Ахманов Михаил / книги / Солдат удачи

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 122
Автор: Ахманов Михаил
Наименование: Солдат удачи


Михаил Ахманов


http://mitridat.bos.ru


                                 Солдат удачи


М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001. - 480 с. (Серия "Абсолютное оружие").

ISBN 5-04-006613-9

                                  Часть 1

                                  ОСТРОВ

                                  Глава 1

     Мрак был глубоким,  безбрежным,  непроницаемым; знакомая тьма Инферно,
объявшая Дарта в десятый или двадцатый раз.  В точности он этого не знал  -
ментоскопирование,  которому его подвергали на Анхабе,  ликвидировало часть
воспоминаний.  Помнились  основные  факты  -  те,   что   могли   считаться
драгоценным  опытом,  полезным  в  дальнейших  странствиях;  но  от многого
остались лишь смутные проблески,  скользившие меж  явью  и  сном,  туманные
картины,  странные  пейзажи,  призраки  действий  и привидения слов.  Эйзо,
Растезиан,  Лугут,  Буит-Занг,   Конхорум,   Йелл   Оэк...   Звуки-символы,
олицетворявшие миры, все еще не были позабыты. Но что он там отыскал? Какие
подвиги совершил?  И как вернулся?  С позором или увенчанный  славой?..  Ни
Джаннах,  его сеньор и господин, ни тем более Констанция не говорили на эти
темы,  но  странствия  Дарта  продолжались  -  значит,   поиск   был   пока
безрезультатным.
     Возможно, на сей раз...
     Мрак отхлынул,  сменившись  неярким  мерцанием  стен Марианны,  и Дарт
перекрестился.  Символический жест, почти бессознательная реакция, наследие
прежней  жизни...  Такое же,  как шпага и кинжал в магнитных креплениях его
скафандра, как странное словечко "сир" и как его собственное имя...
     Подпространственный скачок в Инферно был завершен.  После давящей тьмы
и  ощущения  холодных,  леденящих  кровь  объятий  рубка системного корабля
казалась уютным прибежищем;  мягкий  зеленоватый  свет  успокаивал,  шелест
гравиметра и генераторов дисторсионного поля напоминал о трепете листвы под
ветром,  налетевшим с горных пиков.  Их названий не  сохранилось  в  памяти
Дарта,  но временами ему снились каменистые кручи, дуб у обрыва - огромный,
величественный, с черной морщинистой корой, синее небо и облако, похожее на
птицу, парившую над неприступной вершиной.
     Он вздохнул и снова перекрестился,  царапнув перчаткой о лицевой щиток
скафандра.  Что поделаешь,  привычка! Хотя после этих бесконечных лет он не
верил ни в дьявола, ни в бога и полагался лишь на собственную удачу.
     Колпак кабины,  внезапно  мигнув,  стал  прозрачным.  Дарт  запрокинул
голову.
     Знакомый вид,  такой же,  как в мнемонических картинах Джаннаха... Два
безымянных светила,  голубое и алое,  таившиеся во тьме и пустоте:  голубой
гигант в обрамлении протуберанцев и его покорный спутник - красное  солнце,
остывающий  уголек,  будто  унесенный вихрем из звездного костра Галактики.
Две драгоценности из королевской короны:  тускловатый,  припорошенный пылью
рубин, а рядом - сапфир, сверкающий победным блеском...
     Прищурившись, Дарт   поглядел   на  голубую  звезду,  затем  веки  его
опустились, не выдержав яростного сияния. Он пробормотал:
     - Мон дьен!.. Горит, будто око Люцифера в преисподней... Ну и зрелище,
клянусь Создателем!
     Марианна пробудилась,  будто вырванная его голосом из сладкой дремоты.
Мир  за  прозрачным  колпаком  дрогнул,  голубое  солнце   поплыло   назад,
откатываясь за спину Дарта,  кресло, в котором он сидел, повернулось - так,
чтобы овальная панель гравиметра была перед глазами. В ее глубине скользили
мглистые  тени,  эхо ветров и бурь,  ярившихся в пространстве,  - привычный
Дарту образ,  более ясный,  чем формулы и  чертежи  анхабских  математиков.
Впрочем,  знания  формул  и  чертежей  от  него  не требовалось:  зачем они
разведчику,  наемному солдату-кондотьеру?  Он был  всего  лишь  пассажиром,
частью системного корабля - правда, самой важной и совершенно незаменимой.
     Кабина наполнилась    звуками.    Генераторы   смолкли,   зато   начал
посвистывать корректор траектории и шелест гравиметра стал  громче;  к  ним
добавились  рык планетарных ускорителей,  отчетливые щелчки биотелеметрии и
грозное,  нараставшее с каждой секундой гудение дисперсора -  его  экран  с
семиконечной пентаграммой вдруг ожил,  наполнился светом и глубиной, бросая
серебристые отблески на скафандр Дарта. Потом что-то грузное заворочалось в
дальнем  конце  кабины,  запыхтело,  зашаркало,  и  он  услышал  гулкий бас
Голема-ираза:
     - Функционирую нормально, мой капитан. Готов служить.
     Повернувшись, Дарт оглядел массивную серую тушу  на  четырех  ногах  и
произнес:
     - Время службы не пришло. Спи, мон петит!
     Шарканье стихло.
     Далекие звезды  тронулись  в путь за прозрачным колпаком,  алое солнце
переместилось в его центр  -  Марианна  маневрировала,  покачивалась  среди
гравитационных  приливов и отливов,  словно рыбачья лодка на волнах прибоя.
Она была на удивление молчаливой,  и Дарт мог бы пересчитать по пальцам  те
случаи,  когда  он  слышал ее голос,  грудное,  теплое и мягкое контральто.
Редкостный талант для дамы!  Молчать и говорить по делу - свойство, которым
господь наградил скорее мужчин,  чем женщин...  Он понимал,  что Марианна -
всего лишь мыслящий анхабский механизм,  такой же,  как Голем-ираз, но, тем
не  менее,  корабль  ассоциировался  у  него  с женщиной.  Даже не просто с
женщиной,  а с  благородной  принцессой  или  герцогиней,  хранящей  своего
верного рыцаря в пути и вдохновляющей его на подвиг.
     Рыцарь, принцесса, герцогиня... Эти слова тоже пришли из его прошлого,
и  смысл  их  оставался  неясным,  но  волнующим,  как  мимолетная   улыбка
Констанции.  Она  была  очаровательной!  Темноволосая,  с голубыми глазами,
чуть-чуть  вздернутым  носиком  и  белоснежной  кожей,  отливавшей  розовым
опалом...  Дарт  не знал,  почему она приняла такую внешность - может быть,
затем,  чтобы напомнить ему о прошлом и расположить к сотрудничеству. Этого
она достигла:  когда он видел ее улыбку, то чувствовал, как замирает сердце
и тянется к  шпаге  рука,  дабы  пронзить  неведомых  соперников.  В  такие
мгновения он был готов отринуть обещанную награду, забыть земные сны и жить
в летающих дворцах Анхаба, остаться в хрупкой колыбели, баюкавшей последних
из  его  хозяев.  Остаться  навсегда!  Лишь  бы видеть ее,  касаться тонких
пальцев и шелковых прядей волос, любоваться ее улыбкой...
     Он заворочался в кресле,  потом,  вздрогнув,  расширил глаза: над ним,
заслоняя  алое  солнце,  медленно  полз  туманный  диск.  Даже  с  большого
расстояния чувствовалось,  как он огромен - гигантская  линза  величиной  с
планету,  загадочная  конструкция  Ушедших  Во  Тьму,  целый мир с горами и
океанами, с речными долинами и лесами; возможно, мир населенный, что делало
его  еще  опаснее.  Этот  искусственный планетоид вращался по орбите вокруг
голубой звезды,  обращенный к ней  выпуклой  стороной,  тогда  как  другая,
вогнутая,  смотрела  на  алое  солнце.  Так  было  с момента его сотворения
Темными:  чудовищный диск кружил в пространстве век за веком,  не  зная  ни
восходов,  ни  закатов,  не  ведая о мраке ночи и звездных небесах,  всегда
купаясь в голубом и алом свете. Как полагали Ищущие на Анхабе, его кружение
длилось  пару  миллионов  лет  - быть может,  немного больше или меньше.  В
общем,  достаточный срок,  чтобы внушить уважение и трепет любому смертному
существу.
     Дарт сглотнул,  чувствуя, как пересохло в горле. Его повелители-анхабы
являлись древней расой,  Давно клонившейся к упадку;  их и землян разделяло
сто  или  двести  тысячелетий,  немалый  период времени,  который он не мог
по-настоящему  осмыслить.  Но  этот  планетоид  был  еще  древней.  Гораздо
древней!  И он хранил секреты,  какое-то знание, неведомое анхабам, то, что
не первую тысячу лет искали их слуги -  искали  долго  и  упорно,  в  чужих
мирах,  у  самых  дальних  звезд.  Дарт тоже относился к этим слугам,  если
оставить в стороне соображения вежливости и  пиетета.  Древняя  тайна  была
ценой его свободы и возвращения на родину.
     Планетоид неторопливо    приближался;    его   вогнутую   поверхность,
обращенную к красному  солнцу,  окутывали  облака.  Изображение  на  панели
гравиметра сделалось четким, контрастным, затем чудовищный диск перевалился
на ребро - будто серебряное блюдо,  желавшее похвастать  тем,  какие  узоры
выбиты на нем с той и другой стороны. Дарт терпеливо ждал, пока Марианна не
закончит пару витков вокруг гигантской  линзы;  наконец,  над  его  головой
раскрылись  лепестки коммуникатора,  и узкий стремительный луч затанцевал в
воздухе, рисуя символы и цифры.
     Новостей оказалось  немного;  повторялись  данные   первой   разведки,
выполненной  беспилотным  анхабским  зондом,  обнаружившим  планетоид.  Его
диаметр,  в привычных Дарту мерах,  равнялся четырем тысячам лье, толщина -
восьмидесяти  шести*,  а  превышение  выпуклости  над  краем - сорока двум.
Рельеф обеих поверхностей,  голубой  и  алой,  был  идентичен:  тут  и  там
центральную  -  или  полярную  -  часть  занимали океаны в ожерельях горных
хребтов с изрезанными краями, похожие на расплывшихся медуз, а по периметру
материки  были  охвачены  кольцевыми  водными пространствами,  которые тоже
полагалось  бы  счесть  океанами  -  не  очень  широкими,   зато   огромной
протяженности  в двенадцать с половиной тысяч лье.  Полярные и периферийные
эстуарии соединялись могучими реками по дюжине с каждой стороны,  и  потому
континенты  напомнили  Дарту  круглый  пудинг,  разрезанный  на треугольные
дольки.
     *Соответственно 18 000 км, 200 и 100 км; лье составляет 4,44 км.

     Затем пошла информация полюбопытней.  Беспилотный зонд, предшественник
Марианны,  просканировав поверхность диска,  определил,  что горные массивы
тянутся на глубину двух лье - где-то побольше,  а где-то поменьше, особенно
под океанским дном.  Ниже,  под слоем базальтов и  гранитов,  располагалось
нечто странное - сплошной и,  вероятно,  прочный монолит, служивший основой
всей конструкции;  он не пропускал никаких излучений,  даже нейтрино, и был
абсолютно  инертен.  Другие  его особенности казались столь же загадочными:
так,  например,  генерация поля тяготения, всегда направленного к плоскости
диска  и  менявшегося  с  периодом  в тридцать часов,  благодаря чему влага
циркулировала в атмосфере между периферийными и полярными океанами.
     Исследование этого материала и являлось ближайшей целью Дарта, а чтобы
докопаться   до   него,   Марианну   снабдили  молекулярным  дисперсором  и
оборудованием для быстрого  и  эффективного  каротажа.  "Возможно,  зря,  -
подумал Дарт,  взирая с напряженной усмешкой то на панель гравиметра, то на
поток значков и цифр,  исторгнутых  коммуникатором.  -  Кажется,  в  горных
массивах имелись полости...  определенно имелись...  очень большие пустоты,
если не сказать - гигантские...  - Гравиметр обозначил их темными  кляксами
на  голубой  поверхности  Диска:  одна,  самая  обширная  -  на  острове  в
центральном  океане,  и  три  поменьше,  среди  береговых  хребтов.  Особый
оптимизм вселяло то, что с красной стороны нашлись такие же каверны и в тех
же местах.  - Значит,  -  решил  Дарт,  -  они  связаны  шахтами,  насквозь
пронизывающими монолит..."
     Это было  большой удачей.  Вскрыть такую полость дисперсором,  послать
вперед ираза,  потом спуститься самому,  проникнуть в шахту, взять пробы...
Дело несложное и безопасное. Можно сказать, подарок судьбы.
     На миг он ощутил удивление,  затем подумал, что удивляться нет причин.
Собственно,  из-за таких "подарков" его и выбрали. Избрали сейчас, для этой
миссии, избрали в прошлом, после смерти. Фантастическое везение! Его вторая
жизнь была сплошной удачей - как,  вероятно,  и первая. Способность уцелеть
во  всевозможных  передрягах являлась столь же важным качеством его натуры,
как дух авантюризма, толкавший к приключениям.
     Он шевельнул  рукой,  подавая  команду  Марианне,  и  символы  тут  же
сменились  видом  с  высоты  на  горный  хребет,  причудливо изогнувшийся у
побережья.  Темно-бурые каменные стены были  рассечены  потоком  -  видимо,
одной   из   речных   артерий,   соединявших  океаны.  Ее  ширина  казалась
поразительной - десять-пятнадцать лье,  а в некоторых местах - до двадцати!
Не  река,  а  морской  пролив с медленным плавным течением...  Или все-таки
река?
     Дарт нахмурился и снова пошевелил пальцами, заставив приблизиться один
из  речных  берегов.  Он  был каменистым,  обрывистым,  сложенным из серого
песчаника;  на косогоре,  в сотне  шагов  от  воды  пластались  приземистые
деревья с сине-зелеными кронами,  лезли на прибрежные холмы, карабкались по
скалистым отрогам.  Новое движение  пальца,  и  картина  внизу  изменилась:
теперь  он  летел  над  предгорьями,  всматриваясь в темные провалы ущелий,
оглядывая россыпи камней,  крутые склоны и утесы,  торчавшие всюду,  словно
гигантские  черные  пни.  Они  мелькали  перед Дартом,  как лесная пустошь,
опаленная огнем,  - хаотический, мрачный, но величественный вид, совершенно
невероятный  для Анхаба.  Уже давным-давно,  с эпохи Среднего Плодоношения,
Анхаб являлся миром неги и порядка;  на его семнадцати континентах все было
приглажено  и  расчищено,  ручьи  текли  среди  пологих  берегов,  горы  не
превышали четверти лье в высоту, и на их склонах травинка росла к травинке.
Возможно, в других мирах и на Земле пейзажи выглядели иными, более дикими и
естественными, чем на Анхабе, но Дарт не мог довериться памяти; память была
одним из тех излишеств, которые не полагались реанимированным кондотьерам.
     Изображение замерло,  и  сразу раздался мелодичный аккорд,  похожий на
звон соприкоснувшихся бокалов.  Корабль завис  неподвижно;  от  поверхности
диска его отделяли четыре лье,  и он парил сейчас над перевалом между двумя
скалистыми вершинами.  Одна - будто трезубец  Нептуна,  другая  -  шипастая
рыцарская  булава с нацеленным в зенит острием...  Причину таких ассоциаций
Дарт объяснить не мог.  Слова будто рождались сами собой,  то анхабские, то
на другом языке,  еще не потерянном,  не позабытом, - в отличие от фактов и
обстоятельств, от облика недругов и друзей и всего остального, что кануло в
вечность, смытое ливнями времени.
     Он покосился  на  экран дисперсора - целеуказатель-пентаграмма накрыла
седловину между  трезубцем  и  булавой.  Здесь,  под  каменным  щитом,  был
гигантский грот - полость,  уходившая вниз как минимум на лье. "Будто котел
сатаны,  - подумалось Дар-ту.  - Котел, где готовят адское варево, закрытый
гранитной  крышкой...  Пробить ее дисперсором?  Или отправиться на остров в
океане? Тот, с самым большим подземельем?"
     Предчувствия безмолвствовали, и он решил, что варианты равноценны.
     - Голем! Проснись, мон rap.
     Серая туша в дальнем углу кабины зашевелилась.
     - Да, хозяин. Слушаю, мой господин.
     - Бьен!  Спустишься вниз и будешь ждать - вот тут,  под скалой с тремя
вершинами.  Без  команды  не  двигайся.  Не  хочу,  чтоб  ты  попал под луч
дисперсо-ра - жаркое из тебя получится неважное.
     - Неважное,  шевалье,  - согласился  ираз.  На  его  голове  и  плечах
вспыхнули щели видеодатчиков, над макушкой серебристым шлейфом развернулась
антенна;  Голем приподнял переднюю пару  ног,  потом  -  заднюю,  согнул  и
выпрямил  гибкие  длинные конечности.  Ираз,  искусственный разум,  являлся
квазиживым  разумным  механизмом,  слугой,  оруженосцем,  регистратором   и
складом всяческого имущества,  необходимого в походе. Дарт был без него как
без рук.
     С минуту он наблюдал,  как помощник  проверяет  системы  ориентации  и
связи, затем негромко произнес:
     - Извольте поторопиться, сударь! И повторите задание.
     - Спуститься  и  ждать  у  скалы  с  тремя  вершинами.  Без команды не
двигаться.  - Гулкий бас раскатился в тесной кабине. - Готов выполнять, мой
господин.
     Рука Дарта  описала  в воздухе круг,  панели обшивки разошлись и вновь
сомкнулись,  коммуникатор  издал   хрустальный   звон.   Серый   контур   с
растопыренными конечностями,  напоминающий морскую звезду, быстро опускался
вниз, но вскоре его движение замедлилось, звезда вильнула к скале-трезубцу,
превратилась  в  пятнышко,  в  черную точку и исчезла,  слившись с камнем и
темными древесными  кронами.  Дарт,  проводив  Голема  взглядом,  кивнул  с
довольной  улыбкой.  Пока что он не собирался приземляться - здесь,  высоко
над рекой и горами, в защитном коконе Марианны, он сохранял свободу маневра
и  чувствовал  себя  в безопасности.  Пусть вскроется дьявольский котел,  и
пусть ираз ныряет в него первым...  Пусть!  Пусть лезет вниз, разнюхивает и
докладывает...
     Не очень рыцарское поведение - но,  с другой стороны, Голем не являлся
человеком,  а значит, кодекс чести в данном случае был неприменим. Это Дарт
усвоил  твердо;  об  этом  не  раз  твердили Джан-нах,  Констанция и другие
анхабы,  его снисходительные наставники.  Прошло немало  месяцев,  пока  он
смирился с идеей, что существа, говорящие и как бы мыслящие, вроде Голема и
Марианны,  не божьи создания,  а неживые вещи,  лишенные ментальной ауры и,
разумеется,  души - такие же, как его скафандр, Ручной дисперсор или шпага.
Отличие заключалось лишь в том, что шпага, к примеру, была продолжением его
руки, а Марианна и Голем - продолжением разума, и потому они помнили, знали
и умели говорить. Впрочем, его клинок, хоть и казался неразговорчивым, тоже
многое помнил и знал.
     Выждав недолгое  время,  он  покосился  на  экран  дисперсора и сделал
резкий  жест,  будто  отбрасывая  шпагу  противника  в  сторону  и   нанося
стремительный  укол.  Дегаже,  любимый прием кого-то из спутников в прежней
жизни...  Кого?..  Ни лица, ни имени он вспомнить не смог и грустно скривил
губы.
     Гудение дисперсора  сменилось  пронзительным  визгом,  и Дарт очнулся.
Сейчас невидимый дисперсионный луч тоже казался ему гигантской,  невероятно
длинной  шпагой;  он  будто сжимал в кулаке рукоять и с силой давил на нее,
пронзая остроконечным клинком плотный и неподатливый камень.  Под  ним,  на
седловине  между  трезубцем  и булавой,  рухнув,  распались в прах деревья,
затем взметнулись тучи пыли;  ветер мотал их темные  клочья  туда-сюда,  но
облако  лишь  густело,  словно сказочные джинны рвались к свободе,  вновь и
вновь выталкивая  дымную  плоть  из  зачарованных  сосудов.  Темная  пелена
расползалась  над  перевалом,  облизывала подножия скал,  выбрасывала вверх
зыбкие полупрозрачные фестоны;  в ее середине  -  там,  куда  упирался  луч
дисперсора, - начали распускаться огненные ржаво-красные цветы. Раскаленная
порода не плавилась,  не испарялась,  а  сразу  переходила  в  плазму,  ибо
дисперсор  был  не  тепловым  оружием - собственно,  не оружием вообще.  Он
генерировал поле,  способное разрушить молекулярные связи; этот процесс шел
с нарастающей скоростью,  быстро,  экономично и только в зоне,  захваченной
лучом.  В древнюю эпоху на Анхабе такие агрегаты  использовались  в  горных
разработках,  также  для  прокладки  каналов  и на строительстве дорог.  Но
дороги,  шахты и каналы  были  давно  заброшены,  вся  поверхность  планеты
превратилась  в  парк,  а  ее  обитатели  переселились  в воздушные замки и
города.
     Дарт повернулся  к  гравиметру.  Марианна,   не   дожидаясь   приказа,
высветила  полость крупным планом:  темное полусферическое пространство под
сероватой гранитной крышкой,  которую медленно и упорно  таранил  невидимый
луч.  Яркая  линия  тоннеля  становилась  все  длинней и длинней,  багровые
сполохи внизу погасли,  пыльное облако начало оседать  -  сквозь  него  уже
различались уцелевшие кое-где деревья,  крутые обрывы скал и черное круглое
отверстие,  циклопический глаз на переносице-седловине.  Колодец,  пробитый
дисперсором,  казался достаточно широким, чтобы в нем поместилась Марианна,
но посылать ее вниз пока что  не  было  нужды.  Марианна  являлась  залогом
благополучного  возвращения  и к тому же,  будучи особой королевской крови,
имела определенные преимущества.  Место принцессы  -  в  небесах;  там,  на
безопасной  орбите,  она  подождет,  пока  ее  рыцарь  не одолеет подземных
драконов.
     "Но первым к ним в пасть отправится все же оруженосец", - подумал Дарт
с усмешкой.  Он поднял глаза к передатчику - тонкой спирали, вмонтированной
в лицевой щиток, - и тихо произнес:
     - Голем? Приятель, ты на месте?
     - Да, монсеньор. Готов служить, сагиб.
     - Жди. Уже скоро!
     В сотый раз Дарт задумался о причинах,  определявших его  титулование.
Иногда  он  был  для  ираза  хозяином  и господином,  иногда - монсеньором,
шевалье,  бваной,  принцем или лордом.  Тайна выбора казалась ему столь  же
глубокой,  как сам непостижимый искусственный разум, как мастерство анхабов
создавать предметы,  понимавшие слово,  жест и даже выражение человеческого
лица.  В этом было что-то от магии,  черной или белой! От магии, творимой в
Камелоте, в цитадели Ищущих, с помощью таинственных приборов и устройств...
Но  и сами по себе анхабы,  конечно,  являлись магами,  ибо могли принимать
разнообразные обличья.  Как ему  объясняла  Констанция,  они  были  такими,
какими их хотелось видеть собеседнику.  Дарт до сих пор не мог понять, было
это  насмешкой  или  проявлением  симпатии,  а   может   быть,   изысканной
вежливости.
     Яркая линия  на  экране  почти  сливалась  с темнотой - вероятно,  луч
высверливал последнюю преграду.  Возбуждение охватило Дарта;  он чувствовал
себя,  словно охотник, подобравшийся к ловушке с редкой дичью, или искатель
кладов у полной сокровищ усыпальницы.  Взмах руки, и слева от него возникло
новое   изображение:  выжженная  почва,  скалы  над  сине-зелеными  кронами
деревьев,  плавный изгиб седловины и чернеющее в земле отверстие.  Он видел
все  это  глазами  Голема  -  верней,  посредством  механизмов,  заменявших
помощнику глаза.
     Отверстие истекало дымом.  Воздух вихрился и дрожал над ним  словно  у
зева  гончарной  печи,  и  Дарту  вдруг почудилось,  что из темного колодца
выползает призрачный безголовый змей - ползет и ползет, делаясь все толще и
выше,  свивая  в  кольца  упругое  тулово,  будто готовясь к стремительному
Прыжку.  Его возбуждение  внезапно  сменили  неуверенность  и  тревога;  он
попытался  вспомнить,  видел  ли нечто подобное в других мирах Ушедших,  но
память была ему неподвластна.
     Резкий пронзительный аккорд и голос Марианны бичом ударили по  нервам.
Не  расслышав сказанного,  он ощутил,  что корабль ныряет вниз и в сторону,
как фехтовальщик,  спасающийся от ответного удара.  Дисперсор смолк, но тут
же  взревели  ускорители;  пейзаж  внизу  распался цветной мозаикой и начал
меняться резкими дикими скачками,  словно Марианна пыталась уйти от погони.
Изображение,   передаваемое   иразом,   тоже  распалось  на  две  половины,
разрезанное синей зигзагообразной стрелой.  Затем  туловище  змея  исторгло
пучки ветвистых молний,  таких ослепительных,  что Дарт машинально зажмурил
веки.  Что-то настигло корабль, ударило в него, с жутким скрежетом раздирая
прочный   корпус;   он   слышал,   как   Марианна   застонала,   вскрикнула
нечеловеческим голосом - и в следующий  миг  уже  летел  отдельно  от  нее,
выброшенный   толчком   катапульты.  Горный  хребет  исчез  за  горизонтом,
сине-зеленый лес сменился аквамариновым,  блистающая  лента  реки  ринулась
навстречу,  изгибаясь  и  петляя,  будто атакующий удав.  Он падал в воду с
высоты двух или трех лье;  его корабль,  вишнево-красный бесформенный кусок
металла,   разваливался   в  воздухе  и,  подгоняемый  последним  импульсом
двигатели, мчался к скалистому речному берегу.
     Защита, промелькнуло  в   голове,   там   была   защита...   Воистину,
дьявольский котел!  Вывернув шею,  он убедился, что далеко-далеко, почти на
грани видимости,  еще ярится и бушует водопад фиолетовых молний.  Потом его
затмила  багровая  вспышка  -  полет  и  жизнь Марианны кончились на берегу
безымянной реки.  Ударная волна тряхнула Дарта, и он, кувыркаясь в воздухе,
начал  шептать  заупокойную  молитву.  Все же что-то помнилось ему,  что-то
такое,   заставлявшее   бормотать   слова,   какими   провожают    близких,
переселившихся в мир иной...  Сердце Дар-та наполнилось горечью, но утешала
мысль,  что Марианна,  его хранительница, найдет покой в раю. Окажется там,
без сомненья!  Конечно, она не была человеком, но ведь она его спасла - так
неужели ей это не зачтется?
     Гася скорость,  заработал двигатель скафандра,  и падение замедлилось.
Дарт  хмуро  покосился  на золотистую полоску,  блестевшую на бронированном
рукаве,  - она становилась все короче,  быстро стекая от локтя к  запястью.
Хватит ли энергии на плавный спуск?  Если не хватит,  они с Марианной скоро
встретятся в господних чертогах...
     Энергии почти  хватило.  Он  заметил  скалистый  вытянутый   островок,
жавшийся  к правому берегу,  и решил,  что лучшего места для приземления не
сыскать.  Дальний конец островка был сравнительно низким,  он порос лесом и
изогнулся,   словно   рыболовный   крючок;  песчаное  дно  маленькой  бухты
просвечивало сквозь воду,  и берег тоже был покрыт пес-  ком.  Целые  холмы
песка, пологие дюны высотой в человеческий рост.
     В одну  из  них  Дарт  и  врезался,  когда  золотистая  полоска на его
запястье мигнула в последний раз и погасла.

                                  Глава 2

     - Хак,  -  просипел  Bay,  приподняв  над  валуном  косматую башку.  -
Хак-капа. Много хак-капа! Хорошо!
     "Хак" на  языке  криби,  волосатых   губастых   каннибалов,   означало
челн/корабль,  плот  -  в  общем  все,  что плавает;  "капа" - пищу,  но не
растительную или рыбную,  а мясную.  Сказанное Bay надо было понимать  так:
много плавающего мяса - хорошо!
     Проблем с пониманием у Дарта не имелось - волосатым хватало трех сотен
слов, а он был очень восприимчив к языкам. За семьдесят циклов, проведенных
на острове,  он даже успел кое-как ознакомиться с фунги, торговым жаргоном,
распространенным на левом речном берегу и в иных цивилизованных местах. Его
учителя, при общем человекоподобии, принадлежали к самым разным расам и все
до единого кончили плохо - на вертеле,  подвешенном меж двух рогулек. Криби
хоть и были дикарями, но предпочитали хорошо пропеченную хак-капа.
     Собственно, Дарт тоже мог угодить на кухню волосатых,  хоть не приплыл
по воде,  а свалился с неба.  Ему, однако, повезло, как везло не раз: песок
смягчил падение, руки и ноги были целы, и шпага - тоже. Когда волосатые его
обнаружили,  он вполне оправился,  встал в боевую позицию и проткнул глотки
трем  дикарям.  Он  мог бы всех их разделать из ручного дисперсора,  но это
грозное оружие стоило поберечь: запас энергии в нем был довольно скромен. К
тому же,  будучи общительным по натуре, Дарт нуждался в компании и не хотел
чрезмерно ее сокращать; лучше уж дикари-каннибалы, чем пустота и безлюдье.
     Его тактичность оценили,  поскольку свершенное им  пошло,  в  конечном
счете,  на  благо волосатому народцу.  Во-первых,  Шу,  один из покойников,
самый крикливый и наглый,  был в прошлом вождем,  и  с  его  кончиной  пост
главаря  переходил  к Bay,  следующему по силе самцу.  Для Bay это являлось
значительным повышением,  так как теперь он мог  распоряжаться  собратьями,
делить между ними хак-капа и выбирать самочек поаппетитнее.  Во-вторых, три
мертвых тела даром не пропали, а были поджарены и съедены под громкие вопли
благодарных  криби.  Их  восхищала  аккуратность,  с  какой чужак прикончил
бывшего вождя:  ни размозженной головы,  ни  переломанных  конечностей,  ни
выпущенных  наружу  кишок.  У  криби,  с  их  дубинами  и  камнями,  так не
получалось.
     В результате Дарт был  признан  своим.  Во  время  пира  его  наделили
желудком   и  печенью  Шу,  но  он,  криво  усмехнувшись,  отверг  почетное
лакомство,  потребовав плодов и рыбы.  Печень  с  желудком  достались  Bay,
который съел их с аппетитом, что укрепило его авторитет: теперь он считался
законным предводителем орды.  Ну а Дарта признали ее  уважаемым  членом,  и
теперь он мог разгуливать по острову, есть что угодно и спать где придется,
не  опасаясь  возможности  проснуться   на   вертеле.   Почти   королевские
привилегии!
     Bay, приподнявшись над гранитным валуном, морщил низкий лоб, глядел то
на воду, прикидывая скорость течения, то на хак, плывший внизу под скалами,
в нескольких бросках копья. На этот раз хак был довольно большой галерой, с
мачтой,  прямоугольным парусом и пятнадцатью веслами по борту;  и существа,
заполнявшие ее палубу,  не выглядели беззащитными.  Дарт сомневался, сможет
ли шайка волосатых их одолеть.
     Но Bay,  казалось, был уверен в победе - так же, как в том, что галера
не  справится  с  быстрым  течением  и  будет  выброшена на песчаный пляж у
оконечности острова.  Опыт сотен схваток,  кончавшихся  пиром  у  вертелов,
являлся основой его уверенности.
     Он почесался,  облизнул  отвисшую нижнюю губу и поглядел на Оша,  Хо и
других  своих  воинов,  прятавшихся  в  камнях.  Для  этого  Bay   пришлось
повернуться  всем  телом  - шея у волосатых была слишком короткой и крутить
головами они не могли.
     Осмотрев свое  воинство,  Bay  стукнул  в  грудь  огромным  кулаком  и
проревел:
     - Ха-аа!
     - Ха-ааа!  - дружно ответили волосатые. Ош, второй самец, одобрительно
моргнул,  а Хо,  третий,  вскинул суковатую дубину.  Под его  бурой  шкурой
заиграли могучие мышцы.
     - Хак-капа  -  много  еда!  - прохрипел Bay.  - Криби кусать хак-капа,
стать толстый, сильный!
     - Толстый! - с энтузиазмом поддержали воины.
     - Толстый здесь,  - продолжал Bay,  оглаживая то,  что свисало  пониже
живота.  - Такой толстый,  что самка пугаться и бежать. Мы - догнать! Много
силы! Много самка! Много щенок!
     Это было шуткой,  и волосатые,  хлопая себя по чудовищным  гениталиям,
восторженно взвыли:
     - Уа-ууу!  Толстый здесь! Много щенок! Ха-аа! Решив, что он достаточно
воодушевил бойцов, вождь принялся распоряжаться:
     - Ош - туда!  - Он махнул дубиной  в  сторону  песчаных  холмов  левее
бухты.  - Хо - туда! - Теперь волосатая лапа указывала на середину пляжа. -
Мой - здесь!  - Кулак Bay снова гулко ударился  о  ребра.  -  Мой  глядеть,
кричать. Ош, Хо - бить!
     Как всегда, это означало, что вождь понаблюдает эа маневрами галеры и,
когда ее вынесет на берег, даст сигнал к нападению. План атаки не отличался
разнообразием:  криби  наваливались  на  пришельцев  с трех сторон,  причем
фланговые отряды,  руководимые Bay  и  Ошем,  оттесняли  их  от  реки.  Эта
тактика, несмотря на ее примитивность, всегда приводила к успеху.
     Дождавшись, когда  Ош  и  Хо  с шестью десятками соплеменников покинут
засаду у камней, Дарт вытянул руку к удалявшейся галере и спросил:
     -Кто?
     - Тиан.  - Bay засопел,  погладил живот и сообщил:  -  Тиан  не  такой
вкусный, тири и ко лучше. Зато тиан - много! Долго кусать!
     С народом  тиан  Дарт еще не встречался - это была какая-то новая раса
из числа обитавших на Диске.  Ко, вяловатые создания с лягушачьими лапами и
четырьмя  огромными  глазами,  плавали  у  речных берегов в гнездах-плотах,
ловили мелких речных тварей и, судя по образу жизни, относились к амфибиям.
Дарт испытывал сомнения в их разумности;  кроме плотов,  шестов и острог, у
них не водилось никаких орудий,  они не знали ни одежды,  ни  огня  -  или,
возможно,   не   нуждались   ни  в  том,  ни  в  другом.  Тири,  карлики  с
голубовато-смуглой кожей,  больше походили на людей и занимались торговлей,
хоть их товары выглядели странновато: раковины всех цветов и форм, какие-то
снадобья и порошки,  комья пахучего мха и огромные пустотелые орехи с очень
прочной   гладкой  скорлупой.  Тири  странствовали  небольшими  группами  в
примитивных пирогах, влекомых против течения рогатыми дельфинами, - так, за
неимением чего-нибудь более подходящего,  Дарт называл этих водяных существ
с остроконечным бивнем в середине лба.
     Карликам он был обязан своими познаниями в  фунги.  Вскоре  после  его
приземления  волосатые поймали целый караван из четырех пирог и пару циклов
жгли суденышки,  поджаривали путников и пировали.  Но тут случилась  другая
добыча,  и нескольких тири оставили про запас, до более скудных времен, ибо
никто не знал,  когда река принесет  хак-капа  и  будет  ли  хак  настолько
беспечен,  чтоб  сунуться  в  конце  дневного цикла в пролив меж островом и
берегом.  Карлики прожили довольно долго,  и  Дарт  успел  освоиться  с  их
языком.  Он  им сочувствовал,  но был бессилен чем-либо помочь:  лодки тири
сгорели,  тягловые дельфины исчезли,  а путешествовать  вплавь  до  речного
берега никто из пленников не рискнул. Они боялись водяных червей - смерть в
их пасти была страшнее, чем копья и дубинки волосатых.
     Прижавшись грудью к нагретой солнцем скале,  Дарт следил,  как  галера
борется с течением. Не подходящее время для странствий! Очень неподходящее!
Цикл кончался, небо затягивали облака, предвестники скорых обильных ливней,
и тело становилось тяжелей,  будто напоминая, что даже в этом искусственном
мире день сменяется ночью, а ночь - днем. Конечно, такие понятия были здесь
гипотетичными  и  подчинялись  изменению  тяжести:  с  утра  она убывала до
минимума в условный полдень, к вечеру росла и в полночь, такую же условную,
как середина Дня, достигала максимума. Эти колебания были не слишком велики
- Дарт оценивал их в треть от  гравитации  Анхаба  и  других  землеподобных
миров,   но  они  регулировали  влажность  в  атмосфере,  создавая  подобие
суточного цикла.
     Слабое подобие, не позволявшее столь примитивным существам, как криби,
выработать  концепцию времени.  Похоже,  волосатые не замечали происходящих
вокруг изменений,  если только эти изменения не касались простых реакций  -
сна,  чувства голода,  похоти,  стремления завладеть добычей. Дарт, однако,
видел перемены,  определяя их привычными терминами:  день и ночь.  Ясным  и
теплым днем, при пониженном тяготении, воды интенсивно испарялись, и реки с
медленным  величием  текли  из  центрального  океана  в  периферийный.   Но
гравитация плавно возрастала, небо затягивали облака, скрывая свет голубого
солнца,  течение рек  становилось  более  бурным  и  стремительным;  вскоре
температура падала,  тучи проливались дождями, а реки уносили избыток вод в
периферийный океан.
     Куда он девался,  этот избыток? Дарт полагал, что океаны обоих кругов,
голубого  и алого,  соединяются шлюзами,  проходящими в толще Диска,  через
которые  воды  перекачиваются  на  противоположную  сторону.  Возможно,  не
перекачиваются,  а  стекают сами под действием тяжести,  если гравитация на
выпуклой и вогнутой сторонах меняется в противофазе.  Такой механизм был бы
вполне  естественным  и  объясняющим  все  наблюдаемые  эффекты.  Если день
голубого круга,  период пониженной тяжести совпадает  с  ночью  алого,  где
тяжесть  сейчас велика,  и если открыть в этот период шлюзы между полярными
океанами,  то влага переместится с алой стороны на голубую,  а затем  -  по
рекам  -  в  периферийный  океан.  За  это  время тяготение в голубом круге
увеличится,  в алом - уменьшится,  шлюзы между центральными океанами  будут
закрыты,  а  между  периферийными  - распахнуты,  и излишек влаги стечет на
вогнутую  сторону.  Эта  модель  круговорота  вод  казалась  Дарту   вполне
приемлемой;  в  частности,  она  означала,  что  реки всегда текут вниз,  с
"горы",  которой в голубом круге являлась центральная область,  а в алом  -
периферийная.
     Сейчас, в преддверии сумерек,  свет еще не начал меркнуть,  но течение
заметно ускорилось,  ветер стих,  и парус на галере  обвис  серой  тряпкой.
Весла  еще  мерно  ходили  взад-вперед,  но,  по-видимому,  гребцы на судне
выбивались из последних сил.  Они сидели под дощатой палубой, и Дарт не мог
их разглядеть, но было ясно, что гребцов не меньше тридцати, да еще десятка
два созданий толпились по левому и правому бортам.  Издалека они напоминали
людей:  двуногие,  двурукие, довольно рослые, с вытянутыми голыми черепами.
Тела их,  - кажется,  облаченные в  кольчуги,  -  влажно  поблескивали,  за
спинами раскачивались дротики или тонкие копья;  вероятно, имелось и другое
оружие,  не заметное за дальностью расстояния.  В общем,  на беззащитных ко
или тири они похожи не были; скорей - на боевой отряд в походе.
     Обернувшись к Bay,  Дарт изобразил, будто мечет копье, ткнул пальцем в
сторону галеры и поинтересовался:
     - Тиан - как бить?
     Вождь поглядел  в  небо,  что   было   у   него   признаком   глубокой
задумчивости,  затем  принялся  почесывать  живот,  бережно  пропуская  меж
когтистых пальцев бурую свалявшуюся шерсть.  Прошел немалый период времени,
пока ему удалось подобрать необходимые слова:
     - Тиан кидать острый палка. Мой бить толстый палка.
     Погладив свою   дубину,  Bay  прищурил  крохотные  глазки  и  опасливо
потянулся к эфесу шпаги, покачивающейся у пояса Дарта.
     - Дат тоже иметь острый палка. Очень острый. Дат бить тиан?
     - Твой сказать,  тиан не вкусный.  Дат  не  кусать  тиан.  Дат  кусать
даннит.
     На волосатой   роже  вождя  изобразилось  сожаление.  Он  почесался  и
виновато прохрипел:
     - Нет даннит, есть тиан. Тиан невкусный, зато много. Твой бить тиан?
     - Мой поглядеть,  - ответил Дарт,  передергивая  обнаженными  плечами.
Было  тепло,  и  он,  как  всегда,  ограничился  нижней частью комбинезона,
завязав рукава вокруг талии.
     В нападениях на путников он,  разумеется, участия не принимал, но если
кого-то  брали  живьем,  старался  поговорить  и  выведать что-то полезное.
Дюжину циклов назад на реке показалась целая  флотилия  -  четыре  огромных
плота   с   высокими   башнями-надстройками  и  множество  юрких  подвижных
катамаранов.  Плыли они посередине реки, в двух или трех лье от острова, но
одно  суденышко  задержалось в лагуне - то ли для ремонта,  то ли по другой
надобности.  В его экипаж входили коренастые,  хвостатые,  покрытые гладкой
шерстью существа, которых Bay назвал даннитами. Бились они отчаянно, пуская
в ход короткие копья, зубы и когти, но пали под ударами дубин -. все, кроме
одной  особы поменьше ростом и с более изящной фигуркой.  Дарт .решил,  что
это женщина. Полной уверенности в этом не было, но она не принимала участия
в схватке, выглядела миниатюрной, хрупкой и носила украшения из раковин. Ош
проломил ей ребра и притащил к пещере,  где обитали криби,  но  Дарт  отнял
добычу  -  от нее исходила такая аура горя и безнадежности,  что сердце его
дрогнуло.  Он отнес ее в прибрежный грот,  к ямам в песке,  куда  волосатые
сваливали  имущество странников,  и попытался вылечить.  Но даннитка все же
умерла  -  видимо,  Ош  причинил   ей   какие-то   внутренние   смертельные
повреждения.  Во всяком случае, походный целитель, извлеченный из скафандра
Дарта, был бессилен.
     Криби остались в полной уверенности,  что он съел маленькую даннитку -
идея милосердия была им недоступна.  Что же касается Дарта,  то он искренне
сожалел о ее гибели;  возможно,  если б ее удалось исцелить,  в этом мире у
него появился бы друг, близкое существо, способное к сочувствию и владеющее
связной речью.  Она хорошо говорила на торговом жаргоне,  их долгие  беседы
позволили  Дарту  усовершенствоваться в фунги,  но из ее рассказов он понял
немногое.  Кажется,  все погибшие данниты были мужьями маленькой самочки  и
плыли  к полярному океану с некой целью,  обозначаемой словом "балата",  но
смысл этого термина Дарт не уловил.
     На галере спустили парус.  Теперь,  когда серое полотнище не заслоняло
мачту, Дарт смог разглядеть, что к ее основанию кто-то привязан. Руки этого
существа были подняты и обмотаны веревкой так же,  как все остальное  тело,
голова,   покрытая   длинной  золотистой  шерстью,  свешивалась  на  грудь;
вероятно,  этот пленник, так не похожий на экипаж галеры, был без сознания.
На  миг что-то всколыхнулось в памяти Дарта - что-то смутное,  полузабытое;
будто  бы  он  когда-то  и  где-то  видел  такие  же  фигуры,   безжалостно
примотанные  к  столбам,  поникшие в молчаливом бессилии.  Это воспоминание
мелькнуло и исчезло.
     Он вздохнул и перевел взгляд на небо,  лес и речной простор.  Вид  был
прекрасен:  слева,  за протокой,  отделявшей остров от берега, простирались
джунгли,  переливающиеся всеми оттенками нефрита,  хризопраза  и  смарагда;
справа струилась река,  подобная клинку булатной стали,  а за ней, в десяти
или двенадцати лье,  темнел лес,  но совсем иной, чем на близком берегу, не
зеленый,  а синеватый, почти индиговый. Свет голубого солнца еще пробивался
сквозь облака,  озаряя скалы за индиговой чащей - цвета кармина и киновари,
с  коричнево-алым узором,  делавшим их подобными драгоценной яшме.  В сотый
раз Дарт подивился,  сколь далеко он может видеть в  этом  плоском  мире  -
казалось,  на  такое  же  расстояние,  как  с  воздушного  замка  Джаннаха,
парившего в анхабских небесах.  Но пейзаж не походил на анхабский;  там  не
было рек такой чудовищной "ширины,  таких свежих и чистых красок, не было и
голубого светила, напоминающего яростный дьявольский глаз.
     Мысль о Джаннахе навеяла воспоминания о Констанции.  Ее  облик  всплыл
перед  затуманенным  взором  Дарта,  розовые  губы  шевельнулись  - то ли в
улыбке,  то ли в кратком  благословении,  нежный  аромат  вытеснил  мерзкий
запах, которым тянуло от криби. Дарт покачал головой и грустно усмехнулся.
     Неужели он никогда ее не увидит? Верить этому не хотелось.
     - Ха!  - рявкнул над ухом вождь.  - Хак-капа плыть обратно! Сюда! - он
почесал волосатое брюхо.
     Галера поворачивала,  расплескивая веслами воду.  Течение усилилось, и
ей не удалось добраться до оконечности островка.
     Сейчас, на   исходе   дневного   цикла,   остров   представлял   собой
естественную ловушку. Узкий, вытянутый на пару с лишним лье вдоль поросшего
джунглями  берега,  он  отделялся  от него проливом - где в пятьсот,  где в
тысячу шагов. Его дальняя оконечность была высокой, обрывистой и скалистой,
но  утесы  постепенно понижались,  превращались в огромные валуны,  затем в
камни поменьше,  напоминавшие  округлые  слоновьи  спины,  и,  наконец,  за
рощицей приземистых толстоствольных деревьев улеглось стадо песчаных дюн. В
этом месте остров переходил в длинную изогнутую косу с нешироким золотистым
пляжем, плавно стекавшим к гостеприимной лагуне. Вода в ней была прозрачнее
хрусталя,  а ближние скалы и заросли обещали укрытие от ливней, топливо для
костров и крупные, величиной с кулак, съедобные плоды.
     В общем,  подходящий  берег  для  привала,  когда идут дожди и быстрое
течение не позволяет плыть под парусом  и  веслами.  Не  в  силах  избежать
соблазна,  путники  останавливались  здесь по вечерам,  а тех,  кто пытался
преодолеть пролив,  опять же выносило к пляжу, на золотые пески, под топоры
и дубины криби.  Фокус заключался в том,  что на исходе суточного цикла ток
воды в проливе нарастал гораздо быстрее, чем в широкой реке, и пройти его в
этот  период  было  невозможно.  Что же касается путников,  то они зачастую
устремлялись в пролив,  не желая огибать внешнюю часть острова,  - и в этой
огромной  реке  держались  поближе  к берегам,  в нейтральной зоне,  где не
водились водяные черви,  дельфины-рогачи и  жуткие,  закованные  в  панцирь
чудища глубин.
     Галера покорно  скользила  вниз по течению,  едва пошевеливая веслами.
Воины с блестящими голыми черепами стояли  вдоль  бортов;  в  надвигавшемся
сумраке редкий солнечный отблеск касался то кольчуги, то острия дротика, то
гладкой отполированной - палубы.  Предводитель -  его  доспех  был  украшен
перьями  и  раковинами  - замер на носу,  всматриваясь в поверхность воды и
направляя  корабль  резкими  гортанными  выкриками.   Пленник,   обмотанный
веревкой,   по-прежнему   висел   у  мачты;  его  тонкие  обнаженные  руки,
привязанные к рее, были вывернуты в кистях, черты скрыты пологом золотистой
шерсти.  Когда корабль проплывал под утесом, где затаились криби, он, будто
ощутив на себе взгляд Дарта,  поднял голову,  дернул ею, отбрасывая пряди с
лица, и оглядел вершины скал.
     Это была  женщина!  Не  шерсть,  а золотые волосы падали ей на спину и
грудь, и между ними просвечивала нежная розово-смуглая кожа; щеку пересекал
рубец,  и  такие же шрамы от кнута или плетки виднелись на плечах,  руках и
шее.  Но это не портило ее изысканной  красоты  -  не  больше,  чем  рваная
грязная  туника,  спутанные космы,  царапины и синяки,  явный след жестоких
побоев.  Лицо ее хранило высокомерное выражение,  глаза горели  неукротимым
огнем, и с краешка плотно сжатых губ стекала по упрямому подбородку струйка
крови.
     "Настоящая леди,  - подумал Дарт,  чувствуя,  как на висках проступает
испарина.  - Леди,  попавшая в беду! К дикарям, разбойникам, мужланам!" Его
рука с растопыренными пальцами легла на эфес  шпаги,  потом  сомкнулась  на
рукояти;  привычным  движением  он  вытащил  до  половины клинок и с лязгом
загнал его в ножны.
     Заметив это, Bay раззявил в ухмылке широкую пасть, а криби возбужденно
загалдели.  Скудость  слов  в  их  языке искупалась жестами;  жесты страха,
голода или покорности они понимали отлично, так же, как жест угрозы.
     - Дат бить тиан острый палка,  потом кусать, стать толстый, сильный? -
с надеждой произнес Bay.
     Это была  неимоверно  длинная  фраза  для волосатого,  из целых десяти
слов,  выражавшая сложное умозаключение.  Произнести ее был  способен  лишь
Bay,  и  это  доказывало,  что  он не обделен ни силой,  ни умом и по праву
избран предводителем.
     - Мой бить,  - подтвердил Дарт,  проверяя,  легко ли выходит из  ножен
кинжал.  - Мой бить тиан, твой давать самка. Хак-самка, - уточнил он, ткнув
острием кинжала в сторону галеры.  Самок криби Bay предлагал  ему  не  раз,
выбирая  наиболее  соблазнительных  и  толстых,  с  грудями,  свисавшими до
живота,  - и очень огорчался, что Дарт никак не хочет повалять их в травке,
вблизи жилых пещер.
     Вождь, приподнявшись  над  камнем,  взглянул  на  привязанную  к мачте
пленницу и пренебрежительно скривился.
     - Плохой самка, тощий! Самка криби лучше. Этот - хак-капа! Кусать!
     - Не кусать!  Мой! - Дарт стукнул себя кулаком в грудь и оскалил зубы,
что служило у волосатых знаком крайнего неудовольствия.
     - Твой, - быстро согласился вождь, с опаской отодвинувшись от кинжала.
- Твой! Дат тощий, самка тощий, щенок тоже быть тощий!
     Пропустив этот образчик первобытного юмора мимо ушей, Дарт следил, как
корабль  входит в лагуну.  Теперь сильное течение не противодействовало,  а
помогало гребцам;  чуть пошевеливая веслами,  они подогнали судно к берегу,
затем старший - тот, что в раковинах и перьях, - выкрикнул приказ, с носа и
кормы галеры сбросили что-то темное,  тут же ушедшее под воду,  и с  низких
бортов начали прыгать воины.  Трое из них отвязали пленницу и,  подгоняя ее
пинками,  потащили к дюнам, швырнув там на песок. Предводитель снова что-то
выкрикнул,  весла  исчезли  в  бортовых прорезях,  затем на палубу повалили
гребцы;  все - в кольчугах,  с  дротиками  и  секирами  на  длинных  гибких
рукоятях.  Их  движения  показались  Дарту  странными - слишком резкими для
человека и более похожими на то,  как перемещаются насекомые, кузнечики или
богомолы.  Он  пересчитал  их  и  задумчиво  потер свой длинноватый,  тонко
очерченный нос: он не ошибся, пришельцев было никак не меньше полусотни.
     - Много тиан, - прохрипел Bay за его спиной. - Хорошо! Много кусать!
     Дождавшись момента,  когда  все  путники   покинули   корабль,   вождь
оттопырил нижнюю губу, грозно оскалился и рявкнул:
     -Ха-аа!
     - Ха-ааа!   -  поддержали  воинственный  вопль  криби.  Шерсть  на  их
загривках встала  дыбом,  палицы  взметнулись  в  воздух,  и  лавина  бурых
волосатых тел хлынула к берегу.
     * * *
     Дарт, гибкий  и  длинноногий,  обогнал  волосатых  соратников шагов на
тридцать и оказался на пляже одновременно с бойцами Оша  и  Хо.  Их  натиск
поначалу  ошеломил  тиан  -  пятеро  или  шестеро пали на землю с разбитыми
головами,  десяток попытался отступить к лагуне,  но там их поджидали воины
из группы Оша.  Раздался яростный клич,  взлетели дубины,  сверкнули лезвия
топоров,  фонтаном ударили алые брызги,  и прямо в воде,  между  берегом  и
кораблем,  завязалась кровавая свалка. Исход ее был предрешен - криби вдвое
превосходили пришельцев численностью.
     Но большая  часть  тиан,  атакованных  Хо,  сплотилась  вокруг  вождя,
случайно  или намеренно отгородив от Дарта пленницу.  Они,  вероятно,  были
опытными воинами:  встали кругом,  и половина тут же взялась за  секиры,  а
остальные  с  убийственной силой и меткостью принялись метать дротики.  Рев
волосатых перешел в жалобный визг, несколько криби рухнули и стали кататься
в  песке,  прижимая  лапы к ребрам или распоротым животам,  одни нападавшие
отхлынули,  другие бросились  к  пришельцам  -  прямо  под  удары  секир  с
закругленными   лезвиями.  Этим  своим  оружием  тиан  владели  с  отменной
ловкостью, раскраивая черепа и отрубая конечности.
     Еще на бегу Дарт заметил,  что их противники-не люди. Криби можно было
с  гораздо  большим основанием счесть представителями хомо сапиенс или хотя
бы их далеких предков;  они являлись пятипалыми,  живородящими, с заметными
знаками полай скелетом,  который,  если не вдаваться в подробности,  весьма
походил на человеческий.  Тиан выглядели совсем иначе - другая раса,  может
быть,  гуманоидная,  но явно нечеловеческая. Их руки и ноги гнулись в самых
невероятных местах,  лица,  безносые и безгубые, казались лишенными мимики,
под  высоким  куполообразным  лбом мерцали три щелевидных глаза,  а слишком
вытянутые челюсти  напоминали  крокодилью  пасть.  То,  что  он  принял  за
кольчуги,  было их собственной чешуйчатой кожей;  их торс опоясывал широкий
ремень,  другие ремни,  поддерживающие оружие,  перекрещивались на груди, и
кроме этого тиан не носили никаких одеяний.
     Дарт врезался  в их строй,  отбив кинжалом выпад секироносца и поразив
шпагой метателя дротиков.  Тот упал;  под челюстью,  где  лезвие  проткнуло
горло,  выступила оранжевая кровь, ноги конвульсивно дернулись. Двое тиан с
топорами тут же придвинулись к Дарту;  сгущавшийся сумрак делал  их  резкие
движения внезапными и слишком опасными.  Он отскочил, стремительным взмахом
клинка рассек ближайшему воину шею, пригнулся, когда над головой просвистел
топор,  ударил  кинжалом.  Лезвие с усилием проткнуло кожу - будто это и не
кожа вовсе, а плотный и толстый колет.
     Набежали волосатые  из  группы  Bay.   Часть   ринулась   в   прореху,
проделанную Дартом, часть, во главе с вождем, обошла пришельцев, отрезав их
от воды.  Кто-то свалился,  сраженный дротиком,  кто-то  взвыл  под  ударом
секиры,   но   в   ближнем  бою  сила  и  сучковатые  палицы  давали  криби
преимущество.  С  победным  ревом  они  крушили  противникам  кости;  тиан,
отступая  шаг  за  шагом,  откатывались  к  дюнам  и  умирали  с  холодными
бесстрастными лицами.  Яростная схватка  кипела  на  песчаном  берегу,  под
быстро  темнеющим  сизым  небом,  и  на  мгновение Дарта пронзила нелепость
вершившегося.  Что он делает тут, среди первобытной орды? За что сражается,
кого  убивает,  кого  защищает?  Потом он вспомнил о пленнице и с удвоенной
энергией заработал шпагой.
     Чутье бывалого солдата подсказывало ему,  что  враги  еще  никогда  не
сталкивались с подобным оружием. Клинок, способный колоть и рубить, был для
них чем-то новым, незнакомым и потому ужасным; секиры и дротики не защищали
от  серебристой сверкающей полосы,  и каждый удар,  каждый укол и выпад был
смертоносен,  как рухнувшая с  неба  молния.  Шаг  за  шагом  пробиваясь  к
женщине,  Дарт зарубил еще четверых,  с привычной сноровкой орудуя клинком;
он не помнил,  когда  и  в  какой  стране  ему  преподали  это  губительное
искусство,   но  твердо  знал,  что  является  мастером,  одним  из  лучших
фехтовальщиков Земли.  Временами в памяти его мелькали названия  приемов  и
стилей,  лица  и титулы бойцов,  с которыми он скрещивал клинок;  он слышал
азартные  выкрики,  видел  колыхание  перьев   на   шляпе,   противника   в
окровавленном  камзоле,  роняющего  шпагу.  Впрочем,  эти воспоминания были
смутными, очень смутными.
     Дротик предводителя тиан вспорол кожу на его  плече.  Вождь  был  выше
остальных  пришельцев,  шире  в  плечах  и,  вероятно,  .старше:  его чешуя
поблекла,  а на голом черепе и лбу отливала серым.  С  длинной  гибкой  шеи
свешивалось  ожерелье  из  зеленоватых  раковин,  другие раковины и перышки
переливались на искусно инкрустированных ремнях, три темных глаза с угрозой
смотрели в лицо Дарту.  Он прыгнул вперед,  ударил тяжелым башмаком по ноге
предводителя и,  когда тот покачнулся,  пронзил ему кинжалом висок. Кость с
хрустом треснула, и труп свалился прямо на пленную женщину.
     Волосатые взревели,   затем  раздался  громкий  вопль  Bay,  сигнал  к
окончанию схватки,  и Дарт,  выпрямившись, увидел, что никого из пришельцев
взять живьем не удалось.  Пляж,  заваленный мертвыми и ранеными,  напоминал
скотобойню, на взрытом песке валялось оружие, пестрели багровые и оранжевые
пятна,  и криби,  пробираясь среди тел соратников и врагов,  добивали тех и
других, тащили трупы к пещерам. Теперь это было всего лишь хак-капа - мясо,
предназначенное для вертелов.
     Женщина, придавленная   телом   мертвого   вождя,  зашевелилась.  Дарт
наклонился,  сдвинул труп,  перерезал веревку и помог ей подняться.  Сердце
его,  бившееся  в  ритме  сражения,  ударило  еще  сильней  и  чаще;  образ
Констанции на миг промелькнул перед ним,  но тут  же  исчез,  будто  смытый
водопадом золотистых локонов.  Глаза у пленницы были серыми и огромными,  в
веерах удивительно длинных ресниц, губы - яркими, алыми, грудь - высокой, а
стан  и  бедра  -  тех  изящных  форм,  какие будили воспоминания о вазах и
древних беломраморных  статуях.  Но  главное,  она  была  теплой,  живой  и
находилась здесь, рядом, в отличие от Констанции.
     "Увижу ли  я  ее  когда-нибудь?.."  -  мелькнула  мысль  у Дарта.  Без
Марианны разделявшие их бездны казались неодолимыми...
     Пленница, изумленно приоткрыв рот,  смотрела на него.  Он  поклонился,
приложил  к  сердцу  ладонь,  затем  произнес на фунги,  тщательно подбирая
слова:
     - Не опасайся за свою жизнь.  - И,  сделав паузу, добавил: - Могу ли я
узнать имя благородной госпожи?
     Губы женщины шевельнулись, будто она хотела ответить, но тут ее взгляд
упал на труп  предводителя  тиан.  Серые  глаза  полыхнули  гневом,  ярость
исказила  прекрасные  черты;  ударив  мертвеца  ногой,  она  сорвала с него
ожерелье и хрипло расхохоталась.
     - Ты, отродье безмозглой ящерицы! Чтоб тебя пожрал туман Элейхо! Ты не
поверил моим снам,  которые посылает Предвечный?  Ты говорил,  что мой язык
лжив?  Ты поднял плеть на ширу Трехградья?  И ты  убил  Сайана!  Чешуйчатая
тварь,  лысая жаба, безносый ублюдок, не знавший матери! Ты убил его, а мне
не поверил,  так?  А ведь я видела и этот берег,  и песчаные горы, и смерть
твоих потомков,  вылезших из тухлого яйца,  и острый шип в твоей башке! Все
так и случилось,  ибо просветленная шира из Трехградья,  избранница Элейхо,
всегда пророчит истину!
     Дарт взирал  на  нее  в немом восторге.  Впервые он встретился здесь с
существом, которое было подобно ему - и не только внешне, телесным обличьем
и чертами.  Она выглядела, как человек, она говорила, как человек, и от нее
пахло человеком. Точнее - женщиной. Этот аромат кружил Дарту голову.
     В последний раз пнув мертвеца,  незнакомка повесила на шею ожерелье из
зеленых раковин.
     - Ты,  гнилое мясо!  Ты убедился,  кто из нас прав?  Я все еще жива, а
твою плоть съедят мерзкие волосатые криби!
     - Такая судьба может постигнуть  и  благородную  госпожу,  -  произнес
Дарт, вкладывая клинок в ножны. - Это было бы очень печально! Тем более что
я до сих пор не знаю твоего имени и не ведаю, кого мне выпала честь спасти.
     Она вскинула головку в  нимбе  спутанных  золотистых  прядей,  и  Дарт
заметил,  что на правом ее виске переливается кружок из перламутра. Женщина
погладила его,  словно желая привлечь внимание к этому знаку,  и  коснулась
тонкими пальцами ожерелья. Был ли в том повинен наступавший сумрак или иные
причины, но Дарт мог поклясться, что раковины в нем стали голубеть.
     - Ты должен согнуть колени,  когда говоришь со мной.  Мое имя -  Нерис
Итара Фариха Сассафрас тХаб Эзо Окирапагос-и-чанки.  Я - просветленная шира
из Трехградья!
     - Никогда не слышал,  - признался Дарт с вежливым поклоном,  оглядывая
пляж.  Bay,  Ош  и  большая  часть  волосатых уже отправились к пещерам,  а
остальные,  под командой Хо,  складывали  в  штабель  мертвые  тела.  Груда
получалась внушительная.
     - Не  слышал  о  Трехградье?  -  Глаза женщины широко распахнулись.  -
Откуда же ты? Кто ты такой? И как твое имя?
     - Дарт. - Соразмерив краткость собственного имени с титулами Нерис, он
с вызовом добавил: - Дарт, по прозвищу Дважды Рожденный.
     - Странно!  Вторую жизнь дает Предвечный,  и не здесь, а только лишь в
своих чертогах... Как можно родиться дважды? И что это значит?
     - Именно то,  что я сказал.  Я воин и странник, пришедший издалека. Из
очень далеких краев.
     Она оглядела его рослую сухощавую фигуру, обнаженный торс, царапину от
дротика,  алевшую  на  плече,  кинжал,  шпагу   и   металлический   цилиндр
дисперсора, пристегнутый к бедру. Потом покачала головой.
     - Ты,  вероятно,  не лжешь,  клянусь милостью Предвечного!  Ты в самом
деле воин,  великий воин... Я видела, как ты убивал тьяни... И ты пришел из
далеких краев.  Может быть,  с другой половины мира?  И,  может быть, ты не
только воин?  - В ее глазах мелькнуло непонятное подозрение.  Нахмурившись,
она добавила:  - Здесь, на этой стороне, мне еще не попадались существа, не
слышавшие о Трехградье.  А я встречала  многих...  я,  просветленная  Нерис
Итара Фариха Са...
     - Прости, что перебиваю, - заметил Дарт, - но я буду звать тебя Нерис.
Мир жесток,  ма белле донна,  и обитающим в нем лучше иметь имена покороче.
Длинное  имя требует долгого времени - такого,  что,  пока его произнесешь,
можно лишиться головы. Или я не прав?
     Женщина поморщилась,  растирая  покрытые  рубцами  плечи  и  полунагую
нежную  грудь.  Внимание  Дарта  приковали розовые соски - они просвечивали
сквозь тунику словно пара спелых вишенок.
     - Ты не ошибся,  воин...  как тебя?.. Дважды Рожденный?.. Мир и правда
бывает  жестоким  -  не успеет вылететь слово,  как становишься пленницей и
попадаешь под удар плетки или в пасть  дикаря.  Поэтому  слово  короткое  и
быстрое лучше длинных речей... - Она посмотрела на труп вождя тиан, который
волосатые тащили к штабелю,  и мрачно усмехнулась:  - Я разрешаю: зови меня
Нерис,  но не забывай добавлять - шира или просветленная. И приседай, когда
обращаешься ко мне.  Вот так! - Она присела, с изяществом склонив головку и
вытянув руки над коленями.
     - Приседать  слишком утомительно,  моя прекрасная госпожа,  - возразил
Дарт. - Может, сойдемся на том, что я буду дрыгать ногой или подмигивать?
     Нерис недовольно поморщилась.
     - Да,  не очень верится,  что ты согласишься приседать...  Ты ведь  из
тех,  что приходят к трапезе последними, зато хватают лучшие куски! Слишком
сильный и слишком гордый... Так?
     - В общем,  правильно,  но со мной можно договориться,  -  откликнулся
Дарт и присел для пробы. - Ну, как у меня получилось?
     - Неплохо, совсем неплохо...
     Губы Нерис  дрогнули,  личико  напряглось,  будто  она удерживалась от
смеха. Дарт снова присел, в надежде увидеть ее улыбку.
     - Чего теперь желает ваше просветленное высочество?
     - Иди на корабль и отыщи там мой мешок из шкуры полосатого маргара. Ты
знаешь,  кто такой маргар? - Женщина бросила на него странный взгляд, потом
подняла глаза  к  затянутому  тучами  небу  и  нахмурилась,  словно  что-то
припоминая.  - Большой мешок...  я думаю,  он лежит под скамьями гребцов...
Принеси его. Дважды Рожденный, а затем отведи меня в такое место, где можно
переждать  дождь  и  не  видеть этих мерзких криби,  пожирателей падали.  Я
устала. И я хочу есть и спать.
     - Бьен! Слушаю и повинуюсь, моя прекрасная госпожа.
     С неохотой оторвавшись от созерцания ее груди,  Дарт зашагал к галере,
влез на палубу и нырнул в трюм. Чешуйчатые твари, вылезшие из тухлого яйца,
были,  вероятно,  существами аккуратными:  в  трюме  царил  порядок,  весла
сложены  вдоль  бортов,  груз  -  факелы,  пропитанные  горючим  веществом,
какие-то свертки и корзины,  от  которых  тянуло  кислыми  запахами,  -  не
загромождал  прохода,  а  был сложен на корме и носу.  Мешок,  в самом деле
основательный,  из мягкой шкуры в серую и  черную  полоску,  отыскался  под
пятой скамейкой.  Дарт поднял его и уже примерился взвалить на спину, как в
мешке  что-то  завозилось,  захныкало  и  запищало.  Писк  был   вроде   бы
членораздельный,  одно и то же слово повторялось вновь и вновь, будто некое
существо,  жалуясь на превратности судьбы,  рыдало: "Голлоденн, голло-денн,
голлоденн..."
     От неожиданности  он  уронил  мешок и машинально перекрестился.  Потом
поднял его,  встряхнул и вылез из трюма.  Тело его начало тяжелеть,  речной
поток ярился и ревел,  будоража тихие воды лагуны и раскачивая галеру, тучи
грозили вот-вот разразиться Дождем,  и волосатые торопливо тащили  с  пляжа
последних мертвецов. Нерис стояла на берегу, массируя распухшие запястья, и
ожерелье на ее шее сделалось совсем голубым.
     Дарт спрыгнул в воду, прошлепал по песку и показал ей мешок.
     -Этот?
     Она молча кивнула.
     - Там кто-то просит есть.
     Лоб Нерис пересекла морщинка.  С минуту она в  недоумении  взирала  на
собственный багаж, потом, всплеснув руками, вскрикнула:
     - О!  Бедный  мой  Брокат!  Я же забыла о тебе!  Я подумала,  что тебя
придушили эти потомки ящериц! А ты жив! И голоден!
     Ее пальцы уже распутывали завязки мешка,  отгибали клапан из полосатой
шкуры. Что-то коричневое, пушистое вырвалось на свободу, расправило крылья,
взлетело и с писком "голлоденн!..  голло-денн!.." закружилось  над  головой
Дарта. Он невольно отшатнулся.
     Наконец-то она  рассмеялась!  Смех ее был подобен карильону - такой же
нежный и чистый, как перезвон колоколов.
     - Не бойся, Дважды Рожденный! Это всего лишь Брокат, малыш Брокат, мой
крохотный помощник.  Умеет немного летать, немного говорить, немного лазать
по деревьям... всего понемногу.
     Брокат, сложив крылья,  вдруг опустился к Дарту на  плечо.  Теперь  он
разглядел  пушистое  создание  поближе:  четыре  лапки с острыми коготками,
заросшая мягкой шерсткой кошачья мордочка,  два круглых  агатовых  глаза  и
крохотная розовая пасть,  полная зубов.  Зубки были небольшими, но походили
на хорошо отточенные иглы.
     Теплый длинный язык лизнул ссадину на плече Дарта,  и существо тут  же
довольно заурчало и зачмокало. Тонкие брови Нерис приподнялись.
     - Во  имя  Предвечного...  Брокат  признал  тебя  ..  - промолвила она
благоговейным шепотом.
     - Это что-нибудь значит,  мадам? Последнее слово он произнес на родном
языке, на что Нерис не обратила внимания.
     - Это значит,  что тебе можно довериться, воин. Разве ты забыл, что...
Впрочем,  нет,  это я снова впала в забывчивость...  забыла,  что ты явился
издалека, не встречал таких существ, как Брокат, и ничего о них не.знаешь.
     - Забывчивость  -  самый  очаровательный  из  женских  недостатков,  -
дипломатично  отозвался  Дарт,  наблюдая,  как  пушистый  летун  облизывает
царапину. Нерис кивнула.
     - Покорми его,  покорми,  и рана твоя заживет быстрее...  Он голоден и
питается только кровью...  но не всякой,  а теплой,  живой,  и лишь от  тех
созданий, которые ему по нраву. - Пальцы ее коснулись ожерелья, чьи плоские
раковины уже отливали синевой.  Затем она поглядела на тучи,  клубившиеся в
вышине, и пробормотала: - Приходит синее время, период дождя и тяжести, еды
и сна... обычного сна, ибо я слишком измучена для прорицаний... но силы мои
восстановятся, и я спрошу у Предвечного... обязательно спрошу...
     - Спросишь - что? - Дарт подтолкнул ее к проходу между дюнами. Женщина
бросила на него Удивленный взгляд.
     - О нашей судьбе,  разумеется!  Ведь я  -  шира!  Первые  струи  дождя
обрушились   на  них,  когда  до  пещер  оставалось  четверть  лье.  Брокат
взвизгнул,  оторвался от ранки,  обхватил лапками шею Дарта,  защекотал его
пушистой мордочкой.  Нерис,  охая и постанывая, ускорила шаг. Мокрая туника
облепила ее стан и ягодицы.
     Дарт шел следом,  пялился на это зрелище,  тащил мешок и  размышлял  о
своем везении.  Немалая удача! Тут, в чуждом и незнакомом краю, он встретил
женщину!  Настоящую женщину!  Возможно, это стоит всех недавних бед, потери
Марианны   и   пропажи  Голема...  Возможно,  это  знак  судьбы:  все,  что
происходит, делается к лучшему... Возможно, он уплывет с острова, избавится
от криби - и так ли, иначе, но завершит свою миссию...
     Он любовался  походкой  и  стройными  бедрами  Нерис,  и сейчас ему не
хотелось думать о том,  что у него на плече сидит вампир,  что эта женщина,
шира из Трехградья, повадками напоминает ведьму и что он скорее всего тащит
мешок с принадлежностями ее ремесла.

                                  Глава 3

     Для жилья  Дарт  выбрал  крайнюю  из всех необитаемые пещер.  Она была
невелика,  зато находилась подальше от  криби,  и  рядом  рос  плодоносящий
кустарник с гроздьями крупных ягод,  похожих на виноград. Мысль о винограде
время от времени всплывала в сознании Дарта; ему вспоминалось, что из таких
сизо-синих гроздей делают веселящий напиток, который он пробовал в минувшей
жизни.  Он даже ощущал его вкус - терпкий, слегка кисловатый - и всякий раз
испытывал чувство горестной потери. На Анхабе не было вина.
     Сбросив мокрую  тунику,  Нерис рухнула на пол и вытянулась с блаженным
стоном,  В сгустившемся полумраке кожа ее приобрела оттенок  старой  бронзы
испещренной  узкими полосками;  они темнели всюду - на бедрах,  на животе и
плечах,  перемежаясь  с  кровоподтеками  и  царапинами.  "Следы  кнута,   -
сочувственно  подумал Дарт,  расстегивая пояс.  - Ее били,  и били жестоко.
Почему?"
     Пол пещеры зарос мягким, но упругим мхом,, в котором нога не оставляла
следов.  В дальнем углу лежал скафандр - темный, мертвый, лишенный энергии.
Но он был небесполезен,  ибо автономные устройства из спаскомплекта, такие,
как визор и целитель-прилипала, все еще работали. Опустив рядом мешок, Дарт
посадил на него пушистого зверька - уже сонного,  дремлющего  -  и  сдвинул
нагрудную   пластину  Скафандра.  Тут,  в  специальных  ячейках,  хранились
прилипала,  универсальный  исцеляющий  прибор,  и  небольшой  контейнер   с
пищевыми шариками.  Он выщелкнул желтую крупинку на ладонь,  подцепил двумя
пальцами и поднес к губам Нерис.
     - Вот, съешь.
     Женщина скосила глаза на скафандр,  пробормотала что-то непонятное,  о
маргарах и их таинственном снаряжении, потом уставилась на крупинку.
     - Что это, Дважды Рожденный?
     - Пища. Или ты тоже сосешь кровь, как твой Брокат?
     Она усмехнулась и слизнула шарик розовым язычком.
     - Сосу,  но не из всякого мужчины.  Ширы, знаешь ли, имеют возможность
выбирать...
     Дарт не  ответил  ни  слова,  лишь  заломил   бровь.   "Многообещающее
начало!.."  -  подумалось  ему.  Вернув  контейнер  на  место,  он  вытащил
восьмиконечную звездочку целителя,  активировал его и попытался  пристроить
на шее женщины.
     - А это что? - она слабо отмахнулась.
     - Это...  -  Он  на мгновение задумался,  ибо в фунги не было понятий,
обозначающих прибор.  -  Эта  вещь  тебе  поможет.  Вылечит  раны,  сделает
здоровой.
     Нерис оттолкнула его руку, пробормотала:
     - Мертвая вещь,  ненужная...  я исцелюсь сама...  я - шира... Скажи-ка
лучше, воин, на этом острове растет врачующий цветок? Или дерево туи?
     - Может быть. Какие они собой?
     - Раз спрашиваешь, значит, не растут... - Голос Нерис делался все тише
и тише, она засыпала. - Если бы ты видел цветок, то не забыл бы... он... он
такой... алый, прекрасный... большой, как...
     Шепот прервался.
     Дарт снял оружейный пояс, стянул с себя башмаки и комбинезон, осмотрел
плечо,  подивился  -  края  ранки  уже сошлись - и лег на спину.  Мох мягко
пружинил под ним,  щекотал кожу длинными тонкими щупальцами, облака плыли в
вышине,  скрывая солнце,  сумрак сгущался,  тело становилость тяжелей, веки
смыкались.  За узкой  неровной  щелью  входа  серой  завесой  падал  дождь,
разрисовывал  небо  косыми струйками,  напевал,  шелестел,  убаюкивал.  Как
дарующий сон прибор в воздушном дворце Джан-наха...
     * * *
     Джаннаходривелис ахаранабалар...  Полное имя Джаннаха было почти таким
же длинным,  как у недавней пленницы чешуйчатых тиан,  и определяло как его
индивидуальность,  так и статус в анхабском  обществе  и  принадлежность  к
Ищущим.  Верхний штрих означал придыхание, а два штриха - мелодичный свист;
к  тому  же  кое-какие  гласные  растягивались,   так   что   звучание   не
соответствовало   написанию,  напоминая  скорее  музыкальную  фразу.  Дарт,
обладавший превосходным слухом, произносил имя и титул Джаннаха без всякого
напряжения.
     Место, в  котором  они  встречались,  нельзя  было  назвать  чертогом,
беседкой или цветником,  ибо оно, не являясь ни тем, ни другим, ни третьим,
соединяло элементы всех этих сущностей,  привычных разуму землян.  Тут были
стены - но тонкие, в цветных узорах, зыбких и текучих, словно прорисованных
водой,  пропущенной  через  палитру акварельных красок;  тут были столбики,
поддерживающие потолок - стволы деревьев без ветвей,  что распускали листья
высоко  вверху,  огромные,  продолговатые,  чье  переплетение  и  создавало
кровлю;  тут был пол - прозрачный,  но не стеклянный,  а из упругой  массы,
способной приближать и отдалять наземные пейзажи; тут были окна - отверстия
в стенах,  причудливых форм и размеров,  возникавшие и исчезавшие в строгой
гармонии  со звуками и ароматами.  Запахи и звуки составляли такую же часть
убранства,  как живые  цветы,  парившие  в  воздухе,  как  солнечный  свет,
профильтрованный листьями кровли, как странная мебель - сиденья, столешницы
и ложа без видимой глазом опоры,  радужные пузыри  шкафов  и  перламутровые
шторки,  скрывавшие то нишу со старинной вазой эпохи Позднего Плодоношения,
то транспортный лифт или выход на опоясывающую замок галерею.
     Это огромное  помещение  -  или,  вернее,   жилое   пространство   под
серебристым  зонтом энергетического накопителя - всегда смущало Дарта своей
необычностью.  С мыслью о том,  что вся конструкция подвешена на расстоянии
лье от твердой почвы,  он кое-как смирился; он не страдал боязнью высоты, и
путешествия в замках и воздушных лодках-трокарах не повергали его в  шок  -
даже в первые дни воскрешения, когда Анхаб мнился ему райской обителью. Эти
полеты стали,  в конце концов,  делом понятным и привычным;  он сам  немало
постранствовал среди звезд,  летал над поверхностью многих планет, но всюду
и всегда - окруженный непроницаемой оболочкой Марианны.  Корабль  и  жилище
являлись  для него синонимом защиты,  связанной с прочностью,  надежностью,
постоянством,  и потому он не мог примириться с домами анхабов.  В  них  не
было ничего неизменного:  стены,  предметы обстановки и даже растения могли
вдруг исчезнуть и появиться вновь,  но  уже  в  ином,  преображенном  виде.
Вероятно, это странное бытие отражало сущность его повелителей, способных к
телесным метаморфозам и временами менявших облик до неузнаваемости.
     Джаннах был одним из немногих приятных исключений.  Возможно, в других
местах и в иных обстоятельствах его обличья изменялись, но Дарт, встречаясь
с ним,  видел изо дня в день одно и то же - мужчину лет сорока с  худощавым
лицом,  удлиненным остроконечной бородкой, над которой закручивались усы, с
широким выпуклым лбом и пронзительным взглядом  темных  глаз.  Его  одеяние
тоже  не  отличалось  разнообразием:  неизменный красный камзол,  такого же
цвета штаны и чулки,  туфли с серебряными пряжками,  тонкие кружева  вокруг
запястий и шеи,  шляпа с широкими полями.  Дарт твердо знал,  что человек с
таким лицом,  в такой одежде считался когда-то властелином - может быть, не
всей Земли, однако над ним, над Дартом, власть его была безмерной. Лишь это
помнилось ему из прошлой жизни, а в остальном зияла пустота. Он не сумел бы
сказать,  был ли этот человек другом ему или врагом,  отцом,  покровителем,
старшим товарищем или ненавистником, желавшим зла.
     Как бы то ни было,  Джаннах избрал для себя  удобное  обличье!  Трудно
спорить с таким человеком. Однако приходилось.
     - Земля,   -   произнес   Дарт,   поигрывая  цепью,  свисавшей  поверх
коричневого колета.  - Вы обещали вернуть меня на Землю,  сир.  А  обещания
нужно выполнять. Так полагается меж благородными людьми.
     - Я  дал  повод  усомниться  в моем благородстве и честности?  - Брови
Джаннаха взлетели вверх.
     - Нет,  сир.  Вы лишь не уточнили срок моей  службы.  Я  улетаю,  и  я
возвращаюсь,  вновь  улетаю  и  вновь  возвращаюсь...  Так длится не первое
десятилетие.  И что я должен думать?  Что служба моя продлится до скончания
веков? Но если так, то что означает ваше обещание? Обман?
     Джаннах энергично  повел  рукой,  и тихая мелодия,  наполнявшая замок,
переменилась,  сделавшись более звучной и тревожной.  Сюита  эпохи  Посева,
столетий творчества и перемен...
     - Вы  слишком  нетерпеливы,  мой  юный  друг,  слишком  нетерпеливы  и
недоверчивы.  Вспомните,  что получено вами в  виде  залога!  -  Он  поймал
парившую в воздухе лиловую розу и принялся обрывать лепестки.  - Вы погибли
на поле битвы от множества ран, но Ищущие перенесли вас сюда, реанимировали
и даровали вам новую жизнь.  Это первое. Очень немало, не так ли? - Лиловый
лепесток закружился над головой Джаннаха.  - Вы были  стары,  ибо  в  вашем
несовершенном  мире  срок  человеческой  жизни  ничтожен.  Танец  пылинки в
солнечном луче!  Краткий путь из материнского чрева к  могильному  мраку...
Если  б  вас  не  убили  в  том  сражении,  ваша судьба была бы печальной -
болезни,  боль от старых ран,  дряхлость, одиночество и немощь... А где эти
раны  теперь?  Их  нет!  Вы  снова молоды,  сильны,  здоровы!  Ваш организм
усовершенствован,  что-то добавлено,  что-то изъято,  как лишняя поросль на
лице...  - Усмехнувшись,  Джаннах коснулся своей остроконечной бородки. - И
это наше второе благодеяние, о коем не следует забывать!
     Дарт молча поклонился;  потеря усов и бороды его совсем  не  огорчала.
Новый  лепесток  поплыл  над  хрустальным полом,  распространяя сладковатый
запах.
     - Теперь поговорим о человеческой природе. Она такова, что в бедствиях
ваши  соплеменники  мечтают  обрести  богатство  и покой,  но,  получив их,
испытывают скуку и тоску. Пресыщенность, мой друг, пресыщенность! Такое же,
каким страдает наша раса, давным-давно достигшая покоя... А ведь секрет так
прост!  Покой и  опасность,  расслабление  и  напряжение  сил,  чередование
впечатлений, отдых, сменяемый периодом странствий... Вы это получили, разве
не так?  Разве могли вы жить на Земле в подобной роскоши? - Джаннах оборвал
третий  лепесток  и  сделал  плавный жест,  будто обнимая лазурные небеса с
парившими  в  них  замками,  дворцами,  летающими  платформами  и  зеркалом
энергетического накопителя.  - И разве могли вы мечтать о странствиях среди
звезд,  о новых мирах, где приземлялся ваш корабль? О том необычном, что вы
увидели и испытали в них? - Он сделал паузу, выпустил цветок, всплывший над
ладонью,  и задумчиво поглядел на него.  - Разумеется, эти вояжи опасны, но
вы из тех людей,  кого опасность привлекает. Вы, Дарт, умеете справляться с
ней...  умеете  лучше,  чем  прочие  наши  разведчики...  ваша  удачливость
необъяснима... Собственно, потому мы и выбрали вас. И выбираем снова.
     - Не столь уж радостная весть,  - пробормотал Дарт, представив пустоту
и мрак Инферно.  Внизу,  за прозрачной  пластиной,  расстилался  прелестный
пейзаж:   река,   петляющая   меж   невысоких,   поросших  соснами  холмов,
сизо-зеленые травы в низинах,  золотистые змейки дорожек из плотного песка,
разноцветные  шелковые  шатры  вокруг ровного поля,  где мелькали крохотные
фигурки - видно,  шла какая-то игра.  По реке плыл прогулочный кораблик под
парусом  цвета  весенней  листвы.  Повинуясь  невысказанному  желанию,  пол
приблизил суденышко,  давая возможность разглядеть нагие  тела  на  палубе:
одни  напоминали  людей,  другие  - наяд и тритонов с человеческим торсом и
рыбьим хвостом.
     Вид был мирный, очаровательный и так непохожий на смутные воспоминания
о Земле!  Там,  насколько он помнил, шла непрерывная война: сосед ополчался
на соседа,  поля и рощи обагрялись кровью, пылали замки, под грохот пушек и
мушкетов тонули корабли,  звенела сталь на площадях городов,  да и сами эти
города были,  в лучшем  случае,  скопищем  уродливых  грязных  строений  за
крепостной стеной,  а в худшем - рассадником недугов,  зловонными клоаками,
где по улицам струились нечистоты.  И все же он отказался  бы  от  половины
анхабских даров,  чтоб очутиться на Земле!  Пусть он будет беден и не столь
силен,  немолод и не так здоров...  Пусть  у  него  растет  борода,  пусть!
Зато...
     - На этот раз вы полетите в дальний поиск,  - сказал Джаннах,  и мысль
Дарта прервалась.  - Задача будет сложной, требующей особой подготовки, чем
и займется наш специалист. Фокатор, один из лучших Ищущих. Ее зовут...
     - Раны   Христовы!   -   Дарт   отступил   на   шаг  и  прислонился  к
дереву-подпорке. - Простите, сударь, я знаю, что вы умеете убеждать, но наш
разговор о Земле еще не закончен. Как и о сроках моего служения.
     Раздался резкий   музыкальный   аккорд,  в  воздухе  повеяло  грозовой
свежестью.
     - Вы упрямы,  - произнес Джаннах после недолгой паузы, - очень упрямы.
Что ж,  не самый худший из человеческих недостатков... Так вот, к вопросу о
Земле. Вы представляете, мой друг, в какое время вас сюда забрали?
     Дарт пожал плечами.  Его понятия об истекшем времени  были  такими  же
смутными, как память о человеке, послужившем для Джаннаха прототипом.
     - Полагаю,  тридцать или сорок лет назад,  - пробормотал он и, заметив
улыбку,  мелькнувшую  на  лице  собеседника,  поправился:  -  Может   быть,
восемьдесят или сто..
     Голова Джаннаха качнулась совсем человеческим жестом отрицания.
     - Вы ошибаетесь. Вы помните лишь годы, проведенные на службе, но перед
тем вы долго пролежали в криогенном депозитарии.  Видите ли,  мой  дорогой,
ныне  гильдия  Ищущих  невелика,  сотен пять энтузиастов,  по большей части
занятых техническими проблемами...  я имею в виду системные корабли, зонды,
производство иразов и снаряжения...  ну,  еще медицинский персонал... У нас
только четырнадцать баларов,  и я -  один  из  них.  -  Он  с  достоинством
погладил узкую бородку.  - Функции баларов вам известны:  каждый работает с
одним - и только с одним!  - разведчиком,  намечает  объекты  исследования,
ставит задачу,  принимает информацию и анализирует ее. Разведчиков, нанятых
в  разных  мирах,  гораздо  больше,  чем  нас,  баларов.  Мы  храним  их  в
депозитарии - там,  где лежали и вы,  мой друг.  Храним до тех пор, пока не
возникнет необходимость в их услугах.
     Дарт слушал терпеливо,  хотя эти вещи были ему известны. Существование
анхабов,  безопасное  и  долгое,  почти  бесконечное  в  его представлении,
тянулось  тысячелетиями,  так   что   балар   мог   пережить   сотню-другую
разведчиков.  Они, солдаты удачи, рожденные в иных мирах, более примитивных
и опасных,  делали для анхабов то, что баларам не хотелось выполнять самим.
Гибель   разведчика   была   событием   не   столь  уж  частым,  однако  не
исключительным,  и  в  этой  ситуации  депозитарий   поставлял   очередного
кандидата.  Им  щедро платили за риск - повторной жизнью,  молодым здоровым
телом и приключениями во всех концах Галактики.
     - Итак, вы ошибаетесь, - повторил Джаннах, подбрасывая розу на ладони.
- Ошибка, собственно, невелика - с нашей точки зрения. Но с вашей...
     - Сколько?  -  спросил  Дарт,  хмуря  брови.  Ему  не  нравилось,  что
собеседник взирает на него со смешанным выражением печали и  превосходства.
- Сколько, сир?
     - Четыре века,  друг мой.  Может быть,  чуть больше или меньше... Я не
помню,  какой сейчас год на Земле, но там наступило третье тысячелетие, это
несомненно.  И  мир  ваш  совсем  не  тот,  какой  вы помните или пытаетесь
вспомнить. - Джаннах деликатно смолк, даруя возможность осознать услышанное
и справиться с ошеломлением. Дарт уставился ему в лицо и ждал, не говоря ни
слова.  - Четыре века, двадцать поколений... все изменилось, мой дорогой...
человечество  размножилось  и  шествует  с  триумфом  по  пути прогресса...
Огромные мегаполисы с людскими толпами, вырубленные под корень леса, срытые
до основания горы,  отравленные воды и нескончаемая война,  просто какая-то
оргия самоуничтожения...  хуже, чем было здесь до эпохи Посева... Поверьте,
намного хуже!  - Он передернул плечами под алой тканью камзола.  - Неуютное
место ваша Земля!  Ужасное!  Я  бы  не  советовал  вам  возвращаться.  Люди
благородные там нынче не в цене.
     - А  когда  они  были в цене?  - возразил Дарт.  - Но из-за этого я не
беспокоюсь.  Кто-то - не помню кто - сказал  мне:  только  мужеством  можно
пробить дорогу,  а потому не опасайся случайностей и ищи приключений. Так я
и поступал и так намерен  поступать  в  дальнейшем.  -  Коснувшись  рукояти
шпаги,  он поглядел на Джаннаха с гордой улыбкой. - Если я вас верно понял,
сир,  вы советуете  мне  остаться?  Даже  тогда,  когда  моя  служба  будет
закончена?
     - Вы сомневаетесь? Мне кажется, выбор между варварским миром и Анхабом
- вещь очевидная.
     - Для вас,  не для меня,  - смягчая резкость своих слов,  Дарт склонил
голову. - Скажите, сударь, страна, в которой я родился, еще существует? И в
ней говорят на прежнем языке?
     - Да...  насколько мне известно...  Последняя  экспедиция  в  ваш  мир
состоялась лет двенадцать назад.  Страна и язык существуют.  Правда, не без
некоторых изменений...
     - Вот  видите,  сир!  Значит,  мне  есть  куда  вернуться.  И  я  хочу
вернуться...  Вы говорите, мой мир ужасен? Пусть! Лучше иметь такую родину,
чем вообще никакой.
     - Что ж... Вы сделали выбор! - На миг черты Джаннаха словно размылись,
лицо сделалось мягче, блеск глаз померк. Дарт знал, что это - свидетельство
волнения и душевных потрясений.  Радикальная перемена облика  требовала  от
метаморфов-анхабов  больших усилий,  но малые трансформации давались им без
труда и как бы бессознательно - что в каком-то смысле роднило их с  людьми.
Ведь человек тоже меняется;  в радости он красив, в опасности - серьезен, а
в горе - уродлив.
     - Вы сделали  выбор,  и  я  его  уважаю,  -  повторил  Джаннах.  -  Вы
вернетесь,  друг мой,  вернетесь, закончив вашу службу. Правда, срок ее мне
неизвестен.
     Дарт почувствовал, как сердце его сжалось.
     - Мон дьен! Может ли быть такое, сударь?
     - Может.  Вы знаете,  в чем назначение нашей гильдии  -  мы  исследуем
планеты  Темных,  древней  расы Ушедших Во Тьму,  исчезнувшей в те времена,
когда на Анхабе еще не зародился разум.  Вы это знаете, вы сами бывали в их
мирах... Но ведома ли вам цель исследования?
     - Конечно.  Вы  говорили  об  этом не раз.  Новые знания,  сир.  Новые
машины,  новые материалы,  произведения искусства, различные артефакты... Я
помню, сударь.
     - Все это так,  - протянул Джаннах с сосредоточенным видом, - так и не
совсем так.  В нынешнюю эпоху Жатвы  мы  знаем  столь  многое,  что  знания
обременяют нас... - Черты его снова дрогнули, размылись, поплыли; казалось,
он колеблется или пребывает в  нерешительности,  что  выглядело  совсем  уж
невероятным. - Разумеется, новые знания всегда большая ценность, но ищем мы
не только - или не столько - их.  Скорее мы  хотим  представить,  как  жили
Темные,  к чему стремились,  куда ушли и по какой причине.  Видите ли,  мой
дорогой,  мы,  анхабы - древняя  раса,  достигшая  полного  благополучия  и
счастья,  а  также  изрядного  долголетия.  В результате нас немного,  и по
прошествии времен мы потеряли вкус к опасностям реальной жизни. Может быть,
наш  путь  кончается?  Может  быть...  Но в этом случае закономерен вопрос:
должны ли мы последовать примеру Темных?
     - Уйти? - Дарт недоуменно нахмурился. - Но куда?
     - Вот этого, друг мой, никто не знает. Никто из живущих, ибо, хотим мы
того  или нет,  каждому из нас придется приобщиться к Великой Тайне Бытия -
но лишь в мгновение смерти.  Тогда, и только тогда нам станет ясно, куда мы
уходим,  куда  ведет  посмертный  путь и существует ли он вообще...  - Лицо
Джаннаха сделалось  мраморной  маской,  потом  на  щеках  выступил  румянец
возбуждения. Он улыбнулся и вдруг сказал: - Вы не находите, Дарт, что любое
разумное  существо  чувствовало  бы  себя  уверенней,  если  бы  знание   о
предстоящей дороге открылось ему при жизни?
     - Я  нахожу,  что  это  вопрос метафизический и не имеющий отношения к
срокам моей службы,  - отрезал Дарт.  - Не вернуться ли нам  к  конкретному
делу, сударь?
     - Ладно,   -   на  губах  собеседника  промелькнула  улыбка.  -  Вы  -
представитель молодой расы, еще не осознавшей ценности вечных проблем... Но
хватит!  Не  будем  об  этом  говорить,  ибо на такие темы вы побеседуете с
фокатором,  чья задача - проинструктировать и подготовить  вас.  Ваш  новый
полет будет особенным,  совсем особенным...  Весьма вероятно,  вы добьетесь
успеха, и ваша служба закончится.
     Дарт навострил уши.  Насколько помнилось ему, для предыдущих вояжей не
назначали инструкторов; задание ставил Джаннах, и он же оценивал результаты
- те сведения,  которые извлекались  в  процессе  ментоскопирования.  Может
быть, эта экспедиция и в самом деле будет особенной?
     Взгляд Джаннаха  обратился  к  зыбкой  переливчатой стене,  безмолвным
повелением раскрыв экран. Редкие звезды, искры вселенского пожара, горели в
космическом  мраке;  одна  из  них внезапно приблизилась,  распалась на две
неравные сферы, алую и голубую, и Дарт увидел, что между ними что-то есть -
еще   одна  точка,  яркая  и  небольшая,  сиявшая  отраженным  светом.  Его
собеседник щелкнул пальцами.  Точка,  расплывшись в диск,  закрыла половину
экрана  и  начала  поворачиваться  -  медленно,  неторопливо,  демонстрируя
озаренные солнцами поверхности. Голубую затягивали тучи, над алой небо было
ясным, и Дарт различил блеск океанов, а меж ними - сушу, изрезанную лентами
рек, покрытую багровой растительностью.
     Планета?.. - мелькнуло у него в голове.  Но таких планет в природе  не
бывает,  планеты  -  суть сферические тела,  а этот объект подобен диску...
скорее даже - линзе с выпуклой и  вогнутой  сторонами...  чудовищной  линзе
размером  с  Землю или Анхаб...  Искусственное сооружение?  Вероятно...  Но
какое огромное!
     - Этот артефакт  обнаружен  нашим  автоматическим  зондом  на  окраине
третьей   галактической   спирали,  -  тихо  произнес  Джаннах,  взирая  на
мнемоническую запись.  - Несомненно,  конструкция Темных...  Единственный в
своем роде объект,  ибо,  как вам известно, Ушедшие не строили ни кораблей,
ни космических станций.
     - Однако перемещались от звезды к звезде и заселили множество миров, -
заметил Дарт.
     - Да. Как, мы не знаем, но спорить с очевидным фактом не приходится. -
Джаннах сосредоточенно разглядывал вращавшийся  на  экране  диск.  -  Почти
плоский мир...  такой,  каким представляли в прошлом ваши сородичи Землю...
Если не считать верхнего слоя скальных  пород,  воды  и  почвы,  сооружение
выполнено   из   вещества,  которое  мы  назвали  фералом.  Очень  инертная
субстанция,  способная,  однако,  проявлять активность...  Мы полагаем, что
фераловое  ядро  регулирует  гравитационные  процессы  на  планетоиде,  но,
вероятно, этим его функции не исчерпываются.
     Он смолк,  и Дарт,  после внушительной паузы,  растянувшейся на  много
биений сердца, спросил:
     - В чем моя задача, сударь?
     - Доставить пробу ферала.  Теоретически мы знакомы с этой субстанцией;
о ней говорится в записях Темных,  в тех фрагментах,  что  доступны  нашему
пониманию.   Однако   без  подробностей...  -  Задумчиво  покрутив  большой
аметистовый перстень на среднем пальце,  Джаннах уточнил:  - Я имею в виду,
без  технических  подробностей.  Более  того,  ферал  упоминается  в весьма
необычном  контексте...  очень-странном,  друг  мой...  я  бы  назвал   его
религиозно-мистическим,  хотя у Темных как будто не имелось ни религии,  ни
представлений о потустороннем мире.  Вам ведь известно,  что  они  являлись
рациональными   существами,   не  склонными  к  мистике  и  трансцендентным
спекуляциям? Это безусловно так, и все же... все же... - Балар уставился на
свой  перстень,  потом  сверкнул  глазами  на  Дарта.  -  Все же я вынужден
признать,  что это вещество... этот ферал, как мы его обозначили... словом,
ему  отводилась  особая роль в их культуре.  Особая!  - Он многозначительно
поднял палец. - Вы можете представить, какие отсюда следуют выводы?
     Дарт кивнул.  Он плохо разбирался в конструкции анхабских приборов и в
уравнениях поля Инферно,  но с логикой у него все было в порядке.  Взглянув
на Диск, вращавшийся под резкую бравурную мелодию, он произнес:
     - Уникальное сооружение и уникальное вещество...  в  одном  и  том  же
месте...  Вы полагаете,  сир,  что в этом есть какой-то смысл?  Может быть,
отсюда, - он вытянул руку к экрану, - они и ушли во Тьму?
     - Во Тьму или к Вечному Свету,  - откликнулся Джаннах.  - Мы не знаем,
мой  дорогой,  и  думаю,  что узнаем не скоро.  Не ломайте голову над этими
проблемами.  Ваша цель -  ферал,  и  вам  понадобится  все  везение,  чтобы
совершить этот последний поиск.
     - Последний,  сударь? - Кровь прилила к щекам Дарта. - Но вы говорили,
что срок моей службы вам неизвестен...
     - И я вас не обманул.  Я ведь не знаю,  будет ли поиск успешен, не так
ли? Если вы возвратитесь пустым, коллегия Ищущих возложит миссию на другого
балара и другого разведчика.
     Повисло тягостное молчание.  Дарт уставился на реку внизу и плывший по
ней кораблик: люди, наяды и тритоны прыгали с палубы, кувыркались в воде, и
хрустальный пол поочередно приближал их веселые смеющиеся лица. Было трудно
поверить,  что  раса  анхабов  вымирает  и  что на всей планете их осталось
миллионов пять - большей частью тысячелетних старцев,  не желавших продлить
себя  в  потомстве.  Все  они,  однако,  выглядели юными и здоровыми.  Дарт
подозревал,  что метаморфы-анхабы,  в силу своей счастливой конституции, не
ведают ни дряхлости, ни старческих недугов.
     - Взгляните  на специалиста,  который проинструктирует вас,  - прервал
молчание Джаннах. - Как было сказано, это великолепный фокатор. Ее зовут...
     Он произнес какое-то длинное имя,  но Дарт,  поднявший глаза к  экрану
мнемонической записи, его не расслышал. Милое женское лицо сияло перед ним:
кудри  цвета  темного  каштана,  нежная  упругость  щек,  зрачки  фиалковой
голубизны,  вздернутый  носик  над  пухлым  ртом,  будто  бы  созданным для
поцелуев...  Девушка мнилась ему знакомой - откуда и как,  Дарт  был  не  в
состоянии ответить,  но твердо знал,  что с нею связаны мгновения радости и
горя. Были связаны... Радость любви и горечь утраты...
     Голос Джаннаха зудел в ушах назойливым комаром,  слова скользили мимо,
падали  каплями  дождя и уходили в песок забвения.  Дарт глубоко вздохнул и
попытался   вспомнить:   где   и   когда   он   видел   ее?..   при   каких
обстоятельствах?..  был ли одарен ее благосклонностью?..  касался ли губами
белоснежной шеи и локона, скрывавшего висок?..
     Память безмолвствовала.  Лишь имя всплыло из темных ее пучин, и он, не
отрывая от экрана глаз, вдруг прошептал:
     - Констанция... Констанция!..

