брось дурить. Слезай! Я тебе гостинец дам.
  Принес он модель, вручил, сказал:
  - Не горюй, Илья. Без труда не выловишь и карася из пруда. А ты экую
искрищу выудил из небесного океана. Значит, двигай дальше..."
Но отцу не пришлось больше заниматься опытами с моделью. Местному
начальству показались подозрительными его занятия. Дьякон написал донос о
якобы запойном пьянстве молодого учителя с "лазанием по крышам в безумном
виде". Пришлось просить о переводе. Отец уехал из Иван-города за Урал,
принимал участие в революционных событиях, служил в Красной Армии, потом
устроился в горном лесничестве.
  "...Женился. Лесничим хорошо быть. Дочь Танюшка растет. Вот бы ее пустить
по ученой части, занялась бы изучением того, что мне не удалось изучить в
молодости..."
В другой тетрадке было что-то вроде дневника. У меня сохранились копии
этих страниц.


                           XII. Пройденный этап

  Писал отец так:
  "Приехал ко мне в лесничество человек, говорит:
  - Еле разыскал вас, дорогой Илья Акимыч. В какую глушь забрались, ай-яй...
  Голос деликатный. Глаза неопределенные. Одет по-столичному, при галстуке.
  - Чем обязан? - спрашиваю. - Кто вы такие?
  - А я, - отвечает, - изучаю историю русских изобретателей-самоучек.
Фамилия моя - Дымов. Разыскиваю же я вас по личному вашему интересу...
  - В каком смысле понимать? - спрашиваю.
  Стоим на крыльце и беседуем. А гость вынимает из портфеля старую газету и
показывает:
  - Да вот в этаком смысле.
  И вижу, в дореволюционной газете написано про меня как змея запустил, как
модель построил и как искра распугала всех. И смотрю - подпись учителя
иван-городской прогимназии. Вот штука! Никогда не подозревал, что про меня
было напечатано. Я уж на свои бредни давно рукой махнул.
  - Да, - говорю, - был такой грeх. Что же из этого следует?
  А он картузом свое пухлое лицо обмахивает, от жары отдувается, просит:
  - Нельзя ли с вами, товарищ лесничий, побеседовать. Ведь ваши опыты...
  И начал, и начал... На меня тут воспоминания нахлынули. Сказал я жене,
чтобы самовар поставила. Стала она хлопотать. Угощение предложил гостю. Он
тоже приехал не с пустыми руками. Заставил меня наедине рассказать ему все
подробно. Слушает, а сам в книжечку чирк-чирк.
  - Не сохранилась ли модель? - спрашивает.
  Ну, какая модель, так, жалкие остатки! Сломанные клеммы, да валик без...
(здесь слово было зачеркнуто). Дымов все рассмотрел, потом глядит на меня
и руку протягивает:
  - Поздравляю.
  - С чем это? - изумляюсь.
  - Ас тем,- говорит,- поздравляю, что вы - талант! Про вас, Илья Акимыч,
надо книги печатать.
  Уж он хвалил-хвалил! Пробыл до позднего вечера, обещал сделать доклад обо
мне и написать. Сказал, что вызовет к себе и вместе будем писать сочинение
о машине по извлечению электричества из воздуха.
  Уехал и остатки модели увез с собою. А у меня - полное головокружение. Ни
о чем не могу думать, только о машине. Замечтался, заставил Танюшку
выучить стихотворение Козлова "Грозы! Скорей грозы!". Хорошо она читает.
  Ждал я весточки от Дымова. Посылать письма? А куда? Адреса не знаю.
Обозлился, Запросил Исторический музей: где, мол, такой Дымов?
  Ответили через полгода:
  "Такого историка у нас не значится..."
Приезжал недавно сюда аспирант один, комсомолец, охотиться. Познакомился с
ним, рассказываю историю. Сели на берегу речки под пихтой. Начал я ему про
уловитель и про модель. Он слушал молча. Сорвет травинку, в пальцах
крутит. Потом вынул блокнот и карандаш, протянул мне:
  - Пишите расчеты, дедуся...
  А я их, признаться, позабыл. Пишу. Чувствую, что не так. А парень, видимо,
серьезный, не улыбнется. Берет у меня карандаш, спрашивает:
  - Вы, вероятно, рассуждали вот так?
  И начал говорить точь-в-точь, как будто знал мои мысли.
  Написал он цифры, вычислил, подвел итог:
  - Ваша машина не могла работать, дедуся!
  Я даже обиделся.
  - Как же, - говорю, - не могла, когда вал вертелся! Двести пять оборотов в
минуту! Один раз вертелся, а второй - нет. Почему так?
  - Ваши прежние представления об атмосферном электричестве - пройденный
этап. Раньше чем построить машину, которая двигалась бы под влиянием тока
из атмосферы, надо -изучить вопрос в свете новейших данных.
  Я пристал к нему:
  - Почему же в первый раз вал вертелся?
  - Очень просто, - отвечает. - Если построить модель точно по вашим
вычислениям, то она не будет работать. Посылайте ваш проект хоть в
Академию наук, там скажут то же самое. Но я верю, что она один раз
работала. Значит, модель была вами сделана не точно. Значит, было в ней
какое-то еще новое, непредвиденное условие, которое и позволило ей
работать. При первом испытании это условие существовало, при втором -
отсутствовало.
  - Какое условие? - спросил я.
  - Не знаю.
  Аспирант этот все расспрашивал о моих опытах в Ивангороде. Признаться,
отвечал я ему неохотно.
  Помню, сказал он мне, между прочим:
  - В вас есть изобретательская жилка. Но вам нужно быть в курсе современных
идей. Надо знать больше фактов. Тогда скорее придет в голову интересная
мысль".
  Дальше отец приводил какие-то очень сложные свои рассуждения об
электричестве, проверить которые просил Дымова.
  В них я в тот момент не могла разобраться. В школе я всегда имела по
физике тройку. Опыты с маятниками, искрами, оптическими стеклами казались
мне скучным занятием. Но я уже писала вам, дорогой друг, что была тогда
глупа. К счастью, как оказалось, не безнадежно. Мне сейчас стыдно, что на
уроках физики, ох, бывало тайком, под партой, таясь от глаз учителя
Виктора Ивановича, держала я затрепанный томишко Понсона де Террайля
"Фиакр ь 13", читала "Похождения графа Фруа", равнодушная к объяснениям
учителя. Вызванная к доске Виктором Ивановичем, плела иной раз такую
чепуку, что класс дружно покатывался со смеху. Но меня выручали природная
память и способность отвечать с величайшим достоинством.
  Записи отца повернули ко мне физику новой стороной.
  Я подумала, что никогда не разберусь в звеньях цепи описываемых событий,
если не буду знать. Чего? Всего. Надо знать как можно больше. И знать так,
чтобы уметь применять знания.
  Впрочем, эти соображения пришли гораздо позднее.
  Но мне кажется необходимым упомянуть об этом сейчас...
  Я опустила тетради отца. Подняла голову. Встретились взглядом с
Грохотовым. Он серьезно посмотрел на меня, спросил:
  - При каких обстоятельствах умер ваш отец?
  - - Его нашли мертвым в лесу... После грозы...
  Помолчав немного. Грохотов перевел разговор на другое.
  - Дымов возвратил мне эти рукописи. Он занят другими делами. И просил
меня... Да... Как раз я интересуюсь теми же вопросами, которые в молодости
интересовали вашего отца. Эта станция, где мы находимся, - первый пункт
одного большого начинания. Здесь начало дела...
  - альфа... - произнес Грохотов и улыбнулся. - Обратили внимание на мачты?
  - Да.
  - Их антенны имеют общую протяженность свыше двадцати километров. Не то,
что там, в степи, в полевой лаборатории.
  Мне хотелось спросить Грохотова, почему он так внезапно исчез тогда. Но
вместо этого я спросила:
  - Меня здесь все интересует. Особенно после того, как только что я
прочитала дневники моего отца... Что за странный дом со стеклянным
колпаком?
  - Это опытная станция. Здесь есть несколько особо ценных и редких
приборов, - ответил Грохотов. - С ними требуется, я бы сказал, нежное
обращение. Каждый научный аппарат имеет свою индивидуальность. И я знаю,
что с этими приборами лучше всего управляются руки девушек... наших смелых
советских девушек... Одна работает здесь - Оля. Вы с ней сейчас
познакомитесь. Она вас и проинструктирует. Мне нужна вторая лаборантка.
Хотим иметь человека про запас...
  - Понимаю, Степан Кузьмич, -oтветила я, польщенная словами Грохотова.
  - Про запас, чтобы не очутиться в положении, как тогда, помните? Я успел
присмотреться к вам, и, кроме того, признаться, мне хочется, чтобы именно
вы были при деле, которым интересовался ваш отец.
  Грохотов посмотрел на меня очень пристально, и я выдержала этот взгляд.
Грохотов медленно проговорил:
  - В вас есть упорство и выдержка... Да, да, знаю о вас больше, чем вы
думаете...


                           XIII. В вихре молний

  На вершинах гор лежали черные, зловещие облака. Со всех сторон на площадку
станции стремительно наползали густые слои тумана. Грохотов взял меня за
руку и провел к двери дома, который я еле различила в быстро наступающей
мгле. Над нашими головами сверкнула ослепительная молния. Она разорвалась
с таким невероятным треском, что я содрогнулась.
  Я вспомнила слова Симона о грозах в этой местности. Грохотов ввел меня
через дверь в помещение станции. Тонкая фигура девушки виднелась у
аппаратов, похожих на ящики радиол. На щитках около нее вспыхивали
разноцветные лампы. Грохотов быстро поднялся по лесенке и крикнул вниз:
  - Оля. Это - ваша помощница. Звать ее Таня. Учите ее...
  Грохотов сказал еще что-то, но снова раздался оглушительный гром.
Казалось, будто горы сдвигаются со своих мест и низвергаются в бездонные
пропасти. Многоголосое эхо рокотало непрерывными залпами тысячи пушек.
  Оля показала мне на два щитка, где виднелись цифры 4 и 5.
  - Как увидите, что вспыхнет лампа, говорите в этот рупор: "Четвертый
сработал... Пятый сработал..."
Я кивнула головой. Отвечать казалось бесполезно, потому что треск молний
слился в дьявольскую перестрелку.
  - Ну, как вы там? - услыхала я спокойный голос Грохотова над самым ухом.
  Обернулась, но Грохотова в лаборатории не было,- При свете лампы увидела
только острый профиль Оли, сосредоточенно смотревшей на три щитка рядом.
Она на секунду обернулась и ткнула пальцем на мой четвертый щиток, где
загорелась лампа.
  - Четвертый сработал, Степан Кузьмич! - крикнула я.
  - Не глухой. Не кричите, - послышалось у меня над ухом. - Спокойнее...
  И тут только я заметила, что Оля, не отрывая глаз от щитков, все время
шевелила губами перед рупором. В паузах между оглушительными ударами
молний слышала я ровный голос Оли:
  - Сработал второй... третий... второй... первый...
  Мне нельзя отказать в понятливости. Работу наблюдателя я усвоила с первого
же урока. Пришлось сосредоточить все внимание на щитках, быстро и ясно
говорить полагающееся, вернее, спокойно, шептать, потому что очень скоро я
почувствовала, что могу охрипнуть.
  Сколько времени продолжалась гроза, это я не могла представить. Лампы на
щитках погасли. В ушах еще, казалось, грохотали громы. Виски заныли от
напряжения.
  Тяжелая рука, стараясь быть ласковой, коснулась моего плеча.
  - Занятная работенка? - услыхала я голос Грохотова. Обернулась.
  Грохотов держал меня за плечи.
  - Устали? Не нравится? Тяжело?
  Я медленно опустилась на подвернувшийся табурет.
  - Нет, ничего. Буду работать здесь.
  Грохотов протянул мне тетрадку:
  - Отлично... Тогда... продолжайте прерванные занятия. Перепишите вечером у
себя эти цифры тщательно, как вы умеете это делать.
  Тетрадь пестрела карандашными каракулями. Надо их разбирать. Так болели
виски, что хотелось упасть и заснуть.
  - Оля, - обратился Грохотов к лаборантке. - Познакомились? Подайте друг
другу руки... Вот так.
  Мы обменялись с Олей рукопожатием. А .Грохотов, продолжая улыбаться, вынул
из кармана плитку шоколада, протянул ее нам:.
  - На двоих... Скушать сейчас же. Перестанет стучать в висках. И на свежий
воздух, марш. Отдых десять мянут. Потом разрядка аппаратуры новыми
пленками. Обед через час двадцать...
  Через десять минут после вятамишюго шоколада боль
в дисках и усталость исчезли. Освежил я прохладный торный воздух. Клочья
тумана стремительно сбегали с площадки, формировались в длинные полосы
облаков и исчезали в широком промежутке между двумя горными массивами,
  - Ты боялась? - спросила Оля.
  - Боялась, - ответила я. Мве xoтелось быть совершенно искренней перед этой
черноволосой девушкой. Глаза у нее были такие милые и такие по-хорошему
знакомые, что я шутливо повела плечами. - Ух, как боялась!..
  - А бояться нечего, - пояснила Оля. - Все антенны заземлены. И знаешь,
радиус безопасности равен высоте мачты. Наши мачты по семьдесят метров.
Значит, в Круге диаметром в сто сорок метров ни один разряд молнии не
может тронуть здесь ничего - ни построек, ни нас.
  Зарядка аппаратов. Я занялась этим делом вместе с Олей. Надо было
открывать дверцы аппаратов, вынимать из них круглые металлические коробки
с кинолентами, затем вместо них вставлять новые коробки.
  Оля рассказала мне, что в этом "гнезде бурь" во время грозы молнии часто
ударяют в антенны, выставленные вокруг на горных вершинах, поток
электродов мчится по проводам и, раньше чем уйти в землю, проходит через
аппараты лаборатории. Самопишущие приборы записывают, как выразилась Оля,
"характеристику молнии", или, иначе говоря, высковольтного разряда,
который происходит в сотые и тысячные .доли секунды. Сложные и тонкие
приборы отмечают на фотопленке мельчайшие изменения сил и напряжения тока.
После проявления пленки причудливые линии подлежали микрометрическому
измерению и тщательнейшему изучению.
  Пока мы с Олей следили за работой аппаратов, Степан Куэьмич, .словно
капитан в рубке, сидел на крыше лаборатории под стеклянным колпаком и
непосредственно вел наблюдения над молниями. Цифровым шифром он записывал
характерные особенности разрядов и производил фотосъемки молний.
  Я узнала, что на этой высокогорной, станции установлены многолинзовые
фотоаппараты, которые являются, последним достижением советской науки.
Представьте себе, друг мой, что те тридцать шесть окон, которые видела я в
основании стеклянного колпака направленными во нее стороны, на самом деле
были тридцатью шестью объективами единого фотоаппарата для изучения
молний. Благодаря такому полному охвату горизонта можно было
фотографировать все молнии, вспыхивавшие в районе станции. Стеклянный
колпак служил надежной изоляцией и защитой от молний. Степан Кузьмич по
мере нужды включал ту или иную серию фотокамер так, чтобы сверкнувшая
молния фиксировалась на пленке во всей своей сложности.
  Простите, я немного забегаю вперед. Но мне хочется, чтобы вы поняли, что
фотографирование молнии - сложнейшее дело. Сначала я думала, что просто в
фотокамере движется пленка с определенной скоростью, как в кино, и на ряде
кадров запечатлевается вся история молниевого разряда от зарождения до
полнвго его угасания. Однако оказалось, что каждая камера производит
одновременно три фотокадра - один неподвижный, а два других на
кинопленках, движущихся в противоположных направлениях. Позднее я подробно
ознакомилась с этими камерами.
  На лошадях вьюком доставили мой чемодан. Мне отведена крохотная комната,
похожая на вагонное купе. Дверь ее отодвигается на бесшумных шарнирах.
Рядом - купе Оли.
  Началась моя трудовая жизнь.


                         XIV. "А если тайны нет!"

  На следующий день поздно к вечеру я очень уютно устроилась в моей комнате.
И только успела удостовериться, что перстень благополучна покоится на дне
чемодана, как звякнул звонок внутреннего- телефона.
  - Это я, - послышался голос Грохотова. - Если не очень заняты, то зайдите
сейчас ко мне. Я в лаборатории...
  Ущербная луна равнодушно смотрела на меня с холодного неба. Внизу
серебрился туман, будто волны странного белесого моря. Казалось, что я не
среди гор, а где-то на далеком острове, и даже не на нашей Земле, а на
другой планете.
  Над входом в лабораторию горела лампа. Дверь не была заперта.
  - Можно? - спросила я.
  - Разумеется, - послышался голос Грохотова.
  Он сидел за столом. Рядом облокотился Симон.
  - Собаки необходимы, - входя, услышала я слова Симона.
  - А раз необходимы, то и достаньте тех самых, - сказал Грохотов и кивнул
Симону на меня. - Вот, кстати, и Таня. Она отлично умеет обращаться с
собаками. У нее были два чудесных пса. И клички расчудесные. Садитесь,
Таня...
  Поблагодарила и села. Симон простился и вышел. Грохотов проводил его. Я
слышала, как он повернул ключ в замке. Но не пошевелилась. Давно решила
быть готовой ко всему.
  Стоя у двери, Грохотов любезно сообщил:
  - Со вчерашнего дня вы зачислены в помощницы лаборантки ЭИВРа -
Экспериментального института высоковольтных разрядов. Сейчас я приказал
Симону, чтобы вам выдали полагающуюся одежду. Тут часто приходится менять
ее. Ночи холодны, дни жарки. Попадете в облако - промокнете, надо
переодеваться. А с аппаратами лучше работать в прозодежде.
  - Целый гардероб? - улыбнулась я.
  - Да... И целый набор обуви. Скоро начнет выпадать снег. Без валенок не
обойтись.
  Говоря это самым любезным и спокойным голосом, Грохотов занял свое место
за столом. Он взглянул на меня так, что на мгновенье показался чужим и
далеким. Выдвинул ящик стола, пошарил, потом вынул оттуда что-то и положил
на стол.
  - Вам знаком этот предмет? - спросил он тихо.
  Я взглянула. Чуть вздрогнула.
  На столе передо мною лежал железный стержень с блестящей, будто
отполированной головкой.
  Смешно было бы отрицать. Ведь Грохотов мог тогда отлично видеть в бинокль,
как я путешествовала по степи и как заземляла стержень среди желтого пятна
пушистых ковылей. А на следующее утро Грохотов мог спокойно обследовать
местность и найти стержень, потому что голубой шар исчез именно на том
самом месте.
  Эти мысли вихрем пронеслись в моей голове, и я ответила, стараясь быть
совершенно спокойной:
  - Да.
  Грохотов повертел передо мною стержень и положил его в плотный футляр
синевато-свинцового цвета и закрыл крышкой.
  - Очень прошу рассказать все, что вы знаете об этой модели.
  Я прервала Грохотова:
  - Модели? Но это же простой железный стержень!
  - Пусть пока будет так, - отозвался Грохотов. - Слушаю вас, Таня.
  - Я сидела вечером в саду... - начала я, упомянув предварительно, что
совершенно не знала о существовании какой-либо лаборатории за рощей.
Рассказывала не спеша, чтобы не уклоняться от истории со стержнем.
Созналась, что мною руководило простое любопытство, - ведь из физики я
кое-что помнила о шаровых молниях и о заземлении. Этим и объяснились мои
поступки. Передала и слышанный рассказ возчика, ехавшего по степи из
Волчьего Лога. Вспомнила его манеру говорить, и мне хотелось точнее
передать интонации испуганного рассказчика.
  - Да вы могли бы выступать на эстраде, - вскользь заметил Грохотов,
отрываясь от блокнота, куда заносил коротенькие заметки.
  - Я перестала мечтать о сцене, - ответила я, притворяясь обиженной. -
Помните, как вы говорили, что наука нужна для искусства? Вы меня убедили.
Теперь лаборатория кажется мне более подходящим местом, чем сцена.
  Говоря так, я слукавила. В мои планы вовсе не входила излишняя
откровенность с Грохотовым. Втайне я продолжала мечтать о сцене.
  Грохотов ответил с искренней улыбкой:
  - Вы так живо представили изумление возчика - просто удивительно... Но
ближе к делу. Что дальше?
  Я сама решила перейти в наступление.
  - А дальше вы, Степан Кузьмич, исчезли, не попрощавшись, - сказала я,-
смотря на него в упор. Произнесла это я укоризненным тоном. Потом добавила
тише: - Даже записки не оставили... Этим вы очень огорчили меня. Ничем не
заслужила такого отношения. Разве я плохо выполняла то, о чем вы меня
тогда просили?
  - О да, вы правы. Простите меня, - защищался Грохотов. - Но уж так
сложились обстоятельства. В этом году мне не везло. Сначала захворала
техническая помощница. Хорошо, что выручили вы. А потом испортилась
аппаратура, да так, что застопорилась вся работа. - Грохотов выпрямился. -
А ведь вы аваете меня. Я в решениях быстр. Сели мы с Симоном за штурвалы и
покинули вашу гостеприимную степь... Ну-с, вы и теперь обижаетесь на маня?
  Я постаралась войти в тон его коротенького монолога и ответила, чуть пожав
плечами:
  - Теперь нет. Дела прошлое. Не будем упоминать о нем.
  Я увидела, что Грохотов ждет более пространного ответа, и продолжала:
  - Вы по-своему отзывчивый человек, Степан Кузьмич... В то утро я спешила к
вам рассказать, что случилось ночью в степи. Но когда не застала даже
признаков походкой лаборатории, то самые невероятные предположения пришли
мне в голову.
  Говоря так, я хотела застать Грохотова врасплох. И действительно, он
встрепенулся! Спрюсил:
  - Какие же нeвероятные?
  - Что я проникла в вашу тайну... Чтo вы видели, как я заземляла
стержень... Что утром вы пошли в степь, вынули стержень и подумали, как от
мeня избавиться... Хорошо еще, что вы не направили огненный шар мне в
голову, а только сами исчезли, оставив меня в глуши. В новом месте вам уже
не могла вредить глупая девчонка.
  Грохоток прервал меня раскатистым хохотом:
  - А вы не хотели ведь упоминать о прошлом! Слушаю ваши тирады и думаю:
ужель, передо мной та самая Татьяна, которая я наедине в глупой далекой
стороне в благом пылу....
  - Оставим в покое Пушкина в Чайковского, - очень сухо возразила я. - Мне
сейчас совершенно не хочется смеяться. Я xoчу знать...
  - Почему зажглась лампа? Почему сварился картофель? - спросил, все eige
улыбаясь. Грохотов.
  - Хотя бы это... -. вымолвила я, чувствуя, что могу обозлиться.
  Но он повертел в пальцах взятый со стола карандаш и шутливо спросил:
  - А если тайны нет?
  Я призвала на помощь все мое хладнокровие, чтобы не выдать волнения. Я
понимала Грохотова. Он хотел что-то внушить мне. Сильно сжав карандаш в
кулаке, он произнес мягким, сердечный тоыом, который подкупил меня своей
искренностью:
  - Я затем и пригласил вас сюда, чтобы вы не думали о несуществующих
тайнах. Зачастую многое нам кажется тайной. Но путем научного анализа эти
загадки скоро разгадываются. Вот, например, один штрих. Он сыграл
некоторую роль в моих математических вычислениях...
  Грохотов рассуждал непоследовательно. Ага, он не хотел распространяться о
тайне! И я пробормотала:
  - Ах, как интересно!..
  - Не бойтесь, что заведу вас в дебри логарифмов,- полушутя проговорил
Грохотов. Он взял со стола старые ведомости, переписанные начисто моею
рукой еще там, в степи: - Смотрите, каждую пятерку и каждую девятку вы
пишете с такими хвостиками вверх и вниз, что они даже стали мне сниться,
честное слово...
  Действительно, в школе мне здорово попадало за эти хвостики. Но я никак не
могла отделаться от привычки ставить у цифр занятные завитушки. Мне
казалось, что так красивее.
  - Вернемся к стержневой модели...
  Грохотов положил тяжелую руку на синевато-свинцовый футляр.
  - Итак, думаете, что я видел вас в степи и утром вырыл стержень?
  - Да.
  - Ошибаетесь, - тихо ответил Грохотов. - Я должен был уехать по иной
причине. Я не выкапывал зарытого вами стержня.
  Я откинулась на спинку стула и посмотрела Грохотову в глаза. Мне важно
было уловить и понять их выражение. Но глаза Грохотова были непроницаемы.
Я могла только удостовериться, что они у него не черные, а темно-карие. Он
смотрел на меня, видимо, ожидая вопроса. И я задала его:
  - Почему же у вас очутился стержень?
  Грохотов быстро ответил:
  - Это другой экземпляр модели.
  И слегка вздохнул, будто с облегчением. А я подумала, что он ждал от меня
другого, более серьезного вопроса. Какого. - я не знала и не догадывалась.
Только почувствовала, что о трагически погибшем незнакомце, о человеке в
кепке и о человеке с медвежьими ногами не надо здесь говорить никому. А
тем более Грохотову.
  Но он довольно ловко расспрашивал меня о событиях памятного дня. Когда я
упомянула про смерть и воскресение Альфы, Грохотов небрежно закурил. За
густыми клубами плотного едкого дыма увидела, что глаза собеседника жадно
впились в меня. Он жаждал подробностей. Но я ни словом не обмолвилась о
медвежьих ногах и не имела охоты высказывать свои соображения.
  Грохотов задумчиво поерошил бороду. Глаза его смотрели просто и дружелюбно.
  - Вероятно, вы ошиблись... Собака и не думала околевать... Впрочем, если
воскрешают людей в клиниках...
  Но я молчала. Спорить с Грохотовым не входило в мои расчеты. Полушутя он
что-то говорил о причинах мнимой смерти, о летаргическом сне у животных.
Шутливый тон у него был тем же самым приемом, что и односложное угрюмое
"ага" у Симона в соответствующих ситуациях.
  Грохотов опустил голову, и я подумала, что ему надо хорошенько обдумать
сообщенные мною факты. Я притворно прикрыла рот рукой, как бы скрывая
невольный зевок.
  При прощанье Грохотов будто вскользь заметил, что через несколько недель,
а может быть и раньше, работа станции здесь свертывается на зиму и мне
придется работать в центральном институте.
  Грохотов не поднялся, чтобы отпереть дверь. Она сама распахнулась передо
мною. Эту небольшую неожиданность я отметила в уме, когда произнесла вслух
на прощанье:
  - Спокойной ночи.
  На площадке меня охватил морозец. Безветренная величественная тишина
благостно успокаивала душу.
  Мелкие снежинки, будто звездочки, беззвучно падали с неба.


                            ХV. Как тесен мир!

