Код произведения: 12763
Автор: Шукшин Василий
Наименование: Как помирал старик
Василий Шукшин
КАК ПОМИРАЛ СТАРИК
Старик с утра начал маяться. Мучительная слабость навалилась...
Слаб он был давно уж, с месяц, но сегодня какая-то особенная слабость
- такая тоска под сердцем, так нехорошо, хоть плачь. Не то чтоб
страшно сделалось, а удивительно: такой слабости никогда не было. То
казалось, что отнялись ноги... Пошевелит пальцами - нет, шевелятся. То
начинала терпнуть левая рука, шевелил ею - вроде ничего. Но какая
слабость, господи?..
До полудня он терпел, ждал: может, отпустит, может, оживет
маленько под сердцем - может, покурить захочется или попить. Потом
понял: это смерть.
- Мать... А мать! - позвал он старуху свою. - Это... помираю вить
я.
- Господь с тобой!.. - воскликнула старуха. - Ково там
выдумываешь-то лежишь?
- Сняла бы как-нибудь меня отсудова. Шибко тяжко. - Старик лежал
на печке. - Сыми.
- Одна-то я рази сыму. Сходить нешто за Егором?
- Сходи. Он дома ли?
- Даве крутился в ограде... Схожу.
Старуха оделась и вышла, впустив в избу белое морозное облако.
"Зимнее дело - хлопотно помирать-то", - подумал старик.
Пришел Егор, соседский мужик.
- Моро-оз, язви его! - сказал он. - Погоди, дядя Степан, маленько
обогреюсь, тогда уж полезу к тебе. А то застужу. Тебе чево, хуже
стало?
- Совсем плохо, Егор. Помираю.
- Ну, что ты уж сразу так!.. Не паникуй особо-то.
- Паникуй не паникуй - все. Шибко морозно-то?
- Градусов пятьдесят есть. - Егор закурил. - А снега на полях -
шиш. Сгребают тракторами, но ково там.
- Может, подвалит ишо.
- Теперь уж навряд ли. Ну, давай, слезать будем... Старуха взбила
на кровати подушку, поправила перину. Егор встал на припечек, подсунул
руки под старика.
- Держись мне за шею-то... Вот так! Легкий-то какой стал!..
- Выхворался...
- Прям как ребенок. У меня Колька тяжельше...
Старика положили на кровать, накрыли тулупом.
- Может, папироску свернуть? - предложил Егор.
- Нет, неохота. Ах ты, господи, - вздохнул старик, - зимнее дело
- помирать-то...
- Да брось ты! - сказал Егор серьезно. - Ты гони от себя эти
разные мысли. - Он пододвинул табуретку к кровати, сел. - Меня на
фронте-то вон как задело! Тоже думал - каюк. А доктор говорит:
захочешь жить - будешь жить, не захочешь - не будешь. А я и
говорить-то не мог. Лежу и думаю: "Кто же жить не хочет, чудак
человек?" Так што лежи и думай: "Буду жить!"
Старик слабо усмехнулся.
- Дай разок курну, - попросил он.
Егор дал. Старик затянулся и закашлялся. Долго кашлял...
- Прохудился весь... Дым-то, однако, в брюхо пошел.
Егор хохотнул коротко.
- А где шибко-то болит? - спросила старуха, глядя на старика
жалостливо и почему-то недовольно.
- Везде... Весь. Такая слабость, вроде всю кровь выцедили.
Помолчали все трое.
- Ну пойду я, дядя Степан, - сказал Егор. - Скотинешку попоить да
корма ей задать...
- Иди.
- Вечерком ишо зайду попроведую.
- Заходи.
- Егор ушел.
- Слабость-то, она отчево? Не ешь, вот и слабость, - заметила
старуха. - Может, зарубим курку - сварю бульону? Он ить скусный
свеженькой-то... А?
Старик подумал.
- Не надо. И поисть не поем, а курку решим.
- Да бог бы уж с ей, с куркой? Не жалко ба...
- Не надо, - еще раз сказал старик. - Лучше дай мне полрюмки
вина... Может, хоть маленько кровь-то заиграет.
- Не хуже ба...
- Ничо. Может, она хоть маленько заиграет.
Старуха достала из шкафа четвертинку, аккуратно заткнутую
тряпочной пробкой. В четвертинке было чуть больше половины.