                                  Глава 4

     Тучи еще громоздились в сумрачном небе,  но ливень иссяк,  когда  Дарт
вышел к берегу лагуны.  Спать половину цикла,  как это делали волосатые, он
был не в состоянии;  тело его подчинялось суточным ритмам Земли и Анхаба, и
ночь, длившаяся здесь пятнадцать часов, казалась ему бесконечной.
     Он принялся  бродить  у  подножия дюн,  посматривая то на небо,  то на
галеру,  плясавшую в мелких волнах,  то на реку - ток  воды  в  ней  быстро
замедлялся  с  падением  тяжести.  На  Диске,  как и в других посещенных им
мирах,  гравитация являлась важнейшим параметром,  но здесь ей  отвели  еще
одну функцию - отсчета времени.  Дарт уже привык улавливать моменты полудня
и полуночи,  когда его тело становилось  легче  или,  наоборот,  наливалось
непривычной тяжестью;  ощущение же нормального веса.  приходившее дважды за
цикл,  было связано с утренними и  вечерними  периодами.  Может  быть,  все
обитатели   планетоида,   разумные  и  неразумные,  не  исключая  растений,
определяют время  с  гораздо  большей  точностью,  чем  он,  -  скажем,  до
получаса. Можно спросить об этом у просветленной Нерис...
     При мысли,  что  есть  у  кого спросить,  Дарт ощутил всплеск радости.
Итак,  его одиночество завершилось!  И,  надо  признаться,  самым  приятным
образом:  из  всех  возможных  вариантов  он  предпочитал женское общество.
Конечно,  не всякое;  но если женщина молода и хороша собой...  На миг лицо
Констанции  мелькнуло  перед  ним,  с  упреком напоминая о прекрасной даме,
ждущей его возвращения, но эта дама была далеко, тогда как другая, спящая в
пещере,  -  рядом.  Представив  ее  обнаженное  смугло-розовое  тело,  Дарт
почувствовал,  как пересохло  в  горле,  и  усмехнулся.  В  теории  он  был
однолюбом  -  но разве есть безошибочные теории?  Кто не ошибается,  тот не
кается,  и  даже  у  самых   строгих   теоретических   построений   имеется
естественный предел.
     Он поднял  валявшийся  на  песке дротик,  затем подобрал секиру тиан и
принялся  рассматривать  оружие.  Древко  и  топорище   были   деревянными,
вырезанными  с  большим искусством,  но это не вызвало у него интереса.  Он
осторожно  коснулся  секирного  лезвия  -  овальной  плоской   раковины   с
заточенными краями; ударил секирой по валуну, темневшему в песке, но только
с пятого или шестого раза  сумел  разбить  ее  на  части.  Острие  дротика,
сделанное  из  шестигранного шипа или иглы длиной в ладонь,  тоже оказалось
очень прочным,  едва ли уступавшим железному наконечнику.  Но железа, меди,
серебра и других металлов здесь пока что не нашлось - ни на галере тиан, ни
среди товаров карликов-тири и снаряжения даннитов.  Скорее всего металла на
Диске   не  знали,  так  как  Темные  им  не  пользовались;  их  высочайшая
цивилизация была сугубо биологической.
     Дарт прошлепал по воде к галере,  осмотрел ее и  убедился,  что  судно
собрано без металлических гвоздей,  заклепок или скоб.  Материал вызвал его
удивление - несомненно,  дерево,  но не пиленое,  рубленое или строганое, а
как  бы  принявшее  нужную форму и размер естественным путем.  Эти странные
доски,  пошедшие на палубу и бортовую  обшивку,  а  также  все  неподвижные
части,  основание  мачты  в килевом гнезде,  скамьи гребцов и все остальное
были не сколочены,  а склеены. Застывший желтоватый клей выступал в щелях и
швах,  и Дарт попробовал расковырять его кинжалом.  Но эта субстанция почти
не поддавалась ни лезвию,  ни острию - пружинила,  точно анхабский пластик,
из  которого  делали  небьющиеся  кубки и посуду.  Вспотев от усилий,  Дарт
измерил палубу шагами - получилось  двадцать  восемь  -  и  возвратился  на
берег, чтобы еще раз полюбоваться кораблем.
     Хорошее судно,  большое,  крепкое...  много  надежней,  чем  катамаран
даннитов,  сожженный криби... вот на таком бы и отправиться в странствия...
Пожалуй, за светлое время, под парусами и веслами можно делать тридцать лье
и выбраться к океану циклов за двадцать... Или за двадцать пять... Он знал,
что  находится  в  среднем  течении  реки,  но  все-таки  ближе к полярному
эстуарию,  чем к периферийному океану.  Возможно,  от прибрежных гор и  той
седловины  со  вскрытой  полостью  его  отделяют  шестьсот лье,  возможно -
восемьсот...  Слишком большое расстояние,  чтобы блуждать  в  лесах,  среди
неведомых племен, без знающего проводника, без лошади или иного транспорта,
без пищи и с бесполезным,  лишенным энергии скафандром...  Но путешествие к
океану  казалось  вполне реальным,  если не идти,  а плыть - плыть рекой на
прочном корабле или хотя бы  даннитском  катамаране,  на  любом  суденышке,
способном  преодолеть  течение  и  двигаться  быстрее,  чем  пеший человек.
Проблема состояла в том,  что для такого судна был нужен экипаж,  гребцы  и
корабельщики, на что в обозримом будущем рассчитывать не приходилось.
     Вздохнув, Дарт поглядел на галеру.  Да,  хорошее судно, надежное, но с
помощью Нерис его не вывести из бухты. Парус, может, они и подняли бы, но у
него не тридцать рук, чтобы грести тридцатью веслами... А жаль!
     Тучи истончились  и  исчезли,  листва  на кустах за дюнами высохла,  и
вместе с первыми лучами солнца пляж заполонили волосатые. Тут были и самцы,
и  самки с выводком щенков;  самые крепкие тащили дубины и молоты из камня,
прочие вооружились  обломками  костей  и  раковин.  Им  предстояла  большая
работа:  вернуть  в первозданное состояние лагуну и береговой песок - с той
целью,  чтобы не вызвать подозрений у  новых  путников.  Такая  примитивная
хитрость  была  свидетельством  того,  что  криби  все  же могут воспринять
какие-то идеи,  пусть не слишком сложные и отвлеченные.  Но,  к  сожалению,
любая из этих идей касалась лишь желудка и процедуры копуляции.
     К Дарту,  переваливаясь  на  толстых коротких ногах и почесывая брюхо,
приблизился вождь.  Выглядел он довольным и сытым. Впрочем, эти два понятия
в языке криби являлись синонимами.
     - Дат кусать свой самка? - с любопытством осведомился Bay.
     - Нет.  Самка тощий. Самка кусать еда, много еда, стать толстый. Потом
Дат ее кусать.
     - Ха-аа!  - прохрипел вождь и хлопнул в  ладоши,  что  служило  знаком
одобрения. Тощие самки ему не нравились - даже на вертеле.
     Вздыхая и  хмуря  брови,  Дарт  следил,  как три десятка волосатых под
командой Оша топают  к  галере,  разбрызгивая  воду.  Их  шкуры  лоснились,
бугрились   мощные   загривки,   вздувались   мышцы  на  спинах  и  плечах,
раскачивались  молоты  в  сильных  лапах...  Какие  гребцы  пропадают!..  -
подумалось ему. Но, к сожалению, эта идея была неосуществимой.
     Он повернулся к вождю.
     - Хороший хак.
     - Хороший,  -  согласился  Bay.  -  Много дерево харири.  Харири долго
гореть, хорошо.
     - Не гореть. Криби взять хак тиан, взять свой самка, плыть река. Долго
плыть.
     Нижняя челюсть  у  Bay  отвалилась,  губа  свисла чуть ли не до груди.
Кажется, он был изумлен.
     - Не гореть?  Взять хак, плыть река? - Вождь возмущенно фыркнул. - Дат
кусать плохой, капа, голова выпадать шерсть!
     Это означало,  что  собеседник  отведал  тухлого  мяса  и в результате
тронулся умом. Но Дарт решил попытаться еще раз.
     - Криби плыть река новый место.  Хороший место - много хак-капа! Много
тири,  много  ко,  много  вкусный даннит!  Криби кусать всех в новый место,
стать толстый!
     - Криби кусать всех в старый  место,  -  мудро  заметил  Bay,  почесал
мохнатую грудь и отошел в сторонку.
     Каменный молот  в  лапах Оша грохнул о доски,  потом ударили кувалды и
дубины остальных, жалобно заскрипело дерево, борт треснул, и в нем возникла
большая зияющая дыра. Дарт отвернулся, страдальчески скривил губы и быстрым
шагом покинул пляж. "Ненасытен человек в своих желаниях, - мелькнула мысль,
-  дай  ему  женщину,  и  он  потребует  шале  с  фонтаном,  мягким ложем и
бархатными покрывалами. Или корабль с гребцами..."
     Корабль - увы!  - пойдет в костер,  но вместо шале имелась  пещера,  а
вместо бархата - мох.  Еще была женщина - возможно,  колдунья и ведьма,  но
привлекательная и, надо думать, компетентная в местных нравах, что являлось
новым,  сулившим  надежду  обстоятельством.  По  дороге к своему жилью Дарт
обдумывал эту мысль.  С Нерис ему повезло, однако везение лишь тогда решает
насущные проблемы,  когда из него удается извлечь максимум полезного. Он не
страдает более от одиночества,  он ;спас весьма приятную особу,  и  что  же
дальше? Какой от нее прок?
     "Прок, пожалуй,  есть,  - подумал он, ощупав плечо с заживающей раной.
-,  У этой женщины,  тиры Трехградья,  не отнимешь уменья врачевать,  пусть
даже  странным  способом!" Но способы анхабов возвращающих жизнь мертвецам,
казались еще удивительней и необычней,  и потому случившееся не  беспокоило
Дарта.  В  данном  вопросе  он  обладал  широким кругозором и был не против
целителя-прилипалы или  целителя-вампира,  если  их  старания  шли  ему  на
пользу.
     От пещер  тянуло  дымом  и мерзким запахом паленого - криби собирались
завтракать.  Приблизившись к своему жилью,  он услышал шум - треск  кустов,
женские вопли,  пронзительный визг Броката и сопение волосатых.  Пара юнцов
гонялась за Нерис в виноградных зарослях,  то ли желая развлечься,  то ли с
иной,  гастрономической  целью.  Для  этих своих экзерсисов они,  вероятно,
подстерегли момент,  когда Нерис покинула пещеру;  внутри ее  никто  бы  не
тронул, так как жилище Дарта являлось для дикарей безусловным табу.
     Он запустил камнем в одного негодяя,  а другого свалил наземь ударом в
челюсть,  пнув на прощание башмаком.  Юнцы  уползли,  виновато  поскуливая.
Впрочем,  вина  их  была  не слишком большой - в пещеру они не совались,  а
кусты как-никак территория общая.
     Покончив с этим делом,  Дарт осмотрел женщину и ее крылатого спутника.
Последний  уже  успокоился,  сел  на камень у входа в грот и,  будто кошка,
принялся вылизывать взъерошенную шерстку. Что до Нерис, то она, кажется, не
пострадала и выглядела много лучше,  чем вчера: следы побоев еще не зажили,
но ссадины и синяки побледнели,  с лица исчезла печать утомления,  и  кожа,
отмытая  дождем,  напоминала сейчас бело-розовый перламутр.  Ожерелье на ее
гибкой шее светилось красками утренней зари.
     - Ты меня бросил!..  - Отдышавшись, она гневно ткнула в Дарта пальцем.
- Бросил среди этих гнусных тварей!
     - Не бросил, а ненадолго оставил, пресветлая госпожа, - возразил Дарт.
- Зачем ты покинула пещеру?  В мое жилище волосатые не лезут, и там ты была
бы в полной безопасности.
     - Я проголодалась!  - сообщила Нерис, топнув обутой в сандалию ножкой.
- Я ела ягоды,  и эти вонючки застали меня врасплох!  Врасплох,  понимаешь?
Иначе им пришлось бы пожалеть о миге своего рождения!  Я превратила бы их в
камни,  в грязь,  в червей!  Лишила бы дыхания и воздуха!  Я, просветленная
шира Трехградья!.. Я бы...
     Она внезапно  спрятала  лицо в ладонях и расплакалась.  Дарт обнял ее,
прижимая к себе левым боком,  и с  удивлением  отметил,  что  не  чувствует
биения  сердца.  Но эта мысль была смутной,  преходящей,  смазанной другими
ощущениями - трепетом хрупких плеч  под  его  ладонью  и  орошавшими  грудь
слезами.  Шелковистые  волосы ласкали щеку и шею,  упоительный аромат будил
воспоминания о просторных залах,  в которых, повинуясь мелодии, кружились и
приседали  дамы  с  кавалерами  в изысканных одеждах и завитых париках.  Со
вздохом он погладил ее золотистую головку и пробормотал:
     - Успокойтесь,  мадам,  успокойтесь... - Затем, сообразив, что говорит
на родном языке,  перешел на фунги:  - Не плачь,  блистательная госпожа.  В
конце концов,  ничего страшного не случилось:  ты поела  ягод,  а  тебя  не
съели. Даже не укусили ни разу.
     - Просветленная,  а не блистательная,  -- поправила она,  всхлипывая и
вытирая слезы.  -  Ты  должен  правильно  обращаться  ко  мне  и  оказывать
уважение, Дважды Рожденный. Помни: я - шира!
     - Разумеется,  я помню,  светозарная. - Дарт отступил на шаг и отвесил
изящный поклон,  коснувшись рукояти шпаги.  Все  происходящее  его  изрядно
забавляло,  будто  он  играл с ребенком - но разве жизнь без игр и забав не
превращается в унылые будни?  Лишь женщины,  новые впечатления  и  авантюры
придают ей вкус,  и в данный момент,  обладая тем,  и другим, и третьим, он
мог почитать себя счастливейшим из смертных.
     Поклонившись еще раз, Дарт произнес:
     - Любой рыцарь счел бы великой милостью служить тебе, и я клянусь, что
под  моей  защитой  ты  можешь  не  опасаться никаких врагов.  Ни тиан,  ни
волосатых криби.
     Слезы Нерис высохли, пунцовый рот приоткрылся.
     - Что такое "рыцарь"?
     - Благородный воин, поклоняющийся женской красоте, - с улыбкой пояснил
Дарт.
     - Ты находишь меня красивой?
     - Несомненно,  моя  госпожа.  Я  думаю,  ты  самая  прекрасная  из шир
Трехградья - по обе стороны этой реки.  Да что там - реки!  По ту и по  эту
сторону Диска!
     Ее серые глаза кокетливо сощурились - верный признак,  что лесть упала
на благодатную почву и что взойдет она пышным и сладким посевом.  Рано  или
поздно, но взойдет.
     Однако не сейчас.  Повернув головку,  Нерис взглянула на Броката - тот
дремал,  разнежившись на солнышке,  - затем принюхалась к  смрадному  дыму,
плывшему над пещерами, и брезгливо сморщила носик.
     - Мерзкие  отродья,  пожиратели  падали...  У  каждого  роо  есть  дар
Предвечного,  но сомневаюсь,  что он наделил им этих вонючек! Но лысые жабы
ничем  не лучше...  чтоб их поглотил божественный туман,  и тех,  и других!
Чтоб им сгнить под деревом смерти!  - Покончив с проклятиями,  она  кивнула
Дарту: - Мне нужно вымыться и очиститься. Отведи меня на берег, но не туда,
где лилась кровь. В какое-нибудь другое место.
     Кивнув, он повел ее  в  прибрежный  грот  в  той  части  острова,  что
омывалась  не  проливом,  а  рекой.  Тут  невысокие  утесы,  перемежавшиеся
корявыми деревьями с сизой хвоей,  теснились к самой  воде;  вода  же  была
теплой,  ласковой,  дно -мелким,  почва - песчаной,  и в ней криби выкопали
сотню ям,  забитых всяческим имуществом,  не поддававшимся гниению.  В  них
цикл  за  циклом  сваливали награбленное и ненужное - странные товары тири,
добро даннитов и многие иные вещи;  и в них,  несомненно,  свалят оружие  и
снаряжение  тиан.  В  одной  из  этих  ям Дарт схоронил маленькую даннитку,
поставив над могилой  деревянный  крест  с  ее  украшениями,  браслетами  и
ожерельем. Нерис огляделась.
     - Что здесь? Куда ты меня привел? К мусорным кучам?
     - Это предметы, принадлежавшие путникам, моя госпожа. Криби-самцы сюда
не ходят,  только самки - тащат лишнее,  когда очищают берег лагуны.  Тут я
купаюсь  и  наблюдаю  за  рекой...  Посмотри  в  ямах  -  возможно,  что-то
пригодится?
     - Возможно.
     Устроившись под скалой, в тени, Дарт с интересом наблюдал, как женщина
бродит  среди  деревьев,  камней  и  груд непонятного мусора,  то вороша их
ногой,  то наклоняясь,  приседая и что-то разглядывая.  Она подняла плоскую
небольшую  раковину,  потом  - трубчатый сосудик размером в палец;  открыла
его,  понюхала и скорчила довольную гримаску - кажется, предназначение этих
вещиц  не  было  для нее секретом.  У ямы,  заваленной большими пустотелыми
орехами,  одним  из  главных  товаров  карликов-тири,  Нерис  остановилась,
вздохнула и грустно покачала головой.
     Дарт насторожился.
     - Можешь объяснить,  что это такое?  Я думал,  их едят, но они пустые.
Одна скорлупа... Зачем тащить ее с собой, да еще в таком количестве?
     - Их ядра не едят,  из них и из корней изготовляют мазь, что заживляет
раны,  а  скорлупу  расписывают  узорами  и  помещают внутрь прах погибших,
старейших и воинов.  Сосуды  для  почетного  захоронения,  плоды  с  дерева
хрза... Растет оно далеко, и в Лиловых Долинах цена на них немалая.
     - Судя по этой куче,  в Лиловых Долинах нет недостатка в мертвецах,  -
заметил Дарт.  - Что  же  там  мучилось,  ма  белле  донна?  Кровопролитное
сражение или повальная болезнь?
     - А  ты  не  знаешь?  - На ясном лбу Нерис прорезалась морщинка.  - Не
знаешь,  что происходит в период балата? Когда разверзаются земли, трясутся
горы и в небесах играют молнии? В самом деле, не знаешь?
     Пожав плечами,  Дарт неопределенно улыбнулся.  Он с охотой послушал бы
что-нибудь о богах,  играющих молниями, однако решил не торопиться: женские
речи  -  ручей,  который нельзя подгонять,  швыряя камешки вопросов.  Слово
"балата" вспоминалось ему - вроде бы слышал от умершей даннитки,  но  смысл
его  оставался  неясен,  как  прочие  намеки  Нерис  и  удивительный обычай
хоронить покойников в орехах.  Вероятно, эти Лиловые Долины были любопытным
местом!..
     Его спутница  положила  свои  находки на плоский камень у воды,  сняла
сандалии,  сбросила тунику  и  принялась  ее  полоскать;  затем  расстелила
изорванную  одежду  на том же валуне.  Дарт с бьющимся сердцем не спускал с
нее глаз,  чувствуя,  что внимание ее не  обижает,  а,  наоборот,  приятно;
здесь,  на Диске,  где многие расы не знали иных одеяний, кроме собственной
кожи  или  шкуры,  не  стыдились  наготы.  Ему  показалось,  что  Нерис  не
отличается ничем от земных женщин, а если и были какие отличия, то в лучшую
сторону:  на удивление тонкая гибкая талия,  восхитительно длинные  ноги  и
твердые  груди,  не колыхавшиеся,  а только слегка подрагивавшие при резких
внезапных движениях.
     "Нимфа", - подумал Дарт,  любуясь,  как Нерис плещется  у  берега.  Ее
формы выглядели не угловато-девичьими,  а женственными, зрелыми, округлыми,
но,  вероятно,  она была молода - лет двадцати  пяти  или  чуть  больше  по
земному  или анхабскому счету времени.  В этих двух мирах,  на его старой и
новой родине,  сутки и годы почти совпадали.  Правда, на Анхабе, не имевшем
лун,   не   знали   и  месяцев,  также  смены  сезонов:  ось  планеты  была
перпендикулярна плоскости эклиптики.
     Мысль об  Анхабе  вернула  его  к  реальности,  к  погибшему  кораблю,
лишенному   энергии   скафандру  и  миссии,  которую  надлежало  исполнить.
Последнее являлось делом чести: сколько бы он ни спорил с Джаннахом, как бы
ни торговался,  слова оставались словами,  деяния - деяниями.  Пока он жив,
его обязанность - быть верным своему обету,  трудиться  и  искать,  как  он
трудился и искал в других мирах,  с полной отдачей сил,  не думая о риске и
не мечтая о награде.  Долг был  для  него  категорией  абсолютной,  твердой
основой  душевного  склада;  приверженность  долгу  соединялась  с  другими
чертами,  с  понятиями  о  благородстве  и   мужестве,   справедливости   и
милосердии.  Возможно,  в  прошлой  жизни  он был иным,  более подверженным
влиянию людей и обстоятельств,  но воскрешение очистило его: так с древнего
клинка спадает ржавчина под яростным усилием точила.
     Долг нужно  исполнять  -  тем более что средства к тому были отнюдь не
исчерпаны:  он потерял корабль,  но Голем уцелел.  Его  помощник  и  слуга,
оставшийся  на  перевале  в  прибрежных  горах,  под  бурым  утесом с тремя
вершинами...  Он получил приказ и будет ждать тысячелетия,  подобно верному
псу из нерушимой,  не подверженной тлению плоти... Этот квазиживой механизм
обладал большими запасами энергии и умением накапливать ее,  аккумулируя из
любых   источников;   прочный   корпус,  искусственный  мозг,  подвижность,
встроенные датчики,  оружие и инструменты делали его незаменимым в  полевых
исследованиях. Он мог бы осуществить их сам и мог, вероятно, найти хозяина,
рассчитав траекторию падения Марианны, но он подчинялся приказу: ждать. Его
способность  к  самостоятельным  действиям  была ограниченной,  и в случаях
критических он нуждался в руководстве человека.
     Отсюда, за сотни лье,  Дарт был не в силах отменить  приказ,  обрекший
Голема  на  ожидание.  Золотистая  полоска-указатель на рукаве скафандра не
светилась,  так же,  как  спираль,  вмонтированная  в  лицевой  щиток;  его
передатчик,  лишенный энергии, не позволял связаться с механическим слугой.
Не трагедия,  но неприятность;  а возможно,  знак судьбы и повод к далекому
странствию, которое необходимо совершить. Вот только как?..
     В данный  момент  это  являлось важнейшей проблемой,  отодвигавшей все
остальные,  даже утрату Марианны. В конце концов, ее гибель не делала Дарта
вечным  пленником  в  этом мире;  пройдет какой-то срок,  и прилетит другой
корабль,  беспилотный или с очередным разведчиком,  а значит,  его отыщут и
снимут  с  Диска.  Вернее,  отыщут  Голема  - по встроенному маяку и следам
несчастливой попытки вскрыть загадочную-полость...  И к  этому  времени  он
должен соединиться с иразом... Должен, тысяча чертей! Должен, должен...
     Видимо, он задремал, и во сне ему явилась персона из прошлой жизни, не
столь великая, как та, чей облик принимал Джаннах, но все же могущественная
и  облеченная  властью.  Мужчина  в  годах,  со  смуглым крючконосым лицом,
пронзительным взором и резким  командирским  голосом,  похожий  на  старого
коршуна; вы должны, каркал он, должны, должны...
     ...Вы должны  сохранить  привезенное,  сколь бы незначительной ни была
эта  сумма.  Еще  вам  следует  усовершенствоваться  во  владении  оружием,
поскольку это необходимо дворянину. Я сегодня же составлю письмо начальнику
Королевской академии,  и с завтрашнего дня он  примет  вас,  не  требуя  ни
единого  экю.  Не  отказывайтесь  от  этой  милости - бывает так,  что наши
молодые дворяне,  даже самые знатные и богатые,  тщетно  добиваются  приема
туда.   Вы  научитесь  верховой  езде,  фехтованию,  танцам  и  куртуазному
обращению с дамами,  вы отшлифуете манеры и завяжете полезные знакомства. А
время  от времени вы будете являться ко мне,  докладывать,  как идут дела и
чем я могу вам помочь. Через год вы должны завершить обучение... через год,
к апрелю...
     Плеск воды заставил его проснуться, и лишь последнее слово сохранилось
в  памяти.  Апрель,  весенний  месяц,  пора  цветения  каштанов...   Что-то
случилось  с ним в апреле - там,  в прошлой жизни,  на Земле...  Куда-то он
ехал,  с кем-то встретился,  вступил в перебранку и скрестил клинки... Не с
тем крючконосым из сна,  что поучал его,  с другим,  враждебным и наглым...
Мерзкая личность!  Прикончил ли он негодяя? Кажется, нет, не удалось; в тот
раз ему помешали. Но кто? Кто, дьявол его побери?!
     Нерис, расстелив  на  валуне  свою изодранную тунику,  что-то делала с
трубчатым сосудом.  Любопытствуя,  он приподнялся:  влажная  клейкая  масса
стекала на края прорех,  тонкие пальцы перебирали ткань, гладили ее, слегка
сжимали,  и,  подчиняясь этой ласке,  дырявое и рваное  становилось  целым.
Возможно,  не  просто  целым,  а  живым:  ткань  трепетала  и  подрагивала,
поблескивала словно шелк, переливаясь теплыми оттенками радуги. Порыв ветра
вдруг   подхватил  ее,  взметнул  вверх  и  опустил  на  плечо  Нерис.  Она
рассмеялась и,  лукаво посматривая на Дарта,  натянула одежду.  Свисавшее с
гибкой шеи ожерелье отсвечивало золотисто-розовым.

     В точности как плоская круглая раковина в ее руке.  Бросив эту  вещицу
на колени Дарту, она сказала:
     - Вот, возьми! Кажется, у тебя нет джелфейра?
     - Чего  нет,  того  нет,  -  признался он.  - Это украшение?  Как твое
ожерелье и этот кружок? - Палец Дарта прикоснулся к виску.
     - Кружок?  Ты называешь мой раят кружком?  - Нерис негодующе взмахнула
ресницами.  -  Мой  раят,  знак  ширы,  вживленный  навечно!  Нет,  это  не
украшение,  воин,  не  только  украшение!  Раят  потускнеет,  если  во  мне
зародится  новая жизнь.  Есть от него и другая польза - например,  чтоб роо
знали, перед кем сгибать колени.
     - А это что такое? - Дарт уставился на ракушку.
     - Джелфейр,  я же сказала!  По его оттенкам судят о времени.  В начале
цикла  время  красное,  в  легкий  период - розовое и желтое,  а когда тело
начинает тяжелеть - зеленое и голубое.  Затем синее, когда приходят большая
тяжесть, дожди и сумрак... Разве ты этого не знаешь? И разве в твоих родных
краях не пользуются такой полезной вещью?
     - Где они, мои края? - вздохнул Дарт, подбрасывая раковину в ладони.
     - И правда - где?  - Нерис присела перед ним  на  корточки,  глаза  ее
потемнели,  расширились,  стали  огромными.  -  Где  же  твой край.  Дважды
Рожденный,  и каков  твой  обычай?  У  тебя  странные  вещи...  невиданные,
твердые,  блестящие...  - Она с опаской коснулась витого эфеса шпаги.  - Ты
спас меня от жестокости тьяни... Ты говорил, что явился издалека, и обещал,
что будешь меня защищать...  так как защищал Сайан... Но почему? Ведь мы не
просили Предвечного о вещих снах...  Мы  даже  не  связаны  обрядом  синего
времени! Ты не дарил мне жизнь, я не дарила тебе радость...
     - Еще  подаришь.  Все  впереди,  - Дарт ласково погладил ее обнаженное
плечо.  - Ты можешь мне довериться,  ма белле,  хотя мне трудно  объяснить,
откуда я пришел.  Боюсь, ты бы сочла меня бесноватым, услышав о недоступных
пониманию вещах,  о солнцах, что светят в холодной тьме, о людях, способных
менять  свой облик и обитающих в небесных Езамках,  об удивительных тварях,
живых и неживых в одно и то же время.  Впрочем, кто знает? Возможно, ты все
бы  поняла...  возможно,  ширы  Трехградья так же мудры,  как прекрасны,  и
разуму их нет границ... - Он усмехнулся, глядя в ее сосредоточенное личико.
- Но поговорим о другом,  сиятельная. Я, видишь ли, кое-что ищу... кое-что,
потерянное мной у океана,  в который впадает эта река.  Хочешь помочь мне в
поисках?
     - Не  раньше,  чем  ты  объяснишь  их цель и смысл.  В последнее время
развелось слишком много ищущих - как это обычно бывает в период балата. Что
же ищешь ты?
     Показалось ли  ему,  что  в  глазах  Нерис мелькнуло подозрение?  Быть
может,  он напрасно говорил о метилах,  горящих  в  космической  бездне,  о
летающих замках анхабов и существах,  подобных Голему?  В конце концов, это
слишком далекие материи,  столь же неясные для обитателей Диска,  как смена
ночи и дня и небосвод, усыпанный звездами...
     Поверх золотистой  женской головки он бросил взгляд на реку.  Полдень,
самое  легкое  время...  желтое,  если   судить   по   ракушке-джелфейру...
Гигантский  поток  перед  ним струился медленно и плавно,  индиговый лес на
дальнем берегу манил загадочным молчанием,  яшмовые  скалы,  вздымаясь  над
деревьями,  подпирали  небесный купол - прозрачный голубой алмаз с пылающим
сапфиром солнца.  Оно висело прямо над головой,  изливая полуденный  жар  и
затмевая звезды;  казалось, что хрустальная голубизна, пронизанная светом и
теплом, бесконечна, нерушима и вечна, как само Мироздание.
     - Мон дьен,  какое величие!..  - прошептал Дарт.  - Какое чудо,  какая
красота!
     Нерис нетерпеливо шевельнулась.
     - Так  что  же  ты  ищешь  на  берегах  Срединного  океана?  Не  ту ли
удивительную тварь,  которая жива и неживая в одно и то же время? Помнится,
ты говорил о ней... Или мне послышалось?
     Очнувшись, Дарт с изумлением уставился на нее, потом пробормотал:
     - Как ты догадалась?  - Женщина смотрела на него непроницаемым взором,
и,  не дождавшись ни слова в ответ,  он произнес:  - Если мы  доберемся  до
моря,  я  покажу  тебе  эту  тварь.  Очень полезное существо,  хотя вид его
необычен и страшен... Надеюсь, ты не испугаешься.
     - С чего мне пугаться? - Ее рот скривился в пренебрежительной усмешке.
-  Я  -  шира,  и я понимаю,  о чем ты говоришь...  О бхо,  не так ли?  Ну,
подобную тварь я сама могла бы тебе показать - прямо здесь и прямо  сейчас,
не дожидаясь, пока ты окажешься у океанских берегов. Если захочу...
     Брови Дарта  полезли  вверх,  в горле запершило.  Он откашлялся и,  не
зная,  как скрыть удивление,  поиграл  рукоятью  кинжала,  затем  освободил
клинок  до  половины,  с  лязгом  загнал  в чеканные ножны и вытащил снова.
Нерис,  глядя на  солнечные  блики,  скользившие  по  серебристому  лезвию,
неторопливо произнесла:
     - Ты   слышал   о  маргарах?  О  тех,  чья  поступь  легка,  прыжок  -
стремителен,  удар - смертелен?  О тех,  что бродят там  и  тут,  дожидаясь
балата?  О великих искателях зерен,  что не страшатся подземной тьмы? Может
быть, ты из них?
     - Почему ты так решила?  - Дарт недоуменно нахмурился.  О маргарах  он
знал  лишь  то,  что  они  обладают мягкой шкурой в черную и серую полоску,
подходящей для изготовления мешков.  - Я не брожу без цели там и тут  и  не
люблю убивать - разве лишь для защиты обиженных и слабых. Я обладаю речью и
разумом, а маргар - животное!
     - Не всегда,  - на губах Нерис зазмеилась таинственная  улыбка.  -  Не
всегда, мой воин. Встречаются разные маргары.
     "Что-то не   так,   -   мелькнуло  у  Дарта  в  голове,  -  что-то  не
складывается,  чего-то он не понимает - или не понимают  его.  Быть  может,
дело не в отсутствии контакта,  а в чем-то ином, в какой-то хитрой интриге,
пока что неясной ему, - ведь женщинам нравится играть в загадки и напускать
туман на ровном месте.  Но на сегодня,  пожалуй,  хватит тумана,  эагадок и
тайн.  В конце концов, женщина есть женщина, и самая прекрасная из них не в
силах дать больше, чем имеет..."
     Были, однако, другие вопросы, которые ему хотелось выяснить. Диск - по
крайней мере,  с голубой  стороны  -  являлся  населенным  миром,  обителью
нескольких рас, так же как другие планеты Ушедших. Не все, но многие; Дарту
казалось,  что где-то он встречал существ,  подобных  тири  и  даннитам,  -
возможно,  на  Лугуте  или Буит-Занге.  Где именно и в каких перипетиях,  в
общем,  не  имело  значения;  память  об  этом  была  смутной,   но   разум
подсказывал,  что всякий народ должен где-то жить и что-то есть,  а значит,
строить,  обрабатывать  землю,  делать  мечи  и  орала,   странствовать   и
торговать.  С  двумя  последними  моментами он уже познакомился - аборигены
странствовали и торговали,  пусть даже таким необычным товаром,  как орехи,
произраставшие в одном краю, а в другом игравшие роль погребальных урн. Но,
пролетая над Диском,  он не заметил ни дорог,  ни поселений,  ни пашен,  ни
скотоводческих   ранчо   -   словом,   ни  единого  признака  хозяйственной
активности.  Здесь были океаны и реки,  холмы и горы, леса и равнины, но не
было  ни городов,  ни полей.  Странный факт!  Особенно в том,  что касалось
равнин, пригодных для скотоводства и посева злаков.
     Термины, обозначавшие  эти   занятия,   в   торговом   жаргоне   фунги
отсутствовали,  а под "городом" понималось пространство,  где обитает много
людей  и  других  существ,  разумных  и   неразумных.   Для   Дарта   город
ассоциировался с дворцами и улицами, башнями,-стенами и, разумеется, домами
- но,  расспрашивая Нерис о местных городах,  он вдруг сообразил, что слова
"дом"  в  фунги  тоже  не  было,  а  самым  ближайшим эквивалентом являлось
"жилище",  оно же - убежище,  укрытие,  место для уединения и снов в  синий
период.
     Он попытался в этом разобраться.
     - Трехградье - город, моя просветленная госпожа?
     - Конечно.  Там  расположено святилище и обитают три народа - данниты,
рами и Морское Племя джолт.  Есть и другие... много других... Однако не все
живут  в  Трехградье  от  рождения  до смерти.  Это место для размышлений о
Предвечном,  для пророчеств и  видения  вещих  снов,  куда  приходят,  чтоб
обрести спокойствие и мир и пообщаться с предками.  Ширы помогают в этом...
и я могла бы помочь тебе... если пожелаешь...
     - Помочь - в чем?  Потолковать  с  моими  предками?  -  Дарт  печально
вздохнул.  -  Увы,  сударыня!  Был  бы  рад  и  благодарен,  но  предки мои
далековато отсюда... зови - не дозовешься...
     Она покачала головой.
     - Ты не понимаешь. Твои предки всегда рядом - отец и мать, и остальные
прародители,  если  ты их единственный потомок.  Они живут в тебе,  как дар
Предвечного,  как тень былого,  что спрятана в семени бхо...  и так же, как
пробуждается семя, являя скрытую сущность, они могут предстать перед тобой,
поговорить, утешить... Хочешь?
     - Как-нибудь в другой раз,  а сейчас  давай  оставим  моих  предков  в
покое.  -  Дарт  перекрестился,  на мгновение приложив ко лбу ладонь.  - Ты
сказала,  что Трехградье - место, куда приходят, чтоб обрести спокойствие и
мир. Ну а затем? Затем, я думаю, уходят? Но куда?
     - Куда  угодно.  Туда,  откуда  явились...  В Лиловые Долины,  Морские
Пещеры,  Серую Осыпь,  Поток Орбрасс...  На родину или в те края, где живет
близкое по крови племя. Мир огромен, и в нем много приятного.
     - Ты говоришь о городах? Нерис пожала плечиками.
     - О местах, где обитают творения Предвечного Элейхо.
     - Бьен.  Что там есть еще,  ма шер ами?  Я имею в виду, кроме разумных
творений Предвечного?  Сады,  отягощенные плодами?  Лужайки для пикников  и
прогулок? Жилища?
     Она кивнула.
     - Жилища,  выстроенные из камня и дерева?  - попробовал выяснить Дарт,
но эта мысль показалась собеседнице странной.  Губы ее  дрогнули,  гримаска
недоумения скользнула по лицу.
     - Из  камня  и дерева?  Но зачем?  Жилища были,  есть и будут,  даже у
презренных пожирателей падали - таких,  как эти,  - она махнула  в  сторону
пещер.  -  А рами и прочих роо,  своих возлюбленных чад,  Предвечный одарил
прекрасными жилищами!  Просторными,  с высокими сводами,  полными воздуха и
света, с нишами и арками, с мягким...
     - Подожди, - он прервал Нерис, положив ладонь на ее сплетенные пальцы.
- Подожди,  моя блистательная госпожа.  Давай вначале разберемся: кто такие
роо?
     - Как?  Ты не знаешь даже этого?  - Рот ее приоткрылся в изумлении.  -
Все,  кто живет в этом мире и одарен разумом.  Рами, данниты, джолты, ко...
даже тьяни, потомки тухлого яйца!
     - С рами я еще не встречался, - заметил Дарт.
     - Ты уверен?  - Усмехнувшись, Нерис ткнула его пальцем в грудь. - Ты -
рами,  и я - рами...  Рами - существа,  подобные  нам  с  тобой,  двуногие,
живущие  на  суше,  чьи  дети  появляются  не из яиц,  не из коконов,  а из
материнского чрева.
     Как показалось  Дарту,  это  было  слишком  общим   определением.   Он
поинтересовался:
     - Пожиратели падали тоже рами?
     Презрительная гримаска была ему ответом.
     - У  рами  -  у настоящих рами!  - тела покрыты кожей,  а не волосатой
шкурой!  - заметила Нерис.  - И есть еще один признак:  мужчины рами  дарят
жизнь своим женщинам.
     - Дарят жизнь?
     - Ну да. Через детей. Во время обряда синего времени.
     "Верно и  очень  символично,  -  подумал Дарт.  - Ведь что такое дети?
Искры новой жизни,  которые возгораются от взаимного желания и  чьи  костры
питает страсть...  А эти костры горят по ночам, в синий период. Хотя бывают
и исключения..."
     Он решительно поднялся и протянул женщине руку.
     - Пойдемте,  сударыня.  Здесь слишком жарко  и  слишком  много  света.
Дарить  жизнь - это прекрасный обычай,  но он требует прохлады,  полумрака,
тишины и полного уединения.  Все это мы найдем в  моей  пещере,  и  там  вы
объясните мне подробней суть упомянутого обряда. В общем я его представляю,
но кое-что нуждается в практической демонстрации... Скажи, ма шер, мы можем
сразу уточнить детали? Или нужно дождаться синего времени?

                                  Глава 5

     Однако уточнение деталей было отложено:  Нерис собралась погрузиться в
вещий сон.  Вероятно, этот магический акт был частью предстоящего обряда, и
Дарту ничего  не  оставалось,  как  только  ждать  в  терпеливом  смирении.
Впрочем, он с интересом следил за подготовкой к действу. Нерис долго шарила
в своем  мешке,  что-то  шипела  сквозь  зубы,  проклиная  чешуйчатых  жаб,
потомков  тухлого  яйца,  разглядывала  и нюхала мази в сосудах из раковин,
недовольно  морщилась  -  то  ли  какой-то  важный  состав  был  позабыт  в
Трехградье,  то ли исчез во время плена у тиан. Наблюдая за этой суматохой,
Дарт решил,  что колдунья ему попалась не слишком умелая;  в  его  понятиях
истинный  чародей  был  просто  обязан  держать  свои  арсеналы в порядке и
неотступной боеготовности.
     Наконец с торжествующим воплем Нерис вытащила шкатулочку из  половинок
ореха, раскрыла ее и погрузилась в изучение содержимого. Ларец был невелик,
с ладонь,  и набит всякой всячиной;  в нем лежали сухие  листья,  маленькие
костяные иглы,  лопаточки и чашечки, прозрачный и плоский, похожий на линзу
кристалл,  мотки разноцветных нитей и три овальных  камешка,  которые  Дарт
принял за жемчужины -- камни отливали перламутром и словно просились,  чтоб
их оправили в серебро. Судя по тому, с каким благоговением Нерис взирала на
жемчужины,  они  являлись великой ценностью - может быть,  предметом культа
или магических манипуляций.
     Взяв кристалл,  она  опустила  шкатулку  в  мешок,  уселась,  скрестив
стройные ноги, на устилавшем пещеру моховом ковре и подняла глаза на Дарта.
     - Ты будешь охранять мой сон.  Не беспокойся, если он окажется долгим,
и не пытайся разбудить меня - чтобы понять  откровения  Элейхо,  необходимо
время. Может быть, он пошлет благоприятный знак... И если это случится, жди
награды.
     - Жду и надеюсь,  моя  светозарная  госпожа.  Взгляд  ее  потянулся  к
кристаллу,  мышцы  затрепетали  под  розово-смуглой  кожей  и расслабились,
дыхание сделалось тихим,  едва заметным и будто с трудом прорывавшимся  меж
сомкнутых губ; на висках, обрамленных золотыми локонами, выступили капельки
испарины.  Несколько мгновений она сидела  в  неподвижности,  потом,  вдруг
побледнев,   мягко  повалилась  на  бок.  Веки  женщины  сомкнулись,  кровь
отхлынула с лица, тело застыло, будто пораженное молнией.
     - Господь моя опора, - по привычке вымолвил Дарт, с тревогой склоняясь
над ней. - Жива? Или умерла?
     Но нет,  он  различил  слабое  дуновение  на  щеке  -  она дышала,  и,
вероятно,  эта  пугающая  бледность  и  неподвижность  были   естественными
спутниками транса. Напоминая о себе, кристалл блеснул в ее ладони, заставив
Дарта сощуриться. Самогипноз?.. - мелькнула мысль. Очевидно, так... Там, на
Анхабе,  Констанция  тоже  делала  подобные вещи;  это являлось одним из ее
занятий,  частью профессии фока-тора - слушать то,  что  не  дано  услышать
обычным людям.  Ловить дыхание вечности и шепот звезд... быть может, Нерис,
шира  Трехградья,  тоже  была   фокатором?   И   странствовала   сейчас   в
потустороннем мире, где души умерших ведут нескончаемый монолог, припоминая
горе и радости земного бытия?
     - Бон вояж,  - шепнул Дарт в розовое ушко.  - Бон вояж  и  счастливого
возвращения.
     Он поднялся  и  покинул  пещеру.  Тяжесть росла,  ракушка-джелфейр уже
наливалась хризолитовым блеском, воздух стал душным и влажным от испарений,
поднимавшихся с реки. Но небо по-прежнему сияло алмазной голубизной, и лишь
далеко-далеко,  где-то над  центральным  океаном,  сплетались  перья  белых
облаков,  предвестников ночного ливня.  Пахло водой и свежей зеленью, но от
обиталищ криби тянуло дымом и мерзкой вонью паленого.
     Брокат, очнувшийся от дремоты,  расправил крылья-перепонки и взмыл над
ягодными кустами,  словно клочок коричневого меха,  несомый ветерком. Вид у
него был озабоченный - глазки поблескивали, шерсть на мордочке распушилась,
розовый  язычок  сновал  туда-сюда под темной пуговкой носа.  Может,  хочет
есть?.. - мелькнуло у Дарта в голове.
     Он хлопнул по обнаженному плечу.
     - Кончай моцион, приятель, и заходи на посадку. Кушать подано.
     Вампирчик спланировал вниз.  Крохотные коготки царапнули кожу,  зверек
что-то заверещал, вцепившись лапками в густые волосы над ухом.
     - Я  понимаю,  что  не  очень  вкусен в сравнении с твоей хозяйкой,  -
сказал ему Дарт.  - Однако, мои гар, ешь, что предлагают от чистого сердца.
Не всякий же раз тебе лакомиться кровью благородной дамы!
     Писк тем не менее не смолкал и даже сложился в понятные слова:
     - Вне голлоденн... ннет... крровь нне ннадо... ннет...
     - Чего  же  ты хочешь?  - Дарт почесал зверьку мягкое брюшко.  - Снова
спать?
     - Нне сспать... исскать...
     - Что искать?
     - Сскажи... Бррокат, исскать...
     - Брокат,  сидеть спокойно. Не надо искать. Поглаживая мягкую шерстку,
он  обогнул  виноградник  и постоял у обрыва,  с которого открывался вид на
пляж.  Лагуна была пуста.  Судно тиан больше не покачивалось на  волнах,  а
превратилось  в  груду обломков,  сваленных на песке и сохнущих под жаркими
лучами солнца.  Над хаосом досок и брусьев торчала мачта с верхним  реем  -
будто  крест,  сброшенный  сарацинами  с  христианского храма.  Это зрелище
наполнило Дарта печалью.
     - Не  уплывешь,  не  убежишь,  -  буркнул  он,   коснувшись   горбинки
длинноватого носа.  - Дьявольщина!  И не улетишь!  Разучился я летать,  мон
гар.
     - Бррокат ллетать, - зашелестело в ухе. - Лле-тать, исскать...
     - То,  что мне нужно,  ты не найдешь,  дружок.  Он вернулся к  пещере,
послушал  тихое  дыхание  спящей,  взглянул на ее ожерелье и свой джелфейр,
отметил,  что зелень начала сменяться голубизной,  и улегся на мягком  мху.
Его  вдруг охватила неудержимая сонливость,  словно от спящей рядом женщины
передались какие-то флюиды; он глубоко вздохнул, закрыл глаза и, балансируя
на грани забытья и яви, пожелал очутиться на Земле.
     В этот  раз  его  сновидение  оказалось удивительно четким,  объемным,
насыщенным звуками и запахами. Кутаясь в плащ, он шел по извилистым улочкам
ночного  города,  затопленного  тьмой;  было  безлюдно  и тихо,  и,  как бы
подтверждая наступление тьмы и тишины,  часы  на  невидимой  башне  пробили
одиннадцать.   Воздух  наполняло  благоухание,  которое  ветер  доносил  из
цветущих садов,  отягощенных росой и дремлющих в прохладе  ночи;  издалека,
заглушенная  плотными  ставнями,  слышалась  песня  гуляк,  веселившихся  в
каком-то кабачке.  Он видел домик в конце переулка - серую каменную стену и
знакомую дверь;  над ней ветви клена, переплетенные густо разросшимся диким
виноградом,  образовали плотный зеленый навес. Внезапно ему почудилось, что
некая  фигурка,  возникнув  из  ночных  теней,  маячит у двери - невысокая,
хрупкая и,  как сам он,  закутанная в плащ.  Женщина? Он ринулся к ней, и в
тот же миг картина изменилась.
     Теперь он  стоял  в комнате,  опираясь одной рукой о крышку массивного
дубового стола и положив другую  на  эфес  шпаги.  Очевидно,  комната  была
жилищем человека незнатного, но состоятельного: ни шелков, ни гобеленов, ни
хрусталя,  только прочная мебель,  стол и  стулья,  вместительные  шкафы  и
сундук,  накрытый полосатым ковриком. Напротив, у одного из шкафов, изящный
женский силуэт:  темные волосы, росчерк тонких бровей, бледное голубоглазое
лицо   с   чуть-чуть  вздернутым  носиком,  кружева  вокруг  стройной  шеи.
Констанция!  Но какая из двух?  Призрак из земных снов -  или  та,  другая,
оставшаяся на Анхабе?
     Губы женщины шевельнулись:
     - Могу я довериться вам, сударь?
     - Что за вопрос! Вы же видите, как я вас люблю!
     - Да, вы это говорите.
     - Сказанное мною - правда. Я честный человек!
     - Думаю, что это так.
     - Я храбр!
     - О, в этом я убеждена.
     - Тогда испытайте меня!
     Она с  серьезным видом кивнула,  и темные локоны затанцевали у бледных
щек.
     - Я... я согласна. Однако...
     - Что же еще вас смущает?
     - Может быть, у вас нет денег на это путешествие?
     Дарт почувствовал, как на его губах расплывается улыбка.
     - "Может быть" излишне,  моя прелесть.  Что такое солдатский  кошелек?
Дыра на дыре, а между дырами - прорехи...
     Он проснулся.  Чьи-то мягкие маленькие ладони ощупывали его,  касались
боков и груди,  гладили плечи,  нетерпеливо  дергали  пояс  комбинезона.  В
темноте и тишине он слышал взволнованное дыхание.
     Не Констанция,   Нерис...  Сон  сменился  явью,  но  пробуждение  было
приятным.
     - У тебя сердце с левой стороны,  слишком много мускулов и не  хватает
ребер,  - пробормотала обнимавшая его женщина. - Это неправильно. Возможно,
ты совсем не рами,  а только похож на рами?  Не уверена, смогу ли я понести
от тебя ребенка.
     -Давайте проверим,  мадам,  - шепнул Дарт, лаская кончиками пальцев ее
напрягшиеся соски. Он наклонился, опираясь на локоть, и проложил Между ними
дорожку поцелуями.
     Нерис хихикнула,  прижимая его лицо к упругим бутонам плоти.  Их запах
кружил Дарту голову.
     - Ты живешь с волосатыми и весь провонял  шерстью  мерзких  криби.  Ни
одна женщина с тобой не ляжет,  не одарит тебя радостью.  Ни в синее время,
ни в алое, ни в желтое...
     Вероятно, это было шуткой - ее руки и губы  говорили  иное.  Их  речь,
настойчивая  и  беззвучная,  изливалась  не в словах,  в прикосновениях,  в
трепете ресниц и пальцев, в податливости тела, в жарком и все убыстрявшемся
дыхании.  Другая женщина лежала в объятиях Дарта - не та, глядевшая на него
с подозрением,  не та,  что глумилась над мертвым вожаком тиан.  Рот ее был
сладок, губы мягки и горячи, ладони порхали, как два мотылька, влажное лоно
между раздвинутых бедер манило тайной.  "Что с ней случилось?..  -  подумал
он. - Что ей привиделось в вещих снах?.."
     Но эта мысль, скользнув мимоходом, тут же угасла.
     Растаяла, как  земные  сны,  как  память  о мраке и холоде Инферно,  о
пропасти,  что отделяла его от Анхаба,  от строгих  глаз  Джаннаха,  улыбки
Констанции и замков, паривших в хрустальных небесах.
     Нерис вскрикнула, и он, опустив голову, стал целовать ее нежные теплые
груди.
     * * *
     Они сидели у входа в  пещеру,  прижавшись  друг  к  другу.  Дождь  еще
бормотал  и шелестел,  барабанил по земле и листьям,  но фиолетовый оттенок
джелфейра постепенно сменялся розовым,  и сквозь разрывы в хмурых тучах уже
проглядывала небесная лазурь.  Дарт,  полузакрыв глаза, наслаждался теплом,
исходившим от Нерис. Тепло, покой и нежность...
     Он ощущал все это как некую ауру,  что окутала  их  обоих,  спасая  от
одиночества.
     Вероятно, свершившееся  меж ними являлось чем-то более важным,  нежели
любовный акт,  - обрядом,  как говорила Нерис,  или же знаком  заключенного
союза, свидетельством доверия и близости. В самом деле, размышлял Дарт, что
может сравниться с узами,  соединяющими женщин и мужчин?..  Очень  немногие
вещи...  Пожалуй,  лишь  любовь  к  ребенку  или то ощущение общности,  что
возникает  среди  соратников,  объединенных  благородной  целью.  Последнее
чувство  было  ему знакомо;  со смутной печалью он вспоминал,  что там,  на
Земле, его дарили верностью и дружбой.
     Кто же?  При мысли  о  безымянных,  давно  умерших  товарищах  мнилось
сверкание  шпаг,  грохот пушечной канонады,  голубые плащи и конские гривы,
расплесканные ветром.  Память о них была как магнит, тянувший его на родину
с неудержимой силой.  Рассказы Джаннаха о том, что на Земле все изменилось,
он полагал если не ложью и жуткими сказками, то полуправдой. Все измениться
не  могло;  во  все  времена  и  эпохи  рождались люди с отважным сердцем и
благородной душой.
     Дождь кончился. Нерис пошевелилась, прошептала:
     - Ты готов?
     - Готов? К чему?
     Дарт наклонился к ее губам, но женщина выскользнула из объятий.
     - К тому,  чтобы отправиться в путь.  Кажется,  ты собирался плыть  по
реке до Срединного океана? И кажется, ты просил моей помощи?
     Он замер, боясь поверить в свою удачу.
     - Нам по пути, - сказала Нерис, расправив на коленях тунику, - и будет
лучше,  если мы не задержимся здесь.  Тьяни плывут...  множество  кораблей,
тысячи лысых жаб... Ты хочешь добраться к большой воде, я-в Лиловые Долины,
а это недалеко от прибрежных хребтов.  Часть дороги мы могли  бы  проделать
вместе.  -  Она  помолчала,  словно  взвешивая  сказанное  и  то,  что  еще
предстояло сказать.  - Да,  большую часть...  Если, конечно, ты согласишься
служить мне - так, как служил Сайан, мой спутник и защитник, которого убили
тьяни.  Это почетное служение. Дважды Рожденный. Не каждому шира Трехградья
дарит свою благосклонность.
     - Понимаю и ценю, мон шер ами. В чем же будет заключаться моя служба?
     - Ты  очень  силен,  и  ты искусен в обращении с оружием,  а потому ты
будешь охранять меня в дороге.  Ты должен идти,  куда я прикажу, беречь мой
сон и приносить мне пищу... мне и Брокату... и не расспрашивать о том, чего
я не пожелаю рассказать.  -  Ее  ресницы  поднялись  и  опустились,  словно
ласточка взмахнула крыльями.  - Еще одно...  Ты должен дарить мне жизнь, но
только в синее время.
     - Бог создал мужчин,  чтобы они  служили  женщинам  и  берегли  их,  -
произнес  Дарт.  -  Но что касается дарения...  Ты уверена,  моя прекрасная
госпожа,  что этим можно заниматься  лишь  в  синее  время?  Я  думаю,  что
остальные  оттенки  ничем не хуже.  - Он взглянул на раковину и потянулся к
Нерис. - Например, розовый... Меня он очень привлекает...
     Она решительно отстранилась.
     - Я не койну-таа.,  у меня еще не было детей,- ни одного!  И я  дарила
радость  лишь  четырем мужчинам!  Как я могу понести в другое время,  кроме
синего? Я ведь не самка тьяни и не откладываю яиц! Разве это не заметно?
     - Отчего же,  заметно,  - откликнулся Дарт,  вставая.  Заметно,  но не
понятно, добавил он про себя.
     - Возьми  мой  мешок  и свою одежду,  - распорядилась Нерис,  баюкая в
ладонях дремлющего Броката.  - Это твое маргарское снаряжение?  Ты ведь  не
хочешь его оставить?
     - Нет.  Эта  одежда еще мне пригодится.  Он свернул скафандр в плотный
тюк,  сунул внутрь шлема,  а шлем прикрепил  к  мешку,  пропустив  ременные
завязки  под  лицевым щитком.  Надел башмаки,  притопнул и затянул на талии
пояс с оружием.  Справа - кинжал и дисперсор, слева - шпага; ее филигранный
эфес привычно терся о ребро.
     - В путь!  Осталось лишь найти корабль. Ты вызовешь его из вещих снов,
моя  красавица?  Надеюсь,  тебе  приснилось  не  гребное  судно,  а  что-то
подходящее,  трокар  или  хотя бы яхта...  Я не столь искусен в обращении с
веслами, как с клинком.
     Нерис нахмурила брови.
     - Из снов ничего не приходит, кроме картин грядущего. Временами ясных,
но чаще похожих на лес и горы за пеленой дождя... Я видела на этот раз, как
мы путешествуем по реке,  то вдвоем,  то со спутниками, как ты сражаешься и
получаешь раны и как я исцеляю их...  Это все. Слишком мало, чтобы узнать о
наших судьбах,  но хватит,  чтобы тебе довериться...  ведь ты  сражался  за
меня... - Солнечный луч коснулся её головки, и золотистые волосы вспыхнули,
будто их объяло пламя.  Сделав паузу,  она сказала:  - Ты тоже спал и видел
сны,  послания Элей-хо... О чем же? Может быть, мне виделось начало, а тебе
- конец?
     - Ни то и ни другое,  если говорить о нас.  Элейхо был ко мне  щедр  и
показал картины прошлого.  Очень далекого прошлого...  - Глаза Дарта на миг
затуманились.  - Но это не важно,  моя светозарная. Прошлое есть прошлое, и
его не вернешь...  - Он встряхнул головой и спросил: - Так все же на чем мы
отправимся в дорогу? Ты припрятала судно в своем мешке?
     - Увидишь.
     Они покинули пещеру и,  обогнув ягодные  кусты,  начали  спускаться  к
берегу,  но  не  к  лагуне,  а к гроту с мусорными ямами.  Дарт сорвал пару
тяжелых гроздей,  одну предложил Нерис, с другой принялся отщипывать ягоды;
они  были  сочными  и  сладкими  на  вкус,  с  тонкой  шелковистой кожурой,
напоминавшей женскую кожу.  Поедая их и  глядя  на  гибкую  фигурку  Нерис,
уверенно скользившую среди камней,  он думал о том, что, в сущности, ничего
не знает об этой женщине.  Путь ее лежал из загадочного Трехградья в  столь
же загадочные Лиловые Долины - но с какой целью она отправилась туда? И что
случилось с ней в дороге?  Как она попала в плен к чешуйчатым?  За что  они
убили ее спутника Сайана и мучили ее саму? Чего хотели?
     Об этом  он не ведал.  Он помнил лишь о том,  что руки ее нежны,  губы
горячи,  а плоть - щедра  и  что  на  холмиках  ее  грудей  расцветают  под
поцелуями розы. В этом она не отличалась от прочих женщин - тех, которых он
знал на Земле, и тех, что дарили его любовью на Анхабе.
     В грозди осталась последняя,  самая крупная ягода.  Догнав  Нерис,  он
протянул  ее  зверьку  на  плече  женщины,  но  тот  возмущенно  фыркнул  и
отвернулся. Видно, сладкое было ему не по вкусу.
     - Простите,  сир,  мою назойливость, - вымолвил Дарт, отряхивая липкие
от сока пальцы.
     Когда они спустились к реке и к ямам,  ночная тяжесть отступила,  тучи
исчезли,  и жар синего солнца,  люциферова ока,  высушил прибрежные утесы и
листву.  Речная  гладь  будто  застыла,  нежась  в солнечных лучах;  над ее
поверхностью клубился легкий туман, воды текли неспешно, с ленцой, и в них,
в четверти лье от берега, играли рогатые дельфины.
     Нерис направилась к валуну,  на котором вчера сушила одежду,  но вдруг
ее шаг стал неуверенным,  потом замедлился.  Она замерла,  вытянув  руки  с
раскрытыми   ладонями  к  холмику  с  торчавшим  над  ним  крестом.  С  его
перекладины свисали браслеты и ожерелья.
     - Что здесь? Я чувствую что-то такое, что было недавно живым...
     - Было,  - подтвердил Дарт и рассказал грустную  повесть  о  маленькой
даннитке.
     - А что означают эти скрещенные палки?
     - Ничего особенного.  Знак уважения к погибшему...  Священный символ в
моих родных краях.
     - Символ, которым чтят в твоих краях Предвечного Элейхо?
     - Считай, что так.
     Она стояла над могильным холмиком, задумчиво покусывая нижнюю губу.
     - Значит,  данниты уже проплыли...  целый флот,  как ты утверждаешь...
Когда же это было?
     - Циклов пятнадцать назад. Может быть, четырнадцать или тринадцать.
     - Тогда   мы   их   нагоним.   Они  плывут  к  морскому  побережью,  и
странствовать с ними безопаснее.  Хотя бы какое-то  время...  -  Лоб  Нерис
прорезала   морщинка,  и,  помрачнев,  она  добавила:  -  Мне  кажется,  их
путешествие не кончится добром. Так говорят мои сны...
     Опустив мешок на землю, Дарт пожал плечами. Сны, которые виделись ему,
были о прошлом, не о грядущем. В тех снах он мчался в бой на лихом скакуне,
пил вино в придорожных тавернах,  торжествовал над поверженными  врагами  и
целовал  прекрасных  дам;  он  снова  был красив,  предприимчив и молод,  и
пробуждение от сна дарило впечатление потери и тягостной тоски.  Правда,  в
новом своем существовании он не утратил ничего,  кроме земных воспоминаний,
но они,  как утверждал  Джаннах,  были  наполовину  иллюзией  и  на  другую
половину - миражом.
     Он следил,  как  Нерис извлекает из мешка ореховый ларец,  а из него -
овальные жемчужины.  Не все  сразу,  а  по  отдельности,  рассматривая  их,
ощупывая   кончиками   пальцев,  замирая  в  раздумье  и  будто  к  чему-то
прислушиваясь.  На  взгляд  Дарта,   эти   камешки   выглядели   совершенно
одинаковыми,   молочно-белыми  горошинами  с  опалесцирующим  блеском,  но,
вероятно,  их  схожесть  была  обманчива  -  Нерис  выбрала  один,  а   два
возвратились в ларец.
     Она покатала горошину в ладонях, прикрыв глаза и что-то напевая, потом
уронила ее в воду.  Дарт видел,  как шарик поблескивает  и  переливается  в
прозрачной  влаге  -  у  берега  было  мелко,  по колено,  и казалось,  что
солнечные лучи высвечивают каждую песчинку на ровном дне.  С минуту  ничего
не происходило;  белый шарик лежал в желтой песчаной постели словно икринка
неведомой рыбы,  и Нерис,  согнувшись над ним, поводила руками и продолжала
что-то напевать.  Затем,  как почудилось Дарту, шарик утратил блеск и начал
увеличиваться в размерах - он ощутимо  распухал,  подрагивал,  вытягивался,
его поверхность стала пористой,  форма изменилась,  как если бы изнутри его
распирало какой-то загадочной силой. Вскоре тонкая кожица лопнула в десятке
мест,  в  разрывы  просунулись  извивающиеся  корешки,  вонзились  в песок,
напряглись  и  приподняли  над  водой  округлое  белесое,  тельце,  уже  не
маленькое,  а величиною с два кулака.  Голос Нерис смолк; с довольным видом
она ополоснула ладошку,  вытерла лицо и, отступив назад на несколько шагов,
уселась под скалой, обняв колени руками.
     - Оно...  оно живое?  - прошептал Дарт, присматриваясь к творившейся в
воде метаморфозе.
     - Живое,  но спящее,  - уточнила женщина.  - Зерно  Детей  Предвечного
Элейхо... Мне удалось его пробудить, а это случается не всегда. Они старые,
эти зерна... очень, очень старые... и если гибнут, самая опытная шира их не
оживит.
     Под сердцем  у  Дарта  похолодело,  на  висках выступила испарина;  он
чувствовал,  что приближается к какой-то древней тайне.  Похоже,  столь  же
великой,  как  загадка ферала,  цель его миссии...  Но было ли это истинной
целью?..  Ему  вдруг  почудилось,  что  Ферал  явился  лишь   предлогом   к
путешествию   на   Диск   и  что  Джаннаха  интересует  иное,  нечто  более
значительное,  чем эта субстанция Темных.  Возмо но,  именно эти  жемчужные
зерна? В других мирах Ушедших Во Тьму он их не видел... точно не видел...
     Над водой,   подрагивая   мясистыми  лепестками,  распускался  белесый
цветок. Он был уже такой величины, что в сердцевине мог поместиться шлем от
скафандра.
     - Дети Элейхо... кто они? - спросил Дарт внезапно охрипшим голосом.
     - Те,  кто по велению Предвечного создал этот мир и даровал его нам, -
отозвалась Нерис.  - Давно,  так давно,  что нет слов,  чтоб выразить такое
огромные  время - даже у ширы,  что видит скрытое за внешним обликом вещей.
Дети Элейхо были очень мудры и добры,  и,  пока они жили с нами,  в мире не
было места злу. Так длилось долго, очень долго... Потом они ушли.
     - Куда?
     - Никто не знает.  У всех племен свои легенды об их исчезновении.  Мы,
рами,  думаем,  что их позвал к себе Предвечный,  данниты говорят,  что они
уснули в глубоких пещерах,  а тьяни,  безносые черви,  уверены,  что Элейхо
разгневался, пожрал их и схоронил в своем бездонном чреве. Но это, конечно,
чушь  и  святотатство!  - Нерис с возмущением всплеснула руками.  - Что еще
могут придумать потомки тухлого яйца!
     Белесый цветок  колыхался,  вытягивал  лепестки,  раздавался  вширь  и
вглубь,  становился похожим на лист - огромный лист с загнутыми краями,  на
котором мог бы улечься рослый мужчина. Превращение шло с невероятной, почти
пугающей скоростью, совсем не так, как у анхабов-метаморфов; у них менялись
быстро  лишь  мелкие  черты,  но  полная  телесная  трансформация  занимала
пять-шесть  дней  и  требовала  энергии - высококалорийной пищи.  Откуда же
берет ее цветок?..  - мелькнуло в сознании Дарта. Или из воды и воздуха, из
солнечного света,  решил он,  или энергетический ресурс хранится в исходном
зерне,  так же, как программа развития этого странного механизма. Он уже не
сомневался,  что  перед  ним  механизм,  в  чем-то подобный иразу,  живой и
неживой  одновременно;  какое-то  устройство  Темных,  ждавшее  пробуждения
тысячи - возможно, миллионы - лет.
     - Бхо,  - промолвила Нерис,  глядя,  как лист-цветок меняет окраску от
белесой к серо-голубой.  - Бхо,  слуга Детей Предвечного...  теперь  -  наш
слуга...  Я ведь сказала,  что покажу тебе бхо,  не так ли?  Вот он,  перед
тобой. Ты ищешь такой же?
     - Нет.  У моего четыре ноги и пара рук,  - пояснил Дарт.  -  Он  очень
расторопный парень и не похож на эту тварь.
     - Бхо бывают разными.  Одни плавают в воде,  другие переносят тяжести,
третьи могут копать землю и дробить камни...  а есть и  такие,  что  издают
приятные звуки, испускают запахи или показывают странные картины... - Нерис
гордо выпрямилась,  прижала к груди ладошку.  - Но только ширы  знают,  что
таится  в  зернах  и как их пробудить!  Этот дар недоступен мужчинам,  даже
самым мудрым - таким, как мой отец. И этот дар - наследственный. Моя мать и
мать  моей  матери - да продлится их жизнь в oбряде синего времени!  - тоже
ширы,  как многие Женщины в нашем роду.  Но ни один из мужчин,  даривших им
жизнь, не был маргаром. Дитя, рожденное от ширы и маргара, должно...
     Это была  любопытная  тема,  но Дарт,  зачарованный творившимся в воде
волшебством, лишь буркнул:
     - Значит,  ширы пробуждают бхо и видят  вещие  сны...  А  что  ты  еще
умеешь?
     - Целить,  предсказывать и заговаривать животных. Но это еще не все, -
Глаза Нерис вдруг блеснули и округлились с лукавством.  - Могу сделать так,
что  всякая  женщина  будет  дарить  тебя  радостью  и никогда не откажет в
объятиях.  Это зовется венцом желаний...  Хочешь его  получить?  Тогда  все
женщины будут твоими.
     - Я бы не отказался. Но она покачала головой.
     - Не думаю,  что ты в нем нуждаешься.  Ты смел, красив, силен... Такие
нравятся женщинам.
     - Даже просветленным ширам?
     - Ширы - тоже женщины...
     Существо, что покачивалось на волнах у берега,  уже не походило ни  на
цветок,  ни  на  лист.  "Скорее  на  рыбу,  -  подумал Дарт,  - на странную
безголовую и бесхвостую рыбу с широким туловом,  обширной вмятиной на спине
и бахромой,  рядами свисавшей с плоского брюха". Этот левиафан был довольно
велик,  не меньше десяти шагов в длину,  и  выемка  в  его  сероватом  теле
казалась глубокой и просторной - ни дать ни взять, живой баркас без весел и
ветрил.  Борта этой странной лодки чуть-чуть подрагивали,  как бы  в  ритме
дыхания,  и были усеяны темными звездами пятен,  так что казалось, будто на
влажный серый шелк набросили плотную паутину.
     Снизу, из-под бахромы, торчали корни-щупальца, ушедшие в песок; видно,
с их помощью левиафан удерживал себя на месте.
     Как зачарованный,  Дарт  поднял  мешок,  шагнул в воду и прикоснулся к
шелковистой коже.  Она была теплой,  мягкой и упругой, совсем не такой, как
жесткая  твердая  шкура  Голема;  она  ласкала  ладонь,  и  он почувствовал
приятную щекотку и покалывание в пальцах.
     - Не трогай темные пятна,  - быстро сказала Нерис, поднимаясь на ноги.
-  Они  для него как глаза и уши,  но ты пока что еще не знаешь,  как с ним
говорить. Он не поймет и может уплыть без нас.
     Дарт повернулся к ней.
     - Это плавает, моя мудрейшая госпожа? В самом деле, плавает?
     - Разумеется, мой недоверчивый воин. Бхо, которое плавает и повинуется
приказам... Ты удивлен? Ты никогда не видел бхо? Ни разу?
     Вместо ответа  он  неопределенно  хмыкнул  и  опустил  шлем с мешком в
выемку на спине твари. Нерис, вздымая фонтанчики брызг, направилась к нему,
посадила на мешок дремлющего Броката и с грустью промолвила:
     - Теперь их почти не осталось, таких полезных и послушных бхо. Во всем
Трехградье - два десятка зерен,  и лишь немногие  годятся,  чтоб  облегчить
до-Рогу. Большая редкость в нынешние времена... - Ее лицо вдруг посветлело,
голос окреп.  - Но скоро все. переменится! Скоро! Уже тряслась земля и били
в чебе молнии, а это верный признак... Теперь прольется кровь, много крови,
но так всегда бывает.
     Зерна без крови не поделить, и чем их больше, тем яростнее споры.
     Речи ее остались непонятны Дарту,  как прорицания  дельфийской  пифии.
Нахмурившись, он спросил:
     - Откуда же возьмутся эти зерна?  При чем тут молнии,  землетрясения и
кровь?
     Серые глаза Нерис внезапно потемнели.
     - Балата!  В предгорьях, у океана, колыхалась земля и сверкали молнии,
а это верный признак!  Так временами бывает,  когда разверзается пропасть с
хранилищем Детей Элейхо,  с зернами бхо и другими вещами,  бесценными,  как
свет и воздух.  Тот,  кто завладеет ими,  будет одарен счастьем... Разве ты
этого не знаешь,  маргар?  И разве не стремишься к ним? К берегу Срединного
океана, где покачнулись горы?