  Стою на небольшой площадке и наблюдаю за показаниями амперметров. На мне
серый лабораторный халат. Глаза защищены темными большими очками. Прямо
передо мною в долине, покрытой зелеными лугами и крохотными цветущими
садами, расположились изящные белые домики, похожие на деревянные игрушки.
Впрочем, сейчас все передо мной окрашено в однообразный темносиний, почти
фиолетовый свет.
  А наверху над этим поселком медленно сдвигались две большие сияющие луны.
Они висели в воздухе на тонких, еле видимых нитях, эти два блестящих
металлических шара.
  Рука Грохотова рывком включила генератор водяных паров. Густые клубы пара
со свистом вырвались из раструбов. Искусственные облака поплыли над
поселком, заслоняя от меня прелестную картину.
  - Как естественно... не правда ли? - улыбнулся Грохотов и включил
напряжение.
  Большая линейная молния тотчас же блеснула над поселком, разрывая
сгустившиеся низкие облака. Молнии мелькали между металлическими шарами.
Раздавался треск и гул, будто Грохотов стрелял из пушки.
  И вот одна из молний стремительно ударила в домик. Вспыхнула соломенная
крыша. Горели тряпки, смоченные бензином. Сегодня с утра я их нарочно
положила внутрь втого домика.
  - Возьмите стакан воды и залейте пожар, - распорядился Грохотов, выключая
напряжение и раздвигая металлические шары.. Потом он принялся диктовать
результаты опыта. Испытывалась игрушечная модель новой системы
грозозащиты. Часть домиков была снабжена молниеотводами системы нашего
института.
  Опыт удался. Загорелся лишь тот кукольный домик, который не был оборудован
приборами грозозащиты.
  - Вот и репетиция для технического фильма, - улыбнулся Грохотов.


                                   * * *

  Мне нравилось работать в институте. Я узнала,что наша лаборатория лишь
часть отдела, изучавшего особенности высоковольтных разрядов. Научные
труды института славились мировой известностью, в них был размах и
смелость, свойственные только нашим советским ученым.
  В нашем большом коллективе процветала хорошая товарищеская дружба.
  Отношение ко мне было прекрасное. Елена Федоровна, наш профорг, узнав, что
я круглая сирота, не упускала случая сказать мне ласковое слово. Она
надоумила меня учиться. С жадностью я принималась штудировать книги. Мне
помогала Оля, а иногда Симон. Школьные уроки по физике теперь
представлялись мне в новом, интересном свете.
  Я знала, что существуют отрицательные и положительные электрические
заряды. Отрицательные несут в себе крохотнейшие электроны. Но для меня
было откровением, когда я узнала, что электричество есть в каждой
отдельной капле воды. Оказывается, в центре капли скапливаются
положительные электрические заряды. А равное им количество отрицательных
равномерно распределено по поверхности капли. Здесь был ключ к разгадке,
почему одни тучи бывают грозовые, источают молнии, а другие прольют дождь
- и все.
  Ветер! Вот что делает тучи грозовыми! Ветер ударяет в капли воды, из
которых состоят облака! Он разбивает каждую капельку на части. И что же?
Наружные частицы, отколотые ветром, несут на себе заряды
отрицательного-электричества. А оставшиеся внутренние части капель
оказываются заряженными лишь положительно. Так ветер разделяет
противоположные заряды электричества.
  Дождь уносит часть электричества из тучи на землю, и тогда между ними
возникают электрические силы, которые, нарастая, могут приводить к
образованию молний.
  После теоретических занятий в группе лаборанток мне казалось, что я уже
знаю многое, почти все...
  Но я жестоко ошибалась.
  Грохотов не возобновлял разговоров о тайне. Я же старалась казаться
равнодушной ко всему, что могло бы показаться ему хотя бы намеком на
старые истории со стержнем.
  Угрюмо начался октябрь. За окнами лаборатории моросил холодный, скучный
дождь. Как обычно, я следила за показаниями аппаратов. Грохотов включал
напряжение, и извилистые молнии пролетали между электродами. Я уже так
привыкла к опасным опытам, что треск высоковольтных разрядов, подобный
пушечным выстрелам, не производил на меня никакого впечатления.
  Зажглась желтая лампочка - Грохотов приказывал выключить искровое реле и
добавочное сопротивление.
  А я зазевалась. Это с моей стороны было очень нехорошо. Ведь меня же
совсем недавно приставили к одному из самых замечательных аппаратов новой
советской конструкции - к катодному осциллографу. Благодаря ему можно
регистрировать все кратковременные и быстропротекающие электрические
явления. С помощью электрического луча в нашем осциллографе можно детально
изучать явления, протекающие в одну двестимиллионную долю секунды.
Конструкция этого аппарата была гордостью нашей лаборатории. Мы и тут
оказывались впереди зарубежных энергетиков.
  Желтая лампочка меня раздражала. Она напоминала мне другую желтую лампу...
  Дело в том, что тайком от Елены Федоровны и от других я все же пробовала
держать экзамен в театральное училище. Мне предложили прочитать басню и
стихотворение. Почему-то я начала со стихотворения, которое мне очень
нравилось и приводило в восторг моих подруг по школе.
  "Я угасаю с каждым часом..." - начиналось стихотворение.
  Дрожащим голосом произнесла я эту фразу и вдруг забыла, что дальше - какие
слова.
  Никогда не думала я, что сцена - страшное лобное место. Снизу бьют в глаза
отсветы старых, запыленных ламп. За рампой в зрительном зале почти ничего
не видно. Полутьма. Кажется, что кто-то балуется, наводит прямо тебе в
глаза карманные фонарики. То ли это прожекторы из крайних лож, то ли
прибавили освещение в верхнем софите. Мелькнула трясущаяся козлиная
бородка, контуры качающихся голов. Послышался наглый смешок, потом кашель.
  Меня всегда раздражает нудный кашель в зрительном зале. "Зачем идти в
театр, когда надо отлеживаться дома?" - часто и теперь думаю я.
  Звуки моего голоса проваливались в зияющую пустоту. Оттуда, будто из
бездонной пропасти, раздавался нудный, отвратительный кашель. А я бормочу:
  Угасаю с каждым часом...
  Моя душа полна тобой...
  В это время перед моим лицом и загорелась желтая ехидная лампа.
  Почтенный председатель в раздражении нажимал кнопку. Лампа - это сигнал,
что, по мнению экзаменаторов, с меня довольно.
  Лампа подмигивала, как старушечий глаз с бельмом:
  "Ну и угасай!.. Хватит!.. Долой со сцены!"
Да, я жестоко провалилась. Дома ревела, как дура.
  А потом как-то забылась в лабораторной работе. Но мечты о сцене не
оставляли меня.
  - О чем думаете? - раздался строгий голос Грохотова. - На работе не
следует мечтать о посторонних предметах...
  Я выключила реле, ожидая дальнейших выговоров.
  Но неожиданно в лабораторию вбежала Оля.
  Никогда раньше я ее такой радостной и возбужденной не видала. Подняв руки,
она восторженно крикнула:
  - Вернулся! Леонид Михайлович приехал!..
  Грохотов сдвинул на лоб защитные дымчатые очки и бросился к дверям.
  Но они раскрылись сами собой. В лабораторию вошел человек. Я сразу узнала
его. Это был тот самый, кого я оставила мертвым на скамье!..
  Что делать? Как мне держаться?
  В одно мгновенье события недавнего прошлого ярко и живо промчались в моей
памяти. Захотелось, чтобы Леонид Михайлович узнал меня, и я сняла очки.
Смотрела, как Леонид Михайлович порывисто обнял Грохотова.
  -Все как раньше, - громко сказал он, оглядывая нашу лабораторию.
Поздоровался с Олей. - Отлично выглядите. Как загорели в горах!
  - Наша вторая лаборантка - Таня, - представил меня Грохотов.
  Леонид Михайлович пожал мне руку с рассеянным видом человека, который
занят более важными мыслями, чем знакомство с лаборанткой. Рука моя
задрожала, и я ждала, что. он догадается. Но он меня не уанал. Его голубые
глаза смотрели на меня вскользь. Так большой ученый смотрит на предмет,
непосредственно не относящийся в данный момент к его работе.
  Признаться, это меня немного огорчило. Могло быть и по-другому.
  Появлением Леонида Михайловича Грохотов был потрясен и обрадован
чрезвычайно. Из фраз, которыми они обменялись, обращаясь друг к другу на
"ты", я поняла, что это близкие друзья, давно не видевшиеся. Грохотов стал
показывать новые аппараты - электромагнитные и катодные отметчики грозовых
разрядов.
  - Я ведь с большими новостями, Степан, - произнес Леонид Михайлович,
осмотрев аппараты и наши модели.
  - Тогда пойдем ко мне и потолкуем,--прeдлoжил Грохотов.
  Они ушли. А мне казалось, что этот человек с голубыми глазами еще
находится здесь, в лаборатории, что он стоит рядом у окна и смотрит на
меня.
  Оля восторженно шептала, как бы отвечая моим мыслям и безмолвному вопросу:
  - Замечательный человек! Мы его зовем просто Леонид. Он не обижается.
  - Кто он? - спросила я.
  - Работал здесь. Все знает, удивительно... Весной отправился на Север...
  Как тесен мир! Вот где пришлось встретиться снова!
  Да, я должна напомнить ему о себе, рассказать все. Я сгорала от
любопытства узнать, что же произошло с ним в те минуты, когда таинственная
рука в черной перчатке передала мне кольцо. Вензель - "ЛМ". Ведь это- же
"Леонид Михайлович"!
  Два приглушенных звонка и вспышки фиолетовой лампы были сигналом,
призывавшим Олю и меня в кабинет Грохотова.
  Наш шеф сидел в обычной позе за письменным столом.
  А Леонид расхаживал по кабинету. Вероятно, он закончил большую речь,
что-то доказывая Грохотову. А тот прикидывал вычисления на логарифмической
линейке и отозвался:
  - Пожалуй, ты прав!
  - Не "пожалуй", а или прав, или неправ...
  В этот момент вошли мы. Леонид повернулся, сделал рукой быстрый жест:
  - Садитесь, девушки. Не люблю терять времени даром.
  Тут я заметила Симона, скромно сидевшего в углу. Он молча восторженными
глазами смотрел на Леонида.
  - Теперь я с вами, друзья, - говорил Леонид. - Нам придется работать над
новой темой. Не с линейными молниями, а с шаровыми. Очень кстати, что вы,
Симон, занялись изучением нового изоляционного материала. Если удастся то,
о чем сейчас говорили, это уже половина успеха. Вы, девушки, извольте
взять в институтской библиотеке литературу. Список получите у Симона. На
прочтение дается три дня сроку.
  - А как быть с аппаратурой по линейным? - спросила я.
  - Мы ее передадим вместе с грозозащитной в шестую лабораторию, - быстро
ответил Леонид.
  Разговор перешел на неинтересные технические детали.


                                   * * *

  Потом у себя в лаборатории я разговорилась с Олей.
  Мы были обе очень довольны, что предстоит работа с шаровыми молниями.
Признаться, линейные молнии нам достаточно надоели. Ведь загадка линейной
молнии при всей внешней сложности оказалась очень простой.
  Путь молнии подобен ручейку, кропотливым трудом пролагающему себе длинную
дорогу между бугорков и камней, а не водопаду, бурно низвергающемуся с
высот и несущему свои воды по кратчайшему пути.
  Лавина электрических зарядов, прокладывающая извилистый путь к земле,
называется лидером. Он создает как бы мостик, по которому устремляются
заряды из земли по направлению к туче. Их встреча с зарядами в лидере
рождает яркие искры молнии.
  В центральном канале бегут и разрываются искры.
  Они накаливают воздушные частицы, составляющие стенку канала.
  Мы видим ослепительный свет, предшествующий оглушительному треску разряда.
  На фотоснимке линейная молния выглядит так, будто засняты десятки молний.
На самом же деле это одна. Каждая отдельная молния на фото^- это лишь
раздельный импульс одного грозового разряда.
  А шаровая молния? Это оказалось совсем другое...
  В тот день к вечеру в вестибюле я увидела, как Леонид надевал пальто.
  Улучив удобный момент, чтоб никто не слышал нас,
я подошла к нему и тихо сказала:
  - Вы знаете меня...
  - О да, имел удовольствие познакомиться сегодня, ответил он просто.
  Я напомнила ему:
  - Леонид Михайлович! Я та самая девушка, которую вы посылали сказать
"доброе утро".
  Леонид посмотрел на меня изумленно.
  - Очень интересно. Что же дальше?
  - А потом я нашла вас на скамейке мертвым, - торопливо продолжала я.
  Пожимая плечами, Леонид отшатнулся от меня. Почти испуг зажегся в глубине
его выразительных глаз.
  - Простите, не понимаю, - пробормотал он. - Вы ошибаетесь. Говорите что-то
очень странное. Уверяю, совершенно не знаю вас. Не видывал никогда до
сегодняшнего утра...
  Я густо покраснела. Меньше всего ожидала я от Леонида такого ответа. Ведь
была так уверена, что он - тот самый человек!
  Леонид приподнял над головой мягкую шляпу и прошел к выходной двери.
  Растерянная, прислонилась я к холодной мраморной стене и смотрела вслед
Леониду. Он шел легкой походкой, как и тот незнакомец...
  Неужели может быть такое изумительное сходство?
  Нет, никогда не должна я больше думать о.том таинственном происшествии и о
том человеке!


                          XVI. Дерзновенные мечты

  С приездом Леонида работа у нас в институте пошла по-новому. Мы
перебрались в верхнюю лабораторию на четвертом этаже, где стоял новый
прибор для сверхмощных разрядов. Я с Олей помогала Леониду и Грохотову
монтировать добавочную аппаратуру, полученную с ленинградского завода.
  С нетерпением дожидались мы дня, когда начнутся опыты с получением
искусственных шаровых молний.
  Задержка была за тем, что для одного из аппаратов требовался ртутный насос
исключительной мощности.
  Леонид работал с раннего утра. Он всегда был в сером новом костюме.
Видимо, любил синие и лиловые галстуки в пoлоску. Всегда гладко выбрит и
причесан. В его присутствии Грохотов держался очень сдержанно. Во всем
чувствовалось неуловимое превосходство Леонида над Грохотовым.
  Мне хотелось присмотреться к Леониду, так как я всетаки не верила, что
Леонид и тот человек связаны лишь изумительным сходством.
  Понятно, я не стала возобновлять разговор, который произошел в вестибюле.
А на работе Леонид, подобно Симону, не был разговорчивым. Он не любил
отвлекаться.
  У него особая манера держаться и разговаривать.
  Иногда во время работы он, как бы отвечая своим мыслям, громко говорил
Грохотову:
  - Вот получим шаровую молнию - накуролесит она здесь у нас! А дальше что?
  Грохотов буркнул в ответ:
  - Нужна система в изучении.
  Однажды Леонид сказал:
  - Закон развития обязателен и для науки.
  В ответ Грохотов лишь покачал головой:
  - Кому говоришь?
  Я начинала понимать, что между друзьями идет скрытая борьба. Часто они
запирались в кабинете, и я слышала отголоски их жестоких споров.


                                   * * *

  Однажды я вышла из института поздно вечером. Шла к себе домой. Не хотелось
дожидаться институтского авто. Приятно пройтись по прохладной улице. Стоял
ноябрь, но ясный теплый вечер, по-весеннему прозрачный и радостный,
неожиданно спустился на окраинные улицы нашего большого города.
  Вдруг чья-то рука осторожно дотронулась до моего левого локтя. Я повернула
голову и встретилась... со взглядом Леонида.
  Почему-то подумала, что сейчас он скажет обычную фразу о теплой погоде,
совершенно непохожей на осеннюю, или о том, как приятно идти вдвоем по
пустынной улице при свете звезд и любоваться тонким серпом новой луны. Но
Леонид заговорил просто, будто продолжал прерванный разговор.
  - Зачет по техминимуму вы сдали не блестяще.
  - Постараюсь к следующему зачету... - отозвалась я, чувствуя, как у меня
от стыда краснеют кончики ушей.
  - Долго ждать, - произнес Леонид. - Послезавтра начнем первый опыт. Хочу,
чтобы вы понимали каждую деталь эксперимента. Хочу вам помочь. Очень
спешите?
  Отрицательно покачала головой. От этого разговора многое зависит,
почувствовала я.
  Мы шли по улице одни. Ничего не замечала я вокруг себя. Слушала, что
говорил Леонид. Мне хочется записать существенное из сказанного. И не
сердитесь на меня, мой друг, за строки, которые сейчас собираюсь писать.
  - Меня еще на студенческой скамье интересовала загадка шаровой молнии, -
говорил Леонид. - Года два по этому вопросу я работал в институте вместе
со Степаном. Но пришлось поехать на Север. И теперь займусь шаровыми не
только из-за теоретического интереса. Прочитал я записки вашего отца. У
него был размах мысли, который нельзя не уважать. Ильей Акимовичем
руководили практические соображения. Он смотрел в будущее и во многом был
прав. Но, чтобы уметь смотреть в будущее, надо совершенно отчетливо
представлять себе место человека во вселенной, знать и управлять законами
развития человеческого общества, знать и управлять законами природы,
подчинять себе ее слепые, стихийные силы.
  Леонид мечтательно посмотрел на звездное небо.
  - Когда думаешь о большой вселенной, хочется совершенно отчетливо и ясно
представлять себе все ее величие. Если не скучно, поделюсь своими мыслями,
которые сейчас владеют мною...
  - Говорите, - просто отозвалась я.
  - Наша планета Земля несется в пространстве к созвездию Геркулеса по
винтовой линии. Линия слагается из поступательного движения всей солнечной
системы и вращения Земля вокруг Солнца. В земной атмосфере постоянно
происходят нарушения ее электрического состояния. На высоте примерно
восьмидесяти километров имеется насыщенный электричеством так называемый
слой Хевисайда. Вот и представьте себе, что Земля и названный слой
образуют как бы сферический конденсатор. А между этими "обкладками"
находится проводящий слой воздуха. Слой Хевисайда заряжен положительно, а
поверхность Земли отрицательно. Каждую секунду к земному шару сверху через
воздух подводится тысяча триста шестьдесят кулонов положительного
электричества. На Земле каждую секунду в среднем разыгрывается тысяча
восемьсот гооз и сверкают сто молний. Это ежесекундно!
  Но в атмосферном электричестве имеются неразгаданные странности.
Положительное электричество все время подводится из атмосферы к Земле, а
отрицательный заряд Земли остается без изменения. Спрашивается: куда же
девается этот электроток?
  Странно также, что для всей громадной земной поверхности в пятьсот девять
миллионов девятьсот пятьдесят тысяч квадратных метров общий ток не так
велик - всего лишь тысяча четыреста ампер. Если бы, скажем, удалось
сделать полный разряд между слоем Хевисайда и земным шаром, то ои
произошел бы в течение пятидесяти шести минут, и тогда земной шар потерял
бы свой заряд отрицательного электричества...
  Несколько минут мы прошли молча.
  - Линейные молнии изучены, - заговорил Леонид снова. - Еще немного
усилий, и мы сможем получать искусственный лидер, создавать в атмосфере
искусственный канал для молний... Но что дальше?
  - Разве вы не видите практических перспектив? - робко спросила я.
  - Изучение линейных молний привело уже к большим Практическим результатам.
В нашей стране лучше и полнее, чем где бы то ни было, организована и
осуществляется грозозащита. На высоковольтных сетях у нас в СССР
чрезвычайно редки аварии из-за гроз. Молнии почти перестали быть причиной
пожара общественных зданий и колхозных построек. Надо идти дальше...
  - Вас интересуют шаровые?
  - Да. В ранней молодости я зачитывался описаниями тех удивительных фокусов
и эффектов, которые может производить шаровая молния. Некоторые из них на
первый взгляд казались совершенно невероятными. Но какое я имею право не
доверять очевидцам? Люди cвидетельствовали, что видели, как шаровые молнии
переносили по воздуху людей и животных и оставляли их невредимыми. Шаровые
молнии пробуравливали гранитные скалы, звонили в колокола, срывали крыши,
осушали бочонки с вином. Забавно? Но шаровые молнии причиняли и большие
разрушения.
  - А может быть, никаких шаровых молний вообще не существует? - изумляясь
своей дерзости, осмелилась спросить я.
  - Да, некоторые считают, что объективные научные доказательства
существования шаровой молнии отсутствуют. Но я не сомневаюсь... И меня в
шаровых молниях интересует прежде всего, что такое они представляют собой.
Существуют десятки гипотез и теорий, и все они дают, по-моему,
неудовлетворительный ответ.
  - Почему?
  - Потому что настоящую добротную шаровую молнию никому еще не удавалось
получить в лабораторных условиях...
  - Как не удавалось? А опыты...
  - Хотите напомнить мне,- улыбнулся Леонид, - как некоторые исследователи
уже представляли фото искусственных шаровых молний? Да, знаю. Между
электродами получались искры. Но, признаться, никаких свойств шаровых
молний на этих фото и не усматривал. По-моему, сфотографирована обычная
крупная искра, а излучения делали ее похожей на голову легендарной Медузы.
Такая лохматая, пушистая искра, знаю, получалась в среднем один раз на
шестьсот опытов. В самых удачных случаях диаметр искры не превышал четырех
миллиметров. А существовала такая искусственная искра лишь пять седьмых
секунды...
  Леонид остановился, мечтательно посмотрел вперед, где над одним из домов
сняла большая лучистая звезда, и улыбнулся:
  - Мне хочется, чтобы из нашего прибора вырвалась шаровая молния величиной
с хороший кулак.
  - А мне бы хотелось поймать ее и рассмотреть...
  Леонид остановил меня, придержав за локоть.
  - Вот это и есть самое трудное. И это второе, что меня интересует... -
серьезно сказал он, смотря мне прямо в глаза.
  - А третий момент?
  - Если бы мы поймали шаровую молнию... - прошептал Леонид. - Не знаю пока,
что бы мы с ней делали. Думаю над этим, но прихожу к заключению, что
поймать ее невозможно.
  Как мне хотелось в тот момент рассказать ему об огненных шарах, которые я
наблюдала вылетающими из-за рощи. Как мне хотелось рассказать о заземлении
стержней! Но ведь за рощей была станция Грохотова, его друга. Грохотов
первый должен был рассказать Леониду обо всем, раньше меня. А если
Грохотов смолчал, то мне незачем вмешиваться...
  И вдруг Леонид заторопился. Он небрежно попрощался и почти побежал на
противоположную сторону улицы, словно хотел догнать кого-то.
  У меня хорошее зрение. Вдали двигалась знакомая фигура человека с
медвежьими ногами. Но лица его я не видела.


                                  ЧАСТЬ 3

                             УКРОЩЕННАЯ МОЛНИЯ

                 XVII. Лаборатория высоковольтных разрядов

  Самые различные исследователи уже давно пытались не только теоретически
объяснить происхождение шаровых молний, но и получать искусственно подобия
их. Считали, что шаровая молния - это особое уплотненное соединение азота
с кислородом, да еще вдобавок пропитанное гипотетической "молниевой
материей". Другие полагали, что это шар из водяного пара, пропитанный
гремучим газом. Иные рассматривали шаровую молнию, как ионизированные
вихри воздуха или как газообразные лейденские банки.
  Пытались воспроизвести шаровую молнию между двумя металлическими листками,
заряженными под напряжением свыше трехсот тысяч вольт. Пробовали заряжать
электричеством даже мыльные пузыри. Они лопались с оглушительным треском,
но не обладали свечением, как шаровые молнии. В общем же тайна шаровой
молнии так и оставалась нераскрытой.
  Углубленная работа над вопросами высоковольтных разрядов натолкнула
коллектив института на мысль сконструировать особый аппарат, благодаря
которому наша лаборатория надеялась искусственно получить подлинную
шаровую молнию.
  Основу аппарата составляло приспособление, благодаря которому мощные
потоки электронов приобретали необычайную скорость. Этот аппарат был
назван после длительного обсуждения в коллективе мегалотроном. В нем на
пути сверхскоростных электронов ставилось препятствие, и тогда...
  Впрочем, последующее будет описано ниже.
  Мегалотрон был приведен в боевую готовность. Каждая деталь отделки его
блестела, как медаль на параде.
  И вдруг опыт с получением шаровой неожиданно отменили. Грохотов собрал нас
в кабинете. На столе у него лежал большой кусок хрусталя, а рядом все было
заставлено пустыми рюмками, бокалами, графинами, колбами и пробирками.
  Мы с Олей этому страшно удивились, но Леонид потихоньку шепнул нам, чтобы
мы внимательно слушали и не высказывали изумления.
  У Симона торжественный вид, будто он собирался защищать докторскую
диссертацию.
  - Мне было поручено изучить и сконструировать наиболее надежные изоляторы,
- начал Симон, обращаясь к Леониду. Тот утвердительно кивнул головой. - И
вот удалось получить вещество с необычайными, я бы сказал, свойствами.
  Симон приподнял со стола глыбу и показал нам.
  - Это наилучший изолирующий материал, - пояснил он. - По виду хрусталь, но
это не хрусталь и даже не стекло, хотя я и назвал его "стеколь". Вещество
это абсолютно прозрачно, но не хрупко. Вот эти рюмки, - улыбнулся Симон,
взяв в руки несколько бокалов со стола, сделаны из стеколя. Они довольно
крепки.
  И Симон изо всей силы бросил рюмку на пол. Я ахнула. Думала, что рюмка
разлетится вдребезги. Но рюмка только звякнула и даже не треснула. За ней
Симон побросал на пол и остальные рюмки и бокалы. Ни одна вещь не
разбилась.
  Потом протянул Грохотову колбу и молоток.
  - Прошу, Степан Кузьмич, будьте любезны, разбейте эту колбу.
  Под ударами молотка колба звенела, как стеклянная, но не разбивалась. А
Симон с воодушевлением докладывал:
  - Изделия из стеколя нельзя разбить, как стекло! И в то же время его можно
штамповать и отливать из него что угодно. Но это не металл. Стеколь не
обладает основным свойством металла - электропроводностью.
  Мы понесли новые пробирки и колбы в лабораторию. При нагревании на
бунзеновских горелках они вели себя как обычные, из добротного
тугоплавкого стекла. В них можно было кипятить что угодно, производить
любые химические реакции.
  Симон рассказал о своей работе в лаборатории новейщих пластмасс.
Производство стеколя должно обходиться вчетверо дешевле стекла.
  Мы поинтересовались сырьем для стеколя. Сырьем оказалась особая губчатая
смола, недавно в изобилии найденная под Саратовом. К смоле прибавляется
мельчайший янтарный порошок. Смесь нагревается, а затем охлаждается по
определенной схеме.
  Я смотрела на Леонида. Во время доклада Симона он забился глубоко в кресло
и сидел молча, с закрытыми глазами.
  Вдруг он медленно произнес:
  - Товарищ Симон! Можете ли вы сделать, для ртутного насоса трубку из
стеколя?
  - Будет готово через два дня.
  - Разве тебе не нравятся обычные насосы? - спросил Грохотов.
  Леонид приподнял веки, посмотрел на Симона.
  - Просто думаю, что такую трубку сделать труднее, чем рюмку.
  Ровно через два дня Симон принес сделанную, из стеколя широкую трубку.
Вместе с Леонидом он смонтировал ртутный насос. На испытаниях насос дал
исключительно высокий вакуум.
  Посуду из стеколя Симон раздарил товарищам по институту. Несколько колб
осталось на полках в нашей лаборатории.
  Знаменательный день первого oпыта получения шаровой начался как обычно. Мы
проверили все мелочи, надели предохранительные очки. Замысел Леонида
основывался на том, что форма искр должна зависеть от подбора плоскостей
электродов мегалотрона.
  Когда в первый раз Леонид включил напряжение, никакой шаровой молнии не
получилось. Мы видели, как между электродами протянулась светящаяся
голубая тесьма. Она брызгала мелкими искрами. Электроды накалились, и
Леонид выключил ток.
  Часа три отняла замена электродов. А потом нам посчастливилось.
  Действительно, от одного из электродов вдруг оторвался огненный шарик и
поднялся в воздух. Нужно было спешно, соблюдая крайнюю осторожность,
направить фотоаппаратуру так, чтобы заснять его.
  Шарик медленно подплыл к окну. Будто вихрем распахнуло верхнюю форточку в
окне. И через нее шарик покинул лабораторию.
  Мы бросились смотреть, куда девался шарик.
  Улица была пуста. А мне все-таки показалось, что на противоположной
стороне, сливаясь с колонной большого серого подъезда, стоял человек в
коротком пальто с поднятым воротником. Лица его я не видела. Но медвежьи
кривые ноги выдали его.
  Я подавила невольный крик. А человек исчез в подъезде. В это мгновенье
Леонид выбежал из лаборатории.
  Тут я вспомнила, что напряжение еще не выключено, и поспешила выключить
его.
  Когда через несколько секунд я с Олей подошла опять к окну, то увидела
Леонида с Грохотовым на противоположной стороне улицы. Промчался грузовик,
и опять не было никого постороннего.
  Грохотов и Леонид вернулись в лабораторию молча.
  Они пытливо смотрели друг на друга, и казалось, что между ними происходит
молчаливый, не слышный никому разговор.
  - Жаль, что не успели заснять молнию, - осмелилась нарушить молчание Оля.
  Грохотов только махнул на нее рукой в непонятной для меня досаде. А я
успела уловить быстрый взгляд, который Леонид бросил в этот момент на
Грохотова.
  - - Ничего не заметили интересного?-спросил меня Леонид.
  Я с нарочитым удивлением пожала плечами.


