Код произведения: 12401
Автор: Шашурин Дмитрий
Наименование: Где-то в Сибири, в архивных папках
Дмитрий Шашурин.
Где-то в Сибири, в архивных папках
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Печорный день".
OCR spellcheck by HarryFan, 26 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
Все-таки я расскажу, а, Марылька? Марыльку смущает, что нужно
рассказывать, как нам рассказывал один - у него была татуировка, - что ему
рассказал тот другой. Рассказал перед селекцией на газ...
Нам тогда с Марылькой зараз столько привалило чудес, так еще могли
принять хоть одно, хоть сто. Едва кончилась война. Я не знал, где
Марылька. Она - где я. Но мы тут же встретились и приехали к морю. Мы
розовели издали, как пряники. Возможно, поэтому он и выбрал нас, возможно,
он рассказывал и не только нам. У него была татуировка. На руке - между
локтем и запястьем, посередине. Цифры выведены, как на чертеже, пять цифр
и еще буквы - так в реестрах заносят номера вещей, книг, деталей. А это
его лагерный номер.
Газовая камера тоже как удостоверение для нас с Марылькой, а вам, чтобы
могли понять, почему мы поверили, почему слушали, почему, наконец, он
рассказывал, что рассказал ему тот, который не надеялся, что пройдет
селекцию, и не прошел, не избежал газовой камеры. Тот был из Сибири, вот
почему мне особенно хочется, чтобы вы знали. Правда, Марылька?
Благо... Бого... Нет, нет, только не Благовещенск. Из Благовещенска
поступили связки архивных папок... Но я забегаю, папки участвуют потом.
Тот имел отношение к архивам, которые постепенно сортировали, приводили в
порядок. Стопятидесятилетние или двухсотлетние архивы губернских управ.
Часть их попала в Бого... Бодо... Что? Тобо... Ах, Тобольск. Слышишь,
Марылька? Тобольск! Нет, непохоже. Нет.
Середина двадцатых годов в Сибири. Вы лучше меня представляете. Но тот
занимался только архивами. Уполномоченный или комиссар, потому что к
_тому_... (Мне удобнее, чтобы не запутаться и не запутать вас, говорить
_тот, тому_, а не _он, ему_, чтобы не спутать _того_ с другими. И это мы с
Марылькой придумали, что тот комиссар или уполномоченный.) К тому
привозили архивы, требовали расписок, предъявляли мандаты. А однажды к
тому пришел посетитель, когда тот уже давно зажег коптилку и разбирался в
бумагах при ее свете. Пришел и встал у лавки, заваленной пачками бумаг.
Тот поднял голову, подождал, что скажет посетитель, не дождался и стал
опять разбираться в папках, и даже забыл о нем, и тут же вздрогнул. Опять
посмотрел на посетителя, и посетитель смотрел на комиссара, на того,
который попал потом в газовую камеру.
Тогда время очень ценилось, или считалось хорошим тоном беречь время;
кончил дело - уходи, а тут еще и не начиналось - и не дело, а разговор
хотя бы. Уполномоченный, я больше склоняюсь, что тот не был комиссаром,
комиссары все-таки решительнее и вооружены, а у того не было оружия,
уполномоченный сказал:
- А ну, давайте покороче, что нужно?
Посетитель кивнул и сказал:
- Мне шестьсот лет.
Вот тогда-то тот и пожалел, что нет оружия. С оружием бы тот сразу
доставил посетителя куда нужно. А я думаю, что комиссар доставил бы и без
оружия, вот еще почему я считаю, что тот не комиссар, а уполномоченный.
- Бузить пришли? - насупился уполномоченный.
- Хм. Бузить. Буза. Это выражение скоро исчезнет, забудут его. А слово
_дактилоскопия_ вам уже известно или оно еще не вошло в обиход?
Посетитель говорил тихо. Уполномоченный хотел и не решался разглядеть
его.
- Определение личности, что ли, по отпечаткам пальцев? - Тот даже не
ждал от себя, что вспомнит, и обрадовался, и забыл, что лучше всего
доставить бы посетителя куда следует, и не стал больше жалеть об оружии, а
взглянул в глаза посетителю, и хоть от коптилки и не хватало света -
разглядел и понял уполномоченный, что посетитель умен, что ничего он не
побоится, даже оружия, но и что его ни к чему бояться тоже.
- Опознание, - подтвердил посетитель. - По отпечаткам подушечек пальцев
человека легче опознать, чем по лицу, которое можно изменить гримом или
пластической операцией. Но вы еще не знаете, почему рисунки никогда не
повторяются, и нет на свете двух человек с одинаковыми узорами на
подушечках пальцев, и вряд ли узнаете в течение этого столетия.
- Кто я? Я?
- Вы тоже, все люди.
"А вы?" - хотел спросить уполномоченный, но вспомнил, как в
железнодорожном отделении ЧК попался один: тоже умно говорил, и стал опять
думать, что нужно бы доставить посетителя, или лучше ушел бы он сам. Мало
ли: вот говорили, что если не доставишь - тебя доставят.
Конечно, тот не был комиссаром, согласись, Марылька, комиссар бы не
трусил, не рассуждал как обыватель.
- Вы не беспокойтесь, я по делу, - посетитель как будто угадал сомнения
уполномоченного, - дактилоскопия тоже относится к делу, как и то, что мне
шестьсот лет.
Уполномоченный поежился оттого, что хотел не верить, а само собой
верилось, верилось и в дело, и в шестьсот лет.