                                  Часть 2
                                   РЕКА
                                  Глава 6

     Левиафан плыл против течения,  мощно загребая воду свисавшими с  днища
фестонами плоти. Опустив лицо к речной поверхности, Дарт мог их разглядеть:
они были темно-серыми,  мускулистыми и трудились без отдыха и остановки, то
распускаясь,  то  сжимаясь  и  выталкивая  в титаническом усилии реактивную
струю.  Если не смотреть на этот живой мотор,  ритм его конвульсий почти не
ощущался;  движение было плавным и быстрым,  лодка словно летела над водой,
соперничая в скорости с рогатыми дельфинами.
     Сбросив комбинезон и пояс,  Дарт развалился на корме - вернее,  в  той
части  спинной выемки,  которую полагалось считать кормой;  Нерис сидела на
носу,  у сгущения темных звездчатых пятен.  Пятна являлись нервными узлами,
и,  нажимая на них в определенной последовательности,  можно было управлять
лодкой, заставить ее плыть медленней или быстрее, дать команды для поворота
и  остановки.  Нехитрая  процедура,  однако рассчитанная на более Длинные и
гибкие конечности,  чем человеческие руки.  До некоторых пятен  Нерис  едва
дотягивалась,  и,  наблюдая за ней,  Дарт пытался вообразить,  что за твари
плавали в таких суденышках,  чувствуя себя столь же удобно в живой лоханке,
как сам он-в пилотском кресле Марианны.  Наверное, ноги у них покороче и не
так затекали, как у него, если сидеть в позе лотоса или на пятках. А может,
ноги вообще отсутствовали... Но это были пустые домыслы; в мирах Ушедших Во
Тьму не сохранилось изображений, и никто не знал, каков их внешний облик.
     В небе парил птероид,  покрытое мехом существо  с  широкими  кожистыми
крыльями  и  вытянутой  волчьей головой.  Возможно,  дальний кузен Броката,
питавшийся не кровью, а рыбой; он висел над стайкой дельфинов и временами с
пронзительным воплем падал вниз,  выхватывая у них добычу. Дельфины скалили
жуткие пасти,  грозили рогами,  но не пытались поймать обидчика;  возможно,
для них, обладавших кое-каким интеллектом, это было всего лишь игрой.
     Дарт, разомлев на солнце,  поглядывал то на мохнатого птероида,  то на
резвившихся дельфинов,  то на изящный  силуэт  Нерис,  застывшей  на  носу.
Близился полдень;  река струила воды с неторопливым величием, тело казалось
легким,  как  сорванный  ветром  лепесток,  и  мысли  кружились  такими  же
лепестками, словно облетающий с яблонь цвет. Невесомые мысли, воздушные.
     Удачно, что встретилась женщина,  эта светловолосая ведьма, которой он
подрядился служить... С мужчиной, разумеется, проще: обменяешься парой слов
или  парой  ударов  и  выяснишь,  друг  он или враг.  Даже с таким подобием
мужчины,  как  волосатый  Bay,  любитель  хак-капа...   Зато   с   женщиной
интереснее.  Мужчина  прямолинеен  и  отвечает  бранью на брань,  пинком на
пинок,  а женщина - капризный механизм,  из тех,  что не бьют, не пинают, а
поглаживают;  им  льстят,  нашептывают  на  ушко,  целуют пуки,  клянутся в
верности.  А дальше - как повезет...  Женский нрав непредсказуем;  одна  не
позволит  коснуться  пальца,  но  вверит  душу и жизнь,  другая заберется в
постель,  сыграет в страсть,  а потом всадит под ребро кинжал... Такое, как
смутно помнилось Дарту,  с ним бывало - не на Анхабе,  а в прежнем,  земном
существовании.  Забылись имена и лица - все, кроме облика Констанции, но не
исчезла  тень воспоминаний,  и этот призрак нашептывал,  что попадались ему
разные женщины.  Верные и нежные,  щедрые  и  хищные,  опасные,  как  змеи,
склонные к жертвенности либо к интригам и изменам...
     Какая же встретилась в этот раз? И какая ждала на Анхабе?
     Ждала ли?..
     Солнечный свет  струился по локонам Нерис,  падал на обнаженные плечи,
ветер играл шелковистой прядью.  Она обернулась к нему, лукаво прищурилась,
коснулась  тонкими пальцами ожерелья,  будто напоминая,  что близится синее
время с его любовными утехами. Дарт усмехнулся, вздохнул, посмотрел на нее,
но   виделись   ему  другие  глаза  и  другое  лицо,  по-иному  прекрасное,
обрамленное не золотыми кудрями,  а водопадом  темных  локонов.  Кожа,  как
розовый  опал,  ямочки  на  щеках,  нежная  шея,  милый  вздернутый носик и
глаза-фиалки...
     Где ты, Констанция?..
     - Приятен ли тебе мой облик?  - спросила она.  Собственно,  то был  не
вопрос,  а  вежливое  приветствие,  вполне  уместное для метаморфов,  каким
обменивались  люди,  встречавшиеся  в  первый  раз.  Но  Дарт  ответил   не
традиционной фразой, а так, как подсказало сердце:
     - Ваш облик,  мадам,  напоминает мне женщину, которую я знал в прошлой
жизни. Знал и любил. Щеки Констанции порозовели.
     - Что же случилось с ней?
     - Не помню. Кажется, она умерла.
     Они встретились в рассветный час, в одном из подземелий Каммалоднаора,
древней цитадели,  лаборатории или монастыре ориндо. Его возраст исчислялся
сотней тысяч лет,  но он все еще стоял на поверхности планеты,  и ныне,  по
праву наследования,  его занимала гильдия Ищущих. Дарт называл цитадель Кам
слотом,  а  лежавшую  вокруг  пустыню,  усыпанную  сверкающим   песком,   -
Эльфийскими Полями.  Пески тут были не такие, как на Земле; серый и розовый
гранит, перетертый в мелкую крошку, смешанный с кварцем и слюдой, творил из
пустынного пейзажа сказочное царство эльфов.
     Но здесь,  в  подземном зале,  чарующий блеск песчаных сокровищ и алые
сполохи зари не отвлекали внимания.  Цилиндрическую комнату,  погруженную в
полумрак, опоясывал экран, смыкавшийся с потолочным куполом, и в темной его
глубине  мерцали  гроздья  солнц  и  лун,  плыли  созвездия  и   галактики;
успокоительный   вид,   который  при  желании  сменялся  другими  миражами,
видениями гор,  лесов, саван и фиолетово-синих морских просторов. Комната и
установка  с  экраном  были старинными,  неимоверно древними,  отличными от
современных жилищ анхабов,  паривших в  небесах.  Именно  это  и  нравилось
Дарту.  Каменный пол в паутинке трещин,  стены, которые оставались на своих
местах,  обшитые деревом потолки,  спиральные лестницы в башнях,  сумрачные
переходы и залитые солнцем террасы,  уютные тихие кельи,  в одной из них он
жил,  - все казалось надежным,  основательным,  и все напоминало  о  Земле.
Правда,  снаружи Камелот был непохож на монастырь или крепость,  а выглядел
огромной скалой среди пустыни, утесом с сотнями пиков и зубцов, с пещерными
провалами окон, уступами террас и водопадами, наполнявшими крохотные пруды.
Непривычное, но чудное зрелище!
     Однако Дарт сейчас о нем не думал,  а любовался женщиной.  Ее лицо  на
фоне  звезд  казалось  загадочным,  полупрозрачным,  словно  у бестелесного
призрака, бродившего тысячу лет по залам и коридорам Камелота.
     Она промолвила:
     - Я - фокатор. Мое имя...
     Дарт взмахнул рукой, и кружева камзола взметнулись с тихим шелестом.
     - Молчи, моя принцесса. Я многое забыл, но помню, как тебя зовут.
     Тогда он впервые сказал ей - Констанция...  О чем же еще они  говорили
во  время  той,  их  самой первой встречи?  Кажется,  о прошлом,  о древней
истории анхабов, определявшей смысл его будущей миссии... Голос ее ласкал и
убаюкивал Дарта; внимая этим пленительным звукам, он будто не вслушивался в
слова,  и все же они каким-то таинственным образом прокладывали путь к  его
сознанию.  Это  было  одним  из талантов фокатора:  сделать так,  чтоб речь
звучала  подобно  музыке  и  закреплялась  в  памяти  навсегда.   Искусство
старинных времен, такое же древнее, как цивилизация анхабов...
     Во многом их мир был не похож на земной,  даже в древнейшие эпохи.  Ни
крупных континентов,  ни океанов, которые трудно преодолеть, лишь небольшие
материки  и острова,  моря и морские проливы;  у экватора берег пологий,  с
пышной зеленью и изобилием удобных бухт,  в умеренных широтах  -  гористый,
более суровый, изрезанный фиордами. Материков насчитывалось семнадцать, все
они были населены,  и каждый занимала определенная раса.  Раса, а не народ,
ибо  в  те  времена  анхабы,  живущие  на  разных  континентах,  не знали о
способности их тел к метаморфозам и отличались внешне в той же степени, что
африканцы   от  скандинавов  или  китайцы  от  обитателей  Западных  Индий.
Собственно,  эти различия были гораздо глубже  и  выражались  не  только  в
оттенках кожи,  формах носов и глаз - они затрагивали физиологию. Были расы
гидроидов,  способных жить  под  водой  и  обладавших  жабрами  или  кожным
дыханием;  были  расы,  чей  организм требовал долгой спячки,  или вовсе не
знавшие сна,  производившие на свет дееспособное потомство или  беспомощные
эмбрионы - их приходилось доращивать в искусственной среде;  были расы, чей
желудок не переваривал животного  белка,  питавшиеся  растениями  или  теми
продуктами,  что добывались на морском шельфе. Варьировались и сроки жизни:
век  одних  был  долог,   почти   столетие,   другие   едва   доживали   до
сорока-пятидесяти.  На  этом  пестром фоне разница в цвете волос и кожи,  в
очертаниях  губ,  носов,  ушных  раковин,  разное  число  зубов  и  пальцев
выглядели чем-то незначительным. И хотя обличье всех аборигенов Анхаба было
близким   к   гуманоид-ному,   казалось,   что    планету    населяет    не
одно-единственное   человечество,  а  совершенно  разные,  произошедшие  от
множества корней, никак не связанных друг с другом.
     Это вело к антагонизму  и  могло  бы  явиться  поводом  к  бесконечной
истребительной войне, если б не религиозный и генетический запреты.
     В древности религии анхабов были разнообразны и многочисленны: в одних
краях поклонялись  солнцу  или  звездным  небесам,  в  других  обожествляли
правителей-джерасси,  или  священных животных,  или же рощи,  реки,  горы и
холмы, в третьих - ветер, молнию, свет или мрак, и всюду и везде - почивших
предков. Эта традиция цвела, развивалась и крепла, явив миру в должный срок
учение ориндо,  распространившееся  по  планете,  как  пожар  в  засушливых
степях.  Его  адепты  врачевали и занимались предвидением будущего,  читали
мысли и слушали божественные Откровения;  их церковь фактически  объединяла
искателей  знаний и тех,  кто от рождения имел паранормальные таланты,  дар
ясновидца,  телепата или целителя. Внутренний смысл их теологии был тайным,
а  прозелитам  внушалось,  что все они - ветки единого древа,  все обладают
душой и,  закончив лесную жизнь, уйдут в астральный мир, к умершим предкам,
где  и соединятся с божеством.  Но божество - Вселенский Разум-Абсолют - не
всех удостоит своим вниманием,  а  только  праведных,  отринувших  насилие;
прочие души исчезнут, как мгла над утренними водами.
     Таков был первый запрет, религиозный; второй же заключался в том, что,
невзирая на расовую принадлежность,  анхабы не питали склонности к убийству
и насилию. Конечно, речь шла не об охоте на птиц или животных, а о разумных
созданиях - их убийство вызывало у большинства острую  психическую  травму,
сходную с помешательством.  То был врожденный инстинкт, получивший название
"хийа",  генетически запрограммированный  механизм,  хранивший  анхабов  от
самоуничтожения. Лишь небольшая их часть - трое-пятеро из тысячи взрослых -
обладала способностью к убийству,  и эти люди составили  касту  джерасси  -
правителей,  военных  феодалов  и  солдат.  Они  не  верили  в  богов  и не
страшились посмертной  кары;  они  воевали,  делили  владения  и  власть  -
сначала,  в эпоху копья и клинка,  между собой на каждом континенте, затем,
когда  возникли  государства  и   новое   оружие,   рожденное   техническим
прогрессом, пришел черед межрасовых конфликтов.
     Эти войны казались сперва не столь разрушительными и свирепыми, как на
Земле. Питала их алчность, а целью оставалась власть, уже не над конкретным
материком,  а  над  планетой,  но  велись  они  только мужчинами-джерасси -
которых,  при миллиардном населении Анхаба,  было не слишком  много,  тысяч
восемьсот.  Сражались  с  надводных  и  воздушных кораблей,  не пулевым,  а
лучевым оружием: прятались за силовыми щитами, резали суда клинками плазмы,
пускали  в ход генераторы инфразвука и ослепляющие вспышки,  энергетическим
ударом вызывали шторм.  Мощное оружие,  губительное  для  s  людей,  но,  к
счастью,  не  для  окружающей  среды;  взлет  технологии на Анхабе оказался
стремителен,  век пороха и пара - недолог,  а нефтяная и ядерная эры -  еще
короче, без потрясающих воображение катастроф.
     Битвы, однако,  были  ожесточенными  и  продолжались лет пятьдесят,  а
может, и больше - в точности никто не знал, так как от тех времен, канувших
в бездну ста тридцати тысячелетий, сохранились только пыль, прах да скудный
флер легенд, питавших домыслы историков. Но, вероятно, битвы велись лишь за
контроль  над  воздухом,  морем  и  островами,  ибо  силы  противников были
примерно  равными,  и  ни  одной  из   сторон   не   удавалось   преодолеть
континентальную  защиту и высадиться на чужом материке.  К тому же любой из
этих семнадцати анклавов был для остальных анхабских рас  терра  инкогнита,
землей  неведомой - ведь из-за различий между анхабами никто не мог заслать
к врагам своих разведчиков.
     Так продолжалось до поры, пока на континенте Йодам не создали иразов -
очень  примитивных  и  неспособных  абстрактно  мыслить,  зато  не ведавших
запрета хийа.  Они не являлись,  подобно  Голему,  квазиживыми  существами;
плоть их была металлической, мозг - электронным, а спектр реакций - простым
и жестко запрограммированным.  Но дело  свое  они  знали  и  в  томкровавом
ремесле   не  имели  соперников.  Отличные  боевые  машины,  стремительные,
смертоносные и почти неуязвимые.
     Вскоре их легионами были захвачены два континента, соседних с Йодамом,
и  на  Анхабе стало двумя Расами меньше.  Их ликвидация велась под лозунгом
борьбы за жизненное пространство и источники сырья,  а геноцид оправдывался
тем,  что истребляемые,  собственно, не люди: одни имеют рудиментарный глаз
во лбу,  а у  других  на  шее  жаберная  щель.  Прежде  такие  различия  не
представлялись чем-то существенным и одиозным;  врагов считали-врагами,  но
не отказывали им в праве именоваться людьми.  Однако положение изменилось -
теперь   джерасси   Йодама,   добившись   перевеса   сил,  могли  диктовать
биологические эталоны.
     Перевес, однако,  оказался  временным,  а  ответные  меры   -   вполне
адекватными:  на  одних материках стали производить собственных иразов,  на
других вывели в  ближний  космос  орбитальные  модули  с  излучателями,  на
третьих  создали препараты,  подавляющие запрет хийа,  сделав все население
боеспособным.  Это было  похоже  на  взрыв,  вызванный  страхом  тотального
уничтожения:  все  с  лихорадочной  поспешностью  вооружались,  готовясь  к
Великой Войне,  и все объявляли лишь  свою  расу  истинно  человеческой,  а
остальных  -  нелюдью  и  монстрами.  Анхаб  семимильными шагами двигался к
Армагеддону.
     Спасение пришло из  храмов  и  монастырей  орин-до.  Они  объявили  об
Откровении,  ниспосланном  Вселенским Разумом адептам-ясновидцам:  жизнь на
Анхабе священна,  корень ее един, и различия меж планетарными расами - лишь
результат  естественной  мимикрии,  приспособления  к среде на тех или иных
материках.  Но  каждая  личность,  любой  обитатель   Анхаба   способны   к
преображениям,  к метаморфозам внешним и внутренним, к изменению физиологии
и тела;  а значит,  проклятье постоянства не заклеймило плоть, она текуча и
пластична и,  направляемая мыслью,  может отлиться во многих формах,  стать
такой,  какой желает обладатель. Чудовищной, прекрасной, устрашающей... Или
неуязвимой  и  долговечной.  Долговечность  означала молодость,  стабильный
обмен веществ, стиравший на клеточном уровне все возрастные перемены, жизнь
в  течение многих столетий в юном и прекрасном теле - неоценимые сокровища,
что даровала анхабам природа. Богатства, о коих они не ведали до сих пор...
Но  ключ  к ним был в руках ориндо,  поскольку пробуждение эндовиации - так
называлась способность к метаморфозам - требовало определенных навыков.
     Дальнейшая история анхабов включала три периода:  Посева, Плодоношения
и Жатвы.  Посев был самым бурным,  кратким и радикально изменившим мир;  за
два-три века Анхаб превратился  в  благословенную  землю,  где  реки  текли
молоком   и   медом.  Воинственных  джерасси  усмирили,  власть  перешла  к
сторонникам ориндо,  и для анхабов,  познавших секрет  преображения,  смена
обличья стала делом обыденным.  Дар телесной трансформации гарантировал еще
и долгую жизнь; в первом поколении метаморфов она равнялась тем же двум или
трем столетиям, в последующих возросла, и на Анхабе ограничили рождаемость.
     Второй период  -  Плодоношения  -  тянулся  не  веками,  а более сотни
тысячелетий.  Это было время великое и гордое,  эпоха переустройства  мира,
невероятных  открытий  и  фантастических  проектов:  наклон планетарной оси
изменили,  сгладив  сезонные  колебания,  пробили  тоннели  под  морями   и
повернули реки вспять,  чтоб увлажнить пустыни, соединили мостами материки,
срыли горные хребты,  справились  с  бурями  и  штормами  и  усмирили  гнев
вулканов.  Теперь  Анхаб сиял белизной облаков и аметистовым заревом морей,
но свет,  тепло и жизнь не кончались за границей атмосферы - там,  оболочка
ми  планетного  зерна,  плыли эфирные поселения,  за воды,  энергостанции и
спутники связи, верфи, погодные обсерватории и гавани космических кораблей.
Лучи  от  этих  сверкающих  сфер  тянулись к звездам,  к чужим таинственным
мирам,  и многие анхабы отправлялись в путь - хотя их корабли,  которые нес
фотонный   ветер,   были   еще  неторопливы  и  странствовали  среди  звезд
десятилетиями.  Но счет их жизни был иной,  чем у существ недолговечных,  а
любопытство - велико.
     В конце эпохи Раннего Плодоношения в подпространство отправился первый
системный зонд.  Системный  -  значит  разумный,  способный  к  обучению  и
автономным  действиям;  квазиживой  корабль-ираз,  чей  мозг уже не являлся
скопищем электронных деталей,  а в общих чертах  походил  на  человеческий.
Матрицей  мозга  служили  аллопланты,  искусственные вещества,  созданные в
биохимических лабораториях  и  позволявшие  имитировать  структуру  нервных
тканей  -  правда,  лишь  тех  отделов  мозговой коры,  которые отвечали за
логическое мышление. Эмоциональный мир таких существ не поражал богатством,
они  не  имели  ни  интуиции,  ни  подсознания и обладали лишь примитивными
чувствами, но в том, что касалось тяжелой работы или опасных экспериментов,
были незаменимыми помощниками.
     Зонд благополучно вернулся, преодолев чудовищное расстояние до ближней
галактической спирали.  Окно во Вселенную  было  распахнуто;  казалось,  до
звезд, сиявших в небесах, можно дотронуться рукой.
     В эры Среднего,  Нового и Позднего Плодоношения анхабы достигли многих
миров,  безлюдных и мертвых по большей  части,  но  иногда  обитаемых,  что
представлялось  невероятной  удачей и редкостью.  В этих странствиях они не
искали Вселенский Разум, считая его измышлениями ориндо, но просто Разум во
Вселенной был - и,  как подтверждалось опытом, с одними его представителями
можно было договориться,  тогда как контакт с  другими  являлся  опасным  и
бесполезным.  Это  зависело  в равной мере от цивилизованности и физиологии
чужаков;  среди звезд встречались и первобытные дикари, и незрелые, слишком
воинственные расы,  и странные монстры, контакт с которыми был невозможен в
силу неодолимых различий в мышлении.
     Идеи широкой экспансии,  колонизации необитаемых планет  или  создания
звездных  империй  не привлекали анхабов.  Бесплодное,  нелепое занятие для
долговечных существ,  мораль которых определяется запретом  хийа;  для  них
Анхаб  всегда являлся родиной,  а его цивилизация и культура мнились чем-то
единым и неделимым, не подлежащим пересадке в иное место. В том месте, куда
уносил их системный корабль,  можно было остаться на год или на век, но и в
последнем случае они возвращались не в смутное будущее,  а домой,  к  своим
современникам.  Впрочем,  будущее  не так уж резко отличалось от прошлого -
перемены  в  мире  долгожителей  шли  неторопливо.   Жизнь   была   великим
сокровищем, а потому превыше всего ценились стабильность и безопасность.
     Полеты, Однако,  не прекращались на протяжении долгих времен, до самой
эпохи Жатвы.  Летали с разными целями:  ученый  искал  знаний,  художник  -
творческого вдохновения, кого-то гнали любопытство или желание прикоснуться
к источникам чужой культуры, кто-то хотел поразвлечься, приняв инопланетный
облик   и  окунувшись  в  непривычный  мир.  Казалось,  так  будет  всегда:
прекрасный  и  древний  Анхаб  дарил  своим  обитателям  чувство  нерушимой
безопасности,   вечные   странствия   среди   звезд,  приносившие  свежесть
впечатлений,  подстегивая волю к жизни,  и долгое счастливое существование.
Это   существование   было  удивительной  чашей  со  сказочными  подарками:
творчество, любовь и приключения, нескончаемый праздник тела и духа...
     Но человечество  взрослеет  и  стареет,  и   детские   игрушки,   дары
технологии,  искусства  и  собственная  увядшая  плоть  уже его не веселят.
Приходит осень,  время Жатвы, за коим видится зима, и мир, предчувствуя ее,
вдруг   спрашивает:  куда  же  мы  идем?..  Куда  мы  уходили  -  веками  и
тысячелетиями?  Что там,  за гранью жизни,  за стенами вечной  тьмы?  Мрак,
конец  и  полное забвение?  Или иной мир,  неощутимый и невидимый,  пока не
настанет смертный час и эфемерные души  не  улетят  в  последнее  из  своих
странствий?..
     Такие вопросы - свидетельство зрелости цивилизации;  их задают,  когда
реальный  мир  измерен,  взвешен,  оценен  и  человек  обращается  к   иным
проблемам,  более сложным и серьезным, - к Великой Тайне Бытия, к Вселенной
собственной души,  к загадке жизни и  загадке  смерти.  Цивилизация  должна
найти ответы и доискаться вечных истин,  пока не угас ее творческий пыл, не
иссякло мужество и гедонизм не убаюкал ее в сладких снах.  Ответ необходим,
ибо другая альтернатива - пустота.  Полная, бездумная и безысходная пустота
золотого века, который медленно сползает в пропасть забвения...
     Голос Констанции смолк.  Созвездия на кольцевом экране стали блекнуть,
и  темный  занавес,  служивший  им фоном,  чуть порозовел,  предвещая конец
затянувшейся ночи.  Под каменные своды незримо и осторожно вползала тишина;
все,  очевидно,  было сказано,  а не вошедшее в первую лекцию приберегалось
для будущих встреч.
     Но Дарт не хотел покидать этот сумрачный зал и расставаться с миражами
прошлого;  играя  свисавшей на камзол цепочкой,  он не спускал с Констанции
глаз.  Его тянуло к ней с неудержимой силой.  Чем-то, помимо внешности, она
отличалась   от  беззаботных  женщин  Анхаба,  даривших  его  благосклонным
вниманием.  Может быть,  тем,  что была из Ищущих?..  А это значило, что ее
жизнь имеет цель и смысл.
     Он произнес:
     - Я  смотрел мнемонические записи и знаком кое с чем из рассказанного.
Но это  неважно,  ма  белле  донна,  совсем  неважно...  Я  слушал  тебя  с
удовольствием.
     Ее ресницы сомкнулись, притушив мягкое сияние фиалковых зрачков.
     - Хочешь о чем-нибудь спросить, Дарт?
     - Если   будет   позволено.  Ты  сказала,  что  воинственных  джерасси
усмирили...  Но как?  Огнем,  бичом и раскаленным железом?  Или упрятали  в
темни-Цы? Или велели иразам четвертовать их и выставить головы на площадях?
     Она отступила,  в растерянности всплеснув руками;  видно, сама мысль о
пытках и казнях была ей нестерпима.
     - Нет,  о нет!  Они провели свою жизнь в довольстве,  долгую жизнь  на
северном материке Дайон...  Их не лишили свободы и даже не отказали в праве
иметь потомство.
     - Значит, появились новые джерасси?
     - Их не  было.  Взяв  власть,  сторонники  ориндо  ввели  генетический
контроль.  Все нежелательные рецессивы исправлялись... да, исправлялись еще
в материнском чреве,  и к началу эпохи Плодоношения на Анхабе уже  не  было
лишенных запрета хийа.
     Кивнув, Дарт приблизился к ней, заглянул в лицо, взял маленькую нежную
ладонь. Пальцы Констанции были теплыми, тонкими.
     - Ты многое мне рассказала... Для чего?
     - Тебе пригодится. Там, куда ты отправишься.
     - Но ты рассказала не все.  Я хотел бы послушать о тайнах  ориндо,  об
Ушедших Во Тьму, об эпохе Жатвы и о вашей гильдии Ищущих... Кто ее основал?
Когда и с какой целью? И почему вас так мало?
     - Не торопись. Об этом мы еще поговорим.
     - Значит, мы еще встретимся? Она улыбнулась и отняла руку.
     - Встретимся. Не раз.

                                  Глава 7

     Ночью они  лежали  в  объятиях  друг  друга  и слушали шелест дождевых
капель,  тихое посапывание Броката,  свернувшегося на мешке,  и плеск волн,
бивших  о  берег.  В синий период,  когда раскрывались шлюзы меж кольцевыми
океанами,  течение было таким стремительным, что не позволяло плыть, хотя в
светлое  время их живой корабль двигался быстрее даннитских плотов и галеры
тиан.  Однако ночью здесь не путешествовали,  и это правило касалось вод  и
суши:  воды ярились и бушевали, а в темном лесу, среди чудовищных деревьев,
таились свои опасности - те же каннибалы  криби,  обитавшие  не  только  на
острове, но вдоль всего речного побережья. Встреча с другой их шайкой могла
оказаться не столь удачной, как с племенем Bay.
     Мягкий мох слегка светился,  разгоняя тьму,  плотный  шатер  ветвей  и
листьев защищал от струй дождя,  меж ними мелькали огоньки - рой светящихся
мотыльков кружил в древесных кронах словно танцующие в воздухе эльфы. Нерис
вздыхала,  доверчиво  прижимаясь  к Дарту;  в этом мире - как казалось ему,
примитивном,  лишенном анхабского легкомыслия - секс полагали самой крепкой
связью,  соединяющей  людей.  Во  всяком  случае,  так было у рами,  тири и
даннитов и у других рас за исключением тиан,  не ведавших  плотской  любви;
любовь  у  них  заменялась  размножением,  делом  обыденным,  не вызывавшим
порывов страсти и экстаза.
     Тиан - так звал их Bay.  Нерис произносила мягче,  напевнее - тьяни, и
это  понятие  на  фунги  обладало  определенным  смыслом.  "Тья" - частица,
обозначающая отсутствие,  "ани" -  женщина-предок;  вместе  получалось  "не
имеющие матерей". Если верить объяснениям Нерис, самки тиан были существами
неразумными,  просто животными, коих оплодотворяли самцы, так что родство у
этой расы считалось по линии сильного пола,  тем более что забота о яйцах и
подрастающем поколении тоже лежала на мужчинах.  Но родственная связь у них
была  чрезвычайно  сильна:  род  - или турм - являлся общественной ячейкой,
производившей потомство,  добывавшей пищу, делавшей орудия и превращавшейся
при надобности в свирепый боевой отряд.  Теперь Дарт понимал,  что там,  на
острове,  на берегу лагуны,  погибла целая  семья,  родитель-старейшина  со
всеми своими потомками.
     Привстав, Нерис оседлала его и принялась щекотать шею.  Он погладил ее
груди с затвердевшими сосками, прикинул, что игры начинаются в третий, если
не в четвертый раз - правда, ночи здесь долгие, будто задумали их и создали
с расчетом на долгий сон и долгую любовь.  Он не чувствовал  усталости,  но
страсть  уже  не  бурлила  в  крови и не кружила голову,  сменившись другим
желанием - поговорить и выведать что-то новое об этом загадочном мире.  Или
о женщине, что склонялась над ним...
     Ее губы и руки уже подбирались к животу,  ноготки царапали кожу.  Дарт
строго промолвил:
     - Пресветлая  шира!   Нерис   Итара   Фариха   Сасса-фрас   тХаб   Эзо
Окирапагос-и-чанки!  Ты  хочешь  растерзать  меня?  Прошу,  начни с другого
места.
     - О!  Клянусь Предвечным!  - Нерис округлила глаза.  - У тебя  хорошая
память!
     - В  том,  что  касается  женщин,  -  подтвердил  Дарт.  - Стараюсь не
забывать их имен и титулов.
     - И многие ты помнишь? Он вздохнул.
     - Не так много,  как хотелось бы... Видишь ли, моя прекрасная госпожа,
я больше странствую,  чем развлекаюсь с женщинами.  Я - солдат удачи:  иду,
куда прикажут,  ищу,  что велено, а при необходимости - сражаюсь и проливаю
кровь. Ты спросишь, пади чего? Не знаю... Но должен признаться, мои владыки
не позволяют мне скучать.
     - Сейчас я - твоя владычица!  - Нерис стиснула его  коленями.  -  И  я
приказываю: говори! Признайся, многим ли женщинам ты подарил жизнь?
     Дарт снова вздохнул.
     - Боюсь,  что  ни одной,  моя прелесть.  Чем я могу одарить их,  кроме
любви и наслаждения? А жизнь... ее дает Всевышний, а не смертный человек.
     Брови Нерис нахмурились, лоб пересекла морщинка.
     - Не понимаю...  нет, не понимаю... Ведь все так просто, воин! В синее
время  мужчина  ложится  с женщиной и зачинает дитя;  женщина носит ребенка
двести тридцать циклов и,  когда производит на свет,  молодеет.  На  тысячу
циклов  или  на две...  Моя мать родила шесть дочерей и восемь сыновей,  но
выглядит так же, как я. Теперь наступил мой срок... Тебе понятно? Или ты не
рами  и  не  знаешь  о таких простых вещах?  - Она ударила кулачком в грудь
Дарта.  - Может быть,  не рами...  Сердце твое с другой стороны,  и слишком
мало ребер... Но все равно я хочу тебя.
     - Я тоже.  -- Дарт одарил ее страстным взором,  надеясь, что блеск его
глаз заметен в наступившем сумраке.  - Но подожди,  ма шер  петит,  позволь
спросить... Что случится, если женщина ляжет с мужчиной не в синее время, а
в желтое?
     - Ничего. - Нерис пожала плечами. - Ровным счетом ничего!
     "Вот как,  - подумал он,  напрягая память.  - Кажется,  женщины  Земли
беременели не только ночью,  и этот их дар являлся источником вечных хлопот
и  неприятностей  для  мужей..."  Пожалуй,  он  был  уверен  в  этом,  хотя
воспоминания о родине оставались смутными.
     - У всех ли женщин столько детей, как у твоей матери?
     Нерис фыркнула.
     - Не смеши меня! Такое позволено лишь ширам, иначе мир переполнился бы
людьми,  и для них не хватило бы ни места,  ни жилищ,  ни плодов! Женщина -
обычная женщина - рожает лишь двоих.
     - Но женщины рами живут дольше мужчин?
     - Так повелел Элейхо.  Дитя прибавляет женщине жизнь,  а у мужчины она
убавляется...  Ты этого не знал? Но ты ведь не боишься, воин? И не откажешь
мне в подарке?
     - Не откажу,  - ответил Дарт и обнял ее. Видно, различия меж ними были
гораздо большими,  чем обещала внешность; облик обманывал, скрадывал их, не
изменяя внутренней сути.  Суть же состояла в том,  что рами - или скорее их
отдаленные  предки  -  явились  сюда  из  мира,  непохожего  на  Землю.  Не
исключалось,  что их изменили Темные либо сама реальность Диска,  приливы и
отливы гравитации,  свет голубой звезды,  пища,  вода и  воздух...  Десятки
факторов,  сотни  нюансов,  и  в  результате  -  иная,  отличная  от земной
физиология, другой генетический аппарат...
     С Констанцией дела обстояли  иначе.  Насколько  Дарт  понимал  природу
метаморфов,  Констанция, преобразуясь в земную женщину, ничем не отличалась
от нее,  ни внутренне, ни внешне. Она могла бы подарить ему дитя, не требуя
взамен частицу жизни... Ничего не требуя, кроме любви...
     Нерис, утомившись, наконец заснула. Дарт, чувствуя, как тяжелеет тело,
лег на спину и стал следить за пляской светящихся мотыльков - сейчас их рой
напоминал  Галактику с мириадами крохотных разноцветных звезд,  кружившихся
по прихотливым орбитам.  Дождь уже не шелестел,  а молотил ветви и  листья,
грохот  волн  сделался настойчивее и сильнее,  и временами с реки доносился
резкий чмокающий звук - левиафан выпускал якоря-псевдоподии, впивался ими в
песчаное дно.
     Ночь тянулась бесконечно.  Синий период,  время раздумий и снов... Сон
не шел, но думы неслись, как табун лошадей под щелканье пастушьего бича.
     Теперь, встретившись  с  Нерис,  он  знал  гораздо  больше   об   этом
планетоиде,  обители десятка рас.  Обители, не колыбели, ибо жизнь на Диске
была индуктированной,  перенесенной с других планет,  известных Темным, - с
какими  конкретными  целями,  оставалось  лишь  размышлять  и гадать.  Они,
вероятно, привыкли к своей среде обитания и потому не мыслили искусственных
конструкций без живой природы, степей и лесов, морей и рек - и, разумеется,
без сонма тварей,  населяющих воды и сушу.  Диск, при всем его своеобразии,
являлся не космической станцией,  а планетой - местом,  предназначенным Для
жизни, устроенным так, как было удобно Ушедшим Во Тьму; значит, уходили они
без поспешности, и процедура их отбытия тянулась, очевидно, сотни лет. Быть
может, тысячи - так почему не провес-ги с комфортом оставшееся время? Среди
диковин и чудес из дальних уголков Галактики...
     Реки, делившие  Диск  на сектора-континенты,  играли роль естественных
границ меж этими диковинками  и  чудесами.  Когда-то,  в  очень  отдаленные
эпохи, каждый сектор был устроен по-особому, обладал эндемичной природой и,
надо думать,  имитировал определенный мир с присущими ему флорой и  фауной.
Но  миновали  сотни  тысячелетий,  и одни виды смешались меж собой,  другие
проникли на со-  предельную  территорию,  а  третьи  эволюционировали,  так
удалившись от своего первоначала,  что даже Ушедшим Во Тьму было б непросто
их опознать.  Дарт полагал,  что мыслящие обитатели Диска -  продукт  такой
эволюции,  тянувшейся  пару  миллионов лет и даровавшей переселенцам разум.
Вполне возможна гипотеза: Темные, с их трепетным почтением к биологическому
естеству,  не  стали  бы  переселять  существ  разумных  и нарушать процесс
развития чужой цивилизации. Другое дело - растения и животные, включая тех,
кто  по  прошествии  времен  мог  бы  превратиться в нечто большее,  нежели
бессмысленная тварь.
     Время изменяло и перемешивало,  дробило и соединяло,  но результат еще
не вызрел:  каждый сектор отличался от других рельефом или растительностью,
наличием или отсутствием гор, особым животным миром, а главное - той расой,
что  обитала  в пригодных для жизни местах.  Сектор,  уже известный Дар-ту,
считался "диким": его занимали криби, и лес их был небогат - много хищников
и  мало  съедобных,  плодов и кореньев.  Эти джунгли,  переливавшиеся всеми
оттенками зеленого,  произрастали на плоской равнине,  что простиралась  до
прибрежных гор - хребта-ожерелья,  которым Дарт любовался с высоты,  сидя в
пилотском кресле. Хребет кольцом охватывал полярный океан, и место это было
особое  - там среди скал и горных отрогов,  таились хранилища Детей Элейхо.
Подземные бункеры Темных,  как понял Дарт со слов Нерис,  склады Ушедших Во
Тьму,  но не забравших с собой свои сокровища. Впрочем, к нынешним временам
все доступные тайники были отысканы и разграблены.
     По другую сторону  реки  лежал  сектор  рами,  обильный  плодоносящими
деревьями,  с фиолетово-индиговым лесом, сменявшимся то степью, то скалами,
то холмами,  то долинами ручьев и мелких рек.  Эта местность,  так  же  как
другие  материки,  была  не  очень  населенной,  и Дарт еще не разобрался в
мотивах,  по которым рами,  тири  или  данниты  выбирали  места  для  своих
городов.  Если только их можно было назвать городами...  Он подозревал, что
речь идет о чем-то другом - ведь,  как объясняла Нерис, в них не имелось ни
стен,  ни башен, ни домов, ни дворцов. Больше того, сама идея строительства
жилищ была ей чуждой и непонятной.
     Возможно, причиной непонимания являлся фунги?  Все же торговый  жаргон
не слишком подходит для разговоров на отвлеченные темы...  Дарт решил,  что
нужно овладеть наречием рами - этот язык,  вероятнее всего,  окажется более
богатым и подходящим для их бесед. К тому же они плывут в Лиловые Долины, в
место,  населенное  ее  сородичами,  а  всякому  племени  нравится,   когда
чужеземец владеет их языком.
     За сектором рами располагались земли даннитов,  карликов-тири и других
существ,  ходивших на двух Ногах либо перемещавшихся на четырех  или  шести
конечностях.  Морское  Племя джолт обитало за полярным океаном,  трехглазые
тиан жили за  двумя  материками  и  тремя  большими  реками  от  континента
волосатых дикарей,  а ко, создания-амфибии, не любившие суши, плавали везде
и всюду,  кроме центрального эстуария.  Пересекать  океан  считалось  делом
небезопасным  -  днем  воды  его  бурлили и бушевали,  когда сквозь шахты в
фераловой толще избыток влаги стекал из алого круга в голубой.
     Днем плавали по рекам и в кольцевом океане.  Дарт  теперь  представлял
дорогу,  пройденную  флотом  даннитов:  они  спустились  по  соседней реке,
отделявшей их землю от сектора рами,  скользнули у самого края Диска  вдоль
океанских берегов и стали подниматься вверх к другому, полярному океану. Их
путь повторили тиан,  но попали они в  этот  поток  со  стороны  континента
диких,  и  странствие их оказалось длинней - правда,  их корабли отличались
большей маневренностью и скоростью, чем даннитские катамараны. Кораблей, по
утверждению Нерис,  было великое множество,  и, узнав об этом, Дарт наконец
сообразил,  что плывет по реке между двумя  огромными  флотами.  Впереди  -
данниты,  позади  -  тиан,  не  считая  всякой мелочи,  тири и ко,  а также
неведомых ему клеймсов, рдандеров и керагитов...
     Подобный всплеск активности мог бы  его  изумить  -  с  орбиты,  перед
крушением   и   вынужденной  посадкой,  ничего  подобного  не  наблюдалось.
Пустынная река,  безлюдный берег...  Он знал,  что не ошибся; любые крупные
перемещения туземцев были бы замечены Марианной,  да и мелкие,  собственно,
тоже.  Но - ничего...  Проходит день за днем,  и вдруг река - именно эта, и
никакая  другая  -  переполняется  флотами,  кораблями,  целыми  караванами
странников...  Впрочем,  не странников,  нет - воинов,  так  будет  точнее!
Армиями,  что движутся походом к океану,  к хребту у морского берега, к той
седловине,  откуда вырвались молнии...  К месту,  где его поджидает  верный
Голем...
     Балата!
     Теперь он понимал, что это значит.
     Время, когда в искусственном мире, где нет огнедышащих гор и не бывает
катастроф,  внезапно сверкают молнии и  разверзается  земля;  время,  когда
находят склад Детей Элейхо с древними бесценными вещами,  пережившими своих
творцов;  время,  когда забывают о мире и справедливости,  когда начинаются
споры  и  дележ  сокровищ,  когда  сверкает оружие и здравый смысл уступает
силе.
     Недоброе время, жестокое!
     Время войны.
     Утром они отправились в  дорогу,  проглотив  по  капсуле  из  пищевого
контейнера.  Большой необходимости в этом не было - поблизости рое виноград
и кустарник с крупными плодами,  такими же,  как росли у лагуны на  острове
Bay.  Но  Нерис  не  захотела  к ним прикоснуться,  заявив,  что вкус их ей
неприятен.  По ее словам, на другом берегу, в землях рами, имелось изобилие
плодов,  кореньев  и  ягод,  но  пересечь  поток  они  не рисковали - из-за
чудовищ,  таившихся в реке.  На это стоило решиться лишь тогда,  когда  они
догонят флот даннитов с их огромными плотами, пугавшими подводных тварей.
     Левиафан, чуть  заметно  подрагивая и не нуждаясь в руководстве,  плыл
вдоль лесистых берегов; Дарт и Нерис болтали, Брокат дремал, устроившись на
мешке.  Сон  являлся  обычным  состоянием  крохотного  вампирчика,  если не
считать полуденного времени,  Когда спадала тяжесть  -  в  этот  период  он
взлетал,  требовал,  чтобы  его отправили в поиск,  и,  не получив задания,
кувыркался в теплом воздухе.  Ел он  на  удивление  немного  для  летающего
существа,  единожды  за  три-четыре  цикла,  и  крови Дарта для этих трапез
вполне хватало.
     С берега налетели мотыльки - может быть,  те самые,  что кружились над
их  биваком  прошлой  ночью.  Сейчас  тела и крылья насекомых не светились,
только сверкали хрусталем маленькие головки - кажется,  всю их  поверхность
занимал  круглый  фасеточный  глаз.  Нерис прикрыла глаза,  раскинула руки,
что-то негромко замурлыкала,  потом запела, и рой мотыльков начал кружиться
между ее ладонями,  то ускоряя,  то замедляя вращение в такт мелодии.  Пела
она на незнакомом Дарту языке,  видимо - на рами,  и он опять подумал,  что
это наречие стоит изучить.
     Но заниматься   этим   не   хотелось.  Привалившись  к  теплому  борту
левиафана,  он смотрел,  как двигаются  ее  губы  и  как,  покоряясь  тихим
протяжным звукам,  танцуют в.  воздухе мотыльки. Губы Нерис были пунцовыми,
яркими,  приоткрывавшими ровный  строй  жемчужных  зубов  и  влажно-розовый
язычок,  -  пленительное  зрелище!  Пожалуй,  пялиться  столь откровенно на
благородную даму было занятием не очень вежливым,  но  веки  ее  оставались
полуопущенными,  и  Дарт  мог  любоваться  без  помех.  Он отметил,  что ее
золотистая нежная кожа сделалась ровной и гладкой - никаких следов и шрамов
от бича тиан.
     История с  ее  пленением  была  загадочной или,  во всяком случае,  не
вполне ясной.  Трехградье,  город со святилищем Элейхо, располагался где-то
за  землями даннитов,  в устье одной из крупных рек,  впадавших в кольцевой
океан.  Оттуда она и отправилась в путь вместе с неким Сайаном, посланная в
Лиловые Долины или вызванная в них, но непонятно кем и как - эти два города
разделяли тысячи лье,  а привычных  Дарту  способов  связи  здесь  явно  не
имелось.  Для  путешествия  пресветлой  шире был выделен корабль с командой
джолтов  и  охраной,  вместительная  барка  без  весел,  мачт  и   парусов,
передвигаемая  бхо  -  похоже,  живым  мотором,  выращенным  из зерна Детей
Предвечного. Случилось так, что барка и флотилия тиан столкнулись у речного
устья  -  у  той реки,  где сейчас они плыли;  корабль был взят на абордаж,
команда и охрана перебиты,  Сайан погиб,  а шира, как ценный боевой трофей,
Попала  на  судно  трехглазых.  На  одну из передовых галер,  что шли перед
флотилией - то ли для разведки, то ли с какой-то иной тактической целью.
     Смутная повесть! Уже потому, что пленницу не убили, как весь остальной
экипаж, - значит, захватчикам что-то было нужно от нее? Что же именно? Дарт
полагал,  что тут имеется связь с балата  и  целью  путешествия  пресветлой
ширы,  но  такие  темы  у  них считались запретными.  Настаивать он не мог,
памятуя о своем обете:  кормить,  защищать,  не лезть с расспросами - ну и,
конечно,  одаривать  жизнью  в синее время.  Но думать ему не запрещали,  и
многое в этой истории казалось ему непонятным.
     Удивляло и то,  что Нерис время от времени  называет  его  маргаром  и
смотрит  с  внезапным  подозрением.  Судя по шкуре,  что пошла на ее мешок,
маргар мог оказаться крупной тварью,  ибо и сам  мешок  был  основательным;
если  приставить  к  нему  лапы с когтями и голову с клыкастой пастью,  вид
никакого доверия не внушал.  Что-то похожее на  пантеру,  тигра  или  льва,
которых  Дарту случалось видеть в анхабских заповедниках,  - их доставили с
Земли,  включая жирафов, слонов и всевозможных копытных, вроде быков, ослов
и  лошадей.  Вся  эта  живность  когда-то  пропутешествовала вместе с ним -
вернее,  с его замерзшим трупом,  но,  по утверждению Джаннаха, тут имелась
разница:  на  Анхаб  везли не тела животных,  а лишь генетический материал,
необходимый для клонирования.
     Нерис прекратила играть с мотыльками, и их освобожденный рой понесся к
берегу.
     - Ты можешь всех зачаровать?  - спросил Дарт, провожая взглядом облако
трепещущих крыльев и блестящих хрустальных головок. - Любое животное?
     - Нет.  Одни безмозглы,  другие слишком умны и хитры.  С  маргаром  бы
ничего не получилось и с водяными червями тоже.
     - Но как ты это делаешь?
     Она усмехнулась, облизала губы языком.
     - Это  нетрудно.  Простая  забава...  Ей учат молоденьких шир,  еще не
знающих, как обращаться с кристаллом.
     - С кристаллом?
     - Ну да.  С тем,  который погружает в вещий сон...  Но и это не  самое
трудное.  Тяжелее  всего  вызвать  умерших и понять,  что ими сказано.  Или
показано...  Ведь эти картины видит другой человек,  а шира - лишь помогает
ему  в  беседе  с  предками.  Но  если ты хочешь с ними поговорить...  Дарт
замотал головой.
     - Оставь моих предков в покое, сиятельная госпожа, и поверни к берегу.
Там что-то любопытное.
     Левиафан, повинуясь  команде,  приблизился к береговому обрыву.  Здесь
зияла огромная овальная воронка в  сотню  шагов  диаметром,  словно  что-то
тяжелое, стремительное рухнуло на границе суши и вод, взрывая песок и землю
и круша деревья.  За верхним краем этой ямы  виднелись  поваленные  стволы,
переломанные ветви и кустарник,  хаос пней,  торчавших,  как клыки дракона,
кучи гниющих листьев и валуны -  их,  вероятно,  швырнуло  вверх  в  момент
чудовищного  удара.  В  ту  половину  воронки,  которая  оказалась  в воде,
засасывался песок,  ее заваливали камни, но она еще была глубокой; в мутном
зеркале  вод  маячила  перекореженная,  изломанная конструкция,  а над ней,
точно трава над могилой, колыхались белесые водоросли, напоминавшие обрезки
толстых шлангов.
     Нерис, привстав и опираясь коленями о борт, глядела на берег. .Губы ее
дрожали, на лице все явственней проступало выражение ужаса.
     - Что...  что тут случилось?  Такого не бывает даже во  время  балата,
клянусь  Предвечным!  Трясутся горы,  бьют молнии/но потом...  потом просто
дыра в земле... глубокая, но не такая, как здесь...
     - Наверное,  не  такая,  -  согласился  Дарт   и,   выхватив   клинок,
отсалютовал праху своего корабля. Сердце его переполнила горечь; он думал о
Марианне, словно о живом существе, вспоминал ее негромкий мелодичный голос,
тени,  скользившие  по  глазам-экранам,  кресло  в пилотской кабине - будто
колыбель,  в которой она его баюкала.  Когда он вернется,  ему дадут  новый
корабль,  однако  новое  не  всегда лучшее.  Друзья хороши старые;  они как
бургундское вино,  что зреет год за годом,  наливается силой  и  крепостью,
хранит ароматы былого...
     Бургундское вино?
     Он замер с поднятым клинком, будто его поразила молния.
     Бургундское! Он вспомнил,  вспомнил! Бургундия - так называлась страна
к  востоку...  от  чего?..  От  главного  города  королевства,  от  Парижа,
подсказала вдруг пробудившаяся память и снова смолкла, точно над сундуком с
сокровищами опустили крышку. Несколько мгновений он мучительно соображал, с
кем  и  когда  ему  доводилось  пить бургундское,  потом печально вздохнул,
образы ускользали,  и только развевающиеся плащи да  шпаги,  символ  былого
союза, мелькнули перед ним.
     Пальцы Нерис коснулись его локтя.
     - Не молчи,  маргар!  Ты знаешь,  что здесь случилось?  Знаешь? Ответь
мне! Дарт глубоко вздохнул.
     - Вспомни,  ма шер петит,  мои слова о солнцах,  что светят в холодном
мраке - там,  над нами,  за гранью голубых небес...  Я прилетел с одного из
них,  и здесь,  в воде,  покоятся останки бхо...  бхо, который перенес меня
сюда и рухнул в пламени на этот берег. Грустная история, не так ли?
     Женщина окинула его недоверчивым взглядом.
     - Может,  ты  и  говоришь  правду,  но  в вещем сне я не видела других
солнц,  кроме этого,  - откинув голову и  прищурившись,  она  уставилась  в
зенит.  - Очень жаркое...  не верится,  что ты прилетел оттуда... Но если и
так,  то почему ты горюешь о бхо словно об умершей  матери?  Конечно,  бхо,
способное летать, - великое сокровище, но все же...
     Левиафан вдруг   качнулся   под  их  ногами,  и  Нерис,  вскрикнув  от
неожиданности,  повалилась навзничь.  В воде,  под самой  ее  поверхностью,
что-то  бурлило и кипело;  сквозь мутную речную прозелень Дарт увидел,  как
белесые водоросли-шланги все сильней и сильней раскачиваются  меж  останков
Марианны, отрываются от дна и всплывают, быстро увеличиваясь в размерах. Он
не успел еще этому удивиться,,  как над бортом поднялась безглазая голова с
круглым  отверстием  пасти,  ринулась к нему и жадно впилась в бок;  мелкие
острые зубы прокололи кожу,  и ему  показалось,  что  мышцы  в  этом  месте
немеют.  Взмахнув клинком,  он рассек тело отвратительного монстра, сорвал,
вместе с частицей собственной плоти, помертвевшую голову и отшвырнул прочь.
Но над бортами уже поднимались гибкие белесые тела,  раскачивались,  словно
змеи перед атакой, и разевали пасти, усаженные рядами зубов. Их было больше
сотни, и Дарт невольно ощутил, как спину обдало холодом.
     - Водяные черви,  чтоб их поглотил туман!  Попали в самое их логово! -
выкрикнула Нерис и бросилась к передней части их живого  корабля.  Ее  руки
порхнули над темными сгустками нервных узлов, левиафан дернулся, но белесые
твари,  будто сообразив,  что добыча ускользает,  вцепились в нее  со  всех
сторон  и  начали рвать,  не обращая внимания на пассажиров.  Клочья серого
мяса,  исходившие серым дымом, поплыли по воде, и она еще больше помутнела.
Левиафан затрясся;  казалось,  безголосое и беззащитное существо испытывает
жуткие страдания лишь по той причине,  что не в  силах  разразиться  воплем
боли.
     - Руби  их,  руби!  -  послышался  голос  Нерис,  но  Дарт,  используя
нежданную передышку,  уже  рубил,  колол  и  резал  без  напоминаний.  Тело
левиафана  билось  под  ним  в  мучительных  судорогах,  но  шпага и кинжал
работали без остановки. Он метался от борта к борту, стараясь удержаться на
ногах,  прыгал,  припадал на колени и бил - короткими,  точными,  яростными
ударами.  Белесая жидкость из тел рассеченных монстров пятнала кожу, жгла и
заставляла неметь мышцы,  раненый бок окаменел, но это было самой мелкой из
неприятностей;  главное - Дарт понимал,  что атакующих слишком много и  что
ему не добраться до тварей,  терзавших днище их живого судна.  Разве только
вскипятить воду дисперсором... Но вряд ли это понравится левиафану.
     Нерис, бросив попытки  управиться  с  гибнущим  кораблем,  копалась  в
мешке,  вышвыривая из него какие-то свертки и сосуды,  а Брокат носился над
ней с тревожным жалобным писком.
     - Сейчас...  сейчас...  - бормотала женщина, лихорадочно роясь в своем
колдовском скарбе.  - Предвечный,  помоги!  Где же оно? Забыла? Или сожрали
лысые жабы?
     - Что ты ищешь?  - крикнул Дарт,  чуть  не  споткнувшись  о  ворох  ее
имущества. - Ляг на дно и, не мешай мне!
     - Снадобье!  Снадобье,  что  отпугивает речных чудищ!  - Она подняла к
нему разом помертвевшее лицо. - Кажется, я его забыла...
     Жуткий спазм прокатился по телу левиафана от носа до кормы  -  видимо,
черви,  что  вгрызались в днище,  добрались до нервных узлов.  Дарт упал от
толчка на колени, взмахнул шпагой, ударил кинжалом, и пара белесых обрубков
поплыла  по  течению.  Но  все  же  монстров  было много,  слишком много...
пожалуй,  еще и прибавилось с начала атаки...  Не обойтись без  дисперсора,
подумал он, бросив кинжал и нашаривая ребристую рукоять.
     Нерис вдруг испустила торжествующий вопль.  Дарт,  не прекращая сечь и
рубить,  мельком взглянул на  женщину  -  в  ее  руках  подрагивало  что-то
продолговатое,  тонкое, отливающее желтым костяным блеском. В следующий миг
его сознание словно раздвоилось:  он по-прежнему пытался устоять на сгустке
трепетавшей  под  ногами  плоти,  дотянуться  острием  до безглазых голов и
вытащить дисперсор,  но в то же время видел,  как Нерис склоняется к  воде,
подносит  тонкую  кость  к губам,  проводит по ней пальцами,  как бы что-то
нащупывая.  Внезапно  резкий  пронзительный  звук  раскатился  над   рекой,
заставив   вздрогнуть;  подстегнутый  им,  он  надавил  спусковую  пластину
дисперсора и  приподнял  ствол,  стараясь,  чтобы  луч  не  коснулся  воды.
Несколько   тварей,  разрезанных  напополам,  исчезли,  но  под  их  тушами
копошились другие легионы монстров,  уже не десятки,  а сотни.  Возможно  -
тысячи...
     - Мон дьен!.. - прошептал Дарт, направляя оружие в воду.
     Однако он  не  успел  нажать  на  спуск  - протяжные звуки повторились
снова,  и  через  мгновение  рядом  замелькали  гибкие  тела  с  вытянутыми
головами, увенчанными грозным бивнем-рогом. "Старая добрая черная магия", -
мелькнула в его мозгу мысль,  когда дельфины окружили их  плотным  кольцом.
Действовали   они   с   поразительной  быстротой,  кромсая,  перекусывая  и
заглатывая еще шевелящиеся обрубки;  было  их  дюжин  пять  или  шесть,  но
мнилось,  что  речные воды кипят под ударами мощных хвостов и плавников,  и
каждая волна щерится зубастой пастью.  Стремительные  силуэты  скользили  у
поверхности и в глубине, переворачивались, изгибались -- неуязвимые, хищные
и прилежные,  будто иразы-чистилыцики,  каких Дарт встречал  на  Анхабе,  и
столь же, на удивление, эффективные. Заметив, что левиафан уже не корчится,
а лишь чуть-чуть подрагивает,  он свесился над бортом и выяснил, что червей
у днища больше нет, а двигательная мембрана хоть и не изодрана в клочья, но
сильно повреждена.  Это было неприятным открытием.  Способен  ли  их  живой
корабль плыть? И что означает эта дрожь? Трепет облегчения или предсмертные
конвульсии?
     Но дрожь  вскоре  прекратилась,  а  разрывы  прямо  на  глазах   стали
затягиваться   свежей  плотью  -  видимо,  их  судно  обладало  потрясающей
способностью к регенерации.  Брокат перестал метаться в воздухе,  опустился
Нерис   на   плечо,   и  она,  выронив  костяную  свирель,  пригладила  его
взъерошенную шерстку;  потом села, закрыла глаза и в изнеможении откинулась
на борт.  Губы ее шевелились,  и Дарт,  напрягая слух,  понял,  что женщина
творит молитву одновременно на  нескольких  языках.  Знакомые  слова  фунги
складывались  в  благодарность  речным братьям,  что вовремя пришли на зов;
само собой, не был забыт и Предвечный Элейхо.
     Тем временем  стайка  дельфинов  рассеялась,  и  только   трое-четверо
крутились у самого дна,  над обломками Марианны, будто любопытствуя, что за
не виданная вещь вдруг очутилась в их реке. Дождавшись, когда они исчезнут,
Дарт  вскинул  дисперсор,  выставил  на полную мощность и полоснул лучом по
прибрежному откосу.  Пласт земли,  песка  и  глины  медленно  пополз  вниз,
заваливая  воронку,  но  он продолжал стрелять,  пока над водой не поднялся
овальный холмик.  Потом взглянул на свое оружие:  полоска указателя энергии
мерцала у самого нуля. Шепот смолк, глаза Нерис распахнулись.
     - Зачем ты это сделал?
     - Так  нужно,  моя госпожа.  Нельзя,  чтобы в моем бхо устроили логова
гнусные твари. Я этого не хочу.
     Она пожала плечами и посмотрела на свой  джел-фейр,  уже  наливавшийся
зеленым цветом.
     - Бхо  есть  бхо...  Пока  в  них бродит жизненная сила,  они способны
исцелиться от самых тяжких ран и послужить нам сотню  циклов,  а  иногда  и
больше. Но мертвый бхо... Кому он нужен? Это ведь не разумное существо!
     - Мой был почти разумным, - ответил Дарт, глядя на удалявшийся холмик.
Левиафан не проявлял никакой активности,  их медленно сносило по течению, и
вскоре насыпь над могилой Марианны исчезла за излучиной реки.
     Женщина занялась его боком,  откуда был выдран изрядный кусок:  велела
лечь,  пристроила к кровоточившей ранке Броката,  а  когда  тот  насосался,
приложила ладошку,  что-то пошептала,  и ручеек крови иссяк.  Затем ожоги и
онемевшие места были  растерты  мазью,  и  хоть  ее  воздействие  оказалось
быстрым  и  целительным,  Дарт  все  же  дотянулся  до  скафандра,  вытащил
прилипалу и шлепнул на плечо.  Он ел пищу рами и спал с женщиной  рами;  их
метаболизм был, вероятно, близким - но вот насколько близким? Рисковать ему
не хотелось.
     Но заботы Нерис и тревога на ее лице  были  приятными.  Наблюдая,  как
просветленная  шира  то  роется  в  груде  свертков,  шкатулок  и сосудов с
целебными снадобьями,  то хлопочет  над  ним,  Дарт  блаженно  усмехался  и
норовил,  поймав ее руки,  прикоснуться к ним губами.  Когда Нерис,  согнав
Броката, остановила кровотечение, он полюбопытствовал:
     - Тебе привиделось в вещем сне,  что  моя  кровь  прольется...  Вот  и
пролилась! Ты знала, что именно произойдет?
     Она нахмурилась и покачала головой.
     - Элейхо  не  посылал предупреждения о водяных червях,  и значит,  это
небольшая  опасность.  Видела  же  я  другое...   совсем   другое,   Дважды
Рожденный...  Видела битву,  большую битву,  однако не знаю,  кто дрался на
нашей стороне - это  осталось  секретом  Предвечного.  Но  видела,  как  ты
сражаешься  с  тьяни,  как  падаешь под их ударами,  как тело твое заливает
кровь из сотни ран...
     "Пожалуй, количество ран - поэтическая гипербола",  -  решил  Дарт,  а
вслух произнес:
     - Выходит,  ма белле петит,  все главные удовольствия впереди.  Битвы,
раны и потоки крови... Ты уж постарайся, держи под руками целебный бальзам.
И проверь, моя прелесть, не позабыла ли ты его в Трехградье?
     Отпрянув, она зашипела рассерженной кошкой.
     -. Молчи!  Шира ничего не забывает! И не тебе, Пустоголовый маргар, ее
попрекать! Вспомни, кому захотелось полюбоваться ямой, кишащей червями? А в
том, что нужное снадобье исчезло, воля Предвечного!
     - Амен!  -  воскликнул Дарт и попытался обнять ее но она вывернулась с
гордым видом и занялась своим мешком.  Упаковав добро,  Нерис устроилась на
носу,  кинула  гневный  взор на обидчика и ткнула пальцем в нервный узел их
живого корабля. Левиафан покорно двинулся вверх по течению.
     Глядя на ее спину,  Дарт думал,  что женщины не переносят насмешек, не
прощают  напоминаний о промахах и не любят,  когда копаются в их тайнах.  И
здесь,  и на Анхабе,  и на Земле... Особенно на Земле... Сквозь наплывающую
дремоту (это трудилась прилипала,  впрыснувшая вместе с другими лекарствами
успокоительное) виделась ему комната,  озаренная свечами,  ложе под  пышным
балдахином и женщина в пеньюаре из полупрозрачного батиста:  черты искажены
яростью,  в руке - кинжал,  и лезвие тянется прямо к его шее. Почему? Когда
это было и где?  Кажется,  в Париже...  В Париже,  столице Бургундии?  Нет,
Бургундия - герцогство, а королевство звалось иначе... большая и прекрасная
страна,  в которой множество краев, уделов, местностей... в одной из них он
родился - но только не в Бургундии и не в Париже...
     Где?
     Он закрыл глаза, стиснул кулаки, но вспомнить имя родины не удавалось.

                                  Глава 8

     Прошло несколько   суточных   циклов.  Дарт  не  считал  их;  на  этой
гигантской реке пространство и Время,  слитые вместе, измерялись не днями и
пройденным расстоянием, а событиями. Танец мотыльков меж ладоней Нерис; яма
с останками корабля нападение червей;  лодка  тири,  плывущая  к  низовьям;
птероиды,  дельфины,  декаподы  и  прочие создания,  парившие в небесах или
таившиеся в лесу и водах;  Глотающий Рот - бездонная лужа,  на которую  они
наткнулись в поисках места для ночлега; деревья смерти, заваленные черепами
и костями,  - к ним,  кажется, приходили умирать животные со всей округи...
Эти деревья Брокату решительно не понравились;  он раздувал усы,  верещал и
шипел, пока они не выбрали место для привала в четверти лье от смертоносной
рощи.   Ее  аромат  был  сладким,  усыпляющим,  точно  в  анхабских  храмах
эвтаназии, и, вероятно, служил таким же целям.
     Дважды они  видели  скользивший  над  берегом  туман,  который   Нерис
называла то очистительным,  то божественным.  Дарт так и не понял,  что это
такое - животное,  растение  либо  колония  насекомых,  спор  или  каких-то
микроорганизмов.  Мгла  выглядела оранжевой,  почти непроницаемой для глаз,
воздушной и невесомой,  но двигалась против ветра,  захватывая территорию в
несколько  сотен  шагов  в  окружности и поднимаясь до вершин самых высоких
деревьев:  Движения этой тучи были неторопливыми и как будто  осмысленными:
оранжевый  поток  струился  вдоль реки,  повторяя все береговые очертания и
словно облизывая деревья и травы.  По словам  Нерис,  это  существо  -  или
облако  мелких существ?  - не представляло никакой опасности,  пожирая лишь
мертвую плоть, сухие листья, ветви и гниющие плоды. Видимо, это был санитар
или ассенизатор,  очищавший лес,  удобрявший почву и не способный повредить
живому.  Дарт убедился в этом,  глядя,  как стайка  птиц  в  пестром  ярком
оперении  промчалась  сквозь  мглу  и  вынырнула где-то далеко,  над лесной
чашей, переливавшейся узорчатым малахитом.
     Нерис сказала,  что очистительный туман обитает в землях криби, рами и
даннитов,  а в других секторах имеется ему замена - плесень и ползучие мхи.
Еще огонь, который не жжет и летает подобно птероиду, но этого ей видеть не
доводилось,  так  как  подобные  огни встречаются лишь в краю клеймсов,  за
центральным океаном.  Дарт чистил кинжал и шпагу,  слушал ее истории, слово
за  словом постигая язык рами,  и думал о том,  что мир велик и чудес в нем
много.
     Его клинки  после  сражения  с   червями   чуть   потускнели,   будто,
соприкоснувшись  с  ядовитой кровью,  оделись седой патиной.  Поразительно!
Дарт знал,  что они изготовлены на Анхабе,  но не из стали,  а  из  другого
металла,   неразрушимого,   гибкого  и  стойкого,  похожего  на  серебро  с
золотистым отливом.  Возможно, то был орихалк - название, застрявшее у него
в голове, точный смысл которого не вспоминался.
     Зато помнилось,   как   странно   он  себя  чувствовал  в  первые  дни
воскрешения.  Непривычная пища,  чужой язык, вдруг ставший понятным, чужая,
слишком  обтягивающая или чересчур просторная одежда,  ощущение тела,  тоже
словно ставшего чужим... Не израненного и дряхлого, а сильного, молодого...
Это ходило с ума,  и,  чтоб ускорить адаптацию, реаниматоры-Ищущие дали ему
привычный наряд - штаны,  камзол,  рубаху с кружевами и шпагу  на  расшитой
перевязи.  Шпага  оказалась  игрушечной,  и  он  потребовал  боевой клинок,
который воссоздали по наилучшим земным образцам. Такой шпаги не было даже у
короля!  Дарт считал ее главным своим сокровищем и талисманом,  приносившим
удачу.  А здесь,  в безбрежных речных пространствах, в их монотонном долгом
плавании, удачей казалось любое событие.
     Скажем, пирога   тири   с   высоким  резным  форштевнем,  изображавшим
деревянного дельфинчика,  и упряжкой из двух живых дельфинов.  Завидев  ее,
Нерис  испустила  призывный  крик,  и  экипаж,  пятеро маленьких созданий в
коротких травяных юбочках, тут же засуетился, направляя хрупкое суденышко к
их  кораблю.  Карлики  кланялись  и  почтительно приседали,  плавным жестом
вытягивая тощие руки  над  коленями.  Особенно  старался  их  предводитель,
костлявый,  крохотный и совсем дряхлый;  его кожа была не смугло-голубой, а
отливала зеленью.  Он что-то бормотал,  вроде бы испрашивая милости великой
ширы;  на  его  морщинистом безволосом личике застыли благоговение и страх.
Дарт понял,  что Нерис была в глазах карликов важной  персоной  -  пожалуй,
такой же значительной,  каким ему представлялся Джаннах.  Правда, в отличие
от ширы, Джаннах не требовал знаков почтения, поклонов и приседаний.
     Нерис с  величественным  видом  простерла   руки   над   дельфинчиком,
украшавшим форштевень,  затем принялась расспрашивать путников, интересуясь
их маршрутом и торговыми делами,  а главное тем,  как  далеко  до  великого
флота даннитов.  Старший отвечал тонким высоким голоском, называя неведомые
Дарту пункты и города,  но оказалось,  их не  так  уж  много  -  Диск,  как
подтверждали его наблюдения,  был не слишком населенным местом. Он так и не
понял,  где находится даннитский  флот,  ибо  маленькие  торговцы  измеряли
расстояния,  сообразуясь  со  скоростью  дельфинов,  однако Нерис,  кивнув,
шепнула ему,  что догонять флотилию придется не дольше пары  циклов.  Затем
она  велела  тири  править  к берегу,  прятаться в кустах и ждать,  пока не
проплывут потомки тухлого яйца - иначе сам Элейхо не поручится за их  жизни
и не спасет от дротиков трехглазых.
     - Странная  встреча,  -  заметил  Дарт,  когда кораблик тири скрылся в
прибрежных зарослях.  - Носы у торговцев длинные,  чувствуют запах войны  и
поживы...  Им  бы  крутиться  рядом  с  солдатами,  плыть  к океану,  а эти
спускаются вниз... Непонятно!
     - Клянусь Элейхо!..  - пробормотала Нерис,  бросив  на  Дарта  строгий
взгляд. - Кажется, ты ничего не понял!
     - Мой  скудный  разум не длинней клинка кинжала.  Если сиятельная шира
объяснит...
     Она прервала его взмахом руки.
     - Ты разглядел их старейшину?
     - Пожалуй.  Очень почтенный монсеньор...  и очень дряхлый, даже слегка
позеленевший...
     - Признак  того,  что  дни  его сочтены.  Младшие сородичи везут его в
землю тири, умирать. Таков их обычай.
     - Он - их отец?
     - Кому-то отец,  кому-то мать.  Тири не делятся на  мужчин  и  женщин.
Каждый сочетает оба естества.
     Андрогины! Некоторое время Дарт переваривал эту мысль, потом спросил:
     - А если не довезут? Нерис сурово поджала губы.
     - Это было бы большим несчастьем для стари и позором для его потомков.
Тири умирают лишь своей земле,  у деревьев смерти.  Таких, какие мы недавно
видели.
     Кивнув на берег,  она ткнула пальцем в нервны! узел левиафана, и живое
судно двинулось против течения.
     В тот день и в светлый период ближайшего цикла  река  была  пустынной,
если  не  считать какой-то жуткой твари,  всплывшей рядом с их кораблем,  -
видимо, они слишком удалились от берегов, оказавшие] в зоне больших глубин,
где  обитали  речные чудища.  Весьма разнообразных форм и видов,  по словам
Нерис,  но все - кровожадные и слишком огромные,  чтоб  с  ними  справились
дельфины.  Монстр,  преградивший им путь,  походил на гигантскую черепаху в
бронированном панцире,  имел полдюжины могучих плавников,  гибкий  хвост  и
длинную шею с таким костяным гребнем,  что Дарт даже не вспомнил о шпаге, а
снес чудовищу башку  дисперсором,  истратив  последний  заряд.  Теперь  его
оружие  стало  бесполезным  -  по  крайней  мере  до  тех  пор,  пока он не
встретится с Големом.
     В желтое время третьего дня,  в условный полдень, отмеченный ощущением
легкости,  на горизонте возникло пятнышко,  округлое и темное,  точно капля
дегтя,  упавшая на серебристую речную гладь.  Дарт потянулся  к  скафандру,
вытащил тонкий обруч визора,  блестевший сенсорными звездочками,  пристроил
на голове и опустил козырек-экран.  Мир озарили новые краски; песок и скалы
виделись  теперь  желтовато-бурыми,  поверхность реки - серой,  без блеска,
слепившего глаза,  небо - нефритовым, а лес, что зеленой стеной громоздился
вдоль   берегов,  приблизился,  распался  на  отдельные  деревья  и  кусты,
переливавшиеся  живыми   оттенками   красного.   Пятно   тоже   порозовело,
приблизилось  и  распалось  на  четыре вытянутых силуэта и множество мелких
штрихов,  мельтешивших  на  периферии   словно   червяки   вокруг   толстых
неповоротливых змей.
     Дарт коснулся  сенсора  над ухом,  и червячки превратились в крохотные
катамараны под прямоугольниками парусов,  а на спинах змей выросли горбы  -
башни-надстройки  в  три  этажа,  со  смотровыми  площадками,  галереями  и
спиральными лестницами. Новое касание, и он различил хвостатые и коренастые
фигурки мореходов,  сновавших взад-вперед по палубам, лестницам и галереям.
Левиафан под его ногами дрогнул,  прибавив скорость, фигурки с их кораблями
и  плотами  стали расти,  и над рекой вдруг затрубила раковина и раскатился
гул барабана - видимо, знак того, что их заметили.
     Сняв обруч,  Дарт вытер испарину, выступившую на висках. Нерис провела
языком по пухлой нижней губке и ободряюще улыбнулась ему.
     - Не беспокойся, маргар, они не причинят нам вреда. Они живут в дружбе
с рами.
     Левиафан приближался к великому флоту даннитов.
     "Вот муж, исполненный достоинств, - размышлял Дарт, с вежливой улыбкой
поглядывая  на  Кордоо.  - Хоть не человек,  зато деловитый,  вежливый и не
лишенный понятия о гостеприимстве".
     Шесть копьеносцев  почетной  стражи  напоминали  о  всех  достоинствах
даннитского вождя - или скорее адмирала; в позах воинов сквозила радость от
лицезрения гостей,  а также готовность исполнить  любое  из  их  повелений.
Ветер,  реявший над палубой,  трепал мех даннитов и длинные пучки волос под
остриями копий - коротких, неуклюжих, с толстыми неошкуренными древками.
     Сам Кордоо  был  коренаст  и  крепок,  с   гибким   длинным   хвостом,
мускулистыми конечностями и удивительно мощной грудью,  хотя его макушка не
доставала Дарту  до  плеча.  Шерсть  на  теле  адмирала  казалась  какой-то
взъерошенной,  клочковатой,  совсем  непохожей  на  гладкий шелковистый мех
покойной даннитки,  и масть его была не темной и не  серой,  а  рыже-бурой.
Густой шерстяной покров не позволял считать его нагим, и к тому же у Кордоо
имелись два предмета  из  одежды:  широкий  плетеный  воротник,  украшенный
глиняными  шариками,  и  ремень  с  полоской  кожи,  пропущенной между ног.
Полоска ощутимо оттопыривалась, не оставляя сомнений в мужских достоинствах
Кордоо.
     Он вытянул хвост, вскинул мощную длань с мохнатыми когтистыми пальцами
и присел - не так низко,  как приседали тири,  но все  же  на  добрую  пару
ладоней. Глиняные шарики на его воротнике глухо брякнули.
     - Да будет милостив к тебе Элейхо,  просветленная шира! И к тебе, воин
рами! Был ли благополучным ваш путь?
     - Скорее да,  чем нет,  сын двадцати отцов, - ответила Нерис, баюкая в
ладонях  дремлющего Броката.  - Все-таки я осталась в живых,  хотя в речном
устье тьяни перебили моих людей,  сожгли корабль и перерезали горло Сайану,
моему маргару и защитнику. К счастью, я везла из Трехградья зерна бхо... и,
к счастью,  мне повстречался новый защитник... - она положила руку на плечо
Дарта.  -  Его  зовут  Дважды  рожденный,  и он тоже маргар и великий воин,
освободивший меня от чешуйчатых ящериц.
     Сын двадцати отцов - таким был официальный титул Кордоо.  Самок в  его
племени  рождалось  много  меньше,  чем  представителей  сильного  пола,  и
полиандрия была вполне естественной:  у каждой самки - от шести  до  десяти
мужей,  и,  чтобы данниты не канули в вечность, каждой полагалось родить не
меньшее количество потомков.  Задача трудная и не всегда выполнимая в  силу
даннитской физиологии,  и поэтому ценились самки плодовитые, имевшие больше
супругов,  производившие больше детей и обладавшие  властью  и  почетом.  В
такой  семье проблема персонального отцовства не вставала,  а число мужчин,
принадлежавших  матери,   являлось   своеобразным   генетическим   штампом,
признаком жизнеспособности и редких качеств, необходимых для великих дел.
     Кордоо раздул ноздри, гневно ударил хвостом по ляжке и стиснул кулаки.
Экспрессия жестов и поз заменяла даннитам мимику,  почти незаметную  на  их
заросших шерстью лицах.
     - Пленить   ширу,   избранницу  Предвечного!  Убить  ее  маргара!..  -
Казалось,  он вне себя от ярости. - Только бесхвостые жабы способны на это!
Хотя  их  можно  понять...  - Адмирал,  оглядев сияющие речные дали,  вдруг
успокоился,  склонил голову к плечу и принял  позу  раздумья.  -  Балата...
грядет  балата...  В  такой  период  даже  тьяни  нуждаются  в видящих суть
вещей...  А самки их безмозглы, и не даровано им речи, не говоря уж о вещих
снах и остальных умениях искусной ширы! Без ширы же не обойтись, ибо на вид
все зерна Детей Элейхо одинаковы.  Кто отличит зерно  от  плевел,  злое  от
доброго,  полезное от пустого?..  Кто направит и кто предостережет?.. И кто
оценит сокровища, чтобы данниты, рами и Морское Племя могли разделить их по
справедливости?
     "Женщина, только искусная женщина",  - подумал навостривший уши Дарт и
усмехнулся.  В памяти всплыло - "шерше ля фам",  и он  повторил  эту  фразу
несколько раз,  наслаждаясь звуками, словно бокалом игристого вина. Повод к
мысленному возлиянию  имелся  -  цель  путешествия  Нерис  больше  не  была
секретом.
     - Затем меня и послали,  чтоб оценить и разделить,  - промолвила шира,
гордо выпрямившись.  - Надеюсь,  сын двадцати отцов,  чей хвост никогда  не
опускается,  ты  доставишь  нас  в  Лиловые Долины,  меня и моего спутника?
Доставишь, хотя корабли трехглазых плывут за тобой по пятам?
     Кордоо кивнул и по-хозяйски  оглядел  огромный!  плот  и  мельтешившие
вокруг катамараны.
     -Доставлю, клянусь  Элейхо!  И  тебя,  просветленная  шира,  и  твоего
защитника со странным именем,  и твоего  летающего  зверька...  Доставлю  с
почетом  и  в  полной  безопасности!  А  эти,  трехглазые,  пусть плывут...
Доплывут, так мы им обрубим хвосты!
     Видимо, это было  страшной  угрозой  -  стражи-копьеносцы  оскалились,
рявкнули  что-то  неразборчивое  и ударили в палубу древками копий.  Кордоо
бросил на них одобрительный взгляд.
     - Я прикажу,  чтобы вас разместили в жилой  башне,  в  лучших  покоях,
рядом с Дии-ди, моей почтенной супругой и моими братьями. Вы будете спать в
одном жилище?
     - Разумеется, - прохладная ладошка Нерис снова легла Дарту на плечо. -
Мы связаны обрядом синего времени!
     Хвост адмирала сплясал затейливый танец,  ноздри затрепетали,  верхняя
губа приподнялась - он улыбался.
     - Тогда вам не будет скучно! И пусть Элейхо пошлет вам крепких детей и
долгую жизнь просветленной шире... Что-нибудь еще?
     - Пусть позаботятся о нашем корабле,  - Нерис повернулась к левиафану,
который покачивался рядом с плотом.  - Пусть его  опутают  сетью  и  прочно
привяжут, но не поднимают на палубу. Без воды бхо погибнет.
     - Будет  исполнено.  -  Кордоо слегка присел,  на этот раз - не больше
ладони,  и показал хвостом на одного из  копьеносцев.  -  Руун,  мой  брат,
проводит вас в жилище и проследит, чтоб ваши подстилки были мягкими, а пища
- обильной.
     С этим Рууном Дарт в ближайшие дни облазил даннитское судно от киля до
клотика.  Руун  являлся  не кровным братом,  а собрачником адмирала,  самым
младшим  из  супругов  почтенной  Дииди,   рослым,   крепким,   добродушным
существом,  склонным  к  юмору.  Серый  мех  его  лежал  волосок к волоску,
воротник,  сплетенный  из  ярких  разноцветных  нитей,   был   вдвое   шире
адмиральского, а кожаный пояс, Украшенный менявшими цвет раковинами, служил
заодно джелфейром. На поясе болтались костяной клинок и огромная фляга, а к
воротнику спереди и сзади были привязаны мешочки для всяких нужных мелочей.
Пахло от Рууна приятно, медом и цветущим лугом, и Дарт решил, что новый его
знакомец - из даннитских щеголей.
     В осмотре плота препятствий ему не чинили.  Это сооружение,  связанное
из чудовищных, диаметром рост человека, бревен тянулось на шестьдесят шагов
ширину и двести двадцать в длину,  а экипаж состоял из семей адмирала и его
ближайших помощников и сподвижников.  Было их не  меньше  пятисот,  и  если
принять   во  внимание  другие  плоты  и  восемь  десятков  катамаранов,  в
даннитском воинстве насчитывалось тысячи три бойцов.
     Бревна, покрытые гладкой бархатистой корой были удивительно легкими, и
плот высоко сидел воде.  Палуба,  собранная не из досок,  а из полос таато,
напоминавшего толстый пористый картон,  казалась  прочной  и  ровной;  этот
материал,  по  утверждению  Рууна,  добывали в заброшенных гнездах каких-то
существ,  птероидов или больших насекомых,  водившихся в даннитских землях.
Жилая  башня  о  трех  этажах  тоже была построена из таато,  а ее балконы,
галереи и лестницы поддерживал бревенчатый  каркас,  пропитанный  таким  же
клейким веществом, как на галере тьяни. Осмотрев башенку Дарт заключил, что
идея строительства все же не чужда жителям Диска  -  хотя  бы  в  том,  что
касалось транспортных средств. Не единственный из его выводов; заметив, что
огонь разжигают с большой осторожностью,  лишь во время ночного  привала  и
никогда - на корабле, он догадался, что таато горит как порох.
     Тайной, будившей  его  любопытство,  был  способ  передвижения плотов.
Легкие верткие катамараны щли под парусом,  но на плотах ни мачт,  ни весел
не  имелось  - да и какие гребцы и паруса могли бы гнать против течения эти
неуклюжие громады?  Но они двигались -  неторопливо,  плавно  и  будто  без
всяких усилий.  Как именно, Руун не мог или не пожелал объяснить; он только
стучал хвостом по палубе,  поглаживал объемистое брюхо и бормотал:  "Бхо...
сильные бхо - там,  внизу... сидят на деревьях и..." Тут его лапы приходили
в движение,  будто загребая воду,  а хвост начинал  выписывать  круги,  что
означало у даннитов высшую степень восторга.
     Миновали два  периода  темного времени и два - светлого.  Дарт сидел с
Рууном в скудной тени башенки,  между подпорками галереи,  тянувшейся вдоль
второго этажа. Наверху, шаркая и постукивая когтями, прохаживались часовые,
на корме несколько даннитов перекладывали какой-то груз, а перед башней, на
носовой палубе,  тренировались копьеносцы:  оскалив зубы и выставив оружие,
шли в атаку на,  большие фруктовые корзины, сшибали их и кололи с победными
воплями.  Эти  маневры  казались  Дарту не слишком серьезными;  правда,  он
помнил,  как отчаянно бились данниты с племенем Bay - там, на острове, - но
было ли это свидетельством их боевого искусства?  Каких чудес не сотворишь,
чтоб не попасть на вертел к  людоедам...  А  вот  на  обученных  гвардейцев
данниты походили мало.
     - Хорошие воины? - Дарт покосился в сторону Копейщиков.
     -Аррхх... - Прочистив горло,  Руун расправил свой широкий воротник.  -
Лучшие воины.  Дважды Рожденный!  Сыновья пятнадцати отцов!  Очень  смелые!
Очень свирепые! Однако их еще не избрали.
      - Кто не избрал?
     - Женщины,  само  собой.  Будут  хорошо сражаться,  попадут к ласковым
женщинам...  таким,  как Дии-ди... - Верхняя губа Рууна приподнялась, хвост
непроизвольно дернулся.  - Твоя самка тоже ласковая?  Эта маленькая шира из
Трехградья, с желтой шерстью на голове?
     - Ласковей не бывает,  - буркнул Дарт и поглядел на  копьеносцев.  Ему
хотелось  поговорить  о воинах,  не о самках.  Флот чешуйчатых приближало с
каждым прошедшим циклом, и вещий сон его спутницы, суливший кровопролитие и
многочисленные раны, начал его беспокоить. Сумеет ли он добраться до Голема
и завершить свою миссию?  Или падет схватке двух примитивных племен,  равно
чужих Земле, и Анхабу?
     Впрочем, даннитов  он  не считал чужаками - они оказали гостеприимство
ему и Нерис,  и мысль бросить их в беде была бы постыдной,  несовместимой с
рыцарским   долгом.   Проблема  состояла  в  том,  что  этот  долг  был  не
единственным;  долгов насчитывалось много  -  столько  же,  сколько  взятых
обязательств.  Перед даннитами и Нерис,  перед Джаннахом и гильдией Ищущих,
перед Констанцией и перед Землей,  куда он должен обязательно  вернуться...
Долги  вступали в спор,  противоречили друг другу,  и каждый заявлял:  ты -
мой!..  я первый,  главный!.. Дарт знал, что это угрожает гибелью; лишь при
счастливых   обстоятельствах  он  мог  заплатить  по  векселям,  не  уронив
достоинства и чести.
     Ему казалось,  что он сумеет это сделать.  Ведь до сих пор удача  была
его верной спутницей.
     Данниты на передней палубе,  смешавшись в кучу и размахивая копьями, с
энтузиазмом дырявили корзины.  Раковины на поясе Рууна позеленели; близился
вечер, над рекой парило, воздух стал душным и слишком влажным.
     - Жарко, - заметил Дарт.
     - Жарко,  -  согласился  Руун  и  протянул  ему  флягу.  - Самое время
освежиться. Пей, Дважды Рожденный!
     Это было вино,  крепкое и ароматное,  - вероятно,  из виноградных ягод
или  других  неведомых плодов.  Дарт глотнул,  в удивлении вскинул брови и,
запрокинув голову,  присосался к фляге.  Божественный нектар!  Когда же  он
пробовал  его в последний раз?  И с кем?  Неужели с тех пор миновало четыре
столетия? Целая вечность!
     Руун беспокойно зашевелился и потянул сосуд к себе.
     - Аррхх...  это же тьо...  крепкий тьо...  Ты уверен,  что не  умрешь,
Дважды  Рожденный?  Случись  такое,  Кордоо  спустит  с меня шкуру,  а тебе
придется рождаться в третий раз!
     - С чего мне умирать? - Дарт неохотно выпустил фляжку.
     - Рами не любят тьо,  у рами другой напиток,  из меда, - сообщил Руун,
сделав основательный глоток,  а за ним - второй и третий.  - Рами не похожи
на даннитов - если пьют тьо, сильно болеют. И еще у них хвост опускается...
тот, что спереди, между ног. Потом не запрыгнуть на самку.
     - Я  -  другой рами,  из очень далеких мест,  где пьют тьо от красного
времени до синего.  И все хвосты стоят торчком. Я могу выпить больше любого
Даннита.
     - В самом деле? Тогда бери и пей?
     Тяжесть постепенно   возрастала,  но  вино  наполнило  Дарта  чувством
невыразимой легкости.  Он он хлебнул пару  раз,  возвратил  флягу  Рууну  и
бросив взгляд на упражнявшихся копьеносцев.
     - Вашим воинам приходилось сражаться с тьяни
     - Бу-у... - Его собеседник оторвался от гopлышка и вытер мех на нижней
челюсти.  - Нет,  конечно,  нет.  Мы живем далеко друг от друга,  каждый  в
положенном  месте,  в  своих жилищах и городах.  За чем нам сражаться и что
делить? Только волшебные зерна, когда случается балата... Но балата - такая
же редкость, как рами, который любит тьо.
     - Однако ты его видишь,  - Дарт хлопнул ладонью по груди и потянулся к
фляжке. - Объясни мне, Руун, кто же такие ваши воины? Те, что бьются сейчас
с корзинами?
     - Разве  н-не  понятно?  -  Язык  Рууна  слегка  заплетался.  - Я ведь
с-сказал: воины - с-сыновья пятнадцати отцов... ссс... с-сборщики фруктов и
ягод... п-плетельщики корзин... а есть такие, что делают ремни и паруса или
ищут раковины...  или добывают таато и деревья для плотов...  все  молодые,
еще н-не избранные женщинами... Оч-чень с-свирепые и смелые!
     - А кто твой брат Кордоо? Вождь, опытный в делах войны?
     -Аррхх!.. Он  - С-судья,  н-не опускающий хвост...  он мирит тех,  кто
с-спорит...  с-слорит из-за плодовых деревьев или отмелей  с  раковинами...
Весе его с-слушают!  Весе! И в Грр-ремучих Гейзерах, и в Рр-радужных Водах,
и в Сс-серых Осыпях... П-пото-му его и п-послали!
     Фляга показала дно.
     - Кажется, у тебя опустился хвост, - заметил Дарт.
     - Н-не может б-быть!
     Руун встал. Стоял он довольно прямо, но лишь по той причине, что хвост
еще слушался хозяина, Руун обхватил им ближайшую подпорку галереи.
     - Е-щще?
     - Конечно. Сделайте милость, сударь мой.
     Руун исчез,   но  вскоре  объявился  с  полной  фляжкой,  которую  они
прикончили в добром и нерушимом согласии.  Беседа тем временем продолжалась
и  становилась  все теплей и доверительней;  Дарт спрашивал,  Руун с охотой
отвечал,  и, хоть его речи были уже невнятными, молола мельница исправно, и
мука  сыпалась  в мешок.  Наконец,  заикаясь и дергая хвостом,  он принялся
рассуждать о тактике,  стратегии и военной доктрине.  Сводилась они к тому,
что  даннитские храбрецы,  объединившись в Лиловых Долинах с отрядами рами,
двинут пешим ходом в предгорья,  к дыре, откуда били молнии; а там и джолты
подойдут - по милости Элейхо, не одни, а с клеймсами да керагитами. И будет
у дыры так  много  смелых  и  свирепых  воинов,  что  не  пробиться  к  ней
бесхвостым  жабам!  У  них  опустится (тут шел неясный термин,  связанный с
физиологией чешуйчатых)...  и если вывернуть наизнанку (это уже касалось их
репродуктивных  процессов)...  то жабьи яйца (вывод невероятный,  но крайне
оскорбительный для самок тьяни)...
     Изложив свое мнение о расе тиан,  Руун расслабился,  свесил  голову  и
начал  похрапывать.  Дарт  спать не хотел.  Вино играло в его жилах,  но не
туманило мысли,  а подгоняло их,  как гонит всадник притомившегося скакуна.
Под  этим  кнутом мысли ускорили бег,  а затем обернулись видениями:  будто
сидит он не на даннитским плоту,  а у стола в харчевне, который прогибается
под дюжиной бутылок, кубками с вином и блюдом с каплунами, и будто пирует и
пьет не один,  а в дружеской компании.  Их было трое, его друзей; фигуры их
тонули  в  полумраке,  но лица он видел отчетливо - пожалуй,  впервые с тех
пор, как пробудился к новой жизни на Анхабе.
     Одна физиономия - грубоватая и щекастая, пышущая уверенностью и силой;
лицо другого - юное, с черными глазами и щегольскими усиками, с румянцем на
щеках,  покрытых, словно персик осенью, бархатистым пушком; черты третьего,
мрачного   сурового   мужчины,   поражали  тонкой  красотой  и  благородной
бледностью.  Эти трое казались такими разными,  такими непохожими  друг  на
друга! Объединяло их лишь одно: они взирали на Дарта с любовью и упреком.
     - Что же вы наделали,  друг мой! - произнес бледный. - Явились в тихий
край, посеяли соблазн в мирных душах... Нехорошо!
     - Дьявольский соблазн! - поддержал юноша с румяными щеками. - Эти бхо,
эти гомункулусы,  которых жаждут местные пейзане, - порождение дьявола! Я в
том уверен - ибо,  как говорят нам святые отцы,  дьявол поспевает  всюду  и
всюду  строит  каверзы  и  раздувает  неприязнь.  Представьте,  что  теперь
произойдет:  у вашей ямы встретятся союзники,  хвостатые  и  бесхвостые,  и
будут  резать этих...  как их....  чешуйчатых жаб...  Ну а чешуйчатые будут
резать хвостатых и бесхвостых... Не правда ли, веселая картина?
     - И чем бы ни закончилось  побоище,  кто  бы  ни  победил,  оставшиеся
передерутся меж собой, - заявил щекастый. - Готов прозакладывать в том свою
бессмертную душу и новую перевязь!  Шитую  золотом,  из  лучшей  кордовской
кожи!
     - Так,  без  сомнения,  и  случится,  - грустно усмехнулся бледный.  -
Гордыня,  зависть,  неприязнь к чужакам и жажда обладания...  Разве  вы  не
помните, что на Земле терзают и убивают по тем же пустым причинам? Разве не
помните, как погибла ваша возлюбленная? Не позабыли еще ее имя?
     - Не позабыл... Я так хочу вернуться! К вам и к ней...
     - К нам вы уже не вернетесь.  Tempus fugit - время бежит, как говорили
римляне...  Однако не сожалейте об этом,  а думайте,  как уменьшить жертвы,
если нельзя исправить всего содеянного.  - Бледный,  с  благородным  лицом,
вздохнул  и  покачал  головой.  - Мне жаль вас,  мой несчастный друг...  вы
виноваты, вы развязали здесь войну... Не рыцарский поступок!
     - Что же я мог сделать? - возразил Дарт, опуская глаза. - Я всего лишь
наемник, а значит, игрушка чуждых сил, раб обстоятельств...
     - Вы - не игрушка и не раб! Вы - человек благородной крови! Я понимаю,
обстоятельства есть обстоятельства...  они довлеют над нами,  и часто мы не
можем  их  переменить...  Но  всюду  и  везде обязаны повиноваться велениям
чести! Помните об этом, Друг мой!
     - Помните!  Помните!  - вскричали щекастый щеголь, и Дарт с удивлением
почувствовал,  что  кто-то  из  них  пинает  его ногами в ребра.  Совсем не
по-дружески, а с неприкрытой злостью.
     Он завертел головой,  и щекастый с бледным внезапно исчезли,  вместе с
харчевней,  столом,  бутылями и кубками, оставив их с юношей наедине. Пинки
продолжались.  И юноша выглядел как-то странно - не прежний друг,  а  будто
иная, совсем незнакома персона.
     - Что вы себе позволяете,  сударь? - с холодной яростью вымолвил Дарт,
касаясь рукояти шпаги. -И почему?
     - Почему?  - Юноша наклонился над ним,  и  лицо  его  стало  меняться,
словно у анхаба-метаморф,  пропали усы,  зрачки из черных сделались серыми,
губы - более яркими и пухлыми,  а прядь смоляных волос,  свисавшая на  лоб,
вдруг превратилась в золотистый локон.
     - Почему  ты  валяешься здесь,  рядом с хвостатым отродьем,  упившимся
тьо?  - сердито кричала Нерис.  - И почему от тебя разит, словно из вонючей
фляги?  Ты пробовал перебродивший сок? Даннитское зелье, которым они травят
насекомых - тех, что водятся в их шкурах? Отвечай, маргар! Ты пил его? И ты
еще не умер?
     - Отнюдь, моя красавица. Я жив и даже не опустил хвост.
     Дарт поднялся  на  ноги,  чувствуя,  что  плоть  его не так воздушна и
легка,  как днем.  Тучи затягивали небо,  стало темнеть и  холодать,  поток
струился  быстрее,  торопясь  из полярного океана к кольцевому,  а флот уже
поворачивал - но не налево,  а направо,  не к поросшей зеленым лесом  земле
каннибалов,  а  к  более гостеприимным берегам рами.  Тут,  за мысом,  была
просторная бухта среди индиговых мхов, зарослей синих коленчатых бамбуков и
деревьев хари-ри.  Мхи выглядели густыми и сочными, бамбук - прямым, словно
корабельная мачта,  а деревья - похожими на пучки длинных плоских  досок  в
серой  коре,  торчавших прямо из земли,  причем были усеяны вместо ветвей и
листьев крепкими шипами и большими,  размером с конскую  голову  наростами.
Хари-ри  играли  важную роль в хозяйстве аборигенов:  доски-стволы годились
для лодок и кораблей,  шипы - для наконечников пик,  а  из  наростов  гнали
беловатый сок, напоминавший молоко.
     - Мне  приснился  вещий  сон,  -  сказал Дарт,  всматриваясь в близкий
берег.
     - От тьо?  Пьющим тьо Предвечный не посылает снов!  Таким, как этот! -
Презрительно  оттопырив  губу,  Нерис пнула храпевшего Рууна.  - Ты валялся
рядом с ним, а вещие сны даруются мужчине, который спит на ложе ширы!
     - Тем не менее,  я видел сон...  видел уголок Парижа...  уютное место,
где едят и пьют... видел кубки, полные вина... видел друзей, чьи лица почти
позабыты, и слышал их речи...
     - Что же они сказали? - Женщина с недоверием прищурилась.
     - Напомнили о долге... и о прошлом, - ответил Дарт.
     Он смотрел на Нерис, но перед ним плыло лицо Констанции.
     * * *
     Как всегда, Дарт поднялся в ранний час, в сумерках, еще не сменившихся
алым утренним временем. Покинув каморку, отведенную им на втором - почетном
- этаже башенки,  он вышел на галерею,  где,  опираясь  на  копья,  дремали
часовые, и принялся размышлять о вчерашнем видении.
     Ментоскопирование, которому   он   подвергался   на  Анхабе,  не  было
мучительной или насильственной процедурой.  Смысл ее состоял в  том,  чтобы
получить  сведения о Земле и поисках,  проведенных в других мирах,  считать
объективную  информацию,  не  искаженную  словесной  передачей.  Все,   что
случилось  в  период  вояжа,  все  увиденное  и  услышанное,  все  действия
разведчика,  его  ощущения  и  мысли  переходили  в  мнемоническую  запись,
служившую  баларам  Ищущих  источником  для  анализов  и  размышлений.  Эти
сведения не исчезали совсем из ментоскопируемого мозга,  но  погружались  в
такие его глубины,  откуда извлечь их Дарт не мог.  То было частью платы за
жизнь и молодость,  взимаемой анхабами; он владел не своими воспоминаниями,
а лишь их смутным призраком.
     Но неужели память его пожелала проснуться?  Здесь, на Диске? Раньше он
не видел лиц друзей - они скрывались  в  тенях,  таились  под  широкополыми
шляпами,  неразличимо мерцали в полумраке. Но на этот раз... На этот раз он
разглядел их и вспомнил!  Пусть не имена,  но  хотя  бы  лица...  И  друзья
говорили с ним!  Напоминали о рыцарском долге!  Призывали уменьшить жертвы,
если нельзя исправить всего содеянного...
     Он просидел на галерее до тех пор,  пока данниты на берегу и на плотах
пробудились,  привели  в  порядок  мех,  сняли тенты,  защищавшие от дождя,
погрузили корзины со съедобными плодами и  развернули  паруса.  Вскоре  рой
катамаранов   покинул   гостеприимный  берег,  затем  вода  у  края  бревен
вспенилась  и  забурлила  -   это   стали   трудиться   таинственные   бхо,
прикрепленные  к  днищам  плотов,  -  и  флотилия медленно,  с неторопливым
величием выплыла из бухты.
     Позавтракав сладкими мучнистыми клубнями  и  беловатым  соком  харири,
Дарт  поднялся  на  смотровую  площадку.  Роль ее выполняла кровля третьего
этажа,  обнесенная столбиками с перилами;  здесь стоял  большой  барабан  с
деревянными  колотушками  и  находились два барабанщика и три сигнальщика с
горнами-раковинами.  У барабана маячила  плотная  фигура  Кордоо.  Он  грыз
продолговатый оранжевый плод, сплевывая за перила мелкие семечки.
     Приблизившись к  адмиралу,  Дарт  досадливо  сморщился,  крякнул  и  с
натугой присел.
      - Милость Элейхо к тебе,  почтенный Кордоо!  Пусть не опускается твой
хвост!
     Адмирал вытер  сок с заросшего рыжей шерстью подбородка и повернулся к
нему.
     - Дважды Рожденный?  Хрр... Слышал я, что ты перепил Рууна? Шира очень
гневалась... Кричала так, будто ее терзают водяные черви.
     - Я  ее  успокоил.  Синий  период  -  лучшее  время,  для  того  чтобы
успокаивать женщин.
     - Верно,  - согласился адмирал,  швыряя за борт шкурку от плода.  - Но
все-таки  жаль  мне  вас,  самцов  рами!  У  каждого - по самке,  а то и по
две-три...  и каждую надо успокоить и наделить дитем...  Великий  труд!  От
того и живете вы меньше циклов, чем ваши женщины.
     - Лучше  жить  недолго,  но весело,  - возразил Дарт,  поворачиваясь к
корме.  - Но я хотел бы поговорить  об  иных  вещах,  сын  двадцати  отцов.
Взгляни  на  реку  - здесь она петляет,  мы видим ее до поворота,  а что за
мысом...  во-он за тем... - он показал рукой, - мы разглядеть не в силах. А
значит, не заметим, как подкрадывается враг.
     Река в  этих  краях  была другой,  чем около острова Bay - не то чтобы
петляла,  но плавно изгибалась,  поворачивая то к землям рами, то к зеленым
джунглям,  обители  волосатых  дикарей.  Кроме  мысов  и отмелей,  заросших
высоченным тростником,  тут попадались островки и  даже  целые  архипелаги,
иногда  песчаные и низкие,  но временами покрытые лесом или нагромождениями
скал. По этой причине река просматривалась лишь на два-три лье, и флот тиан
мог незаметно приблизиться к даннитам.
     Кордоо, однако,  молчал и лишь подергивал хвостом. Видимо, тактический
гений не.относился к числу его достоинств.
     - Нужно разведать,  где находятся вражеские корабли, - пояснил Дарт. -
Отправь людей на маленьких плотах под парусами. Они быстроходные; спустятся
вниз по течению,  увидят тьяни, повернут и догонят нас. Или разложат костер
на  берегу  и  подадут сигнал дымами.  Мы будем знать,  что враг вблизи,  и
успеем подготовиться.
     - Нас много,  мы сильны и всегда готовы,  - важно произнес адмирал  и,
махнув хвостом барабанщику, велел притащить еще плодов.
     Но Дарт  не  отступал.  Он  не  хотел,  чтоб  этих сборщиков фруктов и
плетельщиков корзин передавили, как беспомощных цыплят.
     - Тьяни бьются топорами,  их нельзя подпускать близко, а копья у наших
воинов  слишком  короткие.  На  прошлом  привале  я  видел тростник - синий
тростник,  высокий, прямой и прочный. Подходит для копий... Надо сделать их
подлиннее и вырезать щиты из таато. Тьяни мечут дротики...
     - Откуда   ты   знаешь?  -  Кордоо  взял  оранжевый  плод  с  подноса,
принесенного барабанщиком.
     - Знаю. Я сражался с тьяни.
     - Где? - Сок брызнул на рыжую шерсть адмирала. - Просветленная сказала
мне,  что ты пришел из далеких краев...  кажется,  с изнанки нашего мира...
Там тоже есть бесхвостые жабы? Удивительно!
     Дарт пропустил эту реплику мимо ушей.
     - Тьяни - воинственное племя,  почтенный,  воинственное и  жестокое...
Числом их не испугаешь,  только силой!  А силу нужно показать... Покажешь -
они,  возможно, отступятся, и все обойдется без крови. Длинные острые копья
и щиты - это сила... Готовность - тоже сила.
     - А что еще? - спросил адмирал без особенного интереса.
     - Еще  -  камни.  Ваши воины не умеют метать копья,  и быстро этому не
научишься.  Пусть бросают камни...  прикажи,  чтоб собрали побольше. И надо
объяснить  им,  как  бороться  с  огнем,  если  тьяни подожгут плот.  Взять
запасные паруса и тенты, смочить как следует водой и...
     Хвост Кордоо  дернулся  налево,  затем   -   направо,   верхняя   губа
приподнялась, обнажив внушительные клыки, - он смеялся,
     - Вы,  рами,  такие  беспокойные существа!  Наверное,  потому,  что на
каждого самца приходится слишком много самок...  Камни, щиты, длинные копья
и  мокрые  тенты!..  Хрр...  Может,  еще хвосты обрубить,  чтоб не мешали в
драке?  - Вытянув шерстистую лапу,  адмирал подтолкнул Дарта к лестнице.  -
Иди,  Дважды Рожденный!  Иди,  отыщи Рууна и выпей с ним тьо! Пей, если тьо
тебе на пользу!  Шира покричит, а ты ее успокоишь... Тоже приятное занятие.
И да будет с вами обоими милость Элейхо!
     - И с тобой, почтенный, - хмуро буркнул Дарт, направляясь к лестнице.
     Кордоо, Судья   и   адмирал,   сын   двадцати  отцов,  имел  множество
достоинств, но предусмотрительность, кажется, в их число не входила.