                      XVIII. Вероятная невероятность

  На следующий день с утра я застала в лаборатории тот хозяйственный
разгром, который бывает, когда вдруг вздумают спешно производить
запоздалый ремонт.
  Рабочие вставляли во все рамы новые стекла. Распоряжался Симон. Молодой
рабочий спросил его о чем-то.
  Симон ответил:
  - Эге!
  И тут же изо всей силы ударил стулом в только что вставленное стекло.
Ножки стула отскочили от стеколя, как от гранитной стены.
  К обеденному перерыву наша лаборатория оказалась надежно изолирована от
внешнего мира. Форточки заперли и плотно замазали специальной пастой.
  Поздно вечером Леонид осмотрел каждый закоулок в лаборатории. Он, видимо,
не доверял даже Симону. А под конец изумил нас. Вынул из кармана длинную
шелковую белую тесьму и один конец ее прикрепил к ручке двери, которая
вела в кабинет Грохотова.
  Мы с Олей заняли свои места. Грохотов - у фотоаппарата, Симон-у ртутного
насоса.
  - Приготовились, - негромко, но властно произнес Леонид.
  Я не заметила движения его руки, включившей напряжение. Красный огнистый
лохматый шар возник между сблиаившимися электродами. Вот он оторвался и
медленно начал подниматься к потолку.
  - Степан, - прошептал Леонид.
  И это было сигналом, чтобы каждый из нас занялся своим делом. Я слышала
стрекотание ленты в моем аппарате. Грохотов регулировал объективы
фотоаппаратов.
  Сначала шаровая медленно сделала круг под потолком, потом забилась, как
испуганная птица, случайно залетевшая в комнату.
  - Осторожно, товарищи! - тихо приказал Леонид.
  Тут я поняла, что опыт грозит нам смертью.
  Отчетливо помню непередаваемое выражение лица Леонида в тот момент, когда
oh взял в руку свободный конец тесьмы, потянул за нее, и дверь в кабинет
приоткрылась. И тогда, будто повинуясь какому-to неслышному зову, шаровая
проскользнула в щель приоткрытой двери. А через секунду там, за дверью,
раздалось стрекотание, будто опытный мотоциклист пробовал заводить
маломощный мотор. Леонид осторожно подошел к двери и заглянул в кабинет.
  - Сюда, ко мне! - крикнул он.
  Мы бросились к двери и столпились у нее. Никогда не зaбыть картины,
представившейся нашим взорам.
  Шаровая хозяйничала на письменном столе. Она бегала по нему, словно
взбесившийся звереныш, описывая круги над письменным прибором. Потом вдруг
она неожиданно подлетела к замку шкафа, стоявшего в углу, будто хотела
пролезть в замочную скважину.
  Леонид осторожно подошел к окну и вышиб раму форточки. Шаровая, перелетев
через его голову, выскочила на улицу.
  Я ждала, что сейчас Леонид объяснит нам случившееся Но поверх наших голов
из лаборатории через дверь в форточку летели один за другими огненные
крупные бусы, как тогда в моей хатке. Люстры и лампы на столах погасли. И
только разноцветные мчавшиеся шарики освещали нас фантастическим светом.
  Симон стоял сзади всех в лаборатории, и мы услыхали его голос:
  - Я выключил мегалотрон! Откуда же они берутся? Расталкивая нас, Леонид
подошел к общему выключателю энергии для всего института и дернул рычаг на
себя. Поток шаровых прекратился.
  - Вот такие эксперименты я люблю,-нервно потирая руки, улыбнулся Леонид.
  Мы молчали, надо было прийти в себя. Потом все сразу заговорили. Откуда
брались шаровые после того, как мощный мегалотрон был выключен? На это
никто не мог ответить.
  - Странно... Даже очень странно... - бормотал Грохотов, потирая руки,
будто ему было холодно.- Что ж такое получается? Я же предупреждал, что
даже сверхмощный мегалотрон, в сущности, не даст ничего, кроме внешних
эффектов...
  Леонид и Симон при свете ручных фонарей стали осматривать мегалотрон.
Работали они молча. Не было слышно даже отрывочных восклицаний. А Грохотов
продолжал:
  - Теперь для меня ясно, что наш бедняжка мегалотрон...
  Леонид махнул рукой и посмотрел на Грохотова.
  - Вот что, Степан. Первая шаровая где-то проделала трассу. Поэтому, хотя
мегалотрон и был отключен от сети, он продолжал работать за счет...
  - За счет чего? - глухо спросил Грохотов.
  - Во- всяком -случае, не от электросети, - быстро ответил Леонид. - Мы с
тобой сделаем расчеты, и ты увидишь, какое колоссальное количество энергии
прошло через мегалотрон.
  Грохотов пожал плечами.
  А Леонид отрывисто спросил Симона:
  - Проба воздуха взята?
  - Четыре пробы отправлены в газовую лабораторию.
  - Поторопите!
  Симон поспешно вышел с Олей. Пробы воздуха были взяты в те минуты, когда
по лаборатории гуляла шаровая.
  На листке, вырванном из карманного блокнота, Леонид написал несколько
слов, свернул его плотно, как записку, и вручил мне:
  - Спрячьте, не читая.
  Грохотов изумленно посмотрел на нас. В глазах у Леонида мелькнул лукавый
огонек:
  - Ты скоро узнаешь секрет этой записки, Степан. А вы, Таня, прочтете ее
вслух, когда я вам прикажу.
  Пришли дежурные монтеры исправлять освещение. При свете ламп мы увидели,
что натворила в кабинете шаровая молния. Позолота с багетных рам картин,
украшавших стены, исчезла. Зато дубовая темная мебель была вызолочена и
блестела, как в музее.
  Грохотов подошел к столу, протянул руки и вскрикнул:
  - Что случилось? - подбежали к нему я и Леонид.
  В руках Грохотова темнел пепел от сгоревшей бумаги. Книги и ведомости,
лежавшие на столе, сохраняли свой обычный вид. Но достаточно было
дотронуться до них, и они рассыпались в пепел.
  - Отопри, Степан, шкаф, - попросил Леонид.
  Грохотов распахнул дверцу. На обугленной деревянной полке покоился
знакомый мне футляр серо-свинцового цвета.
  Грохотов дотронулся до футляра и отдернул руку. Примерно через час снизу,
из газовой, лаборатории, вернулись Симон и Оля. Они принесли анализ проб
воздуха.
  - Разрешите прочитать?-спросил Симон, обращаясь к Грохотову.
  Но Леонид вырвал протокол из рук Оли, спрятал его за спину.
  - Прочитайте мою записку вслух, - обратился он ко мне.
  Я прочитала.
  - "Закись азота".
  Тогда Леонид протянул листок протокола Грохотову.
  - Теперь читай это, Степан...
  Взглянув на протокол. Грохотов высоко поднял брови:
  - Любопытно... Они тоже пишут; "Закись азота". Ну и что же?
  Мы все смотрели на Леонида, ожидая от него ответа.
  - Пока секрет, - произнес он. - Кое-чтo становится ясным. Напомню лишь
один факт. Ведь и раньше, Степан, в ваших опытах при разрыве шаровидных
искр между электродами можно было заметить ничтожную дымку. Иногда
ощущался запах, характерный для окислов азота, серы... И нам с тобой
известно, что после разрыва шаровой 11 июня 1950 года в районе Саялы
ощущался сильный запах фтористого водорода. Ты сейчас меня будешь ругать,
а я тебе скажу одно: азот к шаровидной молнии имеет такое же отношение,
как и все остальные девяностоодин элемент химической таблицы Менделеева.
  Грохотов наморщил лоб и медленно опустился в кресло.
  - Начинаю понимать, Леонид. Но это приводит к невероятности...
  Леонид призакрыл глаза в раздумья и очень медленно выговорил:
  - К невероятности, которая более чем вероятна.


                            XIX. Голова Медузы

  Наша лаборатория бездействовала недели полторы. Грохотов сидел у себя в
кабинете, не показывался и даже выключил телефоны. Его никто не смел
беспокоить. Леонид и Симон проводили дни и ночи в стеколевой лаборатории и
мастерили какие-то приспособления к мегалотрону.
  Мне и Оле было поручено проверить всю аппаратуру в лаборатории. Может
быть, шаровидная молния что-нибудь напортила?
  На фотоснимках, сделанных Грохотовым, ничего не получилось. Пластинки
моментально чернели, лишь только их погружали в проявитель.
  Лабораторное хозяйство оказалось в порядке. Правда, один из ртутных
насосов испортился. Это был как раз стеколевый насос, сделанный Симоном.
Нужного вакуума не получилось. Вчетвером мы осмотрели насос. Леонид сказал:
  - Очевидно, где-то образовалась ничтожная трещина. Через нее
устанавливается нежелательное сообщение полости насоса с внешним
воздухом...
  Мы заменили стеколевый насос простым металлическим. А испорченный насос
положили на полку.
  Оля узнала, что Леонид придумывает новую обстановку для третьего опыта с
шаровой. Это было заметно. В лаборатории рабочие устанавливали большой
изоляционный колпак из стеколя. Он должен был прикрывать тех, кто будет
находиться здесь при эксперименте.
  Потом Леонид и Симон принесли из лаборатории широкогорлую стеколевую
колбу. Ее поставили под новыми гребенчатыми электродами мегалотрона. Колбу
можно было закрывать, нажимая кнопку, находившуюся на пульте управления.
Это была своего рода ловушка, в которую предполагалось поймать молнию. Все
детали ловушки были вылиты и отштампованы из стеколя.
  Однажды я была одна в лаборатории. Вошел Леонид.
  Он обратился ко мне:
  - Прошу вас, Татьяна Ильинична, приходите сюда сегодня ровно к десяти
вечера. Кроме вас и меня, в институте будет только Симон. Он остается в
резерве вне лаборатории. На всякий случай...
  - Что вы хотите делать? - пробормотала я.
  - Хочу проверить одно предположение, - тихо ответил Леонид. - Мы будем
под надежной защитой, улыбнулся он, кивнув на стеколевый колпак. - Так или
иначе, но шаровая не выйдет из стен лаборатории. Посмотрим, как она будет
вести себя. Я не сделаю прежней глупости и не открою двери...
  И вот наступил вечер. Я в лаборатории. Леонид пригласил меня занять место
рядом с ним. Шаровая не могла выйти из лаборатории. Все стены были
изолированы стеколем.
  - Кажется, удачно подобрал форму электродов, - сказал Леонид.
  Он закрыл дверцу изоляционного колпака. Включил подачу кислорода и аппарат
для поглощения углекислоты. Двинул рукоятку рубильника. Часы показывали
ровно 22,40.
  Шаровая - редкостный экземпляр! - подлетела к колпаку. Нас от нее отделяла
только толстая стеколевая стенкa. Огненный шар весь светился изнутри, но
не ослеплял глаз. Леонид осторожно выключил напряжение. Шаровая мягко и
ласково, словно пушистый котенок, обогнула колпак, будто постучалась к
нам: "Пустите меня к себе, пожалуйста".
  Она не имела никакого желания прятаться в колбу и легко избегала ловушку,
которую Леонид подставил ей у электродов. Вот она опустилась к углу и
покатилась по полу, словно отыскивала, нельзя ли ей пролезть в щель у
порога. Потом она стала резвиться под потолком и вдруг упала на полку с
лабораторной посудой.
  Я ожидала разряда шаровой. Но никакого разряда не произошло. Мне
показалось, что шаровая упала с полки и все-таки нашла щелочку, чтобы
незаметно исчезнуть.
  Леонид засмеялся и неожидано открыл дверцу:
  - Прошу вас,-сказал он, приглашая меня выйти.
  Я остановилась на пороге, пораженная необычайным зрелищем.
  Шаровая мирно лежала на полке. Лаборатория была освещена таким необычайным
светом, что я зажмурила глаза. Потом открыла их снова.
  Свет излучался из прозрачной надтреснутой трубки насоса. Той самой,
которую положили мы с Олей. И я не сразу сообразила, в чем дело.
  Подошли ближе и увидели - шаровая молния забралась в трубку и сидела там.
  - Симона! - приказал Леонид.
  Я бросилась к двери. Тот явился через считанные секунды, готовый на все.
  - Фото! - было второе приказание.
  Симон приготовил аппарат.
  - Раньше, чем документировать такую необычайную вещь, - серьезно произнес
Леонид, - примем необходимые меры предосторожности. Вдруг шаровой надоест
сидеть в заключении и она вздумает выскочить на свободу!
  Симон умел понимать все с полуслова. Он быстро помог Леониду протянуть от
заземлительного шпунта идеально изолированный трос. Мы подтягивали конец
троса к полке с таким расчетом, чтобы шаровая при первой же попытке
выбраться из цилиндра натолкнулась на трос и ушла по нему в землю.
  - Отставить! - вдруг очень весело произнес Леонид и смело дотронулся
пальцем до светящегося цилиндра. Трос выпал из рук Симона.
  - Почему? - пробормотал он.
  - А потому, что она попалась, милая! - усмехнулся Леонид.
  Он гладил цилиндр, как любимую собачонку, и говорил нам:
  - Видите? Понимаете? Шаровая, проникнув в цилиндр, запаяла за собой выход.
Может быть, она сейчас разорвется и разнесет все вдребезги вокруг? Но у
меня такое предчувствие, что нет! Думаю, обойдется благополучно! И еще
одно условие; никому не говорить о происшествии. Степану я скажу сам.
  - Ага, - отозвался Симон.
  - Теперь давайте ее фотографировать,-предложил Леонид.
  Это было нелегким делом. Симон снимал шаровую и справа и слева. Даже
вскарабкался на стол и заснял цилиндр с шаровой сверху.
  Это был очень торжественный момент, когда Симон, будто священнодействуя в
фотолаборатории, освещенной таинственным густо-красным светом, опустил
негатив в ванночку с проявителем. Мы все трое наклонились над ней.
  Вот обозначился неясный контур взлохмаченного фантастического очертания, и
я вспомнила про голову Медузы.
  В середине, ночи автомобиль отвез меня домой. Мне было разрешено явиться в
лабораторию после полудня. Леонид с Симоном остались. Они были осторожны и
предусмотрительны. При шаровой следовало дежурить, как около бомбы
замедленного действия.


                 XX. Туманность в созвездии Южного Циркуля

  Грохотов рассматривал негативы и отпечатки, которые подавал ему Симон.
Леонид стoял рядом с самым непроницаемым видом. Голубые его глаза казались
мне потемневшими и усталыми.
  - Ну-с, дорогой Леонид, на темном фоне я вижу туманное, как бы слоистое,
светлое пятно, неясные--контур... - бормотал Грохотов со значительным
видом. Да, пожалуй, с намеками на спиральность. Но из этого ровно ничего
сверхвероятного не следует.
  Леонид слегка улыбнулся.
  - Следствие придет само собой.
  - О да, конечно,-заторопился Грохотов.-Случай требует тщательного
изучения. - Он строго посмотрел на меня и Симона. - Прошу вас хранить эту
тайну. Полагал бы поставить в известность академию.
  - Я бы сам полагал так, - сухо произнес Леонид. - Но повременил бы. Я бы и
тебя, Степан, просил хранить пока эту тайну. Всего только несколько дней.
Мне хочется действовать наверняка... Кое-что проверить, посоветоваться кое
с кем. И не открывать прежде времени секрета.
  - Как ты полагаешь? - прищурился на него Грохотов. -Вряд ли согласятся
физики...
  Леонид смотрел на один снимок, далеко отставив его от себя. Наконец сказал
неожиданно:
  - Сейчас меня интересуют не физики и не химики.
  - А кто же? - строго нахмурил брови Грохотов.
  - Астрономы.
  Это было неожиданно и необычайно. Больше Леонид не проронил ни слова. Он
молча сложил фотоснимки в папку и вручил их мне.
  Через час я сидела рядом с Леонидом в кабине двухместного автомобиля и
бережно держала папку.
  Леонид очень ловко управлял машиной. Он молчал, а мне не хотелось нарушать
этого молчания. Мы выбрались за город и теперь неслись по темному,
влажному асфальту между аллеями по-осеннему безлистных деревьев.
  Ужасно хотелось знать, куда мы едем.
  Леонид круто повернул руль, и мы свернули с шоссе. Впереди я увидела
высокое здание и возле него какие-то башни с куполами.
  Леонид умерил бег авто и пояснил:
  - Перед нами ЦАИ, или, что то же, Центральный астрономический институт.
Директор академик Лунин ждет нас. Вы слыхали о нем?
  - Нет.
  - Лунин - известнейший астрофизик. Сейчас у нас произойдет интересная
встреча. И я вас взял, как своего доверенного свидетеля. Вы будете только
слушать и молчать. Я покажу ему фото... - Леонид кивнул на папку. - Здесь
имеются такие, которых вы еще не видели.
  Академик Лунин поразил меня. Великолепная рыжеватая шевелюра, окладистая
борода. Почему-то на его носу сидело две пары очков. С непостижимым
проворством он вскидывал на лоб то одну, то другую, то обе вместе. А на
его письменном столе лежало еще несколько очков и пенсне в самых
причудливых оправах. Леонид мне потом объяснил, что Лунин любит
рассматривать все в мельчайших подробностях и считает оптические стекла
самым замечательным достижением человечества.
  Мы были приняты чрезвычайно любезно. Леонид вынул одно фото и протянул
академику.
  Академик снял очки и вооружил глаз каким-то очень сложным пенсне.
  - Разрешите продемонстрировать снимки, о которых я имел удовольствие
сообщить вам по телефону.
  - Посмотрим, посмотрим, - профессионально, почти безразличным тоном
выговорил он, принимая фото из рук Леонида.
  Посмотрел, погладил бороду, спросил:
  - Интересная туманность... Откуда это? В северном полушарии нет такой...
  - Вы правы, - ответил Леонид с суховатой вежли-
востью. - Снимки попали ко мне случайно. Они сделаны моим другом Пирсом в
Антарктике... Туманность в созвездии Южного Циркуля...
  - Любопытно, - пробормотал несколько раз академик, рассматривая ряд фото с
точнейшим изображением нашей шаровой молнии, мастерски отпечатанных
Симоном.
  Я с интересом наблюдала за выражением лиц собеседников.
  - Туманность? - спросил как бы вскользь Леонид.
  - Самая обыкновенная туманность, - пробормотал сквозь густые усы академик,
откладывая последнее фото. Он взглянул поверх пенсне на высокие стоячие
часы очень сложного, видимо, устройства, с десятками циферблатов и
циферблатиков. Академик делал этим взглядом недвусмысленный намек, что нам
пора бы убираться отсюда, потому что побеспокоили мы знаменитого ученого
по совершеннейшим пустякам.
  - Считаю приятным долгом информировать вас и о дальнейшем, - каким-то
ласкающим голосом произнес Леонид. Он открыл второе отделение папки и
тщательно выбирал оттуда новые фото. - У меня имеется также и несколькp
спектрограмм этой туманности.
  - Что вы говорите? - поднял лохматые брови академик, протягивая руки -
одну к Леониду, другою к чрезвычайно выпуклым очкам, покоившимся среди
других на cтоле.
  А Леонид показал академику несколько негативных лент, говоря:
  - Снято нашей южной экспедицией. Полагаю что это - результат
полиспектрографа вашей конструкции.
  - Вот как? - заинтересовался академик, заменяя на носу пенсне выпуклыми
очками. - Посмотрим, посмотрим...
  - Мне говорили, - невозмутимо прибавил Леонид, - что посредством вашего
портативного прибора можно заснять спектральные линии любого светящегося
предмета, будь то кончик зажженной сигары или блестящий Сириус.
  Спектрограф, я знала, имелся у нас в институте. И не было ничего
удивительного, что шаровая успела уже попозировать Симону и перед
спектрографом.
  Академик скользнул сперва небрежным взглядом по первой ленте, И внезапно
приподнялся с кресла.
  - Показывайте спектрограммы! - почти крикнул он на Леонида.
  Тот развернул перед ним небольшую коллекцию.
  К моему изумлению, в движениях академика не осталось и следа размеренности
и солидности. Теперь он ожесточенно ерошил то свою шевелюру, то бороду.
Рассматривал спектрограммы через очки и лупы. Наконец размашистым
движением он изо всей силы надавил кнопку, которую держала бронзовая
статуэтка Меркурия, стоявшая на столе. За дверью раздался оглушительный
трезвон. И тотчас в кабинет вбежал молодой секретарь, сам чрезвычайно
похожий на Меркурия. Академик буркнул какое-то приказание.
  Через несколько минут спектрограммы были помещены на матовом стекле
освещенного сзади экрана. Академик имел необычайно взволнованный вид.
Рядом с ним склонился над снимками человек, про которого Леонид успел мне
шепнуть, что это тоже известный ученый-астроном.
  - Что это такое, по-вашему?-спрашивал Лунин, показывая на
спектрограмму.-Как вам нравится общая картина?
  Впоследствии я узнала, что спрашиваемый имел сорок восемь работ по анализу
спектрограмм небесных светил.
  - Нравится,-отозвался тот.-Картина сложна. Думаю, что перед нами линии...
  Но академик перебил размеренную речь своего сотрудника. Быстро сказал:
  - Вы правы. Перед нами спектр...
  От необычайного волнения он не мог договорить, чем был замечателен спектр
на экране. А в действительности спектр был замечателен...
  Леонид спрятал все снимки в папку. Вручил ее мне. Тщетно академик с
ассистентом упрашивали Леонида оставить фото им. Леонид дипломатично
отговорился необходимостью получить дополнительную информацию от
сотрудника, который должен вскоре вернуться к нам в институт.
  Когда мы возвращались, Леонид улыбнулся;
  - Будет очень жаль, если мой друг заставит себя долго ждать... Почему?
  - Не знаю, - недоумевала я.
  - Потому что никакого Пирса не существует. Придется извиниться перед
Луниным за эту маленькую мистификацию. Но она была необходима.