- Гляди, не хуже ба...
- Да когда с водки хуже бывает, ты чо! - Старика досада взяла. -
Всю жись трасетесь над ей, а не понимаете: водка - это первое
лекарство. Сундуки какие-то...
- Хоть счас-то не ерепенься! - тоже с досадой сказала старуха. -
"Сундуки"... Одной уж ногой там стоит, а ишо шебаршит ково-то. Не
велел доктор волноваться.
- Доктор... Они вот и помирать не велят, доктора-то, а люди
помирают.
Старуха налила полрюмочки водки, дала старику. Тот хлебнул и чуть
не захлебнулся. Все обратно вылилось. Он долго лежал, белый, без
движения. Потом с трудом сказал:
- Нет, видно, пей, пока пьется.
Старуха смотрела на него горько и жалостливо. Смотрела, смотрела
и вдруг всхлипнула:
- Старик... А, не приведи господи, правда помрешь, чо же я
одна-то делать стану?
Старик долго молчал, строго смотрел в потолок. Ему трудно было
говорить. Но ему хотелось поговорить хорошо, обстоятельно.
- Перво-наперво: подай на Мишку на алименты. Скажи: "Отец
помирал, велел тебе докормить мать до конца". Скажи. Если он,
окаянный, не очухается, подавай на алименты. Стыд стыдом, а дожить
тоже надо. Пусть лучше ему будет стыдно. Маньке напиши, чтоб парнишку
учила. Парнишка смышленый, весь "Интернационал" назубок знает. Скажи:
"Отец велел учить". - Старик устал и долго опять лежал и смотрел в
потолок. Выражение его лица было торжественным и строгим.
- А Петьке чево сказать? - спросила старуха, вытирая слезы; она
тоже настроилась говорить серьезно и без слез.
- Петьке?.. Петьку не трогай - он сам едва концы с концами
сводит.
- Может, сварить бульону-то? Егор зарубит...
- Не надо.
- А чево, хуже становится?
- Так же. Дай отдохну маленько. - Старик закрыл глаза и медленно,
тихо дышал. Он правда походил на мертвеца: какая-то отрешенность,
нездешний какой-то покой были на лице его.
- Степан! - позвала старуха.
- Мм?
- Ты не лежи так...
- Как не лежи, дура? Один помирает, а она - не лежи так. Как мне
лежать-то? На карачках?
- Я позову Михеевну - пособорует?
- Пошли вы!.. Шибко он мне много добра сделал, ваш бог. Курку
своей Михеевне задарма сунешь... Лучше эту курку-то Егору отдай - он
мне могилку выдолбит. А то кто долбить-то станет?
- Найдутся небось...
- "Найдутся". Будешь потом по деревне полоскать - кому охота на
таком морозе долбать. Зимнее дело... Што бы летом-то!
- Да ты что уж, помираешь, что ли? Может, ишо оклемаисся.
- Счас - оклемался. Ноги вон стынут... Ох, господи, господи?.. -
Старик глубоко вздохнул. - Господи... может, ты есть, прости меня,
грешного.
Старуха опять всхлипнула.
- Степан, ты покрепись маленько. Егор-то говорил: "Не думай
всякие думы".
- Много он понимает! Он здоровый как бык. Ему скажи: не помирай -
он не помрет.
- Ну тада прости меня, старик, если я в чем виноватая...
- Бог простит, - сказал старик часто слышанную фразу. Ему еще
что-то хотелось сказать, что-то очень нужное, но он как-то стал
странно смотреть по сторонам, как-то нехорошо забеспокоился...
- Агнюша, - с трудом сказал он, - прости меня... я маленько
заполошный был... А хлеб-то - рясный-рясный!.. А погляди-ко в углу-то
кто? Кто там?
- Где, Степан?
- Да вон!.. - Старик приподнялся на локте, каким-то жутким
взглядом смотрел в угол избы - в передний. - Вон же она, - сказал он,
- вон... Сидит-то?..
Егор пришел вечером...
На кровати лежал старик, заострив кверху белый нос. Старуха тихо
плакала у его изголовья.
Егор снял шапку, подумал немного и перекрестился на иконку.
- Да, -сказал он, - чуял он ее.