                                  Глава 9

     Тиан напали  в  предрассветный  час,  когда  фиолетовый цвет джелфейра
сменился нежно-лиловым,  и лиловый оттенок поблек,  уступая розовым  тонам.
Напали не с реки, а из леса, что стало полной неожиданностью; видно, мысль,
что внезапность равняется победе, была не чуждой их вождям.
     В прошлый вечер даннитский флот причалил к берегу  за  полуостровом  -
обширным,  изогнутым,  словно крючок,  участком суши,  вдававшимся в речные
воды на пару лье. Примерно такой же была его ширина, и Дарт, будь его воля,
разбил  бы лагерь с внешней стороны крючка,  откуда поток просматривался на
большое расстояние. Но Кордоо решил по-своему: обогнув полуостров, флотилия
встала во внутренней бухте. Место, впрочем, было отличное: пологий песчаный
берег,  а за ним - плодовый лес, где деревья росли просторно, не мешая друг
другу и не создавая помех для фуражиров.
     Как, впрочем, и для атакующих - они миновали лес и молча обрушились на
спящих.  Дарт,  бродивший по галерее,  не сомневался,  что флот тиан бросил
якорь  у  внешней  части полуострова,  невидимой из-за густых деревьев,  и,
вероятно,  ждал,  когда успокоятся речные воды.  План их атаки казался  ему
безупречным:  видимо,  предполагалось,  что пешее, войско нападет из леса и
свяжет противника боем,  а корабли, преодолев течение, ударят в тыл. Клещи,
мелькнула мысль, смертельные клещи... затем - бойня и полное уничтожение...
Он встряхнул задремавшего часового и ринулся к лестнице.
     Половина даннитского воинства спала на плотах,  в жилых башенках и под
тентами;  другая  половина-в основном экипажи малых кораблей - предпочитала
ночевать на берегу, у костров, в которых пекли мясные плоды, под прикрытием
тех  же  тентов и древесных крон.  Все они - или почти все - были обречены:
чешуйчатые,  переколов часовых,  рубили подпорки,  и мокрая ткань падала на
спящих,  лишая возможности к сопротивлению.  Дарт, взбегавший по спиральной
лесенке,  видел блеск тианских секир,  мерно  вздымавшихся  и  опадавших  в
утреннем   полумраке;  секироносцы  шли  густой  цепью,  не  утруждая  себя
убийством,  а только сваливая тенты.  Но за ними двигались шеренги  тиан  с
копьями  и  дротиками,  острия которых уже обагрились кровью - похоже,  тех
несчастных,  что ночевали под деревьями.  Атакующих на первый  взгляд  было
немалое число - сотен восемь или десять,  а может, и побольше тысячи: когда
Дарт взлетел на смотровую площадку, воины еще выходили из леса.
     Оттолкнув сигнальщика,  застывшего с раскрытым  ртом,  он  бросился  к
барабану,  схватил  колотушки,  ударил  -  туго натянутая шкура зарокотала,
словно отдаленный гром,  звуки раскатились над берегом и водой и  угасли  в
лесу умирающим эхом.  На палубах зашевелились; под тентами слышался скрежет
когтей,  потом - сонные вскрики,  призывы к  Элейхо  и  ругань,  перекрытые
громким  голосом  Кордоо:  он  обещал  порвать пасть сыну бесхвостого отца,
который вздумал баловаться с барабаном.
     - К оружию! - закричал Дарт. - Нас атакуют! К оружию - и на берег!
     А с берега уже неслись вопли раненых  и  умирающих  -  первая  шеренга
копьеносцев  колола  сквозь  влажную  ткань,  и  после каждого удара на ней
выступали алые пятна. Воины с секирами поспешно двигались к воде, продолжая
рубить подпорки, но от первого плота их отделяла добрая сотня шагов. Не так
уж мало,  решил Дарт и,  перескочив перила,  приземлился на галерее второго
этажа.  Как  раз  между  Нерис,  Кордоо,  его  почтенной  супругой Дии-ди и
полудюжиной собрачников.
     - Мой пояс,  шпагу и кинжал!  - Он бесцеремонно подтолкнул ширу  к  их
каморке. - Быстро! А ты, почтенный, - Дарт повернулся к адмиралу, - отправь
на берег половину воинов, а половину оставь на плотах. Пусть поливают водой
тенты и палубы... и лучше сам проследи за этим...
     Хвост Кордоо дернулся.
     - Зачем поливать?
     - Затем,  что скоро атакует флот тиан,  и я подозреваю,  что факелов у
них в избытке. Ты ведь не хочешь, чтобы плоты сгорели?
     Не задавая  больше  вопросов,  Кордоо  повернулся  к   собрачникам   и
прорычал:
     - Наан  и  Муки-таа,  ведите  воинов на берег!  Живее,  во имя Элейхо!
Бооха,  ты останешься с Дии-ди.  Чтоб волос с ее  хвоста  не  упал!  Собери
стражей и охраняй башню. Остальные - за мной!
     Данниты исчезли, а из каморки вынырнула Нерис с оружием и поясом. Губы
ее были плотно сжаты,  она тащила мешок с привязанным  к  нему  скафандром,
поверх которого попискивал и беспокойно шевелился Брокат.
     - Мы уходим, Дважды Рожденный!
     - В самом деле? С чего бы? - Дарт торопливо затянул пояс.
     - Тьяни  вырежут  даннитов...  эту битву я и видела во сне...  Но я не
хочу умирать и не желаю,  чтобы умер ты.  Мы уходим!  Бхо  у  нас  быстрый,
трехглазым не догнать!
     - Я  не бегаю от врагов и не предаю друзей!  - отрезал Дарт,  шагнул к
перилам,  но женщина,  заступив путь,  с вызовом уставилась на него.  -  Ты
клялся мне в верности,  маргар...  Ты доложен идти,  куда я прикажу, беречь
мой сон и защищать нас с Брокатом... Нас, а не даннитов!
     Лицо Дарта  окаменело.  Он  стиснул  зубы,  мускулы   его   мучительно
напряглись. Крики и стоны, доносившиеся с берега, звенели у него в ушах.
     - Честь  требует не оставлять слабых в беде.  Ты понимаешь,  что такое
честь?
     - Но ты обязан повиноваться мне!  И служить!  - Она топнула  ногой.  -
Обязан!
     - Замолчи,  женщина!  Твои  вопли терзают мой слух!  - рявкнул Дарт и,
понизив голос,  добавил мягко - Прости, моя ночная радость, но я не склонен
к  слепому  повиновению.  Спрячься  в  башне,  рядом  с  Дии-ди,  это самое
безопасное место... Я приду тобой.
     Он перепрыгнул через перила к побежал к воде,  расшвыривая толкавшихся
у башенки даннитов. Вдогонку ему раздался крик: .
     - Я буду там, где захочу, глупый маргар! Там, где захочу!

     Полоса песка у реки кипела от серых,  бурых  и  черных  тел,  поднятых
копий и вздернутых вверх хвостов.  Дарт врезался в плотную массу и пронизал
ее насквозь как пушечное ядро.  Тут было пять или шесть сотен  даннитов,  к
которым еще не пробились тианские секироносцы - груды тел, копошившихся под
мокрой тканью, задерживали их.
     Эти еще могут пасть с честью,  мелькнуло у Дарта в голове. Он выхватил
шпагу и кинжал, вскинул клинки к затянутым облаками небесам и крикнул:
     - Не толпиться,  нелюдь мохнатая!  Равняй ряды!  Хвосты поднять, копья
опустить! Бегом, за мной!
     Его услышали.  Казалось,  толпе  не  хватало  лишь   командира,   чтоб
превратиться в войско - пусть неумелое,  неуклюжее,  но все же объединенное
каким-то подобием дисциплины.  Дарт слышал за спиной топот сотен ног, рев и
яростные  выкрики;  потом  заплескала  вода  и  рев  усилился  -  с  плотов
высаживалась подмога.  "Щиты,  - с тоской подумал он,  - щиты бы и  длинные
копья..."
     Шпага опустилась,  перечеркнув горло трехглазого, кинжал вошел другому
тьяни под ребро.  Что-то шевелилось,  выло и стонало  под  ногами,  подошвы
скользили по мокрым,  залитым кровью тентам,  чувствуя не сыпучий песок, не
траву,  а покорную мягкость мертвой плоти. При мысли о бесславно погибших и
тех,  что  погибнут  в  ближайший  миг,  затоптанные  и  врагами,  и своими
товарищами,  Дарт ощутил ярость.  Боевое безумие охватило его;  под ударами
щпаги  -  тяжелой,  похожей  на  рыцарский меч - трескались секиры и черепа
тиан,  била фонтаном кровь из отсеченных конечностей,  сгибались  и  падали
тела - кто с распоротым животом,  кто с перерубленным позвоночником. Он уже
не думал о тех существах, что ползали внизу, задыхаясь и умирая под влажной
тканью и грудами изувеченных тел,  он сражался.  За спиной и по обе стороны
от  него  данниты  сцепились  с  секироносцами,  клубки  окровавленных  тел
катались там и тут,  и под лучами солнца сверкали то чешуя тиан,  то острие
копья, то лезвие кинжала.
     Солнце... - мелькнула мысль.  Утро,  алое время...  Вражеский флот  на
подходе...
     Пространство впереди расчистилось,  но из леса, ощетинившись копьями и
дротиками,  надвигались новые шеренги чешуйчатых.  Туча острых жал взмыла в
воздух,  он  вскрикнул,  предупреждая  даннитов,  рухнул  и приник к земле.
Резкая боль пронзила его; Дарт помянул дьявола и, выдернув из бедра дротик,
пробормотал: "Вот и первая из сотни ран..." Через мгновение он снова был на
ногах и, врезавшись в гущу тианских копейщиков, рубил направо и налево. Над
ухом  свистнул дротик,  другой оцарапал плечо,  что-то острое скользнуло по
ребрам,  вспороло кожу,  и  он  почувствовал,  как  кровь  стекает  вниз  и
смешивается с той, что сочилась из бедра.
     Рев даннитов, стоны и глухой стук повисли над берегом - стук, не лязг,
автоматически  отметил  он,  ибо  оружие  обоих  воинств   было   каменным,
деревянным и костяным.  Но наносило оно ужасные раны, не столь смертоносные
и милосердные,  как шпага Дарта. Его мохнатые бойцы выли и в муках царапали
землю,  но  тьяни  сражались  и  умирали  молча  - то ли у них был ослаблен
болевой порог,  то ли обычай не позволял стонать и  испускать  воинственные
крики. Но бились они умело и упорно, хоть уступали даннитам числом.
     Нога кровоточила все сильней,  и это мешало увертываться от дротиков -
один из них проткнул предплечье.  Но раны не так томили Дарта,  как мысль о
приближавшихся  галерах  тьяни.  Сколько  их?  И  сколько  воинов обороняют
даннитский флот?  Хватит ли сил,  чтоб защититься от атаки и,  вероятно, от
пожарища?  Внял  ли  Кордоо его советам,  остался ли на плоту или ринулся в
бой, забыв, что полководцу не пристало размахивать копьем? И жив ли он? Или
валяется в кровавой луже с разбитым черепом?
     Яростно работая клинками,  Дарт решил, что ситуация вскоре прояснится.
Хватило бы только времени... Прижать тиан к опушке леса и переколоть... или
хотя  бы  отогнать,  вынудить  к отступлению,  обратить в бегство...  Затем
вернуться на плоты,  засесть за валом из мешков и корзин с фруктами, полить
их как следует водой,  растянуть на палубах мокрые тенты... И каждый факел,
каждый горящий дротик швырять обратно...  Огонь - тварь безмозглая; ему что
плоты даннитов, что галеры тиан - все едино!
     С секироносцами было покончено,  но первый ряд даннитов пал, сраженный
метателями дротиков.  Остальные  успели  добежать  до  вражеских  шеренг  и
смешаться с ними в яростной схватке, напоминавшей скорее не удар атакующего
войска,  а кровопролитную кабацкую драку. В ближнем бою короткие даннитские
копья  были  эффективнее  секир  и  дротиков  а  когти  и  зубы тоже давали
хвостатым преимущество.  Их все еще оставалось больше - около тысячи против
шести или семи сотен тиан, и Дарт считал, что шансы на победу не потеряны.
     Если б этот сброд был управляемым...  пусть без щитов и длинных копий,
без арбалетов и аркебуз,  но с  опытными  командирами...  О,  будь  у  него
сержанты с понятием о дисциплине, он бы разделался с тиан в одно мгновение!
Ну,  не в одно, так в два... Послать отряды в лес, чтоб совершили фланговый
обход,  ударить в тыл и навалиться с фронта... И все! Финита ля комедиа! Но
в  этом  мире  не  было  ни  армий,  ни  сержантов,  ни  настоящих  солдат.
Плетельщики  корзин  и  сборщики  фруктов...  А  тьяни?  Что  они  плетут и
собирают? Судя по воинской сноровке, не только корзины и фрукты...
     Он споткнулся о труп чешуйчатого воина -- глаз над переносицей закрыт,
два других распахнуты и неподвижны,  как темный полированный обсидиан.  Под
челюстью - обломок копья,  следы на  груди  от  когтистых  лап,  распоротый
живот...  Рядом лежали два даннита: первый, пронзенный дротиком, был мертв,
второй,  с застрявшей меж ребрами секирой,  еще  шевелился.  Чертыхнувшись,
Дарт перепрыгнул через их тела, и боль впилась клыками в раненую ногу.
     Что-то острое  царапнуло  над  бровью,  когда  он  схватился  с  новым
противником и рассек ему шею.
     Плохая рана; неопасная, но струйка крови теперь заливала глаз, и он не
видел  атакующих  слева.  Впрочем,  тьяни  уже  побаивались его,  старались
держатьпоодаль - видно,  поняли,  что ни секирой, ни копьем такого бойца не
достанешь,   а   метание   дротиков  в  тесной  схватке  было  делом  почти
безнадежным.
     Фиолетовые деревья приближались - не столь быстро,  как хотел бы Дарт,
но  и не так медленно.  Шаг за шагом,  постепенно...  Он уже мог разглядеть
трещиноватую кору огромных стволов, делившихся на несколько мощных коротких
ветвей,  направленных  горизонтально;  перистая  листва  парила  над  ними,
окружая  голубоватым  туманом,  а  свисавшие  с  веток  плоды  -   большие,
продолговатые,  ребристые  - походили на человечьи головы,  прицепленные за
косу на макушке.
     Еще одно усилие,  подумал он,  и тьяни побегут.  Только б хвостатые не
увлеклись  погоней!  Такую  ораву  не  остановишь  в  одиночку...  Придется
разыскивать этих...  как их?..  Наана и Муки-таа...  Пусть командуют,  если
живы...
     Громкий слитный  вопль  раздался  за  спиной,  и  тут же гулко рявкнул
барабан и затрубили раковины.  Дарт отступил на  пару  шагов,  припадая  на
больную ногу,  сунул кинжал за пояс,  вытер с лица смешанный с кровью пот и
оглянулся.
     Сердце его упало - вражеский  флот  навис  над  бухтой.  Галеры  тиан,
выплывали из-за ближнего мыса и разворачивались полумесяцем;  падали с мачт
паруса,  торопливо сновали черточки  весел,  на  палубах  толпились  воины,
похожие на рыцарей,  закованных в кольчуги, жарко пылали факелы и вихрились
по ветру дымы.  Полсотни кораблей,  тысячи полторы бойцов и столько же - на
веслах,  решил  Дарт  и  тут  же удвоил это количество:  галеры все плыли и
плыли, огибая мыс, и половина их, уже не спуская парусов, поднималась вверх
по  течению.  Перекрывают  дорогу  к бегству,  мелькнуло в голове.  Но если
отчалить  -  быстро!..  как  можно  быстрее!..  -  имеется  шанс  спастись!
Массивный  плот  раздавит  любую  галеру,  да  и  спалить  его  в  движении
тяжелей...  хватило б только  рук,  чтобы  гасить  огонь  и  отбиваться  от
атакующих...
     Он поднял шпагу и крутанул со свистом в воздухе.
     - На берег! Отступаем на берег, к плотам! Не бежать, не поворачиваться
к врагу спиной, сражаться и отступать! Торопитесь, дьявол вас побери!
     Его команду подкрепили гул барабана и несколько ударов шпаги - он  бил
клинком плашмя и ревел,  выкликая имена Наана и Муки-таа. Ни тот, ни другой
не отзывался,  но часть даннитов - те,  что болтались  сзади,  не  в  силах
пробиться  к  врагам сквозь толпу сородичей,  - услышав приказ,  побежали к
реке. Еще один отряд, группировавшийся около Дарта, тоже подчинился и начал
медленно   отходить;   данниты  оглядывались  на  него,  крутили  хвостами,
приседали,  махали когтистыми лапами,  но он не  понимал  их  жестов.  Быть
может, они нуждались в ободрении?..
     Он снова закричал, призывая Наана и Муки-таа.
     - Элейхо  забрал  их  к  себе,  Дважды  Рожденный,  - послышался рядом
знакомый голос. - Обоих моих братьев, Наана и Муки-таа. Хвосты их больше не
обовьются вокруг хвоста Дии-ди...
     Обернувшись, Дарт    увидел   Рууна   -   усталого,   измученного,   с
окровавленной шерстью и обагренным кровью копьем.  Но воротник его был  все
так  же  широк и ярок,  а фляга по-прежнему свисала с поясного ремня.  Дарт
потянулся к ней.
     - Хочешь выпить? В последний раз?
     - Не хорони нас, приятель. Он плеснул вино на лоб и щеки; бровь ожгло,
н теперь он видел обоими глазами.
     - Собирай воинов,  Руун.  Собирай кого сможешь и веди к реке.  Найдешь
Кордоо,  скажешь ему - пусть отплывает,  пусть давит корабли тиан плотами и
бережется от огня.
     - Но шира приказала мне...
     - Тут командую я, а не шира! - Дарт подтолкнул его. - Веди воинов, а я
с остальными прикрою отход. Ну, шевелись поживее!
     Руун исчез,  а вместе с ним -  ощущение  времени.  Враги  смешались  с
последней сотней Дартова воинства, он снова колол и рубил, падал на землю и
поднимался,  отступал и шел в атаку,  наносил и получал раны;  это  длилось
бесконечно,  и только усталость,  боль и нарастающий грохот схватки в бухте
свидетельствовали о том,  что время все еще бежит, меняет цвет и прибавляет
истомленным  мышцам  если  не  силы,  то  хоть  немного легкости.  Лишь для
даннитов и тьяни,  сраженных секирой либо копьем,  время прекращало бег, не
властное над мертвыми; мертвые, вынырнув из водопада мгновений, дней и лет,
переселялись в Великое Ничто.
     Или в Нечто?
     Кажется, были сомнения на этот счет...  О них  говорила  Констанция  и
намекал Джаннах... И даже Нерис, умевшая общаться с предками...
     Пустые мысли, особенно здесь и сейчас. Отступая к воде, уже не атакуя,
а только отмахиваясь шпагой,  теряя кровь,  а с ней  -  остаток  сил,  Дарт
погружался  в  странное  полубредовое  состояние.  Разум и память его будто
расслоились  на  множество  реальностей-потоков,  струившихся  один  поверх
другого,  и  он бездумно тонул в них,  отмечая лишь переход из слоя в слой,
отзывавшийся далеким  колокольным  звоном.  Бумм!..  -  шаг  назад,  шаг  в
сторону,  шпага отбивает тианское копье; бумм!.. - он на спине левиафана, и
Нерис,  повернувшись,смотрит  с  улыбкой,  приглаживает  золотистый  локон;
бумм!..  - Bay сует палку с обжаренной печенью Шу,  тычет в лицо, заставляя
морщиться от мерзкого запаха;  бумм!  - мрак  Инферно  смыкается  над  ним,
ползет  во  все уголки пилотской кабины;  бумм!  - взмах ресниц Констанции;
бумм!  - сверкающий перстень на пальце  Джаннаха;  бумм!  -  сумрачный  зал
Камелота;  бумм!  - стол, бокалы с вином, горящие свечи, тьма за их неярким
сиянием, три человека в широкополых шляпах...
     И чудилось  ему,  что  поднялись  эти   трое,   отодвигая   скамьи   и
расплескивая вино,  и встали рядом; свет играл на обнаженных клинках, глаза
их были печальны и суровы, и бледный, с благородным лицом, отбросив шляпу в
темноту,  сказал:  "Один  -  за всех,  и все - за одного!" А самый юный,  с
персиковой кожей,  скупо улыбнулся Дарту: "Не бойтесь, друг мой! Мы пришли,
мы с вами. Как обещали, в смертный час..."
     Эти слова и эта улыбка заставили его очнуться. Он обнаружил, что стоит
в воде с угрозой выставив клинок;  где-то за ним  слышались  вопли,  гудели
раковины,  неторопливо двигались плоты в алом зареве Разгоравшихся пожарищ,
а между крайним плотом и песчаным берегом замер в воде  левиафан  -  совсем
близко,  в  дюжине  шагов.  Нерис тянула к нему руку,  "Чтo-тo кричала,  но
грохот битвы и рев огня заглушали ее голос.  Дарт,  покачиваясь,  отступил,
глядя   на  тиан,  заполонивших  берег,  -  они  не  преследовали  его,  но
трое-четверо,  окаменев в  напряженных  поч  зах,  целились  дротиками.  Не
промахнутся,  подумал  он,  и  в  этот миг что-то ударило его под коленями,
чьи-то пальцы вцепились в пояс, дернули, повалили на спину. Затем он увидел
блеск тианских дротиков и ощутил их хищный полет, когда, всколыхнув воздух,
они проскользнули над ним - раз, и другой, и третий.
     Четвертый попал ему в живот, и страшная боль погасила сознание Дарта.
     * * *
     Кажется, он умирал.  Важное занятие,  и он предавался ему без горечи и
сожалений,  со всем усердием,  которое мог проявить в таком серьезном деле.
Мучило лишь одно: невыполненный долг, незавершенная миссия. Похоже, Джаннах
ошибался, уповая на его удачу...
     Периоды беспамятства,  когда  он  не  чувствовал боли,  чередовались с
бредовыми видениями и явью,  которая была еще хуже  бреда,  поскольку  боль
вцеплялась в него своими жестокими когтями.  К счастью,  эти мгновения были
краткими - кровавый туман  застилал  реальность,  мир  превращался  в  хаос
зыбких  алых теней,  и он терял сознание.  Но эпизоды этого смутного бытия,
что колебалось на грани меж жизнью и смертью, все же оседали в памяти - так
успевает осесть песок в холодной, готовой замерзнуть воде.
     В одно  из  таких  пробуждений  он видел Нерис,  склонившуюся над ним.
Левиафан плыл по реке - тело Дарта чуть-чуть покачивалось, и так же дрожало
-  вверх-вниз,  вверх-вниз  -  лицо  прильнувшей  к нему женщины.  Глаза ее
блестели,  щеки увлажнились - видимо,  она плакала.  Затем он почувствовал,
как  ее пальцы касаются ран,  отозвавшихся всплесками боли,  что-то делают,
смывают кровь,  втирают  бальзам,  перевязывают,  вливают  в  рот  какое-то
горькое зелье.
     Оно, вероятно,  не помогло.  Снова вынырнув из омутов беспамятства, он
разглядел  прилипалу,  прильнувшую  к  коже  над  левым  соском,  и  ощутил
шевеление тонких щупалец.  Кожух целителя был черен - это означало, что его
ресурсы на пределе и что пациент скорее мертв, чем жив.
     "Все бесполезно,  - мелькнула мысль. - Огромная потеря крови, плюс эта
рана в животе...  Под правым ребром - значит,  задета печень.  Скорее всего
разорвана - дротик был с широким острием..."
     Марианна бы его спасла.  Погрузила бы в анабиоз,  синтезировала кровь,
вырастила новые органы,  подсадила импланты...  В крайнем случае,  нырнув в
Инферно,  доставила на Анхаб,  к  магам-реаниматорам...  Но  Марианна  была
мертва, и над ее песчаным надгробьем струились равнодушные речные воды.
     В другом  пробуждении  ему  явилось нечто удивительное.  Кажется,  они
пристали в берегу -  перед  ним  маячили  кусты  с  голубоватой  листвой  и
удивительными   цветами,  большими,  изящными  и  словно  отчеканенными  из
листового серебра.  Он все еще находился в их живом корабле, а Нерис стояла
среди  Кустов  будто  лесная  дриада и что-то втолковывала Прокату.  "Лети,
ищи..." -  услышал  Дарт,  и  эти  слова  вызвали  всплеск  протеста.  Куда
лететь?.. Чего искать?.. Разве лишь место для могилы...
     Брокат исчез,  а  Нерис,  присев  у  воды,  катала  ладонях  жемчужное
зернышко,  посмертный  дар  Детей  Элейхо.  Затем  что-то  произошло:  вода
вскипела  ударила  фонтаном,  и  над ее поверхностью подняло гриб с широкой
плоской шляпкой.  Под ней дергались,  будто  отплясывая  сарабанду,  тонкие
голенастые ножки,  а может - щупальца, придававшие грибу сходство с пауком.
"Мерзкая тварь", - подумалось Дарту; пауков он не любил.
     Он снова  потерял  сознание,  а  очнувшись,  обнаружил,  что   куда-то
движется,  но  не по реке,  а в лесу.  Небо не проглядывалось,  заслоненное
плотным под кровом  листвы,  фиолетовой  и  синей,  совсем  не  похожей  на
анхабскую или земную; воздух был сумрачен и свеж, без душноватых испарений,
витавших над рекой;  стволы деревьев уходили вверх  колоннами  .чудовищного
храма,  а между ними, среди аметистовых мхов, виднелись жертвенники - плиты
кроваво-красной яшмы с серыми и розовыми прожилками.  "Хорошее место,  чтоб
умереть, тихое и красивое", - решил Дарт.
     Но умирать было рано.  Его куда-то несли - но куда и на чем? Некоторое
время он размышлял над проблемой транспортировки - это  помогало  забыть  о
боли и ожидающем небытии.  Нерис тащить его не могла - он слишком тяжел для
нее,  и к тому же его переносили не на руках, не волочили по земле, а вроде
бы он лежал на какой-то платформе,  упругой и теплой,  плывшей повыше мхов.
Опора  под  ним  раскачивалась  и  колыхалась,  будто  невидимый  носильщик
трудился  из  последних сил и мог опрокинуть свою ношу.  Вероятно,  поэтому
Дарта привязали к платформе - кажется,  его  собственным  боевым  поясом  и
ремнями от ножен шпаги и кинжала.
     Очередной провал   оказался   глубоким,  лишенным  пространственных  и
временных измерений,  напомнившим погружение в Инферно. Проблеск, наоборот,
был кратким:  Дарту казалось,  что чьи-то руки с напряжением поднимают его,
нагого и беззащитного,  над округлой алой  купелью,  заполненной  розоватым
соком. Возможно, маслом, но не водой - жидкость выглядела слишком вязкой, и
от  нее  ощутимо  тянуло  теплом.  Он  очутился  в  объятиях  этой  плотной
субстанции,  но купель была глубока, тело начало тонуть, и на мгновение его
охватил  ужас,  что  он  задохнется  в  этой  странной  жидкости,  а  после
растворится в ней, как сахар в чашке шоколада.
     Но страх  его  непонятным образом исчез,  а вместе с ним пропали боль,
тревога  и  сожаление  по  поводу  незавершенных  дел.  "Дела  подождут,  -
прошептало  ему  что-то огромное,  доброе,  нежное,  обволакивающее плоть и
разум, - они подождут, а сейчас спи, маленький человечек, спи и врачуй свои
раны. И наслаждайся сновидениями..."
     Он подчинился этому ласковому приказу.

                                 Глава 10

     И снилось Дарту, что он опять стоит в древнем сумрачном зале Камелота,
внимая  речам  Констанции,  любуясь  ее  плавными  жестами,  вслушиваясь  в
негромкий голос.  На ней было длинное платье,  Жемчужно-серое,  закрывавшее
плечи;  шея  казалась  стеблем  Цветка,  а  шлейф,  когда  она  двигалась и
наклонялась,  струился и шелестел по  каменным  плитам.  "Женщина  в  таком
одеянии,  не  открывающем  ничего,  будит фантазию,  - подумал Дарт.  - Она
загадочна,  как  темное  лесное  озеро,  скрывающее  в  глубине  магический
венец... и тот, кто добудет его, станет королем..."
     На этот  раз  галактики и звезды не вращались по экрану,  а вместо них
тихо шелестела степь под косыми лучами заходящего солнца да мчался  вдалеке
стремительный  табун.  Предки  этих  лошадей  попали  на  Анхаб  с  Земли -
прекрасный,  хотя и невольный дар старому миру от  юных  собратьев.  Но  не
единственный;  зонды-иразы посещали Землю регулярно,  и каждый находил, чем
загрузить память и трюмы. Подарки сыпались будто из рога изобилия - музыка,
яркие зрелища, копии картин и статуй, зиготы растений и животных... Все это
так же,  как доставленное с других миров, спасало анхабов от скуки, помогая
скрасить долгое и для большинства из них бесцельное существование. 1
     Но чем они могли отдариться?  Возможно, древней мудростью, звучавшей в
словах Констанции?
     Она говорила,  не прибегая к помощи экранов. Архаичный способ передачи
сведений,  но самый ясный и понятный - во всяком случае, как представлялось
Дарту.  Он глядел на нее,  не отрывая глаз,  не в силах вспомнить до  конца
минувшее  и  опасаясь  позабыть его совсем.  Это было каким-то наваждением,
необъяснимым волшебством;  речь ее звучала музыкой,  жест руки, изгиб бедра
под тонким платьем чаровали, взмах ресниц дарил надежду. Не только надежду;
мнилось,  что в каждом этом взмахе,  в движении  бровей  и  губ  скрываются
тайны, предназначенные лишь ему одному, и он с нетерпеливой дрожью ловил ее
слова как посланное небом откровение.
     Средь прочих тайн  секрет  избранной  ею  внешности  казался  особенно
волнующим. Он знал, что обличье Джаннаха - напоминание о власти его земного
двойника;  эта власть,  которой подчинялся Дарт и прежде,  и  теперь,  была
неоспоримой  и принималась им как должное.  Власть означала дистанцию между
высшим и низшим,  границу,  которую нельзя переступить в общении с  великим
человеком,  что и подчеркивали облик, пронзительный взор, багряные одежды и
аметистовый перстень на пальце, символ могущества.
     Но облик Констанции был совсем иным,  напоминавшим не о  власти,  а  о
радостях любви.  Из всех персон и лиц,  которые сохранила память Дарта,  из
всех его похищенных воспоминаний,  она избрала именно это лицо  -  женщину,
которую он встретил в первой жизни,  которую любил и потерял. А были ведь и
другие,  не менее важные,  чем  личность  в  багряном...  Были!  Принцессы,
герцогини, королевы...
     Случайность? Попытка  обезоружить  его,  расположить  к себе,  сделать
податливей и мягче, внушить приятные иллюзии? Или в ее выборе таилось нечто
большее?  Намек,  на  то,  что между ними нет границ,  что странная природа
метаморфов способна возвратить былое - даже погибшую любовь? А если так, то
не было ли это обещанием?..
        Негромкий голос, мелодия слов и шелеста травы, Дремлющая на экранах
степь...  Вполне подходящий К периоду сладкого сна пейзаж. Она рассказывала
об эпохе Жатвы,  тянувшейся десять тысячелетий,  о временах,  когда иссякли
энергия,  и любопытство,  и творческий порыв,  но сохранилось желание жить.
Закат цивилизации Анхаба свершался с неторопливой торжественностью;  долгая
жизнь стала сокровищем,  которым более не рисковали  -  ни  на  собственной
планете, ни в дальних странствиях. Анхаб был преобразован в последний раз и
превратился в среду неизменную и безопасную, словно колыбель младенца; горы
сменились  холмами,  пропасти  -  оврагами,  леса  и джунгли - всепланетным
парком,  бурные реки - озерами и ручьями,  а над этим миром  спокойствия  и
тишины  повисли  зеркала  энергетических накопителей,  перегонявших влагу в
атмосфере,  гасивших ураганы и  посылавших  дождь.  Уютный  мир,  достойный
золотого  века,  но в нем все меньше становилось тех,  кто продолжал себя в
потомстве или стремился  к  определенной  цели  -  что-то  создать,  найти,
увидеть  новое  и  насладиться  переменой.  Впрочем,  все уже было создано:
хрустальные замки парили  в  небе,  накопители,  то  поглощая,  то  отдавая
энергию,  поддерживали их и управляли погодой,  иразы трудились не покладая
рук,  делали новых иразов и мириады полезных вещей,  баржи, летавшие в пояс
астероидов,   возвращались   груженные   сырьем,  металлами  и  минералами.
Потребность в нихбыла незначительной,  ибо в период Жатвы Анхаб населяли не
миллиарды, а миллионы - примерно столько, сколько пальцев на руке.
     То был еще не конец, но преддверие конца, еще не упадок, но стагнация.
Численность анхабов уменьшалась, а вместе с этим таяли творческий потенциал
и   интерес   к   жизни;  кончалась  осень  и  наступала  неизбежная  зима.
Закономерный процесс,  которому подчиняется все живое - растение,  человек,
цивилизация...  В этом коротком списке цивилизация являлась самой уязвимой,
поскольку смысл ее - не в сумме знаний,  не в  достижениях  культуры,  а  в
целях,   объединяющих   людей.  Цель  -  глобальная  цель  -  это  стержень
цивилизации,  который меняется с ее развитием: вначале - пища и кров, затем
- борьба с насилием, уничтожение войн, объединение во всепланетном масштабе
и,  наконец,  безопасность.  Все  эти  цели  подстегивают  прогресс,  а  он
порождает иллюзию вечного подъема или хотя бы непрерывного движения - пусть
не в гору,  так по равнине.  Но  это  -  сладкий  самообман;  когда  решена
последняя задача,  когда исчерпаны все цели, смерть становится реальностью,
ибо ее не заслоняют  технологические  миражи.  Последняя  цель  -  всеобщее
счастье,  трактуемое как равенство,  благосостояние, справедливость, и с ее
достижением наступают конец науки, гибель искусства, закат цивилизации.
     Констанция смолкла, и Дарт, машинально перекрестившись, пробормотал:
     - Нет бога без дьявола,  и тот, кто отринет зло и сотворит Эдем, в нем
и погибнет...
     - Погибнет  ли?  -  эхом  откликнулась  Констанция.  - В мире видимом,
слышимом,  осязаемом - возможно...  в том мире, который мы, доверяясь своим
приборам,  привыкли считать единственной реальностью.  Но привычки меняются
со временем.
     - И что это значит?  - Брови Дарта приподнялись.  -  Я  не  ослышался,
сударыня?  Иная  реальность,  сиречь  -  потусторонний  мир...  когда-то  я
слы--Шал о нем и верил, что он существует... Но, как ты раведливо заметила,
привычки меняются со временем. Особенно у тех, кто вдруг воскрес и не нашел
ни рая, ни преисподней.
     Констанция с задумчивым видом смотрела на него. Молчание затягивалось,
и Дарт, расправив плечи и положив на эфес ладонь, сказал:
     - Я был мертв,  моя прекрасная госпожа.  Я был генералом и пал на поле
брани во время осады одной из крепостей...  Не помню,  как и где я умер, но
Джаннах утверждает,  что в грудь мне попало ядро,  переломало ребра, а все,
что за ними,  превратилось в кровавую кашу...  Я был мертвее мертвого,  мон
шер ами!  И,  на правах вернувшегося с того света,  говорю: там нет ничего,
кроме забвения и пустоты... И потому я верю лишь в реальность.
     Ее головка качнулась в знак несогласия.
     - Мы не обсуждаем веру,  мой  храбрый  генерал.  Вера,  в  отличие  от
знания,  слепа и глуха и не приемлет доказательств;  либо она есть, либо ее
нет.  Вера - опора слабых,  а ты - сильный человек...  Поэтому не говори "я
верю",  когда  нужны  другие слова.  Скажем,  такие:  я знаю,  предполагаю,
догадываюсь...  Мы строим гипотезы на основании фактов,  и вот тебе один из
них: никто из вернувшихся не помнит тот мир забвения и пустоты. - Она снова
покачала головой,  отбросила  со  лба  темно-каштановый  локон.  -  А  ведь
вернулись многие!  Точнее, их вернули... Мы знаем, что смерть не мгновенна,
что  это  долгий  процесс,  который  тормозится  гипотермией  в  криогенных
камерах; мы знаем это и умеем возвращать погибших к новой жизни. Ты, так же
как другие,  испытал искусство наших  реаниматоров.  И  что  же?  Те,  кого
удалось оживить,  толкуют про полет в светящемся туннеле и о сиянии в конце
него...  Реакция коры мозга,  когда нарушается кровоснабжение,  -  рот  что
такое  свет  и чувство испытанного полета!  Фантом,  рожденный в зрительных
центрах...
     Хмыкнув, Дарт почесал горбинку длинного носа.
     - Я не помню и этого.  Может, меня и несло куда-то, но не в тоннеле, а
на пушечном ядре...  и было страшно больно... Прости, я оказался не слишком
наблюдательным покойником.
     Констанция улыбнулась, и он залюбовался ямочками на ее щеках.
     - Живым ты мне нравишься больше. Только...
     - Да?.. - спросил он после минутной паузы.
     - Ты временами меня пугаешь.  Смотришь  так,  словно  готов  вцепиться
зубами  и  откусить  кусок...  Но  кажется,  в  твою  эпоху на Земле уже не
занимались каннибализмом?
     Пригасив голодный блеск в глазах, Дарт поклонился.
     - Во всяком случае,  не  ели  столь  прекрасных  дам.  Мои  извинения,
госпожа... мои манеры отвратительны... Во всем виновато то проклятое ядро -
вышибло из меня остатки учтивости.  В нем-то все и дело - в ядре  и  долгом
воздержании.
     - Воздержание...  хмм...  Я  слышала  иное  -  и  о  тебе,  и о других
разведчиках.
     Он потупил взор.  В сказанном имелась доля истины:  для женщин  Анхаба
разведчики были весьма привлекательной и редкостной экзотикой.  Конечно, те
из  них,  которые  не  занимались  бесконтактным  сексом,  не  размножались
почкованием и не метали икру.  Антропоморфность роли не играла, если учесть
способности анхабских дам;  для радостей соития они  могли  превращаться  в
паучих, в гусениц с ш тью ногами и даже в ракообразных.
     - Эти слухи сильно преувеличены,  - в смущении буркнул Дарт.  - Слухи,
сударыня, такая же зыбкая материя, как потусторонний мир: желаемое выдается
за действительное, действительное гиперболизируется... Как выяснить правду?
Как отделить ее от вымысла?
     Констанция улыбнулась.
     - Со слухами я разбираться не возьмусь.  Но мир,  который ты называешь
потусторонним... о нем можно кое-что узнать.
     - Но  от  кого?  Мы  выяснили,  что  реанимированный покойник - плохой
свидетель... Кто же тогда поможет тебе? Духи? Призраки? Неприкаянные души?
     - О нет - живые люди!  Спектр человеческих возможностей  очень  широк,
мой  генерал.  Ты  знаешь,  что  есть  храбрецы и трусы,  глупцы и мудрецы,
скупцы, стяжатели и те, кто наделен благородной щедростью... Есть способные
любить и лишенные этого дара, есть алчущие власти и равнодушные к ней, есть
играющие со словами,  звуками,  образами, способные сложить из них повесть,
мелодию  или картину,  есть видящие изнанку реальности - ту,  что таится за
формулами и законами, которыми мы описываем мир... Все это есть или было...
Так  отчего  же  не  появиться  великим  гениям  с  необычайной  ментальной
чувствительностью?
     Дарт недоверчиво хмыкнул.
     - Ты говоришь, мон шер ами, о ведьмах и колдунах, творящих чудеса?
     - Нет,  о разумных существах,  умеющих предвидеть будущее и помнить  о
далеком прошлом. Но это не все их таланты: иным понятна неизреченная мысль,
иные могут разглядеть,  что спрятано за преградой, иные - влиять на других,
вызывая  приязнь,  ярость,  страх  и  прочие  сильные чувства.  Или внимать
божественным откровениям и слушать речи умерших  -  тех,  кто  давным-давно
стал прахом, а значит, приобщился к Великой Тайне Бытия.
     - Колдовские штучки, и на Земле исход у них таков: топор или костер! -
с неодобрением  пробормотал  Дарт,  перекрестившись.  -  Именно  костром  и
топором кончались все беседы с мертвецами,  лживые пророчества ясновидцев и
их попытки влиять на королей...  Не,  обижайся,  моя прекрасная госпожа, но
это бредни.
     - Ты   так  думаешь?  -  Она  отступила  на  шаг,  ее  глаза  внезапно
расширились и потемнели,  и Дарт словно упал в них -  одновременно  в  оба,
раздвоившись  или даже растроившись,  поскольку часть его - неведомо какая,
но,  несомненно,  видящая, слышащая, осязающая, - присутствовала в зале. Он
падал - и видел напряженное лицо Констанции со сдвинутыми бровями;  летел в
пустоту - и слышал ее глубокое дыхание и шелест платья;  он как бы исчез из
мира реальности,  но ощущал ее сладкий аромат.  Он жаждал ее!  Он знал, что
любит эту женщину,  и  это  чувство  становилось  все  сильнее  и  сильнее,
порождая желание,  такое неистовое и жгучее,  что Дарт сумел замедлить свой
полет,  соединить разорванные части воедино и сделать первый шаг -  к  ней,
желаемой с яростной страстью неукротимого зверя.
     Кажется, она была где-то рядом...  Найти, схватить, подмять!.. Скорей!
Немедленно! Он рухнул на колено, вытянул руки, ловя край ее платья, и глухо
нетерпеливо застонал.
     В этот  момент  его  окатило  холодом.  Ледяной ветер ярился у Дарта в
голове,  беззвучный и вроде бы неощутимый,  но  его  порывы  сдували  мираж
наваждения; он снова владел собой, он был человеком, а не зверем, сжигаемым
похотью.  Пошатываясь,  он встал и вытер пот со лба;  потом  бросил  хмурый
взгляд на Констанцию.
     - Зачем? Зачем ты это сделала?
     - Разве ты не желал убедиться?  Вот крохотная часть искусства, которую
мы,  фокаторы Ищущих, наследовали от ориндо... Тебе ведь хотелось узнать об
их тайнах?  Не об этом ли ты спрашивал в прошлый раз? - Ни капли раскаяния,
отметил Дарт,  - наоборот,  ее глаза смеялись.  Лукаво посматривая на него,
она добавила: - Наш маленький опыт мог бы не получиться, если б ты не был к
нему подготовлен и не испытывал  должных  чувств.  Я  не  способна  вызвать
желание в том, кто меня ненавидит.
     - И потому ты приняла обличье дорогой мне женщины?  - все еще хмурясь,
поинтересовался Дарт.
     - Возможно.  Да, возможно, но не только по этой причине. - Она сделала
изящный жест,  будто подводя черту под сказанным,  и промолвила: - Итак, мы
говорили о гениях,  одаренных редкостным талантом,  о существах,  способных
контактировать   иной   реальностью  и  потом  что-то  рассказать  -  пусть
искаженно, субъективно и неполно. Кто ж они для нас? Для тех, кто исследует
ту скрытую от глаз реальность?  По сути, живые приборы, единственный способ
заглянуть за грань... - Выдержав многозначительную паузу, она сказала: - Ты
понимаешь, за какую?
     - Грань между жизнью и смертью?
     -Да.
     Наступило молчание.  Может быть,  Констанция ждала его вопросов, может
быть,  давала время освоиться с мыслью о необычном  и  примириться  с  ней.
Дарт,  однако,  испытывал  не  потрясение,  а любопытство.  Ум его требовал
доказательств более веских,  чем "маленький опыт", произведенный только что
над ним.  В конце концов, сей опыт ничего не значил - дар соблазнять присущ
красивым женщинам,  как запах соли - морскому бризу. Но бриз еще не ураган,
и  различаются  они не меньше,  чем тайна женского кокетства и странствие в
загробный мир.
     Он следил, как меркнет закат на экранах, как темнеют анхабские небеса,
и, дождавшись, когда над степью загорелись первые звезды, произнес:
     - Эти гении с редкостным даром - те,  что слышат откровения... есть ли
они среди Ищущих? Здесь и сейчас? Может быть, они - фокаторы? Такие же, как
ты?
     По губам Констанции скользнула слабая улыбка.
     - Такие люди были в древности среди ориндо,  если верить хроникам и их
священным книгам. Очень немногие имели сильный дар - двое-трое в поколении,
один  на двести-триста миллионов...  Теперь нас Тишком мало,  чтоб породить
подобное чудо.  Мы,  фокаторы,  лишь тень былого, хранители частицы лрежних
знаний.  Обучение  и  тренировка,  тренировка  и  обучение,  плюс крохотный
природный дар - вот все, чем мы располагаем. Мы чувствуем намерения людей и
иногда,  в благоприятных случаях,  способны повлиять на них и подготовить к
определи ному деянию...  Не так уж мало,  верно?  - Она  вздохнула,  подняв
глаза к сиявшим на экране звездам. - Но нам не услышать голоса иных миров -
не тех4 что светятся  над  нами,  а  пребывающих  за  гранью.  Мы,  анхабы,
пропустили  свое  время...  Казавшееся  важным  в эпоху Плодоношения теперь
выглядит детской игрой...  Удивительно, правда? Мы раскрыли множество тайн,
побывали на звездах,  породили искусственный разум,  но доискаться главного
желаем лишь сейчас - в эру заката,  когда мы малочисленны,  бессильны и нет
среди нас способных слышать откровения...
     - Их можно было бы поискать в других мирах,  - заметил Дарт. - Найти и
взять на Анхаб не разведчиков,  не кондотьеров, а пророков, внимающих гласу
божьему. Помнится, такие водились на Земле...
     - И  много  ли  их  было?  -  Констанция,  склонив головку,  с грустью
взглянула на него и,  не дождавшись ответа,  произнесла:  - Сам знаешь, что
немного.  Ничтожное число! Пророки и гении - редкость, мой храбрый генерал,
гораздо большая, чем кондотьеры - даже такие, кому сопутствует удача.
     - Это верно,  - согласился Дарт.  - В сравнении с ними  наша  компания
бездельников,  сшивающихся под присмотром баларов,  всего лишь второсортный
товар. Ну, коль нет пергамента, то пишут на бумаге... Пишут сагу об Ушедших
Во Тьму, не так ли?
     Она кивнула.
     - Единственный   доступный   путь   исследования.   Возможно,  Ушедшим
повезло...  возможно,  они были  умнее  нас,  и  потому  им  удалось  найти
ответы...  возможно, мы сумеем их понять... Все это - область возможного, а
очевидно одно:  если нельзя  самим  решить  проблему,  воспользуйся  опытом
других.
     - Но стоит ли искать решение?  Ты говоришь о Тайне Бытия,  и мой балар
Джаннах упоминал о ней...  Но для чего?  Зачем вам это? Жизнь ваша сказочно
прекрасна и полна удовольствий, как..
     Констанция повела рукой, заставив его умолкнуть.
     - Жизнь  наша  кончается.  Не  моя и не Джаннаха,  а жизнь нашей расы.
Скажи,  если б такое случилось на Земле, если бы твой народ стоял на пороге
смерти, что было бы важным для вас? Самым важным, способным разжечь огонь в
подернутых пеплом душах? Разве не знание о том, что ожидает вас за гранью?
     Лицо Констанции вдруг  размылось  и  стало  удаляться,  превращаясь  в
светлое пятно, длинное платье изменило форму и цвет - теперь это было вовсе
не женское одеяние,  а красный камзол с тонкими кружевами вокруг запястий и
шеи.  Во сне ли,  наяву,  но голос, звучавший в ушах Дарта, тоже изменился,
сделался ниже,  повелительней и,  несомненно,  теперь принадлежал мужчине -
человеку лет сорока с худощавым лицом и остроконечной бородкой, над которой
закручивались усы.  Он что-то говорил,  но гаснущее сознание выхватило лишь
одну-единственную фразу,  которая повторялась вновь и вновь, будто рефрен к
последним словам Констанции:
     "Вы не находите, Дарт, что любое разумное существо чувствовало бы себя
уверенней, если бы знание о предстоящей дороге открылось ему при жизни?"

                                 Глава 11

     Дарт очнулся.
     Вокруг царили  сумрак,  тишина,  Спокойствие.   Тяжесть   была   почти
нормальной,  и он не слышал шелеста дождя - значит,  вечер близился,  но до
его наступления еще оставалось время.  Он лежал на спине,  и  на  лицо  ему
падал свет - не яростный голубоватый,  как на речных просторах,  а мягкий и
ласковый,  профильтрованный древесными кронами и  оттого  казавшийся  почти
фиолетовым.  Под ним пружинил пышный мох, покалывал стебельками кожу, и это
ощущение было приятным - сигнал возврата  к  жизни,  такой  же  ясный,  как
способность видеть, слышать и дышать. И чувствовать голод.
     Он был ужасно голоден!  Боль,  терзавшая его,  исчезла, раны больше не
горели огнем и не сочились кровью -  даже  та,  смертельная,  под  ребрами;
казалось,  их  вообще  нет,  и  он  не  чувствовал ни мук,  ни томительного
приближения небытия - лишь легкую приятную  расслабленность  и  безмятежный
покой. Голод был единственным, что нарушало эту гармонию.
     Чьи-то руки  приподняли  его,  он  сел  и уставился на свой живот.  Ни
плоти,  изувеченной дротиком,  ни шрама,  ни повязки - ровная чистая  кожа,
будто его лечили на Анхабе, в чудесных камерах реаниматоров. На плече, ноге
и в других местах  тоже  ни  следа  ранений,  ни  капли  крови,  ни  единой
царапины... Он согнул руку, напряг бицепс - мышцы послушно вздулись крепким
шаром, у запястья выступили жилы. Тело повиновалось ему.
     - Ешь,  маргар!  - Нерис сунула ему плод, напоминавший небольшую дыню.
Дарт жадно впился в него зубами;  кожура была тонкой,  оранжевой,  а вкус -
сладковато-мучнистым,  словно у свежего,  хорошо пропеченного хлеба. Мякоть
таяла  во  рту,  он жевал и глотал,  чувствуя,  как с каждым куском утихает
голод и прибавляется сил.  Ничего вкуснее ему не доводилось  пробовать.  Ни
разу в жизни! Ни в той, ни в этой.
     -Ты потерял много крови, - сказала Нерис, протягивая следующий плод. -
Но ничего,  Цветок исцелит и это. Все, что тысъешь, станет плотью и кровью,
пока его соки бродят в тебе.
     "Подстегивают метаболизм?"  -  подумал  Дарт  и,  оторвавшись  от еды,
пробормотал:
     - Цветок? Какой цветок, ма белле донна?
     - Целительный цветок,  Цветок Жизни, Дважды Рожденный. - Нерис присела
на корточки,  глядя, как он насыщается. - Ты умирал, как в посланном Элейхо
сне,  и я не могла исцелить твои раны.  Бывает, что копья лысых жаб сильней
искусства ши-ры...  - ее лицо на миг омрачилось. - Но нам повезло: мы плыли
вдоль берега до желтого времени,  а затем я послала Броката,  и он разыскал
Цветок. Большая редкость! Не иначе как о тебе заботится Предвечный!
     Дарт огляделся.  Они  сидели  на  поляне,  затененной  ветвями высоких
деревьев; стволы их были прямыми, толстыми и мохнатыми, как звериная шкура,
большие  сизые листья свернуты в трубочки,  и меж ними свешивались до земли
гроздья оранжевых дынь.  Неподалеку валялось что-то странное: паук не паук,
но   какая-то  тварь,  похожая  на  огромного  паука  с  плоской  спиной  и
суставчатыми изломанными ногами;  тело ее, покрытое глянцевитой кожей, было
неподвижно,  а  ноги  слегка  подергивались,  то  ли от усталости,  то ли в
предсмертных  конвульсиях.  Рядом  лежали  веши  -  мешок   с   колдовскими
снадобьями Нерис,  шлем, скафандр, оружие, ремни и его одежда, разбросанная
среди мхов,  будто ее срывали  с  большой  поспешностью.  На  мешке  темнел
меховой  клубочек  -  Брокат,  с  полураспущенными  крылышками.  По  своему
обыкновению, он спал.
     Довольно мирная  картина,  если  не  считать  ту  тварь,  похожую   на
издыхающего паука...  Но даже на ней взгляд Дарта не задержался; с трепетом
и восхищением он взирал на гигантский цветок,  пламеневший в  голубом  мху.
Жаркий костер посреди озера...
     Цветок был великолепен.  Толстые мощные лепестки светились в полумраке
розовым;  багровые зигзаги жил пересекали их поверхность,  и от багрового к
нежному  цвету зари сменялся десяток оттенков - багрянец,  пурпур и кармин,
переходивший в красное и алое.  Казалось, что в лепестках пульсирует кровь,
темная  в  середине  и  светлая  к  краю;  они подрагивали под ее напором и
испускали нежный сильный аромат.  Запах был приятен и  смутно  напоминал  о
чем-то близком и знакомом в прошлой жизни - о церковных сводах, тихом пении
и струящейся в воздухе беловатой дымке ладана.
     Место тоже напоминало  церковь:  стволы-как  темные  колонны,  гроздья
плодов  -  точно  светильники,  мох  -  сизый  узорчатый камень,  а в нем -
багрово-алая купель,  в каких крестят  потомков  великанов.  Внезапно  Дарт
сообразил,  что  этот  цветок  и  в  самом  деле является купелью и что еще
недавно он находился там;  это знание пронзило его,  как всплеск  молнии  -
память о чем-то огромном,  нежном,  целительном,  обволакивающем израненное
тело,  призывающем к спокойствию и сну.  Он  отбросил  недоеденный  плод  и
привстал на коленях,  почти не сомневаясь в том,  что увидит: в самом деле.
Цветок изнутри казался огромной  коралловой  чашей,  до  краев  наполненной
розоватой жидкостью. Волшебным бальзамом, исцелившим его...
     - Я был внутри? - он показал глазами на цветок.
     - Немного  пользы  остаться  снаружи,  - пробормотала Нерис,  и только
сейчас он заметил,  как осунулось и побледнело  ее  лицо.  -  Цветок  Жизни
исцеляет даже полумертвых, если они сообразят, что нужно лезть в него, а не
пялиться с раскрытым ртом.  - Она вздохнула и добавила: - Говорят, что Дети
Элейхо купались в этих Цветах и поглощали их сок,  не нуждаясь в иной пище.
Да и как они могли бы есть плоды? У них ведь не было зубов...
     "Кожное питание",  - мелькнуло в голове Дарта;  он  кивнул  в  сторону
деревьев, увешанных оранжевыми дынями, и поинтересовался:
     - Тогда  зачем  же  это?  Если  они  не ели плодов?  Нерис с важностью
коснулась раята на своем виске, мерцавшего как маленькая звездочка.
     - Клянусь  Предвечным,  ты  не  слишком   догадлив,   маргар!   Плоды,
разумеется, для нас. Для тех, кому Дети Элейхо оставили этот мир. Ешь!
     - Я сыт,  моя мудрая госпожа. - Он поднялся и стал одеваться, озираясь
по  сторонам.  Цветок,  пламенеющий   во   мху,   притягивал   его   взоры.
Поразительно!  Один огромный цветок - ни стебля,  ни листьев...  Но корень,
наверное, есть... Он отвлекся от мыслей о магическом Цветке и спросил:
     - Далеко от берега?
     - Надо идти от желтого времени до зеленого.
     Три-четыре лье, решил он. Не близко!
     - Как ты меня сюда дотащила? Или я шел сам?
     - Шел?  С такой вот дыркой в животе от  дротика  трехглазых?  -  Нерис
продемонстрировала ему ладонь.  - Ты истекал кровью,  глупый маргар! Ты был
на шаг от смерти! - Она вдруг всхлипнула, но прикусила губу и справилась со
слезами. - Думаешь, ты в самом деле дважды рожденный? Думаешь, что ты умнее
просветленной ширы? Можешь не слушать ее и лезть в любую драку?.. А ты ведь
поклялся меня защищать!
     Дарт застегнул пояс, присел рядом и обнял ее за плечи.
     - Ты веришь Предвечному Элейхо?
     Молчаливый кивок.
     - И веришь, что он посылает правдивые сны?
     Она кивнула снова.
     - Значит,  случилось то,  что должно было случиться. Я дрался, защищал
тебя и пал от сотни ран, как предсказала ты, блистательная шира. И ты меня,
спасла...  Все,  как в вещем сне,  не так ли? - Он нежно коснулся спутанных
локонов.  - Кто мы такие,  чтобы противоречить Элейхо?  Воля его - закон, и
это понятно даже глупому маргару.
     Нерис всхлипнула и прижалась щекой к его груди.
     - Так как же ты дотащила меня?
     - Бхо...  тебя  нес  бхо...  носильщик...  вот этот...  - Она показала
дрожащей рукой на паука, все еще дергавшего лапами. - Откуда он взялся?
     - У меня были зерна...  два зерна,  плохие,  старые...  бхо  получился
слабый, но все же он тебя донес. Теперь умирает...
     Дарт повернул голову и осмотрел паукообразную тварь.  Выглядела она не
лучшим образом. По правде говоря, совсем паршиво.
     - Жаль,  если такое случится с  нашей  лодкой,  -  пробормотал  он.  -
Где-нибудь посреди реки, в стае зубастых чудищ...
     - Лодка - из хорошего зерна,  - возразила Нерис.  - Проживет еще много
циклов. Двести или триста...
     - Это предел?
     - Нет.  Если зерно хорошее и если пользоваться бхо не  слишком  часто,
дочь может унаследовать его от матери, внук - от деда. Такой бхо не умирает
сразу. Жизненная сила его слабеет на протяжении долгого времени.
     "Жизненная сила, - подумал Дарт, глядя на паука. - Энергия... Конечно,
в  этих  зернах  должен быть запас энергии!  Энергии,  хранившейся миллионы
лет...  Может быть,  такой же, что сосредоточена в ферале... Она передается
бхо,  и механизм функционирует,  пока запас ее не исчерпан. Но механизм ли?
Скорее квазиживое существо, подобное Голему и Марианне. Только не мыслящее,
не  говорящее,  а приспособленное для конкретных дел.  Плыть или таскать...
Что еще?"
     Он лег,  чувствуя,  что тяжесть возросла и что вместе с ней  наплывает
дремота.  Сумрак  сгустился,  где-то  вверху по листьям забарабанили первые
капли Дождя,  и лес наполнился ночными звуками -  попискивали  и  суетились
птицы,  кто-то  возился  в  листве,  скреб  кору когтями,  потом - далеко и
протяжно  -  завыл  неведомый  зверь.  От  Цветка  распространялось  слабое
немигающее сияние;  сейчас он казался вырезанным из розового коралла. Нерис
вытянулась в мягком мху.
     - Как я устала...  спать...  - расслышал Дарт и,  наклонившись к  ней,
шепнул:
     - Спи. Я посторожу.
     - Нет...   не   надо...  -  глаза  ее  закрылись.  -  Тут,  у  Цветка,
безопасно... спи, Дважды Рожденный... нам ничего не грозит...
     Дождь успокоительно шелестел в древесных кронах, деревья застыли будто
стражи  в меховых одеяниях,  от Цветка потянуло слабым ароматом,  но уже не
запахом ладана,  а чем-то  резким,  свежим,  похожим  на  йодистые  морские
испарения.  Не  он  ли отпугивает животных?..  - подумал Дарт,  но не успел
закончить мысль, как веки его отяжелели.
     Снов он не видел и проснулся,  как обычно, рано. Что-то теплое, мягкое
прильнуло  к  его  плечу,  крохотные  острые зубки царапали кожу,  потом он
почувствовал укол и услышал довольное сопение, исходившее от Броката, - тот
завтракал.  Пришлось  подождать,  когда  зверек насытится.  Затем Дарт сел,
скрестив ноги, повертел головой, чтобы размять затекшую шею, и осмотрелся.
     Все было мирно и спокойно.  Деревья в предрассветном сумраке  казались
отлитыми  из  потемневшего  серебра,  в  пространстве  меж  ними  сгущались
фиолетовые тени.  Его кинжал и шпага лежали на расстоянии протянутой  руки,
за  ними  громоздился  мешок  с привязанным к нему скафандром,  а по другую
сторону негромко  посапывала  Нерис.  Бхо-носилыцик,  валявшийся  в  центре
поляны,  уже  перестал  дергаться  и  будто  бы  осел,  расплываясь  грудой
протоплазмы.  В слабом свете,  исходившем  от  Цветка,  Дарт  видел  только
смутный  бесформенный  контур  и торчавшие во все стороны ноги-щупальца.  В
лесу царила чуткая тишина - ни возни в древесных кронах,  ни писка птиц, ни
далекого тоскливого воя.
     Он встал,    пошарил   в   карманах   скафандра,   вытащил   маленький
цилиндрический контейнер и  подошел  к  Цветку.  Лишь  рядом  с  ним  стало
понятно,  как он огромен - овальная чаша высотой по грудь, которую с трудом
обхватили  бы  четверо  мужчин.  Дарт  заглянул  внутрь,  омочил  пальцы  в
розоватой жидкости,  попробовал на вкус - она оказалась слегка кисловатой и
пахла на этот раз недобродившим виноградным соком.  Наполнив контейнер,  он
повергнул  кольцо  в  его  основании,  и  герметичная крышка захлопнулась с
легким щелчком.  "Как знать,  возможно, этот бальзам станет не менее ценной
добычей,  чем проба ферала,  - подумал он. - Нечто соприкасавшееся с плотью
Ушедших Во Тьму и даже питавшее ее,  если наша  маленькая  шира  ничего  не
сочиняет..."
     Вернувшись к ней,  он снова опустился в мягкий Мох,  раздумывая, сколь
щедро и с каким комфортом Устроен этот мир.  Целебные цветы,  источник пищи
Темных,  а также изобилие плодов для их живых игрушек, для рами и даннитов,
ко и тири и прочих рас, переселенных то ли добровольно, то ли в неразумном,
еще животном состоянии... Стабильный климат и нерушимая экология - ни бурь,
ни извержений вулканов,  ни наводнений,  ни прочих катастроф;  континенты с
эндемичной  флорой,  приспособленные  для их обитателей;  реки,  по которым
можно плавать у берегов,  и охраняющие их чудовища, дабы никто не совался в
чужой  монастырь  и  не  было  повода для конфликтов;  деревья смерти - для
безболезненной  эвтаназии,  и  туман,  очищающий  лес...  Правда,   кое-что
выпадало из этой благостной картины - скажем,  водяные черви и соплеменники
Bay с их мерзкими привычками.  Но Дарт резонно полагал, что это - результат
мутаций,  произошедших с течением времени.  Черви скорее всего были водными
санитарами, такими же, как очистительный туман на суше, а криби качались на
деревьях,  ели  жуков  да  гусениц и доставляли не больше хлопот,  чем стая
мартышек.
     Другое дело - бхо!  Дарт понимал,  что Темные не  зря  упрятали  их  в
защищенных  хранилищах  - значит,  эти квазиживые механизмы были запретными
для туземцев. Тут крылся некий парадокс, в котором он хотел бы разобраться,
однако  данных  для  обоснованных  выводов  не  хватало.  Если бхо - не для
туземцев,  то почему их не уничтожили?  А если бросили за ненадобностью, то
почему защитили?  На первый вопрос он не имел ответа,  а что до второго, то
тут возникли целых две гипотезы. Бхо - во всяком случае, те бхо, которые он
видел,  -  были  безобидны и не несли иных опасностей,  помимо тех,  какими
балует цивилизация ленивцев.  Транспорт, быстрое безопасное передвижение, а
кроме того, строительство жилищ да производство пищи и предметов быта - вот
безопасная цель технологии.  Но Темные,  возможно,  не желали,  чтоб  здесь
возник технологический прогресс; возможно, им хотелось, чтоб этот мир пошел
иным путем,  отличным от путей Земли,  Днхаба и  множества  других  планет.
Скажем, более духовным, ведущим к ранней зрелости, не оставляющим места для
сожалений об упущенном...  Тех сожалений,  отзвук которых звучал  в  словах
Констанции.
     Однако эта  гипотеза была неконкретной и смутной,  и потому Дарт более
склонялся ко второй. Вполне возможно, Темным не хотелось, чтоб их имущество
делили  силой;  они  могли  предвидеть  кровавые конфликты между туземцами,
истребление  слабых,  торжество  жестоких,  битвы   и   побоища   -   вроде
случившегося прошлым утром.  Такую гипотезу подтверждало многое - и то, что
он узнал от Нерис и Рууна,  и то,  что видел сам;  вывод же  был  очевиден:
период балат! - не лучшее время в здешних краях.
     Вполне разумный  вывод,  и  тем  не менее Дарту чудилось,  что все его
логические выкладки базируются на  шаткой  почве  непроверенных  догадок  и
произвольно толкуемых фактов. Ясным было одно:
     Ушедшие Во Тьму стремились не допустить своих наследников в хранилища.
Наследники же проявляли настырность и,  не пугаясь молний Элейхо,  лезли  в
запретные места...  Но почему?  В чем состояла особая ценность бхо?  В том,
что с их помощью можно  гнать  плоты,  плавать  по  рекам  и  перетаскивать
тяжести?  Не  слишком  важные  проблемы...  В конце концов,  имея понятие о
кораблях,  веслах и парусе,  Можно соорудить и телегу. Пожалуй, нашлось бы,
ого в нее запрячь...
     Отчего же  бхо  считались  сокровищем,  равновеликим  жизни и пролитой
крови? Этого Дарт не понимал, и в результате вся его конструкция повисала в
воздухе.

     Ракушки джелфейра,  мерцавшего на шее Нерис,  порозовели. Он поднялся,
сорвал  оранжевый  плод,  затем  углубился  в  лес на пару десятков шагов и
отыскал кусты с какими-то мелкими, но очень вкусными ягодами - они таяли на
языке  и  освежали  рот  Поедая  их,  Дарт  снова подивился царившему здесь
изобилию. Пища, первая потребность всякого живого существа, тут не являлась
проблемой;  лес,  собственно,  был  не лесом,  не джунглями и не тайгой,  а
плодоносным садом. Фрукты, ягоды, стебли, коренья - с разным вкусом, разной
формы,  цвета,  величины  и  в  потрясающем  разнообразии...  Скольких  мог
прокормить этот лес!
     Когда он  вернулся,  начало  светлеть,  и  листья   дынных   деревьев,
свернутые  в  трубочки  ночной  порой,  стали распрямляться,  превращаясь в
большие темно-синие треугольники с резными краями.  Нерис уже проснулась  и
приводила в порядок тунику и свои волосы.
     - Пойдем к реке?  - спросил Дарт,  протянув ей в ладонях горстку ягод.
Она принялась жевать их, покачивая головой.
     - Нет.  Тьяни, лысые отродья, обогнали нас, флот даннитов уничтожен, и
не  приходится  ждать  от  хвостатых помощи.  В Лиловых Долинах не знают об
этом... Надо бы их предупредить.
     - Как? Послать к ним Броката? Он хорошо поел - может, и долетит...
     Шира, не принимая шутки, строго посмотрела на него.
     - Не долетит, но я его пошлю. Пошлю, чтоб поискал багровое дерево туи.
Обычно хоть одно растет вблизи Цветка...
     - Тут только синие деревья, - Дарт бросив взгляд в лесную чащу.
     Нерис небрежно повела рукой.
     - Да, синие, серые и голубые, как всюду в наших краях. Источник плодов
и коры для одежд - вот и все,  на что они годятся.  Туи же - особое дерево,
помощник просветленных шир;  прикоснувшись к нему, услышишь многое и многое
узнаешь - и о себе,  и о других...  -  Сделав  паузу,  она  пояснила:  -  Я
прошепчу ему несколько слов,  и они долетят до Нараты в Лиловых Долинах,  а
от него старейшие узнают новости... может, пошлют стражей границы встретить
нас.
     - Нарата?  - Дарт почесал горбинку носа - вроде бы такое имя прежде не
упоминалось. - Кто он, сударыня? Этот Нарата с тонким слухом?
     - Один из старейших.  Мой родич,  хранитель дерева туи  и  зерен  бхо.
Мудрый человек, если можно такое сказать о мужчине.
     Она принялась  тормошить  Броката.  Тот  недовольно запищал,  цепляясь
маленькими коготками за тунику  и  ожерелье,  но  Нерис  подбросила  его  в
воздух, крылья зверька развернулись, и он, не открывая глаз, закружился над
поляной, вереща:
     - Сспать... Бррокат сспать... сспать...
     - Не спать. Искать!
     Вероятно, мысль о поиске вдохновила Броката: егo полет стал уверенней,
усы встопорщились, глаза крылись и засверкали темными бусинами. Над головой
Дарта прошелестело:
     - Бррокат исскать...вссегда исскать.-.Чтто?
     - Туи.  - Веки Нерис на мгновение  опустились,  но  тут  же,  взмахнув
ресницами,  она  вытянула  руку  к  лесной  чаще.  - Думаю,  там.  И думаю,
недалеко. Лети!
     Брокат исчез  среди  мохнатых  древесных  стволов.  Стайка   небольших
птероидов - серые шкурки,  желтые кольца вокруг глаз - вынырнула из листвы,
рванулась следом,  но,  наткнувшись на какой-то яркий  лоскут,  паривший  в
воздухе,  закружилась рядом с ним,  играя.  Лоскут зашипел, плюнул струйкой
бесцветной жидкости. "Бабочка?.." - подумал Дарт, вопросительно взглянув на
Нерис.
     - Путта,  - пробормотала она.  - Неопасное существо,  но его выделения
обжигают,  подобно целебным корням хрза.  Ну что стоишь, маргар? Собирайся!
Бери мешок, идем!
     - Слушаю и повинуюсь,  просветленная. - Взвалив ношу на плечо и бросив
последний взгляд на алый цветок и останки бхо-носилыцика, Дарт направился к
лесу.
     Они прошагали  с  четверть  лье  среди покрытых мехом дынных деревьев,
обогнули большую темную лужу -  Глотающий  Рот,  заполненный  не  водой,  а
вязкой,  растворяющей  органику  субстанцией,  миновали  несколько поросших
сизыми мхами лужаек,  а затем ручей,  где  резвились  маленькие  зверьки  с
лапами,  подобными плавникам,  и длинными гибкими хвостами,  извивающимися,
словно водяные змеи.  За ручьем, который путники преодолели вброд, высилась
роща деревьев харири с доскообразными стволами, а дальше характер местности
переменился:  тут,  среди синих травяных зарослей,  скрывавших  человека  с
головой,  торчали  обломки  яшмовых  скал - массивные,  багрово-красные,  с
серыми и оранжевыми прожилками.  Одни из них,  округлые  или  плоские,  как
могильные плиты,  были Дарту по пояс, другие, превосходившие размерами дом,
вздымали  к  небу  зазубренные  вершины;  поверхность  скал  была  изрезана
трещинами, и кое-какие из них могли сойти за целые пещеры.
     "Живописное зрелище",   -   мелькнуло  у  Дарта  в  голове.  Потом  он
остановился,  недоумевая, как будут они пробираться в этих зарослях, но тут
же  увидел тропу,  что шла от ручья,  - ее отмечали примятые стебли травы и
кучки свежего помета.  Судя по ним,  животные,  ходившие  к  водопою,  были
довольно  крупными - может,  не такими,  как лошадь,  но уж никак не меньше
кабана.
     Нерис тоже  остановилась,  морща  лоб  и  с  сомнением  поглядывая  на
тропинку.
     - Синяя  трава  и  дорога,  проложенная  тахами...  - промолвила она в
раздумье.  - И камни... Подходящее место для маргара, клянусь Предвечным! В
такой траве он любит подкрадываться к жертвам...
     - Опасная тварь? - полюбопытствовал Дарт.
     - А  ты  не  знаешь?  -  Женщина с внезапным подозрением уставилась на
него. - Никогда не слышал о маргарах?
     Неопределенно пожав плечами, он предложил:
     - Идем!  Это дерево туи, о котором ты говорила, священное, так же, как
Цветок,  верно? Звери не тронули нас у Цветка, не тронут и рядом с деревом.
Или я не прав?
     - Не прав,  - подтвердила Нерис.  - Запах и  блеск  Цветка  отпугивают
животных, а туи ничем особенным не пахнет. По виду - обычное дерево, только
с багряными листьями.  С длинными и узкими, как твой нож, - она показала на
шпагу.
     - Но не такими острыми,  - Дарт улыбнулся и положил ладонь на рукоять.
- Чего ты боишься,  моя блистательная госпожа? В траве - маргар и с тобой -
маргар... Как-нибудь поладим!
     Прилетел, трепеща крылышками,  Брокат, свистнул, что поиски успешны, и
это решило дело.  Они двинулись вперед: Нерис - чутко прислушиваясь, Дарт -
баюкая на плече мешок и размышляя, сшит ли он из целой маргаровой шкуры или
из половинки В  последнем  случае  шансы  отбиться  были  невелики)  и  он,
ощупывая шпагу, с горечью думал о своем разряженном дисперсоре. Правда, сам
мешок служил свидетельством того,  что  маргаров  все  же  убивали  -  надо
полагать,  копьем  и  топором,  без  лучевого  оружия.  А  может быть,  они
попадались в ловушки?
     Синяя трава раздалась,  тропинка  вывела  их  к  не  обозримому  лугу,
покрытому  сочными невысокий стеблями - они трескались под ногой и исходили
густым беловатым соком.  Вдали паслись какие-то животные - возможно,  тахи;
вытащив визор, Дарт разглядел крохотные головки микроцефалов на тонких шеях
и плотные,  обросшие длинной шерстью туловища.  Ноги скрывала трава, но ему
показалось,  что  их  не четыре,  не шесть,  а только две.  Огромные птицы?
Возможно...  Но без клюва - пасть,  будто у жвачных, и из нее свисают пучки
стеблей.
     Нерис, облегченно  вздохнув  и  не  обращая  на  этих тварей внимания,
ринулась за Брокатом к дереву, что росло шагах в пятидесяти, рядом с грудой
разноцветных  камешков  и  раковин.  Было  оно невысоким,  покрытым гладкой
охряной корой;  на высоте поднятой руки ствол делился  на  шесть  или  семь
ветвей,  что  расходились  шатром,  почти незаметные за водопадом листьев -
узких,  длиною в руку,  свисавших вниз и багрово-красных, словно оставшиеся
позади  скалы.  На  фоне  голубоватой  растительности  и синего ясного неба
дерево туи выделялось будто рубин в мозаике из бирюзы.
     Встав перед ним,  Нерис сорвала ракушку с джелфейра,  бросила на груду
камней,  потом  прижала  к стволу ладони,  вытянулась,  и замерла.  Щеки ее
постепенно начали бледнеть,  зрачки  остановились,  и  звездочка  раята  на
правом  виске  потускнела,  сменив  серебристый  оттенок на свинцово-серый.
Такой, загадочно-непостижимой, она уже являлась Дарту - в пещере на острове
волосатых,  в  трансе  вещего  сна,  который  посулил  ему  битвы,  раны  и
избавление от них...  Но что ей виделось сейчас? Морское побережье? Лиловые
Долины?   Неведомый  Нарата,  хранитель  зерен  бхо?  Дарт  опустил  мешок,
приблизился и,  подражая Нерис,  протянул к стволу раскрытые ладони - ствол
был  довольно  толстым  для невысокого дерева,  и тут хватало места для них
двоих. Ему показалось, что он чувствует сопротивление, будто между пальцами
и светло-коричневой корой сгущается что-то упругое,  невидимое для глаз, но
вполне ощутимое и реальное.  Естественный энергетический экран?  Защита  от
невежд и дураков? Напоминание - будь осторожен?
     Барьер, однако,  был преодолим. Он глубоко втянул воздух, проклял свое
любопытство и прикоснулся к стволу.
     Текли мгновения,  но  ничего,  казалось  бы,  не  изменилось.   Солнце
по-прежнему  грело  его  обнаженные  плечи  и спину,  гулявший над равниной
ветерок путался в волосах и шелестел листвой,  а где-то  вверху  носился  и
пищал   неугомонный   Брокат:   "На-шелл!..  нашелл!.."  Потом  веки  Дарта
отяжелели,  ветер стих и солнечный свет сделался не резким и пронзительным,
а  по-весеннему мягким.  Теперь он был не обнажен по пояс,  а одет:  старая
куртка зеленоватой шерсти,  такие же штаны,  потертые ботфорты  и  берет  с
неким  подобием облезлого пера;  к ним - шпага в ножнах и кожаная портупея.
Что-то покачивалось и поскрипывало под ягодицами,  и он вдруг осознал,  что
находится  в  седле,  и  конь его,  неторопливо ступая,  шествует к воротам
гостиницы.  Старый конь,  мерин желтовато-рыжей масти, с облезлым хвостом и
опухшими   бабками,  единственное  четвероногое  достояние  их  обедневшего
семейства...  Конь, шпага, пятнадцать экю и советы - все, что он получил от
отца...  Нет,  не  все!  Было  еще  и письмо!  Драгоценное письмо,  которое
похитили или сейчас похитят...  вот этот черноусый ублюдок,  что глядит  на
него из гостиничного окна... пялится и ухмыляется... С чего бы?
     Он приосанился,  одной рукой коснулся рукояти шпаги,  другую вытянул в
оскорбительном жесте, сделав "козьи рожки", и закричал:
     - Эй,  сударь!  Вы!  Да,  вы,  который  прячется  за   этим   ставнем!
Соблаговолите объяснить, над чем вы смеетесь, и мы посмеемся вместе!
     Но незнакомец  не  ответил,  лишь  метнул  в  его  сторону насмешливый
взгляд,  и это было словно удар молота,  сваливший его с лошади. Он упал на
колени, на что-то мягкое, влажное - наверное, в грязь - и почувствовал руку
на своем плече. Рука была цепкой, настойчивой, как и зудевший в ушах голос.
Его трясли и звали,  раз за разом повторяя странные слова; ему мнилось, что
вроде бы этот язык должен быть понятен, но он его не понимал,
     Внезапно сказанное обрело содержание и смысл.
     - Очнись!  - звала его Нерис.  - Очнись, глупец! Ты, обиженный Элейхо!
Зачем ты прикоснулся к дереву?
     - Это  было  любопытно,  моя  прекрасная госпожа,  - пробормотал Дарт,
поднимаясь с колен,  - очень любопытно...  Я видел...  да,  я видел картины
своей  юности...  старую  одежду,  отцовскую шпагу - она потом сломалась...
город, в который я въехал на древней кляче, и мерзавца, укравшего письмо...
Как его звали, дьявол? И что говорилось в том похищенном письме?..
     Но Нерис не слушала его, била кулачками в грудь, кричала:
     - Нельзя  подходить  к дереву,  когда с ним беседует шира!  Нельзя его
касаться!  Это опасно!  Твой дух улетит к  предкам,  и  ты  превратишься  в
безмозглую тварь! Ты мог потерять разум! Ты...
     - ...глупец и потому не боюсь лишиться того,  чего не имею, - закончил
Дарт. - Но все же я благодарен туи: ум или его остатки все еще при мне, а с
ними  -  частица  пережитого  когда-то и позабытого.  - Перехватив запястья
Нерис,  он попытался ее поцеловать,  но шира увернулась.  - Ну а  как  твои
успехи, Нерис Итара Фариха Сассафрас тХаб Эзо Окирапагос-и-чанки? Видишь, я
не забыл твое имя, хоть от него в самом деле можно лишиться разума.
     - Это еще почему?  - спросила Нерис, отступив и с подозрением глядя на
него.
     - Прекрасное  женское имя всегда сводит мужчину с ума,  - Дарт отвесил
изящный поклон.  - Так что же?  Ты говорила с  мудрым  Наратой  из  Лиловых
Долин?
     - Говорила. Он обещал, что пошлет корабль и воинов для нашей охраны.