                      XXI. Двенадцатый этюд Скрябина

  Чем ближе присматривалась я к Грохотову, Леониду и другим сотрудникам
института, тем большим уважением проникалась к работникам науки. Я поняла.
что великие изобретения не валятся готовыми с неба. Знания и настойчивость
в труде - вот что приносило успех.
  Разными путями пришли в науку эти люди.
  Случилось, что Леонид рассказал о себе:
  - Мой отец работал учителем в большом селе, а мать там же врачом. Однако я
не воспринял ни любви, ни простого влечения к этим профессиям. Сначала
почему-то хотел сделаться шофером. Потом страстно отдался разведению
кроликов. Видел раз, что отец мой всем знакомым с гордостью показывает
свою статью в журнале"О правилах поведения учащихся". И я решил сам
сделаться писателем. Старательно крупным почерком исписал я три толстые
тетради и озаглавил этот опус так:. "Руководство к разведению кроликов".
Помню даже, как начиналось сочинение: "Пушистый дружок детства, милый
кролик пришел к нам из стран Средиземного моря..."
  - Вы много читали... Вы так много знаете... - вымолвила я,
заинтересованная рассказом.
  Леонид сидел на краю лабораторного стола, смотрел в окно и рассказывал,
будто кому другому, а не мне.
  - Читал все, что подвертывалось под руку. Многим я обязан книге. Но живое
человеческое слово часто сильнее книги. Признаться, в детстве самое
потрясающее впечатление произвела на меня не книга, а беседа со случайным
прохожим. Вот и сейчас вижу ту встречу, как наяву. Летом раз в лесу
попался мне старик-бродяга. Лохматый, бородатый, с красным опухшим носом,
а я - мальчишка - собирал грибы. Бродяга попросил показать ему дорогу к
станции, чтобы пройти покороче. Повел я его по тропинке, а в лесу у нас
была одна достопримечательность: огромный дуб, расколотый пополам
чудовищным ударом молнии. Словно великан разрубил огненным топором это
дерево от вершины до корней. Но обе половинки дуба, опаленные молнией,
продолжали жить, зеленели, и желудей под ним валялось страсть как много!
  Мы остановились там с бродягой. Тот посмотрел на дуб и стал мне,
мальчишке, рассказывать о молнии, об электричестве... Этот босой бородатый
старик был талантлив. Он обладал настоящим даром педагога и пропагандиста.
  - И вы забросили своих пушистых дружков?
  - Не сразу. Но с того дня, после встречи в лесу, я стал бредить
электричеством. Многое потом передумал я под ветвями того дуба. Часто
навещал его. Решил, что обязательно стану инженером. У дяди моего в
городе, куда меня отдали учиться, изобретал я электрические мышеловки,
выдумывал звонки собственной системы. Понятно, в квартире перегорали
предохранители. Дядя выговаривал мне, но я упорствовал в своем желании...
  Кто-то вошел в лабораторию и помешал Леониду продолжать рассказ. И хотя
потом он ни разу не возвращался к воспоминаниям своего детства, но с того
дня я стала лучше понимать Леонида. Он всегда придумывал что-нибудь.
Иногда мне казалось, что все ему дается очень легко.
  Но, разумеется, я неправа. Работа его блестящего ума никогда не
прерывалась именно потому, что он постоянно учился и трудился.
  Грохотов обладал мягким, благодушным характером, но был способен вести
ожесточенные спвры, когда затрагивались принципиальные вопросы или речь
заходила о достоверности научных фактов. Он поражал нас всех своей
феноменальной усидчивостью и добросовестностью ученого. Часто он
просиживал несколько вечеров за вычислениями, чтобы проверить какую-нибудь
одну цифру в своих выводах. И он на самом деле исколесил весь Советский
Союз, чтобы собрать исчерпывающие материалы для своей работы о физических
явлениях в атмосфере, которую он задумал, будучи еще студентом третьего
курса.
  Достойным помощником обоих друзей был наш дорогой Симон. Когда-то он был
скромным фотографом, работал в заводском парке культуры. И вот юноша,
уличный фотограф, увлекшись цветной фотографией, задумал создать
универсальный проявитель. Перечитал все книжки о проявителях, какие мог
достать, перепробовал сто рецептов. Написал большую статью об этом.
Редактор посоветовал ему учиться. Сложный путь прошел Симон, пока,
наконец, не попал в техникум. В химическом кабинете он поразил всех своими
способностями. Он окончил вуз, учился в аспирантуре, получил степень
кандидата наук. На одной из конференций Симон встретился с Грохотовым и
Леонидом. Он оказался для них драгоценнейшим помощником. У Симона был дар
экспериментатора. Он знал мельчайшие детали аппаратуры, с которой
приходилось иметь дело в институте. Без его согласия друзья не
осмеливались приступить ни к одному опыту. Они слушались его в этом
отношении беспрекословно. Раз Симон сказал "нельзя" - значит нельзя. Если
"можно" - значит можно.
  Прошел Новый год. Начинало пригревать солнце. Грохотов обмолвился, что
придется опять отправляться на работу в горы.
  Однажды поздно вечером я заканчивала затянувшуюся работу.
  Вахтер снизу принес в лабораторию телеграмму.
  - Передайте, пожалуйста, Леониду "Михайловичу, -попросил он.
  Взяв телеграмму, я пошла разыскивать Леонида. Знала, что он где-то в
институте. Лаборатории были заперты, только в коридорах горело дежурное
освещение. По одному из коридоров я прошла в пристройку института, где
находится малый зал отдыха. И здесь услышала звуки рояля. Потихоньку
приоткрыв дверь, я при свете небольшой лампы увидела, что над клавиатурой
склонился Леонид...
  Помните, друг мой, год назад в Колонном зале пианист Григорьев играл
Скрябина? И вы тогда спросили, почему у меня слезы на глазах. Тогда я не
ответила вам.
  Хотите знать, почему? Теперь скажу. Григорьев играл дисмольный этюд ь 12.
И я, слушая, вспомнила, что Леонид в тот вечер тоже играл этот чудесный
скрябинский этюд, энергичный, зовущий к жизни, утверждающий могущество
человеческого чувства.
  Леонид играл, весь отдавшись музыке. Вот отзвучал последний аккорд. Леонид
не отнимал пальцев от клавишей. Он поднял голову и посмотрел поверх рояля,
вероятно, забыв обо всем. А я замерла и боялась нарушить очарование
минуты. В игре Леонида вдруг раскрылось мне все богатство его души. Я и не
представляла себе раньше, что ученый может быть одновременно и художником,
музыкантом.
  Дверь скрипнула.
  - Кто там? - повернулся на табурете Леонид.
  - Простите, помешала вам, - пробормотала я, входя. - Вот телеграмма.
  Леонид долго читал телеграмму. Это была обширная фотограмма, насколько я
заметила, исписанная тонким женским почерком. Листок бумаги дрожал в его
бледной руке.
  - Что-нибудь неприятное? - осмелилась спросить я.
  - Нет, - прошептал Леонид. - Это с Севера. Приходится решать новую задачу.
  Крупными шагами Леонид ходил по залу и разговаривал как бы сам с собой, в
своей обычной манере. Но я чувствовала, что он говорил это для меня:
  - В далекой тундре... два года назад... найдены мощные залежи минерала...
с огромным содержанием радия...
  Он подошел и взял меня за руку. Я увидела его голубые глаза близко. И
вдруг он заговорил как-то по-особому сердечно:
  - Бывают минуты, когда хочется поделиться мыслями... Ищешь решения и не
находишь. Тогда помогает музыка. Играешь, и чувство вытесняет мысль. А
потом мысль с новой силой заполняет тебя всего. Хочется сказать вам...
  - Говорите, слушаю, - пробормотала я, осторожно освобождая свою руку и
отступая за рояль.
  Леонид облокотился на разделявший нас рояль и заговорил, как бы посвящая
меня в свои тайны:
  - Лабораторные исследования образцов показали, что если наладить заводскую
разработку на месте, то советского радия мы будем давать кило-полтора
ежегодно.
  Затаив дыхание, я слушала эту удивительную новость.
  - В тундре за Полярным кругом пока трудно. Климатические условия там
тяжелые. Ах, если бы рядом был уголь или хотя бы торф, можно было бы
развернуть широкую добычу радия. Я ездил туда. В течение полугода с
невероятными трудностями открыли мы экспериментальный завод. Уголь,
продовольствие, материалы везли через топи, горы и овраги на грузовиках,
вьюком на оленях и собаках, несли на себе. Дорог нет. Кое-что сделали, но
автодорогу летом размывает, зимой заносит снегом, мороз - сорок шесть
градусов. Я оставил там своих близких друзей. Мало о них сказать, что это
энтузиасты. Это подвижники, герои. Сейчас они мне телеграфируют: "Если
будет электроэнергия, засыплем мир радием. Давай электроэнергию". А нужно
ее миллионы киловатт-часов, чтобы пустить хотя бы четверть проектной
мощности завода,
Ну, что молчите? Что думаете? - перегнулся Леонид ко мне через рояль.
  Неожиданный прилив смелости нахлынул на меня:
  - Вам будет неинтересно, что отвечу...
  Я поправила непокорные кудряшки, выбивавшиеся изпод моей лабораторной
шапочки, и продолжала:
  - Я - глупая... фантазерка... Смейтесь надо мной, ругайте. Но если б имела
ваши знания... я бы подумала об атмосферном электричестве...
  - Ждал от вас этого ответа, - отозвался Леонид. - Вы любили своего отца и
хотите, чтоб его мысли осуществились.
  - Да. Не теряю надежды... Потому что записки, мне кажется, попали в
надежные руки.
  - Фантазируйте дальше, - серьезно вымолвил Леонид
- Я бы подумала, как наладить транспортировку шаровых на аэропланах в
тундру.
  - Почему?
  - Потому, - твердо сказала я, - что шаровые, мне думается, представляют
собой электричество... электроны.
  Леонид забарабанил пальцами по крышке рояля и очень тихо вымолвил:
  - Может быть, вы отчасти и угадали. Но нужны не догадки, а факты. Я писал
об этой возможности в одной своей статье. Вы, наверное, ее читали. Но...
ваша идея насчет воздушного транспорта... это...
  И Леонид засмеялся.


                         XXII. Светофильтры и фото

  Я никак не ожидала, что Грохотов, потом, при случайной встрече, спросит
меня:
  - Вы серьезно надеетесь, что мы будем посылать в тундру грузы шаровых на
аэроплане?
  Я сделала вид, что не понимаю. Пожав плечами, постаралась придать лицу
наивное выражение. Мне не нравилось, что Грохотов так обращается со мной.
  Впрочем, он понял и в тот день был чрезвычайно любезен. Даже предложил
билет на концерт, от которого я отказалась.
  Однажды я случайно зашла в кабинет Грохотова и увидела на столике около
окна новый макет. Это было точное изображение прошлогодней грохотовской
станции в степи. Художники очень похоже сделали не только рельеф
местности, но и рощу, и бугор, окраину поселка с садом, с моей хатой и
омшаником, где, бывало, я мечтала. Изгиб степной речки из стекла блестел
под кабинетной люстрой, как настоящая вода на солнце. За рощей, на бугре,
была воспроизведена миниатюрная модель станции с антенной и домиками на
грузовиках.
  От дверей меня в эют момент окликнул голос Грохотова:
  - Вас просит к себе Симон!
  Это был замаскированный приказ выйти из кабинета.
  Я сообразила это потом, когда оказалось, что Симон совершенно не нуждается
в разговоре со мной.
  Впрочем, в тот же день я нашла предлог снова зайти к Грохотову. Макет на
столе у окна был прикрыт большим картонным футляром.
  Позднее мне не раз приходилось видеть через приоткрытую дверь, как Леонид
подолгу стоял около этого макета, рассматривая его. Иногда подходили Симон
и Грохотов. Велись длинные разговоры. Если они замечали, что дверь
приоткрыта, ее захлопывали.
  Только раз мне удалось услышать обрывок разговора:
  - Получится заколдованный круг?
  - Проверим, но в более сложных условиях...
  В лаборатории при мне произошел странный разговор.
  - Где ты возьмешь шаровую?-бурчал Грохотов.- Я не дам тебе музейного
аппарата. Это собственность института.
  - Придется перевезти мегалотрон в поле, - невозмутимо отозвался Леонид.
  _ Удивленно смотрел Грохотов на Леонида, будто хотел спросить, зачем тот
насмехается над ним. Любой лаборантке ясно: мегалотрон громоздок, возить
его нельзя.
  Симон сохранял непроницаемое молчание, делая вид, что всецело занят
проверкой прочности припоя.
  В это время стеколевая пробирка выскользнула из рук Грохотова и покатилась
со звоном. Грохотов выругался.
  А Леонид улыбнулся:
  - Ты, Степан, стал нервничать. И пошутить нельзя. Береги драгоценную
пленницу. Как-нибудь обойдемся и без мегалотрона.
  - Опять выдумываешь, Леонид, - уже мягче произнес Грохотов.
  Стоял ранний март. Знакомые остроконечные антенны вонзились в глубокую
синь неба. Влажная земля чавкала под ногами, когда приходилось ходить по
низинам степи.
  Впрочем, это не была степь, только пологая долина, похожая на старый,
заброшенный полигон.
  Ионизаторы "Р-2" были расставлены в одну линию.
  Они как бы составляли радиус, исходящий из центра, где возвышалась
антенна. "Р-2" представляли собой метровые пирамиды из пластмассы. В
вершинах их были впаяны излучатели, работавшие от аккумуляторов. Так объяо
нил Симон.
  Около антенны помещался знакомый домик на колесах.
  В нем располагалась аппаратура, на которую Леонид, видимо, возлагал
какие-то особые надежды.
  - Попробуем направить разряд в нужном направлении, - строго сказал Леонид,
посмотрев метеорологические сводки.
  Ночью ждали грозы. Но это, кажется, не должно было мешать эксперименту.
  Мой пост был расположен на опушке леса точно в одном километре от группы
"Р-2" и в шести километрах от станции. Я должна была наблюдать за работой
ионизаторов и заснять на ленте световые эффекты, если они будут ночью в
моем секторе.
  Ночь выдалась холодная. Гроза прошла стороной. Закутавшись в теплую кофту,
я с нетерпениeм всматривалась в светящийся циферблат ручных часов, ожидая
назначенной минуты. Ровно в 0.15 Леонид должен был приступить к опыту
передачи искусственной молнии в заранее заданном направлении - вдоль
ионизаторов "Р-2".
  Время наступило. Но не произошло ничего особенного. По-прежнему высоко в
небе мигали тусклые звезды. А вокруг расстилалась серая туманная мгла.
  Начало опыта могло задержаться. На этот случай было предусмотрено запасное
время - ровно 0.30.
  Я напряженно вглядываюсь в серую мглу. Но в моем секторе все было
спокойно. Вот и полчаса первого.
  Вдруг из темноты ко мне донесся слабый крик. Я вздрогнула. Неожиданно
застрекотал мой фотоаппарат. Вероятно, я нечаянно задела спусковой рычаг.
  А вокруг лежала прежняя мгла. Она показалась мне еще более густой и
жуткой. Я выключила фотоаппарат.
  Вскоре на востоке стало светлеть. Я сильно продрогла, мысли были только о
теплой постели, о стакане горячего сладкого кофе с ванильными сухарями.
  Подъехал наш институтский маленький грузовик. Мы с Олей принялись
складывать ионизаторы, чтобы отправить их обратно на станцию. Таково было
распоряжение Леонида в записке, которую вручил мне шофер.
  В тот же день в институте Леонид расспрашивал меня, как прошло ночное
дежурство. Я узнала, что станция свертывается. Значит, из опыта ничего не
вышло? Заикнулась об этом. Леонид утвердительно кивнул головой.
  - Думаете, в науке все должно идти гладко, без сучка, без задоринки, как
по-писаному?
  Я смолчала. Леонид по телефону вызвал Симона. Тот явился со
свежепроявленной пленкой.
  - Что вы хотели заснять? - строго спросил меня Леонид. - Почему пустили
аппарат в ход?
  - Я уже докладывала, что это произошло нечаянно, ответила я. - Мне
послышался крик. Я вздрогнула. Рука моя лежала на рычажке...
  - Странно, - мягко сказал Леонид. - А теперь посмотрим, что получилось.
Покажите, Симон.
  На развернутых фотокадрах, которые проявил Симон, можно было заметить, что
какая-то точка двигалась справа налево параллельно линии ионизаторов, но
по направлению к станции.
  - Значит, движение этой точки противоположно направлению, по которому
должна была двигаться наша молния, - строго произнес Леонид, глядя в упор
на меня. Что это такое, по-вашему? - спросил он.
  - Не знаю, - ответила я, недовольная подобным экзаменом, а еще более
настороженным тоном Леонида.
  - Тогда думайте! Если даже придет в голову что-нибудь необыкновенное,
скажите мне.
  Я сочла это за окончание разговора и приподнялась со стула.
  - Нет, пожалуйста, не уходите,-попросил Леонид.- Вы должны остаться. Хочу
дать вам пищу для размышлений.
  И Леонид обратился к Симону:
  - Ну как, Симон, вы сможете выполнить работу, о которой я вам говорил?
  - Разумеется. Я уже получил светофильтры.
  - Ах, уже получили? Тогда, значит, можно сделать и...
  Леонид взял трубку телефона, и я услыхала его разговор с Грохотовым:
  - Степан, ты? Будь добр, пришли мне сейчас с Олей тетрадки, о которых я
говорил вчера... Зачем? А меня интересуют некоторые цифры. Не могу их
вспомнить...
  Через несколько минут Леонид медленно перелистывал тетради моего отца. Вот
он показал страницу, где больше половины строк было зачеркнуто.
  - Вся надежда на вас, - обратился Леонид к Симону. - Здесь ничего нельзя
разобрать. Требуется ваше искусство...
  Симон взял тетрадь. Долго рассматривал строки. Смотрел страницу на свет.
Потом вооружился лупой.
  -- Замазано очень основательно, - усмехнулся Симон. - Кто-то постарался,
только не сумел. Замазано разными чернилами. Если подберу светофильтр,
может быть, и удастся.


                                   * * *

  Через несколько дней мы снова встретились втроем. Симон положил на стол
несколько больших фотографий.
  - По вашему предложению, Леонид Михайлович, я применил фотографическую
экспертизу. Это наилучший способ исследовать документы. Посмотрите. Вот
здесь текст дневника был залит чернилами, В подлиннике разобрать ничего
нельзя, сплошное черное пятно.-Я примeнил цветоделительное
фотографирование, светофильтры в зависимости от цвета чернил... Леонид
взял в руки фото.
  - Спасибо, дорогой Симон. Вы - гений фотография.
  Не будем пока искать, кто зачеркнул строки в записях Ильи Акимовича.
Главное вами сделано, Симон, - восстановлен текст.
  - Что же там написано? - воскликнула я.
  Леонид всматривался в фото и говорил:
  - Ваш отец, Таня, приводил расчеты для использования атмосферного
электричества и пишет о своей машине. Его машина должна была состоять из
остроконечных гребенок, между которыми вращается тонкозубчатый вал. Он
учитывал разницу потенциала в высоких слоях атмосферы и на поверхности
Земли. Эта разница достигает почти полутора тысяч вольт. Вот Илья Акимович
и ожидал, что вал придет во вращательное движение. Свой уловитель
атмосферного электричества он сделал из легкой металлической кисти и
поднимал его на змее в воздух. От кисти шел тонкий изолированный провод,
вплетенный в бечевку для запускания змея. На земле конец провода
прикрепляется к вводной клемме модели. По расчетам Ильи Акимовича, ток,
раньше чем уйти по специальному заземлителю, должен был пробежать по
зубцам гребенки. А они рассчитаны были у него так, что соответствующие
зубцы на валу никогда не могли поставить его на "мертвую точку".
  Мы просмотрели целую серию фотографий, в которых искусный Симон
восстановил текст рукописи моего отца.
  - Самое интересное, друзья мои, - сказал Леонид, - это одна фраза в
записках Ильи Акимовича. Он пишет, как настоящий провидец: "Шаровая молния
- не молния, а совсем другое".
  - Но что же? - задала вопрос я.
  - Чтобы узнать, мы должны работать. Я еще не нашел ответа на мкогие
интересующие меня вопросы, - задумчиво сказал Леонид. - Какие опыты
производил Илья Акимович в лесу? Может быть, он работал там со своей
собственной "громовою машиной"? Был убит молнией, как самоотверженный
служитель науки?
  При этих словах у меня навернулись слезы на глазах.
  Я представила себе отца, когда он спускался по ступенькам крыльца, быстро
вскакивал на лошадь и приветливо мaхал рукой. Вспомнилось, как охотники
привезли его из лесу мертвым.
  - Еще у меня вопрос, на который ищу ответ, - очень тихо говорил Леонид. -
Зачем Илья Акимович зачеркнул в своих записях самые важные строки?


                                   * * *

  Через несколько дней вышло распоряжение, чтобы наша лаборатория в полном
составе выехала в Саялы.

                              XXIII. Догадка

  Апрельское чистое небо расстилалось над знакомым мне саяльским лугом,
сплошь покрытым большими, необычайно красивыми цветами. Лилии, орхидеи,
колокольчики, горные фиалки огромной величины наполняли воздух тонким
ароматом.
  Был день отдыха, и Леонид придумал прогулку. Наверху, на станции, дежурил
старый Лука, смотревший обычно за лошадьми. Мы оставили его, когда он
возился со своей лошадью, смазывая ей копыта. Впятером мы спустились ниже
на луг. Две огромные кавказские овчарки с забавными кличками Анод и Катод
сопровождали нас.
  Еще в прошлом году Симон достал их щенками. Они перезимовали здесь со
стариком Лукой и теперь превратились в огромных лехматых псов. Каждый из
них был способен разорвать волка. Они не любили лаять, а если видели
чужого, предпочитали рычать и устрашающе скалить зубы. Это действовало,
как гипноз, и чужак беспомощно застывал на месте. Псы были хорошо
выдрессированы и нападали только по приказанию.
  Наша компания выбрала место для привала около большого красного камня. Мы
сидели и молчали. Вокруг было так хорошо, что не хотелось ни о чем
говорить.
  Я полузакрыла глаза. Вспомнила родной домик в алтайской тайге...
  - Ты плачешь?- услыхала я голос Оли рядом.
  Слабо улыбнувшись, я вытерла невольную слезу.
  - Так, Ольгушка, что-то взгрустнулось.
  - А ты посмотри, как красиво... На горах лиловые тени. Кушай шоколадку...
- ласково говорила Оля. - Степан Кузьмич, где вы?
  Грохотов сидел под тенью камня около корзинки с продовольствием. Мы только
что позавтракали на свежем воздухе. И теперь Грохотов собирался оделять
нас десертом.
  Я задумчиво жевала шоколад и смотрела на Леонида.
  Он растянулся на траве и мечтательно глядел в небо. Случайно поймал мой
взгляд.
  - Понимаю древнего Антея,- сказал он. - Вероятно, Антей тоже лежал среди
подобной роскоши и молил:
  "Земля! Дай силы мне!" Честное слово, он прав. Лежу и чувствую, как в меня
вливаются новые силы.
  - Или ревматизм... - пробурчал Грохотов.
  - У тебя окончательно испортился характер, Степан,пошутил Леонид. - Надо
блаженствовать, а ты про ревматизм. Лучше дай сюда мою порцию сладкого.
  - Кушай на здоровье, - вяло сказал Степан Кузьмич и бросил Леониду
конфету, которую тот ловко поймал на лету. Сам Грохотов рассеянно грыз
сорванную травинку.
  Оля в венке из лилий сидела на высоком камне. Держала перед собой пышный
букет орхидей. Симон восторженно смотрел на нее.
  - Повелительница гор! - говорил он, сверкая глазами.
  - Ага! - засмеялась Оля, передразнивая. - Вы, Симон, забыли фотоаппарат...
Это вам не простится во веки веков. Здесь надо сняться на память...
  - Вы уже сняты, повелительница, - ответил Симон.Завтра увидите серию
снимков, где вся наша прогулка сплошная фотовыставка.
  - Не сочиняйте.
  - Зачем сочинять? - упрямо покачал головой Симон. - А это видали?
  За бортом его куртки оказался крохотный аппаратОбъектив удачно имитировал
пуговицу.
  - Хочешь снимать, раз - и готово. Увеличить -пустяки.
  Мы посмотрели аппарат. Он удачно пришелся к моему жакету. Я попробовала
снять Олю. Симон перезарядил кассету на двадцать четыре снимка. Аппаратик
остался на мне.
  Леонид быстро вскочил.
  - Хватит валяться. Пойдемте бродить! Давно собираюсь к западному перевалу.
  Мне показалось, что Леонид слегка кивнул на Симона. Тот продолжал
влюбленными глазами смотреть на Олю.
  Я поняла и пошла среди густых трав. Леонид скоро нагнал меня.
  - Они предпочитают сидеть на месте..
  Я обернулась:
  - А Степан Кузьмич?
  - Он сегодня не в духе. Говорит, что устал, и отправляется домой спать...
  И действительно, я увидала Грохотрва, как он с корзинкой медленно
поднимался к станции.
  Леонид шел позади меня, потом обогнал.
  - Надо выбирать расстояния покороче... Здесь есть тропка... Вот и перевал,
- сказал Леонид. - Роскошный вид, не правда ли?
  Горы будто раздвинулись. Прямо на западе, далекодалеко расстилалась
бирюзовая гладь, сливавшаяся со светло-синим небом.
  - Что там? - воскликнула я, показывая в бирюзовую даль.
  - Это море.
  - Никогда не видела моря, - ответила я. - Оно прекрасно. Но горы лучше.
  Я обернулась. Все пятигорье, со станцией на средней, самой низкой горе,
показалось мне, не знаю почему, поразительно родным и близким.
  Леонид кивнул на далекие вершины:
  - Чап-Тау... Там помещается самый лучший в мире регистратор разрядов. Его
показания автоматически передаются по радио на метеорологические станции в
Тбилиси и Баку. Самая высокая точка на земном шаре, где имеется такой
отметчик... А вот на том пике, чуть правее, и подальше... Киндар-гора...
Ном-гора... Ор-Баш... Выше четырех тысяч метров над уровнем моря
поставлены регистрирующие приборы... Сигналы с них может принимать Москва.
  - Как высоко! Вокруг ледники... Вы поднимались? спросила я.
  - Только на Ор-Баш. Приборы ставили мои друзья альпинисты.
  - У вас много друзей.
  Леонид посмотрел на меня очень внимательно.
  - Не хотелось, чтобы вы видели во мне одиночку... Я простой советский
человек... Люблю науку, кое-что сделал, и мне предоставлены все
возможности. Работаю здесь только с Грохотовым и тремя помощниками - вами,
Олей и Симоном - потому лишь, что в данный момент так надо. Мы получили
уже много важных данных. А разве мы вдвоем с Грохотовым сможем обрабогать
колоссальный материал экспериментов и наблюдений? На основе наших
материалов сейчас идет работа в нескольких институтах. Я не считал
института в Москве... да еще на Крайнем Севере.
  - Люблю, когда вы говорите так, - пробормотала я, сама удивляясь своей
смелости.
  Леонид рассказывал удивительные новости. Спектр шаровой, полученной у нас
в лаборатории, оказался сходным со спектром одной из редких шаровидных
космических туманностей. Здесь, на станции в горах, Леонид проектировал
повторить опыты моего отца и попытаться получить шаровую прямо из земной
атмосферы.
  - Не уверен в успехе, - говорил Леонид, - но мне кажется, что я правильно
понял содержание записок вашего отца и восстановил, - конечно, в
измененном и улучшенном виде, - его примитивную аппаратуру.
  - Что вас затрудняет? - спросила я.
  - Нужно подобрать численное соотношение зубцов двух гребенок для
концентрации энергии из атмосферы. Нужна какая-то пропорция. Отец ваш
касается этого вопроса, но две строки в его записях так старательно
зачеркнуты, что бумага прорвана, и восстановить цифры нет возможности.
Если удастся последний эксперимент, то это будет большой успех.
  - А вдруг не удастся так же, как не удался опыт с ионизаторами? - спросила
я.
  - Опыт с ионизаторами и не мог увенчаться успехом. Простите, я заставил
вас тогда проскучать ночью. Вы на меня в претензии.
  - Оля тоже ужасно продрогла на своем посту, - сообщила я. - Очень жаль,
что опыт не удался...
  Леонид улыбнулся.
  - Напротив, опыт прекрасно удался, но только в особом отношении. Успеху
способствовали вы.
  - Я?
  - Да. Вы засняли, хотя и случайно, очень интересную светящуюся двигающуюся
точку.
  - Она имеет отношение к шаровым?
  - Пожалуй... Представьте, что кто-то, очень интересовавшийся нашими
опытами, бродил по полю с карманным фонариком. Мы это предвидели,
настоящего опыта и не думали производить. Но наши подозрения лишний раз
пвдтвердились. И этот "опыт" мне удался. Вообще мы должны оберегать наши
работы от чересчур любопытных посторонних взглядов.
  Солнце коснулось вершины Чап-Тау. Длинная причудливая тень легла на луга.
  Я любовалась, как темнели краски в долине.
  - Не заблудимся мы в темноте? - спросила я с долей естественного
беспокойства. Но, признаться, мне очень хотелось, чтобы солнце не спешило
к закату.
  - Пожалуй, пора... - отозвался Леонид. - Да вам, кажется, и неинтересно,
что я рассказывал...
  - Кое о чем и сама давно догадываюсь, - тихо отозвалась я.
  Леонид молча ждал продолжения. Я чувствовала это по выражению его глаз. Он
никогда раньше не смотрел так.
  Неожиданный порыв смелости нахлынул на меня.
  - Вы все считаете меня глупенькой девчонкой. Вижу, догадываюсь, и мне
страшно, что все вы так покровительственно относитесь ко мне... Молчите!
Дайте мне высказаться... Шаровая-скопление энергии. Вы хотите разгадать
тайну моего отца. Узнать, в чем его изобретение, каково устройство его
модели. Может быть, вы уже узнали. Не сомневаюсь, что если узнали, то
улучшили... Ведь техника идет вперед...
  Мне хотелось сейчас наговорить этому человеку как можно больше дерзостей.
Я небрежно бросила ему его же фразу:
  - Но вам кажется неинтересным то, что я рассказываю?
  Леонид в волнении закусил нижнюю губу и процедил сквозь зубы:
  - Договаривайте.
  - Договорю... Хотите передавать шаровые в тундру. Это будет передача
энергии без проводов...
  - Совершенно верно, - очень серьезно произнес Леонид после большой паузы.
- Я не ошибся в выборе, когда сделал вас своей помощницей... А пока дайте
руку, догадливая девушка... Идемте. Не оступитесь...