Уполномоченный видел перед собой и слушал человека, который заслуживал
доверия. Не было в нем ничего такого, к чему можно бы было придраться или
бы вызывало раздражение. Открытость, готовность быть полезным, понятным и
к тому же терпеливость и бесстрашие - при всем желании уполномоченный не
мог отплатить такой же естественностью, и коробило уполномоченного до
сухости в глотке, до щипоты в глазах. Можно так говорить или лучше "до
щипания"?
- Конкретно будете излагать? - спросил уполномоченный; сознавая, что
опять получается грубо, неуместно официально и с угрозой.
Посетитель с готовностью придвинулся к столу, выбрал листок бумаги,
чистый с обеих сторон, и, потерев большими пальцами подушечку для
штемпелей и печатей, притиснул их затем к этому листку.
- Вот, пожалуйста, конкретно, - несколько любуясь даже сделанными
оттисками, улыбнулся он уполномоченному.
Тот... Тому... У того сразу воскресли все подозрения, и особенно насчет
психической ненормальности посетителя, и снова уполномоченный избегал
смотреть на него, и чем дальше, тем больше росла натяжка, неловкость.
Потому что чем дальше, тем подробнее посетитель объяснял свое дело.
- Среди папок, которые вы разбираете, вам должна попасться связка бумаг
из Благовещенска. Связка с сургучной печатью. Указана дата, когда связка
была опечатана и сдана в архив: сентября 23-го дня, 1852 года. Бумаги
незначительные, совершенно незначительные, - подчеркнул посетитель,
заметив нарастающее беспокойство уполномоченного.
Тот со страхом ожидал: сейчас потребует или попросит эти бумаги? Что,
если скажет: дай на память? Смогу я отказать или не смогу?
- ...наделов трех казацких старшин, - продолжал посетитель
перечисление, начало которого уполномоченный упустил, - опись собранной
пушнины от бурят в качестве подушного налога за семь лет и еще что-то в
таком же роде. Они нас не интересуют. Попадется вам, кроме того, в этой
связке пакет, опечатанный по четырем углам. Прежде чем сломать печати,
обратите внимание на сохранность сургуча.
- Ну уж, как хочешь, сургуч не сургуч, а пакета я те не отдам, -
внутренне укрепился уполномоченный, - заливай, заливай, да держись за
край.
- Это важно для вас, чтобы вы поверили, а затем и подтвердили своей
подписью.
- Ух ты, роспись! - оледенел изнутри уполномоченный: вдруг он, этот
посетитель, и есть оттуда, откуда надо?
- Не пугайтесь, слушайте. Пакет я сам доставил из Петербурга в Сибирь,
а прежде он долго лежал, очень долго. В нем, вы это увидите, примерно
такой же листок с оттисками пальцев, моих больших пальцев, с указанием
даты и подписью чиновника, поставившего ее. Какую очередную архивную папку
вы готовите на бессрочное хранение?
- Шестьдесят два дробь восемнадцать эф, - отрапортовал уполномоченный и
затосковал: "Что же я тайны выдаю!"
Посетитель на мгновение прикрыл глаза.
"Так и есть, запоминает", - догадался уполномоченный".
- Вот туда вы и положите оба листка, а на сегодняшнем поставите дату и
свою подпись. Лучше, если найдется конверт.
Уполномоченный оторопел, спину холодила струйка пота, которая вдруг
побежала от лопаток к пояснице. Вот так волдырь! На бессрочное хранение,
да еще с росписью! А тут и посетитель собрался уходить - встал, надел
шапку и уж направился к двери мимо уполномоченного. Тот вскочил и
загородил дорогу.
Они стояли так, не глядя друг на друга, а по потолку и стенам шатались
их тени - пламя в коптилке то ложилось, то взметывалось, чуть ли не
отрываясь от фитилька.
- Вам не следует требовать объяснения. Сделайте и забудьте.
И хотя слова посетителя совершенно убедили уполномоченного, тот не
двинулся с места. Тело уполномоченного не подчинилось сознанию. Посетитель
удивился и прикрыл глаза, опять будто бы припоминая или подсчитывая.
- Понимаю, понимаю, - он говорил как будто с самим собой и у себя же
спросил: - Но ведь не спасет? - а ответил уполномоченному: - Вас это не
спасет, лишь однажды вам это поможет. Знайте. История человечества
складывается так, что мое вмешательство окажется необходимым раньше, чем
рассчитано. Тогда я покажу оттиски пальцев отсюда, другие документы из
других мест. Может быть, мне поверят, согласятся и человечество избежит
катастрофы. Пропустите меня.
Уполномоченный дал ему уйти, только тень уполномоченного рванулась к
дверям, отпрыгнула от них на потолок, а потом, будто успокаиваясь,
закачалась от стены к стене и вдруг остановилась в углу, где лежала груда
связок. На одной из них значилось: сентября 23-го дня 1852 года.
...Сургучные печати на конверте были целы, тот тщательно осмотрел и не
сломал печати, а разрезал конверт. На листке с выцветшими от времени
оттисками пальцев, еще более тусклая, стояла дата и подпись с окружающим
ее росчерком... Среда февраля четвертого дня 1704 года. Оттиски пальцев
совпадали и по размеру, и по рисунку, и по числу линий. Тот накладывал
листки и сличал на просвет.
Сбылось и предсказание вечернего посетителя, помните: не спасет, но
однажды поможет? И помогло, помогло тому до конца сохранить мужество. Тот
так сам сказал, когда кончил рассказывать. Не нам, а ему, который
рассказывал нам после войны. Видите, обязательно путается, и Марыльке
кажется, что мы выглядим навязчивыми болтунами. Ведь мы даже не помним,
как назывался город. Бого... Вого... Нет. Нет, и не Тобольск. Как ты
считаешь, Марылька? Видите: нет, не Тобольск.