     - И где мы встретим их?
     Выдернув пару стеблей, она положила их на землю под углом.
     - Смотри,  Дважды Рожденный, это - большие реки. Мы плывем по левой, а
справа-та,  что разделяет земли даннитов и рами.  Здесь - горы, а за ними -
океан...  - Миниатюрный вал из камешков лег поперек стеблей,  в том  месте,
где они почти сходились.  - Вот малая речка,  впадающая в большую, за нею -
озеро,  и на его берегах лежат Лиловые Долины...  -  Она  обозначила  озеро
ракушкой - пониже горной гряды, на равном расстоянии от крупных рек. - Тут,
в устье маленькой реки, нас будут ждать.
     - И куда потом?
     - В Лиловые Долины,  а от них - к месту, где сверкали молнии. Примерно
вот здесь, - она добавила к кучке камешков еще один, красный.
     - Ты можешь показать, где мы теперь? И где тот остров, на котором мы с
тобою встретились?
     Лоб Нерис пересекла  морщинка.  Несколько  мгновений  она  размышляла,
подкидывая  на  ладони  Пару камней,  затем положила один из них у середины
левого стебля, а другой - на две ладони повыше.
     Дарт, беззвучно шевеля губами,  уставился на эту карту.  Он  вспоминал
вид   местности  с  высоты,  картины,  показанные  Марианной,  и  все,  что
запомнилось  во  время  полета  в  скафандре;  перебирал  минувшие   циклы,
прикидывал скорость левиафана и даннитской флотилии, подсчитывал пройденный
путь --по прямой,  если учесть извивы и повороты  реки.  Оценка  получалась
грубоватая, но все же он мог представить, где находится сейчас и куда ведет
дальнейшая дорога.  До Лиловых Долин было двести или триста лье, а от них -
еще семьдесят или сто до седловины меж гор, отмеченной красным камешком, до
места,  где поджидал его ираз.  Но попасть  туда  можно  было  быстрее:  не
сворачивать  к  озеру,  не  плыть  в Лиловые Долины,  а двигаться до гор по
речному берегу.  В предгорьях свернуть вправо и пересечь отроги прибрежного
хребта... вроде бы совсем невысокие... Или ему так показалось сверху?..
     Эта дорога  была короче на добрых полсотни лье,  и Дарт не сомневался,
что воинство тиан проследует таким путем.  Он мог  бы  их  опередить,  если
Нерис  переберется  на  судно Лиловых Долин,  оставив ему левиафана.  Живой
корабль передвигался гораздо быстрее тианских галер.
     Он еще не решил,  что станет делать,  добравшись до хранилища Ушедших.
Все зависело от случая и ситуации - от того,  сколь глубока дыра, достигнет
ли она фералового слоя, удастся ли ему взять пробу и выбраться с добычей на
поверхность.  Если дела пойдут успешно, он будет ждать спасательный корабль
или в Лиловых Долинах,  или в Трехградье,  или в любом из мест, где можно с
приятностью потратить время - желательно,  не покидая Нерис. А что касается
хранилища...  Либо наследство Детей Элейхо будет разделено по-доброму, либо
он завалит вход и уничтожит шахту со всем ее проклятым содержимым!  Или то,
или другое - но больше никаких кровопролитий!
     "Лишь бы добраться до Голема..." - подумал Дарт.  С Големом за  спиной
он мог контролировать ситуацию;  Голем и его дисперсоры были гарантией мира
- того, что он не раб обстоятельств, а управляет ими. И может, как повелели
явившиеся в снах друзья, повиноваться велениям чести.
     Они направились  в  лес,  и Дарт какое-то время молчал,  раздумывая об
этих снах и о случившемся у дерева туи.  С ним, безусловно, творилось нечто
странное:  обрывки  воспоминаний  вдруг  оживали  и  возвращались  по самым
различным поводам и причинам.  Во сне ли,  наяву,  после хмельного из фляги
Рууна  или  как  сейчас,  под шелестящей в порывах ветра багряной кроной...
Возможно,  атмосфера  Диска  влияла  на  него?  Некий  таинственный  флюид,
содержавшийся в воздухе и водах? Духовная эманация, неуловимая для датчиков
Марианны, что-то такое, что пробуждало память о былом? Пожалуй, заметить ее
могли  только люди-приборы,  о коих рассказывала Констанция...  Но сам он к
ним не относился;  он не умел читать мысли, общаться с покойными предками и
друзьями  или  предсказывать  будущее.  В  этих  вопросах  оставалось  лишь
полагаться на Нерис.
     Дарт повернулся к ней и спросил:
     - В Трехградье тоже есть дерево туи?
     - И не одно,  - откликнулась она.  - В Трехградье,  а также у  тири  и
даннитов, и у других, даже у лысых жаб. Их самки неразумны, и нет среди них
шир,  но слушать туи могут многие. Это несложное искусство - гораздо проще,
чем пробуждение зерен и толкование посланных Предвечным снов.
     - Несложное? - Бровь Дарта приподнялась.
     - Да, Дважды Рожденный. Однако не для безмозглых маргаров.
     Не возразив  ни  слова,  он  кивнул.  Быть может,  на Диске не имелось
телепатов,  зато была всепланетная  система  связи,  доступная,  по  словам
Нерис,  многим.  Он не мог объяснить ни ее устройства, ни принципов работы,
но согласился с фактом, что она существует и действует и что живые существа
способны передать на расстояние мысль с помощью деревьев. Во всяком случае,
это объясняло,  как в Трехградье и других местах проведали о бивших в  небо
молниях.
     Шагая к  лесу по тропе,  протоптанной тахами,  они уже видели верхушки
деревьев - серый и фиолетовый дым на фоне голубых небес.  Идти  осталось  с
четверть   лье,  но  Брокат,  дремавший  меж  скафандром  и  мешком,  вдруг
забеспокоился,  завозился  и,  тревожно  пискнув,  взмыл  в  воздух.  Нерис
остановилась,  склонила  голову  к  плечу-,  и  Дарт  заметил,  что ее щеки
начинают бледнеть - точно так же, как немногим раньше, у дерева туи. Но туи
здесь  не  было;  вокруг  колыхалась  синяя трава,  и из нее окровавленными
драконьими клыками торчали скалы.  От скал не доносилось ни звука,  а трава
шелестела,  и,  кроме этого шелеста, шороха и потрескивания, Дарт не слышал
ровным счетом ничего.
     Взгляд Нерис метнулся к нему. Щеки ее были цвета белого мрамора.
     - За нами идет маргар, твой родич. Думаю, ты знаешь, что нужно делать?
     - Понятия не имею.  Опасный зверь? Большой? - Он оглянулся на висевший
за плечом мешок.
     - Дело не в величине,.  - прошептала Нерис бескровными губами. - Очень
быстрый...  прыгает далеко,  бьет наверняка и нападает молча... Я чувствую,
он где-то тут, прячется в травах... чувствую, но не могу его заговорить. Он
не только быстрый, но еще и умный... Тварь, которой Предвечный дал половину
разума и половину жестокости...
     "Плохо, -  подумал  Дарт,  осматриваясь.  -  Ничего  не  слышно  и  не
видно..." В этих зарослях они были как мыши в мышеловке, гадающие, откуда и
когда  протянется  когтистая кошачья лапа.  Сглотнув,  он ткнул в ближайшую
скалу, что вырастала уступчатым обелиском, вздымаясь выше трав.
     - Туда! На камне мы его увидим!
     Они проломились сквозь заросли,  взлетели на  первый  уступ,  и  Дарт,
бросив  мешок,  вытащил  кинжал  и  шпагу.  "Может,  малышка ошиблась?.." -
подумал он. По-прежнему было тихо - только шуршала под ветром трава и вопил
Брокат,  кружась  над  вершиной  скалы.  Там  виднелась площадка,  не очень
большая,  но места для двоих хватило бы.  "Добраться к ней!.." -  мелькнула
мысль.
     Но дальше  второго  уступа  им  лезть  не пришлось.  Нерис вскрикнула,
всколыхнулся  воздух,  и  спину  Дарта  будто  окатило  холодом.  Мгновенно
повернувшись,  он  увидел,  как сверху падает нечто квадратное,  темное,  с
жаркой оскаленной пастью,  утопленной в  складках  шкуры.  Он  содрогнулся,
прикинув дальность прыжка,  успел заметить блеск золотистых глаз,  подобных
расплавленному янтарю,  а руки уже делали привычную  работу:  левая  целила
кинжал  под  челюсть,  правая  метнулась вниз,  взрезая зверю брюхо острием
клинка.
     Плечо обожгло,  страшный удар бросил его на камень, кинжал, застрявший
в чем-то твердом, вывернулся из пальцев. Откатившись в сторону, он вскочил,
не выпуская шпаги,  и поглядел вниз: там, на уступе скалы, лежали два мешка
в  серую  и  темную  полоску.  Один был неподвижен,  другой еще шевелился и
хрипел, и под ним расплывалась кровавая лужа.
     Дарт спрыгнул на нижний уступ,  добил зверя и вытащил кинжал. Его удар
оказался  смертельным  -  клинок  попал  под  челюсть и,  перерезав глотку,
протаранил мозг.  Он вытер лезвие о полосатый мех, со свистом втянул воздух
и уставился на маргара.
     Зверь был  довольно  велик,  побольше  земного барса.  Огромная пасть,
погасшие зрачки,  распоротое брюхо...  полное отсутствие хвоста  и  половых
органов...  мощные  лапы  с  тремя  когтями...  между передними и задними -
перепонка;  в ее складках лапы терялись,  и распростертый  на  камне  зверь
казался   квадратным,  нелепым,  неуклюжим.  Но  Дарт  помнил  его  прыжок!
Вероятно,  эта тварь могла планировать в воздухе и, падая сверху на жертву,
убивала одним быстрым и точным движением.  Клыки у нее были такие,  что при
взгляде на них он ощутил холод в животе.
        Но маргар был мертв,  и по праву победителя Дарт мог  распоряжаться
его клыками,  шкурой и когтями.  Смахнув ладонью кровь с пораненного плеча,
он заДрал голову,  поглядел на Нерис,  забравшуюся на самый верх  утеса,  и
помахал ей шпагой.
     - Иди сюда,  ма белле...  Тебе не нужен второй мешок?  Нет?  Ты в этом
уверена?  Она торопливо спустилась  вниз,  баюкая  в  ладонях  съежившегося
Броката, прошептала:
     - Ты уб-бил его, Д-дважды Рожденный... Уб-бил одним ударом... Одним!
     - Двумя,  -  уточнил Дарт,  ткнув клинком в окровавленное брюхо.  - Но
поведай,  моя госпожа,  откуда берутся эти твари?  До сих пор я думал,  что
земли рами безопасны... Конечно, если не считать наших приятелей тиан.
     - Н-нет... маргар н-не из наших земель... - губы Нерис все еще дрожали
и повиновались ей с трудом.  - Говорят, меж реками клеймсов и рдандеров, по
ту  сторону океана,  есть дикий край,  где никто не живет,  и водятся в нем
всякие хищные чудища.  Реки им не переплыть,  и потому они не опасны  -  ни
одно из них,  кроме маргаров. Те умеют перебираться в другие земли... никто
не знает как...  И никому не ведомо,  как эти твари  производят  потомство.
Видишь, - Нерис кивнула на мертвого зверя, - он лишен естества. Но там, где
появился один маргар, будет второй, а за ним - и третий.
     Подняв мешок, Дарт обнял ее за талию и повел к тропе.
     - Мы убиваем их повсюду, - пробормотала Нерис. - Убиваем, но это стоит
трех или больше жизней...  как в последний раз, когда охотился Сайан... Они
- осторожные, стремительные, смертоносные...
     - Я тоже такой?
     Не ответив,  она коснулась его плеча с тремя глубокими  царапинами  от
когтей   маргара.   Они   затягивались   прямо   на   глазах;  кровотечение
остановилось, края порезов сошлись, вспухли алыми рубцами, затем порозовели
и  начали  разглаживаться.  Что-то  исцеляло  раны  - гораздо быстрей,  чем
прилипала, входившая в спасательный комплект.
     Шепот Нерис раздался под ухом:
     - Соки Цветка Жизни бродят  в  тебе...  Дар  Элейхо...  "Возможно,  не
единственный",   -  подумал  он,  вспомнив  о  картинах  прошлого,  которые
возвращались к нему с загадочным постоянством.
     Миновало красное время,  наступило и прошло желтое.  Они добрались  до
речного берега, когда джелфейр на шее Нерис начал зеленеть, а листья дынных
деревьев,  вобрав утренний свет и тепло,  стали сворачиваться  в  трубочки.
Левиафан  ждал  их,  укоренившись  под нависшими кустами;  ждал терпеливо и
безмолвно, как поджидает верный пес пропавшего хозяина.
     - Куда? - спросила Нерис.
     - Назад.  Посмотрим,  вдруг  кто-то  остался  в  живых.   Пусть   даже
полумертвым... Ты говорила, Цветок помогает и таким?
     Без возражений  она  направила  корабль  к месту битвы.  Ее покорность
удивила Дарта - Нерис была из женщин, которые спорят по всякому поводу и по
любой причине.  Но что-то изменилось между ними,  и оставалось лишь гадать,
когда и почему.  Не от того ли, что он чуть не погиб и Нерис спасла его - а
значит,  исполнилось пророчество?  Или потому,  что он прикоснулся к дереву
туи и убил маргара?..
     Левиафан плыл вниз по течению стремительно и плавно; зеленое время еще
не кончилось,  когда они достигли бухты за полуостровом,  изогнутым, словно
крючок.  Воды тут были чистыми;  ночью бурный поток унес  обломки  тианских
галер  и плотов даннитов,  и лишь дюжину обгорелых бревен прибило к берегу.
Сам берег был неразличим:  от кромки вод до леса  его  затягивал  оранжевый
туман,  а выше, то ныряя в непроницаемую мглу, то кружась над нею, металась
и вопила стая птероидов. Лесной ассенизатор уничтожал отходы...
     - Может,  кто-то еще жив?  - промолвил Дарт, с тоской взирая на берег.
Но Нерис покачала головой.
     - Божественный туман растворяет мертвую плоть, а израненную - врачует.
Не так быстро,  как Цветок,  но все же...  Сейчас живые были бы на ногах  и
выбрались к воде. Но тут одни лишь бревна... - Помрачнев, она пробормотала:
- Не в обычаях тьяни оставлять кого-то в живых...
     "Значит, Кордоо не  удалось  прорваться,  -  подумал  Дарт.  -  Бедный
Кордоо,  незадачливый  адмирал!  Бедный Руун..." Горло его вдруг пересохло,
словно пепел сгоревших плотов еще клубился в воздухе,  мешая дышать. Свесив
голову за борт, он смочил лицо и губы.
     - Они ушли к Элейхо,  соединились с ним, и он даровал им вторую жизнь,
- сказала Нерис. - Больше они не враждуют, ибо Предвечный их примирил. Даже
в  тьяни  не  осталось жестокости...  Те,  кто уходит к Элейхо,  меняются к
лучшему, и сожалеть о них не надо. Ни сожалеть, ни поносить.
     - На острове криби ты говорила иное,  - хрипло отозвался  Дарт.  -  Ты
помянула тиан недобрым словом.
     Она опустила голову.
     -Даже ширы  испытывают  гнев...  Они  уничтожили  Сайана  и  всех моих
спутников и были со мной непочтительны.
     - Чего они хотели от тебя?
     - Того же,  чего хотят в Лиловых Долинах.  У тьяни нет шир  -  как  им
познать  силу,  скрытую  в зерне,  и оживить бхо?  Подобное подвластно лишь
ширам,  и потому балата не обходится без нас...  и без маргаров, - добавила
она после паузы.
     - Без зверей? Таких, как я убил?
     - Нет.  Таких,  как Сайан,  и таких,  как ты. Зеленое время истекло, и
раковины в ожерелье Нерис  начали  голубеть.  Левиафан  снова  плыл  против
течения;  им  не  хотелось  останавливаться  на  ночлег вблизи бухты,  где,
растворяя мертвые тела, клубился очистительный туман. .
     - Флот тиан нас обгоняет, - заметил Дарт после паузы.
     - Всего лишь на один цикл,  и скоро мы будем впереди.  Мы приплывем  к
устью речки раньше их. Там нас встретят.
     - Возможно,  там мы и расстанемся.  Она пристально взглянула на Дарта,
пожала плечами.
     - Кто может знать!
     - Ты.  Ты просветленная шира!  Достань свой кристалл,  и пусть  Элейхо
пошлет тебе вещий сон. Только без кровопролитий и пожаров.
     - Я вижу то,  что вижу,  и я не в силах изменить начертанного. - Нерис
вздохнула,  полезла в свой мешок,  но вытащила не  кристалл,  а  зеркальце.
Всмотревшись  в  свое  отражение,  она  вздохнула  снова.  -  Мой  раят  не
потускнел, а это значит, что ты не подарил мне жизни и дитя. Наверное, и не
подаришь...  слишком  мы  разные...  Но  все  же  я  буду  с тобой,  Дважды
Рожденный. И я не хочу знать, когда и как мы расстанемся.
     - А если этого не случится?
     - Случится.  - Она посмотрела на свой джелфейр.  - Случится с  той  же
неизбежностью, с какой зеленое время сменяется синим. Ты уйдешь, непременно
уйдешь, и мне тебя не удержать, ибо в мыслях твоих - другая.
     Дарт вздрогнул и покосился на ее лицо, озаренное ярким светом голубого
солнца  и  оттого  казавшееся еще более спокойным и отрешенным.  Веки Нерис
были полуопущены,  густые ресницы затеняли глаза,  и только раят  на  виске
сиял холодным серебряным блеском.
     Он выдавил нерешительную улыбку.
     - Как ты об этом узнала? При помощи колдовства? Не лучший способ, чтоб
разобраться в чужих сердечных тайнах, моя госпожа.
     Ресницы Нерис взметнулись, опустились, и он услышал:
     - Глупый маргар! При чем тут колдовство? Достаточно быть женщиной...
     ...Через три цикла они настигли флот тиан и обогнали его,  прячась  то
под крутым берегом, то под ветвями развесистых кустов. Дарт, надвинув щиток
визора,  пересчитал галеры:  их оказалось не меньше двух сотен,  и плыли на
них тысяч десять воинов - огромное войско по местным масштабам.  "В битве с
такой армадой шансы даннитов равнялись нулю", - мелькнуло у него в голове.
     Возможно, шансы рами из Лиловых Долин были точно такими же.

                                  Часть 3
                              ЛИЛОВЫЕ ДОЛИНЫ
                                 Глава 12

     Камень окружал Дарта сверху, снизу и со всех четырех сторон. Вернее, с
трех:  темница,  в которую его ввергли,  была треугольной,  и это порождало
странную иллюзию:  куда бы он ни посмотрел, стены сбегались, словно загоняя
его в тупик.
     Смотреть, собственно,  было не на что.  Стены,  пол  и  потолок  -  из
отшлифованного розоватого гранита,  цельные,  без швов,  не вырубленные,  а
скорее выплавленные в каменной толще;  посередине - цилиндрический  выступ,
тоже каменный,  невысокий и застеленный шкурами,  на котором он мог улечься
хоть вдоль, хоть поперек; рядом выступ поменьше, изображавший стол. В одном
углу - груда поглощающего отходы мха,  в другом - овальный наклонный желоб,
выходивший из круглого отверстия-люка, заткнутого сейчас деревянной крышкой
- спилом дерева внушительной толщины.  Шкуры,  устилавшие ложе,  также были
древесного происхождения - не шкуры вовсе,  а кора с длинным  серым  мягким
мехом,  ободранная  со стволов и аккуратно нарезанная большими полотнищами.
Освещали камеру сплетенные из лишайника венки - три больших кольца на  трех
стенах,  сиявшие  голубоватым люминесцентным светом.  В камере было тепло и
сухо, на выступе-столе располагался поднос с горой плодов, шкур для постели
тоже не пожалели. Вполне комфортабельная темница, но все же - темница...
     Дарт решил,  что тут когда-то была опочивальня Темных,  оформленная со
спартанским вкусом. Лежа на шкурах и вертя головой, он пытался представить,
как странное существо размером с барана скатывается вниз по желобу,  спешит
по нужде в уголок,  потом забирается к  нему  на  ложе,  разевает  пасть  и
начинает чавкать фруктами.  Он наделял эту тварь то щупальцами, то руками и
ногами,  то хоботом или языком  -  одним  языком,  зато  упругим,  длинным,
позволявшим  твари  перемещаться скачками и ловко хватать фрукты с подноса.
Так он развлекался с красного времени до синего и  с  синего  до  красного.
Ракушка-джелфейр  была  при  нем,  а  также  комбинезон  и башмаки,  но все
остальное испарилось.  Видно,  местные  власти  изучали  его  снаряжение  и
решали, что делать с самим владельцем: пустить ли на садовое удобрение или,
расчленив,  скормить водившимся в озере мохнатым жабам.  Отсидев в  узилище
полный   цикл,  Дарт  был  согласен  на  любой  предложенный  вариант.  Его
энергичная натура не выносила бездействия.
     Все начиналось гораздо лучше,  чем кончилось. В устье речки - той, что
текла  из  озера  в большую реку,  - их поджидал корабль,  парусная баржа с
резными перилами,  с бортами из досок харири,  изукрашенных перламутром,  с
роскошным шатром на корме,  где были приготовлены столы и мягкие постели, и
с трюмом,  набитым одеждой и коврами,  устрицами и копченой рыбой, сладкими
соками  и  фруктами,  соленьями и кувшинами с медовым шербетом,  который не
слишком пьянил,  но был чрезвычайно кстати,  когда подавали острые и пряные
блюда.  Поглядев  на  это великолепие,  отведав деликатесов,  заметив,  как
почтительно приседают перед Нерис и перед ним.  Дважды Рожденным  маргаром,
воины  и мореходы,  а также хорошенькие служанки,  которых насчитывалось не
менее дюжины, Дарт разнежился и подумал, .что миновать Лиловые Долины никак
нельзя.  Там,  вероятно, понимали в жизни толк, и к тому же, как его уверял
предводитель встречавших Ренхо,  выбранный Дартом маршрут в предгорьях хоть
и был короче, зато тяжелее, чем дорога от озера. Там пришлось бы идти вдоль
каменистых  осыпей,  блуждать  в  ущельях,   продираться   сквозь   колючий
кустарник,  форсировать овраги,  заполненные грязью после ночных дождей,  и
там не росли плодовые деревья. Последнее не тревожило Дарта - его контейнер
с пищевыми капсулами еще не опустел, однако путь и вправду был нелегок. И в
результате, решив, что выигрыш в расстоянии не компенсирует потерю времени,
он согласился плыть в Лиловые Долины.
     Он сам  себя  уговорил и знал об этом так же,  как об истинной причине
своего решения.  Корабль и семь или восемь  десятков  людей,  не  волосатых
криби  и  не  хвостатых  даннитов:  женщин,  с которыми можно пофлиртовать,
мужчин,  готовых посидеть за столом,  потолковать и выпить - пусть не вина,
так хоть медового напитка. Он не хотел расставаться с ними и, разумеется, с
Нерис;  он жаждал общения  и  компании  -  множества  новых  лиц,  голосов,
историй, песен. Возможно, эти рами, имевшие излишек ребер и сердце с правой
стороны,  были  все-таки  ближе  ему,  чем  метаморфы,  способные  во  всех
подробностях  копировать  землян.  Хотя  бы  по  тем  причинам,  что  у них
существовала цель и занимались они понятным  Дарту  делом:  готовили  пищу,
правили  судном,  командовали,  служили  и  охраняли.  А  впереди  его ждал
цветущий город,  полный тайн, будивших любопытство, и приветливых жителей -
уже не десятки,  а тысячи новых лиц и встреч,  что было для него, за четыре
последних века, изрядной роскошью. Альтернатива всем этим радостям казалась
мрачной: блуждания в одиночку в диких горах.
     Левиафана опутали  сетью  и  привязали  за  кормой  баржи;  затем  они
тронулись в путь.  Речка,  ведущая к озеру,  оказалась  прямым  как  стрела
каналом,  по  берегам  которого  тянулись пологие холмы с жилыми пещерами и
росли деревья хидж,  не очень  высокие,  но  с  пышной  листвой  и  мощными
длинными ветвями,  затенявшими воды.  С большой реки дул легкий ветерок,  и
судно двигалось в голубоватом тоннеле,  словно пронизывая толщу льда; плыли
днем  и  ночью,  так  как  в  период  дождей  течение  в  канале  почти  не
убыстрялось.  Эту магистраль,  думал  Дарт,  несомненно  искусственную,  не
разглядишь с высоты - как,  вероятно,  и другие сооружения, сохранившиеся с
древних времен.  Теперь он понимал,  отчего Марианна не обнаружила здесь ни
городов,  ни  дорог,  ни  иных  признаков  цивилизации:  все  построенное и
возведённое Темными было слито с холмами,  горами,  лесами и становилось, В
сущности, частью природного ландшафта.
     Город был вершиной этого искусного и ненавязчивого слияния. Впрочем, в
понятиях Дарта,  Лиловые Долины выглядели не городом, а обширной местностью
вокруг полноводного озера;  ручьи и реки,  впадавшие в него со всех сторон,
формировали улицы-долины,  холмы и живописные нагромождения  скал  являлись
водоразделами  и  в  то  же  время  жилищами  -  под  ними  таился лабиринт
искусственных пещер,  чьи входы открывались на террасы. Самые нижние из них
служили берегами рек,  а те,  что повыше,  расположенные в пять,  шесть или
семь ярусов,  тонули в синих и голубых деревьях,  в  кустах  с  серебристой
листвой,  в  травах и пепельно-серых лишайниках,  светившихся по ночам.  Их
сияние и блеск,  а также вечерняя  мгла,  клубившаяся  над  озером,  меняли
палитру цветов:  синее превращалось в изумрудное,  голубое - в зеленоватое,
серое и серебристое  принимали  оттенок  нефрита,  и  все  вместе  казалось
лиловым, нереальным и сказочным, будто в стране эльфов и фей.
     Из осторожных расспросов Дарт выяснил, что все поселения на Диске были
такими же,  а если  и  различались,  то  немного,  с  учетом  физиологии  и
эстетических запросов разных рас.  Несомненно, их возводили не для нынешних
обитателей; Темные, Дети Элейхо, строили для себя и жили тут, а затем ушли,
оставив своим наследникам подземные дворцы на берегах озер и рек,  плодовые
сады,  деревья,  Дававшие кожу,  ткань,  клей,  древесину и все остальное -
вплоть  до систем экологической очистки.  В Лиловых Долинах этим занимались
обитающие в озере существа,  похожие на шерстистых жаб -  всеядные,  но,  в
отличие от водяных червей, претендовавшие только на отходы.
     Жизнь в  пещерных  городах  была  удобна  и  привычна,  и  потому идея
строительства жилищ казалась здесь нелепицей - точно такой же, как мысль об
обработке  почвы,  посеве,  жатве  и  сохранении  урожая.  Деревья  росли и
приносили плоды,  не  требуя  забот;  равным  образом  пещеры  существовали
всегда,  издревле,  и  места  в них хватало каждому.  Их украшали тканями и
меховыми  коврами,  меняли  освещение  и  обстановку,  приспосабливали  под
мастерские,  лавки,  жилища и кабачки - вот и все, не более и не менее. Что
же касается строительства, то для обитателей планетоида этот термин означал
иное;  можно было построить корабль или плот,  склеить пирогу или тачку для
перевозки плодов, сложить печь для обжига глиняной посуды или приготовления
яств.
     Все это  Дарт узнал в течение трех циклов,  что заняла дорога к озеру.
Главным образом, от Ренхо, сына почтенного Оити, местного старейшины. Ренхо
был разговорчивым малым и,  в силу родства со старейшиной, командовал одним
из отрядов пограничной стражи.  Полное его имя было,  как это и положено  у
рами,  слишком длинным и трудным для запоминания, так что Дарт окрестил его
лейтенантом.  На капитана Ренхо не тянул ввиду  молодого  возраста,  а  для
сержанта  казался  слишком важной птицей,  ибо,  начальствуя над полусотней
воинов,  носил на шлеме три ярких пера.  Шлем из  витой  раковины  выглядел
очень  красивым,  и  столь  же  изящными  были его синий кильт,  украшенные
перламутром сандалии  и  перевязь,  а  также  сплетенная  из  серых  перьев
накидка.  Этот  наряд  дополняли  костяной  кинжал  и  сумка с метательными
снарядами - плоскими раковинами с остро заточенным краем.  Люди Ренхо  были
экипированы  поскромней,  но  их  вооружение  оказалось  таким  же  -  плюс
деревянные наплечники,  копья и увесистые палки с торчавшим на конце  шипом
харири,  напоминавшие  видом  кирку.  Вскоре  Дарт  обнаружил,  что медовый
напиток делает Ренхо еще разговорчивей - особенно если им запивать будившие
жажду блюда из рыбы,  моллюсков и маринованных корнеплодов.  Ближе к вечеру
они уселись с этими яствами на баке,  у  резного  форштевня,  изображавшего
похожего  на  Броката  зверька,  только  раз  в  десять побольше и с пышным
хвостом  на  месте  задних  лап.  Моллюски,   напоминавшие   устриц,   были
превосходны, свежекопченая рыба таяла во рту, и все это, вместе с напитком,
располагало к содержательной мужской беседе - к примеру,  о нравах  местных
девушек и дам, которые - хвала Элейхо! - не отличались строгостью. Впрочем,
Дарт хотел поговорить и на иные темы - о дорогах от озера к  предгорьям,  о
городских  порядках  и  пограничной  страже,  о  власти  старейшин и о том,
проведена ли в Лиловых Долинах мобилизация ввиду предполагаемых  схваток  с
тьяни.
     Но не  успел  опустеть  первый  кувшин,  как из шатра на корме выплыла
Нерис - не в прежней скромной тунике,  а в белых, роскошных, ниспадающих до
палубы  одеждах.  Над  ней,  вероятно,  потрудились  служанки:  волосы были
расчесаны и перевиты жемчужными нитями,  глаза подведены, над правой грудью
голубел  цветок,  а  за  плечами  колыхался палантин из серебристых перьев.
Завидев ее, воины грохнули палками о наплечники, а Ренхо поспешно вскочил и
тут же присел, раскинув в стороны руки. Нерис поманила Дарта пальцем.
     - Ты  ослепительна,  ма  белле  донна!  -  Он  тоже поднялся и отвесил
поклон. - Чего желает моя госпожа?
     - Синее время, маргар!
     Дарт почесал кончик носа. Идти в шатер ему совсем не улыбалось.
     - Кстати о маргарах,  светозарная...  Как раз об  этом  мы  толкуем  с
Ренхо.  Важный разговор!  Я поделюсь с ним опытом,  и он,  глядишь, захочет
стать маргаром.  Ты ведь сама говорила - где появляется один,  там будет  и
другой, и третий.
     - Я  не достоин этой чести!  Клянусь Предвечным,  не достоин!  - Ренхо
присел еще ниже.  - Кроме того,  в Лиловых Долинах уже есть маргары,  целых
три - Глинт,  Птоз и Джеб. - Тут он блеснул глазками в сторону Дарта. - Ты,
Дважды Рожденный,  будешь четвертым и,  не сомневаюсь,  самым  искусным  из
всех.
     - Чем  больше  маргаров,  тем лучше,  - заметил Дарт,  похлопал его по
спине, сел и протянул руку к кувшину.
     - Уверяю тебя,  четырех маргаров  вполне  достаточно,  -  взволновался
Ренхо. - Пять - это уже слишком... Глинт, Птоз и Джеб могут подумать, что я
покушаюсь на их наследственные права!
     Одарив Ренхо ледяной улыбкой, Нерис взглянула на Дарта.
     - Когда вы решите этот вопрос,  ты можешь вернуться  в  шатер.  Дважды
Рожденный. Но не удивляйся, если я буду спать.
     Она величественно   повернулась,   колыхнув  серебристыми  перьями,  и
исчезла.
     - О женщины!.. - пробормотал Дарт. - Varium et mutabile semper femina!
Но  все-таки  мы  обожаем эти прекрасные цветы Мироздания...  Мы молимся на
них, а они ревнуют нас к друзьям и пиву.
     Varium et  mutabile   semper   femina-женщина   всегда   изменчива   и
непостоянна (лат.)
     - Мы дарим им жизнь, а нашу они делают то сладкой, как плод ханифы, то
горькой,  как корень хрза,  - поддержал его Ренхо. - Но, доблестный маргар,
шира  -  не  обычная  женщина.  Если  б она избрала меня своим защитником и
дарителем жизни...  - Он облизнулся и разлил по  кружкам  медовый  напиток.
Впрочем,  готовили  его  не  из  меда,  а  из  сахаристой древесной смолки,
напоминавшей цветом янтарь.
     - Ты молод,  и у тебя все впереди, - ободрил его Дарт. - А пока... Что
ты там толковал про Глинта, Птоза и Джеба? И об их наследственных правах?
     Но этот  вопрос  так и остался невыясненным - Ренхо хотелось послушать
про великую битву между даннитами и тьяни,  про  сражение  на  берегу  и  в
речных водах, про пылающие суда, блеск секир, полет копий, пролитую кровь -
и,  конечно,  про подвиги доблестного маргара.  Дарт принялся рассказывать,
черпая вдохновение в новых и новых кувшинах,  и не заметил, как их окружила
толпа стражей границы и мореходов.  Они ловили каждое его слово,  взирали с
восторгом на шпагу и кинжал,  а в наиболее волнующих местах стучали палками
о наплечники. Под этот Дробный стук он и уснул, не завершив рассказа, и, не
в пример другим ночам,  сладко проспал до самого красного времени.  А когда
проснулся, рядом уже стояли кувшины и громоздились на подносах плоды.
     Пиршество тянулось все три цикла с редкими  перерывами,  чтобы  отбить
атаки Нерис,  и под конец, когда баржа плыла в вечерних лиловых сумерках по
озерным водам,  Дарту уже начало казаться,  что  моллюски  в  пряном  соусе
оживают  и  шевелятся  в его животе,  что мясные плоды блеют как бараны,  а
сладкие ягоды норовят проскользнуть мимо губ и попадают то  в  глаз,  то  в
ухо.  Медовый же напиток в последнем кувшине определенно горчил, и, отведав
его, Дарт погрузился в скорое беспамятство. В себя он пришел на мягком ложе
в темнице с тремя стенами.
     Существовал ли естественный повод к этой внезапной сонливости? Или тут
расстарался Ренхо, сын почтенного Оити?.. Второе представлялось Дарту более
реальным.  Сон его, даже глубокий и долгий, обычно был чуток; он просыпался
от прикосновений и теней,  скользнувших по лицу, от подозрительных звуков и
запахов. Конечно, пребывая в трезвости... Однако в любом варианте не мог он
дремать,  когда его сгружали с корабля и волокли по коридорам в эту  келью!
Никак не мог!
     А если мог - то,  спрашивается,  куда глядела Нерис?  Куда?! Оберегать
задремавшего рыцаря - приятнейший долг  благородной  дамы...  А  долг  есть
долг,  тысяча чертей!  Даже если он заснул на палубе,  сраженный медом,  то
пробудиться полагалось не в темнице,  а в ее постели...  или поблизости  от
нее... во всяком случае, не у дурацкого люка, забитого пробкой!
     Бросив хмурый взгляд на деревянную затычку и желоб под ней, он в сотый
раз попробовал представить тварь,  что лазала в эту дыру. Потом плюнул, лег
на   древесные   шкуры   и   принялся  размышлять  о  женском  коварстве  и
неблагодарности.
     * * *
     Послышался протяжный  скрип,  и  закрывавший  отверстие  щит   немного
отъехал  в  сторону.  Повернув  голову,  Дарт  уставился  на  него  с такой
надеждой,  будто  хотел  пробуравить  насквозь.  Алый  цвет  джелфейра  уже
сменялся  золотистым,  а  легкость  в  членах  подсказывала,  что  близится
условный полдень.
     В щель просунулась голова стража  -  не  в  шлеме  из  раковины,  а  в
походившем на берет уборе. Берет был серым, и над ним трепетало одно перо -
выходит, не простой воин, сержант.
     - Эй, маргар! Ты спишь?
     Никакой почтительности,  отметил Дарт и, скрипнув для усиления эффекта
зубами, отозвался:
     - Маргар проснулся и жаждет крови!
     Голова исчезла, в коридоре зашептались, застучали палками, потом снова
раздался голос сержанта:
     - Старейшины ждут тебя, маргар! Выходи! Просить вторично не пришлось -
птицей  взлетев  по  желобу,  Дарт  протиснулся  в  щель.  Почетный эскорт,
ожидавший его,  состоял из десяти серых  беретов  под  командой  оперенного
сержанта. Туники у них тоже оказались серыми, и вооружение было другим, чем
у людей Ренхо,  - лишь костяные кинжалы на перевязях  да  короткие  толстые
палки, обтянутые кожей. И глядели они на доблестного маргара совсем не так,
как пограничники,  -  без  всяких  восторгов,  а  даже  скорее  с  оттенком
пренебрежения.
     - Шевелись! - Палка сержанта ткнула его пониже спины.
     Дарт двинул  оскорбителя  под дых и,  когда тот согнулся,  цепляясь за
стену,  вырвал палку и опустил ее на сержантский загривок.  Стражи проворно
отскочили,  взяв  их  в  полукольцо;  в  движениях их чувствовались немалая
сноровка и опыт коридорных драк.  Затем трое,  поигрывая палками, шагнули к
Дарту,  и тот уже начал прикидывать, кого ошеломит в висок, а кому своротит
челюсть и выбьет колено.  Но сержант, покачиваясь на нетвердых ногах, вдруг
прохрипел:
     - Не бить,  черви безмозглые! Бить не велено, чтоб вас криб сожрал! Ни
Аидом, ни почтенным Оити!
     Серые береты замерли - видно,  с дисциплиной у них был  порядок.  Дарт
поддержал сержанта, обхватив за талию, сунул ему палку и усмехнулся:
     - Значит,  бить не велено?  Всего лишь?  - Он обвел охранников грозным
взглядом  и  неожиданно  рявкнул:  -  Как  стоите,  потомки  тухлого  яйца?
Приседать  и  кланяться!  Кланяться  и  приседать!  Почет Дважды Рожденному
маргару, защитнику просветленной ширы из Трехградья! Да приседайте пониже и
помните: шира глазом моргнет, и я спущу вас в озеро к мохнатым жабам!
     - Маргар...  - зашелестело в коридоре, - настоящий маргар... истинный,
неподдельный...
     Стражи присели,  грохнули  палками  о  деревянный  пол   и   торопливо
выстроились в две шеренги.  Сержант,  отдышавшись,  встал впереди,  и Дарт,
похлопав его по плечу, распорядился:
     - Тебе приседать не надо. Ты, мон петит, уже и кланялся, и приседал.
     Когда процессия тронулась - не с  неприличной  поспешностью,  а  четко
печатая шаг, - Дарт дернул сержанта за тунику.
     - Что-то  здесь  неприветливы  к  гостям,  почтенный.  Люди Ренхо были
повежливей... С чего бы, а?
     - Они - из порубежной стражи,  а мы - из городской, - буркнул сержант.
-  Их  служба  в лесах,  и на маргаров они глядят раз в сотню циклов.  Ну а
мы-то нагляделись...  Нам от них одни хлопоты... - Он мрачно потер рубец на
шее и замолчал.
     "Выходит, Глинт,  Птоз  и  Джеб  -  не  слишком  популярные фигуры,  -
мелькнуло у Дарта в голове.  - А почему?  Надо бы познакомиться, а заодно и
выяснить  кое-какие  нюансы..."  Он до сих пор не ведал ни своих маргарских
функций,  ни даже смысла этого термина.  На миг перед ним мелькнула  жаркая
пасть,  когти, огромные клыки, глаза, пылающие, как расплавленный янтарь...
Нерис сказала:  они - умные и осторожные,  быстрые и смертоносные... Но что
это значит применительно к человеку?
     Коридор, по  которому  его вели,  петлял налево и направо,  был широк,
просторен,  но выглядел удивительно - треугольного сечения,  без потолка, с
каменными  стенами,  сходившимися  вверху  под острым углом.  Пол,  однако,
оказался деревянным,  настланным из  плоских  стволов  харири,  и  под  ним
ощущалась  гулкая  пустота  -  возможно,  там тянулся желоб,  подходивший к
камере.  И не только к той, куда сажали подозрительных маргаров - по дороге
здесь  и  там  открывались  ниши  с  круглыми отверстиями,  арки и проходы,
ведущие к другим камерам и залам. Большей частью пустым, но одно помещение,
вытянутое,  как  гигантская труба,  было завалено огромными орехами - теми,
какими торговали тири, но с расписанной сложным узором скорлупой. Кладбище?
- подумал Дарт,  невольно перекрестившись и замедлив шаг, но странный склеп
уже исчез за поворотом коридора.  Бросая по сторонам любопытные взгляды, он
пришел  к  мнению,  что  этот  лабиринт;  все эти залы,  кельи и тоннели не
предназначены для двуногих существ, которые перемещаются вертикально. Часть
из  них  являла собой тетраэдры или поваленные набок треугольные призмы,  в
других пол пересекали желоба,  а кое-где  он  словно  бугрился,  выдавливая
вверх  из  каменных  недр  цилиндры и полусферы с разнообразными вмятинами.
Возможно,  они служили Темным мебелью?  Лабораторными столами?  Подставками
неведомых приборов? Креслами для отдыха?
     Затем помещения  стали  иными,  явно  приспособленными для людей,  - с
ровным деревянным - полом,  с коврами из меховой древесной коры, с изящными
жирандолями  на стенах,  в которых светились пучки лишайника,  со столами и
табуретами на резных ножках и неким подобием открытых  шкафов  -  их  полки
были  завалены  свитками  и  кипами  материала,  явно  предназначенного для
письма.  Лоб  Дарта  пересекли  морщины.  Что  он  видел?   Книгохранилище?
Общедоступную библиотеку? Или канцелярию с рескриптами местной власти?
     Они свернули  в  очередной  тоннель  и очутились в помещении с широким
входным проемом,  через который открывался чарующий  вид  на  озеро.  Яркий
солнечный свет,  а не сияние лишайников заливал комнату; просторная и почти
пустая,  она выходила к террасе,  где шелестели деревья и что-то журчало  и
плескало,  словно  фонтан  или миниатюрный водопад.  Потолок был невысоким,
сводчатым,  и  на  уровне  поднятой  руки  его  обегал  каменный  фриз   из
переплетенных кругов,  овалов и волнистых линий.  В торце, слева от проема,
высилась странная конструкция - нечто вроде решетчатого  шкафа  с  кожаными
стаканами, в которых размещались свитки. Справа находился низкий, изогнутый
полумесяцем  стол  с  аккуратно  разложенным  снаряжением  Дарта.  Над  его
перламутровой  столешницей  вспыхивали  и  гасли крохотные радуги-,  и в их
сиянии оружие, шлем и развернутый во всю длину скафандр казались предметами
неуместными и даже нелепыми.
     У стола,  расположившись прямо на меховых коврах,  сидели и полулежали
четверо:  одноглазый старец с обширной плешью и венчиком седых волос, тощий
монсеньор в годах,  важный, как сенешаль королевского замка, бравый мужчина
помоложе с мрачным решительным лицом и  рослая  полногрудая  дама  в  синей
тунике,  перепоясанной ремнями, и с рубцом над бровью. Она показалась Дарту
настоящей амазонкой лет тридцати пяти,  но что-то в  ее  глазах  и  манерах
намекало на более солидный возраст.  Пятой в собрании была Нерис,  сидевшая
чуть поодаль,  на невысоком помосте,  застеленном циновками,  - видимо,  на
почетном месте.
     Подойдя к  столу,  Дарт  демонстративно повернулся к ней спиной,  взял
оружейный пояс,  лежавший поверх скафандра,  и затянул на талии.  Привычная
тяжесть  шпаги  успокоила его;  он даже слегка согнул колени и поклонился в
знак приветствия.
     - Шустрый!  - произнес старик,  насмешливо прищурив глаз.  - Повадка и
впрямь как у маргара - первым делом хватает свои колючие игрушки.
     - Дважды Рожденный - великий маргар, посланный нам Элейхо, - раздалось
с циновки, где сидела Нерис. - Клянусь Предвечным! Таких маргаров В Лиловых
Долинах никогда не видели!
     Она хотела  добавить  что-то  еще,  но мрачный с сомнением хмыкнул,  а
важный господин,  похожий  на  сенешаля,  некстати  повел  рукой,  отпуская
охрану.  Амазонка,  оглядев  Дарта  с  ног  до  головы,  поковыряла в ухе и
усмехнулась.
     - На вид он в самом деле ничего,  чтоб мне подавиться жабьим яйцом! Но
так  ли  хорош,  как  говорит  просветленная шира?  - Она откинулась назад,
колыхнув  внушительной  грудью,  и  добавила:  -  Велик  мужчина  или  мал,
познается в синий период. Женщиной и только женщиной!
     - Это можно проверить,  моя госпожа,  - с изящным поклоном молвил Дарт
под возмущенное шипение Нерис.  - Хоть в синий период,  хоть в желтый,  или
зеленый. Сидя в темнице, я так соскучился по дамскому обществу!
     Мрачный снова   хмыкнул,  на  сей  раз  -  одобрительно,  а  сенешаль,
коснувшись висевшего на шее джелфейра, произнес:
     - Ты не в темнице сидел,  Дважды  Рожденный,  а  отдыхал  в  священных
покоях, куда наведываюсь и я, дабы пообщаться с Предвечным Элейхо: Надеюсь,
ты оценил их тишину и уединение.  А теперь, коль ты соскучился по обществу,
мы потолкуем о разных вещах,  не забывая...  гмм... о том уединенном месте,
которое ты назвал темницей.
     Из дальнейших речей сенешаля выяснилось,  что сам он - старейший Оити,
отец лейтенанта Ренхо,  и что за столом сидят другие старейшие - доблестные
Аланна и Аид,  а также  почтенный  шир-до  Нарата.  Он,  по  словам  Нерис,
считался хранителем дерева туи и драгоценных зерен, но звание "шир-до", что
значило на рамп  "предок  ширы",  являлось  новостью.  Был  ли  он  предком
конкретной  ширы  или  носил  всего  лишь титул,  какой присваивают магам и
Жрецам? Ответа на сей вопрос у Дарта пока что не имелось. С остальными было
проще:  угрюмый  Аид  числился  в  воеводах,  начальствовал  над  городской
стражей,  молодцами при палках и серых беретах,  а дородная амазонка Аланна
тоже занимала капитанский пост, командуя воинами, которые стерегли границы.
Судя по шраму и солдатской  непринужденности  манер,  она  была  вполне  на
месте.
     Запомнив имена  кавалеров  и  благородной  дамы и перед каждым склонив
голову,  Дарт сел,  соображая,  что подобрался странный комитет по встрече.
Наверняка  в  Лиловых  Долинах  имелись  и  другие  старейшие,  но половина
присутствовавших здесь была военачальниками,  а это наводило  на  раздумья.
Видно, разговор предполагался серьезный и деловой.
     Оити, собрав на лбу морщины, промолвил:
     - Ты  был  защитником  просветленной  ширы  и  спас  ее от многих бед,
свершив при том немало подвигов. Мы благодарны тебе, Дважды Рожденный.
     - Отчего же был?  - не согласился Дарт.  - Я и сейчас ее защитник,  во
все времена,  а особенно - в синее. Самое важное, как утверждает прекрасная
дама.  - Он поклонился Аланне, затем впервые бросил взгляд на просветленную
ширу, отметив, что щеки ее зарумянились.
     - Пустая  маргарская  похвальба,  чтоб меня черви грызли!  - Амазонка,
хлопнув по колену,  всем корпусом развернулась к Оити.  - Что до подвигов и
бед,  то  хорошо  бы послушать об этом из уст просветленной ширы.  Ты с ней
беседовал,  почтенный, ты и Канитель бхо, а нам не выпало такого счастья. -
Она  подтолкнула  локтем начальника стражи,  и тот,  кивнув,  выдавил нечто
среднее   между   хмыканьем   и   хрипом.   Видимо,   Аид   был   человеком
неразговорчивым.
     Переглянувшись с  Наратой  и  будто испросив его согласия,  Оити важно
приосанился и пробормотал:
     - Ну что ж,  разумная просьба!  Речи маргара - одно,  а слово  ширы  -
совсем другое, этому слову и доверия больше... ширы, как известно, не лгут.
     Затем последовал    кивок    одноглазому   шир-до,   и   тот,   слегка
приподнявшись, произнес:
     - Говори,  дочь моя.  Поведай нашим воинам о том,  что было рассказано
мне и почтенному Оити.  И пусть - во имя Предвечного!  - твое свидетельство
будет правдивым!
     Дарт мог поклясться,  что в этот миг Нарата подмигнул - то ли ему,  то
ли просветленной шире,  то ли шкафу и свиткам в дальнем конце комнаты.  Это
его не слишком удивило.  Он уже сообразил,  что четверка старейших  Лиловых
Долин  олицетворяет три ветви власти,  гражданскую,  военную и духовную,  с
присущими им пируэтами,  которые исполнялись  столь  же  точно,  как  па  в
марлизонском   балете.   Почтенный  Оити  держался  с  сановной  важностью,
военачальники были  резки  или  немногословны,  но,  разумеется,  исполнены
решимости;  а что до Нараты то он, как и положено адептам потусторонних сил
шаманам и жрецам, был, вероятно, лукавей сатаны.
     Слушая речь своей маленькой ширы,  Дарт все больше склонялся к мнению,
что и ее Предвечный не обделил лукавством.  Ни слова лжи, одна лишь правда,
зато не в жалком  рубище,  а  в  пышных  одеяниях  -  вернее,  в  рыцарских
доспехах,  сиявших  златом и червленных кровью.  Кровь в ее рассказе лилась
потоком,  но все совершенные подвиги были  вполне  достоверны:  поединок  с
червями,  и одоление маргара,  и битва на острове волосатых, и смерть вождя
тиан со всем его чешуйчатым отродьем, равно как и другое побоище, в котором
Дважды  Рожденный  чуть  не  победил  - и победил бы непременно,  если бы у
Кордоо,  сына двадцати отцов,  ум оказался столь же долог,  как его хвост и
рыжая  шерсть  на  загривке.  Сага  об этом великом сражении вышла особенно
удачной;  бой на рухнувших тентах,  гибель тианских секироносцев, схватка с
метателями дротиков,  тела врагов,  поверженных ударом шпаги,  атака галер,
ливень огня,  пылающие даннитские плоты - все излагалось с бльшим пафосом и
чувством,  нежели  сам  Дарт  способен был передать в историях,  поведанных
воинам Ренхо.  Конечно, Нерис не забыла о посланном Предвечным сне, о сотне
ран,  полученных  маргаром,  и  о  его  исцелении,  а  также о его клинках,
дисперсоре,  одежде и  удивительном  искусстве  выходить  живым  из  всяких
передряг.
     В этом месте Карата многозначительно поднял палец и промолвил:
     - Удачлив!  Очень удачлив,  клянусь своим глазом,  выбитым в схватке с
тьяни!  А что такое маргар без удачи?  Незрелый плод, пустой орех и дым без
очага...
     Трое старейших согласно кивнули.  Амазонка почесала живот и выразилась
определенней:
     - Без удачи маргар - не маргар,  а куча жабьего Омета.  Брюхо с пьяным
пойлом да жирная задница!  о этот,  кажется,  не таков... Этот, если верить
шире, подойдет. Ты как считаешь, Аид?
     Начальник стражи  буркнул  что-то  неразборчивое,  но   одобрительное;
видно, подвиги Дважды Рожденного его впечатлили.
     - Подойдет - для чего?  - полюбопытствовал Дарт. - Чтоб снова засадить
в темницу? И благодарность за спасение ширы?
     - Твой  договор  с  ней  завершен  -   ты   выполнил   его,   доставив
просветленную в Лиловые Долины,  - сказал Нарата, оглаживая плешь. - Теперь
мы предлагаем тебе нечто иное,  на самых выгодных условиях:  двадцать зерен
бхо  - твои и шира проверит,  чтоб зерна попались стоящие,  не какие-нибудь
носильщики, копатели или сны наяву. Что выберешь то и будет твоим.
     - А если я откажусь?
     -Случается, маргары буйствуют,  - заметил Оити,  - и тогда их держат в
уединенном тихом месте вроде священных покоев, где ты провел минувший цикл.
Нам показалось,  что тебе не вредно в них отдохнуть...  - Он  уставился  на
Дарта холодным взглядом и закончил: - Отдохнуть до этой беседы, а не после.

     "Нигде не уговаривают так убедительно,  как  в  Бастилии",  -  подумал
Дарт.  Бастилия  была еще одним осколком прошлой жизни,  вдруг всплывшим из
забвения - мрачная серая цитадель,  гораздо более страшная,  чем  лабиринты
Темных.  Правда,  помнилось  ему,  что  камеры там были не треугольными,  а
квадратными.
     Он почесал горбинку носа, взглянул с укором на Нерис и признался:
     - Ваши  доводы  убедительны,  мсье.  Значит,   двадцать   зерен   бхо,
проверенных руками ширы... Щедрое предложение, просто великолепное! Бьен! Я
его оценил,  и я уже почти согласен.  Хотелось бы лишь поподробней узнать о
ваших планах - не из пустого любопытства,  монсеньоры, а от того, что планы
связаны со мной,  а значит,  с нашим соглашением.  Как человек чести,  я не
могу заключить договор, который не в силах исполнить.
     - Это разумно,  - согласился Оити.  - Ну,  к делу... Доблестная Аланна
пояснит тебе наши намерения.
     Речь амазонки была энергичной и краткой; в ней многократно упоминались
тухлые   яйца,  жабьи  потроха,  слизь  червей,  а  также  помет  различных
неизвестных Дарту животных.  Но главное он уловил.  В общем и целом план не
отличался  от  стратегической  доктрины  покойного  Рууна:  объединиться  с
даннитами и рами с Жемчужной Отмели,  Прочного Камня и других  поселений  и
двинуть в предгорья, к дыре, откуда били молнии, - а там и джолты подойдут,
да не одни,  а с клеймсами да керагитами. И будет у дыры так много смелых и
свирепых  воинов,  что  не  пробиться  к  ней  бесхвостым жабам!  Ну а коль
попробуют - драться и стоять насмерть.
     Примитивная стратегия,  решил Дарт,  не подходящая для  битв  с  таким
противником,  как тьяни. В этом мире они являлись самой воинственной расой,
и,  помня об участи Кордоо и его флотилии, Дарт не сомневался, что вставшие
на  их  пути  будут  стерты  в  порошок.  "Случалось такое во время прошлых
балата? - мелькнула мысль. - И если случалось, какой урок отсюда извлекли?"
     Вроде бы никакого.  Весть о разгроме даннитов,  полученная от деревьев
туи,  повергла  старейших  в  краткий  шок,  однако  план кампании почти не
изменился.  Ждали отряды из поселений рами, ждали известий от джолтов, а до
того,  как  подсказала  стратегическая  мысль,  решили  выслать арьергард -
двести-триста воинов из пограничной стражи.  Им полагалось встать  у  дыры,
обнести  ее  бревнами  и  камнями и дожидаться подхода главных сил.  С этим
отрядом и собирались отправить Дарта,  но вот зачем и для чего,  он все еще
не понимал.
     Возможно, командиром?  От этого бы он не отказался, хотя затея, на его
взгляд,  была смертоубийственной - тьяни могли добраться  до  пограничников
раньше,  чем войско из Долин,  и в этом случае их не спасли бы ни камни, ни
бревна. Впрочем, сей тактический просчет Дарта не тревожил - встретиться бы
с Големом, а там...
     Там будет  видно.  Тысяча  чертей!  Был  бы Голем под руками,  и он не
допустит побоища!
     Аланна смолкла, и четверо старейших вопросительно уставились на Дарта.
     - Ну? - прервал Оити затянувшееся молчание.
     - Я согласен,  - отозвался Дарт.  - Но нам,  похоже, предстоит тяжелая
кампания  - атаки и обходы,  кровь и пот,  стычки среди лесов и гор...  Что
еще,  мон дьен? Распоротые животы и переломанные кости... Серьезные дела! А
потому  хочу  спросить,  искусны  ли ваши воины?  Что они умеют,  кроме как
стучать палками о наплечники?  И на что способны воеводы?  Сонное зелье они
подсыпают ловко, это я уже заметил.
     Оити и бровью не повел.
     - Что  тебе  до  воинов,  Дважды  Рожденный?  Это  заботы  не твои,  а
доблестной Аланны... Тебя доставят к хранилищу Детей Элейхо, где и начнется
твоя работа. Ее и исполняй!
     - Значит, работа... - пробормотал Дарт. - Какая?
     Старейшие в недоумении переглянулись, потом Аланна рявкнула;
     - Жабье молоко! Ты что же, издеваешься над нами?
     - И не думал, прекрасная госпожа. Я только интересуюсь: какая работа?
     Шир-до поскреб темя, закатил единственный глаз и сообщил коллегам:
     - Этот  маргар  -  обстоятельный парень,  не то что наши недоумки!  Он
намекает, что наниматели - то есть мы, старейшие Долин, - обязаны высказать
вслух свои пожелания. Вслух, друзья мои! Дабы стало ясно, чего мы ждем и за
что собираемся платить.
     - Именно это я имел в виду,  почтеннейший,  - заметил Дарт.  - Спасибо
тебе! Ты выразил мою мысль с изяществом, недоступным бедному маргару.
     - С охотой приму твою благодарность и выскажу надежду,  что мы с тобой
еще увидимся.  - Взгляд Нараты скользил  вдоль  обегающего  комнату  фриза,
будто ему не хотелось смотреть собеседнику в лицо.  - Так вот,  сынок: тебя
приведут к дыре, и ты в нее полезешь. Понял? За зернами Детей Элейхо.
     - Только и всего?
     - Только и всего.  Если не считать огненных бичей и сеток, что режут и
кромсают  тело,  тумана,  вдохнув  который выплевываешь кишки,  дождя,  что
прожигает кожу,  сторожевых бхо и прочих радостей.  Ну,  как  обходиться  с
ними, не мне тебя учить. На то ты и маргар! Стремительный и смертоносный...
      - Значит,  бичи и сети,  туман,  дождь и прочие радости?  - отозвался
Дарт. Потом кивнул головой и буркнул: - Ну что ж, Париж стоит мессы!
     Он не был ни удивлен,  ни потрясен - так и так  пришлось  бы  лезть  в
дыру,  и хорошо,  что интересы нанимателей - этих,  и других,  с Анхаба,  -
совпали столь удачно.  В самом деле, это было везением, ибо ему не придется
бродить в горах в поисках нужного места,  а кроме того,  его предупредили о
ловушках - теперь он знает о них и,  вероятно,  сумеет разузнать  побольше.
Удача, несомненная удача!
     И все  же  он испытывал такое чувство,  словно его подставили.  Словно
женщина, с которой он делил постель и пищу, спасавшая его и им спасенная, -
словно она вдруг обманула,  предала, и повод к этому обману был постыдным -
выгода.  Или стремление к власти, славе и почету, что было столь же низким,
поскольку достигалось ценой предательства.
     Неприятное чувство, но - увы! - знакомое...
     Дарт повернулся и посмотрел на Нерис.
     Она опустила глаза.

                                 Глава 13

     Терраса рядом с комнатой,  в которой совещались старейшие, была широка
и  пустынна.  С одной стороны вздымался склон каменистого холма,  в котором
через равные промежутки зияли обрамленные арками отверстия;  с  другой,  за
двойным  рядом  деревьев,  синело  озеро.  У  входов,  ведущих  в подземный
лабиринт, рос кустарник с большими голубоватыми цветами, а кое-где, звеня и
журча,  струился  со  склона  водопад  и,  оборачиваясь  ручьем,  пересекал
террасу.  Над ручьями горбатились деревянные мостики,  очень  узкие  и  без
перил,  но стражи,  сопровождавшие Дарта,  под ноги не глядели - видимо,  в
силу привычки.
     Процессия двигалась неторопливо:  первой - Нерис,  шагавшая  в  гордом
одиночестве,  за  ней  -  Нарата  с  гостем,  а в арьергарде - троица серых
беретов, тащивших скафандр и небольшой, обтянутый кожей барабан. Эти стражи
скорее  всего  не  стерегли  и  не охраняли,  а являлись почетным эскортом,
придававшим шествию необходимую пышность. Но ради кого? Кому предназначался
сей  почет?  Достойному  Нарате,  просветленной  шире или Дважды Рожденному
маргару?
     Впрочем, соображения престижа  Дарта  не  волновали,  и  размышлял  он
совсем о другом.  Скажем,  о Нерис;  история с ней завершалась, что было, в
сущности, неплохо - ведь всякое чувство, самая жаркая страсть, имеет конец,
и  вся  проблема  в  том,  когда  и  как  эта страсть умирает,  вместе ли с
человеком через тридцать-сорок лет или в иные моменты, назначенные судьбой.
Анхабы,  почти бессмертные в понятиях землян,  могли считаться иллюстрацией
подобных мыслей:  их долгая жизнь полнилась гибелью привязанности и  любви,
дружбы и сердечных обязательств.  Отсюда следовал неоспоримый вывод,  что и
любовь Констанции - если уж  она  имела  место  -  не  будет  вечной  и  не
затянется до гробовой доски.
     Или все  обстояло  не  так?  Возможно,  тридцать  или сорок лет были в
глазах Констанции столь ничтожным сроком,  что думать о перемене чувств  не
приходилось?  Срок  и в самом деле невелик,  но существу земной природы его
хватило бы. "Вполне хватило бы, - подумал Дарт. - Тридцать лет счастья! Что
еще нужно человеку?"
     Кроме этих  пронизанных  легкой  грустью размышлений,  ему хотелось бы
остаться тет-а-тет с Наратой и поговорить о зернах бхо,  о Детях Элейхо,  о
поджидавших  в  дыре  опасностях  и  других  практических  моментах ремесла
маргара.  Ему казалось,  что старик поделится с ним информацией и не будет)
слишком  удивлен  расспросам о вещах,  которые полагается знать охотнику за
древними сокровищами.  Нарата был  проницательным  человеком  и,  вероятно,
сделал собственные выводы из рассказов Нерис, а это значило, что в голове у
него больше,  чем на языке.  Впрочем,  какие б его ни  терзали  сомнения  о
принадлежности гостя к маргарам, вида он не показывал.

     Замедлив шаги,  чтобы отстать от Нерис,  Дарт по- вернулся к старцу  и
спросил:
     - Куда мы идем, почтенный?
     - В  мое  скромное жилище.  - Огладив плешь,  Нарата заметил:  - Очень
скромное,  сынок,  но удобное и просторное.  Ты проведешь там цикл-другой,.
пока наша доблестная Аланна готовит воинов к походу. Надеюсь, ты не против?

     - Нет,  сир.  -  Дарт  поглядел  на  Нерис,  которая  с   достоинством
шествовала впереди. - Твое гостеприимство распространяется и на нее?
     - Само  собой,  раз я имею счастье быть ее отцом.  И это,  быть может,
самая крупная из моих  ошибок...  -  Нарата  лукаво  сощурился.  -  Зато  в
объятиях  ее матери я приобрел полезный опыт и больше ни одной из женщин не
даровал ни жизни,  ни детей.  И потому я жив,  хотя и стар. Во всех Лиловых
Долинах не сыщется десятка моих ровесников,  ибо плоть мужская слаба, и то,
что продляет в разумных пределах жизнь женщины,  не  слишком,  полезно  для
мужчины. Клянусь своим глазом, выжженным соком хрза!
     По губам Дарта скользнула усмешка.
     - Кажется, глаз тебе выбили в схватке с тьяни? Или я ослышался?
     - Сказать  по  правде,  и  то  и  другое  не  соответствует истине,  -
заговорщицким шепотом сообщил шир-до.  - А истина  выглядит  гораздо  хуже:
глаз мне выцарапала шира...  нет,  не дочь,  а мать, - добавил он, заметив,
что гость косится на Нерис.  - Я стар, а мать ее до сих пор молода, красива
и  привлекает  мужчин,  хотя  ей немного от них радости - она слишком часто
продляла жизнь и приносила детей...  Ну,  прости ее Предвечный!  Я рад, что
она  прислала  дочь,  а  сама осталась в Трехградье.  Никогда не рискну там
показаться!
     - Но почему же?
     Старец приподнял полу  длинной  туники,  перешагнул  через  корень,  а
затем, бросив на Дарта задумчивый взгляд, сообщил:
     - Видишь ли,  сын мой,  у меня остался только один глаз.  И я им очень
дорожу!
     Терраса свернула в долину между двумя крутыми холмами и раздвоилась на
пологий спуск и столь же пологий подъем.  Путь, видимо, был известен Нерис;
без колебаний  она  направилась  к  нижней  террасе,  под  которой  журчала
полноводная  речка,  сбегавшая  к озеру.  Проходы в лабиринт тут попадались
чаще,  и над ними были растянуты цветные тенты с подвешенными  к  столбикам
сандалиями,    туниками,   накидками,   всевозможной   посудой,   фляжками,
украшениями из перьев и раковин,  коврами из  древесной  коры  и  огромными
погребальными   орехами.   "Торговая   улица",  -  понял  Дарт,  взирая  на
толпившихся у лавок жителей.  Их оказалось несколько  сот;  большей  частью
рами,  но попадались данниты,  карлики-тири и еще какие-то существа, вполне
гуманоидного обличья, рослые, с мощной грудью и вытянутыми ниже плеч ушами.
Ушные мочки были подвижны,  и он заметил, что кое-кто из длинноухих таскает
там всякое добро - джелфейры, связки раковин, трубки из полых костей и даже
фляги, свисавшие на ремешках.
     Страж с барабаном вышел вперед, грохнул палкой в туго натянутую кожу и
закричал:
     - Дорогу просветленной шире из Трехградья!  Дорогу почтенному  Нарате!
Дорогу маргару, защитнику ширы!
     "Вот и понятно, кто есть кто", - с ухмылкой подумал Дарт. Его помянули
третьим - отличный показатель,  если учесть,  с какими важными персонами он
свел знакомство.
     Теперь процессия удалялась от озера и двигалась вдоль лавок,  торговых
складов и кабачков,  сквозь расступавшуюся  толпу,  сопровождаемая  блеском
любопытных глаз, негромким шепотком, поклонами и приседаниями. Дарт впервые
видел столько людей сразу - не даннитов и не тьяни, а существ, подобных ему
самому, - и это, словно арбалетный спусковой крючок, швырнуло в цель стрелу
воспоминаний.  На миг ему почудилось,  что он в земном  городе  в  каких-то
далеких и неведомых краях, в городе, где не возводят стен и башен, не носят
камзолов и шляп,  но все остальное знакомо:  есть улицы,  давки,  харчевни,
есть  речка  с  мостом,  что переброшен над чистыми водами,  есть девушки с
цветами в волосах,  шумные  стайки  детей  и  подростков,  есть  женщины  и
мужчины,  ремесленники  и  торговцы  и даже стражник с барабаном...  Но тут
навстречу попалась компания даннитов, и наваждение рассеялось.
     Синеглазая девушка бросила ему цветок. Дарт коснулся губами лепестков,
потом заложил за ухо упругий серебристый стебель.
     - Кажется, в Лиловых Долинах любят маргаров...
     - Женщинам  нравятся  те,  кто  рискует  жизнью,  - пояснил Нарата.  -
Говорят, что в старину, когда Дети Элейхо ушли, оставив множество хранилищ,
маргаров развелось как песка на речных берегах.  Даже у робких тири...  Они
искали хранилища,  спускались вниз,  сотнями  гибли  в  балата,  однако  их
становилось все больше и больше.
     - Вот как?
     - Именно.  Женщины были к ним благосклонны, каждый оставлял потомство,
а маргар - наследственное занятие. Так уж с древности повелось, сын мой. Ну
а ты...
     "Сейчас он спросит, не был ли маргаром мой отец", - мелькнуло в голове
у Дарта,  и он,  сделав вид,  что не расслышал,  склонился к  старику  и  с
чувством произнес:
     - Сердце мое трепещет,  почтенный, когда говорят о древности. Но что в
том странного? Что удивительного в том, что прошлое влечет меня, и я мечтаю
встретить  мудреца,  в чьей памяти осталась хоть искра знаний о тех великих
временах?..  О Детях Элейхо, которые сотворили мир и. даровали его людям, о
том, куда они ушли, о тайнах бхо, о минувших балата и о героях-маргарах...
     - Ты  слишком  молод  и  не  знаешь,  что в древности,  самой глубокой
древности,  их так не называли, - с важным видом заметил шир-до. - У рами и
Морских Племен,  у клеймсов,  тири, керагитов и всех остальных для них были
свои имена, и только потом маргаров стали звать маргарами.
     - Разве? - Дарт навострил уши.
     - Поверь  мне,  сынок,  под  этим  черепом  хранится  всякое...  много
всякого!  -  Нарата  приосанился,  похлопал лысое темя и вдруг хихикнул.  -
Может, твоя мечта исполнилась, и ты наткнулся на мудреца с той самой искрой
знаний? Так вот, о маргарах... о хищниках-маргарах, вроде того, которого ты
при- кончил...  Когда они явились к нам из диких мест,  возник обычай: тот,
кто ищет зерна бхо, рискует жизнью и добывает их из-под земли, должен убить
маргара.  Убьет, и зверь переселится в него, сделает храбрецом-искусником -
быстрым,  удачливым,  осторожным,  недосягаемым  для ловушек...  думаю,  ты
понимаешь...  - Взгляд старика сверкнул и впился Дарту в лицо.  -  Ведь  ты
повстречался с маргаром! И ты его убил! Может быть, не первого?
     - Может быть.
     Холодный ветер коснулся лопаток Дарта, заставив вздрогнуть. Он стиснул
зубы,  вскинул голову и сжал эфес,  будто с неба  на  него  падал  зверь  с
оскаленной пастью и глазами,  подобными расплавленному янтарю. Видение было
таким реальным, что мышцы непроизвольно напряглись.
     - Вижу, та встреча запомнилась тебе, - пробормотал Нарата.

     Толпа осталась  позади.  Они  еще  раз  свернули  - в маленькую уютную
долинку,  заросшую дынными деревьями в меховой коре; их мощные, выступающие
из  почвы  корни  омывал  ручей  с тянувшейся рядом узкой тропинкой.  Нерис
обернулась, и Дарт, не желая встречаться с ней взглядом, отвел глаза. Потом
произнес:
     - Я слышал,  что у вас есть три храбреца-искусника.  Как их?..  Глинт,
Птоз и Джеб?.. И что же? Каждый убил маргара?
     Шир-до скривился.
     - Только в сладких снах...  Видишь ли,  сынок, уже тысячи циклов никто
не  находит  хранилища,  и  у маргаров не было случая поупражняться в своем
ремесле.  Они порядком измельчали... Как говорит наша доблестная Аланна, не
храбрецы, а куча жабьего помета. Брюхо с пьяным пойлом да жирная задница!
     Нерис снова  оглянулась.  Заметив,  что  на  лицо Дарта набежала тень,
старик сказал, понизив голос до шепота:
     - Думаешь,  что ты обманут?  Злишься на нее?  А зря!  Деваться ей было
некуда, сын мой. Сайан, ее спутник, погиб, а он был хорошим маргаром... Мог
бы им стать - после нынешнего балата!  Он справился со своим зверем... не в
одиночку,  как ты,  но все же справился... Однако тьяни его убили - значит,
пришлось заменить.
     - Польщен,  что выбор пал на меня,  - буркнул Дарт. - Мне, разумеется,
хлопоты,  зато вашим искусникам-храбрецам не придется трудиться и рисковать
собой.
     Брови Нараты полезли вверх, из горла вырвались бранные хриплые звуки -
он смеялся.  Потом в его ладони возникла ракушка джелфейра,  и, поглядев на
нее, старик сообщил:
     - Зеленое время... Как раз, сейчас они трудятся.
     - Где?
     - Мы прошли то место.  Белый тент в синюю полоску,  а под ним -  синий
кувшин...  заведение Кази...  Там они и собираются.  Жрут, пьют, хвастают и
вспоминают заслуги предков.
     Дарт замер  на  половине  шага.  Заслуги  предков!  Это   могло   быть
интересным!
     - Ты сказал,  синий кувшин?  Пожалуй,  я вернусь, взгляну... Мон дьен!
Разве у меня нет предков? И разве мне нечем похвастать?
     Глаз Нараты широко раскрылся. Несколько мгновений он удивленно смотрел
на Дарта, потом махнул рукой и вымолвил:
     - Верно  говорят:  половину жизни маргар свершает подвиги,  а другую -
хвалится ими...  Иди,  если хочешь! И пусть Элейхо спасет несчастного Кази!
Четыре маргара многовато для его заведения.
     - Клянусь  твоим  глазом,  выбитым широй,  что волос с него не упадет!
Конечно, если он не обнаглеет и не потребует платы. - Дарт хлопнул по бедру
и сообщил: - У благородного человека карман всегда пустой.
     - О  плате  не беспокойся:  наследственная привилегия Кази - кормить и
поить маргаров. Очень почетный долг! И не безвыгодный, так как город за это
снабжает его медом,  рыбой и плодами. Это справедливо - маргары, знаешь ли,
народ прожорливый...
     Дарт кивнул, сделал шаг назад, затем обернулся:
     - Как мне найти твое жилище, почтенный шир-до?
     - И об этом не стоит беспокоиться.  Тебя проводят...  или  приведут...
может  быть,  даже  принесут.  Всем  в Лиловых Долинах известно,  где живет
старейший Нарата и кто у него в гостях.
     Он хитро прищурился и,  подобрав полы туники,  засеменил  по  тропинке
вслед за стражами и Нерис.
     Харчевня с    синим   кувшином   оказалась   довольно   вместительной:
пространство под тентом,  ниша или неглубокая пещера с низкими сводами плюс
треугольного сечения коридор,  уходивший куда-то в глубь холма. Из коридора
- видимо,  с кухни -  тянуло  соблазнительными  запахами,  под  тентом,  на
циновках,  расположились семь или восемь длинноухих, в одном углу пещеры, у
каменного возвышения,  уставленного кувшинами,  хлопотал хозяин, а в другом
сидели,  скрестив ноги,  три храбреца-искусника. Первый был тучен, второй -
ростом не больше тири, зато вертляв и подвижен, а третий, великан с мощными
мышцами,  бугрившимися на плечах и шее,  так зарос волосами, что походил на
Bay,  вождя каннибалов-островитян.  Правда,  трапезовали маргары  не  мясом
путников,  а мясными плодами,  запеченными в листьях, и запивали их из двух
объемистых кувшинов.
     Дарт подошел к компании и опустился между тучным  и  вертлявым.  Ножны
шпаги  заскрежетали  по каменному полу,  заставив откликнуться хозяина:  он
что-то пробурчал,  согнул колени и притащил большую миску со съестным.  Его
лицо  могло принимать лишь два выражения - унылое и еще более унылое,  что,
однако,  не сказалось  на  аппетите  Дарта.  Миска,  глубокая  и  вытянутая
наподобие  ладьи,  была  завалена печеными плодами,  и при взгляде на них в
животе у него засосало; вспомнилось, что ничего не ел с красного времени.
     - Тебя,  что ль,  шира приволокла? - пробасил волосатый гигант, глядя,
как новый сотрапезник расправляется с плодами.
     - Его!  - тут же откликнулся юркий малыш,  похожий на карлика-тири.  -
Его,  Птоз,  чтоб мне уснуть под деревом смерти!  Болтали,  фря,  длинный и
тощий, как корабельное весло... Такой и есть. Видать, фря, некормленый!
     - Может,  Джеб,  он  не  от того тощ,  что не кормлен,  - медленно,  с
расстановкой,  протянул тучный. - Может, брат, здесь другая причина. Может,
он с широй лег.  Может,  она его замучила. Ширы, они такие... ляжешь, потом
не встанешь.
     Дарт прожевал кусок.
     - Ты прав, приятель, шира замучила. На ногах стою, однако качает.
     Все трое ухмыльнулись,  потом тучный -  видимо,  Глинт  -  подвинулся,
давая  гостю  больше  места,  вытянул  руку,  взял  плод  из  своей миски и
проглотил его целиком.  Вертлявый Джеб потер ладоши,  привстал на  коленях,
снова сел и, будто невзначай, осведомился:
     - Выходит, брат, ты и полезешь в дыру? Один?
     - Выходит,  один,  - подтвердил Дарт, и троица испустила дружный вздох
облегчения.  Глинт  примялся  методично  пожирать  плоды,   огромный   Птоз
запрокинул кувшин над бездонной глоткой, а Джеб пробормотал:
     - Один,  спаси тебя Элейхо...  Ну, ешь, пей и надейся на Предвечного -
глядишь, фря, не перемелет в жабий корм...
     Он протянул Дарту второй кувшин.  Медовый напиток был покрепче, чем на
барже у Ренхо, - должно быть, по особому маргарскому заказу.
     Птоз грохнул кувшином об пол и рявкнул:
     - Еще! Кази, чтоб тебя криб сожрал, тащи еще! И поживее!
     Лицо хозяина  сделалось  совсем унылым,  однако новая емкость возникла
быстро,  как по волшебству.  Длинноухие,  сидевшие под тентом, зашептались,
корча гримасы и неодобрительно посматривая на компанию маргаров.
     - Ты, говорят, с чешуйчатыми бился? - невнятно произнес Глинт, работая
челюстями.  - Говорят,  кровища ручьем текла?  Говорят,  хвостатых пожгли и
никакой подмоги от них не будет? Правда или вранье?
     - Как говорят, так все и было. - Оторвавшись от кувшина, Дарт поставил
его рядом,  под правый бок.  - Тьяни перекололи даннитов,  пожгли  плоты  и
двинулись вверх по реке. Немалое войско! И драка у дыры затеется немалая...
В общем, все, как обычно.
     - Ну не скажи,  - возразил юркий Джеб.  - Последнее балата... когда ж,
фря,  оно  было?..  во  времена  наших  прадедов  или пораньше?..  Так вот,
случилось оно в далеких краях,  за океаном,  у керагитов.  И  обошлось  без
драк.
     - А что же тьяни?
     -А ничего.  Молнии, брат, не били, земля не тряслась, не то что в этот
раз.  Дед мой,  Тага,  говорил,  что не случается молний и трясения  земли,
ежели вскрыть дыру осторожно. Молнии, фря, бывают от камнепада и затопления
или там от пожарищ... Так в старину искали - жгли в подходящем месте лес, и
где заблестят молнии, там, значит, и надо копать... А последнюю дырку нашли
случайно, в Потоке Орбрасс... Слышал про него? Город это керагитский... Вот
под  самым нижним ярусом и нашли.  Дырка небольшая,  и керагиты ее очистили
по-тихому - даже, фря, с Трехградьем не поделились. Однако маргаров сгинуло
восемь рыл.
     - Девять,  -  прогудел  великан Птоз.  - Девятый - Криба,  предок мой.
Ногу, братья, ему бичом откромсало, вот и истек кровью.
     - Может,  истек,  а может,  нет, - ухмыльнулся Глинт. - Может, его там
вовсе не было.
     - Был!  - Сжав огромный кулак,  Птоз рубанул им воздух.  - Был, корень
хрза тебе в глотку!  А сын его, мой прадед, бросил керагитов и перебрался в
Лиловые Долины! И каждому о том известно!
     - Был там Криба,  и с этим никто не спорит.  - Одарив толстяка суровым
взглядом,  Дарт потянулся к миске.  - А чешуйчатых,  значит,  не  было?  Не
поспели?
     Джеб кивнул.
     - Зато   теперь  поспеют,  брат!  Еще  как  поспеют!  Немалое  войско,
говоришь? Ну, фря!.. - Он присосался к кувшину, отхлебнул, вытер губы полой
туники и добавил:  - Представь, залез ты в дыру и - хвала Элейхо! - уцелел.
Вылез,  а у дыры - ни хвостатых,  ни  бесхвостых,  ни  ушастых!  Все  лежат
топталками вверх, а кругом одни чешуйчатые да трехглазые... И что ты, брат,
станешь делать?
     Дарт счел последний вопрос риторическим, но поинтересовался:

     - Ушастые - кто такие?
     - Джолты,  - пробасил великан. - Не попадались прежде? Вон, погляди! -
Птоз швырнул печеный плод в длинноухих,  но промахнулся.  В ответ  полетела
рыбья  кость,  угодившая  Дарту  в  затылок.  Он сделал вид,  что ничего не
случилось, отодвинул опустевшую миску, погладил живот и сообщил:
     - Много хак-капа - хорошо!
     - Ты это, фря, о чем?
     Дарт скосил глаза на миску, напоминавшую ладью.
     - Хак-капа - плавающее мясо.  Тебе, Джеб, приходилось слышать о криби?
Здоровые такие,  волосатые,  живут за рекой и жрут зазевавшихся путников...
Они для них - хак-капа!
     Внезапно Птоз побагровел,  жилы на  его  шее  вздулись,  и  великан  с
подозрением уставился на Дарта.
     - Что ты имеешь против крибов, брат?
     - Ничего.  Ровным счетом ничего.  Они мне даже симпатичны.  Был у меня
приятель-криби, большой разумник, вождь... Ну, вылитый ты!
     Птоз скрипнул зубами и  начал  приподниматься,  но  Глинт  всей  тушей
навалился  на  него и загудел что-то успокоительное.  Джеб зашептал Дарту в
ухо:
     - Ты,  фря,  полегче... ты крибов, брат, не поминай... про Птоза и так
болтают,  будто  мамаша  его  под  крибом  полежала...  а он,  как выпьет -
бешеный!..  ну а мы...  мы что ж...  мы брата не оставим... только своих не
бьем...  и ты своих не задевай,  не трогай...  охота,  фря,  кого поддеть и
кулаками помахать - так вон, расселись под навесом!..
     - Я - человек мирный, но за друзей стою горой, - заметил Дарт и поднял
кувшин. - Выпьем и не будем ссориться. Мы ведь маргары! Один за всех, и все
- за одного!
     - Хорошо сказано,  фря!  Выпьем,  только не мед, а кое-что покрепче! -
Джеб   пошарил   под   седалищем,   извлек   объемистую   плоскую  флягу  и
многозначительно округлил глаза: - Тьо, пойло хвостатых... Одолеем, братья?
     - Одолеем! - рыкнул Птоз, позабывший при виде фляги обо всех обидах. -
Одолеем!  Или мы не маргары?  - Он повернулся к хозяину.  - Кази, чтоб тебя
пожрал туман Элейхо! Тащи кружки! Самые большие!
     Кружки оказались глиняными, приличного веса и объема. Дарт поднял свою
и провозгласил:
     - За наше славное братство!
     - За дыры, в которых мы не сдохнем! - откликнулся Глинт.
     - За зерна бхо, которых не найдем! - поддержал Джеб.
     - И за отрезанную ногу Крибы, моего предка! - добавил Птоз.
     - За ногу - непременно, но в другой раз, - пообещал толстяк.
     Они выпили,    и    Дарт    принялся   расспрашивать   Джеба,   самого
словоохотливого,  о заповеданном предками - про ловушки и западни, ядовитый
туман  и  струи  жгучей  жидкости,  про  бхо-охранников  с длинными гибкими
щупальцами,  лучевые  завесы  и  сети,  про  фантомы,  маячившие  у  ложных
проходов, что вели к тупикам, про смертоносные лазерные вертушки и колодцы,
в которых бросало то вверх,  то вниз, пока мозги не закипали в голове. Джеб
ерзал,   подпрыгивал,   жмурился,  отхлебывал  из  кружки  и  добросовестно
вспоминал, а Глинт и Птоз то возражали, то подсказывали -видно, им льстило,
что  маргар  из  дальних краев не брезгует их наследственным опытом.  Фляга
была еще не допита, а Дарт уже выяснил, что Темные не собирались убивать ни
умников,  ни  дураков,  ни храбрецов,  ни трусов - собственно,  никого,  за
исключением упорных и настырных.  Он с легкостью ранжировал все их  ловушки
по смертоносности, сообразив, что ближние ко входу играли роль превентивных
защитных устройств,  никак не угрожавших жизни.  Над шахтой обычно курилось
зловонное  облако  газа,  очень  тяжелого и простиравшегося вниз на сотню и
более шагов;  газ вызывал рвоту,  но этот слой удавалось преодолеть, окутав
лицо мокрым полотнищем. Затем шли миражи, направлявшие в колодцы-трясунчики
и  кольцевые  замкнутые  галереи,  в  щупальцы  бхо  и  под  ливни  жидкого
субстрата, причинявшего страшную боль, но не оставляющего никаких следов на
коже;  справиться с этими сюрпризами  было  потрудней,  однако  путь  назад
всегда  оставался  открытым.  Упрямцев же,  не хотевших отступиться,  ждали
серьезные неприятности:  огненный бич,  резавший  пальцы  и  конечности,  а
напоследок - коридор с сетями и вертушками.  То,  что оставалось после этих
смельчаков, можно было сразу складывать в погребальные орехи.
     - ...туман не стоит жабьей мочи, - бормотал захмелевший Джеб. - Жрать,
конечно, нельзя - вывернет! - а лучше пить. С питья похрипишь, покашляешь -
и что?  А ничего... Дождик, тот хуже... дождик, фря, к глазам не допускай -
гляделки  выльет...  Ну,  на этот случай маска есть со всякими затычками...
чтоб в задницу,  значит,  не попало или там в ноздрю...  А когда будешь  по
веревке спускаться,  держи наготове топорик, хваталки обрубать... Тага, дед
мой,  говорил, хваталки бывают или когтистые, или липучие... вцепятся, фря,
не отдерешь...
     Эти советы  Дарт уже слушал вполуха - туман и дождик его не страшили и
лезть по веревке в  шахту  он  не  собирался.  Добраться  бы  до  Голема  и
активировать скафандр...  Что для скафандра дожди и туманы?  А ничего... Не
больше, фря, чем всякие хваталки для дисперсоров ираза...
     Он размышлял  о  том,  что  молнии,  сразившие  в   полете   Марианну,
предназначались не маргарам,  не обитателям Диска,  а гостям из космоса. Не
случается молний и трясения земли,  ежели вскрыть  дыру  осторожно,  сказал
Джеб.  Молнии - последствие камнепада,  затопления или пожарища...  То есть
природных катаклизмов, какие бывают даже в этом стабильном мире, катастроф,
вскрывающих   хранилище.   Сильный   удар,   высокая  температура,  лучевое
воздействие...  Причиной может стать естественный процесс - обвалы в горах,
лесные  пожары  - или вторжение космических гостей.  Бесцеремонных гостей с
мощным оружием вроде дисперсора...
     - ...сожжет его,  фря, - пробубнил Джеб, с пьяной жалостью посматривая
на Дарта.  - Ох,  сожжет!  Потому как будет один...  Где ж это видано, чтоб
одному идти? Только шира такое придумает... шира да наши старейшие, чтоб их
червь  водяной  объел...  Им-то что?  Им ничего...  Они в Долинах сидят,  в
безопасности...
     - Может,  и не сожжет,  - отозвался  Глинт,  колыхнув  брюхом.  Может,
перемелет,  А  может,  вылезет жив-здоров.  Было такое с Вакой.  Правда,  в
старые времена. Может, врут, а может, удачливый был...
     - Врут!  - рыкнул Птоз.  - Много врут о старом времени - мол,  и плоды
были  слаще,  и  реки  текли в Срединный океан...  Кто ж такому поверит?  А
никто!  Истину Джеб сказал... плесни-ка мне, брат, еще... истину: где ж это
видано, чтоб одному идти?
     Лица их разом помрачнели,  и Дарт заметил,  что все,  даже неугомонный
Джеб,  стараются не смотреть на  него.  Маргары  ходят  группой,  мелькнула
мысль.  Идет команда - чтоб помощь оказать, обойти ловушку, в которую попал
товарищ,  вынести покалеченного...  И группы,  должно быть, немалые, если в
последнем балата,  в Потоке Орбрасс,  не досчитались восьмерых...  А может,
девятерых - если Птоз не соврал про своего безногого предка.
     Дарт улыбнулся,  постаравшись,  чтобы усмешка выглядела дружелюбной, а
не презрительной.
     - Значит,  поодиночке  не ходят?  Ну так в чем вопрос?  Пойдем вместе.
Пусть нас всех и перемелет, тысяча чертей!
     Три пары глаз уставились на миски и кувшины.
     - Не-ет,  - протянул Глинт,  - такого,  брат,  не проси.  Конечно,  мы
потомственные маргары...  Конечно, не забыли славу предков... Конечно, поят
нас и кормят в честь нее... Но сами мы... как бы сказать...
     - Слегка отяжелели,  - закончил  Джеб,  хлопнув  Глинта  по  отвислому
животу.  - Мы,  фря,  по дырам не лазали,  как наши отцы и деды. Мы без бхо
проживем,  а кто не проживет,  того и бери в напарники. Старейшего Оити или
сынка его Ренхо...  Ты,  брат,  пойми и не держи обиды...  У каждого, брат,
должно быть в мире свое место, и наше место - здесь, а не в дыре.
     - Я понимаю и не обижаюсь,  - ответил Дарт,  протягивая  кружку.  Джеб
наполнил ее, разлил остальным и потряс пустой флягой.
     Обиды в  самом  деле  были  неуместны.  Он  не  нуждался в этих людях,
сосавших,  как пиявки, славу предков, и не испытывал к ним ни презрения, ни
жалости.
     Если он  и  жалел  о  чем,  так  о словах,  что вырвались и растеклись
сотрясением воздуха среди объедков и пустых кувшинов. Один - за всех, и все
- за одного!  Ему не помнилось,  когда и где впервые прозвучал такой девиз,
но это не меняло сути:  этот девиз  был  священным  свидетельством  дружбы,
пережившей  столетия,  дарованной  ему  и  внезапно приоткрывшейся частицей
памяти.  Здесь,  среди пещерных стен и запахов пищи, витавших в воздухе, он
был  неуместен,  и поминать святой девиз граничило со святотатством.  Таким
же,  как сравнивать друзей,  любивших его  и  давно  смешавшихся  с  прахом
земным, с троицей подвыпивших маргаров.
     Чувство безмерного   одиночества   вдруг   охватило   Дарта,  заставив
усомниться,  так ли уж щедр преподнесенный анхабами  дар.  Жизнь,  конечно,
великое  благо,  но  время  -  великий враг!  Время отделило его от живых и
мертвых,  похитило воспоминания и сделало чужим повсюду - и на Анхабе, и на
этом  планетоиде,  и  в  других  мирах,  на  Эйзо  и  Лугуте,  Растезиане и
Конхоруме.  Возможно, и на Земле, если верить Джаннаху... А коли так, много
ли счастья сулит ему вторая жизнь?
     Но тут он улыбнулся, вспомнив о Констанции, и отогнал мрачные мысли.
     Зеленое время  кончалось,  тяжесть  заметно  росла,  и поднимавшийся с
озера туман медленно вползал в  долину,  окутывал  лиловой  мглой  террасы,
клубился  над  речными водами и над мостами.  Под тентом стало многолюднее;
теперь,   кроме   ушастых,   там   восседал    важный    рами    с    двумя
карликами-торговцами   и   веселилась  компания  девиц  и  молодых  парней,
мореходов  или  рыбаков,  судя  по  долетавшим  от  них   шуточкам.   Парни
уговаривали  девушек  прогуляться к кораблю и обещали каждой столько жизни,
сколько обитает жаб под гладью озера и всех его притоков.
     Даннитский напиток туманил мысли и порождал приятную истому в  членах.
Лица  Дартовых сотрапезников покраснели,  речь сделалась невнятной,  однако
других свидетельств недуга, о коем предупреждал Руун, не замечалось. Видно,
тьо  не  вредил маргарам - то ли в силу регулярной тренировки,  то ли из-за
крепкой конституции, унаследованной вместе с привилегиями от отцов и дедов.
     Джеб поднял кружку и повернулся к Дарту.
     - Выпьем,  брат!  Может,  фря,  ты не вылезешь из той дыры и  пьешь  в
последний  раз...  И  если  такое  случится,  пусть  Элейхо  будет  к  тебе
благосклонен!  Пусть сгоришь, но быстро! Пусть перемелет, но с головы, а не
с ног - чтоб, значит, недолго мучиться!
     - П-пусть!   -   поддержал   Глинт  и  поднял  кружку,  но  тут  Птоз,
нахмурившись, прогудел:
     - А вот Крибу,  предку моему,  ногу откромсало!  И это нужно помянуть!
Криба - отдельно и ногу - отдельно!
     - Тут  хватит  ровно  на  два  поминовения,  - сказал Дарт,  покачивая
кружкой. - Что помянем сначала, Криба или ногу?
     - Криба!  И пить будут все!  - Птоз обвел  тяжелым  взглядом  рыбаков,
важного рами с его компаньонами и уставился на длинноухих. - Все, я сказал!
Кази, тощая задница, неси кувшины!
     Но джолты не собирались пить.  Один из них - широкоплечий, коренастый,
в зеленом кильте,  подпоясанном ремнем,  - поднялся и сделал странный жест:
развернул  уши,  оттопырил  их  и  снова  скатал  трубочкой.   Смысл   этих
телодвижений был непонятен Дарту, но шея Птоза мгновенно побагровела, Глинт
насупился, а Джеб подскочил, лязгнув зубами и стиснув кулаки.
     - Ты!  - Птоз, вцепившись правой рукой в кружку, пальцем левой ткнул в
длинноухого.  - Ты что?  Не хочешь помянуть Криба?  Криба, который был моим
почтенным предком?
     Коренастый джолт пробормотал  несколько  слов.  Он  говорил  на  рами,
однако   резкий  скрипучий  голос  и  непривычный  акцент  сделали  реплику
туманной.  Но главное Дарт уловил:  длинноухий  прошелся  по  всем  вонючим
крибам,  предкам Птоза,  не забыв о волосатой нечисти, одарившей жизнью его
мать.  Были еще  какие-то  добавления,  наверняка  изящные,  но  непонятные
нюансы,  от  коих  в  глазах Глин-та и Джеба вспыхнул боевой огонь,  а Птоз
налился кровью и судорожно выдохнул:
     - Ну,  сейчас ты выпьешь, отродье ушастое! Всех моих предков помянешь,
клянусь Элейхо! Так напьешься, что уши обвиснут!
     Гигант размахнулся и метнул кружку. Она просвистела в воздухе пушечным
ядром,  пробудив у Дарта смутные и неприятные воспоминания;  затем раздался
треск,  и  по  лицу  коренастого потекло вино,  смешанное с кровью.  Джолты
взревели;  рыбаки со своими подружками бросились прочь,  а следом -  важный
рами,  тащивший своих компаньонов,  будто детишек.  Кази,  хозяин, прыгал у
возвышения с кувшинами, заламывал руки и причитал:
     - Во имя  Предвечного,  доблестные  маргары!..  Ради  ваших  почтенных
предков!.. И ради моих детей!.. Мир, доблестные, мир! Клянусь, я...
     Джеб швырнул  в него блюдо,  Кази пискнул и скорчился за кувшинами,  а
три маргара ринулись  навстречу  джолтам,  столкнувшись  с  противником  на
пороге пещеры.  Столбы,  державшие навес,  с грохотом рухнули,  тент накрыл
толпу бойцов,  звучные удары  и  проклятия  смешались  с  топотом,  треском
бьющейся посуды и раздираемых одежд, затем снаружи, на террасе, послышались
вопли прохожих и отдаленный барабанный бой.  Схватка  перешла  в  положение
лежа,  тент  осел  и  начал дергаться туда-сюда,  словно под ним шевелилась
груда  огромных  жуков,  не  поделивших  лакомой  добычи;  его   бело-синяя
поверхность то опадала,  то выпирала волнами вверх,  обтягивая чье-то темя,
зад или кулак,  и на ней стали проступать бурые пятна  -  может,  кровь,  а
может, жирный соус.
     Взирая на  эту  подковерную  битву,  Дарт с неодобрением хмурил брови.
Какая-то мысль рождалась и билась в его голове, но, так и не оформившись до
конца,  заснула,  убаюканная винными парами.  Он потер нос,  поглядел,  как
трепыхаются под тентом Драчуны,  пробормотал:  "Что за болваны, право!" - и
поднялся,  слегка  покачиваясь.  Причины  скверной репутации маргаров стали
теперь понятными.
     Барабанный бой сделался ближе, и два десятка серых беретов ворвались с
террасы.  Палки их заработали,  не разбирая правых и виноватых,  под тентом
взвыли,  и шевеление пошло на убыль,  хотя  в  самой  середине  кто-то  еще
дергался  и  хрипел  -  то  ли  Птоз  добивал коренастого,  то ли наоборот.
Откуда-то появились  веревки,  и  стражи  принялись  вытаскивать  драчунов,
вязать  запястья  к  шее и нанизывать на канат,  попутно пересчитывая ребра
палками. Но с Птозом, отбивавшимся руками и ногами, этот номер не прошел, и
стражники,  насев  на  великана  впятером,  свалили его наземь и закатали в
тент.  Как показалось Дарту,  вся операция прошла с похвальной быстротой  и
несомненной ловкостью.
     Он попытался  разбудить дремлющую мысль и чуть не ухватил ее за хвост,
однако ему помешали:  в пещеру шагнул сержант в оперенном берете - не  тот,
что  провожал его утром,  а другой,  постарше и помрачней.  Небрежно присев
перед Дартом, страж, поигрывая палкой, направился к Кази.
     - Из-за чего сцепились в этот раз?  Не поделили женщин?  Или жратвы  и
медов не хватило?
     Не отвечая,  хозяин  икнул  и  стал подниматься,  потирая грудь,  куда
попало брошенное Джебом блюдо.  Утвердившись на ногах,  он снова икнул и  с
чувством произнес:
     - Вот бурдюки бездонные! Чтоб им второй жизни лишиться! Чтоб их сожгли
и запечатали прах в погребальных  орехах!  И  чтоб  орехи  те  не  украсили
узорами,  а обваляли в нечистотах и бросили в Глотающий Рот! - Кази перевел
дыхание, поднял вверх руки и завыл: - О, мой навес! Мои столбы! Моя посуда!
Мой...
     Сержант ухватил его за плечо и встряхнул.
     - Что скулишь, Кази? Все убытки - за счёт города! А я спрашиваю: из-за
чего сцепились с джолтами?
     - Дело чести,  страж,  - Дарт покачнулся,  но с важным видом  выступил
вперед,  отодвинув  хозяина.  -  Джолты  не  выпили  за  Криба  и оскорбили
достойных маргаров словом и жестом.
     - Дело чести,  говоришь?  Ну,  маргар за маргара всегда заступник... -
Ноздри сержанта затрепетали,  раздулись,  он принюхался и спросил: - А пили
что? И кто такой этот Криб?
     - Криб - почтенный предок Птоза, - пояснил Дарт, все еще покачиваясь и
стараясь  словить  ускользнувшую  мысль.  -  А  пили тьо.  Хороший напиток,
клянусь Христовыми ранами! Только слабоват.
     - Слабоват?  - Рот сержанта приоткрылся.  - Значит, слабоват, чтоб мне
подавиться  жабьим  яйцом!  А  до  жилища  Нараты  дойдешь?  Или лучше тебя
отнести?
     - Нести не надо.  Надо проводить.  С  почетом  и  барабанным  боем.  -
Ухватив  сержанта за локоть,  Дарт направился к выходу из пещеры.  - Что-то
земля колышется, - сообщил он по дороге - Второе балата началось, а?
     - Еще первое не кончилось,  - откликнулся страж. - Ну, ладно, ты его и
закончишь. Полезешь в дыру, а дружки твои посидят в одном уютном месте... -
Он тяжко вздохнул.  - Клянусь Предвечным!  Пользы от  них,  как  от  гнилых
плодов,  и  вони ровно столько же...  Отправить бы к жабам в озеро,  было б
спокойней!
     В голове у  Дарта  что-то  щелкнуло,  и  ускользавшая  мысль  попалась
наконец в капкан. Он замер, опираясь на руку стражника, и, с усилием шевеля
губами, произнес:
     - Не надо к жабам..,  я...  я их с  собой  возьму...  в  предгорья,  к
дыре... Разве они не маргары? Там их место, не здесь! Под ядовитым дождем и
огненными бичами! Бьен?
     Страж тоже остановился и с удивлением поглядел на Дарта.