                             ХХIV. Накануне решения

  Наша станция бездействовала. Привезли новую аппаратуру. Вокруг площадки
поставили зоны заграждений. Лишь только кто-либо посторонний вступал на
территорию нашей горы, автоматически включались прожекторы и сигнал
тревоги. Заградители были расположены так, что всякий приближавшийся к
станции неизбежно пересекал луч телемеханического оборудования и включал
реле тревоги. Видимо, на станции готовились важные опыты.
  Когда оборудование было закончено, Леонид позвал меня в лабораторию:
  - Посмотрите новый аппарат. Идея вашего отца получила современное
техническое оформление. Смотрите, вот гребенки из иридиево-платинового
сплава. Расчет зубцов мне подсказал Степан Кузьмич.
  Не буду описывать, друг мой, всех технических подробностей. Наступил день,
когда включена была новая аппаратура, и цилиндры из стеколя поймали двух
новых пленниц. Они были выловлены прямо из атмосферы. Великолепные шаровые
источали в лаборатории странное голубое сияние.
  - Симон предложил для искусственной воздушной трассы использовать
радиоволны, - сказал однажды Леонид, когда мы сидели за утренним
завтраком.
  Оля вспыхнула и взглянула на Симона с величайшей гордостью. Грохотов,
медленно допивавший свой кофе, одобрительно буркнул:
  - Любопытно. Пусть рассказывает... Хотя обстановка и неподходяща для
научного доклада.
  - Не стесняйтесь, Симон, - невозмутимо произнес Леонид. - Обстановка,
по-моему, наоборот, самая подходящая. Довольно с нас кабинетных заседаний.
Но если ты, пунктуальнейший Степан, хочешь, я могу сказать вступительное
слово. А пока, девушки, налейте мне еще стаканчик.
  Медленно размешивая сахар ложечкой, Леонид сказал:
  - Теперь для нас нет сомнения, что шаровая - сгусток, скажем пока,
энергии. На страницах журналов будут спорить. Пусть спорят. Но в
институтском музее имеется препарат шаровой. Лунин подтвердил, что спектр
шаровой близок к спектру космической туманности, в которой, по его мнению,
нет строгой дифференциации на отдельные элементы, известные по таблице
Менделеева... Но дело оказалось несколько сложнее, - продолжил Леонид
после небольшой паузы.
  Я заметила, что он етал говорить медленней, как будго подбирал слова для
формулировок.
  - Здесь у нас имеются две шаровых. Вы знаете, как ояи получены нами. В
высокогорных районах, где воздух постояняо насыщен алектржчеством, ваша
система воздушных антенн, включеяяьга в приемники, обладает способностью
собирать Электроэнергию. Она как бы сгущается я не настаиваю сейчас на
точной формулировке - и стекает co стеколевыx хранилища. По-видимому,
стеколь создает наиболее благоприятные услoвия для такого сгущения. Как бы
то ни было, мы уже сейчас имеем в нашем распоряжении два сгустка огромной
мощности... И мечтаем передавать эту энергию. Возить на аэропланах
стеколевые банки с энергией сложно...
  - Ближе к делу, Леонид, - перебил Грохотов. - Говоря прямо. Нужно
пересылать сгустки энергии непосредственно из места их образования к месту
потребления? Так?
  - Да, перед нами стоит такая задача, - сдвинул брови Леонид.
  - И ты согласен, - продолжал Грохотов, - что нужна искусственная трасса.
Ну что ж, можно ионизировать воздух, используя препарат радия...
  - Я думал oб этом, - произнес Леонид. - Но разве возможно, например, на
протяжении трех тысяч километров, отделяющих нашу высокогорную станцию от
радиозавода в тундре, уставить поверхность зeмли радиевыми иониагаторамн,
хотя бы они были в сотни раз мощнее старых "Р-2"? Понадобится громадное
количество радия. А как мы будем фильтровать и дозировать нужные лучи
радия? Гамма-лучи устремятся вверх к слою Хевисайда в пропадут там. Альфа-
и бета-лучи беспорядочно рассеются в атмосфере на высоте не больше одного
километра. Не сердись, Степан, но боюсь, что получится довольно смешная
картина. Наши шаровые начнут прыгать по земле от одного ионизатора до
другого, и трудно будет следить, чтобы трасса всегда была в полном порядке.
  - А что предлагает Симон?
  - Вам слово, - предложил Леонид Симону.
  - С моей стороны, разумеется, большая дерзость вносить принципиально новое
предложение, - начал Симон и обвел нас всех своими черными выразительными
главами, - Но меня увлекает возможность передавать электрoмагнитную
энергию по воздуху за сотые доля секунды. Я уже говорил Леониду
Михайловичу, что пора нам от передачи ничтожно малых мощностей без
проводов, как это делается в радиотехнике, перейти на беспроводяякоаую
передачу больших доз энергии. Я попробовал подсчитать...
  - Любопытно, - прервал его Грохотов. - Я мог бы помочь вам в вычислениях...
  - Ориентировочные расчеты я уже сделал, - деликатно ответил Симон. -
Коэффициент полезного действия будет минимум девяносто восемь процентов.
  Грохотов в нескрываемом волнении оттолкнул от себя стакан и уставился на
Симона.
  - Более чем любопытно... Что же вы предлагаете?
  Мне показался несколько туманным ответ Симона.
  - Мы могли бы попробовать работать, используя некоторые достижения
радиотехники.
  Вынув портсигар, Грохотов начал медленно выбирать папиросу. Видимо, он
обдумывал ответ Симона.
  - Какое же именно достижение вы разумеете? - нaконец спросил Грохотов,
пряча портсигар в карман.
  Снмон любезно протянул Грохотову зажигалку.
  - Имеется несколько возможностей.
  И начал сыпать терминами, непонятными для меня.
  Грохотов обрушился на Симона, обвиняя его в том, что сч не продумал до
конца своего предложения технически и даже не остановился на определенном
варианте.
  Начинался спор.
  - Мне нравится задача освободить поверхность земли от опутавших ее
электропроводов, от технической сверхсложности, - сказал, между прочим,
Симон. - Представьте, Степан Кузьмич, хотя бы на минуту возможности
будущего... Попробуйте хоть минуту помечтать... Когда думаю о будущем, мне
хочется стать поэтом. Мы распахиваем с вами окно в будущее и видим, что
электромагнитная энергия передается свободно, без проводов, что человек
полностью овладевает колоссальной силой электричества... Земля становится
цветущим садом... Как это красиво и увлекательно!
  Никогда раньше не думала я, что наш немногословный Симон умеет так
говорить. Как проникновенный художник, рисовал он перед нами грядущую
красоту обновленной земли...
  Ах, как спорил Грохотов с Симоном! Но когда Леонид подвел итог спору,
Степан Кузьмин был вынужден согласиться с доводами своих друзей.
  Он медленно поднялся со стула и покачал головой.
  - Попробуем действовать. Но если ничего не выйдет, пеняйте на себя...
  Леонид ответил ему;
- Без риска и без творческой фантазии нельзя браться ни за какое дело.
Чудак ты, Степан! Как ты мог забыть наши первые с тобой опыты? Ведь тогда
мы тоже о многом только мечтали.
  Начались дни и ночи напряженной работы.
  Из Саян прибыли ящики с радиоаппаратурой. К моему изумлению, Леонид и
Симон не спешили распаковывать их. Грохотов, ожесточенно дымя папиросами,
сидел за вычислениями. К Симону нельзя было приступиться. Он опять
превратился в прежнего немногословного человека со своими "ага" и "ого".
  Леонид в редкие свободные минуты уходил на южный склон нашей площадки и
рассматривал оттуда в бинокль окрестные горы.
  Особенно часто смотрел он туда, где начинался величественный ледник
Чап-Тау.

                             ХХV. При вспышке фонаря

  Кто-то прошел под моим окном. Утомленная событиями последних дней, я спала
тревожным сном.
  Я проснулась. Стрелка на светящихся часах показывала полночь. Мне
послышалось, что голос Грохотова зовет меня. Я встала и тут только
заметила, что спала, не раздеваясь.
  Опять кто-то прошел под окном моей комнаты-купе.
  Я знала шаги обитателей станции. Эти были мне незнакомы. По территории
станции ночью мог ходить только Лука. Остальные спали. Но Лука уехал вниз
еще засветло.
  Я вспомнила, что собаки увязались за ним. Они иногда провожали его до
леса, хотя Лука старался отучить их от этой привычки и даже драл их
плеткой. Но это были упрямые псы.
  Очень тихо я открыла дверь, чтобы не разбудить Олю. Вторая наружная дверь
оказалась незапертой. Я приоткрыла ее. На меня пахнуло густой сыростью
ночного тумана. Где-то смутно мелькнул огонек. Я подумала, чтo Грохотов с
Леонидом засиделись в лаборатории. Они иногда сами передавали радиограммы
в Москву в институт.
  Меня словно кто-то подтолкнул, и я ступила на землю. Сразу же меня
поглотил непроницаемый туман. Тьма вокруг была такая, что не описать.
  На случай тумана, чтобы не заблудиться, у нас от дома к дому были
протянуты веревки с условными узелками. Держась за них, можно было ходить
по территории.
  Я ухватилась за веревку и пошла. Два узла означали, что веревка приведет
меня к лабораторному дому. Расстояние - тридцать шагов. На тридцать первoм
- приступок и дверь. Шагов я не считала. Шла ощупью, но смело, как ходят в
темноте по знакомому коридору.
  Двери не было.
  Остановилась. Не выпуская веревки, сделала еще шаг.
  Под ладонью снова два узла. Следовательно, иду правильно. Двигаюсь дальше,
а веревка все тянется и тянется, и, кажется, ей нет конца. Под ногами
зашуршали камни. Догадалась, что веревка привела меня на южный скат горы.
Остановилась. Тут был обрыв, и скатиться с него - значило разбиться
насмерть.
  Надо возвращаться обратно к себе. Некогда раздумывать, почему и что такое
произошло с веревкой. Только бы вернуться!
  Но при повороте я сделала непростительную глупость: выпустила из рук
веревку. Оставалось только кричать. Но все равно до утра никто из наших не
доберется сюда в этом проклятом тумане.
  Значит, выбора нет, надо опуститься на землю и ждать рассвета.
  Зубы мои стали стучать от волнения и от холода. Туман пронизывал до
костей. Одна защита - хорошая бурка. Но о ней оставалось только мечтать. Я
похвалила себя, что догадалась накинуть жакетку. Надела ее в рукава, стала
застегивать на пуговицы, и что-то попалось мне под руки. Это был крохотный
фотоаппарат, который я не вернула Симону на прогулке.
  Было ужасно холодно. Челюсти сводило судорогой.
  Невдалеке послышался голос, как будто знакомый, и я услышала звуки шагов.
  - Кто это? - спросила я, повернув голову по направлению голоса.
  Трудно описать подробности того, что произошло дальше. Чья-то рука
дотронулась до моей головы, нащупала мое лицо, потом взяла за руку. Молча
прошла я несколько шагов с моим невидимым спутником.
  - Садитесь, - прошептал он, и теплый бок лошади толкнул меня в плечо.
  Я вскарабкалась, а в следующий миг мой спутник очутился позади меня.
Лошадь помчалась.
  - Симон, что вы делаете? - крикнула я. - Вы с ума сошли, Симон!..
  В это мгновенье наверху, в тумане, вспыхнули три большие луны. Они
двигались в разные стороны. Шарили своими лучами, но были бессильны
пронзить туман. И я только потом догадалась, что это зажглись прожектора
нашей защитной зоны.
  - Симон!..
  Мягкая рука плотно прикрыла мне рот. Луны погасли.
  Под копытами лошади заплескалась вода.
  - Нe бойтесь, - услышала я за ухом незнакомый шепелявый голос. - С вами
ничего не случится. Вот мы и приехали. Слезайте...
  - Помогите мне слезть, - ответила я с суховатой грубостью. - Будьте
учтивы, если даже вы - разбойник.
  Опираясь на невидимую руку, я соскользнула на землю. Ощутила под ногами
каменистую почву. Похититель, я слышала, прыгнул рядом со мною.
  - Вы стоите на краю пропасти. Осторожнее. Один неверный шаг и... Вы
понимаете? - услыхала я снова и теперь по голосу вполне yбедилась, что
этот человек - не Симон.
  Но кто?
  - Не собираюсь делать неверного шага, - медленно и сравнительно спокойно
произнесла я. - Говорите, что вам надо от меня? Говорите же!
  Как бы в нетерпеливом волнении я сделала резкое движение ногами. Из-под
моих башмаков в разные стороны разлетелись к-амешки. Прислушалась - ни
один из них не зашуршал так, как шуршит, скатываясь в овраг или в
пропасть. На сердце стало легче. Я стояла вовсе не на краю пропасти. А
запугать меня не удастся.
  - Скажите, каким способом предполагают ионизировать воздух для
искусственной трассы? - услышала я вопрос.
  - Не понимаю, о чем вы меня спрашиваете, - обидчиво возразила я.
  - Нет, вы отлично понимаете.
  Я перебила неизвестного:
  - Ничего не знаю.
  Тут я сочла нужным заплакать. Слезы мне прекрасно удавались, и я очень
естественно всхлипнулa.
  - Не хнычьте, отвечайте, - послышался из темноты голос. - Я не хочу знать
технических подробностей. Mнe достаточно даже слабого намека.
  Я продолжала делать вид, что не могу прийти в себя и всхлипнула еще раз.
  - Вы будете говорить?
  В ответ я переменила тон:
  - Что вы ко мне пристали? Это смешно. Каждый мелкий воришка, украв, спешит
сначала удостовериться, то ли самое он украл, что хотел... А вы...
  Свет от сильного фонаря ударил мне в лицо.
  - Черт! - выругался голос. Мне послышалась в нем нотка удивления. - Вы и
тут очутились?
  - Ведите себя вежливее, - прервала я незнакомца.
  - Извините, - пробормотал торопливо голос. - Но время дорого. В моем
распоряжении две минуты...
  "И в моем!" - остро подумала я.
  Снова на мгновенье вспыхнул фонарь. Я увидела опушку леса, неоседланную
лошадь и приземистую фигуру человека в низкой круглой шапке.
  Свет погас. Фонарь полетел вверх, вышибленный мною из рук человека.
  Я очень точно рассчитала все движения. Вскочила на лошадь, держась за ее
гриву. Не было стремян, и пришпоривать лошадь было нечем. Но я знала от
отца способ заставить даже уставшую лошадь мчаться вскачь.
  Нащупав уздечку, я резко дернула ее, и лошадь рванула вперед, как
угорелая. Пригнулась w лошадиной шее. Над моим левым ухом пронеслась
тонкая огненная струйка, опалив волосы. Ветви деревьев исступленно
хлестали меня по лицу.
  О, это была прекрасная бешеная скачка! Я снова почувствовала себя озорной
девчонкой. Казалось, лошадь мчит меня в бездну. Это было жутко и хорошо...
  Я понимаю лошадей. Дала своему скакуну свободу.
  Лошадь перешла на мелкую рысь. Но вот она оступилась, и я полетела через
ее голову на землю.
  "Только бы не камни!" - подумала я, падая. И тотчас же очутилась на траве.
Больно ушиблась. Слышала, как испуганная лошадь быстрым аллюром,
галопируя, убежала от меня. Я осталась лежать в мокрой траве. Встать и
идти было бы с моей стороны неосторожностью. Потом услышала, как очень
далеко лошадь заржала тонким гетерпеливым ржанием...
  Наступало утро. Туман исчезал. Где-то лаяли чужие собаки. А я надеялась на
своих, что они найдут меня. Все равно мне было трудно идти. Туман промочил
платье до нитки, И оно плотно облепило меня.
  Утомленная, закрыла глаза. Разбудил меня влажный поцелуй в щеку. Это милый
Анод нашел меня и, нежно повизгивая, лизал мое лицо.


                           XXVI. Скучно быть улиткой!

  Не знаю, какое поручение дал Леонид Грохотову и о чем просил его. Но
вскоре после завтрака Грохотов в сопровождении Луки отправился на лошадях
в Саялы.
  Леонид вызвал меня к себе.
  На столе перед ним лежали большой фотоснимок и маленькая овальная
коробочка, похожая по форме на разрисованную пудреницу или табакерку,
какие делают под Москвой, в Федоскинской артели.
  Леонид протянул мне фотографию. Я слышала, как он пробормотал:
  - Лучше и нельзя... Портрет хорош.
  Такое начало разговора мне не понравилось. У Леонида взгляд был жестокий,
острый и чужой. Но я успокоила себя тем, что Леонид сейчас раздумывает над
новыми затруднениями, которые возникли в связи с ночным происшествием.
  С фотографии на меня смотрело лицо человека, который тогда (помните?)
обмахивался парусиновой кепкой, потом обрывал лепестки роз на пароме и
ехал со мной через Зеленое озеро.
  - Видели вы когда-нибудь этого человека раньше? До того, как он похитил
вас? - спросил Леонид.
  Мне показалось, что лучше не быть уверенной настолько, чтобы сказать
твердое "да". Подумала и решила - пусть сначала Леонид узнает меня. Успею
еще заняться узнаваниями малознакомых мне людей.
  - Нет. - ответила я, глядя прямо в лицо Леониду.
  Тот кивнул головой.
  - Вполне вероятно.
  Леонид отобрал у меня фото и показал пальцем на овальную коробочку.
  - А это видали когда-нибудь?
  - Нет.
  - До настоящего момента не видали?
  - Да, не видала до настоящего момента.
  - Тогда возьмите в руки и внимательно рассмотрите.
  Я взяла коробочку. Она раздвигалась, как пенал. Две крошечные кнопки на
поверхности делали ее похожей на карманный фонарь.
  - Обратите внимание на отверстие сбоку, - сухо выговорил Леонид. - С виду
очень невинная, хотя и странная вещица. Ее вчера принес мне Анод.
  - Что это? - спросила я.
  Леонид насупился. Никогда раньше не замечала я, чтобы он мог смотреть
таким, почти злым, взглядом. И голос его показался неприятным и чужим.
  Нет, это не он! Это не прежний мой знакомый незнакомец!
  Леонид ответил на мой вопрос очень официально, как обвинитель или
следователь:
  - Из этой маленькой вещицы в вас стреляли...
  - Кто стрелял? - прошептала я, вздрогнув, будто от неожиданности.
  - Тот, кто напал на вас вчера ночью. Тот, чью фотографию вы сейчас видели.
  - Как стрелял? - невольно еще раз спросила я, хотя и знала, что огненная
струйка, просвистевшая ночью мимо моего уха, вряд ли была игрушечным
фейерверком.
  - Очень просто, - произнес Леонид уже спокойнее.Аппарат примитивен, но не
безопасен. Электронный разрядник, - так можно бы, пожалуй, назвать эту
вещь.
  Леонид не вдавался в подробности, а я считала излишним добавлять что-либо
к тому, что уже было мною рассказано о похищении. Леонид не спросил даже,
как это я ухитрилась сделать фотоснимок нападавшего. Повидимому, Леонид
считал это вполне естественным даже в том положении, в каком я тогда
очутилась. Втайне я гордилась, что сумела использовать маленький
фотоаппарат Симона.
  Но Симон, не говоря ни слова, отобрал его у меня, лишь только я вернулась
из невольного ночного путешествия.
  В ту минуту я внезапно осознала, что события, происшедшие со мною и
описанные выше, тесно связаны между собою. А человек, которого я впервые
увидела в Светлом, владеющий, как я теперь узнала, оружием нового типа,
играл во всей этой истории не последнюю роль.
  Незаряженный или, вернее, разряженный странный пистолет я держала сейчас в
руках. Вероятно, из этого самого электронного пистолета человек убил там,
на скамье, моего знакомого незнакомца. Может быть, незнакомец и Леонид -
близнецы? Здесь начиналась тайна, в которую ввязываться было для меня, как
мне тогда показалось, излишним.
  Человек в кепке пытался застрелить меня!
  Вдруг я вспомнила смерть Альфы.
  Ведь у меня тогда создалось впечатление, что Альфа убита. А она умерла
только на некоторое время и затем воскресла. Значит, и я могла очутиться в
положении временно умершей.
  - Вы не слушаете? - прервал мои размышления голос Леонида. - Очень жаль. Я
надеялся, что это должно было бы заинтересовать вас...
  - Простите, - пробормотала я. - События вчерашней ночи взволновали меня...
  - Отлично понимаю, - тихо, как бы стараясь излишне не беспокоить меня и
смягчаясь, произнес Леонид. Мы с Симоном подняли вас внизу и принесли сюда
в очень плохом состоянии. Как вы чувствуете себя сейчас?
  Мне хотелось скривить губы в озорной усмешке.
  - Прекрасно, - пробормотала я. - Совершенно замечательно. Безумно
заинтересована нашим разговором, Леонид не обратил внимания на иронический
тон моих слов. А я скрыла улыбку и, придавая голосу серьезность, добавила:
  - Но в таком важном деле, по-моему, не следует уделять особого внимания
деталям личного порядка. Если все существенное для вас ясно...
  - Что вы предлагаете? - договорил за меня Леонид.
  - Задержать человека, - самыми естественным тоном ответила я. - Потом
поговорить с ним начистоту.
  Леонид постучал карандашом по столу.
  - Это было бы слишком просто и не очень дальновидно. Представьте себе, что
этот субъект, - Леонид при этом показал на фото, - может быть, только и
мечтает, как бы встретиться со мной и поговорить начистоту. А разговор
этот пока преждевременный.
  Он задумался, не обращая больше на меня никакого внимания. С моей стороны
было бы бестактностью прерывать его и высказывать свое мнение. Я не смела
сказать ему, что мне хочется знать все о взаимоотношениях этих людей.
Становилось очевидным, что я уже не должна произносить более ни одного
слова о человеке в парусиновой кепке и о тех обстоятельствах, при которых
увидала его впервые. Это надо было со всей искренностью рассказать раньше.
Момент упущен, и я кляла себя за наивную скрытность. Теперь, казалось мне,
надо было продолжать молчать. Молчать еще упорнее и настойчивее.
  Леонид посмотрел на меня.
  - Скрытность хороша до поры до времени, - неожиданно выговорил он тоном, в
котором я уловила мягкие нотки дружеского участия.
  Я вздрогнула: Леонид совершенно точно отвечал на мои мысли.
  - Искренность прекрасна всегда, - добавил он.
  Я молчала. И тогда он сказал еще так:
  - Но все-тaки хорошо, что вы не знаете многих деталей нашей работы, планов
и возможностей...
  Я вскочпла с табурета и воскликнула:
  - Если б и знала, то смолчала бы!
  Мне хотелось сказать Леониду, что я знаю гораздо больше, чем он полагает.
  - Неужели вы сомневались? - вырвалось у меня.
  И я укоризненно покачала голопой.
  Мне показалось в этот момент, что Леонид имел какие-то свои особые
соображения, которыми не считал возможным делиться со мной. И мой
похититель, человек в парусиновой кепке, тоже представился мне вдруг как
некоторый объект эксперимента, который проводил Леонид.
  Леонид посмотрел на меня снизу вверх:
  - Вы сделали снимок в совершенно невероятных условиях. И этим оказали нам
большую услугу.
  Я решила не поддерживать разговора больше, потому что Леонид ускользнул от
прямого ответа на мой вопрос.
  Как скучно быть улиткой, замкнувшейся в свою скорлупу!


                                   XXVII. Анод

  К вечеру вернулся Грохотов. Он казался усталым. О чем-то переговорил
короткими фразами с Леонидом и пошел к себе отдыхать.
  Я помогала Оле монтировать небольшой прибор по схеме, которую дал нам
Симон. Заработались до полуночи.
  Вдруг рядом в кабинете, где занимался Леонид, зазвучали невидимые
колокольчики. На стенном щигке перед нами вспыхнули три белые лампы. Через
секунду средняя погасла, потом загорелась ярким сиреневым светом.
  Сигнал тревоги!
  В лабораторию вбежал Симон.
  - Опять неблагополучно! - крикнул он возбужденно.
  На пороге кабинета показался Леонид. Я увидела, как он торопливо выхватил
из кармана револьвер, ахнула и застыла от неожиданности.
  - Спокойно, друзья, - раздался властный голос Леонида. - Не торопитесь,
Симон. Птичка попалась.
  Симон потряс своими громадными кулаками. Его зубы скрипнули.
  - Надо включить прожектор! Тогда увидим, что за птица.
  - Вы правы. Надо посмотреть, в чем дело. Включайте. Симон выскользнул из
кабинета. Оля за ним. Леонид взял меня за руку;
  - Идемте!
  В непроглядной тьме мы остановились недалеко от крыльца лабораторного
домика.
  Тонкий яркий луч, как солнечный, просверлил темноту и начал быстро шарить
по склонам горы. Потом остановился. Я напряженно вглядывалась, следя за
лучом. Сердце мое нервно забилось. Показалось, что луч прожектора осветил
лицо человека в кепке.
  Прожектор погас, Я схватила Олю за руку.
  - Тебе почудилось... - прошептал мне на ухо ее голос. Вероятно, я сказала
вслух о том, что увидела.
  Леонид вполголоса разговаривав с приблизившимся в темноте Симоном. Потом
подошел Урохотов. Я могла расслышать только отдельные фразы:
  - Кто-то лежит у реле...
  - Пойду посмотрю...
  - А если это приманка?
  - Ага...
  - Где наши собаки?
  Послышался резкий свист Симона. Он звал собак.
  - Это ты, Катод? А где Анод?
  И опять свист и ответное беспокойное урчание Катода. Вторая собака пропала.
  В ту ночь мы не ложились спать и с нетерпением дожидались рассвета. В
темноте бесполезно было производить дальнейшие поиски.
  Когда забрезжило, мы осторожно спустились по тому склону горы, откуда был
дан сигнал тревоги.
  Помню, по вершинам гор ползли прозрачные красноватые облака. Искрился
дальний ледник. А вокруг нас лежала густая тень. Солнце как будто не
хотело заглядывать сюда, за крутой склон горы. И вот мы остановились,
пораженные неожиданным зрелищем.
  В пасмурном полусвете увидали на каменистой площадке окровавленный труп
нашего бедняжки Анота.
  В плотно стиснутых, окоченевших челюстях собака держала кусок материи,
по-видимому, вырванный из слежды.
  Леонид показал по. направлению к лесу:
  - Кажется, не ошибусь в некоторых деталях происшествия. Милый каш Анод
боролся там, ниже. Был смертельно ранен. Видите, кровавые следы? Но нашел
в себе силы добраться сюда, чтобы дать нам знать об опасности.
  Симон склонился над Анодом, разжал челюсти собаки, вынул клочок материи и
протянул его Леониду. Грохотов пожал плечами:
  - Что за тряпка?
  Леонид развернул материю и показал нам.
  - Но это же карман! - вскрикнула Оля.
  - И притом вырванный из мужского пиджака, - добавил Симон.
  - А внутри кармана клочок бумаги, - жестко усмекнулся Леонид.
  - Что такое? - заинтересовался Грохотов.
  Он посмотрел и пробурчал:
  - Совершенно непонятно! Какие-то линии и зигзаги. А!.. Да ведь это более
чем любопытно! Может быть, ты, Леонид, разберешь?
  Леонид спрятал в карман клочок бумаги и предложил:
  - Давайте похороним Анода здесь. Он был верным сторожем.
  Мы принесли кирки и заступы. На холмик положили тяжелый красивый камень.
Симон черной краской написал на камне одно лишь слово: "Анод".
  Южное солнце ожесточенно жгло, когда мы, печальные, поднимались к себе на
гору.
  Вечером Оля шепнула мне новость:
  - Получена радиограмма. Степан Кузьмин и я выезжаем в центр. Немедленно.
Пойду укладываться. Ах, да!.. В таинственной записке был план нашей
станции.
  Рано утром, когда фигуры Грохотова, Оли и сопровождавшего их Луки исчезли
внизу за деревьями, Леонид, как будто вскользь, сообщил мне:
  - Придется преодолевать новые трудности. Не боитесь?
  - Не боюсь, - ответила я. - Привыкла, и мне нравится здесь.
  Леонид остро взглянул на меня:
  - Будем работать не здесь.
  - Где же?
  - Строится пункт, откуда будут отправляться шаровые.
  Период весенних гроз в Саяльском пятигорье кончился. Весенние грозы
начинались, как по расписанию, ровно в половине двенадцатого дня по
местному времени. Теперь же восточный ветер приносил громадные тучи по
ночам. С вечера воздух густел. Становилось душно. Зарницы полыхали в
горах, как пожары. А по остроконечным вершинам, ночью бегали разноцветные
языки пламени. Но днем грозы прекращались.
  Время за работой мчалось незамечно, без всяких происшествий.
  Ежедневно Леонид и Симон подолгу разговаривали c кем-то по мощному
радиотелефону.
  Меня в подробности не посвящали, но я была даже довольна этим. Так было
спокойнее. Правда, я знала, что постройка новой, постоянной станции где-то
здесь поблизости, в горах, уже подходила к концу.
  Однажды Симон сказал при мне Леониду:
  - Послезавтра приступят к наружному монтажу.
  - Тогда надо подумать, кто будет дежурить в большом гольдере, - отозвался
Леонид.
  - Где? - изумилась я.
  Леонид указал пальцем на пол:
  - Там, внизу.
  Мне раньше и в голову не приходила мысль о подземных помещениях. Но ведь
их здесь не было! Где же они? В другом месте?
  Прошла приблизительно неделя.
  Как-то Леонид сообщил, что я должна сопровождать его. Я так привыкла к
неожиданностям, что не стала даже спрашивать, куда едем.
  - Ага, - ответила я.
  Мне казалось удобнее быть немногословной, как Симон.


                             XXVIII. Молнии в плену

  Верхом на лошадях мы с Леонидом спускались в Саялы. В лесу встретилось
несколько всадников, с которыми Леонид обменялся какими-то фразами.
  - Ну, поехали! - весело предложил мне Леонид, кончив разговор. Мы
помчались и скоро очутились в Саялах. Там пересели на машину и довольно
долго кружили по хорошему, бетонированному шоссе.
  - Сейчас мы будем на восточном склоне Чап-Тау, - обмолвился Леонид.
  Авто остановилось. В темноте я успела рассмотреть, что стоим у подножия
горы. Наверху слышались голоса и горели неясные огни. Мы вылезли из авто.
Рука Леонида дотронулась до моего локтя:
  - Где вы? Держитесь за меня. Не хочу зажигать фонаря...
  Быстро темнело. Но я уже привыкла двигаться по территории станции в
пвлнейшем мраке и смело сказала:
  - Идемте.
  При отсвете крупных звезд, выглянувших в просвет облаков, я спокойно
шагала рядом с Леонидом. Невидимый шофер подошел к авто и стал пробовать
мотор.
  Мы прошли немного. Скрипнула дверь. По-видимому, Леонид открыл ход,
который был ему отлично знаком.
  - За мной... Не споткнитесь о порог. Нащупайте его ногой. Благополучно?
Ну, мы, кажется, на площадке... Тогда...
  Позади с легким скрипом закрылась дверь. И сейчас же ровный, приятный
дневной свет поразил меня. Мы находились в красивом вестибюле. Розового
мрамора стены окружали площадку, от которой вверх вела широкоступенчатая
лестница. Тщетно искала я источники света. Их не было на потолке. Ни
люстр, ни ламп, ни свечей. А стены словно сами излучали дневной свет...
  - Что это? - могла только прошептать я.
  Леонид улыбнулся. Этой улыбкой он задавал мне безмолвный вопрос.
  И всплеснула руками:
  - Как замечательно!..
  В тот момент мне хотелось говорить самые восторженные слова. Вероятно,
лицо мое слишком ясно выразило все эти чувства, потому что Леонид сказал:
  - Да, здесь хорошо... Взгляни... те!
  Мы поднимались по ступеням в молчании. Леонид снял кожаную кепку, и я
видела, что его волосы как будто потемнели.
  Собственно говоря, продолговатый, не очень высокий вал, в котором, пройдя
нижнюю площадку, мы очутились, не представлял собой на первый взгляд
ничего потрясающего. Тот же приятный дневной свет озарял
золотистосердоликовые стены. Вдоль них, как в музее, тянулись два ряда
белоснежных мраморных столов, образуя довольно широкий проход. На столах
покоились полуметровые прозрачные толстостенные колбы. Сначала они
показались мне совершенно пустыми.
  Леонид остановился посредине зала. Наши силуэты отражались от матовых
плит, которыми был устлан пол. Леонид обвел глазами вокруг.
  - Мы в помещении большого гольдера. Знаете, что называют гольдерами?
  - Нет.
  - Гольдер значит "хранилище",- объяснил Леонид.- В газотехнике большие
сооружения, содержащие в себе какой-нибудь газ, называются газгольдерами.
  - Понятно, - ответила я. - А в этих гольдерах тоже газ?
  Леонид посмотрел на меня, чуть сдвинув брови.
  - Нет. В колбах содержится то, что до сих пор обычно называли шаровыми
молниями.
  - Значит, это молниегольдеры? - сообразила я.
  Леонид засмеялся:
  - Хорошо сказано! Да, да...
  Я склонилась над одной из этих цилиндрических колб. Но сейчас же
отшатнулась.
  Дневной свет в зале вдруг погас, и теперь ряды цилиндров на столах
источали тонкое голубоватое сияние. В ближайшем цилиндре я ясно увидела
небольшой огнистый шар, совершенно такой же, как тот, что в памятную ночь
висел около меня на ветви яблони.
  Шар медленно передвигался внутри цилиндра от одного края до другого, потом
обратно. Он напоминал мне зверька, запертого в клетке и ищущего выхода на
свободу.
  Рядом, в другом цилиндре, маленький, с орех, желтокрасный шарик приланился
к прозрачной стеколевой стенке и не двигался.
  - Шаровые молнии? - пробормотала я. - Как же с ними...
  Дальше я не могла говорить от волнения.
  Незаметно для меня Леонид снова включил дневное освещение. Теперь я могла
по достоинству оценить всю величественную простоту обстановки, всю
торжественность геометрических линий, оттенявших изящество архитектуры.
  - Этот зал я назвал большим гольдером. А вот как бы индивидуальные
гольдеры - для каждой молнии, Леонид показал на цилиндры. - Мы находимся
под новой постоянной станцией. Мы получаем здесь шаровые молнии и будем
использовать их. Это "склад" шаровых. Все стеколевые гольдеры, как видите,
заряжены. Сегодня вам придется дежурить здесь. Не боитесь? Признаться, у
меня сейчас доверенных лиц, кроме вас, нет никого...
  Это было правдоподобно. Я хотела было упомянуть о других работниках
института, но Леонид уже ответил, не дав мне раскрыть рта:
  - Оля и Степан далеко... Поджидаю Симона. Он ведь едет следом за нами. Но
мы с ним будем сегодня работать наверху.
  Леонид прошел по залу, проверяя стеколевые хранилища. У него блестели
глаза. Вдруг он повернулся ко мне на каблуках:
  - Итак, не боитесь?
  - Нет.
  Мне очень хотелось выполнить его поручение.
  - Ваше дежурство кончится к утру...
  В дальнем, против входа с лестницы, конце зала увидела я широкое окно. А
рядом дверь с надписью; "Диспетчерская".
  Леонид ввел меня туда.
  Если сесть на мягкий удобный стул за столом, на котором расположены щитки
со знакомыми мне контрольными лампами, то через окно диспетчерской можно
отлично наблюдать всю внутренность большого гольдерэала.
  - Что. надо делать? - спросила я.
  - Ваши обязанности несложны... Садитесь за стол.
  Я села. Леонид объяснил:
  - Вы заняли место диспетчера. Теперь слушайте внимательно. На столе перед
вами двадцать четыре счетчика. Они фиксируют поведение шаровых молний,
заключенных в стеколевые гольдеры. Ваша обязанность - смотреть на
циферблаты. Следить за молниями. Вот здесь... Если стрелка двигается
вправо от нуля, то все в порядке. Если же стрелка начнет двигаться влево,
вы обязаны точно отметить время и цифру, на которой стрелка остановится.
  Совершенно новенькая тетрадь и две прекрасные автоматические ручки лежали
перед часами, вделанными в борт стола.
  - Что значит, если стрелка двигается?. - поинтересовалась я.
  - Нуль наверху -- состояние равновесия. Направо приток новой норции...
шаровой молнии. Налево - утечка.
  - Понимаю, - кивнула я головою, не столько понимая, сколько догадываясь.
  Стрелки счетчиков мирно стояли примерно на нуле. Некоторые слегка
вздрагивали. Две стрелки на крайних циферблатах медленно двигались вправо
на несколько делений круга, потом также медленно возвращались к нулю. Я с
любопытством наблюдала за движением стрелок. Это мне напомнило детство,
когда отец поднимал меня на руках и показывал стрелку барометра, который
всегда мне казался чудом: ведь он мог предсказывать погоду!
  - Этот рычажок, - продолжал объяснять Леонид, выключатель ртутных ламп
дневного света. Вот... - Леонид показал действие рычажка. - Можете
управлять светом, как хотите. Здесь - указатель. Здесь - переключатель...
Попробуйте.
  Передвинув рычажки и выключив совершенно свет ртутных невидимых ламп, я
полюбовалась волшебной перспективой молний, источавших все оттенки
голубоватого неподражаемого сияния.
  Леонид сверил показания своих ручных часов с показаниями часов
диспетчерской.
  - Двадцать два двадцать.
  Мелодичный гудок заставил меня вздрогнуть. Леонид взял лежавшую направо от
меня трубку телефона.
  - Прибыл? - спросил в трубку Леонид. - Отлично... Что? Да, поняла все.
Разумеется.
  Он положил трубку.
  - Симон срочно-зовет меня. он уже наверху. Поэтому - последние
наставления. Телефон в вашем распоряжении. Он соединен наверху только с
моим кабинетом. В столе ваш ужин. Вода в графине. Если надо вымыть руки,
туалет рядом. Вентилятор и электроотопление - вот. Регулируйте температуру,
как хотите.
  Он взглянул на термометр:
  - Девятнадцать Цельсия... Не холодно?
  - Что вы? - засмеялась я.
  - Ну и отлично! Принимайте дежурство. Пишите: "Двадцать два часа двадцать
пять минут" - и так дальше, что полагается. До свиданья. - Леонид подошел
было к двери из диспетчерской, потом повернулся: - Ах, забыл! Пожалуйста,
не трогайте никаких других рычажков... Еще раз до свиданья. Выйду другим
ходом.
  Дверца в стене казалась похожей на дверцу большого шкафа.
  - Здесь у нас лифт, - сказал он, открывая дверцу, за которой было темно, -
Можно быстро подняться на вершину, особенно в случае... - Леонид вынул
ключ из двери и держал его в руках, - в случае аварии.
  Перешагнул через порог. Дверь бесшумно захлопнул лась. Через секунду
послышался звук поднимающегося лифта.
  Я осталась совершенно одна.


                            XXIX. Необычное дежурство

  Мертвую тишину диспетчерской нарушало лишь размеренное слабое тиканье
механизмов. Я огляделась. Позади стояла удобная кушетка с кожаной
подушкой. Рядом столик. На нем поднос, графин с водой и два чистых стакана.
  Мне очень понравилось, что здесь предусмотрены все удобства для дежурного.
Стало хорошо и приятно. Старательно рассмотрела показания приборов. Почти
все стрелки дрожали рядом с нулем, отклоняясь иногда чуть вправо.
Некоторые совершенно застыли на нуле и не двигались. Тогда я принялась
записывать в тетрадь мою первую диспетчерскую вахту.
  Стряхивая перо, я измазала палец в чернилах и решила, что надо вымыть
руки. Да, пожалуй, и вообще хорошо бы умыться. Холодная вода освежает и
прогоняет сон.
  Быстро вошла я в комнату с умывальником и была обрадована, найдя душистое
мыло и чистое полотенце... Чудесно!
  Только что успела снова усесться за стол, как гудок заставил снять
телефонную трубку.
  - Слушаю..
  Голос Леонида отчетливо проговорил:
  - Дежурный диспетчер? Как дела?
  - Прекрасно, Леонид Михайлович...
  - Ничего прекрасного пока не вижу, товарищ дежурный... Вы что там за
иллюминацию устроили? Сейчас же извольте выключить свет во всем помещении.
Оставьте лишь лампу на столе. Выключатели у вас слева... Ну?
  - Выключила, Леонид Михайлович, - сконфуженно ответила я, выполнив
приказание.
  - Так вам будет удобнее. Кстати, если к утру не пришлю Симона, то с шести
можете, вздремнуть... - Помолчав, Леонид добавил: - Но до шести часов
извольте, как часовой на часах...
  В голосе Леонида послышалась легкая усмешка. Я сама улыбнулась его не
очень тонкому каламбуру.
  Дежурство оказалось скучным и однообразным. Уже через час я привыкла к
голубоватому мерцанию шаровых молний. Волшебное зрелище этих таинственных
излучений в. зале стало казаться мне ничем не примечательным.
  Почти равнодушно посматривала я изредка в зал через толстое огромное
стекло перед сoбою. Главное, надо было следить за циферблатами счетчиков.
Так же скоро привыкла я и к дрожанию двадцати четырех стрелок. Они,
по-видимому, не имели никакого намерения двигаться влево.
  Пошарив в ящиках стола, я нашла несколько бисквитов и принялась грызть их.
  Стрелка на одном из циферблатов так стремительно скакнула влево от нуля,
что сначала я и не осознала этого. Стрелка застыла на девятом делении.
Потом закачалась, как бы раздумывая, куда ей деваться, и вдруг мгновенно
описала полный круг, подскочила справа к нулю и застыла.
  Я поспешила сделать записи в тетради. Но мне показалось этого мало.
Мелькнула тревожная мысль:
  "Неужели полная утечка?.. Не лучше ли сообщить Леониду?"
Оказалось, что мы с ним взялись за телефонные трубки сразу оба и
заговорили тоже сразу:
  - Как дела, дежурный?
  - Полная утечка из тринадцатого гольдера.
  - Не тревожьтесь. Записывайте, выполняя указания.
  Я бросила трубку, потому что стрелки еще на двух циферблатах стали вести
себя безобразно. Они двигались влево, а потом перебегали через весь
циферблат к нулю.
  Я еле-еле успевала записывать. Шел третий час. Пальцы и голова моя устали
от напряжения.
  А потом вообще записывать в тетрадь стало невозможно. Стрелки словно
взбесились. Они метались из стороны в сторону.
  Мне захотелось доложить об этом наверх. Взяла труб^ку и стала трясти
рычаг. Никто не отзывался. Решила, что никого в кабинете нет и,
следовательно, до утра звонить бесполезно. Стрелки, как мертвые, торчали
на нулях. Поинтересовалась, что в зале. Выключила свет в диспетчерской.
Взглянула в окно гольдера. Ожидала увидеть голубое сияние молний. Но там
была полная темнота.
  Нащупала случайно какой-то рыжачок и повернула. Вздрогнула: передо мной на
оконном стекле, как на экране кино, показались лица Грохотова и какой-то
женщины, не похожей на Олю.
  Я остолбенела. И сейчас же где-то под потолком послышался резкий голос
Леонида:
  - Не включайте телевизор! Мешаете нам!
  Лица на экране исчезли.
  Шел пятый час.
  Вскоре, к моему удивлению, стрелки некоторых циферблатов начали медленно
двигаться направо.
  Мне захотелось доложить об этом. Взяла трубку и тщетно звала Леонида.
Никто не отзывался. Выждала пять минут. Опять попыталась связаться. Но
опять никто не ответил. Значит, наверху, в кабинете, нет никого.
  Нетерпеливо поглядывала я на часы. Вот придет Симон, и можно будет
подышать свежим воздухом.
  Без пяти шесть. Показалось, что кто-то идет от лестницы по залу. Торопливо
передвинула я рычаг осседения на столе слева. Но за стеклянным окном в
зале было попрежнему темно, и лишь из некоторых гольдеров начинало
лучиться нежное голубоватое сияние.
  Вскочив со стула, я прильнула к стеклу, но никого не увидела. Подбежала к
двери в зал, но она оказалась запертой. Повернулась к запасному выходу и
вспомнила, что ключ Леонид взял с собою.
  Схватила трубку.
  - Леонид Михайлович! - кричала я.
  И вдруг мгеня поразила мысль, простая и ужасная: "Заперта нарочно..."


                                    XXX. Утро

  Как очутилась я на кушетке, не помню. Очень хотелось плакать, но слезы
куда-то пропали, и глаза мои были сухи. По-новому отчетливо стала я
воспринимать окружающее. Часы на столе показались самым обыкновенным
плохоньким будильником. Перспектива за окном выглядела уродливой. Голубые
цилиндры искривились. Силуэты столов вдали приняли странные очертания.
Сделалось страшно, как никогда в жизни. Хотелось оттолкнуть от себя этот
кошмар. Протянула вперед руки, защищаясь. И вдруг то, что я видела,
закачалось и запрыгало передо мною.
  Я засмеялась, и раскатистые звуки смеха в этом изоляторе вернули меня к
действительности.
  Какая глупая!.. Сидела на кушетке и, оказывается, в упор смотрела на
графин с водой. В нем все предметы, отражаясь, представлялись мне
искаженными. А когда толкнула столик, то водa в графине закачалась и...
  Показалось, что звонит телефон. Быстро подняла трубку и поднесла к уху:
  - Алло!
  В трубке щелкнуло, и снова наступило молчание - то характерное молчание,
когда в аппарате нет тока.
  Я опустила голову на стол и застыла. Сколько так просидела - не знаю.
Помню, одна мысль сверлила меня:
  "Наверху авария. Может быть, шаровые, вырвавшись на свободу, разрушили
все... И Леонид с Симоном погибли..."
"Какая ты дура, Татьяна, - думала я о себе. ---Почему сразу не рассказала
все, что произошло с тобой?"
Вероятно, вдали хлопнула дверь. Я еле приподняла усталую голову и
увидела...
  По ярко освещенному залу, прямо от лестницы, сюда, к диспетчерской, шел
Леонид. Но я не поднялась со стула. Я была зла, кa черт.
  "Все расскажу, только не этому человеку, - подумала я почему-то. - Лишь бы
мне выбраться из этого проклятого помещения..."
Взяла ручку, начала выводить в тетради, предварительно посмотрев на часы.
  "7 часов 38 минут. Телефон без тока. Освещение в зале стало работать.
Вошел товарищ Леон..."
Не успела записать. Сам Леонид стоял рядом теперь и заглядывал через мое
плечо в тетрадку.
  - Дописывайте: "Вошел и сказал, что дежурство закончено". Устали?
  - Наоборот, готова просидеть здесь еще несколько суток, - смягчая сухость
тона, ответила я и постаралась изобразить подобие любезной улыбки.
  - В этом нет необходимости, -почти весело сказал Леонид. - Встряхнитесь -
и скорей на воздух. Тут такая жара... Разве казалось холодно? Испортился
вентилятор?
  - Было испорчено освещение...
  Леонид взглянул на выключатели.
  - Вы, по-видимому, больше интересовались алектроотоплением? Смотрите...
  Мне оставалось только хлопать глазами. Действительно, я орудовала на столе
не теми выключателями, какими нужно. Снова в уме я назвала себя дурой и
выругала за невнимательность: "Какая ты никудышная девчонка!"
Леонид что-то оживленно объяснял мне. Но я плохо понимала его. Мне было
все равно, что вчерашние шаровые куда-то умчались из гольдеров и что
теперь стеколeвые цилиндры заряжаются снова. И никакой аварии наверху не
произошло.
  Самое главное - он жив!
  Я стеснялась смотреть на него и задавать вопросы, Только бы он не заметил,
что у меня пылают щеки. И совсем не от жары. .
  Но он не заметил.
  Отпер дверцу, предложил:
  - Прошу...
  Лифт начал поднимать нас.


                                XXXI. "Эпсилон-4"

  И вот мы вышли на террасу. Передо мною раскрылась незабываемая, освещенная
солнцем картина. Слева величественно поднималась могучая вершина ЧзпТау.
Прямо, как башни громадного города, возвышались острые, стройные пики
Киндар-горы. А справа сиял ледниками угрюмый Ор-Баш. Внизу, на площадке,
кипела работа. По дорогам непрестанно шли мощные тягачи с прицепами.
Большие краны на автоплагформах поднимали готовые железобетонные блоки и
складывали из них дома. Белые стены возвышались на склоне к югу.
  - Главное здание, где мы сейчас с вами, вполне готово и оборудовано, -
пояснил Леонид. - А там достраивают жилые дома для персонала станции...
  Еще ниже, в долине, увидела я, как бесконечной лентой по шоссе движутся
грузовики.
  - А вон где, смотрите, наша старая станция, - мягко вымолвил Леонид. -
Глядите в просвет мeжду двух массивов. Возьмите бинокль... Не туда. Чуть
левее. Там, где сосны...
  Совсем ясно увидела я в бинокль: на скамейке под антенной сидит Лука,
покуривает трубку. У мог его нежится на солнце лохматый Катод. Незнакомые
люди стояли около домиков. Может быть, тоже искали в бинокль нашу новую
станцию.
  Кажется, Леонид хотел показать мне устройство станции, но я так
непритворно зевнула от усталости, что он спохватился.
  - Какой я неисправимый эгоист! - воскликнул он.- Ведь вам же нужен отдых.
Великодушно простите...
  И я отдыхала. После завтрака заперлась в предоставленной мне комнате.
Растянувшись на походной узкой кровати, с непонятным для меня волнением
думала, почему Леонид не интересуется моим дежурством. Пришла мысль,
которую я постаралась отогнать:
  "Дежурить тебе совсем было и не надо. Просто ты была удалена, как ненужный
свидетель".
  Чтоб отвязаться от этого назойливого впечатления, стала повторять в уме:
  "Отдыхать... Спать... Отдыхать..."
  И не заметила, как крепко заснула.