     - Огненные  бичи  и  ядовитый дождь...  Это хорошо!  Это мне нравится,
клянусь второй жизнью!  Думаю, никто возражать не будет, ни доблестный Айд,
ни почтенный Оити. - Он отступил назад и присел, почтительно склонившись. -
А ты,  мой господин,  не только есть да пить горазд!  И в голове твоей - не
древесная труха!
     Коснувшись эфеса   шпаги,  Дарт  приосанился  сделал  шаг  на  тяжелых
негнущихся ногах. Губы его зашевелились.
     - Я - маргар,  солдат удачи... Настоящий маргар должен быть удачлив...
Но не только... Фортуна слепа.... Удачлив и хитроумен - так будет верней...
     Он говорил,  мешая земные и анхабские слова,  но стражник, придерживая
его за локоть, кивал и уважительно хмыкал.

                                 Глава 14

     Миновали два цикла.
     Дарт провел  их  в  беседах  с Наратой и долгих неспешных прогулках по
городу.  Беседы были полезным дополнением к рассказанному троицей маргаров;
из  них он узнавал о местных обычаях и верованиях,  о жизни Лиловых Долин и
других поселений,  о том,  как здесь  воевали  и  торговали,  как  охраняли
границы и добывали пищу,  как путешествовали,  правили и поклонялись богам.
Все это могло пригодиться - пусть не  в  сей  момент,  не  для  того,  чтоб
отыскать  ферал  и  завершить  с  успехом  миссию,  но в будущем,  в период
ожидания спасательного корабля. Ждать придется несколько месяцев, что Дарта
не  слишком беспокоило;  он уже решил провести это время в Лиловых Долинах.
Если,  конечно,  не сгинет в дыре,  не превратится в  фарш  в  какой-нибудь
вертушке и не сгорит под огненной сетью.
     Старый шир-до  был  с  ним  разговорчивей  Нерис  и ничего не скрывал;
всякий вопрос являлся поводом к подробным точным объяснениям,  и  казалось,
Нарату совсем не удивляет наивность гостя в тех или иных делах,  от ремесла
маргара  до  способов,  какими  сбраживали  мед.  Он,  несомненно,  обладал
истинной  мудростью  и  добродушным  лукавством,  и  нрав  его  определялся
соединением этих черт.  Они вели к прагматизму, приправленному иронией, и к
четким выводам относительно Дарта: неважно, откуда явился странный гость, а
важно,  что он умеет,  достоин ли доверия и сможет ли исполнить заключенный
уговор.
     Это была   совсем  иная  позиция,  чем  у  Нерис,  откровенная  и  без
недомолвок.  Шира не верила ему до конца и,  вероятно,  считала  истории  о
солнцах,  пылающих в холодной тьме,  о людях,  живущих в небесных замках, и
удивительных тварях,  что служат им, фантазией или попыткой обмана. Для нее
он стал Маргаром,  посланцем неведомого племени, обитающего в далеких краях
- может быть,  в  недрах  или  на  другой  половине  планетоида,  столь  же
недосягаемой  для  населявших голубой круг,  как самые дальние звезды.  Его
скафандр,  его оружие,  его боевое искусство значили больше слов  и  больше
подаренной ей нежности; они говорили о том, что он - могущественный маргар,
много  удачливей  погибшего  Сайана  и,  значит,  его  надо   использовать,
перетянув  на  свою  сторону,  сделать союзником,  а не соперником.  Что же
касается вопроса, как перетянуть, то он являлся праздным, ибо во всех мирах
и   во   все  времена  женщины  тянули  канат  одним-единственным  и  самым
эффективным способом.
     Этого Дарт простить не мог и постарался не встречаться  с  широй,  что
было  совсем  нетрудно  в  лабиринте  тоннелей и камер,  служивших Нарате и
храмом,  и домом,  и хранилищем всяких редкостей.  А в городе и того легче,
так как Лиловые Долины тянулись на тридцать лье в любую сторону, и здесь, в
покрытых  почвой  и  засаженных  деревьями  холмах,  жили  тысяч  двести  -
множество людей,  но все же намного меньше, чем могли прокормить изобильные
сады и полное рыбы озеро.  Эта местность,  так же как другие  поселения,  о
коих говорил шир-до,  напоминала Эдем;  его обитатели не строили, не сеяли,
не жали,  но всем хватало изысканных яств, одежды и жилищ, а труд был легок
и  служил скорее развлечением.  Понятия о твердой власти тут не имелось,  и
старейшие лишь разрешали споры,  взимали торговый налог, а также следили за
порядком  и  городским  имуществом  -  сотней  лодок и кораблей,  мостами и
запасами разного добра,  включая оружие и общественных  бхо,  копателей  да
носильщиков.  Бхо были ветхими,  немногочисленными, износившимися за тысячи
минувших циклов;  носильщики - во всем удобны пауку,  тащившему израненного
Дарта,  копатели  походили  на  толстых  змей или плоские длинные лепешки с
пастью-щелью,  способной перемолоть любые преграды,  от дерева до гранитной
скалы.
     Порядок в Лиловых Долинах поддерживали серые береты Аида, которых было
человек пятьсот. Их функции не отличались сложностью: утихомиривать буянов,
перепивших меда;  следить,  чтоб не подгнили опоры мостов и причалов,  чтоб
все отходы сбрасывались жабам в озеро и чтобы дороги не  зарастали  травой;
сопровождать  старейших  и важных гостей,  а также собирать налог,  который
платили либо товарами,  либо ценившимися  повсюду  раковинами-джел-фейрами.
Стражи  границ,  подчиненные  доблестной Аланне,  были вдвое многочисленнее
городских и больше напоминали войско; они несли патрульную службу в лесах и
на   речном   побережье,   уничтожали  хищников,  травили  водяных  червей,
сопровождали торговые караваны и стерегли опасные  места  -  рощи  деревьев
смерти  и  лужи  Глотающий  Рот.  По  словам  Нараты,  к  стражам приходила
молодежь,  крепкие воинственные парни, искавшие приключений; они бродили по
лесам несколько сотен циклов, плавали вдоль берегов, учились владеть копьем
и палицей и покидали свой  отряд,  чтобы  вернуться  домой,  осесть  там  и
подарить  какой-нибудь  красотке  жизнь.  Таких  резервистов в Долинах было
тысячи три;  их и собирались отправить к дыре,  вместе со стражами Пэаниц и
подкреплением  из Прочного Камня,  Жемчужной Отмели и других городов.  Дарт
эту идею счел Разумной - хоть не  армия,  а  все-таки  обученные  люди,  не
плетельщики  корзин,  как  в  уничтоженном  даннитском воинстве.  Может,  и
напугают чешуйчатых...
     Рассказы старца подтвердили его гипотезу о том что каждый город - или,
вернее,  обитаемая  зона лежит на месте,  где когда-то находились поселения
Темных.  Хотя отчетливых воспоминаний о посещенных им мирах не сохранилось,
Дарт  твердо  знал,  что  ни  он  сам,  ни другие солдаты удачи не находили
древних развалин,  зданий,  пещер или подземных лабиринтов.  Если бы  такое
чудо  попало  на  мнемонические  ленты Ищущих,  то,  разумеется,  Джаннах и
остальные балары снабдили бы разведчиков информацией. Однако чего нет, того
нет...  И удивляться этому не приходилось: пара миллионолетий - достаточный
срок,  чтобы подвижки планетной коры,  дрейф континентов,  землетрясения  и
вулканы стерли пещерные города, засыпали их пеплом и затопили лавой.
     Но тут,  в  искусственном  мире Диска,  все сохранилось - и лабиринты,
проплавленные в прочном камне,  и  холмы,  скрывающие  их,  и  удивительные
растения,  и  водопады,  прыгающие  с террасы на террасу.  Все сохранилось,
слегка измененное и приспособленное к быту рами или даннитов,  джолтов  или
тиан...  Правда,  о поселениях чешуйчатых или, к примеру, рдандеров, Нарата
ничего не знал - первые  были  враждебны,  вторые  слишком  далеки.  Но  на
даннитском  континенте располагалось семь обитаемых зон,  известных старому
шир-до,  а у рами их было двенадцать,  считая с  Трехградьем,  и  все  они,
разделенные сотнями и тысячами лье,  не уступали величиной Долинам.  Не так
уж много для столь огромного материка,  но,  вероятно,  Темные любили  жить
просторно.
     Еще им   нравились   леса,   холмы,  озера,  реки,  и  каждая  из  зон
располагалась в живописном месте,  у скал и водопадов,  как Прочный Камень,
или  среди  струившихся с невысоких гор ручьев,  как Радужные Воды,  или на
берегу полярного океана,  как Морские Пещеры  джолтов.  Впрочем,  последняя
зона  была  исключением,  единственным на всей территории,  что примыкала к
океану и кольцу прибрежных гор.  Там не росли  плодовые  деревья,  не  цвел
кустарник,   не   роились   птероиды,  и  местность  оставалось  дикой,  не
привлекавшей взгляд ничем,  кроме восхитительных пейзажей.  Дарту казалось,
что  в  этом  скрыт  намек  -  не  приближаться  к океану с его затворами и
шлюзами,  грозившими  опасностью.  Никто  туда  и  не   совался   -   кроме
мореходов-джолтов, плававших вдоль океанских берегов.
     Прочие обитатели  Диска  странствовали  по рекам.  Других дорог тут не
было - ни в лесах, ни в горах, ни в степных районах, пустынных и безлюдных,
так  как  ни  пахотой,  ни скотоводством здесь не занимались.  Путешествия,
однако,  были  нечастыми,  связанными  с  каким-то  событием  или   вестью,
переданной  через  деревья туи - ведь в каждой зоне имелось все необходимое
для  жизни  и  регулярный  товарообмен  отсутствовал.   Если   не   считать
карликов-тири  и  джолтов,  снедаемых  тягой  к странствиям,  все остальные
нуждались в серьезном поводе,  чтобы отправиться в дорогу.  Чаще всего этим
поводом   становилось   паломничество   в   Трехградье,   где   было  много
просветленных  шир  и  находился  храм  Предвечного;  реже  -  любопытство,
переселение  в другую местность или поход за редкостным товаром,  предметом
роскоши, какого не найти в родных краях. Еще реже - война.
     Впрочем, Темные сделали  все,  чтоб  исключить  подобную  возможность.
Будучи  расой  высокоразвитой,  они,  конечно,  были  знакомы с концепциями
насилия, агрессии и обороны; у них существовало оружие - достаточно мощное,
чтоб  поразить космический корабль;  .и,  при всем своем миролюбивом нраве,
они умели защищаться - значит,  могли  предвидеть  споры  и  схватки  между
наследниками и озаботиться тем,  чтобы свести подобные коллизии к минимуму.
Дарт полагал, что это объясняет и удаленность поселений друг от друга, и их
немногочисленность,  и естественные преграды в виде рек чудовищной ширины и
специфической фауны и флоры на  каждом  континенте  -  все  это  разделяло,
оберегало,  предохраняло  от  межрасовых  конфликтов.  Но  главным фактором
являлось,  несомненно,  изобилие - леса,  дарившие плоды, кору и древесину,
чистые  воды и теплый климат,  просторные жилища в самых красивых,  удобных
для жизни местах.  Если у всех есть все,  то что же делить?.. - думал Дарт.
Нечего. Кроме, разумеется, зерен.
     Зерна бхо  и  хранилища  Темных  были  -  и  оставались - единственным
поводом для конфликтов,  и это подтверждали не только  легенды,  не  только
рассказы  шир-до,  но  сам язык:  в рами и фунги не имелось слова "война" -
как,  очевидно,  и в других бытовавших на Диске наречиях.  Зато был  термин
"балата", и обозначал он то же самое.
     * * *
     На исходе второго цикла Дарт,  с Брокатом на коленях,  сидел в круглом
внутреннем дворике,  служившем шир-до хранилищем древностей  и  местом  для
трансцендентных  размышлений.  Жилище  Нараты располагалось в самом верхнем
ярусе,  и в нем сотворили не только подземные камеры и коридоры,  но  также
подобные  залы  без крыш - может быть,  кровлю разрушили копатели-бхо еще в
незапамятные  времена,  а  может,  так   и   было   задумано   таинственным
архитектором, построившим лабиринт. Так ли, иначе, но дворик выглядел уютно
- сорок шагов в диаметре,  со стенами,  задрапированными  синим  плющом,  с
колодцем  для  дождевой воды и двумя арками,  пристально глядевшими друг на
друга.  Одну из  них  закрывала  циновка  из  тростника,  и  в  глубине,  в
просторной нише,  хранились свитки и шкатулки со всякой всячиной, а главное
- ларчик с драгоценными зернами бхо;  другая вела в  помещение,  откуда  по
многочисленным ходам можно было попасть на тихую безлюдную террасу,  пройти
к спальным кельям,  кладовым  и  большой  светлой  комнате  с  треугольными
дырами-окнами  -  в ней шир-до трапезовал и принимал гостей,  нуждавшихся в
его совете. Посередине дворика, перед колодцем, росло дерево туи; ветви его
расходились  как  спицы  зонта,  и длинные багряные листья ниспадали с них,
затеняя солнечный свет и придавая коже стоявшего рядом Нараты чуть заметный
розоватый  оттенок.  У  корней  дерева  не было груды жертвенных камешков и
раковин,  зато торчал из земли большой бугристый валун размером в  половину
спального ложа.
     - Бхо-кормилец, - произнес Нарата, осторожно касаясь валуна ладонью. -
Очень старый бхо,  унаследованный мной от отца,  а им - от далеких предков.
Старый,  но еще живой...  Может быть, я покажу, что он умеет, и ты возьмешь
себе такой же. В счет доли, что причитается тебе.
     - Раньше,  чем взять,  надо найти,  - заметил Дар, опуская веки. После
дня,  проведенного  под  жарки!  солнцем  в городе,  на мостах,  причалах и
террасах,  где толпился народ,  было приятно сидеть  здесь  в  уединении  и
прохладе,   слушать  шелест  листвы,  негров  кий  голос  шир-до  и  мерное
посапывание лежавшего на коленях зверька.
     - Найдешь! - откликнулся старик. - Найдешь. Кормилец редко попадается,
очень редко, но ты удачлив.
     - Найду, а ты пробудишь бхо к жизни?
     - Нет,  это женское искусство, сын мой, и оно мне недоступно. Я многое
знаю и умею,  но не все могу,  ибо я шир-до,  а не шира.  Я мужчина,  и уже
немолод, хотя не собираюсь обрести покой под деревом смерти... Но кое в чем
я уступаю даже обычной женщине.
     - Например?
     Старик сощурился в усмешке.
     - Например,  я не способен произвести на свет дитя.  Ты,  мне кажется,
тоже?
     - Мон дьен!  - Дарт открыл глаза и всплеснул руками. - Конечно, нет! Я
даже не смог этому поспособствовать!
     - О том мне известно.  Шира,  моя дочь,  говорила...  Но ты  старался,
очень старался, и даровал ей пусть не жизнь, так немного счастья.
     - Надеюсь, - сухо промолвил Дарт, гладя дремлющего на коленях Броката,
последнюю связь между ним и Нерис.  - Но счастье,  сир,  -  нежный  цветок:
дунешь сильнее,  и лепестки облетают... Теперь твоей дочери придется искать
другого принца своей мечты. - Он вскинул взгляд на старика и сменил тему. -
Хочу спросить, почтенный шир-до. Красное и желтое время я провел в городе и
увидел,  что людей в нем много,  но  город  еще  обширней.  Есть  незанятые
жилища,  есть  деревья,  роняющие  плоды,  есть пустые причалы,  и на озере
только шесть рыбачьих лодок... Странно!
     Нарата огладил лысину.
     - Кажется,  ты удивлен?  Но почему?  В Лиловых Долинах столько  людей,
сколько могут прокормить деревья и озеро. Не больше и не меньше.
     - Это и удивительно!  - Вытащив кинжал,  Дарт провел линию на земле. -
Первое: женщины рами, рожая детей, продляют свою жизнь и молодость. Второе:
сохранить молодость и красоту - мечта всех женщин, и каждый, кто утверждает
иное,  или глупец,  или лжец. Третье: значит, женщины рами рожают, рожают и
рожают...  - Решительно перечеркнув нарисованные линии,  он подвел итог:  -
Раны Христовы!  Да если не одеть их силой в пояса  невинности,  они  начнут
ловить мужчин на улицах, и через два поколения город переполнится людьми!
     - А!  Вот  ты о чем!  - Поигрывая джелфейром,  свисавшим с морщинистой
шеи,  Нарата принялся мерить шагами дворик от одной арки до другой.  - Я не
понял,  о  каких поясах ты говоришь и почему в них надо одевать ни в чем не
виноватых женщин,  но это не столь уж важные  подробности.  В  наших  краях
женщины  любят  цветы и ожерелья,  в твоих - такие пояса,  но всюду и везде
мечтают быть красивыми и молодыми.  И не торопятся в погребальный орех... В
этом,  сын мой,  ты,  конечно, прав. - Словно подтверждая сказанное, старик
хлопнул ладонью стволу туи и хитро прищурился на собеседника.  - Ты знаешь,
что  молодые женщины,  пережившие детей,  могут зачать только в синее время
Дарт кивнул.
     - По милости Элейхо, это так.
     - Элейхо в том не виноват,  сын мой,  ибо наш сотворен не им самим,  а
его Детьми.  И сотворен он так, что женщина может в первый раз зачать когда
ее тело тяжелеет,  а с неба,  покрытого тучам льются дожди. Дожди, я думаю,
ни при чем,  а вот тяжесть... - Старик остановился, сорвал с дерева увядший
лист и бросил на бугристую  спину  бхо.  Лист  исчез,  словно  его  всосали
невидимым ртом.  - Tак вот,  женщина приносит первое дитя, и второе зачатие
идет быстрей и легче.  Много быстрей и легче.  С конца зеленого времени  до
начала красного... Понимаешь?
     Дарт снова кивнул. Слова Нерис звучали в его ушах: "У меня еще не было
детей,  ни одного! Как могу понести в другое время, кроме синего? Я ведь не
самка  тьяни  и не откладываю яиц!" "Интересно,  - подумал он,  - а как это
бывает у самок тьяни"
     - Женщин,  родивших  дважды,  мы   называл   койну-таа,   что   значит
"исполнившая  долг".  Для  них  всякое  соитие  с мужчиной ведет к тягости,
причем в любое время,  кроме желтого.  Койну могут выноса  еще  десять  или
двадцать детей, но срок, пока дыш новой жизни зреет в материнском чреве, не
мал и составляет двести тридцать циклов.  Все это время  женщина  не  может
дарить радость ни себе, ни своим мужчинам. А это значит...
     "Религиозный запрет?..  или  что-то  другое?.."  - мелькнуло у Дарта в
голове. Он прочистил горло, и шир-до, прервав свою речь, повернулся к нему:
     - Ты что-то хотел спросить?
     - Да,  монсеньор. Не касаться женщин, которые в тягости, - это обычай?
Таковы законы в ваших краях?
     Единственный глаз старика широко раскрылся.
     Как он  глядел...  Неприятное  чувство кольнуло Дарта - так смотрят на
сумасшедшего.
     - Обычай?  Законы? Хмм... Нет, сын мой, этого я бы не стал утверждать.
Просто...  хмм...  сужение  канала  в...  в одном важнейшем органе...  - Он
лукаво подмигнул.  - Бывает на пятый-седьмой цикл после зачатия,  и тут  уж
ничего не сделаешь!  Ровным счетом ничего, к великому горю мужчин!.. Ну, ты
понимаешь, о чем я говорю?
     Дарт тоже подмигнул,  демонстрируя полную солидарность.  Ночные  часы,
проведенные  с  Нерис,  были свидетельством тому,  что секс для рами значит
отнюдь не меньше,  чем для людей Анхаба и Земли.  Это вело  к  заблуждению;
казалось,  стоны страсти подтверждают,  что их последствия точно такие, как
на Земле, а если не такие, то очень и очень схожие.
     Глупая ошибка!  В смысле физиологии рами не походили на  землян  и  на
анхабов,  способных копировать земное тело, и кое о каких отличиях Дарт мог
бы догадаться раньше - тут не ведали о месячном женском цикле, так же как о
понятии невинности.
     Старик кривил губы, поглядывал на него с усмешкой.
     - Вот  видишь,  сын  мой,  все  довольно  просто...Женщины имеют право
выбора:  или принесешь двоих и будешь отворять  врата  в  желтый  период  -
столько,  сколько  захочется;  или  принесешь  многих,  но  врата останутся
замкнуты. Выбор между меньшим и большим числом потомков, между наслаждением
и долгой жизнью...  И надо признаться,  жизнью безрадостной, ибо кому нужна
женщина, что двести тридцать циклов пребывает в тягости и отворяет врата не
ради мужчины и будущих своих детей, а лишь затем, чтобы сохранить молодость
и красоту? - Он помолчал и добавил: - Есть, правда, и такие...
     Так регулируется численность,  понял Дарт.  Не законом,  запретом  или
обычаем,  а выбором своей судьбы - в тех рамках,  какие определила природа.
Или Ушедшие  Во  Тьму?  Вполне  возможно,  этот  механизм  размножения  был
спроектирован  ими;  возможно,  им  удавалось изменять чужую плоть с тем же
искусством,  как анхабам -  собственную...  Такой  вариант  не  исключался;
Темные  были  древней  мудрой  расой  и,  несомненно,  во  многом превзошли
анхабов.
     - Женщины делают правильный выбор,  ибо  счастье  дороже  молодости  и
красоты,  -  задумчиво  произнес  Нарата.  -  Конечно,  я  говорю о простых
женщинах... Ширы - исключение...
     - А что ты можешь сказать о них?
     - Лишь то,  что дар их редок и безмерно ценен.  Шира рожает и  рожает,
чтобы  продлить свою жизнь,  и у одной или двух ее дочерей могут проявиться
способности... а могут и не проявиться. - Он пристально уставился в землю и
произнес:  - Запомни,  маргар, ширы соединяют нас с Предвечным, и потому им
дозволено многое... и многое прощается...
     Дарт выдавил усмешку.
     - К примеру, выцарапанный глаз? Шир-до усмехнулся в ответ.
     - Если не отклоняться от истины,  сын мой,  с глазом случилась  другая
история. Когда вернешься, расскажу. .
     - Если  вернусь,  - уточнил Дарт.  Зверек на его коленях встрепенулся,
что-то просвистел сквозь сон и царапнул палец острым  коготком.  Небо  чуть
потемнело;  порыв  ветра,  пролетевшего над двориком,  всколыхнул занавес в
нише хранилища и багряные листья туи.  Дарту почудилось,  что дерево что-то
шепчет ему, но голос листвы был слишком тих и неразборчив.
     - Скажи,  - он поднял взгляд на старика, - другие создания... те, кого
называют роо...  тоже делают выбор?  Тот,  о котором  ты  говорил  -  между
меньшим и большим числом потомков, между счастьем и долгой жизнью? Данниты,
тири, тьяни?
     -Бывает по-разному, сын мой. Возможность выбора - уже большое счастье,
и плохо,  когда ее нет...  - Нарата вздохнул.  - Жизнь тири коротка, период
размножения недолог,  и женщины их приносят скудное потомство.  У  даннитов
рождение самки - редкость,  и потому самцам приходится ее делить. Живут они
не меньше нас, но плод вызревает дольше, и если дитя родилось до срока, оно
умирает или становится ущербным.  У тьяни тоже нет выбора.  Не всякое яйцо,
отложенное самкой,  оплодотворено,  и яйца без зародышей -  лишь  пища  для
водяных  червей...  Но  в  этом нет беды.  - Старик внезапно приободрился и
привычным жестом огладил череп.  - Нет беды,  сын мой,  ибо так сохраняется
равновесие.  А это - основа всего! Равновесие меж теми, кто ест, и тем, что
их питает...  Бхо и балата тоже часть такого равновесия.  В  балата  льется
кровь  и  гибнут  люди,  но после в мир приходят бхо,  а значит,  рождается
больше детей.  Конечно,  не у всех - у тех, кто пролил кровь, понес убыток,
но зато получил и выгоду.
     Дарт насторожился - кажется,  еще одна тайна приоткрывалась перед ним.
Пусть на первый взгляд бесполезная для Ищущих,  но кто мог взвесить  пользу
неразгаданных  секретов?  И  разве  не сказал Джаннах,  что Ищущим нужны не
знания,  а представление о мире Темных - как жили они,  к чему  стремились,
куда ушли и по какой причине?  Возможно, в словах Джаннаха скрывался намек,
и в этом случае...  "В этом случае, - подумал он, - ферал - не главная цель
экспедиции,  а повод,  изобретенный для него, дабы слуга не ощутил сомнения
хозяев. Возможно, они не знали сами, что искать; возможно, информация о бхо
была важней, чем образец ферала".
     - Не   понимаю,   -  Дарт  покачал  головой,  -  не  понимаю,  сир.  Я
путешествовал на бхо,  который плавает по рекам,  я видел бхо-носильщиков и
бхо-копателей,  я знаю, есть такие бхо, что могут двигать корабли... Но бхо
не заменяют ни отцов, ни матерей. Как связаны они с таинством рождения?
     - Все связано в этом мире,  - заметил Нарата.  - Будь  терпелив,  и  я
объясню. Увидишь!
     Он скрылся под аркой,  ведущей к трапезной,  и,  возвратившись, принес
блюдо со сладкими фруктами и пару чаш из  половинок  ореха;  блюдо  и  чаши
опустил  на землю и начал перекладывать плоды на бугристый камень-бхо.  Они
медленно погружались,  таяли,  исчезали,  как древесный лист,  и цвет камня
стал меняться - поверхность уже не выглядела темной, а отливала киноварью и
двигалась,  чуть  заметно  трепеща  и  колыхаясь,  будто  камень  ожил  или
превратился в тугой бурдюк,  наполненный вином. Нарата, поглаживая странное
существо, закончил кормление и закатил глаз, словно что-то вспоминая, потом
с  уверенным видом ткнул в один из крайних бугров;  подождал,  пробормотал:
"Да будет с нами милость Элейхо!" - и ткнул снова, посильнее.
     Дарт с любопытством  приглядывался  к  манипуляциям  старика.  Они  не
походили  на  пробуждение зерен,  и все же было нечто общее и в наблюдаемом
действе,  и в том,  что творила Нерис,  - какая-то особая  торжественность,
благоговение,  флер сопричастности к высшим тайнам...  Он глубоко вздохнул,
когда оттенок камня начал меняться и на вершине, между бугров, запузырилась
золотистая субстанция.  Она поднималась, окруженная шапкой пены, и, видимо,
сама была воздушной, влажновато поблескивавшей, ароматной.
     Зачерпнув эту массу, старик отпил, вытер губы и наполнил второй сосуд.
     - Отведай... Такого у Кази не подают!
     Пена оказалась  холодной,  кисловатой,  совсем  непохожей  на  сладкие
фрукты,  и  будто  сама  проскальзывала  в  горло.  Запах  ее будил у Дарта
воспоминания о первом снеге,  выпавшем в горах  и  смешанном  с  неведомыми
пряностями  -  возможно,  с  теми,  что  привозили  из  далеких  стран  для
королевского стола.  Он пил,  жмурясь от наслаждения и слушая, как бормочет
шир-до:  "...древний  кормилец,  очень  древний...  годится  лишь лакомства
делать да удивлять маргаров...  а пользы что?..  пользы  как  от  разбитого
горшка..." Опорожнив чашу, Дарт с одобрением кивнул и протянул ее Нарате.
     - Ты  провидец,  почтенный.  Если мне повезет,  я отыщу такой же бхо и
заберу с собой - в счет обещанной мне доли.
     - Ты не прогадаешь,  - старик бережно коснулся камня.  -  Мы  называем
этот бхо кормильцем,  но на самом деле он - целитель.  Не такой, как Цветок
Жизни,  а предназначенный творить бальзамы, пока сила его не иссякнет и бхо
не  одряхлеет.  Одни из них продляют жизнь тири,  другие способствуют тому,
чтобы у даннитов рождалось больше самок и  чтобы  самки  тьяни  плодоносили
обильнее.  Есть и предохраняющий наших женщин:  они приносят четырех детей,
пьют бальзам - один раз в жизни - и теряют способность к зачатию.  Конечно,
если желают того... Но выбор становится шире, понимаешь?
     - Шире,  - согласился Дарт. - Пожалуй, если найдется кормилец, я отдам
его тебе. Ведь нынешний слишком стар и ты не можешь его заменить, не правда
ли?
     Нарата вздохнул, направился, к нише, скрытой циновкой, и приподнял ее.
     - Видишь этот ларец?  Когда-то,  в давние времена,  он был наполнен...
Сейчас в нем два десятка зерен - копатели,  носильщики и  бесполезный  бхо,
дарующий сны наяву...  Не вещие сны,  как посланные Элейхо, а те, в которых
словно летишь над землей и видишь ее с высоты. Зачем он нам? - Старик снова
вздохнул и добавил:  - Тири,  правда,  очень ценят такие бхо... они, знаешь
ли, любопытны...
     - А что ценят тьяни? Только кормильцев?
     - Нет. Тьяни - странные создания, не знающие радостей любви, ни гнева,
ни  печали,  и  даже  боль  они  ощущают  слабее,  чем  остальные роо.  Они
бесстрастны,  не боятся смерти,  но достаточно умны,  чтоб  сознавать  свою
ущербность...  Я бы сказал, она их гнетет - хотя кто разбирается в чувствах
тьяни?  Они способны убивать и мучить без ненависти и с холодным сердцем...
скорее всего даже не ведая, что творят... - Лицо Нараты помрачнело - должно
быть,  он думал сейчас о погибших даннитах и спутниках  Нерис,  которым  не
удалось  добраться  в  Лиловые  Долины.  -  Так  вот,  сын  мой:  есть бхо,
преобразующее сущность и позволяющее стать на время зверем,  или обитателем
вод, или другим разумным существом, как бы превратиться в них и испытать их
чувства. Сомневаюсь, понятны ли мои слова, но лучше мне не объяснить... Сам
я  никогда не видел такого чуда,  но знаю:  ради него тьяни готовы вырезать
все население Долин.
     "Ментальный проектор,  -  подумал  Дарт.  -  Что-то  вроде   анхабских
устройств,  считывающих воспоминания..." Он опустил глаза, прижался спиной,
к стене,  вслушиваясь в хрипловатый голос старца,  г перечислявшего  другие
бхо - те,  что могли летать и плавать,  двигать плоты и корабли, приближать
далекое,  делать видимым малое, исцелять, наделять ощущением счастья и даже
мыслить  и  говорить.  Одни встречались чаще,  другие - реже,  а третьих не
видели никогда,  но  вспоминали  о  них  как  о  реальности,  о  существах,
служивших  Детям  Элейхо и спрятанных до поры до времени в еще не найденных
тайничках.  Вопросы "для чего?" и  "почему?"  граничили  со  святотатством;
такова  была воля Ушедших,  непостижимая для роо.  Но раз тайники удавалось
найти,  значит, существовал какой-то смысл в поисках, и в объяснении Нараты
звучал он так:  когда нет зерен бхо, то можно обойтись без них, но коль они
есть, то возникает желание обладать ими - сильное неодолимое желание, ибо в
чем-то они делают роо счастливее.  Эта причина являлась общей,  хоть разные
бхо обладали для населяющих Диск народов разной притягательностью.
     Когда старик закончил  свой  рассказ,  небо  потемнело,  а  тяжесть  в
членах,  ставшая уже привычной,  возвестила наступление вечера.  Листья туи
выглядели уже не багряными,  а черными,  старый бхо-кормилец распластался у
древесных  корней,  словно  готовясь  прыгнуть в зев колодца,  голос Нараты
казался глуше,  слова падали медленней,  как  падают  первые  редкие  капли
дождя, - видимо, шир-до устал. Брокат проснулся, вскарабкался Дарту на шею,
но не за тем,  чтобы поужинать,  а чтобы пуститься в полет  с  возвышенного
места.  Сырой,  напитанный  влагой  воздух  ему  не  нравился;  он пискнул,
метнулся под арку и, трепеща крыльями, исчез в темноте. Старик проводил его
взглядом.
     - Почти разумная тварь... А знаешь почему?
     Предки его были бхо,  огромными летающими бхо, и понимали человеческую
речь.  Об этом уже не помнят,  но я читал древние  хроники...  Дети  Элейхо
спрятали зерна,  но слуг своих уничтожать не стали,  ибо живое - даже живое
наполовину - было для них священным.  И бхо жили среди нас  и  умирали  или
приспосабливались  к жизни - те из них,  кто мог давать потомство.  Тем или
иным способом,  и временами очень непонятным... Одни могли делиться, другие
- разбрасывать семена и прорастать в земле, как это делают деревья...
     Дарт, пораженный, приподнялся.
     - И где эти бхо теперь?
     - Вокруг нас,  и ты их видел,  сын мой.  Водяные черви,  очистительный
туман,  деревья смерти и кое-что еще  -  туи,  например,  -  ладонь  Нараты
коснулась  древесного  ствола.  -  Бхо,  с которым можно говорить,  которое
передает твои слова другим деревьям, и многие их слышат - или как невнятный
шепот, или вполне отчетливо.
     - Я тоже могу услышать? - спросил Дарт. - Или этому нужно учиться?
     - Нет.  Надо  помнить лишь об одном - не прикасаться к дереву вместе с
другим существом.  Не знаю,  что делает туи... пробуждает память, соединяет
разумы...  не  знаю!  Но  на больших расстояниях это безвредно,  а на малых
грозит бедой. Чаще тому, кто не привык говорить с туи.
     - Да, я слышал. Дочь твоя предупреждала.
     - Тогда ты знаешь все,  что нужно,  и можешь попытаться. - Отступив от
дерева,  Нарата  шагнул к арке,  ведущей к жилым комнатам.  - Прости,  но я
утомился и должен прилечь. Вам, молодым, синее время дарит радость, а мне -
сон,  но сон тоже благодеяние Элейхо. Обычный, не вещий, хотя и в этих снах
приходят мне странные мысли...  Скажем,  о том,  что все мы, рами и Морское
Племя,  данниты  и  тьяни,  рдандеры,  тири  и  все  остальные  - тоже бхо,
сотворенные Детьми Элейхо по велению Предвечного...  Забавно,  не так ли? И
еще забавней,  что вскоре я умру, и мне откроется истина - во второй жизни,
сын мой.
     Он исчез,  оставив Дарта размышлять,  почему  его  не  назвали  Дважды
Рожденным - ни единого раза!  Быть может,  по той причине, что первая жизнь
Нараты близилась к концу и он серьезно относился ко второй?  Смерть и новое
рождение...  Могут ли эти события сочетаться - здесь,  на Диске, без помощи
анхабских реаниматоров?  Похоже,  старик был в этом уверен...  Или все-таки
шутил?..  Так и не решив этой проблемы, Дарт приблизился к дереву и вытянул
руки.
     Знакомое сопротивление - слабое,  почти неощутимое...  Не с тем, чтобы
оттолкнуть  или предостеречь,  а просто напомнить - сейчас случится чудо...
Какое же на этот раз?  Где он окажется? В таверне с друзьями, в королевских
покоях, на шумной парижской улице или в горах, где прошло его детство? Кого
увидит, с кем обменяется словом или ударом шпаги? Кто улыбнется ему?
     "Констанция, -  подумал  он  с  внезапной  тоской,   -   Констанция!..
Глаза-фиалки,  ямочки  на щеках,  рот,  созданный для поцелуев,  и локоны -
темные, как зрелый плод каштана..."
     Его ладони коснулись гладкой коры,  но,  против ожидания, Констанция -
ни та,  земная,  ни рожденная на Анхабе - ему не явилась.  Он заметил,  что
стены дворика будто раздвинулись, что меняются запахи и звуки и темное небо
стало  еще  темней.  Не  из-за  туч,  скрывавших солнце,  - тучи остались в
Лиловых Долинах вместе с мутно-серыми небесами,  с деревом  туи  и  камнем,
дремавшим   у   его  корней.  Небо,  которое  видел  Дарт,  было  глубоким,
бархатисто-черным и полнилось звездами, а на востоке, за его спиной, висела
ущербная луна.  Ночь,  топот копыт,  скалы,  застывшие у дороги,  и соленый
ветер, задувающий с моря...

                                 Глава 15

     Он мчался  в  ночном  сумраке,  и  трое  друзей  скакали рядом,  будто
призрачные тени,  оседлавшие ветер.  Дорога тянулась мимо утесов; их черные
бесформенные  громады  казались  сгустками  тьмы,  ведущими  в  ад вратами,
украшенными блеском звездных  диадем.  Они  неслись  вперед,  они  спешили;
волны,  рокотавшие  за  скалами,  и  мерный  топот копыт слагались походным
маршем и торопили,  торопили...  Жизнь -  смерть,  мир  -  война,  честь  -
позор... Вот дилемма, назначенная к решению. Вращалось колесо судьбы, грозя
сокрушить владык и  владычиц,  и,  чтобы  замедлить  поступь  рока,  его  с
друзьями бросили под тяжкий обод. Их жизни и шпаги, их верность и честь...
     Лица друзей были спокойны.  Их имена не вспоминались Дарту,  но в этом
не было нужды;  он слышал их голоса и,  кроме имен, знал о них все. Силач с
грубоватой  физиономией  отличался  любовью  к  пышности  и  склонностью  к
хвастовству;  черноглазому юноше мечталось о сане аббата,  что, впрочем, не
мешало  ему  волочиться  за  женщинами;  самый  старший,  суровый мужчина с
бледным  лицом,  был  скрытен  и   неразговорчив.   Такие   разные,   такие
непохожие... Но верные, как фамильный клинок толедской стали.
     - Опасное предприятие,  черт возьми!  - заметил силач. - Каждый из нас
рискует жизнью, и мне хотелось бы по Крайней мере знать, во имя чего.
     - Должен признаться, что я с тобой согласен, - улыбнулся юноша. - Если
наш поход свершается с благочестивой целью,  мы попадем в божьи чертоги,  в
противном случае...  - Он оборвал фразу и передернул плечами.  - Сатана  не
дремлет, и очень не хотелось бы очутиться в его лапах!
     Старший мужчина повернул к черноглазому спокойное бледное лицо.
     - Я  заменил  бы.  слово  "благочестивая"  на "благородная",  и в этом
случае все будет ясно. Можем ли мы сомневаться, что наш друг, - он кивнул в
сторону Дарта,  - призвал нас для дела, грозящего уроном чести? Это было бы
нелепо и оскорбительно! А раз так, к чему вопросы?
     Наступило молчание, затем Дарт услышал собственный голос.
     - Вы правы.  Разве король отчитывается перед нами? Разумеется, нет! Он
просто  говорит:  господа,  в  Гаскони  или во Фландрии дерутся - так идите
драться! И мы идем. Во имя чего? Мы даже не задумываемся над этим.
     - Наш друг прав,  - поддержал бледный.  - Мы идем  умирать,  куда  нас
посылают,  без сожалений и лишних вопросов. Да и стоит ли жизнь того, чтобы
так много спрашивать?
     Подул ветер,  всадники взмыли над дорогой, закружились, разлетелись...
Но  грусть  расставания  не коснулась Дарта;  он знал,  что их встреча - не
последняя,  что друзья вернутся и что они - каким-то  странным  мистическим
образом  -  пребывают  в собственной его душе,  а если не в ней,  то где-то
рядом,  совсем поблизости.  Он размышлял о другом,  о драгоценном  подарке,
сделанном памятью, о словах, которые вырвались у него только что.
     Разве король  отчитывается  перед  нами?  Разумеется,  нет!  Он просто
говорит: господа, в Гаскони или во Фландрии дерутся....
     Гасконь! Трепет  листвы  под  ветром,  налетевшим  с   горных   пиков,
каменистые  кручи,  дуб  у  обрыва  -  огромный,  величественный,  с черной
морщинистой корой,  синее небо и облако,  похожее на  птицу,  парившую  над
неприступной вершиной...  Гасконь, родина! Крохотная частичка воспоминаний,
подаренная ему... Что же еще он сможет вспомнить?
     Он пожелал  возвратиться  в  Гасконь,  но   налетели   другие   слова,
названия-призраки,  слившиеся  не  с  первой,  со второй его жизнью.  Эйзо,
Растезиан,  Лу-гут,  Буит-Занг,  Конхорум,  Йелл Оэк...  Теперь они не были
бестелесными;  они наполнились смыслом и содержанием,  звуками и ароматами,
воем пустынных ветров,  грохотом  горных  обвалов,  пеной,  вскипающей  над
водопадами,  чувством  стремительного полета над плоской серой равниной или
парения в облаках,  густых и белоснежных,  скрывающих спрятанный  под  ними
мир.
     Сосредоточившись, он пронизал облачные покровы.  Внизу - ни земли,  ни
воды,  а странная смесь того и другого;  огромное болото,  раскинувшееся от
полюса до полюса под белым,  будто мрамор, небом. Жидкая грязь, черные окна
трясин,  мутные  желтые  протоки,  зелень   островов,   сплетенных   буйной
растительностью,  гигантскими  травами  или  водорослями,  поднимающимися с
болотистого дна...  Кое-где - клочки настоящей суши:  с  останками  древних
скал - у полюсов,  заросшие деревьями - у экватора...  Нет городов, но есть
поселения - хижины,  крытые тростником,  пристани, лодки и маленькие плоты;
они мельтешат в протоках у деревень,  словно муравьи вокруг муравейника.  В
лодках и на плотах - существа с голубовато-смуглой кожей,  подобные  людям,
но  невысокие,  с  тонкими  хрупкими  конечностями;  в руках - остроги,  на
чреслах - скудная одежда, передники и юбочки из трав.
     Тири... Буит-Занг...  Он не нашел там ничего. Легенды поглотило время,
а все остальное - огромное болото.
     Новая картина:  ярко-зеленые  небеса,  серые  безбрежные  пески,  поля
застывшей лавы, безжизненные впадины морей, соединенные извилистыми рубцами
-  руслами пересохших рек...  Гарь и дым вулканов,  едкий сернистый запах и
постоянное колыхание почвы,  словно под ногами не земля,  а  палуба  судна,
которое  то поднимается,  то опускается на мелкой зыби.  Жизни нет,  однако
есть ее следы.
     Йелл Оэк...  Там,  под  бывшим  речным  берегом,  гравиметры  Марианны
обнаружили город,  засыпанный пеплом и залитый лавой, а Голем его раскопал:
дома-загоны без крыш,  осколки глиняной утвари,  груды  костей  и  черепов,
окаменевшие  яйца  и  отпечатки  каких-то  предметов  в  застывшей  лаве  -
возможно,  металлических,  но рассыпавшихся в прах.  Черепа  были  с  тремя
глазницами,  на костях рук и ног - по пять суставов,  как выяснилось в ходе
реконструкции,  проделанной Марианной.  В общем,  бесполезные сведения, ибо
этих трехглазых яйцекладущих никак нельзя было спутать с Ушедшими Во Тьму -
слишком примитивная культура.  А вот  на  тьяни  они  походили  как  родные
братья.
     Другой мир, богатый и щедрый, подобный Земле и Анхабу. В меру воды и в
меру суши;  материки,  океаны,  моря,  холмы и горные хребты, пышная щедрая
растительность   синих,   серых,  голубых  оттенков.  Животных  мало,  зато
разнообразие древесных форм, выведенных с неподражаемым искусством: деревья
плодоносящие  и  декоративные,  деревья с корой,  заменяющей мех или ткань,
деревья  с  ровным  прямым  стволом  и  скудной   кроной   или,   наоборот,
приземистые,  с очень длинными ветвями,  похожие на шатры.  Лианы - готовые
канаты и веревки,  синий бамбук - жерди на изгородь,  мох - густой и мягкий
ковер,  светящийся  лишайник  -  факел,  а кроме того - корнеплоды и нежные
фрукты,  гроздья сочных ягод,  тростник,  истекающий сладким соком, орехи с
мучнистой мякотью или полные меда и молока... На экваторе - степь, и в ней,
на расстоянии трех-четырех лье друг от  друга,  растут  деревья  чудовищной
толщины  и  высоты;  у  их  корней  -  древесные  дупла-пещеры со стенами и
потолками, будто натертыми воском.
     Лугут... Чарующее лесное изобилие,  птицы,  звери, и ни единого живого
существа  из  тех,  что можно было бы счесть разумными...  Однако Джаннах и
другие балары считали,  что совершилось важное открытие - возможно,  найден
материнский   мир   Ушедших.   Правда,   после  трех-четырех  экспедиций  и
проведенных иразами раскопок  это  мнение  признали  ошибочным.  На  Лугуте
обитали одаренные разумом племена,  к которым Темные явились из космических
пространств; явились, облагородили их мир и, вероятно, жили в дружбе с ними
не одно тысячелетие.  Затем исчезли,  взяв с собой всех местных обитателей.
Куда?  Зачем?  Теперь эти вопросы не вставали - по крайней мере,  первый из
них.
     Еще вспоминался Дарту Конхорум, мертвый мир, глыба оплавленного камня,
сожженного сверхновой.  Труп, а не планета! Но у нее был спутник - полый, в
нарушение  всех  законов  космологии,  и  эта  полость,  располагавшаяся  в
пятидесяти лье от почерневших скал,  имела форму правильного шара.  Видимо,
пустого, если судить по данным гравиметров, но главной загадкой была не эта
зияющая на экранах пустота,  а то,  как проникали в  подземное  сооружение.
Конечно,  лучевой удар,  оплавивший поверхность сателлита,  закрыл наружные
каналы,  но в глубине,  у самой сферы,  им полагалось  сохраниться.  Однако
Марианна ничего не обнаружила - ни отверстий в стенках шара, ни подходивших
к ним тоннелей, ни рыхлой породы, изъятой при строительстве.
     Высадившись вместе   с   Големом,   Дарт   распорядился   смонтировать
стационарный  дисперсор  и  пробить канал - такой,  чтоб в нем разместились
прожектора и видеодатчики;  Затея эта кончилась  печально:  в  тот  момент,
когда  до сферы было рукой подать,  перемычка лопнула,  и из полости хлынул
под сильным давлением газ.  Дисперсор  вместе  со  станиной  разлетелся  на
куски,  Дарт угодил под рой обломков, и хоть скафандр выдержал, ему сломало
два ребра и руку и врезало по голове.  Голем втащил его в корабль,  так что
на  Анхаб  он  все-таки добрался,  но не в пилотском кресле,  а в саркофаге
реаниматора и в самом скверном настроении...
     Хлынул дождь,  пробился  сквозь  плотную  крону  туи,   заставил   его
очнуться. Дарт отступил под защиту стен, вытер мокрое лицо ладонью и замер,
всматриваясь в полумрак.  Дерево темнело перед ним,  шелестя,  подрагивая и
стряхивая дождевые капли; корни, ствол, ветки и веточки, усеянные листьями,
-  вроде  бы  простое  дерево,  а  не  источник   волшебства.   Но   второе
прикосновение к нему было еще поразительней первого.
     - Тысяча чертей! - пробормотал Дарт. - Чтоб мне попасть в погребальный
орех! Чтоб меня, фря, объел водяной червь!
     Он был потрясен - не столько фактом вернувшихся воспоминаний,  столько
тем,  что  было  ему  возвращено.  Казалось,  их  разговор  со  старцем был
подслушан,  и дерево вмешалось в диалог,  желая намекнуть:  слова Нараты  -
шутка  или  заблуждение.  Рами,  тири,  тьяни и прочие аборигены - вовсе не
искусственные существа,  не бхо и не иразы, а дети матери-природы, подобные
ему;  их  привезли  сюда  с разных планет,  многие из которых он посетил за
время космических странствий.  Наверняка он побывал не всюду и знал не все,
но  дерево  нашло  и  оживило подходящие картины,  наполнив жизнью призраки
воспоминаний.  "И даже добавило к ним награду и философский комментарий,  -
подумалось  ему.  -  Наградой  было  имя родины,  а комментарием - речь его
бледнолицего друга. Как там он сказал?.."
     "Мы идем  умирать,  куда  нас  посылают,  без   сожалений   и   лишних
вопросов... Да и стоит ли жизнь того, чтобы так много спрашивать?"
     Но с   этим   Дарт   не   мог  согласиться.  Он  дорожил  жизнью,  его
прагматический ум не принимал идею слепой нерассуждающей жертвенности,  его
врожденное любопытство не позволяло отказаться от вопросов.  Он считал себя
рыцарем и,  несомненно,  был им,  однако склонялся к тем  вариантам,  когда
героическое вознаграждалось, а будущий подвиг был оценен и вписан в условия
договора.  Так,  как с Джаннахом:  вторая жизнь - в обмен на верную службу,
ферал - за возвращение на родину.  И так,  как с Наратой.  Что бы старик ни
думал о  нем,  Дарт  исполнял  договор  и  в  той  его  части,  которая  не
обсуждалась  и  не высказывалась вслух,  а была как бы предметом негласного
соглашения между шир-до и  пришельцем-маргаром:  один  спускается  в  дыру,
другой  дает  информацию.  В  этом смысле двадцать зерен бхо,  обещанных за
помощь, являлись для Дарта скорей символической, чем реальной платой.
     Шелест крыльев заставил его обернуться.  Брокат, маленький летун... Он
опустился прямо в руки, как молчаливое напоминание о Нерис. Он даже пахнул,
как Нерис,  и на мгновение Дарт почувствовал, что хочет прикоснуться к ней.
Когда  они лежали рядом,  сердца их были так близки...  ближе,  чем если бы
Нерис была земной женщиной... ближе, чем сердце Констанции...
     Прогнав эту мысль,  он погладил мягкую шерстку зверька.  Бхо,  ставший
живым существом, если верить Нарате... И дерево туи - бхо, и этот бугристый
камень,  и очистительный туман,  и даже водяные черви... Неудивительно, что
старику  привиделось,  будто и сам он - бхо!  Не такая уж странная мысль...
Были времена, когда и ему, Дарту, казалось то же самое...
     Он невесело усмехнулся,  подумав о  тех  временах.  Забавная  штука  -
память!  Горести в ней хранятся дольше радостей,  злое слово - прочнее слов
любви, а более всего запоминаются сомнения... Сомнения, которые мучили его,
когда он восстал из праха...
     * * *
     Трокар, летающая  лодка,  падала из космической тьмы в теплые ласковые
объятия планеты.  Вверху - вернее,  в  том  месте,  которое  мнилось  Дарту
верхом,  -  остался космический остров магов-реаниматоров,  вернувших его к
жизни;  он все еще кружился в темных пространствах над трокаром  и  блистал
огнями,  затмевая  сияние  звезд.  Там  -  все,  что  было известно Дарту о
чистилище - или о рае?  -  куда  послал  его  милосердный  господь;  там  -
бесконечные   коридоры,  кельи  без  окон,  но  светлые,  с  мягкой,  будто
слепленной из пены мебелью;  там -  большой  прозрачный  саркофаг,  где  он
пробудился,  где  спал  и  бодрствовал  среди  стеклянных  глаз,  мерцавших
огоньков и трубок, наполненных цветными жидкостями; там - машина, творившая
звуки,  образы и картины, чтобы научить его словам, множеству слов, которых
не было ни в одном из земных языков; там - ангелы, подобные или отличные от
людей,  и  их  помощники-иразы,  то ли живые,  то ли,  как он сам,  ожившие
мертвецы.
     Последняя мысль слишком тревожила Дарта,  не покидая ни на миг. Кто он
такой?  Конечно,  не бестелесная душа;  даже тут,  в небесном царстве,  его
наделили плотью со всеми ее отправлениями и желаниями.  Плоть подсказывала,
что  он  - человек,  и он ощущал себя человеком,  но это не значило ничего;
причастность к роду людскому была обманчивой  в  горних  высях,  где  облик
жителей  менялся,  словно  карнавальные  маски,  и  где  иразы-слуги  могли
оказаться больше похожими на людей, чем их изменчивые господа.
     Возможно, и  сам  он  -   такой   же   слуга?   Искусственная   плоть,
искусственные  воспоминания,  смутные  и  зыбкие,  будто  отлетевший сон...
Искусственный разум, который считает, что он - человек...
     Правда, Джаннах - Джаннаходривелисахара-набалар -  пытался  разубедить
его.  Он не скрывал, что Дарту предстоит служение, но эта служба, по словам
Джаннаха,  есть служба воина и разведчика,  почетная и трудная, связанная с
риском,  дальними странствиями среди звезд и поиском сокровищ. Каких, о том
предстояло узнать в грядущие дни,  а в настоящем Дарт усвоил,  что труд его
будет  вознагражден и что аванс он уже получил - плоть,  молодость и вторую
жизнь.  Ни риск,  ни предстоящая служба его не пугали;  сколько он  помнил,
служение  и  риск  были  для  него привычным делом,  благословенным троицей
владык:  земным,  небесным и  королевой  удачей.  Последнее  было  особенно
важным,  ибо, по утверждению Джаннаха, иразу не снискать милостей Фортуны -
а если так, то он, конечно, не ираз.
     Впрочем, сомнения оставались,  хотя он верил  Джаннаху,  находившемуся
рядом с ним с самого момента пробуждения.  Собственно,  первое, что явилось
Дарту,  когда  он  очнулся  в  своем  саркофаге,  было  знакомое   лицо   с
остроконечной  бородкой,  властные темные глаза,  алый камзол и аметистовый
перстень на пальце. Увидев их, он вздрогнул. Кажется, этот человек и здесь,
в  чистилище,  считался  важной персоной!  Память об этом лице преследовала
Дарта в первой жизни,  и,  вероятно, вторая не станет исключением... Но все
же при виде этих глаз он успокоился и решил,  что,  разумеется,  в чертогах
господа среди спасенных душ должен царить привычный порядок:  есть высшие и
низшие,  есть пастыри и овцы, есть те, кто звонит в колокольчик, и те, кому
положено склонять колени. На первых порах эта мысль его ободрила.
     Падение лодки замедлилось;  теперь она неторопливо плыла под облаками,
и  сквозь  прикрывавший  ее  прозрачный  купол Дарт мог любоваться чарующим
видом:  сооружениями из хрусталя и серебра,  парившими  в  воздухе,  полной
света  небесной  полусферой  и зелеными холмами внизу,  к которым ласкались
морские волны.  Море выглядело нешироким - возможно,  не море,  а пролив, и
Дарт, попытавшись разглядеть далекий берег, вдруг увидел, как он, повинуясь
невысказанному желанию,  стремительно приближается и  вырастает  на  куполе
кабины.
     Очередное волшебство!  Однако он не был испуган;  он уже знал, что эта
прозрачная субстанция способна приближать и  отдалять  точно  так  же,  как
зрительная  труба.  Имелись,  само  собой,  и  кое-какие  отличия:  в трубу
необходимо заглянуть с того или другого конца,  а купол и подобные ему полы
и стены,  перегородки и окна повиновались мысленным приказам. Удивительная,
потрясающая магия!
     Тем не менее лицо Дарта  было  спокойным,  и  сидевший  рядом  Джаннах
одобрительно   кивнул.  Трокар  опустился  ниже,  медленно  облетел  вокруг
хрустального замка, будто подвешенного со всеми своими башнями, балконами и
галереями   к  серебряному  выпуклому  зеркалу;  солнце  отражалось  в  его
поверхности,  лучи  дробились  радугой  в  замковых  стенах,  и  Дарт,   не
удержавшись  в  этот раз,  восторженно вздохнул.  Поистине чертоги господа,
обитель ангелов!
     - Это мой дом, - произнес Джаннах. - Здесь вы будете жить.
     - Мои благодарности,  сир. Ценю ваше гостеприимство, но я предпочел бы
что-то  менее  великолепное  и более основательное.  - Дарт зажмурил глаза,
ослепленный висевшими в воздухе радугами.
     - Вам неприятна высота?  Или прозрачность стен?  Или же слишком  яркий
свет?
     - Ни то,  ни другое, ни третье. Я вырос в горах, монсеньор, и не боюсь
высоты и света.  Но вы говорили - там,  наверху,  - он поднял взгляд к  уже
исчезнувшей  космической станции,  - что мне придется провести здесь долгие
годы...  Раз так,  я хотел бы иметь место,  где буду не гостем, а хозяином.
Сдаются ли у вас комнаты внаем? И можно ли найти слугу? И каковы на все это
цены в райской обители? В пистолях, экю или ливрах?
     Джаннах рассмеялся.
     - О,  уверяю вас,  Дарт,  у вас будут комнаты и будет верный  слуга  -
причем,  друг мой,  абсолютно бесплатно!  Это входит в наше соглашение... И
если  вы  не  хотите  принять  мое  гостеприимство,  то,  быть  может,  вам
понравится дворец,  в который мы летим. Древнее здание с каменными стенами,
прочно укоренившееся на земле...  так прочно,  что перед ним бессильно даже
время.
     - Это  внушает  надежды,  сир  -  возможно,  в  древних  стенах ко мне
вернется память.  - Дарт склонился к  собеседнику.  -  Воспоминания  мои  о
прошлой  жизни расплывчаты и смутны...  Почему?  Вы называете меня Дартом -
однако мое ли это имя? Вы говорите, что я погиб под пушечным ядром - но так
ли это?  Не обессудьте, монсеньор, я сомневаюсь не из-за того, что чувствую
к вам недоверие...  Дело в ином.  Если я  -  творение  господа,  то  должен
помнить свое имя и свой титул - равным образом как имена родителей,  друзей
и недругов,  и обстоятельства собственной смерти,  и остальное,  что помнит
вся кий человек. Что-то мне, пожалуй, помнится... Но смутно, очень смутно!
     Джаннах погладил свою остроконечную бородку.  - Не сомневайтесь,  друг
мой, вы - человек. Более человек, чем многие обитатели этого мира, помнящие
все,  но растерявшие любопытство и тягу к неведомому!  А ваша память... Что
ж, считайте это неизбежной потерей. Мы ищем существ благородных, удачливых,
умелых  и  выбираем  их  разведчиками  - но только тех,  чей жизненный путь
завершен и для кого вторая жизнь - неоценимая милость.  Вы  понимаете,  это
гарантия  их  благодарности,  а  значит  - верности...  И ни один из них не
изменил нам,  не попытался направить корабль к родной планете,  не выполнив
взятых  обязательств!  - Джаннах многозначительно взглянул на Дарта.  - Но,
коль мы берем  погибших,  в  этом  заключаются  и  определенные  сложности.
Смерть,  которую вы считаете мигом,  на самом деле длительный процесс; мозг
гибнет  не  тотчас,  а  постепенно,  и  так  же,  одно  за  другим,  уходят
воспоминания.  А  нашим  иразам  нужно  время,  чтобы  забрать  погибшего и
поместить в глубокий холод - очень небольшое время,  но все,  что утеряно в
этот период вашим мозгом,  пропало навсегда. Не скрою, кое-что теряется при
оживлении...  кое-какую информацию нашим реаниматорам надо  считать,  чтобы
восстановить   вас   молодым,  а  не  дряхлым.  Воздействие  же  ментаскопа
практически необратимо. Он смолк, а Дарт, обдумав сказанное, произнес:
     - Однако,  сир, вы могли бы мне рассказать о позабытом. О моем детстве
и моих родителях,  о местах,  где я вырос и жил,  и о том,  что мне удалось
свершить за время первой жизни.  - Он сделал паузу  и  добавил:  -  На  мой
взгляд, услышанная история ничем не хуже запечатленной в памяти.
     - Я не посвящен в детали вашего прошлого,  - сухо откликнулся Джаннах.
- Поймите,  Дарт, системный корабль - тот самый ираз, который доставил ваше
тело  -  всего  лишь  сканирует  планету,  чтобы найти подходящую личность.
Сканирует с помощью...  ммм... психотронного резонатора, если можно так его
назвать. Это весьма эффективное и простое устройство; оно позволяет уловить
спектр нужных . нам эмоций, навыков и качеств - только это, и ничего более.
Конечно, поиск не ограничивается резонатором... конечно, мы кое-что знаем о
Земле, мы привозили оттуда животных, видеозаписи, копии статуй и картин, но
ваша  эпоха и ваша культура - капля в потоке других культур и эпох.  И если
быть честным,  ни капля,  ни сам поток нас не  слишком  интересуют...  Зато
интересны вы - в той мере, в какой способны оказать нам помощь.
     Дарт усмехнулся.
     - Если я столь важная персона и если ваши корабли бывают на Земле,  то
разве трудно разобраться с моим прошлым?
     - Как?  Расспрашивать  ваших  друзей  и  врагов?  Рыться  в   архивах?
Производить раскопки старых пергаментов?
     - Но разве это сложнее,  чем увезти меня с Земли?  Забрать мое тело на
глазах солдат?  Сотен офицеров и солдат!  Кажется,  там были даже  посланцы
короля...
     - И, несмотря на это, забрать вас было не очень сложно. В тот миг ваши
солдаты как бы уснули...  да,  уснули на  очень  краткое  мгновение  и,  не
заметив ничего, проснулись. Труп генерала лежал на земле однако не ваш, мой
дорогой,  а искусная  копия.  Вы  уже  находились  в  трокаре,  на  пути  к
системному  кораблю...  Собственно,  вот и все,  - глаза Джаннаха,  утратив
пронзительный блеск,  стали задумчивыми.  - Что же  касается  расспросов  и
раскопок,  то  тут  необходима интеграция в ваше общество,  что не по силам
иразу.  Мы,  разумеется,  можем  создать  устройство,  внешне  похожее   на
человека,  но настоящих людей,  - он подчеркнул слово "настоящих", - ему не
обмануть.
     - Почему же, сир?
     - Потому,  что иразам не знакомы чувства печали и надежды,  сомнения и
страха,  сочувствия и гнева; они не ведают, что такое горе и радость, обман
и хитрость,  гордость и честь,  любовь и ненависть;  они, наконец, не умеют
смеяться. Поверьте, друг мой, не так уж сложно отличить ираза от человека!
     - Тогда  вы  могли бы сами...  - неуверенно произнес Дарт,  - могли бы
оказать мне благодеяние...  Я понимаю,  что прошу о многом...  наверное,  я
слишком дерзок...  но все, сир... Вы ведь сказали, что посещаете Землю ради
животных и статуй...  трудно ли что-то узнать о вашем покорном слуге?  Так,
между делом, из чистого любопытства, которого вы, я полагаю, не лишены?
     Джаннах помрачнел.  Дарту,  еще  не  привыкшему к выразительной мимике
метаморфов,  эта мрачность показалась  страшной:  так  освещенный  утренним
солнцем гордый утес ночью становится черным призраком.
     - Простите,  я  выразился неточно и ввел вас в заблуждение.  Я сказал,
что мы привозили животных,  но это значит,  что их привозили иразы, и никто
иной. Люди Анхаба не летают в космос, и мы, Ищущие, не исключение... к тому
же нас немного. Летать - это ваша задача.
     Трокар снизился. Теперь внизу, на расстоянии четверти лье от округлого
днища,  простиралась пустыня - россыпь драгоценных сокровищ,  блиставших на
солнце то ало-розовым,  то  снежно-белым,  то  серо-зеленым  и  золотистым.
Посреди  этого  царства  песков,  камней  и солнечного света высилось нечто
похожее на гору - гранитный исполин с обрывистыми склонами,  со  множеством
остроконечных  пиков,  с  террасами,  галереями и водопадами,  повисшими на
головокружительной высоте,  с темными  ртами  пещер  и  спиралями  лестниц.
Город,  а не дворец!  Чудный город,  не окруженный стенами, не разбросанный
тысячей домов и башен,  а устремленный ввысь,  то ли сложенный из камня, то
ли вырубленный в нем.
     - Каммалоднаора... эпоха Раннего Плодоношения... - растягивая слова, с
долгой печальной улыбкой произнес Джаннах.  - Некогда - храм ориндо,  наших
древних мудрецов, а ныне - пристанище гильдии Ищущих.
     - Каммалоднаора...  -  повторил  Дарт  и  тихо прошептал:  - Сказочный
Камелот среди эльфийских полей...
     - Вижу,  вам понравилось,  - Джаннах снова улыбнулся.  - Если  хотите,
можете здесь поселиться - верхние ярусы обитаемы.  Под ними - помещения для
ученых занятий, залы встреч и то, что у вас называют библиотекой. Есть узел
услуг - связь,  питание,  транспорт...  впрочем, это заботы вашего ираза. В
самом низу,  в скальном  основании  -  лаборатории  и  школа.  Скорее  даже
университет.
     - Мне предстоит честь там обучаться?
     - Нет,  мой дорогой. Каждый балар сам обучает своего разведчика, а ваш
балар - я. К тому же университет не для людей... В нем программируют и учат
иразов,  которые  рождаются  в  лабораториях.  Вы  тоже этим займетесь - не
программированием,  конечно,  а обучением. Постарайтесь, чтобы ваш помощник
походил на вас. Тогда мы станем прекрасным сыгранным квартетом.
     - Вы, сир, я и мой слуга... А кто же четвертый? - спросил Дарт.
        - Ваш системный корабль, разумеется. Еще один ираз.
     Трокар приземлился  на  ровной  площадке  между тремя пронзающими небо
башнями. Они покинули кабину, обогнули маленький пруд с дремлющими водяными
растениями  и  скрылись  в  проходе  под башней.  Проход оказался сквозным,
выходившим  на  галерею  с  деревьями,  цветами  и  каменными   изваяниями:
женщины-птицы,   женщины-змеи,  женщины-ундины  и  просто  женщины;  все  -
прекрасные,  чарующие взор,  но лица их были печальны,  и из глаз, капля за
каплей,  сочилась влага.  Статуи вырубили прямо в скале,  по правую руку, а
слева,  у пропасти,  тянулся парапет -  скошенные  внутрь  зубцы,  покрытые
истертым  каменным  узором.  На одном из зубцов сидела ящерка - миниатюрный
дракон в сине-стальной чешуе,  с алой складкой горлового мешка  под  нижней
челюстью.   Завидев  пришельцев,  она  пронзительно  свистнула,  развернула
прозрачные крылья и ринулась вниз.
     - Галерея Слез,  - коротко бросил Джаннах, кивнув на изваяния. - Рядом
- жилой комплекс. Если место вам по душе, селитесь здесь.
     - Благодарю  вас,  сир.  Здесь  то,  что нужно...  цветы и женщины над
пропастью... плачущие каменные женщины... Я буду их утешать.
     - Найдутся и живые,  - усмехнулся Джаннах и,  крепко  взяв  Дарта  под
локоть,  втолкнул  в  неприметную  нишу.  Вход  закрылся  с тихим шелестом,
дрогнул пол, и Дарт почувствовал, как тело его на мгновение стало легче.
     - Что это? - спросил он.
     - Устройство  для  спуска  вниз,  в   подземные   лаборатории.   Очень
древнее... Можно сказать, реликвия седой старины.
     Спуск длился   бесконечно,  и  столь  же  долгими  были  блуждания  по
лабиринту тоннелей и обширных залов,  среди мерцавших  в  воздухе  экранов,
колонн,  в которых переливались радужные жидкости,  причудливых устройств и
столь  же  причудливых  живых  созданий,  немногочисленных,  но  поразивших
воображение Дарта. Одни казались ему людьми, другие словно подстроили форму
тел к своим таинственным машинам,  то прильнувшим к полу в немой мольбе, то
распластавшим  трубы-щупальца,  то  вздыбленным,  как  разъяренный жеребец.
Всюду царила тишина,  и ничего не двигалось, не изменялось, если не считать
изображений на экранах и скупых расчетливых жестов существ, трудившихся над
непонятным и делавших странное.  "Кто из них человек,  а кто -  ираз?.."  -
мелькнуло в голове у Дарта.  Впрочем, все они были чужды ему, даже Джаннах,
похитивший облик давно усопшего владыки.
     Наконец они очутились в камере, пол которой был прозрачным, а внизу, в
зеленоватой субстанции,  плавала тварь с растопыренными конечностями, то ли
руками,  то ли ногами,  и плоской,  будто у жука, головой. Конечностей было
шесть,  сам  монстр  выглядел  серым  и  огромным,  а в спину его впивалась
серебристая  змея  изрядной  толщины  и  нескончаемой  длины  -  кольца  ее
опускались вниз и исчезали в едва различимом отверстии.  Дарт,  однако, уже
понимал, что змея - вовсе не змея, а нечто наподобие каната, сплетенного из
множества  тонких  металлических  веревок,  передающих  импульсы силы - той
силы,  что двигала трокар,  грела, светила и оживляла иразов. Ее назначение
было  универсальным,  но он ;  еще не разобрался,  что на Анхабе служило ее
источником.
     - Ваш будущий слуга,  - произнес Джаннах. - Ираз, который станет вашим
спутником.  Ваш  помощник  и  защитник.  Разумен,  исполнителен  и понимает
человеческую речь. Вы довольны?
     - Ног многовато.  Господь не наделил бы разумом такую  тварь,  -  Дарт
машинально перекрестился. - Что с ним сейчас? Он еще мертв?
     - Он жив,  но моторные функции отключены.  Сейчас его программируют. -
Джаннах сделал плавный жест в сторону  входа,  и  на  его  пальце  сверкнул
аметистовый перстень.  - Ну,  друг мой, вы видели лаборатории. Здесь делают
иразов, а также другое снаряжение, необходимое разведчикам: особо прочные и
быстрые трокары,  приборы для системных кораблей,  различные инструменты...
Правда, не похоже на космическую станцию? Ту, где вас вернули к жизни?
     Дарт кивнул.  В глазах его спутника промелькнула усмешка.  Убедился? -
будто говорила она.  Ты не ираз; иразы, сказочные гномы, рождаются в земле,
а ты - человек и возрожден на  небесах.  Ты  можешь  любить  и  ненавидеть,
печалиться и гневаться,  сочувствовать и сомневаться,  испытывать радость и
страх,  все,  чем ты был, - с тобой! Кроме отдельных воспоминаний, не столь
уж важных для воскрешенного человека.
     - Вы можете дать ему имя,  - сказал Джаннах.  - Я знаю,  есть на Земле
колдуны,  которые  ищут  философский  камень,  волшебную   субстанцию   для
превращения  неживого в живое.  - Он посмотрел под ноги,  сквозь прозрачную
перегородку.  - Сложная метаморфоза,  и она происходит здесь,  хотя  и  без
помощи  философского камня...  Существо,  которое тут родится,  будет почти
живым - квазиживым,  как говорят  специалисты.  Ваши  маги  назвали  б  его
гомункулусом.
     - Слишком длинно и неуклюже,  - с сомнением пробормотал Дарт.  - Кроме
того, я не питаю доверия к магам.
     Сдвинув брови,  он попытался найти  подходящее  слово;  оно  кружилось
где-то рядом,  то ускользая,  то демонстрируя готовность появиться,  словно
играло в прятки с его  памятью.  Он  с  горечью  понял,  что  в  ней  зияет
пропасть,  похоронившая даты,  имена, события, картины и множество знакомых
лиц,  которые виделись неотчетливо,  как бы сквозь  грязное  стекло  или  в
тусклом  старом зеркале,  искажающем их черты.  Лица мужчин и женщин,  лица
врагов и друзей,  лица владык и лица возлюбленных... Может, он вспомнит их,
как вспомнил лицо, одолженное Джаннахом? Может быть...
     Имя, которое  он  искал,  все-таки  всплыло  из  омутов  памяти.  Дарт
наклонился  над  прозрачным  полом,  взглянул  на  монстра,  застывшего   в
зеленоватой глубине, и тихо вымолвил:
     - Я  буду  звать  его  Големом,  сир.  Голем,  а  не  гомункулус.  Для
гомункулуса он слишком велик.

                                  Часть 4
                                ПОДЗЕМЕЛЬЕ
                                 Глава 16

     Холм был  довольно  высок,  и  на его обрывистом склоне,  обращенном к
горному хребту,  не росли деревья - ни те, что походили на голубые пушистые
кипарисы,  ни  приземистые  с сине-зелеными кронами и выступающими из почвы
толстыми корнями. "Хорошее место для наблюдения", - подумал Дарт, обозревая
лежавшую за холмом лощину.  Она была неширокой и сильно вытянутой в сторону
гор;  слева и справа ее  огибали  отроги  хребта,  прорезанные  ущельями  и
поросшие лесом, торчавшим будто щетина на кабаньей холке, а сверху нависало
небо в сумрачном покрове туч.  Отроги сходились к  перевалу,  к  выжженной,
опаленной земле,  темневшей между двумя. скалистыми вершинами. Одна - будто
трезубец Нептуна,  другая - шипастая рыцарская булава с нацеленным в  зенит
острием...
     - Здесь,  клянусь Предвечным!  Нашли! - Ренхо, сын Оити, в возбуждении
дышал ему в затылок.  - Что скажешь,  доблестный маргар?  Здесь ведь?  Я не
ошибся?
        - А  как  считают  остальные  маргары?  -  Дарт повернулся к Птозу,
Глинту и Джебу,  мрачно взиравшим на перевал.  За время долгих  скитаний  в
лесах  и  горах  они  заметно изменились:  Птоз чаще оставался в трезвости,
словоохотливость  Джеба  поиссякла,  а  Глинт  заметно  отощал.   Возможно,
причиной тому были большие мешки с маргарским снаряжением,  которыми Ренхо,
предводитель отряда,  не рискнул отягощать носильщиков.  Тем более что  так
повелела  доблестная  Аланна:  каждый  маргар  - чтоб им сгнить под деревом
смерти!  - тащит свой мешок.  Разумеется, к Дарту этот приказ не относился;
его скафандр, вместе с шатром просветленной ширы, нес один из четверки бхо.
     Глинт хмыкнул.  Птоз,  почесав заросшую шерстью шею,  пробасил: "Жабий
корм! Может, то, а может, и нет!" - а Джеб скорчил недоверчивую гримасу.
     - А где туман? Туман, фря, держится долго!
     Опустив щиток визора, Дарт внимательно пригляделся. Туман над землей с
обгоревшими  пнями  в  самом деле отсутствовал,  а дыра в центральной части
седловины была незаметна - холм хоть и высок,  но все-таки пониже перевала.
Утес,  похожий на булаву,  торчал с правой стороны, трезубец - с левой, и у
его основания виднелась обширная каменная осыпь.  А кроме осыпи  и  пней  -
ничего!  Никаких  следов и признаков Голема...  "Может,  он расположился за
скалой?" - мелькнула мысль.  Дарт справился с желанием крикнуть,  позвать -
утес-трезубец  в  пластине  визора  казался  таким  близким...  Но  до него
оставалось как минимум шесть лье,  целый дневной переход,  и  кричать  было
бессмысленным занятием.
     "Ничего, найдется завтра",  - подумал Дарт.  Его уверенность зиждилась
на двух неоспоримых фактах:  во-первых,  Голему здесь ничего не угрожало, а
во-вторых,  он  точно  исполнял  приказы.  Ведено  ждать у скалы-трезубца -
значит, будет ждать и не сдвинется без приказа ни на шаг.
     За его спиной спорили Глинт и Джеб.
     - Туман со временем  оседает...  Отец  толковал  -  ползет  обратно  в
дыру...
     - Как  же,  фря,  ползет!..  Да чтоб он сполз,  должна миновать тысяча
циклов! Или две! Папаша не говорил тебе от этом, жирный бурдюк?
     - Папаша говорил о сотне циклов. А слышал он об этом от прадеда...
     - А прадед - от своего деда... Видать, фря, сам-то по дырам не лазил!
     - Ты, что ль, лазил, червяк вертлявый?
     Ренхо прервал их перепалку:
     - Так это место или нет? Что скажете, маргары?
     Джеб хихикнул.
     - Подойдешь поближе,  нюхнешь туманчику,  и ежели кишки  вывернет,  то
самое  место  и  есть.  Мы,  доблестный,  пустим  тебя  вперед...  тебя или
красотку-ширу...
     В голосе Ренхо прорезалась сталь:
     - Ты, гнилой орех, о шире не болтай! О шире надо говорить с почтением!
Не то, клянусь второй жизнью, я...
     Дарт поднял щиток визора и, обернувшись, прервал начавшуюся перепалку:
     - Место  то  самое.  Туман  не  виден  -  темновато!  - но есть другие
признаки, горелые пни и земля в самой середине перевала.
     - Ну,  раз ты их разглядел в свою приближалку,  выходит, так и есть, -
отозвался Джеб.
     Ренхо тоже  успокоился,  снял  шлем  и,  задрав  голову,  посмотрел на
сумрачное небо.
     - Близится дождь...  Синее время здесь проведем, выступим в красное, а
к зеленому доберемся... Как думаешь, Дважды Рожденный, доберемся?
     - Пожалуй,   доберемся,  -  кивнул  Дарт,  озирая  лощину  и  каньоны,
рассекавшие отроги гор.  Эти каньоны ему решительно не нравились -  слишком
хорошее   место  для  засад  и  внезапных  нападений.  Его  вдруг  охватило
томительное предчувствие;  нахмурившись,  он посмотрел на Ренхо и сказал: -
Когда  спустимся  вниз,  пошли  разведчиков  по  обе стороны отряда.  Пусть
проверят ущелья в горах.
     - Зачем, доблестный?
     - Затем, что через них могут пробраться тьяни.
     - Шутишь!  Мы опережаем их на  десять-двадцать  циклов!  Тьяни  сейчас
бредут  по  горам,  груженные  своим  оружием  и  запасами пищи.  У них нет
бхо-носилыциков, и по воздуху они летать не могут.
     - Кому известно,  что они могут,  а чего не могут,  - буркнул Дарт.  -
Почтенный  Нарата  рассказывал мне,  что тьяни в случае нужды передвигаются
быстрее людей и не испытывают потребности в пище.  Так что советую  выслать
разведчиков.
     Он повернулся и начал спускаться к лагерю стражей границы. Его разбили
с другой стороны холма,  на  пологом  лесистом  склоне,  среди  деревьев  с
сине-зеленой  листвой.  Плодов они не давали,  зато веток,  коры и мха было
сколько угодно.  Из веток уже сплели  навесы,  спасавшие  от  дождей,  кора
пылала  в  кострах,  а груды мха служили постелями.  С края,  под отдельным
навесом,  стоял шатер Нерис,  и рядом устроили ложе для Дарта.  Как всегда.
Видимо, Ренхо считал, что шира и ее защитник должны находиться поближе друг
к другу, и даже, возможно/имел на этот счет особые инструкции.
     То, что Нерис тоже отправилась в поход,  стало  для  Дарта  сюрпризом.
Каким,  он  еще не решил,  - просто неприятным или совсем уж тягостным.  Из
разговоров с Наратой было известно,  что ширы не  рисковали  жизнью  зря  и
появлялись  у  хранилищ  в  тот  момент,  когда ловушки обезврежены,  зерна
доставлены на поверхность и вокруг выставлена надежная  охрана  -  не  пара
сотен стражей,  а тысяч пять участников предполагаемого дележа. Дележ и был
их основным занятием в балата:  они определяли ценность зерен,  сортировали
их  по  назначению,  откладывали  долю  для Трехградья,  а также в качестве
особой милости могли пробудить десяток бхо.  Из этих функций вытекало,  что
Нерис  явится в предгорья с войском доблестной Аланны или не явится вообще,
если вопрос с трехглазыми не разрешится с полным успехом.  В реальности все
вышло по-другому: Нерис захотела сопровождать передовой отряд, а воля ее не
подлежала обсуждению.  Дарт, разумеется, тоже не спорил, однако старался не
говорить с ней и держаться в стороне - хотя бы в светлое время цикла.
     Расстегнув ремень  с кинжалом и шпагой,  он опустился на груду мягкого
мха. Рядом стоял поднос - чаша с медовым напитком и приготовленные для него
плоды,  сочные  и  еще теплые.  Дарт начал есть,  то и дело прикладываясь к
чаше,  вертя головой и осматривая воинский  стан.  В  центре  его  замерла,
подогнув  паучьи  ноги,  четверка бхо-носилыциков,  самых крепких и лучших,
какие нашлись в Долинах; груз - корзины с пищей, запасное оружие и скафандр
- был с них снят и аккуратно сложен под навесом. Центральный навес окружали
четыре других, по числу полусотен, и там суетились воины: одни таскали мох,
другие  готовили  ужин,  третьи  присматривали за кострами.  Треть дежурной
полусотни уже стояла в охранении - Дарт видел,  как тут и там  поблескивают
шлемы  часовых  и  как  лейтенант,  помощник  Ренхо,  обходит  их  с мешком
метательных раковин.  Видно,  воинские заботы были для пограничников  делом
привычным,  и  это  успокаивало  Дарта;  ему не хотелось,  чтоб повторилась
история с даннитами.
     Он прожевал  мучнистый,  напоминавший  лепешку  плод  и  покосился  на
палатку  Нерис.  Там все было тихо:  вход занавешен,  плотная ткань озарена
изнутри слабым светом лишайника,  и на ней - черное на сером - склонившийся
женский  силуэт;  то  ли  молится,  то  ли  ест или копается в своем мешке.
"Скоро, - подумал Дарт, - скоро мы расстанемся... Так, как не расстаются ни
здесь,  ни  на  Земле,  где  все  дороги  коротки в сравнении с межзвездной
бездной..." Запоздалое сожаление  кольнуло  его  и,  потянувшись  за  новым
плодом, он пробормотал:
     - Мон дьен! Не так уж она виновата... - А отхлебнув напитка из медовой
смолки,  добавил: - Женщин надо сразу ставить на то место, на каком желаешь
их видеть. Но в подобных делах мне никогда не хватало умения.
     Стемнело. Лагерь затих;  костры едва тлели,  люди исчезли,  слившись с
грудами мха,  по листьям и ветвям  навесов  забарабанил  дождь.  Дарт  лег,
вслушиваясь   в  этот  монотонный  убаюкивающий  шелест.  "Все  уйдет,  все
забудется,  - мелькнула мысль.  - Все!  И этот дождь,  и Лиловые Долины,  и
река,  по  которой  он  плыл,  и  пылающие даннитские плоты,  и темная тень
мелькнувшего над ним маргара,  и губы Нерис, и ее лицо... Вернется ли он на
Анхаб  с  победой или с пустыми руками - неважно;  в обоих случаях память о
Диске принадлежит не ему,  а Джаннаху.  Его балару и прочим Ищущим... Таков
уговор!  Он - лишь бокал,  который то наполняют, то опрокидывают под жерлом
ментаскопа...  И тот выпивает все - увиденное и услышанное,  все  запахи  и
звуки,  печали,  радости,  движения  души  и  даже  вкус  еще  не съеденных
плодов..." Но Дарт не сожалел об этом,  он думал лишь о тех  воспоминаниях,
что  возвращались  капля за каплей в этом странном мире,  но не затрагивали
его.  Память о  Земле,  о  родине,  лица  друзей  и  недругов,  их  речи  и
поступки...  Гасконь, Париж, узкие улочки, мосты, таверны... желтый мерин с
облезлым хвостом,  ступающий  среди  луж...  скачка  под  небом,  усыпанным
звездами...  Кто  бы  ни  возвратил все это,  бог или дьявол,  дар оказался
драгоценным!
     Но неужели  придется  его  потерять?  Или   такие   воспоминания,   не
относящиеся к Диску, принадлежат ему, и только ему?
     Дарт задремал,  размышляя об этом,  и пробудился глубокой ночью, когда
его коснулась осторожная рука.  Он сел,  нашаривая шпагу,  но пальцы еще не
успели сомкнуться на рукояти, когда знакомый голос произнес:
     - Оставь  оружие,  маргар.  Оно  пригодится  тебе,  но не в это время.
Позже, позже...
     Нерис склонилась над ним,  и в полумраке Дарт увидел,  как блестят  ее
глаза и сияет холодным блеском раят на правом виске.
     - Я видела вещий сон,  - прошептала она. - Ты уйдешь, маргар... уйдешь
через три или четыре цикла...
     - Сон тебя обманул.  Конечно, я уйду когда-нибудь, но не так быстро. -
Он помолчал,  собираясь с мыслями. - Этот договор, который ты подстроила...
я выполню его.  Спущусь в хранилище,  а после,  если меня не перемелет и не
сожжет, вернусь в Лиловые Долины и буду ждать.
     Она покачала головой.
     - Ждать?  Чего?  Нет,  Дважды Рожденный,  сон не лжет, и ждать тебе не
придется!  Ты уйдешь от меня, покинешь ради другой женщины - той, чей облик
я  вижу в твоих глазах,  а после исчезнешь...  не понимаю,  куда и как,  но
исчезнешь. Совсем! - Протяжный вздох вырвался из груди Нерис. - Сначала мне
показалось, что тебя заберет Предвечный и в самом деле дарует вторую жизнь,
но это не так. Ты попадешь куда-то в другое место, которое я не могу понять
и  объяснить...  в место,  где нет деревьев,  но высятся горы со множеством
пещер,  и горы эти сверкают на солнце,  а между ними ползают жуки, огромные
жуки  в  блестящих  разноцветных  панцирях...  Странно,  правда?  Странно и
непонятно...
     Внезапное возбуждение охватило Дарта.
     - Скажи,  эти сверкающие горы и эти жуки парят под облаками, в небе? И
земля? Ты видела землю? Холмы, равнину? Может быть, океан?
     - Нет...  не уверена...  там не было ни деревьев,  ни земли,  а только
что-то серое,  длинное между горами...  - Нерис с  досадой  поморщилась.  -
Разве это важно,  маргар?.. Я ведь говорю о другом - о том, что ты уйдешь и
мы расстанемся.
     Она придвинулась ближе,  положила ладони ему на плечи,  и Дарт  ощутил
пьянящий запах ее волос.
     - Когда-нибудь это должно было случиться, - пробормотал он. - Рано или
поздно все приходит к концу,  моя госпожа,  в том числе -  и  счастье  быть
твоим защитником. Счастье - такая хрупкая вещь...
     Нерис вздрогнула, отстранилась, всматриваясь в его лицо.
     - Думаешь,  я  обманула  тебя?  Ну,  может  быть,  чуть-чуть,  в самом
начале...  Куда мне было деваться?  Куда,  скажи? Лысые жабы хотели, чтоб я
помогала  им  и  чтобы  уговорила Сайана...  Он - лучший из маргаров,  хотя
последнее хранилище нашли и вскрыли до того, как он родился. Конечно, он не
лазал в подземелья, но знал, как это делать, и не испытывал страха, подобно
червям,  которых ты вытащил из Долин...  В общем,  тьяни в  нас  нуждались,
понимаешь?  Они расчетливы и понимают:  тот,  у кого маргар и шира, в любых
спорах - победитель!  Так бывало  и  в  прежних  балата...  -  Нерис  вдруг
всхлипнула. - Но Сайан отказался, и жабы его убили... вспороли горло, чтобы
устрашить меня...
     - Тебе был нужен новый маргар?  Ну,  могла бы в  этом  признаться,  не
дожидаясь, пока меня сунут в темницу, - буркнул Дарт и, помолчав, прибавил:
- Темница, конечно, веский довод, но вряд ли укрепляющий доверие.
     - Ты тоже лгал мне!  - Нерис, вытерев слезы, внезапно перешла в атаку.
-  Ты  говорил  о непонятном,  о странных вещах,  которых не может быть!  О
солнцах,  что светят в холодной тьме, и людях, спобных менять свой облик! А
всем известно, что солнце - одно, и облик роо никогда не изменяется: даннит
всегда даннит, а рами - это рами! И еще ты сказал, что ищешь тварь, живую и
неживую, которая ждет тебя у океанских берегов... Ты проговорился! Ты ищешь
зерна бхо! Не знаю, кто послал тебя, но...
     - Все сказанное мною  -  правда,  -  перебил  ее  Дарт,  -  и  ты  еще
познакомишься с тварью,  которая ждет меня,  - ведь океанский берег близок.
Кстати, у нее есть имя, и зовут ее Големом... - Он помолчал, подбирая слова
и  сожалея  о  том,  что  подходящих немного,  и на фунги,  и на рами.  Как
рассказать без подходящих слов о космосе,  звездах  и  о  других  планетах,
совсем непохожих на этот плоский мир?  Как объяснить,  что таится за гранью
небес, которые выглядят тут неизменными? Почти неразрешимая задача...
     Наконец он произнес:
     - Ты видела странные вещи во сне -  вещи,  которых  не  понимаешь,  не
можешь истолковать и объяснить, но ты уверена, что посланный Предвечным сон
правдив.  И это,  должно быть,  так;  мир огромен, и одни вещи в нем мнятся
странными тебе,  другие - мне. Ты не можешь представить множество солнц или
таких людей,  чьи лица меняются по их желанию,  а я... Прости, ма белле, но
мне не верится, что ты способна беседовать с мертвыми.
     - Но это в самом деле так! - гневно выкрикнула Нерис. - Те, кто ушел к
Элейхо и получил вторую жизнь,  обитают в нас,  и я умею с  ними  говорить!
Умею вызывать умерших! Почему ты мне не веришь?
     Потому, что сам был мертв и абсолютно безгласен, чуть не ответил Дарт,
но лишь усмехнулся и пожал плечами.
     - Наверное,  по той же причине, которая не дает поверить тебе. Слишком
необычно,  странно...  Души  умерших  для меня - как солнца,  которых ты не
видишь.  Не видишь и не веришь,  что я прилетел с одного из  них,  что  мой
небесный  корабль  был  разбит  и  что  я - никакой не маргар,  а странник,
затерянный в вашем мире. Не знаю, понял ли это кто-нибудь... возможно, твой
отец...
     - Возможно.  -  Гнев Нерис угас,  и теперь она слушала Дарта,  склонив
голову,  с задумчивым выражением лица.  - Старый хитрец!  Он,  быть  может,
понял...  Долго  расспрашивал  меня,  а  потом  сказал:  рад,  что мы с ним
встретились. И добавил: неважно, откуда он взялся, а важно, что он есть.
     - Я тоже рад. Шир-до оказал мне благодеяние, позволил коснуться дерева
туи,  и я...  - Дарт смолк. Ему не хотелось упоминать о своих видениях; это
повлекло бы за собой слишком  долгие  рассказы,  такие  же  непонятные  для
Нерис,  как  свойства  звезд  в  ядре Галактики.  В самом деле,  что мог он
поведать ей,  что объяснить?  Что был военачальником и воином на  одной  из
далеких  планет  и  принял  смерть во время битвы?  Что тело его похитили и
привезли на Анхаб,  в мир парящих в небесах хрустальных замков?  Что там он
получил вторую жизнь - не призрачную,  какой наделяет Предвечный,  а вполне
реальную и что за это должен отслужить?  И служба  его  -  полеты  неведомо
куда,  неведомо  за  чем,  скитания  во  мраке Инферно и в позабытых мирах,
покинутых давно усопшей расой...  Странные истории,  способные вызвать лишь
недоверчивую усмешку!
     Нерис пошевелилась, прошептала:
     - Может,  ты  не лгал мне...  может,  ты не маргар и вообще не рами...
сердце у тебя с другой стороны,  и ты не продлил мою жизнь... Может, Нарата
прав: не важно, откуда ты взялся, а важно, что ты есть... - Она поднялась и
потянула Дарта за собой.  - Идем!  Я тоже не  хочу,  чтоб  ты  считал  меня
лживой.  Идем  в  шатер  и  там  попробуем  поговорить  с  твоими мертвыми.
Возможно,  с предками или с другими людьми, чью смерть ты видел... Такое, я
думаю, случалось, и не раз?
     - Случалось,  -  подтвердил  Дарт,  вставая.  -  Но при кончине отца и
матушки я не был... кажется, не был... не помню...
     - Может быть, твоя возлюбленная? Или близкие друзья?..
     Он покачал головой. Может быть... Память его молчала.
     - Значит, я не смогу возвратить их тебе, - сказала Нерис, хмуря брови.
-  А  жаль!  Это стало бы моим прощальным даром...  Ведь ты,  наверное,  их
любил?
     "Любил, но не могу припомнить,  где и как они  умерли",  -  с  печалью
подумал Дарт, вдохнув теплый сырой воздух. Члены его отяжелели, и, не глядя
на джелфейр,  он знал,  что до рассвета  -  вернее,  до  красного  времени,
обозначавшего рассвет,  - еще далеко.  Если отправиться сейчас в поход,  то
всем,  и воинам,  и бхо-носилыцикам,  пришлось  бы  сгибаться  под  двойным
грузом...  Мудро  устроен мир,  в котором тяготение определяет:  день - для
странствий,  ночь  -  для  снов  и  сотворения  потомства!  Эта  мысль  его
позабавила;  он  постоял  у  шатра,  вслушиваясь  в  голос  дождевых струй,
шуршавших по навесу, потом наклонился и шагнул внутрь.
     Шатер был просторен и высок - даже у входа ему удалось  выпрямиться  в
полный   рост.  Нерис  сидела  напротив,  покачивая  в  ладонях  прозрачный
кристалл,  уже  знакомый  Дарту,  -  он  видел  его  в  своей   пещере   на
каннибальском  острове.  Мешокиз  полосатой  шкуры  валялся слева от входа,
рядом с плетеным коробом,  где хранилась одежда;  справа  стояли  поднос  с
недоеденными  фруктами  и  миска  с  грудой светящегося лишайника.  На этой
мягкой,  горевшей неярким светом  подстилке  спал  Брокат.  Нерис  вытянула
тонкую руку.
     - Сядь здесь, смотри на камень и слушай, что я тебе скажу.
     Дарт послушно опустился на колени.  Кристалл выглядел сейчас иным, чем
в пещере на острове кри-би,  - он переливался,  словно  огромный  мерцающий
бриллиант,  над которым кружат крохотные радужные смерчи.  Казалось, что от
него к потолку шатра  тянется  столб,  сотканный  из  серебристых  нитей  и
разноцветных искр, мелькавших в быстрой и подчиненной завораживающему ритму
пляске.
     - Ты видишь свет? - спросила Нерис.
     -Да.
     - Благоприятный  признак!  Значит,  Элейхо  наделил  тебя   внутренним
зрением.  Я  и  не  сомневалась...  Ты  дважды  касался дерева туи и что-то
видел... не спрашиваю, что; главное - видел. Это поможет преодолеть стену.
     - Какую стену? - Его глаза не отрывались от кристалла.
     - Здесь,  - Нерис коснулась виска с тускло блестевшим раятом.  - Знай,
Дважды  Рожденный,  что  тело  наше  стареет  и  умирает,  но  плоть - лишь
оболочка,  сосуд,  хранящий дар Предвечного. Этот дар - мы сами; мы слиты с
ним,  каждый из нас - его частица,  он существует в нас,  и в то мгновение,
когда сосуд разбит,  он забирает свой дар и отдает его другому.  Это и есть
вторая жизнь,  лишенная плоти, незримая для нас, но получившие ее осознают,
что сделались частью Элейхо и обрели прибежище.  Ты спросишь  -  где?  И  я
отвечу:  тот,  кто окажется рядом в мгновение смерти,  и станет прибежищем,
ибо Предвечный не ищет долгих путей и  сложному  предпочитает  простое.  По
этой причине потомок обязан сидеть с умирающим,  чтобы Элейхо вложил в него
дар из треснувшего сосуда и шире не пришлось искать умершего.  А это, скажу
тебе,  нелегкий труд!  Ведь в Лиловых Долинах множество людей,  а в мире их
гораздо больше,  и если потомок был нерадив,  как ты,  то где же искать его
предка?
     Мышцы Дарта то расслаблялись,  то каменели в ритме мерцания кристалла,
но разум оставался ясен. "Я мог бы объяснить тебе, куда девается душа, если
сосуд расшибли ядром из пушки", - подумал он, но вслух произнес:
     - Ты имеешь в виду,  что душа умершего переселяется в живого?  В того,
кто окажется рядом?  Тогда во мне живет немало душ, сударыня, ибо я смотрел
в лицо костлявой гораздо чаще,  чем хотелось бы.  И где же они? Почему я не
чувствую их?
     - Они здесь,  за стеной,  - Нерис снова  коснулась  виска.  -  За  той
стеной,   которая   охраняет   дар,  назначенный  тебе.  Стена  необходима,
понимаешь?  Иначе бы дары перемешались и ты лишился разума  -  не  смог  бы
отличить себя от всех почивших, которых поместил Элейхо в твой сосуд. - Она
помолчала,  пристально глядя Дарту в лицо.  - Эта стена очень  прочная,  но
ширы умеют справляться с ней.  Не разрушать, но делать крохотную щелку... в
своей стене или в твоей-..  щелку,  в  которую  проскальзывают  вещие  сны,
видения грядущего и прошлого... Так говорит с нами Предвечный - через дары,
принадлежавшие умершим и ставшие теперь его частицей.
     Ритм мерцаний кристалла  изменился,  и  над  Дартом  вдруг  сомкнулась
тишина. Он уже не слышал, как стучат дождевые капли, как ветер посвистывает
и шуршит листвой;  только голос Нерис,  тихий и монотонный,  звучал  в  его
ушах.
     - Я  помогу тебе раскрыть стену,  - промолвила она.  - Не знаю,  кто к
тебе придет,  что скажет и что ты  увидишь,  прошлое  или  будущее.  Обычно
являются те, кому мы были дороги при жизни, но ты говорил, что смерть твоих
близких прошла стороной...  Значит,  явятся другие  -  может  быть,  враги,
которых ты убил,  может быть,  те,  кого ты предал и обрек на гибель... Это
станет тяжким испытанием. Готов ли ты к нему?
     - Я не боюсь,  - шепнул Дарт, еле ворочая заледеневшим языком. - Много
грехов у меня на душе,  всех не упомнить,  но думаю,  я никого не предавал.
Если бился, то честно и за победу платил собственной кровью.
     Вслух ли он  произнес  последние  слова  или  они  прозвучали  лишь  в
сознании?  Это  осталось  неясным,  ибо  мир вокруг разительно переменился:
ткань реальности треснула,  поползла,  свернулась клочьями, и в разрывах он
увидел  небо  -  мрачное,  грозное,  затянутое  серо-багровыми  тучами.  Но
серебристое зарево на востоке и редкие искорки звезд подсказывали, что небо
над  ним  -  не  то,  что нависает над Диском,  а земное,  и влажный воздух
говорил, что тучи здесь уже пролились дождем.
     Была полночь;  месяц,  озаренный последними отблесками грозы,  всходил
над  Армантьером,  ближним  городком,  и в его тусклом свете маячили темные
силуэты домов и высокой ажурной колокольни.  Впереди катила воды река, и на
другом  ее берегу виднелись очертания деревьев,  темневших на фоне багровых
яростных небес,  - они,  казалось,  создавали подобие сумерек среди ночного
мрака.  Слева  высилась  старая  заброшенная мельница с крестом неподвижных
крыльев,  и в ее развалинах то и дело раздавался  пронзительный  монотонный
крик совы.  К реке от города вела дорога,  и по обе ее стороны выступали из
темноты низкие коренастые дубы  -  точно  уродливые  тролли,  присевшие  на
корточки  и  подстерегавшие  добычу  в этот зловещий час.  Время от времени
яркая молния озаряла горизонт,  змеилась над  черными  купами  деревьев  и,
подобно  чудовищному ятагану,  рассекала надвое воду и небо.  Вокруг царила
тишина;  земля была влажной и  скользкой  после  недавнего  ливня,  и  Дарт
чувствовал,  как  влага  и  холод  проникают  в  него,  заставляя дрожать в
предчувствии смерти.
     Он стоял на коленях на речном берегу, рядом с неуклюжей лодкой. Где-то
во  тьме прятались темные фигуры в плащах и широкополых шляпах,  их было не
меньше десятка,  и все  они  были  врагами.  Безжалостными  мстителями!  По
крайней мере, трое из них! Четвертый, в красном плаще и капюшоне, склонился
к нему, связывая руки.
     Эти руки поразили Дарта - тонкие,  нежные,  изящные,  с холеной кожей,
они  не  могли принадлежать ему!  Руки пленницы,  высокородной дамы,  но не
Констанции...  Он помнил ее,  эту женщину,  - в пеньюаре из полупрозрачного
батиста,  в  чью  постель  он проник обманом и чуть не напоролся на кинжал.
Кажется,  она ему являлась -  тут,  на  Диске,  в  смутном  сне,  с  лицом,
искаженным яростью... В тот день, когда их с Нерис атаковали черви...
     Едва он  это понял,  как его сознание раздвоилось;  он оставался самим
собой и как бы сторонним наблюдателем и в то же  время  был  погруженной  в
отчаяние  пленницей.  Страх  неотвратимого  возмездия  терзал  ее  - страх,
ненависть и злоба.  Эти чувства кружили голову,  туманили разум,  и не было
сил припомнить ни собственное имя, ни совершенные преступления.
     Ее - или его? - губы зашевелились.
     - Вы трусы,  жалкие убийцы!  Вы собрались вдесятером, чтобы убить одну
женщину! Берегитесь! Если мне не придут на помощь, то за меня отомстят!
     Одна из темных фигур шевельнулась,  и  Дарт  увидел  знакомое  лицо  -
мрачное,  бледное,  с благородными чертами. Затем раздался голос, холодный,
как посвист ветра над ледяным морем.
     - Вы не женщина, вы не человек, а демон, вырвавшийся из преисподней, и
мы заставим вас туда вернуться! Вы - убийца!
     - О,  добродетельные господа! - Злая ирония звучала в тоне пленницы. -
Вы называете меня убийцей?  Пусть так!  Но если вы прикоснетесь ко мне,  вы
тоже станете убийцами!
     Человек в  красном  плаще  откинул  капюшон,  ухмыльнулся  и  погладил
свисавший с пояса широкий клинок.
     - Палачу дозволено убивать,  сударыня!  - возразил он.  - Палач  -  не
убийца, а лишь последний судья. Nachrichter, как говорят наши соседи немцы.
     Пленница -  или  сам Дарт?  - испустила дикий вопль,  мрачно и страшно
прозвучавший в ночной тишине.  Ее губы что-то шептали, кривились в обещании
или  мольбе,  мужчины  возражали  ей,  а  руки палача уже подталкивали ее к
лодке. Страх и ненависть сменились ужасом; пламя адских костров плясало над
рекой,   видение  было  жутким  и  таким  реальным,  что  Дарт  застонал  в
мучительной тоске.
     Или это стонала женщина?
     Бледный, с мрачным лицом, промолвил:
     - Ну, палач, делай свое дело!
     - Охотно, ваша милость, ибо я - добрый католик и убежден, что поступаю
по справедливости.
     Сильные руки приподняли Дарта, безжалостно сдавили и швырнули в лодку.
Он лежал там на дне и в то же время  следил  за  разворачивающейся  сценой,
видел,  как  подходит  бледный,  за  ним  -  еще один из мстителей,  слышал
сказанное ими - последние слова, что предназначены приговоренному к казни.
     Затем раздался его собственный голос:
     - Прошу простить меня,  сударыня,  за то,  что я недостойным дворянина
обманом  вызвал ваш гнев.  Сам же я прощаю вам убийство моей возлюбленной и
вашу жестокую месть.  Я прощаю вас от всего сердца и оплакиваю вашу участь!
Умрите с миром!
     Лодка тронулась, и пленница прошептала:
     - Где я умру?
     - На  том  берегу,  - отозвался палач.  Весла в его руках вздымались и
опадали, словно маятники, отсчитывающие последние секунды жизни. Один берег
приближался,  другой удалялся. Оставшиеся там опустились на колени, склонив
головы и сложив перед грудью руки;  бледный, с мрачным лицом, поднял шпагу,
держа ее за лезвие.  "Крест,  священный символ,  знак искупления грехов", -
подумал Дарт, скорчившись на мокрых досках. Сердце сжималось в отчаянии.
     Однако его ли сердце?
     Он почувствовал,  как  днище  лодки  заскребло  по   песку,   вскочил,
перепрыгнул  через  борт,  ринулся  вверх  по откосу.  В его - или в ее?  -
сознании царила одна мысль - бежать!  Бежать от этого  страшного  человека,
держащего в руке меч с широким лезвием, которое предназначено не для битвы,
а для казни.  Бежать!  Он неповоротлив,  не догонит, а ее ноги так легки...
Бог поможет ей, бог милосерден и справедлив, он не допустит ее смерти... Ей
рано умирать! Она так молода и так красива...
     Поскользнувшись на влажной земле,  Дарт упал на колени.  Не  он  -  та
женщина,  с  которой  в  этот миг соединилась его душа...  Дар Предвечного,
принадлежавший ей,  бился и трепетал в тоске и муке,  надежда покинула  ее,
небо  отказало в помощи;  она была сосудом,  который ждет,  когда обрушится
карающий удар.
     Палач неторопливо подошел к  ней,  вскинул  руки,  и  в  лунном  свете
блеснуло лезвие его широкого меча.
     * * *
     Дарт очнулся,  но сидел с закрытыми глазами, чувствуя, как пот стекает
по спине и как растворяется, исчезает льдина под сердцем. То, что он видел,
не  было сном или воспоминанием,  подаренным деревом туи;  он сам стал этой
женщиной,  сам испытал ее страх, ужаснулся ее душе, переполненной злобой, и
проводил  ее  под клинок палача...  Там,  под городом Армантьер,  на берегу
полноводного Лиса...  Это было жутко! Но самым жутким казалось то, что душа
этой твари,  сгубившей Констанцию,  обитала,  если верить Нерис,  где-то за
стеной, воздвигнутой в его сознании. Вольно или невольно он дал ей убежище!
А шира вернула ей жизнь - пусть на миг,  но самый тяжкий,  самый неприятный
для него!
     Впрочем, что за ерунда... будто он верит в переселение душ и в то, что
их можно призвать из-за какой-то стены магическими манипуляциями! Это всего
лишь гипноз,  пробуждающий в памяти тени былого и извлекающий их из бездны,
в которой хранится разное,  хорошее и дурное... Не потому ли Джаннах иногда
говорил,  что кое о чем не стоит вспоминать и есть потери, которые благо, а
не зло? Может, сцена этой казни как раз из них?
     Он открыл глаза, перекрестился и вытер выступившую на висках испарину.
Нерис смотрела на него.  Лицо ширы казалось утомленным,  зрачки были темны,
словно океанские воды в безлунную ночь, а голос звучал неуверенно и хрипло.
     - К  тебе  из-за  стены явился враг?  - спросила она с сочувствием.  -
Ненавистник, сраженный тобой? Он пришел, чтобы мучить тебя?
     - Нет.  Я вспомнил о женщине,  причинившей мне горе... не только мне -
моим друзьям и многим людям...  Она ненавидела меня,  но я не поднял на нее
руки...  своей руки,  во всяком случае...  Она  была  красива  и  умна,  но
обладала душой убийцы. И убивала, не щадя никого... Дьявол, а не женщина! -
Он судорожно вздохнул,  уставился  взглядом  в  землю,  потом  медленно,  с
запинкой,  произнес:  - Мы...  мы, мои друзья и я... судили ее и обрекли на
смерть.  Как эта женщина кричала!.. Как молила нас!.. Но мы ее не пощадили.
Палач...  тот человек, который наказывает... он отрубил ей голову. Волосы у
нее были золотыми... такими же, как твои... Нерис вздрогнула и побледнела.
     - Женщина-убийца...  судьи,  которые выносят  смертный  приговор...  и
человек,   который  рубит  головы...  Неслыханно,  клянусь  Предвечным!  Ты
говорил,  что существует много солнц и ты явился с одного из них - но  если
это правда,  то не вся;  ты не явился, ты сбежал! Сбежал из страшного мира,
где женщины убивают! А мужчины дарят им не жизнь, а смерть!
     - Сбежал,  - согласился Дарт,  решив,  что гибель от ядра во  Фландрии
можно,  в общем-то, считать бегством. - Но мир мой не так уж плох, как тебе
кажется,  маленькая шира. Было в нем и хорошее... было, хотя временами наши
владыки  сражались  из-за  земель  и  сокровищ,  лукавили и лгали,  казнили
невинных,  а девушек вроде тебя жгли на кострах...  Но об этом  я  не  хочу
вспоминать,  ма  белле!  Пошли  мне  другие видения - о женщине,  которую я
любил, моих друзьях и моей юности. Пошли, если можешь!
     Он протянул к ней руку жестом мольбы, но Нерис лишь покачала головой.