                                   * * *

  Разбудил меня Симон. Постучался. Когда вошел, показался уставшим и
осунувшимся. Но говорил он бодро и ласково:
  - Мы с Леонидом ждем вас. Решили разбудить.
  - Что-нибудь случилось?
  - Нет. Но мы хотели бы еще до темноты показать вам интересную вещь.
  Я умела уже не надоедать расспросами и покорно пошла за Симоном.
  Такой лаборатории я еще не видывала. Кроме знакомой уже мне аппаратуры,
здесь были еще какие-то приборы, о назначении которых я могла только
догадываться.
  Я узнала телевизор. Рядом с ним было расположено еще какое-то сложное
радиоустройство, очень мощное, судя по внешнему виду.
  Леонид протянул мне руки навстречу. После обычных вопросов, как отдохнула,
он сказал:
  - Симон настаивает, чтобы мы показали вам то, над чем работали здесь
сегодня ночью в то время, когда вы дежурили в диспетчерской.
  Мне хотелось спросить, почему Симон, а не он, Леонид, додумался до такой
простой вещи? Но в тот миг я снова почувствовала себя улиткой и только
вопросительно посмотрела на обоих товарищей.
  - Мы с Симоном пробовали, как происходит разрядка энергии из гольдеров, -
пояснил Леонид. - Вы помните разговор о предложении Симона, как лучше
ионизировать воздушную трассу для молний?
  - Да, - коротко ответила я.
  - Симон предложил направленный ультракоротковолновый радиолуч.
  Это не вызвало во мне никаких особенно знакомых аcсоциаций, но я
постаралась сделать вид, что страшно заинтересована.
  - Попробуем еще раз, - кивнул Леонид Симону. - Но направим энергию на
объект... Да, на тот самый.
  Симон сел за аппарат.
  - Пока Симон готовится, посмотрите в стереотрубу,предложил мне Леонид,
Приложив глаз к окулярам, я увидела величественный ледник Ор-Баш и
посредине снежного ската темно-серую скалу.
  - Луч, которым мы пользуемся, имеет некоторые особенности и преимущества,
- говорил между тем Леонид. - Радисты называют его "Эпсилон-4". Сейчас
Симон проверит, правильно ли работает "Эпсилон-4". Мы попробуем дать
крошечную порцию энергии на скалу, которую вы видите.
  Послышался голос Симона:
  - У меня готово!
  Мне показалось, что невидимая когтистая лапа начала царапать гранитную
поверхность скалы.
  - "Эпсилон-4" работает, - услышала я голос Симона. - Трасса готова. Даю
чуточку...
  Я ждала увидеть полет шаровой молнии. Но ничего подобного не увидала.
Просто в кале стало просверливаться небольшое, но хорошо заметное
отверстие. А снег вокруг начал исчезать.
  - Ледник тает! - крикнула я.
  - Зачем кричать? - отозвался Симон. - Ясно, если стало теплей, тает!
Холодней - замерзает...
  - А хорошенькое отверстие получилось, - заметил Леонид, глядя в
стереотрубу. Он даже не попросил уступить ему окуляры, а просто наклонился
и головой своей отодвинул мою.
  На мгновенье я почувствовала мягкость его волос на моем виске.
  Помню, вечером в тот день я вышла на террасу, прислонилась к мраморной
колонне и любовалась ущербной луной, разливавшей вокруг свое чарующее
сияние.
  Из двери на террасу, мягко ступая, вышел Леонид. Он не заметил меня.
Подошел к другому пролету террасы и так стоял, задумавшись.
  При отсвете луны я отлично видела его лицо. На нем было выражение
спокойствия и непоколебимой воли. И еще что-то светлое, одухотворенное...
Так, по-моему, бывает у людей, которые работают и думают только радостно,
думают не только о себе, но о всей стране, о всем народе, для которого они
трудятся. И вот они уже накануне достижения своей цели, того дела,
которому посвятили свою жизнь. Завтра наступит день окончательного
торжества и заслуженной славы.
  Ничем, никогда, ни одним неосторожным движением, ни лишним словом нелъзя
мешать Человеку, когда он, вот так же, как Леонид, думает молча, думает о
лучшем, о будущем...
  Мне не хотелось уходить, хотя я и продрогла.
  Я смотрела на Леонида и вдруг ощутила, что он дорог мне.


                                  ЧАСТЬ 4

                         ВСТРЕЧИ. РАСКРЫВАЮЩИЕ ВСЕ

                            XXXII. В Заполярье

  Утром Леонид неожиданно объявил:
  - К вечеру поедем в Саялы, а оттуда вылетаем.
  Я не спрашивала - куда.
  Симон ласково попросил:
  - Увидите Олю, передайте ей мой горячий привет.
  - Обязательно передам... Вы разве не с нами?
  - Остаюсь здесь, на центральной станции.
  Когда зашла в свою комнату привести в порядок прическу, я нашла на стульях
меховую одежду, какой никогда не видала раньше. Оленьи сапоги, пыжиковая
шапка в наушниками, огромные варежки и просторный хорошенький беличий
балахон с капюшоном.
  В дверь просунул голову Симон;
  - Неужели не готовы? Одевайтесь скорее...
  - Разве это мое? - изумилась я.
  - Теперь ваше, - усмехнулся Симон. - Ведь летите на Север, в Заполярье...
А там морозище... Это самая удобная одежда, говорят. Позвольте, помогу.
  - Спасибо.
  С удовольствием нарядилась я в меха. Пожалела, что нет зеркала.
  - Придется там пожить, на Севере, - скааал Симон. - Я звонил на аэродром,
чтоб вам в кабине самолета было как можно удобнее...
  - О, как вы любезны, Симон! Я этого никогда не забуду...
  Уже спустилась темная южная ночь. Вся площадка была ярко освещена
прожекторами. Под огромным звездным куполом шумела стройка.
  Откуда-то донесся голос Леонида:
  - Сюда!.. Можно было и не наряжаться. Переоделись бы в самолете...
  Кричал он с большого вездехода. Я вскарабкалась к нему и уселась на
какой-то ящик.
  - Мы поедем напрямик, - сказал Леонид. - Надо спешить. Мне не хочется
опаздывать на аэродром.
  У вездехода стоял Симон.
  - Прощайте, Симон! - сказала я, возбужденная спешкой и ожиданием
предстоящего воздушного путешествия.
  - Что вы! Когда-нибудь да увидимся, - улыбнулся Симон.
  Он прыгнул на приступку, протянул руку и крепко пожал мою.
  Вездеход медленно тронулся, но вскоре начал быстро спускаться с горы.
Гусеницы его зачавкали по воде. Мы перебирались через горный поток.
  Я любовалась прожекторами, которые, будто праздничные салютные огни,
волшебно сияли над Чап-Тау. А на фоне их рисовались нежные контуры
красивых зданий.
  Не стоит описывать, как добрались до аэродрома.
  Очутившись в кабине самолета, я откинулась головой на мягкую подушку
удобного кресла и закрыла глаза. Напротив меня поместился Леонид. Кроме
нас, в кабине этой скоростной машины никого не было.
  Я чувствовала, как Леонид в упор смотрит на меня.
  Он ждал, вероятно, что я буду разговорчивой. А мне хотелось его помучить.
Притворилась усталой и взволнованной, хотя на самом-то деле успела отлично
отдохнуть и теперь могла спокойно отдаться своим мыслям.
  Пачему-то шум моторов казался мне музыкой, и приятная лень овладела мною.
  Наконец это наскучило. Не открывая глаз, спросила:
  - Когда прилетим в Москву?
  - Мы летим совсем не туда, - услыхала я в ответ.
  И тут же открыла глаза.
  Леонид сидел, расстегнув шубу. Чемоданчик мой покоился нa полке.
  - Куда же? - воскликнула я, забыв, что хотела помучить спутника молчанием.
  - В Радийград... Так назван завод и поселок в тундре... Об этом я
рассказывал вам.
  - Как интересно! -начала было я очень живо.
  Но Леонид посмотрел мимо моего лица.
  - Простите... Голова моя сейчас занята совершенно другими делами, - тихо и
даже будто с какой-то печалью произнес он.
  Наступил мой черед мучителя. Леонид тоже не имел желания разговаривать со
мной.
  Скудные огни освещали утрамбованную снеговую площадку, где приземлился наш
самолет.
  Солнце, тусклое и неприветливое, еле касалось горизонта и, кажется, очень
неохотно катилось вдоль него, прячась за мглистой, туманной дымкой. Оно
напоминало мне старую коптилку в лесничестве.
  Незнакомые мне люди приветливо встретили нас. Леонид здоровался со своими
друзьями, с кем-то знакомил меня. Но я не знала никого, хотя кому-то
отвечала Дружескими рукопожагиями. Потом увидела Грохотова и Олю. Стало
легче на душе. Передала Оле привет Симона...
  Крохотный тесный автомобиль плелся по сумрачным уличкам. Вокруг виднелись
небольшие домики.
  - Леонид помчался прямо на станцию приема, - сказала Оля.
  Ее милое личико, опушенное беличьим капором, казалось мне совсем новым.
  В деревянном доме, куда мы приехали, оказались две комнаты, напоминавшие
глне давнишнюю хату. Оля хозяйничала, не переставая рассказывать.
  - Не удивляйся... Я ведь ужасная болтушка. Но за работой - стоп!
Привязываю язык веревкой... Знаешь новость? Сказать? Симон мне сделал
предложение...
  - Да что ты?
  - Он еще тогда, помнишь, на прогулке, вздыхал ужасно. Перед отъездом,
увидела его и говорю; "Уезжаю я надолго". А он сначала свое "ага", потом:
"Прошу вас быть моей женой".
  - Ну, а ты что? - спросила я, вытираясь полотенцем после умывания.
  - Ну, я... "Прошу вас, - говорю, - быть пока моим женихом". А Симон -
умница... Ах, Татьяна, какие они все замечательные! И Симон, и Грохотов,
и...
  Она взглянула на часы и всплеснула руками:
  - Ой, времечко! Леонид приказал прибыть ровно через два часа после приезда.
  Мы засуетились. Оля торопила меня:
  - Надо спешить, Татьяна!
  Опять автомобиль потащился по заснеженным, засугробленным уличкам поселка.
За оконцами - темь. Потом справа зажглись слабые огни. В воротах станции
дежурные проверили пропуска. Я и Оля вышли около приземистого здания,
выстроенного из бетонных блоков. Поднялись tfa крыльцо, вошли - и на меня
сразу повеяло теплом и знакомой обстановкой института. Светлый вестибюль,
приятный коридор с золотистыми дверями. Сдали верхнюю одежду. Оля
провожала меня, она распахнула одну из дверей и сказала:
  - Войди... Тебя ждут.
  В маленьком кабинете, куда я. вошла, Леонид ожесточенно спорил с
Грохотовым. Они, казалось, не обратили на меня никакого внимания, только
как бы случайно увидали и оба сразу вместе показали на пустое кресло в
углу. Я поняла это как приглашение сесть.
  - Почему ты раньше не рассказал мне так подробно о стержнях и о том, что
произошло в степи? - спрашивал Леонид у Грохотова.
  - Не придавал этому особого значения, - сухо отоввался Грохотов и
посмотрел на меня. - Это были весьма несовершенные эксперименты. У меня не
получилось того, чего ждал.
  Леонид поймал его взгляд и подошел ко мне.
  - Расскажите, как было дело?
  Мною овладело бешенство. Меньше всего я ожидала, что меня будут заставлять
снова и снова рассказывать о происшествиях в степи. Я очень зло посмотрела
на обоих друзей.
  - Кажется, я подробнейшим образом уже рассказала все Степану Кузьмичу.
  - Все ли? - загадочно спросил Грохотов.
  - А я настаиваю, - посмотрел на меня Леонид. - Прошу, будьте добры,
расскажите сейчас, если не все, то хотя бы самое существенное. Расскажите
то, что больше всего поразило вас.
  Я помедлила несколько секунд и потом сразу, быстро, не допуская никаких
вопросов, которые перебивали бы меня, рассказала о том, как в первый раз
увидала человека с медвежьими ногами и что потом произошло, с Альфой.
  Кончила рассказ. Грохотов курил молча. Леонид произнес:
  - Вопрос к тебе, Степан. Ты заряжал аккумуляторы через антенну?
  - Да.
  - У тебя в запасе были "Р-1"? Сколько?
  - Два.
  - Один был украден?
  - Нет. Потерян.
  - Когда ты заметил утечку энергии?
  - Я не заметил ее. Ведь приток атмосферного электричества по антенне шел
непрерывно.
  Леонид быстро прошел по кабинету, подошел к окну и стал смотреть на улицу
в темноту.
  А Грохотов закурил от окурка свежую папиросу и вдруг заворчал, повышая тон:
  - Почему ты меня спрашиваешь о таких пустяках?
  Леонид громко горорил сам с собою, не обращая на нас, находившихся в
кабинете, никакого внимания:
  - Каким образом произошла утечка на станции? Почему утечка энергии
реализовалась в виде шаровых? Интересно... Молодая девушка, не имеющая
никакого понятия о нашей работе, распоряжается шаровыми, как хочет...
Следовательно, даже старая, модель "Р-1" годилась для установления
воздушной трассы в желаемом направлении. - Потом он подошел к Грохотову и
взял его за рукав: Скажи Татьяне Ильиничне, кто был человек с медвежьими
ногами.
  Грохотов пожал плечами:
  - Да она же и без меня отлично знает.
  - _ Не знаю. Скажите, кто? - потребовала я.
  - Будто бы не знаете? - шутливо усмехнулся Грохотов. - Это же Дымов!
  - Дымов! - пробормотала я. - Кто он?
  - Ну, что же, если Таня не знает, пора ей сказать,пробурчал Грохотов.
  - Да, следует, - резко сказал Леонид. - Таня должна знать все. Помнишь,
Степан, к нам в институт пришел скромный пухлый человек неопределенного
возраста. Отрекомендовался - Дымов. И ты взял его под свое
покровительство. А у него за душой не было ничего своего. Он подхватывал
крупицы идей и старался нажить на них капитал. Мы с тобой спорили при нем.
А потом oказывалось, что наши мысли напечатаны в журналах, как взгляды
Дымова.
  - Дымов... - пробормотала я.
  - Очень яркий человек. Он и у вашего отца успел побывать, Таня... Мы не
могли работать с Дымовым... Он вечно суетился и мешал всем. Но ему
хотелось славы и еще чего-то большего. О, ему нельзя отказать в
догадливости и-в хорошей памяти. Он всегда вертелся около института и
старался быть в курсе наших работ. Он отлично запомнил планы, которые мы
разрабатывали с тобой, Степан... И ты знаешь, что похитил Татьяну
Ильиничну не кто иной, как тот же Дымов...
  Я всплеснула руками;
  - Значит, человек в кепке и человек с медвежьими ногами - eто он, Дымов?
  Леонид наклонил голову утвердительно. Грохотов же только улыбнулся.
  - Ну и давайте ловить Дымова, как преступника! Мало того, что он хотел
украсть у нас научную идею, - он начал воровать по ночам молодых
лаборанток! Ха-ха!
  Леонид заложил руки за спину и выпрямился. Пронзая Грoхотова остриями
голубых глаз, он сказал:
  - - О, если бы только это!
  И, повернувшись, как обычно, на.'каблуках, вышел из кабинета.


                                   * * *

  Я была совсем подавлена только что происшедшей сценой. "Человек в кепке,
человек с медвежьими ногами и Дымов - одно и то же лицо!" "Докатился" до
того, что напал на меня. Его надо поймать... А может быть, рано? Может
быть, надо выявить еще какие-нибудь детали в его поведении? Может быть, у
него сообщники? Откуда он берет средства? Добивается узнать секрет важной
научной работы. Вряд ли для себя лично. Но для кого?
  Тогда я и не подозревала, что ответы на эти вопросы окажутся в конце
концов и очень простыми и в то же время чрезвычайно сложными.
  Но ведь так и бывает в жизни...


                      XXXIII. Торжество в Радийграде

  В ту ночь под 12 октября 195... года, одиннадцaть лет тому назад, в жизни
Радийграда отмечалось торжественное и знаменательное событие.
  Есть сто секунд паузы после того, как радиоволны разнесут по всему миру
полночный звонок кремлевских курантов и величественные аккорды
Государственного гимна СССР. В эти секунды на улице Алексея Толстого в
Москве радиостудии готовятся к ночным концертам.
  И вот тогда, в эти секунды, ультракороткая волна "Эпсилон-4", как
невидимый прожектор, пронзила тысячекилометровые пространства, ионизируя
на своем пути воздух и устанавливая этим прямую трассу для полета сгустков
энергии, воздушный путь от высокогорной станции ЧапТау до Радийграда в
Заполярье.
  Помню ту ночь в энергоприемной станции Радийграда.
  Главный зал наполнился людьми. Лаборанты, ассистенты, инженеры заняли
места у аппаратов и на контроле. Я стояла рядом с Олей.
  - Разница поясного времени ровно три часа, хронометры сверены, -
торжественно произнес Грохотов. - Симон сообщил, что готов к передаче.
Леонид! Как думаешь, управимся в восемьдесят девять секунд?
  - У нас будет еще одиннадцать секунд в запасе, отозвался Леонид,
приближаясь к телевизору. Огляделся: - Где Таня? Займите место рядом с
диспетчером... Оля! Дожидаетесь приглашения? На контроль с инженером...
  Грохотов тяжело сел на табурет перед распределительным пультом. Леонид
встал около черноволосой стриженой радистки. Запомнились ее блестящие
глаза. Она надела наушники и повернулась лицом к Леониду. Показав на
хронометр, он кивнул головою. Радистка включила аппарат.
  И тогда сюда, в зал, хлынул далекий шум родной Красной площади, отрывистые
восклицания прохожих, шуршание шин и мелодичные гудки московских
автомобилей...
  Зазвонили кремлевские куранты... Раз... два... три...
  - Внимание! Приготовиться...
  Все мы замерли. Куранты отбивали полночь...
  Перед Леонидом засветился экран телевизора. Мы увидели на нем строгое,
напряженное лицо Симона.
  Союз нерушимый республик свободных...
  Наш гимн! Он звучал сейчас особенно торжественно.
  Он раздавался по всей земле. Каждое слово его, каждый аккорд вливались в
наши сердца...
  Знамя советское, знамя народное
Пусть от победы к победе ведет...
  - К приему!
  - Есть к приему!
  Трудно передать все, что произошло здесь в считанные мгновенья после того,
как отзвучал гимн, а радиостанции всего Союза на сто секунд прекратили
свои передачи.
  - Начинаю.
  Я хорошо узнала четкий голос Симона. Он сейчас главенствовал на станции
Чап-Тау. И тотчас же молодой басок инженера от щита с циферблатами
прорезал напряженную тишину. .
  - Девятый принял!
  Ликующий голосок Оли сейчас же добавил:
  - И десятый сработал... Двенадцатый... - Двадцать четвертый! Все! На
акране Симон кивнул головой:
  - Передал двадцать четыре. Кончил передачу.
  Экран погас. Леонид быстро подбежал к циферблатам, окинул их взглядом.
Громко спросил:
  - Почему не сработал одиннадцатый?
  Он кинул приказание радистке, и та застучала ключом. Через минуту пришел
ответ:
  - Нап-Тау сообщает, что энергия передана последовательно из всех двадцати
четырех гольдеров.
  Подошел Грохотов.
  - Да ты посмотри, Степан! - сказал в волнении Леонид.
  Стрелка на циферблатe ь 11 застыла, как мертвая.
  Приемный гольдер не получил энергии со станции Чап-Тау. Значит, один из
двадцати четырех сгустков энергии пропал где-то на трассе, имеющей
протяжение свыше трех тысяч километров.
  - Надо сейчас же разобраться, в чем дело, - волновался Леонид.
  Люди в зале поздравляли друг друга. Они ведь были свидетелями и
участниками великого события современности.
  - Включите полное освещение города! - распорядился Леонид.
  - Даю из четвертого гольдера, - послышался ответ.
  Все подошли к окнам. И вдруг на улицах Радийграда вспыхнули огни. Они
загорались пачками, квартал за кварталом, и сразу же радужное сияние
встало над городом.
  Стихийно возник торжественный митинг. Молчать было нельзя. Всем хотелось
выразить свои чувства. Первый опыт передачи большого количества
электромагнитной энергии без проводов на значительное расстояние
знаменовал собой новую величественную победу советской науки.
  Мне запомнились слова женщины-инженера, говорившей о значении этого
открытия.
  - Открылась новая глава в космической физике, - сказала она.
  Из ее яркой речи я узнала, что спектр шаровой, полученный Леонидом и
Симоном, в свое время был правильно объяснен, Только вещество с огромной
плотностью излучения могло дать такой спектр. Лунин тогда же подтвердил
предположение Леонида, что в шаровых мы имеем дело со скоплениями тех
тяжелых электрических частиц, которые поступают в верхние слои атмосферы в
виде так называемого ультражесткого космического излучения.
  В обычных условиях тяжелые частицы не достигают поверхности нашей планеты.
Атмосфера "тормозит" и разбивает их. Они разделяются на мириады
электронов, несущих элементарные электрические заряды, которые насыщают
собой всю толщу атмосферы. Но при некоторых особых условиях, например, при
очень сильной ионизации атмосферы, сгустки тяжелых частиц, или, проще
говоря, сгустки электромагнитной энергии, принимают вид шаровых молний.
  Искусственное получение тяжелых частиц с помощью металотрона показало, что
наука способна не только разрушать атом, освобождая энергию, заключенную в
нем, но и преобразовывать одни виды свободной энергии в другие формы. В
этом, пожалуй, самое великое достижение науки.
  Многое запомнилось мне из того, что говорили тогда ученики Леонида.
  Опускаю неинтересные для вас подробности об условиях, необходимых для
успеха передачи. Об учете состояния слоя Хевисайда, высота которого над
земной поверхностью колеблется в течение суток от восьмидесяти до ста
пятидесяти километров. О температуре воздуха, упругости водяных паров,
колебаниях атмосферного давления на трассе лидера "Эпсилон-4".
  Леонида вызвали к телефону. Он с волнением слушал.
  И лицо его омрачилось. Оглядевшись вокруг, он поманил меня к себе:
  - Я хотел, чтобы вы сопровождали меня сейчас...
  - Что случилось? - спросила я.
  Леонид отвел меня в сторону, где не было посторонних, и сказал:
  - Энергия, отправляемая из Чап-Тау, не вся дошла сюда. Вообще потери на
трассе мы со Степаном предвидели. Но такой большой утечки не должно быть.
Она превосходит наши предположения в тысячи раз...
  Я кивнула головой, но не знала, что ответить. Леонид вынул носовой платок
и вытер капли пота со лба. Он очень волновался и глухо добавил:
  - Только что мне сообщили, будто большой огненный шар упал с неба в районе
оленеводческого совхоза "Сухое Стойбище". Туда на авто не проехать.
  - Но надо ехать туда! - воскликнула я, начиная понимать самое важное.


                           XXXIV. Молния и пепел

  Пока для поездки готовили оленью упряжку, Леонид вместе со мною наскоро
закусывал перед дорогой. Прожевывая бутерброды и обжигаясь горячим чаем,
он говорил:
  - Многое становится понятным. Вероятнее всего. Дымов сумел где-нибудь в
роще, недалеко от станции Грохотова, смонтировать подобие наших антенн. А
может быть, ухитрился сделать отвод. Но мне думается, что шаровые тогда
явились для него сюрпризом, объяснить который он не мог. Ему вообще не
хватает не только знаний, но и сообразительности. Все, что ему удалось,
это скопировать трассу для движения молний вдоль ионизаторов в виде наших
же моделей типа "Р-1", которые вы назвали стержнями. Теперь вы уже знаете,
что головки "Р-1" и "Р-2" состоят из иридиево-платинового сплава. А в ней
крупица элемента, занимающего в менделеевской таблице восемьдесят седьмую
клетку. Как только один из стержней оказался заземленным в другом месте,
вся схема была нарушена. Шаровая вышла из повиновения. Это она зажгла у
вас лампу и занялась варкой картошки в чугунке. Может быть, разразившаяся
гроза застала Дымова в степи, и его аппаратура испортилась. Вероятно,
отказался работать рычаг выпуска и дозировки. Воздух же был достаточно
ионизирован грозой, трасса проделана. Вот по этому каналу и помчались
мелкие порции шаровой, которые образовали поток искр, похожих на бусы, той
ночью в вашей хате.
  - Вы говорите, как будто сами видели, - пробормотала я,
  - Да, вижу, потому что обдумываю факты... А вы поступили тогда очень
остроумно.
  Я покраснела от похвалы.
  - Не сромничайте, - сказал Леонид. - Ваш поступок, несомненно, отличался
новизной и смелостью. Заземляя стержень в разных местах, вы серьезно
помешали Дымову. Так, по крайней мере, я теперь думаю.
  Олени быстро мчали нас. Это было незабываемое путешествие при свете
северных сполохов. Воздух дивно чист и спокоен. Вот позади в снегах исчез
Радийград, но его огни еще соперничали с огнями неба.
  "Сухое Стойбище" состояло из нескольких деревянных домов, вокруг которых
стояли юрты за изгородями виднелись рогастые морды оленей и слышалось их
посапывание.
  - Вон там, - показал Леониду рукой подошедший человек.
  Леонид сделал мне знак, и мы втроем подошли к одному из домов. Осторожно
вошли в него.
  Под потолком и на столе ярко горели керосиновые лампы. Спиной к нам у окна
с раскрытой форточкой стоял человек.
  Я узнала его. Это был он, человек в кепке, человек с медвежьими ногами.
  - Дымов! - громко крикнул Леонид.
  Но человек стоял неподвижно. Морозный пар, врывавшийся через форточку,
оседал инеем на его лысеющей непокрытой голове. Правую руку он высунул в
форточку и застыл так.
  Леонид подошел ближе. Я тоже. И увидела мертвое лицо Дымова.
  - Он замерз? - прошептала я.
  Вероятно, при этом я сделала неловкое движение и дотронулась рукой до
трупа Дымова.
  И тут произошло то, чего никогда не забуду.
  Мертвец внезапно рассыпался в тончайший прах. Весь без остатка - кости и
одежда.
  Порыв ветра через форточку развеял этот прах по комнате. В ней сразу стало
пыльно и запущенно.
  Равнодушный свет ламп озарял то место, где шаровая молния испепелила
человека, сохранив его очертания лишь до первого прикосновения.
  - Несколько минут серьезного разговора, - произнес утром следующего дня
Леонид, встретив меня в лаборатории. - Прошу выслушать...
  Он прошелся по комнате, как бы обдумывая выражения, и остановился против.
  - Можете упрекать меня и профессора Грохотова за скрытность. Не во всех
ситуациях она полезна. Но мы с вами квиты. Вы тоже страдаете этим
недостатком.
  Я сделала удивленные глаза:
  - Не совсем понимаю, зачем вы это говорите? Лучше беэ предисловий.
  - Тогда прямо к делу, - просто выговорил Леонид.- Еще недавно я допускал,
что история с похищением могла быть подстроена вами нарочно. Теперь я знаю
все.
  Я прищурилась и небрежно процедила сквозь зубы.
  - А именно?
  - Вы почти разгадали тайну голубых шаров, - серьезно ответил Леонид, -
Когда дневник вашего отца, предназначавшийся Дымову, попал в руки
Грохотова и я узнал об этом, я радировал, чтобы вас вызвали на станцию.
Если бы вы не приехали, расспросить вас можно было бы и другим путем. Но
вы приехали. Признаться, мы думали, что вы выполняли поручения Дымова...
Что касается самого Дымова, и не только Дымова, а и еще кое-кого, то в
этом отношении теперь все ясно. Некоторые подозрения подтвердились, а
недостающие улики найдены. Могу только сказать вам, что Дымов заслужил
свою участь. Хотя судьба наказала его неожиданно, но приговор этот
справедлив.
  Я слушала, ошеломленная. Меня подозревали в том, что я могла быть
соучастницей Дымова!
  - Вы нарочно засадили меня в диспетчерскую тогда? Чтобы я не мешала? - с
ноткой злости тихо спросила я.
  - Не совсем так, - твердо ответил Леонид. - Но теперь мы оба ценим вас и
верим. Хотим, чтобы вы стали научным сотрудником нашего института.
  Я выпрямилась.
  - Довольно, Леонид Михайлович.
  Отец всегда звал меня гордой и самолюбивой. И теперь я холодно спросила
Леонида:
  - Вы убедились, что я все время честно выполняла свои обязанности?
  Леонид утвердительно качнул головой:
  - Да.
  И я вплотную приблизилась к Леониду. В тот момент я желала, чтобы мои
глаза изрыгнули тысячи молний и сожгли его, превратили в пепел, в прах!
Досада и оскорбленное самолюбие сотрясали меня.
  Задыхаясь, я могла только пробормотать:
  - И вы... вы... могли так думать!
  Быстро подошла к письменному столу и на листе, вырванном из большого
блокнота, написала заявление с просьбой освободить меня от обязанностей
лаборантки ЭИВРа. Подписалась и молча подала Леониду.
  - Прощайте, - сказала я очень твердо и с достоинством повернулась к двери.
  - Постойте, не уходите, - услышала я голос, в котором звучала почти мольба.
  Я остановилась.
  - Мое решение вызвано вовсе не уязвленным самолюбием, как вы, может быть,
думаете. Вы знаете, я всегда собиралась в театральную школу. И вот... Я
выдержала экзамен... успешно... Впрочем, вас это, наверное, не интересует?
  Леонид спокойно подошел ко мне, но глаза его горели.
  Он прошептал:
  - Вы ошибаетесь во мне. От души. желаю вам успеха!
  И вдруг в его глазах мелькнуло подобие усмешки. Он добавил:
  - На ваше место надо найти заместительницу. У меня есть такая. Завтра я
отправлюсь к ней и возьму вас с собой, если не возражаете.
  - Не возражаю.


                       XXXV. Тайна кольца и парча-шм

  Через шесть часов воздушного путешествия аэроплан начал снижаться. Внизу
развернулась панорама города. Она показалась мне знакомой. Я не ошиблась.
Мы прилетели в город Светлый.
  На аэродроме мы сели в разные автобусы. При прощаньи Леонид дал мне адрес
хорошего отеля и сунул в руку записку.
  Только в номере отеля я развернула ее и прочла:
  "Очень прошу вая ровно к пяти часам вечера прийти на Озерную улицу, 26".
  Глупышка! Я пошла по этому адресу! Номер 26 на Озерной улице оказался
цветочным киоском. Прежняя продавщица, пополневшая и ставшая еще более,
солидной, торговала георгинами и астрами. Платановая аллея, скамейка под
развесистым деревом, песочная дорожка... Все, как тогда...
  Медленно шла я по знакомой улице.
  - Извините, осмелюсь побеспокоить вас,- сказал человек, подойдя ко мне.
Это был тот "знакомый незнакомец".
  - Зачем вы меня звали, Леонид Михайлович? - спросила я,
Человек изумленно пожал плечами:
  - Извините, не совсем понимаю. Мое имя-отчество другое.
  - Что вам надо? - сурово спросила я, сдвинув брови. Человек, похожий на
Леонида, кивнул на противоположную сторону улицы.
  - Видите домик? - спросил он меня.
  - Вижу, - быстро и насмешливо ответила я. - И прошу вас об одном
одолжении. Пройдите туда, поднимитесь на три ступеньки, позвоните два
раза. Вам откроют дверь. Скажите только: "Добрый вечер!"
Человек удивленно уставился на меня.
  - Как странно! Вы что же, ясновидящая? Ведь я как раз только что хотел
просить вас об этом.
  Я усмехнулась:
  - Впрочем, могу сопровождать вас туда. Позвоним вместе.
  Он одобрительно кивнул головою, и мы перешли через улицу.
  Знакомая старушка отперла дверь. Мы вошли в маленькую переднюю. Человек,
похожий на Леонида, извинился и скользнул в одну из дверей. Там послышался
разговор. И вдруг навстречу мне из другой двери быстро вышел Леонид.
  - Как я рад! - весело сказал он мне, протягивая руку.
  Ввел меня в зал. Там на овальном преддиванном столе, покрытом белоснежной
скатертью, лежала черная перчатка. Да, та самая... черная, нитяная.
  Я вздрогнула, когда увидела, что Леонид взял эту черную перчатку и сделал
мне знак следовать за ним:
  В комнате, выходившей окнами в сад, вполоборота ko мне за столом сидела
молодая женщина. Ее тонкий красивый профиль нежным силуэтом рисовался на
фоне светлозолотистой стены.
  - Маша! - тихо произнес Леонид. - Ты забыла свою перчатку.
  Женщина повернулась к нам.
  - Спасибо, милый...
  Я смотрела на женщину и не сразу поняла, почему у нее такое странное лицо.
Потом увидела глубокий шрам на правой щеке, безжалостно исказивший
необычайную красоту этой женщины. Темно-русые тугие косы лежали над ее
умным лбом, а под густыми бровями искрились бесконечно добрые,
проникновенные глаза.
  Она взяла черную перчатку изящными тонкими пальцами левой руки и положила
на раскрытую книгу перед собою.
  - Маша... - опять тихо сказал Леонид. - Познакомься, Татьяна Ильинична!
Это моя жена Маша.
  Лучистые глаза Маши взглянули на меня с лаской.
  - Я видела вас, Таня... К сожалению, лишь один раз... Но так много слышала
о вас...
  Неловко протянула я ей руку. Маша пробормотала торопливо:
  - Простите...
  Быстро надела левой рукой свою черную перчатку на правую и лишь тогда
ответно протянула мне для рукопожатия. Я почувствовала, как слаба и тонка
рука, и очень осторожно дотронулась до нее. Леонид незаметно шепнул мне:
  - У Маши болят руки...
  Маша усадила меня рядом с собою. Мы глядели друг другу в глаза и не знали,
с чего начать разговор. Так много нужно было сказать.
  Леонид нарушил молчание:
  - Распоряжусь, чтобы нам принесли сюда чаю.
  Маша сказала:
  - Распорядись, милый.
  Леонид ушел. Рука в черной перчатке легла на мое плечо. Маша не улыбалась.
Вероятно, рубец на щеке был болезнен и мешал ей. Только глазами улыбалась
Маша:
  - Надо благодарить вас, Таня... очень, очень..
  Я раскрыла мою старую сумочку и вынула оттуда перстень.
  - Возвращаю вам. Вы тогда дали мне эту ценную вещь.
  Задумчиво смотрела Маша на перстень, который я вручила ей.
  - Леонид не хотел встречаться с тем злым человеком, - тихо говорила Маша.
  - С Дымовым? - спросила я.
  - Да. Леонид позвонил по телефону сюда, в дом, где я остановилась. Сказал,
что пришлет кого-нибудь за этой вещью. Вы позвонили и сказали: "Доброе
утро!" - это был наш своеобразный пароль. Через окно я увидела вас. Видела
и Леонида, как он сидел на скамье. Я вручила вам кольцо. Когда через
несколько минут я выглянула в окно, ни вас, ни Леонида на скамье не было.
Ваш вторичный визит был некоторой неожиданностью. Моя домработница не
знала всех обстоятельств. Она не должна была никому выдавать, что я здесь.
Это нужно было скрыть от Дымова. Он преследовал тогда нас, добивался
встречи, каких-то объяснений с Леонидом, вмешивался даже в нашу семейную
жизнь... Домработница открыла вам дверь. Вы были так возбуждены и вели
себя так странно...
  - Не стоит об этом вспоминать, - обмолвилась я.
  Маша наклонила голову в знак согласия и задумчиво смотрела на перстень.
  - Этот перстень был бы нашим подарком Степану Кузьмину в день его
рождения. Мы долго с Леонидом думали: что подарить? Этот антикварный
перстень я купила случайно. Меня уверяли, что он принадлежал Михаилу
Васильевичу Ломоносову.
  Маша протянула мне перстень.
  - Видите вензель? "М" и "Л" - Михаил Ломоносов...
  Улыбнувшись, я возразила:
  - Хочется верить, что перстень принадлежал Ломоносову. Но ведь вензель
можно читать и по-другому. Например: "Леонид Михайлович".
  - Или "Маша" и "Леонид", - шутливо добавил Леонид, входя в комнату.
  За ним старушка, та самая (помните?), но совсем не ехидная, внесла
красивый поднос с чайными принадлежностями.
  Леонид взял перстень и повертел его в руках.
  - А все-таки насчет Ломоносова не одни предположения...
  Он принес лупу в старинной серебряной оправе и протянул ее мне вместе с
кольцом.
  - Рассмотрите внимательнее. Видите тонкую вязь среди" листьев орнамента?
  - Это буквы, - вымолвила я.
  - Читайте.
  Я прочитала:
  - "Ш-у-в-а-л-о-в". Шувалов? Кто такой Шувалов? - с недоумением
пробормотала я.
  - Это современник и друг Ломоносова, - пояснил Леонид. - Известно
энаменитое письмо Ломоносова к Шувалову "О пользе стекла" в стихах.
Помните?
  Было стыдно сознаться, что забыла стихи Ломоносова, и я потупила глаза...
  Рядом позвонил телефон. Леонид ушел. Маша рассказывала о Дымове. Ее
волновали воспоминания о нем.
  - Тот злой человек следил за Леонидом. Но Леониду не хотелось даже, чтобы
Дымов знал, где мы остановились. Случайно на улице Леонид увидел' вас. И
ему пришла мысль попросить вас.
  У меня мелькнула догадка.
  - Простите, - перебила я Машу. - У Леонида Михайловича есть брат? Очень
они похожи? Может быть, близнецы?
  Маша с удивлением посмотрела на меня.
  - Почему вы спрашиваете? У Леонида нет братьев...
  - Но меня привел сюда другой человек, - пробормотала я и рассказала оба
приключения с "добрым утром" "добрым вечером".
  Маша приложила платок к глазам, смеясь до слез.
  - Это так похоже на Леонида, - произнесла она.- Это же он! Он пошел
встречать вас. Знает, что умеет разыграть любую шутку с предельной
естественностью. И пользуется этим.
  О Леониде Маша говорила с необыкновенной любовью.
  - Он - фантазер... Но его нельзя ни за что упре-
кать. Он придумал строить Радийград. Он придумал заниматься изучением
шаровых молний. Я понимаю его... Жаль, что вы бросаете работу в
институте...
  Но когда я вкратце рассказала о себе. Маша заметила:
  - Вы правы. Нельзя пренебрегать талантом. У вас жизнь впереди. Искусство -
великое дело.
  Она не осталась передо мною в долгу и рассказала:
  - По специальности я - химик. Познакомилась с Леонидом в лаборатории.
Полюбили, поженились. Но нам редко за последние три года удавалось быть
вместе. А я,-работая с радием, обожгла себе лицо и руки. Зидите,
изуродована. Как радовался тот злой человек! Предсказывал, что Леонид
бросит меня, урода... Но Леонид - замечательный человек...
  Мы замолчали и прислушались. Из соседней комнаты доносился голос Леонида,
говорившего по телефону:
  - Да, так и скажи им. Пусть напишут у себя за океанами, что у нас работают
и изобретают не одиночки, а Коллективы...
  ...Что? Их интересует, что может наделать искусственная шаровая молния
величиной с булавочную головку? Сможет ли разрушить шестиэтажный дом?
Скажи, что нас здесь этот вопрос не интересует. Человечество больше
выиграет, если использует все виды энергии на мирное созидание...
Конкретнее? Скажи им, и пусть у себя напишут, что мы попробуем
использовать энергию шаровых молний для того, чтобы проделать тоннели в
Уральских горах, под Азовским морем, соединить Заволжье мощными
электропередающими магистралями с Сибирью, растопить вечную мерзлоту в
Заполярье. Еще конкретнее? Скажи, что одной шаровой молнии хватит на то,
чтобы приводить в движение станки и машины большой текстильной фабрики в
течение года. Скажи, что мы собираемся строить автомобили и самолеты с
новыми молниемоторами. Пусть они приезжают и купят у нас такой автомобиль.
Его не надо заправлять горючим. Он будет содержать энергию шаровой. Ее
хватит на тридцать лет. Пусть разъезжают на здоровье. А через тридцать лет
мы снова перезарядим мотор молниевой энергией. Что? Да, да, и многое
другое... Откуда мы берем эту энергию? Ну, уж это дело наше... Что? Не
успеваешь записывать?..
  - Слышите, что он говорит? - тихо спросила меня Маша. - Он всегда такой.
Он хочет будущее сделать настоящим.
  - Он любит вас, Маша, - проговорила я.
  - Да...
  Маша задумалась. Я не смела задать ей вопросы, которые настойчиво
просились на язык.
  - Перстень сыграл такую роль в нашей жизни, - сказал Леонид, вернувшись от
телефона, - что я раздумал дарить его Степану. Знаешь, Маша, я сам буду
носить твой подарок...
  - Хорошо, милый, - ответила Маша и надела перстень на палец мужу.
  Леонид нежно поцеловал жену.
  - Ты не устала?
  Я поднялась и стала прощаться. Меня вежливо задержали, но не настаивали.
  Маша сказала мужу с шутливой строгостью:
  - Извинись, дорогой, перед Таней. Что это ты наговорил ей, когда встретил
сегодня? Ведь ты же пошел ее встретить?
  Я нашла в себе силы улыбнуться:
  - О, я догадалась, что Леонид Михайлович шутит.
  Я узнала его сразу.
  Возвращалась я в отель взволнованная и потрясенная.
  Глупая, я даже чуточку поплакала! Хорошими, искренними слезами...
  Донесся басистый призывный гудок парома.
  Я поспешила на пристань, даже не умывшись. Пусть мои глаза заплаканы,
пусть! Но скорей отсюда! Ничто теперь не связывало меня с этим городом.
  Осенний безлунный вечер, помню, был тепел и тих.
  На палубе я выбрала уютное местечко. Паром двинулся по Зеленому озеру.
Вдыхая влагу теплого ветерка, смотрела я, как удалялись сверкающие огни
пристани и памятного мне города.
  Так фантастична, жизнь! Будто ничего со мной и не случилось. Будто я
впервые еду по Зеленому озеру. И будто взрослая, самостоятельная жизнь
лишь только с этого вечера Начинает раскрываться передо мной
по-настоящему...
  На прощание я зашла в отдел кадров института. Елена Федоровна пожелала мне
успехов:
  - Скажу тебе; как старший товарищ... Изволь готовиться к новому делу
по-серьезному... Учись! Если есть талант, работай так, чтобы и на сцене
приносить пользу народу.
  И добавила нежно:
  - Тебя здесь любят и ценят... Дорожи этим. А мы всегда тебе поможем.
  Она поцеловала меня, .Слова ее глубоко запали мне в душу. Я уже давно
поняла, что нельзя жить, подобно улитке. Надо с раскрытой душой идти в
жизнь,..


                      XXXVI. В чем заключалась ошибка

  Все это было достаточно давно, мой друг.
  С тех пор тайна шаровых молний полностью разгадана. Леонид стал директором
крупнейшего института. Он и его товарищи осуществили передачу
электромагнитной энергии большими количествами уже не по одной, а по
нескольким ионизированным трассам без проводов на тысячи километров.
  Для наших дней это так же просто и естественно, как восход и заход солнца.
  Приобретенный мною опыт, привычка работать со страстью и настойчивостью
очень пригодились мне на сцене.
  О днях моего лаборантства я храню самые лучшие воспоминания.
  Вы знаете, что я стала драматической артисткой. Выступала под новой
сценической фамилией. О моих успехах в театре вы тоже знаете.
  И вот совсем недавно грозовой бурей налетело на меня мое прошлое. Я должна
была выступать в концерте на юбилее крупнейшего нашего ученого. По старой
театральной привычке подошла к кулисе и посмотрела в "дырочку" на публику.
  В первом ряду с Луниным сидел Леонид. На его пальце блеснул перстень...
  Я позвала конферансье (Мишу, знаете?).
  - Когда будете объявлять мой выход, Мишенька, назовите только мою фамилию.
Имени-отчества не называйте.
  - Слушаю, Татьяна Ильинична. Что изволите исполнить?
  - Прочту стихотворение Козлова "Грозы! Скорей грозы!".
  - Превосходно. А что на бис?
  Озорная мысль заставила меня улыбнуться:
  - Отрывок из письма Ломоносова к Шувалову "О пользе стекла".
  Конферансье сделал удивленную гримасу и почесал свой изумительный пробор:
  - М-м... что-нибудь трагическое? Не скучновато?
  - Не беспокойтесь. Как раз подходящее для этого зала...
  - Осмелюсь ли возражать? Разрешите, запишу в блокнот, чтобы не
перепутать...


                                   * * *

  Меня долго вызывали. Раскланиваться выходила раз пять. Последним номером
прочитала стихи "Помнишь, мы вместе мечтали у моря?". Потом сидела за
кулисами и слушала, как моя подруга играла Скрябина. Я просила ее
исполнить дисмольный этюд ь 12.
  Леонид разыскал меня после концерта:
  - Узнал вас... Пришел поблагодарить за удовoльствие, которе вы доставили
мне своим чтением. Догадываюсь, вы нарочно подобрали такую программу...
  Я ответила:
  - Вы догадливы, как всегда...
  Мне не хотелось вести длинный разговор. Но как-то само собою вышло, что мы
разговорились. Сидели где-то в неуютном закоулке за сценой. Пахло пылью и
красками. Леонид спросил меня:
  - Почему вы тогда пропали? Так сразу...
  Сердце мое забилось. Он требовал ответа. А я сама боялась ответить себе. И
внезапно снова почувствовала себя семнадцатилетней девчонкой, какою была
одиннадцать лет тому назад. Смело посмотрела Леониду в глаза, ответила.
  - Потому что любила вас тогда... Любила. Но когда увидела Машу... узнала,
что вы любите ее, а она обожает вас... Разве я могла остаться около вас?
Стать между вами? Молчите... Я тогда была девчонкой. Но я была воспитана в
уважении к людям и к семье...
  Не помню, что еще говорила.
  Леонид отвернулся, и закрыл лицо руками. Плечи его чуть вздрогнули;
  - Что с вами? - наклонилась я к нему.
  Слезы пробивались сквозь его тонкие пальцы.
  - О чем вы? Случилось что?
  Он глухо вымолвил:
  - Маша умерла. Год назад...
  Мне стало очень жалко его. Ох, как жалко!..


                                   * * *

  Недавно Леонид Михайлович приехал ко мне, и мы вспомнили прошлое. Он
рассказывал новости. Оля вышла замуж за Симона, начальника филиала
института на ЧапТау. Естественно, что я тут же спросила и о Грохотове.
Леонид Михайлович сказал, что Грохотов работает в радийградском филиале.
Так и не женился.
  - Большой спорщик, каким всегда был, - добавил он. - В науке это бывает
нужно. И простота у него такая, доверие к людям. Черта хорошая... Но не
всегда она... - И Леонид Михайлович замолчал, охваченный воспоминаниями. Я
не стала его перебивать.
  Молчание нарушил сам Леонид Михайлович. Он вынул из кармана стертый
конверт и положил его передо мной.
  - Вот письмо, прочтите его на досуге, - произнес он очень серьезно. - Оно,
по-моему, небезынтересно для вас...
  - Кто писал? - спросила я и удивилась, услыхав, что писал Дымов.
  - Да, представьте. Дымов. Мне доставили письмо из "Сухого Стойбища" после
того, как вы исчезли. Доставили и новый электронный разрядник. Он валялся
под форточкой, куда, помните, высунул руку Дымов.
  Ломоносовский перстень по-прежнему блестел на руке Леонида Михайловича. Мы
полюбовались им и помолчали, потому что очень печальные воспоминания
овладели нами.
  Леонид Михайлович изредка покашливал и, наконец, стал откланиваться. Мне
показалось, что он приезжал лишь для того, чтобы вручить мне письмо
Дымова, и я не задерживала его. Из вежливости спросила о его новых
работах. Он оживился и рассказал об исследовании, ливней космических лучей
и о некоторых новых возможностях использования позитронов. В ответ я
сказала ему, что опыт моего участия в научной работе института очень
помогает мне. Только поэтому мне, например, так удалась роль
женщины-профессора в пьесе "Стройка".
  Перечитываю письмо Дымова. Вот места, которые мне кажутся значительными:
  "Да, я сделал ошибку и расплачиваюсь за нее. Я хотел достигнуть славы и
почестей легким путем. Завидовал вам и не хотел понять, что великое
строится из малого, что путь к вершинам идет по узким, каменистым тропам,
по которым могут пройти только люди ясной цели и большого терпения..."
"...Вы помните чужестранных гостей, побывавших у нас. Грохотов радушно
показывал им наши лаборатории и аппараты... Ах, ах, какие уверения в
вечной дружбе, какие сладкие комплименты слышали мы от них! А потом...
Потом один из благовоспитанных чужестранцев просто и наивно попросил меня
дать крошечную консультацию о емкости спиральной антенны, о которой вы
доверчиво рассказывали мне. С какой почтительностью были записаны мои
слова в изящную книжечку! Мне это льстило... Потом еще разговор за
завтраком: моему собеседнику очень по вкусу пришлись наши кулебяки...
Трудным для меня оказался только первый шаг..."
Мне противно было читать письмо. И .досадно. Трусиха! Недальновидная
девчонка! Сколько было случаев схватить этого сударя с медвежьими ногами!

  "...Должны знать все... мне выхода нет. Меня бесили ваши успехи.
Электронный разрядник - всецело ваша идея. А я кустарно смастерил его.
Помните то утро? Я видел, как вы разговаривали с девчонкой и послали ее в
дом напротив. Я подошел к вам, чтобы объясниться. Показал разрядник. И
вдруг от неосторожного движения электроны сразили вас. Правда, я надеялся,
что не смертельно... Побежал звать скорую помощь... Но эта девчонка -
хитрая бестия! Она, вероятно, видела, как я вынимал разрядник. Девчонка
нашла вас мертвым и бросилась куда-то бежать. Потом вернулась в дом
предупредить ваших. Не знаю, кто научил ее следить за мною на пароме. Она
даже переменила платье и прическу. Ах, как я нервничал! Изорвал в клочья
букет роз. Проклятая девчонка! Мне хотелось утопить ее..."

  "Грохотов вел с вами научные споры, он не во всем соглашался с вами. Пока
вы были в Заполярье, Степан Кузьмич пробовал самостоятельно получать
шаровые. Он делал опыты, когда Симон уходил в степь на охоту. Возможно,
что Степан Кузьмич хотел сделать вам сюрприз.
  Но он был очень недоволен, когда узнал, что я наблюдаю за степной
станцией. Представьте мое удивление, когда увидел, что та хитрая,
пронырливая девчонка уже здесь. Должен заметить, что вы с Грохотовым
умеете подбирать помощниц в работе...
  Грохотов не захотел иметь со мной дела. Он исчез. А я принял его вызов.
Ранним утром после его исчезновения я разыскал в степи один из "Р-1", с
которыми он работал независимо от вас. Это было доказательством против
него... Я хотел найти и другие, чтобы поссорить вас. Но девчонка,
вероятно, по вашим указаниям, довольно ловко путала мои расчеты. На
окраине села за мной увязались собаки. Пришлось отпугнуть их
разрядником..."
"Откуда Грохотов раздобыл дневники старого самоучки - непонятно. Он дал их
посмотреть мне. Они ведь были мне адресованы. Перед тем как вернуть
Грохотову, я замазал самые важные места. Зачем это сделал? Так посоветовал
мне тот заморский любитель кулебяки, которому я показал дневники..."
Торопливо пробежала я заключительные строки:
  "Не могу ничего узнать, даже подступиться к вам.
  Иногда мне кажется, что вы, Леонид Михайлович, разгадали меня или, во
всяком случае, не доверяете... Грохотов молчит, должно быть,
предупрежденный вами... А мои "друзья" требуют от меня новой и свежей
"технической консультации".

  "Когда догадался, что вы хотите стать властелином молний, я пробрался к
вам, словно одержимый. Будь что будет... Осветил ей лицо. Вот наваждение!
Опять та девчонка-бестия... Ничего от нее не добился... Сторожевые собаки
разорвали мой пиджак. К тому же потерял разрядник. Со злости убил одну
собаку камнем по голове..."
"Наконец нашел способ попасть в Радийград. Решил что-нибудь испортить.
Сделаю перерыв в трассе... Чувствую, что и мне несдобровать... Если
погибну, прочтите это письмо и не жалейте меня..."

  Так заканчивалось письмо Дымова.
  Написала все это я вам, друг мой, потому, что, по всей вероятности, в
скором времени выйду замуж за Леонида Михайловича, которого уважаю и люблю.
  Вы, конечно, поймете также, что эти строки - мой отказ на лестное для меня
предложение стать вашей женой.


  196 ... г.



                    Литературно-художественное издание 

                               СЕРГЕЙ БЕЛЯЕВ

                             ВЛАСТЕЛИН МОЛНИЙ

                       Научно-фантастические Романы

          Издательство литературы и искусства имени йфура Гуляма

                                  ТАШКЕНТ

Переиздание
Редактор Л. КАЗАКОВА
Художник А. КИВА
Художественный редактор А. БОБРОВ Технический редактор В. БАРСУКОВА
Корректор Т. КРАСИЛЬНИКОВА
ИБ ь 4264

  Сдано в набор 15.04.89: Подписано в печать 02.02.90. Формат 845"108V"
Бумага типографская М 2. Академическая гарнитура. Высокая печать. Усл. печ.
л. 27,72. Усл. кр.-отт. 28,34. Уч.-иад. л. Я1.44. Тираж 200000, (I завод
1'-100000 экз.). Заказ W 130/43. Цена 2 р."50 к. Договор М 12-88.
  Издательство литературы и искусства имени Гафура Гуляма, 700129, Ташкент,
ул. Навои, 30.
  Набрано и отматрицировано в типографии ивд-ва "Таврида" Крымского овнома
КП Украины, 333700, г. Симферополь, ул. Генерала Васильева, 44, "Матбуот"
Государственного комитета УэССР ио печати, 700129, Ташкент, ул. Навои, 80.
Беляев С. М.
  Властелин молний: Романы. / Сост. Г. Прашкевич/.- Т.: Изд-во лит. и
искусства, 1990. -1528 с. - (Фантастика. Приключения).

  Сергей Михайлович Беляев (1883-1953), по профессии врач, начал заниматься
литературной деятельностью с 1905 года. писал очерки, рассказы после
революции сотрудничал в РОСТА. Первое крупное произведение его "Заметки
советского врача" вышло в свет в 1926 году. Затем последовали
научно-фантастические романы "Радиомозг" (1927), "Истребитель 2Z" (1939),
"Приключения Самюэля Пингля" (1945), "Десятая планета" (1945), "Властелин
молний" (1947) и другие, ставшие в настоящее время уже историей становления
научно-фантастического жанра, однако не утратившие своей занимательности.