     - Ты  думаешь,  я  разбудила  твою память?  Ты говоришь:  я вспомнил о
женщине,  причинившей мне горе,  и ты считаешь,  что она - твое видение? Ты
ошибаешься,  маргар!  Я  -  шира,  а  не дерево туи,  я отворяю врата перед
умершими! И то, что явилось тебе - не видение, а дар Элейхо, принадлежавший
женщине-убийце, на время слившейся с тобой.
     Голос Нерис  смолк,  но  мир  за  тонкой стенкой шатра полнился тихими
звуками:  монотонной дроби ливня аккомпанировал  ветер,  шуршали  листья  и
поскрипывали камешки под ногой прошагавшего рядом часового.  Знакомая песня
синего времени, ставшая столь же привычной, как тяжесть и полумрак...
     - Пусть,  - вымолвил Дарт,  чувствуя,  что спокойствие возвращается  к
нему,  -  пусть  не  видение,  а ее проклятая душа,  что просочилась сквозь
стену...  Пусть! Если нет другого способа, сгодится и этот. В конце концов,
я могу узнать не только о своем прошлом, но и о мыслях моих врагов. Что они
думали о себе, а главное, обо мне... Прекрасный способ, чтобы избавиться от
греховной гордости!
     Нерис улыбнулась.
     - Да,  способ хорош,  но такое нельзя повторять слишком часто,  Дважды
Рожденный.  Ни шире,  ни тому,  кто обратился к  ее  помощи...  То,  что  я
сделала,  - мой прощальный дар,  и хоть он горек,  но останется с тобой.  А
сейчас...  сейчас я ожидаю ответного подарка...  - Она придвинулась ближе к
нему и зашептала:  - Мы оба устали, ты и я, но это не телесная усталость, а
утомление пережитого.  И если оно было горьким,  если растревожило нас,  то
нужно  примириться и подарить друг другу каплю радости.  Хотя бы каплю,  на
прощание, перед разлукой... Или я не права?
     Дарт обнял ее,  коснулся губами тускло мерцавшего раята и прошептал  в
ответ:
     - Права, мон шер ами. Конечно, ты права.

                                 Глава 17

     Бхо спускались  по  склону  холма,   осторожно   переступая   длинными
суставчатыми  ногами.  Первым  шел  носильщик,  груженный  имуществом ширы,
скафандром и пухлыми бурдюками с медовым напитком и молочным соком; видимо,
он  выбирал  путь,  а  остальные  трое  в  точности повторяли его движения.
Вожатые,  сидевшие поверх груза,  в этом почти не участвовали.  Функции  их
были  простыми:  поглаживая  тот или иной нервный узел,  они задавали общий
курс и скорость. Бхо могли двигаться по любой местности, в горах и в лесах,
форсировать мелкие реки, преодолевать овраги, и при этом, как заметил Дарт,
их грузовые  платформы  всегда  располагались  горизонтально.  Несмотря  на
препятствия,  они  шагали  с  изрядной  резвостью,  вдвое  быстрее бегущего
человека,  и несли солидный груз - корзины с сушеными  плодами,  бурдюки  с
питьем и прочные мешки с запасом метательных раковин.  Однако,  наблюдая за
ними,  Дарт пришел к мнению,  что в прошлом транспортировка грузов вовсе не
являлась  их  задачей..  Платформы  выглядели совершенно плоскими,  мешки и
корзины приходилось привязывать,  пропуская ремни под брюхом бхо,  так  как
крепежных  колец  или  крючьев у них было столько же,  сколько у лошади или
осла.  Правда,  долгая процедура  погрузки  не  задерживала  отряд  -  люди
выступали пораньше, а бхо со своими вожатыми их нагоняли. Дарт полагал, что
у  Темных  им  отводилась  роль  скакунов,  и   это   служило   еще   одним
свидетельством  различий,  существовавших между людьми и прежними хозяевами
Диска. Чтоб управлять пловцом-левиафаном, была нужна не пара рук, а длинные
гибкие   щупальца;  с  такими  конечностями  можно  ехать  и  на  платформе
носильщика, цепляясь за ее края.
     Первый бхо спустился  на  равнину  и  преодолел  овраг,  куда  стекали
дождевые воды;  похоже, овраг соединялся с ручьями, журчавшими за холмом, в
лесистой местности.  Форсировав водную преграду,  носильщик побежал, шустро
перебирая  ногами  и  пристраиваясь  за  воинской  колонной;  остальные бхо
последовали за ним.  Издалека они еще больше походили на огромных пауков  с
вытянутыми овальными телами - правда,  корзины, мешки, бурдюки и оседлавшие
их вожатые не добавляли сходства.
     Повернувшись, Дарт пристально оглядел  носильщиков,  потом  спросил  у
шагавшего рядом Джеба:
     - Можно   ли  отправить  бхо  в  дыру?  Они  умеют  лазать,  могли  бы
пригодиться... Скажем, обнаруживать ловушки.
     - Пытались,  брат!  Только, фря, ни единая тварь, кроме таких глупцов,
как мы, в дыру не полезет. Ни та, что летает, ни та, что бегает. Пробовали!
Разве лишь чудищ речных не совали...  Так  у  них  с  топталками  незадача,
бегать не могут. - Джеб перебросил мешок на другое плечо и сплюнул.
     - Среди зверья недоумков нет, - с хмурым видом прогудел Птоз. - Зверье
соображает...  тем более бхо... Боятся они дыр. В тех свитках, что остались
после Криба, моего прапрадеда, ясно сказано: боятся!
     Поправив обруч  визора  на  висках,  Дарт  покосился налево и направо,
осматривая местность,  и молча кивнул.  Красное время близилось к середине,
солнце пекло, словно адский костер, в небе - ни облачка... От подошвы холма
отряд отделяли три четверти лье,  и в этом месте лощина была  еще  довольно
широка,  не меньше четырех,  а то и пяти тысяч шагов. Двигались в привычном
порядке:  впереди - авангард из пятнадцати воинов,  за  ними  -  доблестные
маргары,  потом - основная колонна под водительством Ренхо, а в ее середине
- Нерис,  оберегаемая, как драгоценнейшее сокровище. Последними шагали бхо,
топча каменистую землю и поднимая клубы пыли. Восемь разведчиков, посланных
Ренхо,  уже исчезли из вида; сейчас они бродили в ущельях, прислушивались и
присматривались, искали следы неприятеля.
        Ущелий в  отрогах  горного  хребта  было  четыре,  по паре с каждой
стороны,  а кроме того,  имелась сотня трещин и расселин.  Поверх скалистых
стен тянулся лес, но склоны их, размытые дождями, резко обрывались к лощине
и, если не считать торчавших тут и там кустов, выглядели совершенно голыми.
Дно  лощины тоже оказалось голым,  почти безжизненным,  не сохранившим даже
памяти о ночных дождях.  После недавнего изобилия лесов  и  вод  эта  сухая
каменистая  пустошь  с  пучками  серой  травы  и  развалами гранитных глыб,
свалившихся и сползших с ближних склонов,  казалась чем-то нереальным и  на
удивление непривычным.  Тесня ее,  горные отроги постепенно сближались, и к
седловине перевала поднимался довольно крутой откос в четверть лье шириной,
тоже  усыпанный  щебнем  и торчавшими из него крупными камнями.  Переход по
этой пересеченной  местности,  в  пыли,  под  жарким  солнцем,  сулил  мало
приятного.
     Отстегнув флягу,  висевшую у пояса, Дарт приложился к ней, потом сунул
Джебу:
     - На, хлебни!
     Тот скривился,  но  флягу  взял,  отпил  и  что-то  буркнул   в   знак
благодарности.  В ней было не горячительное, а белый сок, похожий вкусом на
молоко,  бодрящий и не скисавший долгое время;  его добывали из орехов, и у
стражей границы он был излюбленным напитком.
     Джеб передал  флягу  Птозу,  тот - Глинту,  который тяжело отдувался и
пыхтел. К Дарту она возвратилась почти порожней.
     - К зеленому времени будем у перевала,  - сказал он,  желая подбодрить
коллег.
     - И что в том хорошего? Что нас там ждет? - пробасил Птоз. - А ничего,
клянусь ногой Криба! Вонючий дождик да огненные бичи!
     Остальные, согнувшись под мешками  с  маргарским  снаряжением,  мрачно
молчали - наверняка прикидывали,  кто первым полезет в дыру, под этот самый
дождик и бичи.  Дарт больше не старался их разговорить. Мысли его вернулись
к  прошлой  ночи,  и  на какое-то время лощина,  маячивший впереди перевал,
скала с тремя зубцами и даже Голем исчезли из его сознания;  он снова был у
городка  Арман-тьер,  на  берегу  полноводного  Лиса,  слышал,  как  кричит
охваченная ужасом женщина,  и ощущал свое бессилие.  Его понятия о долге  и
чести  снова  играли  с  ним,  переплетая  его  судьбу  с  другими людскими
судьбами;  с одной стороны,  долг требовал вступиться за даму,  с другой  -
судить   и   уничтожить   преступницу,  и  эта  дилемма  подсказывала,  что
однозначных решений в мире нет.  Точно так же,  как в ситуации  с  Нерис  -
отвергнуть или простить... Но эта проблема, к счастью, уже разрешилась.
     Он снова начал размышлять о странном влиянии, которое оказывал на него
Диск.  Была ли в этом некая многозначительная тайна - может быть, связанная
с  самим  местом,  с  Ушедшими Во Тьму и их наследием,  с бхо и существами,
населявшими планетоид,  с деревом туи,  с пищей,  воздухом и водами? Или же
это   мираж,   игра   распаленного   воображения?   Вполне  вероятно,  мозг
излечивается сам собой,  связи восстанавливаются,  и  поэтому  возвращается
память...  И,  может быть,  вернется до конца!  Все вернется,  все,  что он
потерял за краткие минуты смерти и в процедурах ментоскопирования... Такое,
по  словам Джаннаха,  невозможно,  но прав ли он?  Джаннах - не бог и может
заблуждаться...  А вот Констанция - фокатор и лучше знает,  что возможно, а
что - нет! Она говорила, что индивидуальность - главное качество мозга, что
нельзя представить два адекватных разума  и  что  различия  в  мыслительных
процессах  очень  велики,  от гения до идиота...  и в самих процессах,  и в
адаптивных свойствах, и в способности мозга к восстановлению...
     С другой стороны,  почему он стал вспоминать  лишь  здесь,  в  обители
древней расы?  Случай?  Закономерность? И если последнее, то где скрывается
причина?  Поводы к вспышкам видений были разными - сон или фляга  с  вином,
прикосновение  к  туи или сияющий кристалл в ладонях Нерис,  - но результат
был неизменным: он вспоминал. Возможно, поводы лишь растормаживают разум, а
настоящая  причина  в  чем-то  ином  и  скрыта  от  него завесой домыслов и
непроверенных гипотез?  Одна из них  -  поведанная,  кстати,  широй,  -  не
отвергает  логики,  если  считать,  что  Диском  правит бог - ведь богу все
подвластно!
     "Логичная гипотеза,  но лишь  на  первый  взгляд,  -  подумал  Дарт  с
ухмылкой.  -  Вселенная хоть и огромна,  но исповедует принцип экономии,  а
потому не  допускает,  чтоб  каждый  мир  был  наделен  своим  персональным
Предвечным. Одним или даже двумя... Здесь, на Диске - Элейхо, тасующий души
живых и умерших будто колоду карт,  а  на  Земле  -  Саваоф  и  Аллах,  для
христиан и сарацин... Это было бы полной нелепицей!" И Дарт, с присущим ему
практицизмом,  считал,  что если Вселенная не может обойтись без  бога,  то
этот  бог,  само  собой,  един,  и  власть его простерта на все галактики и
звезды,  на черные дыры, туманности, планеты и даже на песчинки, блуждающие
в  космической  тьме  и  такие  крохотные,  что  если  плюнешь  в  них,  то
обязательно промажешь.  А если так,  то этот бог являет свою волю  всюду  и
везде,  оказывает милость и карает в любой из точек бесконечности,  и нет у
него избранных мест,  чтоб демонстрировать свое  могущество  -  к  примеру,
какого-то  древнего  Диска,  подвешенного  между  двумя  светилами,  алым и
голубым.
     Но он,  солдат удачи,  погибший и воскрешенный вновь, не верил в такое
божество.
     Перекличка трубных звуков, извлеченных из раковин, прервала его мысли.
Возвращались разведчики,  но лишь те четверо,  что были посланы в ущелья  с
правой  стороны.  Вторая  группа еще не появилась,  и Дарт,  замедлив шаг и
поравнявшись с Ренхо, вымолвил:
     - Вели,  пусть трубят снова.  Твои  воины  задерживаются,  и  надо  их
поторопить.
     - Я  велел  им  пройти  ущелья на всю длину.  Может быть,  эти разломы
извилисты и расстояние велико... может быть, им встретились завалы...
     Все же Ренхо махнул трубачам, над лощиной раздался тоскливый протяжный
призыв. Горы откликнулись только далеким эхом.
     - Они нас не слышат, Дважды Рожденный. Слишком далеко ушли.
     - Надеюсь, что причина в этом.
     Дарт отошел  и,  присмотрев подходящий каменный обломок - почти утес в
два человеческих роста,  - залез на него. Колонна воинов в синих запыленных
кильтах,  наплечниках  и  шлемах  неторопливо проползала внизу,  похожая на
пеструю ленту среди серых и ржаво-коричневых камней. Глухо стучали, вздымая
пыль,  сандалии,  развевались  перья  над шлемами командиров,  поскрипывали
ремни,  раскачивались мешки и бурдюки на спинах бхо.  Люди шагали с  бодрым
видом,  несмотря на палящую жару и груз оружия;  каждый нес короткое копье,
палицу с остроконечным шипом харири, кинжал, сумку с метательными снарядами
и  флягу  с  ореховым  соком.  Они двигались попарно и в любой момент могли
развернуться двумя цепочками к левой и  правой  частям  лощины,  перейти  в
атаку  или  занять  оборону  в камнях.  Двести воинов,  четыре полусотни...
сильны,  неплохо обучены и понимают,  что такое дисциплина...  Пожалуй,  им
удалось  бы  отбиться  от  превосходящих сил и уничтожить противника равной
численности.  "Все дело в том,  какими  будут  эти  превосходящие  силы,  -
раздумывал  Дарт,  -  если  вдвое,  Можно  добраться  до перевала и вызвать
Голема, а если впятеро - обойдут, отрежут и перебьют?
     Но все было тихо, и он успокоился, решив, что в этот раз кровопролития
не  случится.  Треть расстояния уже пройдена,  до перевала - четыре лье,  и
отряд миновал устье первого ущелья... еще немного и доберется до второго...
Может,  они и в самом деле длинные,  извилистые,  и разведчики бродят в них
или даже прошли насквозь, выбравшись в соседнюю лощину...
     Опустив щиток визора,  Дарт  в  десятый  раз  осмотрел  торчавшую  над
перевалом  трехзубую скалу.  Она словно сторожила горный проход,  вздымаясь
над выжженной землей пнями,  уцелевшей  растительностью  и  серо-коричневой
каменной   осыпью,   тянувшейся  от  ее  подножия  до  самого  дна  лощины.
Пронзительный  солнечный  свет  делал  пейзаж   ясным,   четким,   позволяя
разглядеть  во всех подробностях уходившую к океану панораму гор,  вогнутый
силуэт  перевала,  корявые  низкие  деревья   и   обрывистую   трещиноватую
поверхность скалы.  Однако ни пещер, ни крупных трещин в ней не замечалось,
и Дарт,  как прежде,  решил,  что его слуга поджидает по ту сторону  утеса.
Голем не мог удалиться в лес,  спуститься в дыру или забраться наверх, хотя
его наделили способностью к разумным самостоятельным действиям.  Сейчас  он
выполнял приказ - ждать под скалой, и это значило, что он будет ждать, пока
скала не рассыплется прахом.  Но и в этом случае Голем  не  двинулся  бы  с
места.
     Дарт повернулся к воинской колонне,  нашел шагавшую в середине Нерис и
отметил,  что,  невзирая на зной и  пыль,  выглядит  она  превосходно.  Как
человек,  сбросивший  груз  неприятных тягот или вину,  терзавшую сердце...
"Пожалуй,  за этим она и отправилась,  - мелькнуло у Дарта в голове,  и  он
улыбнулся.  - Женщина всегда добьется своего,  не этим способом, так тем, и
если надо,  переспит и с дьяволом,  и  с  богом..."  Он  снова  усмехнулся,
сообразив,  что эту мысль нельзя выразить на местных языках: дьявол был тут
персоной нон грата,  и к тому же рами говорили:  не переспать с женщиной, а
лечь или подарить ей жизнь - сон считался понятием священным.
     Спрыгнув вниз  -  что  было  не  очень  рискованным  делом  при низкой
тяжести,  - он занял  место  во  главе  колонны.  Джеб,  сверкнув  на  него
налившимся кровью глазом, пробормотал:
     - Жарко, фря... Так до дыры не доберемся, станем пеплом, и сунут нас в
погребальный орех! Сок остался? Или есть чего покрепче?
     Дарт выразительно хлопнул по опустевшей фляге.
     - Чтоб меня черви съели!  И пить,  фря, нечего! Ну ладно, брат... Ты в
свою  приближалку  глядел?  Есть  там  туман?  -  Взгляд  Джеба  метнулся к
перевалу.
     - Нет. Есть камни да обгоревшие пни.
     - Говорю,  разошелся туман,  - прохрипел Глинт.  - Оно и хуже!  Стек в
дыру, И там теперь не продохнешь! И не пройдешь!
     - Птоз пройдет,  ежели подготовится как надо,  - возразил Джеб. - Птоз
после даннитского пойла совсем не дышит,  а только выдыхает.  Птоз...  - Он
вдруг  остановился,  побледнел  и  вытянул потную руку,  показывая вперед и
влево. - Ну, фря!.. Гляди! Чтоб мне жабьим яйцом подавиться! Никто, похоже,
не пройдет! Скоро и дышать не будем, фря!
     Из горловины  ущелья  плотной  массой  текли воины.  Блестящая,  будто
кольчуга,  кожа,  безволосые репа,  резкие странные  движения,  за  спинами
-секиры  и  пучки  дротиков.  До  них  была  тысяча  диагов,  и Дарт уже не
сомневался,  что разведчики мертвы,  что мимо ущелья  не  проскользнуть,  а
значит, драки не избежать. Может, тут оказалось не все тианское воинство, а
половина или четверть,  но так ли,  иначе,  а перевес был велик  -  слишком
велик, чтобы рассчитывать на победу. Пожалуй, и на жизнь тоже.
     В хвосте колонны затрубили, и Джеб, побледнев еще больше, пробормотал:
     - Сзади  тоже  жабы...  Ну,  попались!.  Глинт выругался.  Птоз грозно
засопел,  бросил на землю свой мешок и вытащил  из  него  топор  чудовищной
величины,   с   парой   заточенных  раковин  на  длинном  топорище.  Воины,
двигавшиеся в авангарде,  встали плотнее и замерли,  ощетинившись  копьями.
Колонна   тоже   остановилась.   Сейчас  они  были  посреди  лощины,  между
неприятельскими отрядами,  и в каждом - не меньше  полутора  тысяч  бойцов.
Правда, отряды не успели развернуться, и в этом таился шанс на спасение.
     - Ренхо! - выкрикнул Дарт. - Ренхо, сын Оити! Сюда!
     Но молодой командир был уже рядом.  Крупные капли пота катились по его
лицу. .
     - Как... как эти уроды успели? Пропади моя вторая жизнь! Как...
     Дарт стиснул его наплечник и резко встряхнул.
     - Как  -  подумаешь  на  досуге.  Нам  придется  атаковать  -  сейчас,
немедленно! Мы прорвем их; строй и двинемся к перевалу...
     - Они и там нас перебьют! - выдохнул Ренхо.
     - Нет.  Обещаю  -  нет!  Когда  доберемся до скалы - вон той,  с тремя
вершинами,  - я кое-что сделаю.  Я... я вызову молнии Детей Элейхо и швырну
их  в  тьяни!  А  сейчас -- строй своих воинов!  - Дарт покосился на Птоза,
который баюкал свой топор.  - Мы с ним - впереди,  за нами  поставишь  трех
бойцов,  потом - четверых,  пятерых,  шестерых...  клином,  ясно?  Ширу - в
середину, бхо пусти вперед!
     - Они остановятся. Дважды Рожденный. Они никого не станут топтать - ни
нас, ни тьяни. Они не могут.
     - Они прикроют нас от дротиков, болван! - рявкнул Дарт. - Делай, что я
велю!
     Ренхо вытер пот  и  почтительно  присел;  кажется,  к  нему  вернулось
самообладание.  Офицеры  и  сержанты  с  перьями  на шлемах уже пробились к
командиру,  он замахал руками, закричал, отдавая распоряжения; четверка бхо
запылила  вдоль колонны,  отряд раздался в ширину,  в руках бойцов блеснули
метательные раковины,  опустились копья.  Дарт построил  передовых  воинов,
бросил взгляд на Джеба:
     - Вы  с  Глинтом  -  к  шире.  Чтоб волос с нее не упал,  не то живьем
запихну в погребальные орехи!
     Маргары исчезли. Он встал рядом с Птозом, привычно чувствуя, как сзади
подпирают десятки вооруженных людей,  махнул шпагой в сторону бхо, крикнул:
"Гони!" - и тут же перешел с шага  на  бег.  Бежать  было  легко  -  желтый
полдень  вступил  в свои права,  тело казалось невесомым,  и не мешала даже
пыль, поднятая носильщиками. В разрывах между ними он видел отряды тиан; их
становилось   все  больше  и  больше,  они  медленно  сочились  из  ущелья,
собирались толпами вокруг военачальников,  снимали с плеч оружие - кажется,
были уверены,  что враг не ускользнет и что спешить некуда. И они совсем не
боялись бхо, пыливших к ним по серо-коричневой равнине.
     Дарт бежал неторопливо,  прислушиваясь к мерному топоту ног за спиной.
Конечно,  эти  рами  уступали  выучкой солдатам короля,  которых он водил в
сражения,  но  зато  были  удивительно  понятливы  и   послушны.   Они   не
сквернословили,   не   пили,   не  тискали  шлюх  в  обозе,  беспрекословно
подчинялись начальникам и,  кажется,  не ведали страха смерти. Возможно, не
понимали,  что  в  столкновении  с таким многочисленным противником выживут
трое  из  десяти.  Возможно,  считали,  что  каким-то  чудом  победят   под
предводительством неустрашимого маргара. А может, просто не боялись гибели,
зная,  что Элейхо даст им вторую жизнь,  простит грехи и  даже  примирит  с
врагами.
     Пыль сделалась  гуще,  до  тиан  оставалось  две  сотни шагов,  и Дарт
увидел,  что они засуетились,  выравнивая шеренги и готовя оружие -  видно,
сообразили,  что  беспорядочной  толпой не удержать плотную массу вражеских
воинов.  "Не  успеют",  -  со  злорадством  подумал  он,  прикидывая,  куда
направить отряд,  если удастся вырваться из западни. На плоской равнине, за
строем тиан,  маячил невысокий холм,  заваленный камнями,  отличная позиция
для обороны...  Сумеют ли они туда добраться?  Бежать не меньше лье,  после
тяжелой схватки,  с ранеными,  не выпуская из рук оружия... Впрочем, других
вариантов он не видел.
     Сто шагов...    восемьдесят...   пятьдесят...   Замешательство   среди
метателей дротиков - пыль и туши бхо с наваленным на  платформы  грузом  не
позволяли  прицелиться.  Кто-то  из  тиан  метнул  дротик,  и  один вожатый
свалился на землю; остальные развернули носильщиков вправо, открывая дорогу
бегущим за ними воинам.
     Сорок шагов... Бхо затормозили, потом встали как вкопанные. Туча серой
пыли клубилась над равниной.
     Тридцать шагов...  Дарт вскинул шпагу,  крутанул лезвие  в  воздухе  и
ускорил бег.
     - Долины! - взревел над ухом Птоз, поднимая свое оружие.
     - Долины! - откликнулись воины, разом грохнув о наплечники древками.
     Отряд, словно  раскаленный  нож,  врезался  в зыбкие шеренги тьяни,  и
Дарта пронзило чувство острого сожаления. "Все же не обошлось без крови", -
подумал он, достав кинжалом чье-то горло, перерубая конечность с протянутым
к нему дротиком, парируя удар и выбирая новую цель. Слева рычал и вoрочался
Птоз,  багровая  жидкость  текла  с  обоих  лезвий его секиры,  сзади молча
подпирали копьеносцы - казалось, выплеснув гнев в одном-единственном боевом
возгласе,  они  успокоились  и двигались теперь в мерном ритме косарей,  то
посылая копья вперед, то отдергивая обратно.
     Тьяни не успели перестроиться, и толпа метателей дротиков была сметена
и втоптана в пыль за считанные мгновения.  За ней стояли бойцы с секирами и
копьями,  но и для них натиск был слишком  яростен  и  внезапен.  Стиснутые
между  плотным  строем  атакующих  и  задними  шеренгами,  они  не могли ни
Размахнуться,  ни ударить,  однако не отступали,  не разбегались,  а  молча
принимали  смерть.  Дарт  чувствовал,  как  под его башмаками хрустят ребра
упавших и трескаются черепа,  словно он двигался  не  по  сухой  каменистой
земле,  а по старому заброшенному могильнику,  усыпанному древними костями.
Этот жуткий хруст и треск да еще сопение Птоза  и  глухие  удары  дерева  о
дерево были единственными звуками на поле битвы;  тьяни молчали,  и молчали
рами.  Странное молчание; будто две огромные руки сплелись в противоборстве
и,  не имея ни языков,  ни ртов,  ни губ,  ломали в напряженной тишине друг
другу пальцы.
     Раздался резкий возглас,  будто удар молота по  наковальне,  и  задние
ряды секироносцев расступились. Выпускают, не хотят губить своих, сообразил
Дарт,  шагнув на  твердую  прочную  землю.  Это  решение  было  разумным  и
подтверждало,  что  тьяни  -  существа расчетливые и быстро ориентируются в
обстановке,  встретившись с чем-то незнакомым,  а тем более  -  опасным.  С
таким,  как непривычный боевой порядок, когда, полагаясь на превосходство в
числе,  можно победить врага,  но лишь за счет потери  многих  воинов.  Тут
лучше не торопиться,  а обдумать,  как справиться с неприятелем - тем более
что дальше перевала он не убежит.
     Клинок Дарта сверкнул над головой,  описывая широкие круги  -  сигнал,
что он еще жив и по-прежнему ведет отряд.  Сзади слышались хриплое дыхание,
топот сотен ног,  стоны и невнятные проклятия.  Люди утомились,  и схватка,
конечно,  не обошлась без потерь;  подумав об этом,  он замедлил бег, снова
вскинул шпагу и помахал ею в воздухе.  Эти знаки были  поняты  правильно  -
дважды  пропела  раковина,  и  вскоре Ренхо нагнал его,  тяжело отдуваясь и
размазывая по щекам смешанный.с кровью пот.  Шлема на нем  не  было,  и  от
виска   до  левого  уха  шла  глубокая  царапина  -  след  скользнувшей  по
касательной секиры.
     - Убитых много?
     - Треть,  Дважды Рожденный.  И три десятка  покалеченных.  Но  все  на
ногах. Кто не смог бежать, уже в чертоге Элейхо.
     - Шира?
     - Хвала Предвечному,  не ранена...  Но мы потеряли носильщиков!  Пищу,
питье,  твое маргарское снаряжение и мешок просветленной ширы!  А в  нем  -
целебные мази и снадобья!
     - Все вернется, приятель, все вернется... Лишь бы дойти до перевала!
     Ренхо промолчал с угрюмым видом.  Кажется, ему не верилось, что Дважды
Рожденный знает,  как вызвать молнии Детей Элейхо  и  как  ударить  ими  по
врагу. Шагавший рядом Птоз поскреб волосатую грудь, сплюнул и буркнул:
     - Не дойдем.  Жабы, они упрямые... Они как черви водяные - присосутся,
не оторвешь!
     Дыхание Дарта выровнялось, он снова был полон энергии и сил - короткая
схватка его не утомила.  Обернувшись,  он посмотрел назад. От неприятеля их
отделяла четверть лье, брешь, пробитая в шеренгах тьяни, уже затянулась, но
они  не спешили атаковать.  Пыль вздымалась над ними бурым облаком,  группы
воинов, вынырнув из него, двигались к противоположному краю лощины, а сзади
наплывало  второе  облако,  висевшее  над  резервными отрядами.  Смысл этих
маневров не являлся  тайной:  вожди  чешуйчатых  растягивали  фронт,  чтобы
блокировать противника и перерезать все дороги к бегству, все пути, ведущие
к ущельям и лесам. Это было совсем неплохо, ибо давало выигрыш во времени..
     - Веди  людей  к  холму,  -  приказал  Дарт,  ткнув  шпагой  в  нужном
направлении.  - Спрячьтесь за камнями и обороняйтесь. А до того, если время
позволит, пусть все напьются, а шира перевяжет раненых. У нее нет лекарств,
но есть зверек,  укус которого целебен...  Надеюсь, он не достался тьяни на
жаркое?
     Ренхо помотал головой.
     - Зверек,  кажется,  у нее...  А ты,  Дважды Рожденный?  Разве  ты  не
пойдешь с нами?
     - Мне  нужно подняться к той скале с тремя вершинами.  Я ведь говорил:
там - молнии Детей Элейхо... вернее, там бхо, который бросает молнии.
     - И он нам поможет? - Брови Ренхо полезли вверх.
     - Думаю, мы с ним договоримся.
     - Договоришься с бхо?  - вмешался Птоз, глядя на Дарта с изумлением. -
Чтоб мне лишиться второй жизни!  Это, наверное, сторожевая тварь, хоть я не
слышал,  чтобы они вылезали из дырок...  С ним,  брат,  разговоры короткие:
чикнет огненной плетью,  и голова долой!  И потом, откуда ты знаешь, что он
слоняется у дыры? Видел, что ли?
     Дарт лукаво усмехнулся.
     - Видел. В последний раз, когда разглядывал седловину. Тумана там нет,
а бхо есть. Как раз такой, который бросает молнии. Не сомневайся, братец!
     Он хлопнул Птоза по спине,  сунул шпагу в ножны и побежал, спасаясь от
дальнейших расспросов.
     Первую тысячу шагов он одолел рывком,  затем  пришлось  убавить  темп,
восстановить  дыхание  и перейти к размеренному бегу.  Условия для марафона
были неподходящими:  солнце жгло немилосердно,  хотелось пить,  пот заливал
глаза,  жаркий  воздух  обжигал пересохшее горло и будто застревал в груди,
противясь выдоху,  бурая пыль  клубилась  под  ногами.  "Не  лучший  способ
сбросить вес",  - подумалось ему.  Правда,  было чем и утешиться:  в желтое
время он весил меньше обычного и в схватке не получил ни царапины.  Гораздо
хуже двигаться ночью, израненным и под дождем...
     Впрочем, дождь бы не помешал.  Решительно не помешал!  Мысль о нем,  о
потоках воды,  хлещущих с неба,  бурлящих в  ручьях,  переполняющих  озера,
внедрилась в его сознание,  пустила корни,  разрослась и расцвела. Он вдруг
почувствовал,  что  упадет,  если  не  остановится  и  не  напьется.  Вроде
плескалось что-то во фляге...
     Пара глотков.  Он закашлялся,  потом прочистил горло, поглядел назад и
вперед.  Стражи границы уже подходили к холму - крохотная, плотно сбившаяся
кучка,   темное   пятнышко   на  серой  равнине;  вслед  тянулась  большая,
поблескивающая на солнце трехпалая лапа, и он не сразу понял, что видит три
вражеские  колонны  и  что ощущение блеска создано чешуйчатыми телами тиан.
Двигались они быстро, и от холма их отделяла половина лье.
     Дарт измерил   взглядом   расстояние   до   осыпи,   поднимавшейся   к
скале-трезубцу.  Дьявольщина! Не меньше лье! Пожалуй, даже больше! Ноги его
дрожали,  и казалось,  не  было  сил,  чтобы  заставить  их  двигаться.  Он
запрокинул голову, выжал в рот последние капли из фляги, потом повернулся к
далекой скале и крикнул:
     -Голем! Голем!
     На этот зов,  хриплый и слабый,  не откликнулось даже эхо. Он закричал
опять,  потом медленно двинулся по выжженной земле,  с каждым шагом набирая
скорость. Мысль, что сам он может ничего не опасаться, что тьяни, занявшись
стражами,  его  не поймают и вряд ли разглядят в бурых камнях и осыпях,  не
приходила ему в голову.  Сейчас он был  единым  существом  с  Ренхо  и  его
людьми,  с  Нерис  и  даже  с  маргарами,  этой нелепой троицей пьянчужек и
драчунов.  Их боль была его болью,  позор  -  его  позором,  гибель  -  его
гибелью.  Не  вспоминал  он  о  камере,  куда его пихнули для острастки,  о
договоре,  навязанном ему, и о других обидах, реальных или мнимых, а помнил
лишь  о  своей  вине  и о том,  что должен их спасти;  их,  и тиан,  и всех
остальных - всех, кто рвется к дьявольской дыре, вскрытой его старанием.
     Обернувшись, Дарт уже не  разглядел  у  холма  ни  единой  души;  люди
исчезли среди гранитных глыб,  будто растаяли в жарком неподвижном воздухе.
Зато  их  враг  был  виден,  как  на  ладони,  и  приближался  с  уверенным
спокойствием:  два фланговых отряда заходили в тыл,  а средний уже замер и,
вероятно,  дожидался,  когда прозвучит сигнал  к  атаке.  И  будет  он  как
похоронный гимн над Ренхо и его бойцами...
     - Пожалуй, они не успеют перевязать раненых, - пробормотал Дарт сквозь
зубы,  остановился,  набрал воздуха в грудь и крикнул:  - Голем! Голем, где
тебя черти носят!
     Молчание было ему ответом.
     Он снова  пустился  в путь,  то и дело оборачиваясь на бегу.  С каждым
разом картина менялась,  рождая ощущение томительной тревоги и бессилия; он
видел, как шеренги тьяни окружают холм, как выдвигаются вперед секироносцы,
как занимают просветы меж ними  метатели  дротиков,  как  блестит  чешуя  и
грозно,  колышутся  древки.  Вся  эта многотысячная масса готовых к схватке
бойцов казалась ему хищником,  таким же,  как маргар, вполне разумным, чтоб
убивать  и  терзать,  но  не  способным  представить себя на месте жертвы и
ощутить ее ужас.  Впрочем,  это было недоступно тьяни,  которых,  по словам
шир-до,  Предвечный  обделил  воображением.  "А  потому,  - размышлял Дарт,
глотая душный раскаленный воздух,  - не будем к ним суровы;  убийц немало и
среди людей с богатой фантазией".
     Он остановился,   кашляя  и  задыхаясь,  и  в  этот  миг  над  долиной
раскатилась протяжная трель рожка.  Не сигнал к  атаке,  а  зов  о  помощи;
трубил кто-то из людей Ренхо,  то ли прощаясь с покинувшим их маргаром,  то
ли напоминая, что они еще живы, но скоро умрут под ливнем дротиков и копий.
Эта  картина  была  такой  ясной,  такой пронзительно отчетливой,  что Дарт
содрогнулся, поднял лицо к уже недалекому утесу и заорал:
     - Голем! Проснись, мон гар! Ко мне!
     Осыпь у подножия скалы зашевелилась,  раздался грохот, полетели камни,
посыпалась щебенка,  и на поверхность вынырнула плоская голова,  а за ней -
пара гибких конечностей,  быстро разгребавших землю,  серая туша корпуса  и
мощные,  как бревна,  ноги.  Ираз выбирался из-под завала, будто муравей из
кучки песка - огромный муравей, который ворочался среди песчинок размером с
лошадиный  череп.  Он  расшвыривал  их точными стремительными движениями и,
утвердившись на четырех ногах,  замер на мгновение,  потом ринулся вниз  по
склону,  вызвав  небольшой  обвал.  Над  его  головой развернулась антенна,
вспыхнули щели видеодатчиков,  панцирь на груди раскрылся и сошелся  вновь,
явив темное дуло дисперсора; другие приспособления и инструменты вылезли из
серой туши и с тихим шелестом исчезли под броней.
     Дарту не доводилось видеть зрелища прекраснее.  Голем стоял перед ним,
закрывая  половину  неба.  В  его тени было прохладно,  безопасно и даже не
хотелось пить.
     - Тысяча чертей! - пробормотал он, с трудом шевеля пересохшими губами.
-  Ты  надежно  спрятался,  мон  шер  ами!  Клянусь  своим  глазом,  еще не
выцарапанным широй!
     - Спрятался надежно,  капитан,  - подтвердил Голем гулким басом.  -  В
темный период в данной местности сильные дожди.  Бывают обвалы. - Он смолк,
переступил   передними   ногами,    словно    застоявшийся    жеребец,    и
поинтересовался: - Какие будут приказы, шевалье?
     - Холм  видишь?  Холм  с  камнями - там,  на равнине?  Холм,  а вокруг
несколько тысяч лысых парней,  враждебно настроенных,  но вполне  разумных?
Так  вот,  убивать  их нельзя,  надо отогнать...  Думаю,  если ты выпустишь
десять-двадцать импульсов, будет достаточно. Импульсы небольшой мощности, и
целься по всему периметру холма, перед их шеренгами. Все понял?
     - Не  все,  мой  лорд.  - Плечо Голема раскрылось,  и над ним поднялся
ствол  малого  дисперсора.  -  Прошу  сагиба  уточнить:  требуется   десять
импульсов или двадцать?
     - Пали на всю катушку, - посоветовал Дарт.

                                 Глава 18

     Лицо Нерис было бледным.  Даже не бледным,  а серым,  так что раят  на
виске почти сливался с кожей.  Под ее глазами залегли тени, губы пересохли,
нос заострился и над переносьем пролегла  глубокая  морщина;  она  казалась
сейчас  похожей  на сорванный и уже поблекший цветок.  И голос ее был таким
же-не звонким и повелительным,  а тусклым, как старое зеркало с осыпавшейся
амальгамой.
     - Я  больше  не  могу...  Их  двадцать  восемь,  и  у  половины задеты
внутренности или раздроблены кости... Тут и три ширы не справятся!
     Речь шла о  раненых.  После  того  как  тьяни  отступили,  устрашенные
молниями,  пограничники поднялись к перевалу, и те из них, кто еще держался
на ногах,  занялись устройством лагеря. Место выбрали не на сожженной земле
у  дыры,  а за скалой-трезубцем,  в уцелевшем лесу,  где нашлось озерцо,  а
также мягкий мох,  кора и вдоволь сучьев и ветвей, необходимых для навесов.
Кроме  воды  был  сок  во флягах,  но ничего питательного - в здешних лесах
деревья не плодоносили,  а весь запас  продовольствия  достался  чешуйчатым
вместе  с  четверкой  бхо.  Но  главной  утратой  являлись скафандр Дарта с
целителем-прилипалой и мешок ширы с лечебными снадобьями. Порезы, царапины,
синяки  и  треснувшие  ребра  Нерис врачевала наложением рук либо с помощью
Броката, но у тринадцати пострадавших, которых с рудом затащили на перевал,
дела были плохи:  ранения живота, открытые переломы, травмы черепа, а также
дротики, застрявшие под сердцем. Двум-трем она могла помочь, но не чертовой
дюжине; шира - тоже человек, и мощь ее не беспредельна.
     Ренхо и его помощник Храс, светловолосый мужчина средних лет, командир
одной из полусотен,  сосредоточенно хмурились,  бросая взгляды то на  своих
людей,  мастеривших  навесы,  то на равнину,  где в клубах пыли маршировали
колонны врагов.  Видимо,  тьяни не собирались  уходить  и,  по  наблюдениям
Дарта,  занимали  сейчас  проходы  в  горах,  обзорные  высоты  и остальные
стратегические позиции.  Большая группа расположилась на  холме,  покинутом
стражами,  и  к  этому  месту  пригнали бхо - он видел их темные туши среди
камней, с наваленным на платформах грузом. Груз, кажется, не пострадал.
     - Зеленое время, - устало промолвила Нерис, взглянув на свой джелфейр.
- Мне нужен мой мешок,  нужен бальзам из мякоти погребальных орехов,  нужны
сухие травы фах и зун,  нужна мазь из корня хрза,  чтобы  прижечь  раны,  и
нужен  мой  прозрачный камень.  Если я этого не получу,  двое не доживут до
красного времени.
     - Сагга и Омис,  - с хмурым видом уточнил Храс.  - У  одного  распорот
живот, а у другого торчит под лопаткой дротик.
     На лице Ренхо изобразилось уныние.  Сейчас было особенно заметно,  как
он   неопытен   и   молод;   похоже,   пробился   в   командиры   благодаря
отцу-старейшине,  чем  подтвердил  известный Дарту тезис:  протекция решает
все, даже в далеких галактических мирах. Сам бы он поставил капитаном Храса
- тот казался мрачноватым, зато был решителен и тверд.
     - Да  будет милостив Предвечный к Сагге и Омису,  - вымолвил сын Сити,
искоса поглядывая на Дарта.  - И пусть скорее избавит их от мучений  пошлет
вторую  жизнь  в  своих  чертогах...  На  что еще нам надеяться,  если шира
бессильна?

     Дарт хмыкнул,  потом ласково погладил руку Нерис. Женщина ответила ему
благодарным взглядом.
     - Она не бессильна,  она умеет делать такие  веши,  какие  тебе  и  не
снились,  Ренхо.  Немного  утомилась  и нуждается в своих снадобьях,  вот и
все... Может быть, стоит послать Броката? Пусть полетает, поищет что-нибудь
подходящее... скажем, целительный цветок.
     - Здесь его нет,  --отозвалась Нерис. - Так уж устроен мир, что здесь,
в горах на побережье,  нет ничего полезного -  ни  плодов,  ни  орехов,  ни
дерева туи, ни Цветка Жизни.
     - Мон дьен!  Ты права, местечко красивое, но бесплодное, - пробормотал
Дарт, оглядываясь.
     Они стояли на лесной опушке,  у горного склона,  что  круто  обрывался
вниз.  Под ними,  на расстоянии пяти-шести бросков копья, лежал треугольник
лощины,  стиснутой  барьерами  отрогов,  а  за  лощиной  зеленели  холмы  и
простирались  лазурные,  еще  безоблачные  небеса.  Левее  обрыва  торчала,
загораживая вид,  скала-трезубец,  и потому сам  перевал,  покрытый  коркой
спекшейся  почвы,  был  не  виден.  Там,  у канала,  пробитого дисперсором,
дежурил Голем - подальше от глаз,  чтоб не пугать своих,  и на тот  случай,
если  враги  проявят внезапную активность.  Сзади и справа тянулся лесок из
низких деревьев с сине-зеленой листвой,  и земля под ними казалась  змеиным
кладбищем  - их корни толщиной в руку выступали на поверхность,  свиваясь и
переплетаясь,  как неподвижные тела питонов.  Вдали, за изломанным силуэтом
горного  Хребта,  синел  океан - словно напоминание о том,  что этот мир не
похож на Анхаб,  ни на Землю,  ни ЙеллОэк;  здесь,  если,  не мешали горы и
скалы, взгляд уходил на десятки лье.
     Из груди Дарта, завороженного этой картиной, вырвался невольный вздох.
Конечно,  w  Гасконь,  но  зрелище  прекрасное...  чуждое,  зато  пленяющее
необычностью... необозримый морской простор, словно опрокинутый над миром и
продолжающий  небеса...  Сердце  его  пело;  дисперсор  с  полным   зарядом
оттягивал ремень,  в ста шагах дежурил верный Голем, и черный зев пробитого
в почве тоннеля напоминал,  что его миссия близится к завершению.  Конечно,
осталось  еще  спуститься  и выдрать кусок ферала - нелегкая задача,  но по
сравнению с ней войска тьяни казались мелочью.
     Коснувшись ладонью рукояти шпаги, он сказал:
     - Не беспокойся,  моя госпожа.  Раз тебе нужен мешок,  твои бальзамы и
твой  прозрачный  камень,  ты их получишь - не позже,  чем кончится зеленое
время. Сейчас я спущусь в долину и потолкую с этими лысыми парнями... Зачем
им наш груз и носильщики? И почему бы их не вернуть?
     Ренхо с  облегчением  вздохнул.  Похоже,  такая  мысль  бродила  в его
голове, но высказать ее напрямую он постеснялся.
     - Пусть молнии Элейхо сохранят тебя, доблестный маргар... Ты снова нас
спасаешь.
     - Молнии,  конечно,  вещь  убедительная,  -  согласился  Дарт,  - но я
постараюсь договориться по-хорошему. Они понимают фунги?
     - Фунги понимают все,  - буркнул Храс. - Только зачем с ними говорить.
Дважды  Рожденный?  Пусть бхо-охранник сожжет их,  и дело с концом!  Или он
больше не. повинуется тебе?
     Губы Нерис.дрогнули,  но она не вымолвила ни  слова.  Истина  была  ей
открыта  -  не вся,  но большая часть,  вполне достаточная,  чтобы судить о
власти,  которую Дарт имел над Големом,  - но шира умела хранить тайны. Все
остальные довольствовались официальной версией: бхо-охранник вылез из дыры,
маргар его заметил и приспособил к делу,  а как -  это  большой  маргарский
секрет.
     Обхватив Ренхо и Храса за плечи, Дарт подтолкнул их к лагерю.
     - Идите!  С бхо я как-нибудь разберусь.  Ваше дело - устроить раненых,
разжечь костры и проследить,  чтобы навесы не протекали. Шира и ее защитник
не  любят  спать  под  дождем,  а  пещер - вроде той,  куда меня засунули в
Долинах,  - здесь нет. - Он ткнул Ренхо кулаком в бок. - А ведь уютное было
местечко,  не правда ли?  И спалось там отлично - после зелья,  которое мне
подмешали.
     Военачальники ушли.  Храс шагал как заведенный,  твердо и прямо, Ренхо
оглядывался,  и  его  виноватая физиономия как бы говорила:  вся надежда на
тебя, маргар... ты уж не попомни зла...
     Ухмыльнувшись, Дарт проводил  его  взглядом,  почесал  кончик  носа  и
наклонился к Нерис.
     - Ты  видела  нашу схватку с тьяни?  Предупреждал о ней Элейхо в вещем
 сне?  - Нет.  - Пальцы  ее  теребили  ракушки  джелфейра.  -  Нет,  Дважды
 Рожденный. Я
видела, как ты спускаешься в дыру,  и знала,  что ты обратно не  вернешься.
Знала! Я была в том уверена, ибо такое чувство вселил; в меня Предвечный. -
Она помолчала и,  опустив глаза,  добавила:  - Элейхо предупреждает лишь  о
самом важном,  о тех событиях, которые меняют жизнь или угрожают смертью...
Значит, схватка с тьяни не важна, а важно, что ты уйдешь и не вернешься. Не
вернешься ко мне...
     Дарт коснулся  губами  ее  ресниц,  снял  повисшую  на  них  слезинку.
"Утешать женщин - особое искусство", - подумалось ему; сам он им не владел,
хоть и прожил без малого полтора столетия.  Или больше - время, проведенное
в Инферно, не поддавалось исчислению.
     - Я хочу спросить...  о той женщине, которую ты вызвала... Она в самом
деле  здесь?  - Дарт приложил ладонь к виску.  - Она или мои воспоминания о
ней?
     - Все же не веришь? - Глаза Нерис затуманились. - Но ведь ты был ею, а
разве такое возможно, если вспоминать об этой женщине? Просто вспоминать, а
не превратиться в нее?
     - Отчего же,  возможно,  не наяву,  так во сне.  Мне виделись  сны,  в
которых я был королем, владыкой огромного края и повелителем тысяч людей...
Да, такое мне снилось! В детстве, еще во время первой жизни.
     Лицо Нерис вдруг озарилось мягкой улыбкой.
     - Ты был повелителем,  но не тем рами,  который властвовал над тобой и
жителями ваших краев. Как ты его назвал? Король? Это его имя?
     - Имя? Нет. Его звали... - Дарт сморщился, затем помотал головой. - Не
помню имени,  дьявол!  Впрочем,  неважно...  Король - не имя, а звание, как
старейший  в  Лиловых  Долинах.  Власть  его  безмерна  и  не всегда служит
добру... - Он улыбнулся. - Теперь я мудрее и старше и не хочу быть королем.
     - Ты носил это звание в снах,  но оставался самим собой, и дар Элейхо,
принадлежавший  королю,  не  проникал  в  твой  разум,- терпеливо повторила
Нерис.  - А то,  что случилось с тобой теперь,  совсем иное.  Эта женщина в
самом деле здесь,  - палец ширы коснулся виска Дарта, - и стоило приоткрыть
щель в стене, как ты ее вызвал. Сам!
     -Я?
     - Да, ты! Потому что ее смерть - самое тяжкое твое воспоминание!
     - Я даже не помнил о ней...  не помнил,  клянусь богом!  - пробормотал
Дарт и перекрестился. - Ведь я потерял память!
     - Ничего не теряется в этом мире, и Предвечный помнит все, - возразила
Нерис.  - Ты должен верить этому, Дважды Рожденный. Ведь я поверила, что ты
явился с другого солнца на летающем корабле!
     - Поверила,  когда  увидела  Голема и убедилась,  что я - не лжец и не
сумасшедший...
     - В тебе есть то и другое,  как в каждом из нас,  и этим мы отличаемся
от бхо и от того создания, которое ты называешь Големом. - Она закрыла лицо
руками и тихо промолвила:  -  Мне  надо  отдохнуть.  Силы  мои  принадлежат
страждущим рами... А ты иди, маргар, и не возвращайся без моего мешка!
     Кивнув, Дарт  быстрым  шагом направился к скале.  Когда он обогнул ее,
башмаки погрузились в мягкий пепел, осевший под дождями, но не успевший еще
слежаться  и  закаменеть.  Тут,  в  самой середине перевала,  была округлая
выемка диаметром в тридцать-сорок шагов,  окруженная обгорелыми пнями,  а в
центре  ее,  за  невысоким  барьером  оплавленного  камня,  темнел пробитый
дисперсором  колодец.  Стенки  его  тоже   выглядели   оплавленными,   хотя
дисперсионный  луч  не  нагревал  породу,  а  разрушал  молекулярные связи,
фактически преобразуя твердое  и  жидкое  в  плазму.  Однако  этот  процесс
деструкции  являлся экзотермическим и шел с таким выделением тепла,  что на
периферии активной зоны горело все,  что могло гореть, а то, что не горело,
- плавилось.
     Рядом с черной дырой застыл Голем.  Дарт втянул ноздрями воздух, снова
убедился, что ничем особенным не пахнет и никакие туманы у дыры не плавают,
затем поманил ираза пальцем. - Ко мне, мон гар! Седло!
     - Слушаюсь, хозяин.
     За плечами  Голема выдвинулось сиденье.  Он приблизился,  выдавливая в
пепле плоские овальные следы, втянул в корпус мощные ноги, сделавшись вдвое
ниже,  подставил многопалую лапу. Привычным движением Дарт взлетел в седло,
и тут же его подбросило вверх - да так,  что лязгнули зубы;  Голем выдвинул
все четыре нижние конечности.
     - Полегче, сударь! Я чуть не откусил язык!
     - Прошу прощения,  бвана,  не рассчитал. Гравитация в данный момент на
семь процентов ниже нормальной.
     - Считай получше,  - велел Дарт, - не то споткнешься и сбросишь меня в
какую-нибудь яму.  Местность пересеченная, так что давай-ка поосторожней...
Едем вниз, к тем камням, где мы уже были, и к тем парням, которых пугали.
     - Не споткнусь,  капитан, и .не сброшу, - откликнулся Голем, и одна из
его  лап  обхватила  ноги Дарта.  Он зарысил вниз по склону,  вздымая пыль,
плавно раскачиваясь,  потом перешел в галоп и принялся декламировать гулким
басом:  - Холм с камнями на равнине, а вокруг несколько тысяч лысых парней,
враждебно  настроенных,  но  разумных:  Убивать  нельзя,  надо  отогнать...
Двадцать  импульсов небольшой мощности,  целиться по всему периметру холма,
перед их шеренгами... Все понятно, сагиб! Напугаем и отгоним!
     - Ничего тебе не понятно,  - сказал  Дарт,  наслаждаясь  стремительной
скачкой и глядя,  как вырастает холм. - Сейчас не надо стрелять и отгонять,
а что до испуга,  так ты их безусловно напугаешь.  Одним своим  видом,  мой
мальчик.
     - Но почему, мой принц? Кто же боится иразов!
     - Во-первых,  я не принц, а шевалье, а.во-вторых, народ здесь темный и
не привыкший ценить красоту.  На мой взгляд,  ты прекрасен, - Дарт погладил
плоскую голову под серебристым шлейфом антенны, - но им покажешься чудищем.
Но ничего, друг мой! Утешься тем, что о вкусах не спорят.
     - Благодарю,  капитан.  Польщен,  что оценили мою внешность.  - Сделав
паузу, Голем спросил: - Прикажете изъять из памяти слово "принц"?
     - Не прикажу. Может быть, я еще сделаюсь принцем.
     - Могу поинтересоваться, когда и как, хозяин?
     - Когда - не знаю,  а как...  Женюсь на принцес-се, мон петит, и стану
принцем!
     У подножия холма ираз сбавил скорость.
     - Обход по периметру,  - распорядился Дарт и,  приподнявшись в  седле,
крикнул  на  фунги:  - Я - Маргар и пришел сюда с миром!  Я хочу говорить с
вашими старейшими!  Пусть они выйдут  ко  мне,  не  опасаясь  молний!  Бхо,
который вылез из дыры, не будет метать их без моего повеления.
     О молниях стоило напомнить,  так как тьяни, разглядев, кто спустился с
перевала в пыльном облаке,  зашевелились,  и под прикрытием гранитных  глыб
выросла  сотня метателей дротиков.  Их бледные,  покрытые чешуйками лица не
выражали ничего,  глаза казались  бездонными,  темными,  и  Дарт  испытывал
сомнения,  что страх или гнев,  любовь или ненависть что-то значат для этих
созданий. Но логика была им не чужда, так же, как понятие целесообразности;
вполне достаточно, чтобы вступить в переговоры.
     Голем остановился  у  прохода  меж  двух  массивных каменных обломков,
подставил лапу,  и Дарт спрыгнул  наземь.  Спекшаяся  почва  скрипнула  под
подошвами.  Место было выбрано не случайно;  сюда ударила одна из молний, и
черная выжженная проплешина служила для тьяни напоминанием,  что сила не на
их стороне.  Похоже,  это они понимали:  строй бойцов был неподвижен,  и ни
одно копье не  целило  в  Дарта.  Потом  он  услышал  отрывистый  гортанный
возглас,  воины опустили оружие, и что-то мелькнуло за их спинами - неясная
тень в блеске перламутра и чешуи.  Дарт ждал,  выпрямившись во весь рост  и
оперев ладонь о рукоятку шпаги.
     В проходе показался тьяни. Он был высок и худощав; голый череп сиял на
солнце,  широкие ремни перепоясывали талию и торс,  и  бляшки  из  раковин,
украшавшие  их,  слепили глаза,  словно множество маленьких круглых зеркал.
Его  чешуйчатая  кожа  казалась  гладкой,  на  странном  лице,  безгубом  и
безносом,  с  сильно  вытянутыми  челюстями - ни морщинки,  но некое шестое
чувство подсказало Дарту,  что перед ним - старик.  Это  ощущение  возникло
сразу  -  может  быть,  по  той причине,  что двигался он не так уверенно и
быстро, как остальные тьяни, а три щелевидных глаза не мерцали под выпуклым
куполом лба,  а были словно подернуты пепельной дымкой. "Сколько они живут?
- подумал Дарт,  пытаясь припомнить беседы с Наратой.- Кажется об этом  они
не говорили..."
     Зато говорили   о  другом,  и  он  почти  не  сомневался,  что  сможет
сторговаться с тьяни.  Залог успешной дипломатии был всегда одним и тем же,
и  на  Земле,  и на Анхабе,  и в иных мирах:  вызнать слабости противника и
показать свою силу.  Слабости он знал,  а сила была на месте - высилась над
ним словно гигантский жук, вставший на четыре лапы.
     -Ты - Убивающий Длинным Ножом,  - вымолвил тьяни. Голос его был резок,
но он говорил на фунги отчетливо,  без всякого акцента. - Мы тебя знаем. Ты
сражался с кланами То,  Заа,  Бри и Хиа.  Сражался на реке,  и оставшиеся в
живых говорили,  что у тебя есть нож,  который рубит древки секир,  и  есть
плавающий бхо. Но они не говорили про бхо, который бросает молнии.
     Он смолк,  явно в ожидании ответа,  и Дарт, вытянув до половины шпагу,
произнес:
     - Все правильно.  Вот мой длинный нож,  и вот мой  бхо.  Он  вылез  из
хранилища Детей Предвечного и не был на реке, когда вы уничтожили даннитов.
Если бы он там оказался, ваши тела сейчас обгладывали бы водяные черви.
     Вытянув руки, тьяни соединил их перед грудью. его конечности гнулись в
пяти  местах,  и  потому  получилась  почти  идеальная  окружностью-видимо,
ритуальный знак,  предохранявший от ужасной  смерти..  Руки  опустились,  и
снова раздался резкий отчетливый голос.
     - Я - Шепчущий Дождь из клана Муа.  Так меня называют теперь, ибо срок
мой истекает,  и скоро я отправлюсь к  Предвечному.  Я  -  старейший  среди
старейших, и время мое - синее. Какое твое время?
     Интересуется возрастом, понял Дарт и ответил:
     - Я тоже не молод,  но время мое - зеленое. Я маргар и скоро спущусь в
хранилище Детей Элейхо.
     Лицо Шепчущего было бесстрастным,  но что-то удивительное случилось  с
глазами;  Дарт не сразу сообразил,  что среднее око по-прежнему смотрит над
него, а два других уставились на Голема.
     - Да,  ты маргар,  - произнес тьяни.  - Только маргар может повелевать
охраняющим  бхо.  Хороший  маргар,  лучший,  чем тот,  которого мы взяли в,
речной дельте...  - Теперь все три глаза смотрели на Дарта,  и он уловил  в
них отблеск задумчивости, - Шира, покинувшая нас, с тобой?
     - Сбежавшая от вас, - уточнил Дарт. - Со мной
     Руки Шепчущего снова согнулись,  но уже ни кольцом, иначе; видимо, эти
жесты заменяли тьяни мимику.
     - Чего ты хочешь, маргар, Убивающий Длинным Ножом? Зачем ты пришел?
     - Хочу мира.  Пришел, чтобы договориться о мире. Ты понимаешь, что это
значит - договориться?
     - Я понимаю. Говори.
     - Вы  вернете  мне  бхо-носидьщиков  с  грузом.  На одном из них - мое
снаряжение. Я должен его получить, .чтобы спуститься; вниз, в подземелье! -
Дарт говорил отрывисто,  бесстрастно,  стараясь имитировать речь Шепчущего;
тот замер меж двухгранитных глыб,  будто изукрашенная перламутромстатуя.  -
Вы можете остаться здесь,  но не должны подходить к дыре.  Это опасно. Если
из хранилища вылезет еще один бхо,  такой же,  как  этот,  -  он  кивнул  в
сторону Голема, - я не сумею вас защитить.
     - Что потом? - Рука Шепчущего волнообразно изогнулась.
     - У вас нет ни ширы,  ни маргара, - произнес Дарт. - Но это не беда, Я
могу поработать на вас. Достать из хранилища зёрна для тьяни.
     Внезапно Шепчущий сделал пару шагов вперед, покинув щель между камней,
и оглядел Дарта.  Не так,  как осматривает человек; его голова и плечи были
абсолютно неподвижными,:  двигались только глазные яблоки:  среднее  око  -
вниз, два крайних-вверх.
     - Ты - рами, - констатировал он. - Ты достаешь зерна для рами.
     - Я  -  маргар.  Я  достаю  зерна  для  рами,  тьяни,.  джолтов и всех
остальных.  Я хочу,  чтоб это балата было спокойным.  Мертвые -  мертвы,  а
остальные  пусть живут,  пока Предвечный не призовет их в свои чертоги.  Он
решает,  когда закончится первая жизнь роо и начнется вторая - он, а не мы.
Я  почитаю  его волю и потому говорю:  зерна,  которые мне удастся достать,
будут  разделены  по  справедливости.  И  если  среди  них  найдется   бхо,
преобразующий сущность, - тот бхо, которого ценят тьяни, - то он достанется
вам. Клянусь своей второй жизнью и милостью Элейхо!
     Шепчущий вскинул руки,  согнув их в двух или  трех  местах,  и  воины,
стоявшие  за  камнями,  тотчас  повторили  этот  жест.  Возможно он являлся
признаком:  недоверия,  изумления,  согласия или благодарности,  если тьяни
могли  испытывать  такие  чувства;  это  осталось  для  Дарта секретом,  но
поднявшийся гул голосов был более красноречив.
     Его собеседник  сделал  резкое  движение  плечами,   повернулся   всем
корпусом и произнес длинную прерывистую фразу - будто гвозди в доску забил;
Наступила тишина.
     - Что ты им сказал?
     - Я сказал,  бхо-радость еще не у нас.  Я сказал,  что рами могут  нас
обмануть. Я сказал, чтобы они молчали. Это все, что я сказал.
     Скинув на миг маску бесстрастия, Дарт удивленно приподнял брови.
     - Вы знаете, что такое радость?
     - Да.  Радость - это бхо. Тот бхо, о котором ты говоришь. Много циклов
у нас не было радости.
     - Что вы делаете с этим бхо?
     - Ложимся в том месте,  где он вырос,  и к нам  приходит  радость.  Ко
многим тьяни.
     - Он так велик? -"спросил Дарт, удивляясь все больше и больше.
     - Я, Шепчущий Дождь, его не видел, и мой родитель не видел, и родитель
родителя.  Но мы знаем,  что бхо-радостк похож на траву,  накрасную  траву.
Вначале,  когда шира его пробудит, это небольшой пучок травы, но он растет,
заполняет большое пространство и живет тысячи циклов. Потом умирает.
     Трава, мон дьен!  - поразился Дарт.  Странное представление у Темных о
ментальном    проекторе!    Ни    кресла,    ни   шлема-коммуникатора,   ни
усилителей-имплантов,  ни даже памятных лент...  Впрочем, что удивляться! У
дерева туи тоже не было ни микрофонов,  ни экранов, и все же оно передавало
звуки и образы.
     - Вы получите этого бхо,  - сказал он старому тьяни, - и шира пробудит
его  для  вас.  Я отдам вам всю радость,  какую найду...  если найду и если
сумею выбраться обратно.  А теперь распорядись, чтобы пригнали носильщиков.
Поздно. Зеленое время на исходе.
     Но Шепчущий не двинулся с места.
     - Как я узнаю, что ты найдешь? Если в хранилище нет бхо-радости, ты не
будешь виновен в обмане.  Но если ты  найдешь  бхо-радость,  то  можешь  не
отдать его,  сказать,  что не нашел.  Поэтому лучше,  если мы поменяемся: я
отдам носильщиков,  а ты пришлешь к нам ширу. Она побудет у нас, пока ты не
найдешь бхо-радость. Согласен?
     - Не согласен.  Как я узнаю,  что вытащил нужный бхо?  Я маргар,  а не
провидица из Трехградья!
     Дарт невольно ухмыльнулся, представив, как выменивает свой скафандр на
просветленную  ширу.  Вряд  ли  она  будет счастлива попасть к чешуйчатым в
заложницы!
     - Верно, не узнаешь, - подтвердил Шепчущий. - Что нам делать?
     - Ты можешь сам пойти со мной.  Ты  и  десяток  молодых  тьяни,  чтобы
заботиться о тебе.  Сядь у дыры и пересчитывай зерна,  которые я принесу, а
шира будет их пробуждать. Это справедливо?
     - Справедливо, - без колебаний согласился тьяни. - Но я хочу подумать.
Хочу увидеть, что случитcя, если сделать так или иначе.
     - Подумай, но недолго. - Дарт хлопнул Голема по ноге, забрался в седло
и  прошептал,  мешая  родной  язык  с  анхабскими  словами:  -   Переговоры
закончены,  мон гар.  Старый мсье думает,  что делать.  Компре?  Ну,  бьен!
Помоги ему.
     Щитки на  плечах  Голема  разошлись  с  резким  щелчком,  два   ствола
вынырнули из гнезд и повернулись:  один - налево,  другой - направо.  Потом
скрипнула диафрагма на груди,  и главный калибр, цилиндр толщиною с голень,
уставился   прямо  на  Шепчущего,  приподнялся,  нацелился  в  камень  и  с
неторопливым величием скользнул вниз.  Ровная  канавка  прорезала  каменную
поверхность;  пахнуло жаром, в воздухе заклубился дым, и тьяни, стоявшие за
обломком, отшатнулись.
     Шепчущий повернулся и взглянул на гранитный монолит.
     - Если сделать иначе,  - произнес он,  спокойно  и  четко  выговаривая
слова  фунги,  - ты уничтожишь мой клан и другие кланы,  и вместо радости в
этой жизни мы получим ее лишь в чертогах Предвечного. Если сделать так, как
ты сказал, мы получим надежду. Может быть, ты не обманешь. Но если обманешь
и убьешь меня и  десять  моих  потомков,  это  не  будет  большой  потерей.
Потомков у меня много, и мое время - синее.
     Он снова  повернулся,  что-то  крикнул  воинам,  и ухо Дарта различило
легкие шлепки и топот;  вскоре носильщики появились среди  камней,  вздымая
над ними платформы с грузом.  Четверка бхо вышла на равнину и, ускорив ход,
зашагала по пыльной земле курсом на  перевал.  Тьяни-вожатые,  сидевшие  на
мешках и корзинах, друг за другом спрыгивали вниз.
     - Ты мудрый роо, - вымолвил. Дарт. - Мы с тобой пришли к согласию, и я
тебя не обману.  Но за Предвечного не ручаюсь.  Только он может послать вам
бхо, дарящее радость.
     - Кто  знает  волю Предвечного?  Он посылает,  и он отбирает,  - тихим
голосом произнес Шепчущий.  - Когда я должен явиться в твой лагерь, сесть у
дыры и пересчитывать зерна?
     - В желтый период,  когда тело весит меньше всего. В это время я начну
спускаться,  а тьяни и рами будут  ждать  и  молить  Элейхо,  чтоб  мне  не
отрезало руки и ноги. Если не отрежет, обязательно вернусь.
     Шепчущий отступил в проход между камней,  пошевелил глазными яблоками,
рассматривая человеческую фигурку,  оседлавшую мощные плечи  Голема,  потом
сказал:
     - Долго живу.  Так долго,  что встречался с рами.  Не очень часто,  но
встречался.  Рами говорят,  что маргары - храбрецы и, подобно нашим кланам,
не боятся смерти. Сайан, тот маргар, который плыл с широй, не боялся, но не
хотел нам помочь.  Бесполезный.  Я приказал его убить.  Ты тоже не боишься.
Все маргары такие?
     - Разные  попадаются,  -  буркнул  помрачневший Дарт и повернул своего
скакуна к перевалу.

                                 Глава 19

     - Лысые жабы!  Чтоб мне лишиться второй жизни! Зачем они здесь? Почему
ты позволил им прийти?  - Нерис шипела, как разъяренная кошка. - Велю Xpacy
- пусть снесет им головы!
     - Они  -  парламентеры  и  наблюдатели,  -  объяснил  Дарт,  - и могут
рассчитывать на дипломатическую неприкосновенность.  Они пришли к нам в час
перемирия. Под белым флагом, так сказать.
     Спор происходил  в  пятнадцати  шагах от темневшего в почве отверстия.
Над ним суетились трое маргаров и Ренхо со своими людьми,  налаживали ворот
с  толстой  веревкой,  мочили в глубоком корыте полоски ткани;  поблизости,
словно часовой,  застыл ираз,  а за его массивной серой тушей сидели тьяни.
Явившись в урочный срок, к началу желтого времени, они расположились у края
засыпанной пеплом выемки: Шепчущий - впереди, а за ним - десяток чешуйчатых
воинов из клана Муа. Все они были безоружны.
     Нерис раздраженно пробормотала:
     - Парламентеры?  Белый флаг?  Не понимаю твоих слов! Не понимаю, о чем
ты толкуешь! Я знаю одно: они - убийцы! Та старая жаба в ремнях и раковинах
велела зарезать Сайана!
     - Сожалею о его участи,  сударыня... Однако позволь заметить: они - не
убийцы. То есть, конечно, убийцы, но в той же степени, как мы. Ты, я и наши
люди,  данниты и все остальные.  Все мы - жертвы печальных обстоятельств...
Так стоит ли их усугублять?
     - Стоит!  - решительно заявила Нерис.  - Я не  забуду  того,  что  они
сделали!
     Дарт вздохнул.
     - Я  не  призываю  тебя  забыть  и  простить,  я только хочу,  чтоб ты
проявила терпение и выдержку...  И каплю сострадания... не к ним, ко мне...
Вспомни о своих вещих снах, ма белле донна! Вспомни, что через миг я полезу
в дьру и мы,  быть может,  не свидимся вновь!  Так стоит ли  нам  говоритьо
тьяни?  И стоит ли ссориться? Подумай об этом, Нерис Итара Фариха Сассафрас
Хаб Эзо Окирапагос-и-чанки!
     Это был  запрещенный  прием,   но   он   подействовал.   Глаза   Нерис
затуманились,  взгляд стал мягче; с коротким всхлипом она шагнула к Дарту и
обняла его, прижавшись щекой к щиткам скафандра.
     - Хорошо, я буду терпеливой. Но если ты не вернешься...
     - Если не вернусь, тем более нельзя их трогать, моя красавица. Вспомни
о   раненых   и  воинах  Ренхо!  Вас  -  полторы  сотни,  а  на  равнине  -
десятитысячная армия! И что случится, если убить ее вождя?
     Он поцеловал соленые губы Нерис и твердым  шагом  направился  к  дыре.
Ворот,  древесный  ствол  с  обрубленными  ветвями,  уже установили;  Птоз,
напрягая могучие мышцы,  крутил рукоять, Глинт вытравливал веревку, а Джеб,
устроившись  на  барьере из плавленного камня,  то принюхивался к воздуху в
дыре,  то разглядывал какой-то древний  свиток  -  видимо,  извлеченный  из
валявшегося рядом мешка.  Стражи теперь отошли подальше и следили за марга-
рами с почтением и неприкрытым любопытством.  Их было столько  же,  сколько
тьяни,  -  одиннадцать  душ  вместе  с Ренхо;  прочие,  под командой Храса,
стерегли лагерь и подступы к нему.

     - Глянь-ка,  фря! - Джеб ткнул пальцем в развернутый свиток. - Мозги у
Глинта хоть заплыли жиром, а Ничего, соображает! Прав наш Глинт! Вот записи
Чоги и Сиру,  моих почтенных предков...  И сказано туг.  Что ядовитый туман
вползает иногда в отверстие и копится  в  самых  верхних  коридорах...  Это
плохо,  чтоб меня черви сьели!  Выходит, брат,ты до дождика не доберешься -
ведь в тех коридорах вовсе не продыхнуть! Даже с мокрыми тряпками!
     - Тряпки мне не нужны,  - сказал Дарт,  покосившись на корыто.  -  Моя
одежда непроницаема для туманов и дождей.
     Он опустил лицевую пластину и снова приподнял ее.  На рукаве скафандра
светилась  золотистая  ,  полоска  -  полный  энергоресурс,а  значит,   все
инструменты,   оружие   и   механизмы,   включая  двигатель,  в  абсолютной
готовности.  Все,  с чем он явился,  в этот мир  после  крушения  Марианны:
маяк-передатчик, личный дисперсор, визор, блок питания и, разумеется, шпага
и кинжал.  Все, кроме целителя-прилипалы, который поддерживает сейчас жизнь
Омиса. Остальные раненые были уже вне опасности.
     Джеб с завистью погладил плотную ткань скафандра.

     - В такой одежке и  впрямь  не  страшно  ничего...  От  предков,  фря,
унаследовал?
     - От  дядюшки  по  материнской  линии,  -  ответил Дарт и ухмыльнулся,
подумав о родительском наследии.  Советы, желтовато-рыжий мерин, пятнадцать
экю,  а  также  письмо,  похищенное черноусым-негодяем...  Других богатств,
какими одарила родина,  ему не вспоминалось;  Гасконь  была  прекрасна,  но
бедна.

     Он склонился над манускриптом Джеба,  вгляделся,  щурясь,  в  странные
значки,  то ли руны,  то ли иероглифы... Сам свиток - из тонкой, но прочной
коры, которая заменяла тут пергамент и бумагу; такие свитки встречались ему
в  жилище  шир-до  и в комнате.  Где заседали старейшие.  Но в этом,  кроме
непонятных букв,  были еще и рисунки;-  что-то  вроде  чертежей  затейливых
многоярусных лабиринтов. Дарт ткнул в один из них.
     - Что такое? План?
     - План,  -  подтвердил  Джеб.  -  Той дыры,  где Чоге подпалило шкуру.
Верхний уровень...  Сорок,  фря,  коридоров,  и в каждом - или  туман,  или
дождик,  или сторожевые бхо...  Ниже - еще хуже. Тупики, колодцы-трясунчики
да огненные бичи... Или твоей одежке и бич не страшен? Легко быть маргаром,
ежели так!
         - Не уверен насчет бичей,  - признался Дарт и кивнул Голему. - Ну,
друг мой, пора, спускайся! Однако без торопливости. Увидишь что любопытное,
остановись и жди. А если наткнешься на неприятности, стреляй.
     Он произнес это на анхабском и подмигнул разинувшему рот Джебу:
     -Древний язык,  брат,  очень древний. Маргарское наречие, понятное для
бхо... Потому мы с ним и договорились.
     Голем зашагал  к  дыре   бодрой   иноходью,   слегка   подпрыгивая   и
раскачиваясь.  В  минувшие  дни,  еще в период тренировок в Камелоте,  Дарт
обучил его всем лошадиным аллюрам -  шаг,  рысь,  галоп,  карьер  и  прочие
тонкости,  которые были доступны четы-рехногому иразу. Со временем Голем их
усовершенствовал,  так что походка в какой-то степени  могла  отражать  его
настроение  -  ибо  он  имел  определенный нрав и некие свойства,  подобные
движениям души. Иноходь, в частности, означала, что он доволен и приступает
к заданию с энтузиазмом.
     -Такую тушу  веревки  не выдержит - сказал Глинт,  боязливо отступая в
сторону. - Такого не выдержат десять веревок. Такому надо...
      - Ничего ему не надо,  - Дарт тоже отодвинулся от  зиявшего  в  земле
колодца. - Вылез ведь он наверх? Вылез! Ну, так же и спустится.
     - Верно, клянусь ногой Крибы! - Птоз разогнул спину и вытер вспотевший
лоб. - Спустится! А коль расшибется, так невелика потеря.
     Голем развернулся тылом к  дыре,  перешагнул  через  каменный  барьер,
доходивший   людям  до  пояса,  уперся  в  него  лапами  и  начал  медленно
опускаться,  задирая ноги и скользя подошвами по камню.  Через мгновение он
повис на вытянутых передних конечностях, прижав к стене четыре нижних: пару
- на уровне плеч,  другую - напротив пояса;  затем что-то чмокнуло,  мощные
лапы  расслабились  и  исчезли за краем колодца.  Теперь ираза поддерживали
лишь вакуумные присоски,  но в этом мире не нашлось бы сил,  чтоб  оторвать
его  от  стены  -  тем более что тоннель был гладок и весьма широк.  В него
смогли бы нырнуть еще четыре Голема.
     Быстро перебирая ногами, ираз скрылся в темноте.
     - Резвый,  фря!  - Джеб сплюнул в колодец.  - Видать,  в родное  место
попал.  - Он повернулся к Дарту.  - Теперь твоя,  брат,  очередь!  Хлебнуть
желаешь?
     - Когда вылезу.  - Дарт опустил щиток,  обмотал веревку вокруг  левого
кулака  и  поднялся  на  барьер.  Небо  над  ним было глубоким,  лазоревым,
бездонным; внизу, в долине - никакого движения: воинство чешуйчатых исчезло
в  ущельях,  и  лишь  над  местом  вчерашней схватки клубился очистительный
туман;
     Время будто остановилось,  испросив секундную передышку;  ветер  стих,
синее  солнце  замерло  над  головой,  лица тьяни,  маргаров и стражей были
торжественны и неподвижны, и только в глазах Нерис, занавешенных ресницами,
читался вопрос: вернешься?.. Вернешься ко мне, маргар?..
     - Ну,  храни  тебя  Элейхо,  - вымолвил Джеб и махнул Птозу:  - Давай,
брат, навались! Крути!
     Плавно спускаясь  в  непроницаемую   тьму,   Дарт   уносил   с   собой
воспоминание о взгляде Нерис.
     Желтое время,  легкое  время...  Он мог удержаться одной рукой и висел
сейчас на веревке, медленно поворачиваясь и осматривая гладкие серые стены,
которые с каждым мгновением темнели,  будто их растворял окружающий сумрак.
Само собой,  нужды в веревке не  имелось  -  он  мог  бы  опуститься  вниз,
используя  двигатель  скафандра  или сев на плечи Го-лему.  Но это было бы,
пожалуй,  слишком!  Необъяснимое чудо для окружающих -  полет  на  огненной
стреле!  Нерис,  возможно,  не удивилась бы, но что подумали б люди Ренхо и
тьяни?  К тому же Дарт не хотел,  чтобы у троицы маргаров возникло  чувство
бесполезности  и  собственной  никчемности.  Пусть  думают,  что  их помощь
необходима;  пусть Джеб разглядывает свиток,  Птоз вращает рукоять, а Глинт
дает советы им обоим.
     Птоз опускал  его  неторопливо  и плавно.  Круглое светлое;  отверстие
вверху постепенно сжималось, превращалось в кружок, затем - в едва заметную
точку,   от  которой  расходились  трепещущие  слабые  лучи,  Дарт  включил
нашлемный прожектор,  направил его в колодец,  высветив серую тушу Голема -
тот,  перебирая  лапами,  полз  где-то внизу,  уже на приличном расстоянии.
Шахта,  пробитая  дисперсором,  была  довольно   глубокой,   всотню-полторы
человеческого  роста;  он  находился сейчас посередине,  а его помощник - у
самого дна,  примерно там,  откуда ударили молнии.  Энергетический  выброс,
сгубивший Марианну, был чрезвычайно силен, а значит, имелось породившее его
устройство - может быть, не до конца разрушенное дисперсором. "Что-то могло
сохраниться", - подумал Дарт и вымолвил:
     - Притормози, мон гap. Есть новости?
     - Вижу отверстие,  хозяин. За ним - сферическая камера. Размером втрое
больше диаметра тоннеля.  Само отверстие - овальное,  края сглажены, камень
оплавлен,  но  не  так,  как  под лучом дисперсора.  Температура была выше.
Произвести анализ?
     - Сделай милость, - откликнулся Дарт, неторопливо опускаясь в полумрак
колодца. Через мгновение Голем доложил:
     - Температура  была  выше на сорок два процента,  чем при молекулярном
распаде, шевалье.
     - Причины? Аннигиляция?
     - Нет.  Выброс  разреженной  горячей  плазмы,  мой  капитан.  Аналоги:
шаровая молния, звездный протуберанец, выхлоп планетарных ионных двигателей
- их применяли в эпоху Раннего Плодоношения, а также...
     - Хватит. Состав атмосферы?
     - Обычный.  Вредные примеси  отсутствуют,  сагиб.  Несколько  повышена
концентрация окиси кремния. Пыль.
     "Никаких следов ядовитого тумана", - отметил Дарт и приказал:
     - Жди меня,  приятель.  Включи прожекторы, осмотри и позондируй камеру
за овальным отверстием,  но вниз не спускайся.  Проверь, нет ли там силовых
экранов,   излучателей   или  опасных  веществ.  Проверь  на  биологическую
активность.
     - Слушаюсь,  мой лорд. - Ираз смолк, но через секунду отозвался снова:
-  Ничего  не обнаружено.  Никакой активности.  Стены - оплавленный гранит,
воздух - нормальный.  Дно сферической полости плоское,  и в  нем  еще  одно
отверстие, примерно треугольной формы. Края тоже оплавлены. В стене - ниша.
     "Странно, -  подумал  Дарт.  - Эта сферическая камера была сооружением
Ушедших, и от нее, если верить полученной им информации, должны расходиться
коридоры верхнего яруса - с туманом,  ливнями жгучего субстрата, замкнутыми
галереями и колодцами-трясунчиками. И там должна быть плазменная пушка! Та,
что   выбросила   молнии...   Пушка  или  некий  детектор,  который  уловил
дисперсионный  луч  и  подал  команду  стрелять.  Впрочем,  этот   механизм
уничтожен  при  выбросе  энергии...  наверняка уничтожен...  Сгорел!  А все
остальное должно остаться.  Лабиринт, ловушки, фантомы, капканы, сторожевые
бхо...  Но  где  они?  Вместо  защитных  устройств - пустая камера,  ниша и
треугольная дырка в  полу...  Может  быть,  здесь  вовсе  не  хранилище,  а
что-нибудь другое?"
     Некий намек  на  это  был  - как помнилось Дарту,  гравиметры Марианны
нашли четыре большие полости,  одну на острове в полярном океане  и  три  в
горах,  что окружали океан гигантским каменным барьером.  Береговые объекты
располагались в вершинах правильного треугольника,  а островной скрывался в
центре,  и  эта  симметрия  словно  подчеркивала  их значимость и важность.
Другие  хранилища,  о  коих  рассказывали  маргары,  были  сосредоточены  в
прибрежных  горах  или  разбросаны  по  Диску;  их  иногда  находили даже у
поселений - факт понятный,  ибо необходимы склады и вблизи от дома.  Но эти
четыре  казались особыми,  объединенными не только симметрией,  но и другим
обстоятельством - тем,  что на красной половине Диска имелся точно такой же
комплекс.
     - Дороги,  - пробормотал Дарт,  - дороги между алым и голубым кругами.
Однако зачем их защищать?  Затем,  - ответил он самому себе,  - что посреди
дороги есть нечто важное.  Важное,  дьявол меня побери!  Ферал?  Или что-то
другое?
     Его ноги коснулись спины Голема,  который раскорячился над дырой будто
паук,  держась  за  стену  присосками  всех шести конечностей.  Дарт дважды
дернул веревку - знак,  что он на месте и пока еще жив,  потом выпустил ее,
лег ничком на корпус ираза и свесил голову вниз. Камера, освещенная мощными
прожекторами,  выглядела точно так,  как ее описывал Толем,  - сферическая,
абсолютно  пустая,  со  срезанным  дном,  с  треугольной  дырой  в  полу  и
треугольной нишей. Диаметр ее был невелик - шагов тридцать-тридцать пять.
     - Прыгай, - сказал Дарт, вцепившись в плечо своего помощника. - Только
в дыру не угоди.
     Голем ринулся  вниз,  собрав пучком конечности,  гулко ударил лапами о
камень,  согнул их,  подскочил,  гася инерцию удара,  затем распластался по
полу,  чтобы  спустить  хозяина  наземь.  Не  слишком мягкая посадка,  зато
быстрая,  стоившая Дарту шишки на затылке - там,  где  встретились  шлем  и
голова.
     Он поднялся и пробормотал:
     - Вот мы и прибыли,,  мои шер ами. Ты, я, мой скафандр и мои синяки...
Прибыли!Только куда.
     - Сферическая камера с дырой и нишей,  -Доложил ираз,  выпрямляясь.  -
Бвана не ушибся?
     - Бвана  цел.  Бвана  желает  знать,  зачем  тут дыра и ниша.  С дыры,
пожалуй, и начнем.
     Она зияла точно посередине -  правильный  треугольник  с  оплавленными
краями,  более  темный,  чем  закопченный  пол.  Приблизившись к ней,  Дарт
присел,  направив вниз свет фонаря; по стенам скользнуло яркое пятно, потом
исчезло,  растаяв в непроглядном мраке. Колодец... На сей раз - сотворенный
Темными,  а не проложенный дисперсором.  Он поднял  лицевой  щиток,  втянул
носом  воздух  -  ничем подозрительным не пахло.  Ни зловонных облаков,  ни
ядовитых дождей...
     Дарт щелкнул пальцами,  подзывая  Голема.  Мощные  прожекторы  на  его
плечах  давали  больше  света,  но  все  же он не разглядел,  где кончается
колодец;  казалось,  эта пропасть тянется сквозь толщу Диска и  космическую
пустоту до самых далеких галактик.  От нее не веяло ни ветром,  ни холодом,
ни жаром,  а запах был,  будто от каминной трубы,  -  сухой  камень,  сажа,
пепел.
     - Будем  спускаться,  мой  мальчик.  Седло!  Он взгромоздился на плечи
иразу. Запас энергии скафандра был невелик, и его приходилось беречь, тогда
как  ресурсы Голема являлись практически неисчерпаемыми.  Когда-то,  еще до
первой экспедиции,  в период тренировок,  Джаннах объяснял,  что квазиживой
агрегат  -  отнюдь  не хитрое соединение Деталей,  а нечто большее,  скорее
организм,  чем  мехнизм.  Плоть  его  имела   клеточное   строение   (кроме
инструментальных  модулей-имплантов),  он  обладал  генетическим кодом,  он
мыслил и в каком-то смысле жил,  ибо обменные  процессы  в  его  теле  были
подобны человеческим.  Они обеспечивали регенерацию тканей,  их непрерывное
обновление, но без погрешностей и фатальных ошибок, которые у биологических
существ  ведут  к  болезням,  старости и смерти.  Основой энергетики иразов
служило не окисление глюкозы,  а иная,  более мощная реакция,  суть которой
Дарт не уловил, но помнил, что она идет в кожном покрове и тканях его почти
бессмертного помощника.  Пищей ему служили  любые  объекты,  от  квантов  и
микрочастиц до каменных глыб,  воды,  песка или органики; словом, Голем был
существом всеядным, а так как голодная смерть ему не грозила,
     он не испытывал и недостатка в энергии.
     Серая туша приподнялась над полом,  скользнула к дыре и начала  плавно
опускаться вниз.  Свет прожекторов и отблески работающего двигателя озарили
колодец;  стены его с покорным безразличием струились мимо  Дартн  как  три
нешироких ручья с темной маслянистой водой. Временами что-то посверкивало в
них, пробиваясь сквозь чернь окалины, и он решил, что видит частицы слюды -
видимо, весь прибрежный хребет был сложен из гранита. Его источник - магма,
расплавленный материал,  залегающий в планетарной коре,  в нижних ее слоях;
магма   -   естественное  образование  для  планеты,  родоначальник  горных
пород,,питающий вулканы.  Но как ее доставили  сюда?  Как  переместили  эту
чудовищную массу,  чтобы покрыть фераловый диск с обеих сторон?  Или ничего
не доставляли не перемещали, а произвели на месте?
     - Шахта кончается,  капитан,  - сообщил Голем.  - Под  нами  -  пустое
пространство.
     Колодец Темных  был  неглубок  -  раз  в пять меньше,  чем проделанный
дисперсором.  В конце его разливалось слабое сияние,  в котором таяли  лучи
прожекторов, и это обеспокоило Дарта; поерзав, в седле, он вымолвил:

     - Свет, мон гар... В чем его причина?
     Защелкали, анализаторы, потом раздался гулкий голос Голема
     - Флюоресценция, сагиб. Возможно, органической природы.

     - Точнее?
     - Не в состоянии определить,  мой принц. Надо приблизиться к источнику
света.
     -Было ведь сказано, не называй меня принцем, - буркнул Дарт.
     - Но ты не велел выбросить этот термин из памяти,  хозяин. Ты сообщил,
что можешь стать принцем, а потому...
     - Мон дьен! Не время пререкаться. Заткнись, приятель, и спускайся!
     Они повисли   в  пустоте,  залитой  неярким  светом.  Огромное,  почти
необозримое пространство;  сверху - плоская каменная поверхность,  снизу  -
пропасть  глубиной  не  меньше лье.  Эта чудовищная пещера имела правильную
геометрическую форму:  стены ее  шли  от  потолочного  круга,  спускаясь  с
заметным  изгибом  вниз,  а  дно  казалось  с  высоты  донышком гигантского
округлого бокала.  У потолка стены были темными, но ближе к днищу испускали
слабый  свет  и чуть-чуть поблескивали,  словно натертые воском или облитые
маслянистой жидкостью. Насколько мог разглядеть Дарт, отверстий в стенах не
имелось  -  ни выходов тоннелей,  ни лестниц,  ни арок и дверей,  ведущих в
лабиринт хранилища. Впрочем, вряд ли здесь хранились зерна бхо.
     - Полость  в  форме  параболоида,  мой  лорд,  -  прогудел  Голем.   -
Размеры...
     Посыпались цифры,  и  Дарт снова велел помощнику заткнуться;  то,  что
пещера огромна,  он видел и сам. Огромна и пуста, если не считать блестящей
слизи,  осевшей на стенах.  Котел под каменной крышкой - тот самый, который
он наблюдал с орбиты на экране гравиметра...  Дьявольский  котел,  источник
молний...  Здесь было оружие - но какое?  Дарт шевельнулся в седле, хлопнул
Голема по макушке.
     - Спускайся вниз.  Я хочу знать,  что за субстанция  покрывает  стены.
Видишь, светится и блестит? А почему?
     Ираз ринулся  в  бездну,  ветер  засвистел  в  ушах,  забрался в шлем,
взъерошил  волосы.  Дарт  поморщился  -  пахло  тут  неприятно,  гнилью   и
разложением,  хотя  этот  запах  был не слишком силен и не забивал другого,
такого же слабого запаха гари. Треугольное отверстие в потолке стремительно
удалялось,  стены плавно падали вниз,  сперва - темные,  словно обожженные,
затем - с пятнами флюоресцирующей субстанции и;  наконец, одетые ею плотным
слоем, без разрывов. По-прежнему он не видел никаких отверстий.
     - Прозондируй  стены!  Есть  в  них  что-то  вроде  трещины,  полости?
Проходы?
     - Ничего,  хозяин,  - пророкотал Голем  после  секундной  задержки.  -
Сплошной монолит.  Возможно,  в толще есть какие-то каналы, но в этот объем
они не выходят.
     Затормозив полет,  ираз медленно опустился  на  днище  каменной  чаши.
Отсюда,  с  небольшого расстояния,  оно казалось не вогнутым,  а совершенно
плоским;  свет и расстояние скрадывали изгиб,  и было непонятно, пол ли под
конечностями Голема или не пол,  а если пол, то где и как он сочленяется со
стенами. Субстанция, которая обволакивала их, выглядела вблизи прозрачной и
бугристой  - не пленкой,  а вязким желе,  распределенным с небрежностью:  в
одних местах будто бы ровным слоем,  в других - комьями величиной с  кулак.
Комья флюоресцировали посильней, но свет был все-таки слабым, таким же, как
бывает у лишайников и мхов, которыми в этом мире освещали жилища.
     Голем вытянул верхнюю конечность,  выбросил из пальца  длинный  гибкий
щуп,  сунул его в желе и призадумался.  Это было явлением неординарным; как
правило,  любой анализ,  с последующей обработкой и докладом,  требовал  не
больше  времени,  чем  десять  вдохов.  Дарт  ждал,  свесившись с седла,  и
разглядывал  странное  вещество  под   ступнями   помощника,   напоминавшее
размазанных  по  камню  медуз  - или одну огромную медузу,  которую с силой
швырнули в этот титанический котел.  Швырнули,  раздавили ложкой размером в
четверть лье, потом замуровали на пару миллионов лет...
     - Что-то живое,  капитан,  -- наконец сообщил Голем, втягивая щуп. - В
данный момент - не  активное,  но  может  служить  накопителем  энергии  и,
вероятно,    высвобождать   ее   в   определенной   форме.   Скорее   всего
электромагнитной или в  виде  плазменного  луча,  со  всеми  сопутствующими
эффектами: ионизация воздуха, резкое повышение температуры и...
     - Погоди-ка,  - прервал его Дарт. - Ты хочешь сказать, что эта слизь -
живой аккумулятор?
     -Была аккумулятором,  хозяин.  То,  .что осталось,  -  фрагмент  более
сложной живой структуры, некогда заполнявшей полость целиком.
     Дарт окинул  взглядом  огромное пустое пространство и ощутил,  что его
охватывает дрожь.  Эта  пещера  была  так  велика!  Так  чудовищно  велика!
Пожалуй,  в ней поместились бы все хрустальные замки,  парившие в анхабских
небесах, все орбитальные станции и Камелот в придачу.
     - Фрагмент более сложной  структуры...  -  задумчиво  протянул  он.  -
Разумной?
     - Нет, шевалье. Всего лишь концентратор энергии, живая протоплазма или
амеба.  Такое нам не встречалось.  - Ираз смолк,  копаясь в своей бездонной
памяти,  потом добавил:  - Это может представлять интерес.  Прикажешь взять
образцы для клонирования?
     - Бери.  - Дарт снова оглядел пещеру,  пытаясь представить заполнявшее
ее  создание.  Живая протоплазма...  Живая пушка,  хранившая порох сухим на
протяжении двух миллионолетий...  До той поры,  пока не пришел сигнал,  что
кто-то  пытается взрезать гранитную кровлю...  Кто-то нетерпеливый и хорошо
вооруженный... И пушка выстрелила, сразив неповинную Марианну! Выстрелила и
выжгла  собственную плоть!  В самом деле,  неразумное существо,  всего лишь
защитное сооружение... Но что оно защищало? Во всяком случае, не зерна бхо!
Дорогу?  Путь,  ведущий к алой половине Диска?  Но где он,  этот путь? Дарт
постучал по плоскому черепу Голема.
     - Ты уверен,  что в стенах нет никаких отверстий?  Ни в стенах,  ни  в
потолке? Кроме той дыры, в которую мы влезли?
     - Я не уверен,  хозяин,  я знаю.  - Голос Голема был ровным,  но Дарту
чудилась в нем обида. - И ты знаешь тоже. Сканировать еще раз?
     - Нет...  пожалуй,  нет.  Сколько кошку не стриги,  овечьей шерсти  не
получишь,  -  пробормотал Дарт и произнес погромче:  - Поднимайся!  С дырой
покончено, займемся нишей. Может, и настрижем какую-то шерсть...
     Голем послушно взмыл вверх,  проник а тоннель, а затем - в сферическую
камеру  с  канатом,  свисавшим  из верхнего колодца.  Тело начало тяжелеть;
видимо,  желтое время уже сменялось зеленым,  и Дарт  подумал,  что  должен
успокоить тех,  кто ожидает наверху. Как бы не кончилось их ожидание дракой
или резней...  Но если будут знать, что у маргара все в порядке, глядишь, и
вытерпят.
     Он приказал помощнику подняться выше и дважды дернул за веревку.
     - Ну, вот, мой мальчик, мы отметились. Теперь осмотрим нишу.
     Эта впадина   в   вогнутой  стене  была  достаточно  Просторной,  чтоб
полностью скрыть Голема. Края ее тоже оказались оплавленными, точно так же,
как поверхность стен,  и Дарт уже не сомневался, что в дьявольской чаше под
ним,  и  здесь,  в  этом  каменном  Пузыре,  бушевали  в   недавнее   время
энергетические вихри.  Шторм, который выплеснулся в небо гроздями ветвистых
молний,  поймавших Марианну... Он машинально перекрестился, вспомнив речную
отмель, что стала надгробьем его кораблю.
     Ираз склонился   к  нише,  жужжа  анализаторами;  потом  на  мгновение
вспыхнуло пламя, взвился дымок, и Голем сказал:
     - Ничего нового,  хозяин - гранит, магматическая порода, такая же, как
в нижней полости.  Три основные фазы:  шпат,  кварц, слюда. Слюда литиевая.
Элементный состав:  водород,  литий,  углерод, кислород, алюминий, кремний,
калий, кальций. Сделать прецизионный анализ?
     - Не трать порох, мон гар.
     Дарт придвинулся к неглубокой выемке, осмотрел ее, вспоминая, что ходы
в лабиринтах Лиловых Долин были такими же,  треугольными в сечении,  только
поменьше.  Они,  вероятно,  или повторяли форму тел Ушедших Во Тьму, или же
эта  плоская  фигура  казалась  строителям  самым  простым  и   оптимальным
элементом.  Бугристые  натеки  камня  на полу и боковых стенах были темны и
словно покрыты копотью,  но треугольный задник казался отшлифованным только
вчера   -   серый,   зеркально-гладкий,   отсвечивающий   бликами  в  лучах
прожекторов.
     Это было  поинтересней  амебы  из  дьявольского  котла!  Велев  Голему
отодвинуться и торопливо протиснувшись в нишу,  Дарт уставился на нетленное
чудо.  В гладкой поверхности камня блестели серебром чешуйки  слюды,  сияли
белые  звездочки  кварца,  а  кроме  них  он  видел собственное отражение -
смутное,  но все же различимое,  оно плавало в глубине, будто поддразнивая:
догадайся,  как уцелело это гранитное зеркало!..  Похоже, на нем не было ни
щербинки.
     - Тысяча чертей!  - пробормотал Дарт и спросил, повернувшись к Голему:
- Ты проверял боковую стену?
     - Да,  капитан.  Точка  анализа - здесь,  - ираз бросил лучик света на
чуть заметную выбоину.
     - Сделай анализ торцевой стены.  Видишь,  гладкая... А почему? С какой
стати не сплавилась?
     - Возможно,  защищена силовым полем, - откликнулся Голем, выдвигая щуп
анализатора,  и тут же пояснил:  - Была защищена, мой господин. Сейчас поля
нет.
     Анализатор тихо  загудел,  белая огненная спица вонзилась в стену.  Ни
вспышки пламени,  ни дыма...  Это было невероятно! Лазерный луч, испарявший
любую  материю  -  всего  лишь  частичку,  нужную для анализа,  - бессильно
скользнул по гранитному зеркалу и угас.
     Голем будто поперхнулся - произведенный им звук больше  всего  походил
на кашель гурмана, у коего в горле застряла устрица.
     - Увеличить мощность, хозяин? Или попробовать дисперсором?
     - Попробуй рукой,  - велел Дарт. - Коснись стены. Не режь, не царапай,
просто коснись.
     Он дрожал от волнения и чувствовал, как капли пота сползают с висков и
катятся  по  щекам.  Внизу  - пустота да останки сгоревшей амебы...  тварь,
конечно,  удивительная,  но посылали не за ней,  а за фералом... ферал же-в
глубине...   Может,   теперь   повезет?   Может,   его   и   защищала   эта
амеба-разрядник? Не сам ферал, разумеется, а дорогу к нему?
     Щелкнул климатизатор скафандра,  и  струйки  теплого  воздуха  осушили
кожу.
     Ираз вытянул конечность, многопалая ладонь погладила стену над головой
Дарта, прошлась по ней вверх и вниз.
     - Твердое,  - басовито пророкотал Голем.  - Твердое и гладкое,  сагиб.
Температура окружающей среды. По виду и тактильным ощущениям - полированный
камень.
     Дарт вдруг ощутил спокойствие и странную уверенность в том, что должен
коснуться этой стены. Своею собственной рукой, не облаченной в перчатку! Он
не смог бы объяснить,  откуда пришла эта  мысль,  вызвавшая  не  страх,  не
опасение,  а предвещавший удачу трепет;  то ли родилась в его голове, то ли
порхнула к нему из астральных или хтонических бездн.  Он просто  знал,  что
должен это сделать.
     Манжета скафандра  сухо  щелкнула,  перчатка  соскользнула с его руки.
Скафандр был помехой.  Скафандр,  шлем,  оружие, одежда - все, что он нес с
собой и на себе,  все мертвое, сделанное из пластика и металла. Все, что не
могло преодолеть барьер.
     Не барьер, а фильтр, поправился Дарт, вытягивая руку к каменной стене.
Фильтр,  разделяющий мертвое и живое... Ему казалось - он знает, что сейчас
случится. Не поворачивая головы, он произнес:
     - Голем! Слышишь меня, мон гар?
     - Да, капитан, разумеется.
     - Что-то может произойти...  что-то необычное,  понимаешь? Возможно, я
не буду двигаться,  но ты не тревожься.  Ты ведь знаешь, что люди временами
спят?
     -Да, господин. Очень странная привычка.
     - Однако необходимая.  Так вот,  сейчас я усну.  Возможно,  усну... Ты
должен меня разбудить. Скажем, через... - он назвал анхабскую меру времени,
немного большую,  чем земной час.  - А до того не мешай,  не прикасайся  ко
мне. Ты все понял?
     - Я  понял,  бвана.  -  Голем отодвинулся,  и отблеск его прожекторов,
превращавший стену в туманное зеркало, стал слабее.
     Ладонь Дарта коснулась стены, не ощутив ни холода, ни твердости камня.
Только легкое сопротивление, будто от протягивал руку к дереву туи.
     Не встретив преграды,  пальцы прошли насквозь, за ними исчезла тыльная
часть ладони, потом - запястье...
     Мираж! - мелькнуло у Дарта в сознании. Не камень, а фантом!
     Это было его последней мыслью.  В следующий миг стены  ниши  растаяли,
свет  прожекторов  померк,  зато  в  глаза ударило солнце.  Яркое,  теплое,
золотое!  Дул ветер,  гнал по небу полупрозрачные перья облаков, а вместе с
ним - и невесомое тело Дарта, скользившее в воздухе словно сухой листок или
пушинка отцветшего одуванчика.  Он  мчался  над  землей,  и  под  ним  горы
сменялись равнинами, леса - лугами, пашнями и виноградниками, среди которых
желтела и алела  черепица  крыш;  крыши  сбегались  вместе,  соединялись  в
пестрые пятна:  там,  где поменьше - деревня,  побольше - город за каменной
стеной,  повыше, на холме или скале - замок с зубчатыми башнями или дворец,
окруженный парком. Богатые, щедрые земли, обширная страна... Родина!

                                 Глава 20

     Родина... Земля,  за которую он сражался,  проливал  кровь  и  умер  в
первой  своей жизни...  Имя ее вернулось к нему как нежданный подарок,  как
вспышка пламени в ночном холодном мраке.
     Франция! Родина!
     Ла белле Франс, прекрасная Франция, а не Гасконь.
     Впрочем, Гасконь была ее неотъемлемой частью, и стоило только подумать
о ней,  как замер круговорот пространств,  раскинувшихся внизу, и перед ним
замелькали иные картины.  Стол под раскидистым каштаном,  он -  на  коленях
матери,  рука  отца  протягивает  глиняную  кружку;  потом - винный вкус на
губах,  впервые в жизни...  Снова рука отца, жилистая, смуглая, но в ней не
кружка,  а  шпага;  Дарт  касается  рукояти и знает,  что это тоже в первый
раз...  Старая смирная лошадь,  потертое седло,  уздечка в  тонких  детских
пальцах...  овцы,  которых гонят по пыльной дороге... на деревянном блюде -
свежий сыр с острым запахом, тающий во рту... давильня с огромными чанами и
босоногие  девушки,  что пляшут в них...  Одну он целовал на винограднике -
тоже впервые...
     Да, Гасконь была всего лишь частью Франции, но самой любимой, согретой
детскими снами, овеянной памятью юности. Были и другие домены, герцогства и
графства,  названия коих трепетали на его губах,  -  Нормандия,  Бургундия,
Прованс,  Бретань,  Наварра,  Пуату...  Были реки.  Сена и Луара, Гаронна и
Дордонь, были города - Париж и Бордо, Дижон и Нант, Марсель и Тулуза, Реймс
и Лион...  Древние,  овеянные славой имена!  Как он мог позабыть их? Сейчас
это казалось непостижимым.
     Вспомнить остальное... здесь, у этой стены, которая возвращала прошлое
не скудными каплями,  а бурным неудержимым потоком...  Вспомнить все - лица
людей и  обстоятельства  разлук  и  встреч,  годы  службы,  битвы  и  раны,
приобретения и потери,  удачи и неудачи, горе и радость, страх и торжество;
вспомнить даже такое,  о чем он не хотел  бы  вспоминать,  -  ту  белокурую
ведьму,  казненную  под  Армантьером...  Вспомнить,  кто бы ни одаривал его
минувшим и забытым - сам ли Предвечный  или  какой-то  прибор,  изобретение
Детей Элейхо,  скрывшихся во тьме... Или, как обмолвился Джаннах, ушедших к
свету?
     Он не додумал этой мысли;  другая завладела им -  желание  знать  свое
имя,  то настоящее имя, которое дали отец и мать, которое носил он с честью
и под которым погиб.  Дартом он был на Анхабе,  но кем - на Земле?  Как его
звали  в  Гаскони и в прекрасной Франции?  А также в других местах,  где он
побывал,  сражаясь во славу отчизны и короля?  Шевалье?  Солдат, лейтенант,
потом  -  капитан,  генерал  и маршал?  Нет,  то были лишь звания и титулы,
редкие вехи жизненных троп,  а между ними,  всякий день и час, он оставался
самим собой, слитым с собственным "я", соединенным с именем... Каким же?
     Память о  нем хранилась в Гаскони.  Он попытался представить ветшающий
замок,  гнездо их обедневшего рода - и замок явился ему,  однако не старым,
полуразрушенным,  а в виде огромной скалы,  Царившей над пустыней из песка,
сияющего радужными блестками.  Не замок - цитадель  со  множеством  высоких
гордых башен,  с балконами и галереями,  повисшими над бездной, с провалами
бойниц,  окон и врат, спиралями лестниц и водопадами, сбегавшими с зубчатых
стен. Такого не было в Гаскони. Не было ни во Французском королевстве, ни в
итальянских и испанских землях,  ни на Британских островах или в  заморских
странах, ни на востоке, ни на западе... Такого не было на Земле.
     Сказочный Камелот среди эльфийских полей...
     Повинуясь руководившей  им  воле,  он должен был попасть туда,  что-то
вспомнить, что-то увидеть и услышать. Туда, а не в Гасконь...
     Он летел над пустыней,  но не в лодке-трокаре,  а по-прежнему  несомый
ветром,  подгоняемый  его  порывами,  то опускаясь к песчаным барханам,  то
взлетая  вверх  и  кружась  в  потоках  жаркого  сухого  воздуха.   Камелот
надвигался, пронзая небесную синь остроконечными шпилями; воды струились по
его  обрывистым  склонам,  цветы  и  зелень  деревьев  расцвечивали   бурую
поверхность   камня,  а  на  террасах  голубели  крохотные  озерца.  В  них
отражались плывущие в небе облака и замки из хрусталя и  серебра,  висевшие
под  ними.  Выше облачной гряды застыло зеркало энергетического накопителя.
Дарт видел, как его поверхность внезапно затуманилась - пошел дождь, легкий
и светлый, таявший в воздухе, не достигавший земли.
     Теперь он парил у галереи с деревьями,  цветами и каменными изваяниями
плачущих женщин. Одна из них, похожая на птицу, простирала крылья над аркой
и  широким незастекленным проемом - его овал был полон мягкого сияния и так
знаком,  как может  быть  знакомо  лишь  жилище,  привычное  и  обжитое  за
десятилетия.  Справа  от  окна-проема  рос  куст  с мелкими,  но ароматными
цветами; иногда они были желтыми, иногда - алыми или лиловыми.
     Женщина-птица приблизилась, мелькнули своды невысокой арки, яркий свет
сменился золотистым сумраком,  светлое дерево панелей закрыло камень.  Дарт
был дома - не в Гаскони и не в Париже, а на планете Анхаб, где началась его
вторая  жизнь  и  где  она  текла  - между звездами и этими чертогами,  что
даровал ему Джаннах.  Тут  было  все,  к  чему  он  привык  и  что  отчасти
напоминало  Землю:  упругое  ложе  под шелковым балдахином,  менявшие форму
массивные кресла, шкафы с резными дверцами, отворяющиеся по хозяйской воле,
подсвечники,  отлитые  из  бронзы,  сиявшие  огнями  вечных  ламп,  ковры и
гобелены,  превращавшие пыль в тепло и свет,  столы-экраны и зеркала,  тоже
бывшие  экранами,  посуда  из  небьющегося  хрусталя  и  мраморные камины -
правда, пылавшее в них пламя питалось не дровами и не обжигало рук. Если не
считать таких накладок, покои были королевские: гостиная - как тронный зал,
вполне пригодный для  посольского  приема,  трапезная  размером  с  церковь
Сен-Жермен-де-Пре,  бассейн,  автоматическая кухня,  кабинет и спальня, где
разместился бы гарем турецкого паши.
     Там, в  спальне,  он  и  очутился.  Он  стоял  у   необъятного   ложа,
напоминавшего  привычную  постель,  и думал о спрятанных в нем таинственных
приборах.  О балдахине,  навевавшем сон,  о столбиках кровати,  от коих, по
желанию,  тянуло  запахами  -моря  или леса,  об изголовье,  игравшем тихие
мелодии, о простынях, всегда кристально чистых, то прохладных, то нагретых,
будто  их  держали у огня,  о добром десятке других устройств,  что нежили,
ласкали,  покачивали,   убаюкивали.   Подобное   было   недоступно   земным
императорам и королям... Но хитроумные механизмы, ни порознь, ни вместе, не
заменяли женщину. Ту, единственную, которую он желал.
     Она ждала его на Галерее Слез.  "Не  подходящее  место  для  последней
встречи", - подумал Дарт и вышел из опочивальни.
     * * *
     Констанция сидела у цоколя статуи женщины-ундины.  Чем-то они походили
друг на друга - не так,  как походят сестры или мать и дочь, а чем-то иным,
неуловимым и смутным, что замечается не взглядом, а душой. Темные локоны до
плеч,  полуопущенные веки,  гибкий стан и поворот  головы,  чарующий  изгиб
бедра...  Лицо  каменной  девы было печально,  лицо живой тоже не светилось
радостью.
     Грустит, не хочет расставаться?  - мелькнула мысль.  Сердце стукнуло и
замерло;  Дарт  боялся этому поверить.  Грусть ее была бы счастьем,  редким
жребием,  даруемым судьбой не всякому мужчине;  лишь горстку  она  наделяет
талантом любви и только избранных - той женщиной,  что может разделить" ее,
взрастить и сохранить. Такая удача не бывает дважды! Один раз выпала, но яд
и мстительная злоба ее сгубили...
     Он вспомнил  ту,  земную Констанцию,  и сердце замерло опять - на этот
раз не от надежды,  а от горя.  Та любовь была разделена,  но  он  не  смог
взрастить  и  сохранить  ее.  Он не сумел -в той,  первой жизни...  Но если
жизней - две,  то,  может быть, сумеет во второй? Две судьбы и две удачи...
Так почему бы не поймать счастливый шанс? .
     Остановившись перед Констанцией,  он всмотрелся в ее лицо, потом обвел
взглядом каменных женщин.  Деву-птицу, деву-змею, деву-русалку, деву-цветок
и остальных,  запечатленных в камне неведомым мастером в те времена,  когда
Анхаб был юн и переполнен жизнью.  По грустным ликам дев медленно струились
слезы,  орошая  пустыню щек,  задерживаясь на холме подбородка и падая вниз
редкими крупными каплями.
     - Отчего они плачут? - спросил Дарт> Констанция шевельнулась.
     - Они скорбят о погибших в Великой Войне, развязанной джерасси Йодама.
Помнишь, я расскзывала о тех временах? О древней эпохе перед Посевом? Когда
Анхаб был разделен и люди,  обитавшие на  разных  континентах,  мнили  себя
различными  народами,  не зная,  что корень их един,  а облик - эфемерен...
Смотри - вот они, перед тобой! - Она раскинула руки, словно обнимая длинную
шеренгу  изваяний.  -  Такими они были - наши предки,  древние расы Анхаба;
таков был их облик,  пока им не открылась  тайна  преображения.  Семнадцать
статуй,  семнадцать рас...  Символ единства, воздвигнутый орин-до... Они не
похожи,  но горе объединяет их - горе и память о тех,  кто умер,  не  ведая
истины.
     - Истина - способность к преображению?
     - Да.  Но  мудрецы  ориндо видели в истине внешний и внутренний смысл.
Внешний - счастье и мир;  они говорили,  что у разумных существ  есть  лишь
одно  назначение:  прожить  свою  жизнь счастливо,  без обид и лишений,  не
причиняя горя никому. Внутренний смысл глубже и сложнее... Внутренний смысл
- Великая Тайна Бытия,  вопрос о том, куда мы уходим по завершении жизни. -
Констанция опустила голову,  и прядь длинных волос  упала  на  ее  лицо.  -
Ориндо были правы... - тихо прошептала она. - Они умели задавать вопросы...
Они ошиблись лишь в одном:  счастье тоже  эфемерно,  если  не  знаешь,  что
ожидает за гранью... Два смысла истины связаны, зависят друг от друга: лишь
тот человек,  который счастлив,  а значит,  уверен в себе,  может  раскрыть
Великую  Тайну,  и,  только  раскрыв ее,  он обретет уверенность и счастье.
Иначе сомкнется над  ним  мрак  бесцельности  -  ведь  жизнь  повенчана  со
смертью,   и   вместе   с   тобой   исчезает   все,   что  успел  накопить,
перечувствовать, создать. Все, понимаешь?
     - Ориндо  не  раскрыли  этой  тайны?  -  спросил  Дарт  после  долгого
молчания.
     - Нет,  хотя их нельзя обвинить в легкомыслии.  Они считали, что это -
дело потомков,  задача грядущих поколений,  жизнь которых  будет  наполнена
радостью,  обильна знанием,  и потому они найдут ответы на все вопросы.  Но
так не получилось... Не получилось, Дарт! Орден ориндо угас в эпоху Раннего
Плодоношения,  а  тех,  кто  наследовал  им,  увлекло  другое - космическая
экспансия.  Они позабыли,  что все начинается здесь,  а не в  галактических
пространствах...  -  Она откинула резким движением волосы и положила ладонь
на лоб. - Здесь тоже галактика! Здесь миллиарды клеток-нейронов, и каждая -
сложней звезды! И нет корабля, чтоб проторить дороги между ними, и нет иных
приборов,  кроме мозга,  чтобы услышать откровения,  предвидеть  будущее  и
познать,  куда и как течет ментальная река... Мы поняли это слишком поздно,
мой милый генерал.  Поняли в те тысячелетия,  когда  не  осталось  людей  с
природным даром, способных изучать миры, сокрытые от наших глаз.
        - Я  не  забыл,  моя принцесса.  Нет людей,  что могут заглянуть за
грань,  и потому вы ищете разгадку тайны на планетах Темных...  Ты сказала,
что это единственный путь исследования.  Если нельзя самим решить проблему,
воспользуйся опытом других.  - Да.  У тебя хорошая память.  -  Сомнительный
комплимент для человека, который не помнит собственного имени, - с усмешкой
отозвался Дарт.  - Ни имени,  ни обстоятельств жизни... Я даже удивлен, что
не забыл тебя и Джаннаха - верней,  персону, чей облик принял наш балар. Вы
ведь считали эти воспоминания под ментоскопом?
     Констанция кивнула. Щеки ее порозовели.
     - Все, что сканировано ментоскопом, уходит и забывается навсегда, если
верить объяснениям Джаннаха...  Или он не сказал мне всей правды? Ведь я же
помню твое лицо и имя! Свое позабыл, а твое - нет! Но почему?
     - Балары не обманывают,  мой генерал.  И не надо думать,  что я... что
я...  - Казалось, она колеблется или сильно смущена; губы ее дрожали, и меж
бровей наметилась тонкая морщинка.  - Не надо  думать,  что  я-та  женщина,
которую ты любил. Я - другая... Я лишь копирую ее обличье... обличье, но не
душу...
      - Я знаю,  -произнес Дарт.  - Поверь,  мон шер ами,  это уже не имеет
значения. - Он помолчал и добавил: - Кажется, ты не ответила на мой вопрос.
     Лоб Констанции разгладился, губы перестали дрожать.
     - Тут нет секрета,  мой дорогой.  Та женщина и тот мужчина... Ты видел
их не раз, питал к ним сильные чувства, и в памяти запечатлелось много сцен
- особенно тех,  что связаны с женщиной.  Их не стерла даже смерть...  даже
смерть была бессильна!  - Слов- --но удивляясь,  она покачала  темноволосой
головкой.  -  Мы  просмотрели  под ментоскопом ряд эпизодов и выбрали сцену
вашей первой встречи...  ну,  кое-что еще...  Прости,  что ты  лишился  тех
воспоминаний,  но  все остальное - с тобой.  С тобой,  иначе ты не узнал бы
нас,  ни меня,  ни Джаннаха...  А  ты  ведь  нас  помнишь,  верно?  Хотя  и
по-разному...  Джаннах  -  лишь  тень в твоем сознании,  лицо без имени,  а
женщину ты помнишь лучше. Лучше, ибо любил ее всю жизнь...
     Голос Констанции  стих.  Дарт  опустился  рядом,  на  теплый  каменный
пьедестал,  коснулся ее руки,  нежно погладил пальцы и заглянул в фиалковые
глаза.  Констанция,  это была Констанция! Имя и облик - пришедшие из первой
жизни,   душа   и  сердце  -  дар  второй...  Они  соединились  чудом,  его
воспоминания и плоть этой женщины-метаморфа,  чтоб возвратить  ему  потерю.
Пожалуй,  не возвратить,  а возместить... В чем, вероятно, был определенный
смысл:  пусть эта Констанция - иная,  но сам  он  тоже  иной,  отличный  от
прежнего Дарта. Не десять, не двадцать - четыреста лет пролегли между ними!
Вполне подходящий возраст и срок,  чтобы влюбиться в  женщину,  которой  не
меньше тысячи.
     - Скажи,  - Дарт любовался тонкими пальцами! доверчиво лежавшими в его
ладони,  - скажи,  ма белле,  когда-нибудь память вернется  ко  мне?  Ты  -
женщина,  и ты - фокатор...  ты властвуешь над разумом мужчин... над моим -
без всякого сомнения,  и власть твоей  магии  огромна...  Невероятна,  раны
Христовы!  Помнишь наш маленький опыт?  Помнишь,  как ты околдовала меня? В
тот день, когда мы говорили о тайнах ориндо?
        Веки ее медленно опустились. Она помнила. И, вероятно, знала, о чем
он собирается просить.
        - Ты могла бы сделать это еще раз,  не так ли?  С другой целью, ибо
незачем будить во мне желание - это так же нелепо,  как заснуть во сне  или
проснуться  дважды...  - Он поцеловал ее ладонь,  ощутив губами бархатистую
мягкость кожи.  - Если ты зачаруешь меня опять и повелишь мне вспомнить, ко
мне вернется прошлое.  Вернется все, что я потерял за мгновения смерти, что
отдал вашим ментоскопам и мнемоническим  лентам...  Разве  не  так?  Скажи,
разве я ошибаюсь? Возможно это или нет?
     Головка Констанции   поникла,   голос   изменился,  стал  напряженным,
глуховатым.
        - Ты думаешь,  я отказала бы тебе,  если б такое было возможно?  Не
обижай меня, Дарт... - Она старалась не встречаться с его горящим взглядом.
- Если ты хочешь, я сделаю это снова - сделаю лишь для того, чтоб успокоить
тебя.  Но  не  рассчитывай на успех,  мой дорогой.  Я знаю меру своих сил и
власти.
     - Ты уверена?
      - Да.  - Ладонь Констанции легла на  его  затылок.  -  Я  говорила  о
галактике,   которая  таится  здесь,  и  это  правда:  мозг  -  необозримое
ментальное пространство!  Намного большее,  чем нужно тебе,  или  мне,  или
любому  другому  человеку,  любому  мыслящему  существу или животному.  Мы,
фокаторы гильдии Ищущих,  давно  знаем  об  этом.  Мы  знаем,  что  человек
использует лишь малую частицу мозга - ту,  в которой хранится его "я",  его
самосознание и память.  Эта часть доступна нам, мы можем в нее проникнуть и
возбудить  определенные  центры,  можем  создать  ее  аналог  и наделить им
иразов,  можем сканировать ментоскопом с... - она запнулась, - с известными
тебе  последствиями.  То,  что  извлек  менто-скоп из этой части,  потеряно
навсегда. Процесс ментоскопирования похож на временную смерть или внезапный
и сильный удар - он разрывает связи между нейронами, ничтожную долю связей,
так что структура личности не изменяется, но считанный эпизод уходит. И тут
ничего не поделаешь, мой дорогой.
     - Но есть другая часть,  не так ли? - Дарт стиснул ее пальцы. - Другая
часть, гораздо большая, чем та, где прячется наш разум?
     Веки Констанции приподнялись.  Зрачки ее  были  сейчас  не  синими,  а
темными, будто два колодца, ведущих в бездну.
     - Да,  есть!  Мы  называем  ее  скрытым  или  латентным  пространством
мозга...  Но к чему она?  Зачем нам этот гигантский резерв, который мы не в
состоянии использовать?  Это,  увы,  неизвестно...  Мы говорим,  что в этой
области таятся подсознание и над-сознание,  что  там  есть  центр,  который
позволяет  перестраивать  телесный  облик,  и  что  оттуда  к  нам приходят
откровения и сны... Но это лишь слова! Туман слов, прячущий наше бессилие и
наше  незнание...  И  главное,  чего  мы  не  можем  понять и осмыслить,  -
функциональная роль этой гигантской  избыточности.  Все  тот  же  вопрос  -
зачем?  С какими целями?  Может быть,  это признак, который отделяет нас от
иразов,  существ с искусственным интеллектом?  Может быть,  там  -  обитель
души, религиозных чувств, копия наших воспоминаний, источник идей, даруемых
гениям,  и странных талантов - тех самых, что позволяют предвидеть будущее,
целить  без  лекарств  и  общаться  без  слов?  Всего того,  что делает нас
по-настоящему  разумными?  Может  быть,  там  находится  целый  мир,   иная
реальность, скрытая от нас за гранью смерти? Тайна Бытия и множество прочих
тайн... Но нам они недоступны, мой генерал.
     - Это все? - спросил Дарт, когда она смолкла.
     - Нет.  Ориндо   думали,   что   этой   областью...   этим   латентным
пространством... владеем не мы.
     Он заметил,  что  Констанция  подбирает слова - видимо,  она старалась
говорить понятней и проще.  На виске  ее  трепетала  голубая  жилка,  черты
неуловимо   изменились;  теперь  ее  лицо  не  было  копией  облика  земной
Констанции, а выглядело иначе - более строгим, значительным, мудрым.
     - Ориндо думали,  что скрытая область не в нашей власти,  -  повторила
она,  не убирая ладонь с затылка Дарта. - Они считали, что наше "я" - всего
лишь  искра  Вселенского  Разума,  частица  Абсолюта,  который  одарил  нас
самосознанием и чувством, выделив каждому долю от своих богатств. Крохотную
долю,  но вполне достаточную, чтоб мы превратились в то, что мы есть... Все
остальное принадлежит ему.  - Констанция помолчала и добавила: - Это только
древний миф, одна из многих неподтвержденных гипотез. Есть и иные, такие же
смутные,  как  представление  о  Высшем  Божестве,  что  властвует над всей
Вселенной,  над  Анхабом,  Землей  и  другими  мирами.  В   этом   непросто
разобраться, мой дорогой. Но если ты привезешь ферал...
     - Ферал?  При чем здесь ферал?  По утверждению Джаннаха, он генерирует
переменное поле тяготения,  меняя гравитацию в заданных пределах. Разве это
связано с мозгом?
     - Конечно,  нет. Но, может быть, это не самое важное, не самое главное
из его качеств.  Может быть,  он как-то  влияет  на  ментальные  барьеры  -
способен  ослабить  их или указать врата...  возможно,  облегчить их поиск,
определение матрицы  индивидуальности...  -  Пальцы  Констанции  перебирали
волосы  Дарта,  и  это было так приятно,  что он невольно прикрыл глаза.  -
Кажется, я говорила тебе, "что скрытая область нам недоступна? Она отделена
барьерами, ментальными барьерами, и их нельзя сломать... можно лишь найти в
них щели,  врата,  каналы связи между разумом  и  беспредельной  галактикой
мозга...  но это,  мой дорогой,  бессознательный процесс, дар, талант, а не
искусство...  или он есть,  или же нет... его удается развить, но научиться
ему невозможно... Однако ферал...
     Она шептала и шептала, и тихий ее голос обволакивал, баюкал и погружал
в беспамятство.  В сладкое беспамятство, сулившее надежду и покой. Зубчатый
парапет  галереи  расплылся перед глазами Дарта,  пустыня сверкающего песка
сомкнулась с небом,  и яркие цветные пятна медленно и плавно закружились  в
бездонной  пустоте,  притягивая  и  очаровывая  его,  будто он в самом деле
погружался в ту необозримую галактику,  о коей  нашептывал  тихий  знакомый
голос.  Он  вдруг  осознал,  что  не  может  пошевелиться,  но  это  его не
встревожило; он наслаждался лаской рук Констанции, чувствовал запах ее кожи
и волос и слушал, слушал...
     Кажется, она шептала о щелях, вратах или каналах. О том, что у существ
различных рас они различны:  одни - у анхабов,  совсем другие - у землян, и
что от их структуры зависят ограничения,  возможности и свойства организма,
очень необычные и тонкие,  - от способности к паранормальным  контактам  до
генетических запретов,  аналогичных хийа.  Так,  у обитателей Анхаба имелся
доступ к центру телесной  трансформации  и  перестройки  обмена  веществ  -
врожденный  дар,  столь поразительный,  что он казался чудом.  Зато земляне
обладали редкой интуицией, предчувствием опасности, способностью предвидеть
результат сиюминутных действий и постигать его мгновенно,  вне поля логики.
Конечно,  проделывать такие трюки мог не каждый,  ибо иерархия каналов,  их
особенности  и  структура,  присущие любой из рас,  модулировались матрицей
индивидуальности.  Она определяла размеры ментальных щелей,  их  пропускную
способность,  скорость  и  надежность  связи  и  множество иных параметров,
неясных Дарту, но в среднем матрица была характеристикой устойчивой, хотя и
допускавшей  отклонения.  Каждое значительное отклонение - гений,  провидец
или иная неординарная личность, и чем их больше, тем жизнеспособнее раса.
     На Анхабе отклонения давно исчезли,  если  забыть  о  гильдии  Ищущих,
немногочисленных,  как листья,  что рвут с деревьев злые осенние ветры. Тех
же, кто обладал даром фокатора, талантом концентрации ментальных сил, можно
было  счесть  по  паль-Цам  одной  руки.  Не  прорицатели,  не пророки и не
целители - всего лишь опытные гипнотизеры, тень былого могущества ориндо...
     Шепот Констанции смолк,  и тишина  сомкнулась  над  Дартом.  Спокойная
теплая  тишина,  окрашенная мягким золотом поздней осени;  какие-то картины
скользили перед ним,  зыбкие  и  нереальные,  как  мираж  над  раскаленными
песками,  какие-то  звуки  бились в его сознании - то ли мелодия церковного
хорала,  то ли шум толпы,  то ли боевые кличи  и  звон  оружия  или  слабый
женский голос,  моливший о чем-то и звавший его с отчаянной надеждой...  Он
слышал и не слышал эти звуки;  тишина  накрывала  их  непроницаемым  вязким
туманом,  розово-золотистой дымкой,  гасившей видения и голоса, - ни четких
пейзажей, ни знакомых лиц, ни внятных слов. Только печальные осенние цвета,
и  сердце  его тоже было охвачено печалью;  он понимал,  что стоит у дверей
свой памяти,  но двери не раскрылись перед  ним  и  не  впустили  в  чертог
обетованный.   Там   осталось   прошлое,   похищенное  смертью  и  отданное
мнемоническим лентам анхабов,  и если Констанция не смогла его вернуть, то,
значит,  этого не мог никто.  Ни бог, ни дьявол, ни Абсолют - никто во всей
Вселенной!
     Он пробудился с горьким вздохом.
     Ладонь Констанции все еще  лежала  на  его  затылке,  но  пальцы  были
бессильными,  вялыми,  а по ее щекам разлилась меловая бледность.  Это было
страшно - ее закрытые глаза,  испарина на белом чистом лбу, сухие поблекшие
губы и почти неощутимое,  едва заметное дыхание. Торопливо поднявшись, Дарт
схватил ее ладони и принялся растирать - ему казалось,  что они холодны как
лед и что его возлюбленная сейчас окаменеет, став восемнадцатым изваянием в
шеренге плачущих дев.  Но вот ресницы ее дрогнули,  веки поднялись,  пальцы
стиснули руку Дарта, и на щеках заиграл румянец.
     - Ничего,  мой милый, ничего... Ментальный поиск отнимает силы, но все
ушедшее быстро вернется... Ты что-нибудь вспомнил?
     Он покачал головой.
     - Жаль. Я очень старалась.
     - Ты слишком старалась.  - Дарт вытащил кружевной платок  и  вытер  ей
виски.  - Мне тоже жаль.  Жаль, что я заставил тебя сделать это... Принести
воды? Может быть, сок или лекарства? Есть на Анхабе лекарства?
     - Нет. Вспомни, я-не земная женщина и исцеляюсь без лекарств. Все, что
мне нужно,  - согреться на солнце. - Она слабо улыбнулась Дарту и добавила:
- И чтобы ты был рядом.
     Опустившись у ног Констанции,  он обнял ее колени, запрокинул голову и
долго,  долго  всматривался  в  ее лицо.  Локоны,  темные,  как зрелый плод
каштана,  нежная стройная шея,  ямочки на щеках,  глаза-фиалки  и  губы,  к
которым вернулись упругость, влажность, алый цвет... Не имитация, не фантом
- живая женщина... Его судьба, его награда...
     - Мы разные,  - тихо и медленно произнес  Дарт.  -  Ты  сказала:  я-не
земная  женщина,  не  та,  которую  ты  любил,  я  - другая...  И с этим не
поспоришь.  Ты - человек Анхаба,  я - человек  Земли,  и  нас  ждет  скорая
разлука: я улечу туда, куда велел Джаннах, и я не знаю, будет ли этот полет
последним.  Но я клянусь,  моя госпожа,  что останусь с  тобой,  когда  мне
вернут свободу.  Клянусь хранить и защищать тебя до самой своей смерти,  и,
если это в моих силах,  я подожду - подожду там,  за  гранью,  пока  ты  не
придешь  ко  мне.  Или  постараюсь  вернуться...  Вернуться  в твоих снах и
поделиться тайной, которую ты хочешь знать.
     Она с улыбкой склонилась над ним.
     - Ты лжец и хвастун,  как все мужчины,  мой дорогой. Вернись из своего
полета и помни обо мне. О большем я не прошу.

                                 Глава 21

     Когда Дарт очутился на поверхности,  зеленое  время  было  на  исходе.
Небеса по-прежнему радовали глаз голубизной, но вдали, над морем, клубились
полупрозрачные  облака,  предвестник  ночных  дождей,  и  тяжесть   ощутимо
возросла  - сейчас он весил почти столько же,  сколько на Анхабе или Земле.
Его вытаскивали Глинт и Птоз;  Джеб,  как всегда,  суетился, давал советы и
спорил с приятелями.
     - Целый,  фря! - завопил он, едва Дарт вылез из ямы. - Целый, чтоб мне
уснуть под деревом смерти!  С руками и с  ногами,  и  голова  вроде  бы  на
месте... А вот где зерна? Где добыча, спрашиваю?
     - Нет там зерен, - буркнул Дарт, озираясь. - Ничего там нет!
     Тьяни с Шепчущим Дождем сидели неподвижно,  похожие на отчеканенных из
серебра идолов с изломанными конечностями;  Нерис,  Ренхо  и  пограничники,
столпившиеся  по  другую  сторону колодца,  жевали плоды и прикладывались к
флягам,  подчеркну- ,  то не обращая внимания на лысых жаб. Но, кажется, ни
та, ни другая сторона не собиралась затевать побоище - во всяком случае, до
результатов первой разведки.
     -Нет зерен?  - Бровнг Джеба полезли вверх,  Птоз хмуро насупился, а по
отекшему лицу Глинта скользнула недоуменная улыбка.  - Как нет? Разве такое
бывает?
     - Не бывает,  - подтвердил Глинт. - Били молнии - есть дыра. Есть дыра
- должны быть зерна. Есть зерна - будут бхо.
     - Спустись и проверь,  толстяк,  - огрызнулся Дарт, глядя, как Нерис и
Ренхо с группой воинов поспешно направляются  к  нему.  Он  снял  оружие  и
принялся  стаскивать скафандр,  бросая отрывистые фразы:  - Ничего там нет,
братцы.  Ничего!  Ни туманов,  ни огненных бичей,  ни зерен.  Есть камера -
пустая,  с  колодцем  в  полу...  Колодец  недлинный,  раз  в пять поменьше
верхнего.  Под ним - огромная пещера...  Гигантская!  Сотня гор с побережья
влезет!  Но тоже пустая,  лишь стены светятся.  Спустись в нижний колодец и
смотри, коль есть охота.
     Подскочила Нерис,  ощупала его руки и плечи, будто боялась, не прожгло
ли  их ядовитым дождем.  Воины тихо переговаривались,  подходили к колодцу,
заглядывали  вниз,  качали  головами.  Ренхо,  услышав,  что  в  подземелье
пустота, страдальчески скривился.
     - Ничего!  Как же так - ничего?  Выходит,  до нас обчистили? В древние
времена?
     - Точно! Обчистили, чтоб мне уснуть под деревом смерти! - Джеб хлопнул
себя ладонями по бокам.
     Свернув скафандр,  Дарт  протянул  его  вместе со шлемом ближайшему из
стражей;  тот,  принимая груз, почтительно склонился. Мягкие ладони Нерис .
гладили его волосы - словно птица касалась крыльями.
     - Не было там ни единого роо...  ни рами, ни других... Эта пещера - не
хранилище, что-то иное.
     - А что? - Птоз выпучил глаза.
     - Не знаю.  Может,  какая-то тварь там жила, да сгорела, когда ударили
молнии.  На стенках - слизь... - Сняв обруч визора, Дарт сунул его Джебу. -
Ты самый легкий - полезай,  взгляни.  Света  там  хватает,  обойдешься  без
факелов.
     - И полезу, фря! - Щуплый маргар напялил обруч. - Ежели без дождиков и
бичей, так почему не слазить?
     - Бхо, - прохрипел Глинт. - Бхо там остался. Этот, шестилапый...
     - Он не тронет. Спит!
     Голема Дарт оставил в нише,  перед таинственной завесой.  По габаритам
выемка  .вполне  подходила,  будто сделали ее как раз на тот случай,  чтобы
украсить шестилапым изваянием.  Инструкции помощнику были  даны  такие:  не
беспокоить посетителей, но к нише никого не подпускать.
     Нерис молчала,  а  Ренхо  все  еще  морщился  и  с унылым видом дергал
головой в оперенном шлеме-раковине.
     - Вот и закончилось балата...  Пусто!  Ничего!  А мы сотню без  малого
воинов положили...
     - Хорошо хоть,  не пять тысяч, - отозвался Дарт, вспомнив о несчастных
даннитах,  и,  повернувшись к Джебу,  придержал его за ремень.  - Ты погоди
спускаться, братец. Сейчас поищем тебе компаньона.
     Он зашагал  к тьяни,  невозмутимо следившим за суматохой.  Может быть,
она представлялась им непонятной;  может быть, они погрузились в дремоту, в
подобие полусна - пару крайних глаз затягивали беловатые веки,  средний был
прищурен,  тело наклонено вперед, а ноги подогнуты так, словно их перебили,
и  не в одном месте.  Казалось,  тьяни не нуждаются ни в еде,  ни в питье и
могут сохранять свою невероятную позу как  минимум  сутки,  а  то  и  целый
месяц.
     Дарт опустился   на   землю  перед  Шепчущим.  Торс  вождя  тьяни  был
выпрямлен,  и три темных глаза широко раскрыты.  Глаза - не  такие,  как  у
людей, без радужины и зрачков, не овального, а щелевидно-го разреза.
     - Я  побывал  внизу,  - произнес Дарт на фунги,  тщательно выговаривая
слова.  - Там нет ни зерен,  ни ловушек. Только две пещеры друг над другом:
верхняя - маленькая и круглая,  как погребальный орех, а нижняя так велика,
что не хватит веревок,  чтоб опуститься на дно.  Но у меня есть  пластинка,
которая делает далекое близким,  и я осмотрел большую пещеру.  В ней ничего
нет.
     Лицо Шепчущего осталось равнодушным, безгу-бый рот был плотно сомкнут.
Мнилось, что эта но- вость его не обрадовала, но и не огорчила.
     Дарт всмотрелся в его глаза, затопленные от края до края мраком.
     - Мне очень жаль, старейший среди старейших. Если бы я мог, то отыскал
бы зерно бхо-радости для тьяни,  а шира б его пробудила.  Но в этой  пещере
одна пустота.
     Снова ни  звука в ответ - если не считать,  что все тьяни одновременно
выпрямились и сидели теперь с распахнутыми глазами.  Дарт  мог  поклясться,
что  старый  вождь  не  подавал  им  никакого  сигнала;  видимо,  это  была
инстинктивная реакция внимания.
     - Я хочу,  чтобы один из твоих молодых  родичей  спустился  в  колодец
вместе с моим помощником,  вон с тем маленьким маргаром, - он показал рукой
на.Джеба.  - В подземелье  нет  опасности.  Пусть  спустится,  посмотрит  и
расскажет тебе, что увидел.
     - Странные белесые веки Шепчущего медленно сомкнулись и разошлись.
     - Зачем?
     - Что - зачем?
     - Ты, Убивающий Длинным Ножом, сказал, что внизу - одна пустота. Зачем
спускаться?
     -Для проверки.  Будешь знать,  что я тебе не лгу. Ты ведь сам говорил,
что рами способны вас обмануть.
     - Синее время...  - Шепчущий совсем человеческим жестом провел по лицу
ладонью и повторил:  - Синее время.  Забываешь слова,  которые знал,  потом
вспоминаешь...  Тьяни говорят,  что видят, рами - что хотят, и называют это
обманом.  Теперь я вспомнил.  Я не думаю, что ты обманываешь, но мой клан и
другие  кланы  скажут:  увиденное рами - ложь,  увиденное Шепчущим Дождем -
правда. Я пойду сам.
     Быстрым, почти неуловимым движением  он  поднялся  на  ноги  и  что-то
произнес, не повернув головы к своему эскорту. Глаза тьяни вновь затянулись
молочной пеленой.
     Дарт тоже вскочил.
     - Нужно висеть на веревке,  пока тебя и моего помощника не  спустят  в
первый колодец, а затем - во второй. И нужно висеть, пока не поднимут... Ты
сам сказал:  твое время - синее.  Тут десять твоих родичей,  все - молодые.
Пошли одного из них.
     Средний глаз  Шепчущего  уставился на Дарта,  длинные руки переплелись
немыслимым узлом - видимо, это был жест отрицания.
     - Я пойду. Ты не понимаешь. Те, что пришли со мной - в красном времени
и  знают мало слов.  Видят,  но не могут рассказать.  Рассказывают те,  кто
достиг желтого,  а лучше - зеленого времени.  Или синего,  если не забывают
слов.  Я их еще не забыл и не потерял силу. - Шепчущий выпрямился; руки его
теперь лежали на изукрашенном перламутром поясе.  - Тьяни живут не так, как
рами,  и  не  так  уходят  к  Элейхо.  Рами  в  синем  времени слаб,  тьяни
по-прежнему силен.  Силен, крепок, но вдруг падает и уходит. Быстро уходит,
легко. У рами не так. Я не хотел бы стать рами.
     - Suum  cuigie,  - пробормотал Дарт на древнем земном языке и повторил
на фунги:  - Каждому свое. Вам дарована легкая смерть, а рами - иные блага,
и  среди  них  - способность чувствовать горе и радость.  Идем,  старейший!
Близится синее время.
     Он повернулся и зашагал к колодцу.
     Тучи, затмив солнце, сгустились, и начал накрапывать дождь, когда Джеб
и   Шепчущий  вылезли  из  подземелья.  Дождь,  как  всегда,  подкрадывался
исподволь,  незаметно - еще не струи,  падавшие с небес,  а мелкая  водяная
пыль,  висевшая  в  воздухе.  Она  обволакивала  людей и тьяни,  заставляла
блестеть чешуйчатые тела и шлемы из раковин, холодила разгоряченную дневным
зноем  кожу,  мешалась с потом на лице Птоза,  стекала тонкими струйками по
щекам.  Птоз,  не доверяя никому,  крутил деревянную  рукоять,  опуская,  а
затем,  после  троекратного  рывка  веревки  -  поднимая приятеля со старым
тьяни.  Стражи,  обступившие  колодец,  молчали;  их  было  теперь  человек
шестьдесят,  и  все  новые люди,  свободные от дежурства,  подтягивались из
лагеря.
     Нерис тоже была тиха и непривычно молчалива,  лишь прижималась к Дарту
плечом  и  время  от  времени,  привстав  на  носках,  заглядывала в темный
колодец.  Сейчас,  в период сгущавшихся сумерек, тьма там казалась особенно
непроницаемой.
     Перебравшись через барьер из оплавленного камня,  обрамлявший колодец,
Шепчущий на мгновение  замер,  потом  сделал  знакомое  движение  руками  -
вытянул их,  соединил перед грудью и изогнул так,  что получилась идеальная
окружность.  Лицо его выглядело бесстрастным,  но Дарт заметил,  что нижняя
челюсть мелко подрагивает.
     - Ты  прав,  Убивающий  Длинным  Ножом.  -  Голос  старого  тьяни  был
по-прежнему сух и резок.  - Там две  пещеры,  маленькая  и  большая.  Очень
большая!  Когда глядишь на нее с высоты, затмевается разум и забываются все
слова...  Но я глядел - через пластину,  которая  делает  далекое  близким.
Глядел,  но не увидел ничего.  - Он бросил взгляд на своих соплеменников, и
те вскочили, словно подброшенные невидимыми пружинами. - Ты нас не обманул,
маргар. Такова воля Предвечного. Теперь мы уходим.
     Глядя на цепочку фигур,  быстро спускавшихся по склону,  Дарт подумал:
вот разум,  что лежит по ту сторону добра и зла.  Серые ангелы, что убивают
без жестокости,  мучают без злобы и совершают благо не ради сострадания,  а
лишь по велению целесообразности. Как сочетается это с верой в Предвечного?
Или он принимает за веру знание? Может быть, он ошибался, думая, что Элейхо
- бог,  которому поклоняются все  обитатели  Диска?  Такое  мнение  было  б
понятным и простительным - ведь на Земле вера и бог нераздельны,  как палец
и ладонь, а на безбожном Анхабе не признается ни первое, ни второе. По этой
причине  его  представления  о религии зиждились все же на земном опыте,  а
вклад Анхаба заключался в том, что вера его была разрушена и уступила место
скептицизму.
     Но вот  он повстречал существ,  чей скептицизм был безмерен и равен их
бесстрастности,  созданий без эмоций и непохожих  на  людей,  как  походили
рами. Внешнее сходство уже не могло обмануть и сделаться источником ошибки,
диктуемой земными аналогиями;  теперь,  задним числом,  он  признавал,  что
сказанное  Нерис  о  Предвечном  могло  быть не фантазией ума,  а настоящей
реальностью.
     Но если Элейхо не бог,  то что же такое?  Могущественный призрак,  что
затаился в глубинах планетоида? Или бессмертное существо с фераловой плотью
и каменной кожей, создание Темных? Почему бы и нет! Если они сотворили амеб
размером в лье,  стреляющих плазмой,  и этот гигантский планетоид, то им по
силам и другое  -  сделать  Диск  живым.  Не  только  живым,  но  разумным,
определяющим судьбы его обитателей, а также незваных гостей, свалившихся из
космоса...  Эта догадка объясняла многое - и убеждение роо в  том,  что  их
божество  -  реальность,  и  странные  таланты шир,  и феномен всепланетной
связи, осуществляемой деревьями, и пробуждение воспоминаний. "Мон дьен! Вот
это монстр!..  - подумал Дарт и ужаснулся. - Сотни миллионов кубических лье
мыслящей плоти! Страшно представить, на что способно такое существо!"
     Может быть,  Диск был вовсе не планетоидом, не космической станцией, а
машиной? Гигантским устройством, созданным древней расой, чтобы Уйти? Может
быть,  ферал действительно являлся живой  субстанцией,  подобной  той,  что
хранила искусственный разум Голема?  Может быть, как утверждала Констанция,
ферал  как-то  влиял  на  ментальные  барьеры,  ослабляя  их  незаметно   и
безболезненно,  исцеляя память? Об этом Дарт мог лишь гадать, но твердо был
уверен:  видение,  которое было послано ему в момент  контакта  со  стеной,
нельзя считать случайным.  Монстр или призрак,  таившийся в глубинах Диска,
словно приглашал его к себе,  а перед встречей  пожелал,  чтоб  вспомнилось
именно  это - их последний разговор с Констанцией на Галерее Слез,  попытка
восстановить его  память  и  ее  объяснения...  Все,  что  она  говорила  о
галактике мозга,  о ментальных пространствах,  каналах и преградах...  Все,
что пыталась сказать ему Нерис - пусть иначе, другими словами, но, кажется,
о том же...
     - Ты смотришь в спины лысых жаб,  будто намерен пронзить их копьями, -
голос Нерис вернул его к реальности.  - Идем,  Дважды Рожденный!  Они ушли,
хвала Предвечному!  Ушли,  и копьем их теперь не достанешь. Разве что твоей
молнией, - она положила руку на дисперсор, свисавший у Дарта с пояса.
     Он помотал головой,  чувствуя,  как струйки дождя,  срываясь с влажных
волос, текут по груди и спине.
     - Я не собираюсь в них стрелять,  маленькая шира.  Я только смотрел на
них и думал:  вот они уходят и уносят свои тайны...  А я любопытен, мон шер
ами! Мне хочется выведать их секреты, и я сожалею о том, что встретились мы
врагами, а не друзьями.
     - Маргар не станет другом жабе, - мрачно заметила Нерис и потянула его
за собой.
     Ренхо и  воины  направились  в  лагерь  и  уже  огибали  скалу с тремя
вершинами.  Дарт заметил,  что трое маргаров шагают без груза,  а их  мешки
покачиваются на спинах стражей.  То был бесспорный признак уважения; видно,
их судьба менялась,  как  изменяется  руда  в  плавильной  печи,  становясь
железом.
     Они с  Нерис  медленно,  шли  за толпой.  Дождь усилился,  камни осыпи
скользили и шуршали под ногами,  острия  скалы-трезубца  маячили  где-то  в
облаках, в недосягаемой вышине. Золотистые волосы ширы намокли и потемнели,
глаза прятались за  веерами  влажных  ресниц,  но  раят  на  виске,  омытый
небесной  росой,  светился и сиял,  как маленькая звездочка.  В наступившем
полумраке Дарт не мог разглядеть,  плачет ли она или  по  ее  щекам  ползут
дождевые капли.
     - Что ты будешь делать? Куда направишься теперь? - спросил он.
     Нерис повела плечами.
     - Может быть,  отправлюсь в Трехградье. Может быть, останусь в Долинах
на несколько циклов...  Останусь и встречусь с кем-нибудь,  кто подарит мне
жизнь.  Пора,  уже пора...  Дар ширы не должен исчезнуть, и мой отец шир-до
сказал,  что найдет мне мужчину.  Красивого юного рами, у которого сердце с
нужной стороны.
     - Нарата мудр,  - согласился Дарт.  - Конечно,  тебе нужен рами,  а не
чужак-бродяга вроде меня. К тому же я не очень красив и совсем не юн.
     - Это неважно.  Я бы осталась с тобой,  маргар,  если бы ты захотел, и
если б твое желание было искренним.  Но твои мысли... в них, в твоих думах,
другая женщина... Я видела ее, видела много раз - даже тогда, когда ты меня
обнимал. Это предостережение Элейхо... знак, что ты должен вернуться к ней.
В тот мир, который явился мне в последнем сновидении.
     - Пока что я вернулся к тебе. Вылез из дыры, и вот я здесь, а не в тех
непонятных  краях,  где  высятся сверкающие горы и ползают жуки в блестящих
панцирях.  Возможно, я попаду в тот мир, но не сейчас. Когда-нибудь, еще не
скоро.
     - Скоро, - раздалось в ответ. - Вещие сны не обманывают, маргар.
     В молчании  миновав  скалу,  они направились к деревьям.  В лагере уже
жгли под навесами костры,  ели,  кормили раненых,  и дым,  прибитый струями
дождя  к  земле,  тянулся  над  травой  и  мхами,  усердно ткал причудливую
паутину, словно ее вывязывали невидимые руки валансьенских кружевниц. Пахло
печеными  плодами,  медом,  ореховым молоком,  и Дарт,  вдохнув эти запахи,
вдруг понял,  что проголодался. Еще ему хотелось вина - не медового напитка
и не даннитского тьо,  а настоящего вина из лоз, взращенных в Божанси, Анжу
или Шампани.  Он ощутил его вкус на губах,  вздохнул и подумал,  что память
бывает сладкой,  как первый поцелуй,  и кислой,  как последнее причастие. А
временами даже отдает горечью отравы - как вскрик  той  женщины,  казненной
под Армантьером... Но в приходивших на ум событиях и случаях, радостных или
печальных,  это была его память,  и он полагал,  что лучше напиться из всех
источников, чем не иметь ничего и погибать от жажды.
     Нерис, стиснув  его  запястье,  повернула  к  кострам  и разбитому под
навесом шатру,  но Дарт обхватил ее плечи и,  прижавшись щекой к  ее  щеке,
заставил ширу остановиться.  Обнявшись, они замерли под деревом, не видимые
никому в теплом и влажном сумраке;  шелестел дождь,  корявые ветви тянулись
над   ними,   а  одна,  то  ли  сломленная,  то  ли  надрубленная  топором,
поскрипывала протяжно и жалобно.
     - Я  тебя  не  забуду,  маленькая  шира,  -  шепнул  Дарт.  -  Клянусь
Христовыми  ранами,  не  позабуду!  Та  женщина...  та,  к  которой  я хочу
вернуться...  она волшебница... Она умеет видеть мои воспоминания... совсем
как  ты...  не  только  видеть,  но  может оживить их,  принять твой облик,
напомнить о тебе...  и примет,  едва я о том подумаю...  это ей  совсем  не
трудно, поверь...
     Он шептал  и  шептал,  забыв  в  мгновение надвигавшейся разлуки,  что
память о Нерис сохранится лишь на мнемонических лентах - ведь все,  что  он
видел, слышал и пережил здесь, принадлежало не ему, а Ищущим. Все забудется
под ментоскопом,  исчезнет в разинутой  жадной  пасти,  уйдет  в  погашение
долгов:  и эти беззвездные небеса, и барабанящий по листьям дождь, и теплый
влажный ветер, и губы прильнувшей к нему женщины...
     Но сейчас он об этом не думал.
     - И еще...  я хочу,  чтоб ты знала... там, внизу, в подземелье, что-то
есть... что-то необъяснимое, непонятное... не зерна бхо, другое...
     Он почувствовал, как Нерис напряглась в его объятиях.
     - Во имя Предвечного! Не зерна? Но что же еще там может быть?
     - Селектирующий  фильтр.  -  Дарт  произнес  это на анхабском и тут же
поправился: - Стена. Завеса, похожая на каменную стену, - в нише, в верхней
пещере.  Только  живое может ее преодолеть,  понимаешь?  Нельзя пройти ее в
одежде,  с оружием или с палкой в руках... И за ней что-то есть... какая-то
обширная полость... пустота...
     Глаза Нерис  изумленно  расширились,  блеснули  в  полумраке.  Откинув
голову,  она поглядела  Дарту  в  лицо,  коснулась  тонкими  пальцами  губ,
промолвила:
     - Ты... ты видел эту полость?
     - Нет.  Я  только  вытянул  руку...  И мне показалось,  будто я стою у
дерева туи и вспоминаю,  но не о том, что мне хотелось бы. Нет, не так, мон
дьен! Может быть, именно это я и хотел вспомнить... Не знаю. Не уверен.
     - Случается,  Элейхо  посылает  видения наяву,  Да,  случается...  - с
задумчивым видом протянула  Нерис.  -  Мать  рассказывала  мне...  Впрочем,
неважно!  - Встряхнув мокрыми волосами,  она погладила Дарта по щеке. - Как
ты думаешь,  что там?  В этой полости,  за стеной,  что  пропускает  только
живое?
     - Наверное,  там  шахта.  Глубокий  колодец,  ведущий к изнанке вашего
мира...  Или к чему-то другому,  что находится  в  недрах,  под  скалами  и
землей. Я...
     Он смолк, но Нерис тут же подхватила:
     - Ты хочешь это узнать?
     - Я должен узнать.  Когда мы встретились,  ты назвала меня маргаром, и
это правильно.  Я - маргар,  только ищу не  волшебные  зерна,  а  позабытые
тайны. Ищу для тех, кто даровал мне вторую жизнь, для своих владык, существ
могучих и беспомощных.
     - Беспомощные и могучие... Разве так бывает?
     - Бывает,  маленькая шира.  Они могучи,  ибо в их руках знание,  и они
беспомощны,  ибо не могут его использовать. Им нужны другие люди, из разных
миров,  чтобы летать к далеким солнцам и искать.  Такие,  как  я.  Маргары,
солдаты удачи.
     - Ты думаешь, здесь тебе повезло?
     - Еще не знаю. Может быть. Проверю.
     Он говорил отрывисто и глухо, потом, вспомнив о Големе, произнес:
     - К  завесе  нельзя  подойти,  пока  ее  охраняет мой бхо.  Но если ты
когда-нибудь захочешь...  если решишь,  что это нужно  знать...  Словом,  я
прикажу ему, чтоб он тебя пропустил.
     Но Нерис покачала головой.
     - Нет.  Если там,  за стеной,  что-то важное. Предвечный скажет мне об
этом.  Мне или другой шире,  из не рожденного пока  что  мной  потомства...
Дарует вещий сон и повелит: идите, время ваше наступило! И мы пойдем. Но не
сейчас... Сейчас он посылает мне совсем другие сны.
     Она потянула Дарта к шатру,  кострам  и  людям,  но  вдруг  замерла  и
прошептала, щекоча ему ухо теплым дыханием:
     - Та  женщина...  та,  к  которой ты хочешь вернуться...  она из твоих
владык? Из тех, могучих и беспомощных?
     Дарт ответил утвердительным кивком.
     - И она такая же,  как ты?  Сердце - здесь,  - ладонь Нерис  легла  на
левую грудь, - и Элейхо позволит тебе одарить ее жизнью?
     Он молчал, вспоминая Галерею Слез, лицо Констанции, ее улыбку и слова;
потом усмехнулся и негромко произнес:
     - Она сказала:  все,  что ей нужно - согреться на солнце и чтобы я был
рядом...  Может  быть,  это  означает - подари мне жизнь?  Я не знаю,  но я
надеюсь...
     Как всегда,  он  проснулся  задолго  до  красного  времени  и   лежал,
всматриваясь  в  туго натянутую ткань шатра,  слушая дыхание Нерис,  сонное
попискивание Броката и редкий стук срывавшихся с  деревьев  капель.  Мягкий
свет  лишайника  озарял  палатку,  и  смутные  тени  ветвей,  будто танцуя,
скользили по куполу, то сливаясь в большие причудливые пятна, то распадаясь
на  пучки  корявых  щупальцев.  Этот беззвучный балет подчинялся всхлипам и
порывам ветра.
     Дарт осторожно сел,  потянулся к шпаге,  снял ее с оружейного пояса  и
опустил на спальный коврик рядом с Нерис. Что еще он мог оставить ей? Какую
память о себе?  Все,  что у него имелось,  - мертвые и непонятные предметы,
сделанные на Анхабе...  Там изготовили и шпагу,  но все же она напоминала о
Земле,  хранила тепло его рук и была,  конечно,  самым дорогим подарком. Не
слишком подходящим для женщины,  но,  если не считать воспоминаний,  ничего
другого он подарить не мог.
     Выбравшись из палатки, Дарт натянул скафандр и постоял недолгое время,
прислушиваясь и озираясь. В лагере царила тишина; костры угасли, утомленные
люди спали,  и в  серой  пелене  дождя  нигде  не  светились  факелы  и  не
поблескивали шлемы.  Видимо, Ренхо и Храс решили не выставлять часовых, раз
нет опасности от тьяни.
     Он посмотрел на  шатер  с  чуть  просвечивающим  пологом,  вздохнул  и
перекрестил его широким взмахом руки.  Прощай,  маленькая шира!  Да будет с
тобой милость Предвечного!
     Прочь из лагеря...  От дерева к дереву,  от ствола  к  стволу  -  и  к
обрыву;  потом  -  к  скале,  темнеющей  сгустком  мрака на фоне фиолетовых
небес...  Щебень поскрипывал под ногами, дождь барабанил по спине, и слева,
у пояса,  словно чего-то не хватало.  Шпага,  вспомнил он и включил фонарь;
яркое световое пятно помчалось впереди,  запрыгало по каменным  глыбам,  по
трещиноватой поверхности утеса и стеблям синего лишайника,  потом нырнуло в
засыпанную пеплом впадину. След из ребристых отпечатков башмаков протянулся
от края впадины к темному зеву шахты. Ясный след, заметный; в этом мире его
не спутаешь ни с чем.
     - Бон вояж,  - пробормотал Дарт,  заглядывая в колодец.  Тут  не  было
никого,  кто  пожелал  бы  ему счастливого странствия,  а счастье наверняка
пригодится.  Чтоб не погибнуть от голода,  не утонуть,  не задохнуться,  не
сгореть...  Мало ли какая напасть может приключиться с человеком,  когда он
наг и бос и не имеет под рукой доброго клинка...
     Он коснулся манжеты,  включив  двигатель,  взмыл  вверх  на  мерцающем
оранжевомстолбе,  завис  над  черным  круглым  отверстием и начал медленно,
плавно опускаться в дыру.  Пальцы привычно  шевелились,  управляя  полетом:
скорость  зависела  от  напряжения  мышц,  курс задавал указательный палец,
ладонь,  повернутая книзу,  означала  остановку.  Персональное  устройство,
годившееся лишь для тех, кто обладал руками, ладонями, пальцами, а этим, по
утверждению Джаннаха,  могли похвастать не все анхабские  разведчики.  Дарт
никогда не встречался с ними - их,  как и баларов, было немного, - но видел
кое-кого в мнемонических записях и знал,  что других землян в этой компании
нет.  А  если  так,  зачем встречаться?  Тем более что среди них попадались
весьма странные субъекты,  похожие на бронированных  черепах  или  огромных
двухголовых   птиц.  Визг,  шипение  и  клекот  птиц  были  невыносимы  для
человеческого слуха, а черепахи дышали метаном и вовсе не умели говорить.
     Сферическую полость  внизу  заливали  потоки  света:  Голем   в   знак
приветствия   включил   прожекторы.  Он  находился  в  той  же  позиции,  в
треугольной нише,  и от него ощутимо веяло энергией и  силой:  ни  дать  ни
взять,  джинн из арабских сказок, стерегущий пещеру сокровищ. Со сказками и
прочими светскими книгами,  приятными уму и сердцу,  Дарт  познакомился  на
Анхабе,  а на Земле, как помнилось, склонности к чтению книг не имел, начав
и закончив этот процесс  потрепанным  катехизисом.  Однако  дни  и  ночи  в
Камелоте были такими долгими... И одинокими, хотя и не всегда.
     Он расстегнул  крепления  шлема,  снял  его,  затем  стащил скафандр и
башмаки. Голем уставился на него мерцающими желтыми глазами, но не произнес
ни  слова:  способность  удивляться  была  ему  чуждой,  и  всякое действие
хозяина,  даже самое странное и необычное,  он  воспринимал  как  факт,  не
подлежащий обсуждению.
     Пояс с кинжалом и дисперсором,  обруч визора,  комбинезон, перчатки...
Теперь Дарт был наг,  как праотец Адам в первый день творения.  Камень пола
холодил подошвы,  и сильная дрожь вдруг сотрясла его;  он посмотрел на свои
руки и невесело усмехнулся.  Руки были пусты.  Как вырезать  пробу  ферала?
Отковыривать пальцами? Грызть зубами?
     Но эта  проблема  была из тех,  какие решаются на месте,  при изучении
конкретных обстоятельств.  Может быть, ферал похож на глину, или мягок, как
лебяжий  пух,  или  настолько тверд,  что его не разрежешь ни кинжалом,  ни
лучом дисперсора...  А  может,  дело  не  в  ферале;  может,  он  вовсе  не
вместилище  Элейхо,  а вспомогательный инструмент,  и сам по себе ничего не
значит.  Стоит ли гадать?  "Не стоит, когда разгадка рядом", - решил Дарт и
подступился к нише.
     - Слушай,  мон гар, и запоминай. - Эта фраза была стандартной командой
записи;  все, что он скажет, теперь сохранится в памяти Голема как послание
системному кораблю, разведчику и его балару. Голем мог связаться с кораблем
на расстоянии миллионов лье,  в точке выхода из Инферно, и транслировать не
только  речь,  но  и  визуальные картины.  При этой мысли Дарт ухмыльнулся.
Прибывший на выручку увидит его нагишом,  без оружия и скафандра, в мрачной
пещере  с  обгоревшими  стенами  -  и  что  подумает?  Это  не  поддавалось
воображению - тем более если за ним пришлют черепаху или визгливую птицу.
     Он начал говорить - четко,  размеренно,  не торопясь.  Вначале - обзор
событий,  связанных  с  проникновением  в  дыру,  описание верхней и нижней
камер,  гипотезы на их счет и  предостережение:  не  пытаться  вскрыть  три
остальные  полости,  на  острове  и  в прибрежных хребтах.  Затем - о своих
намерениях и планах;  здесь жизненно важным являлось то,  что он попадет на
алую  сторону  без снаряжения,  без маяка и прочих вариантов связи.  Если б
удалось вернуться, вопрос снимался сам собой, но возвращение сюда, в пещеру
к Голему,  было проблемой гипотетической.  Весьма вероятно,  он застрянет в
алом круге,  и тогда... Тогда придется его разыскивать - крохотную песчинку
среди необозримых пространств,  гор, лесов и прерий. Нелегкая задача - даже
для сказочной анхабской техники!
     Последними шли инструкции Голему.
     - Дождешься,  пока  не  уйдут  люди,  -  распорядился  Дарт,  -  затем
поднимешься  наверх  и  будешь  сканировать  пространство.  Когда  появится
корабль,  передай  сообщение.  Пусть  не  садятся  в  этом   круге   и   не
предпринимают ничего,  а ищут меня на красной стороне, у выхода из тоннеля.
Если там есть выход... - пробормотал он будто про себя.
     - А если нет, мой господин?
     - Если нет,  я вернусь сюда,  надену скафандр,  вылезу из дыры,  и  ты
получишь новые инструкции. Понятно?
     - Не совсем, сагиб. Если ни тебя, ни корабля не будет слишком долго, я
мог бы переместиться на оборотную сторону планетоида,  чтобы  оказать  тебе
помощь.  - Голем помолчал и добавил: - Будет ли это разрешено и через какой
отрезок времени?
     Эта идея приходила Дарту,  но он отверг ее как нереальную.  Ираз,  при
всех  своих  талантах,  не  обладал  возможностями космического челнока,  а
значит, не мог обогнуть планетоид за атмосферной границей. Странствуя же по
его  поверхности,  он  оказался бы на ободе Диска,  в области неизученной и
опасной; что там творилось с тяготением, ведал лишь один Предвечный. Другой
вариант - проникнуть в алый круг через морские шлюзы - был не менее опасен;
и так, и этак Дарт мог лишиться помощника и связи с системным кораблем. Но,
пожалуй,  даже  не  это являлось причиной того,  чтобы отвергнуть.  слишком
рискованный план;  он отвечал за Голема и не желал допустить его гибели.  В
конце  концов,  бывает  и  так,  что трудиться приходится рыцарю,  а не его
оруженосцу. Трудиться и рисковать. Такая уж у рыцарей судьба...
     С этой мыслью он подступил к  стене  и  прикоснулся  к  ней  ладонями,
ощутив  знакомую  упругость и зуд в кончиках пальцев.  Он стоял с опущенной
головой, ожидая, что вот-вот нахлынут видения, но ничего не происходило: он
все еще был здесь,  не на Земле, не на Анхабе, а в этой нише, залитой ярким
светом прожекторов.
     Приглашение? Несомненно,  подумал он.  Ему предлагали войти - пожалуй,
даже подталкивали к решительному шагу.
     Он прикусил губу и сделал этот шаг.

                                 Глава 22

     Широкий по  низу  коридор,  треугольного  сечения,  с  опалесцирующими
стенами...  Вероятно,  на  полированном  гладком  граните  имелось какое-то
покрытие - прозрачное, незаметное глазу, но испускавшее мягкий ровный свет.
Воздух был прохладен и сух, но казался безжизненным, и Дарт не сразу понял,
в чем причина. Здесь отсутствовали запахи; не пахло ни камнем, ни сыростью,
ни  лесом,  ни  одним  из сотен ароматов,  что щекотали ноздри наверху.  Он
улавливал лишь запах собственной разгоряченной кожи.
     Коридор уходил в бесконечность - прямой,  как стрела,  тающий в мягком
сиянии стен.  Пустота,  тишина... Ни ответвлений, ни защитных устройств, ни
ловушек...  Память об огненных бичах,  что режут и кромсают тело,  кольнула
Дарта и исчезла. Он не ощущал опасности; наоборот, предчувствие удачи вдруг
охватило его,  заставив выпрямиться и втянуть прохладный  воздух  глубоким,
почти судорожным вдохом.
     Это существо,   это   создание,   что   затаилось  в  глубинах  Диска,
определенно не желало ему зла... Скорее оно было настроено доброжелательно,
как хозяин к гостю, прибывшему из дальних стран и обещавшему поведать массу
занимательных историй.  Такая уверенность  являлась,  разумеется,  чувством
иррациональным,  но,  невзирая на свой скептицизм, Дарт доверял интуиции. В
ожидавшем его не ощущалось никакой угрозы,  и он подумал,  что если  уйдет,
следуя  дорогой  Темных,  то  это свершится безболезненно и незаметно;  так
путник,  утомленный странствиями,  впадает в сон у гроба господня в  Святой
земле.  Подобный  обликсмерти  не  пугал  и  даже  казался привлекательным;
возможно,  это была бы не смерть,  а что-то иное,  какая-то метаморфоза или
внезапное перерождение.
     Перерождение в  призрака?  Пусть!  Пусть  он  превратится  в  тень,  в
бесплотного духа!..  Зато духу  открыты  все  двери,  и  нет  для  него  ни
расстояний,  ни времен, а это значит, что он возвратится на Землю. Вернется
в Гасконь, в Париж, в прекрасную Францию, где обитают души его друзей, душа
его возлюбленной... Неважно, умрет он или останется жить, но в любом случае
не лишится награды,  ибо Констанция будет с ним - та,  потерянная в  первой
жизни, или другая, встреченная во второй.
     Мысль о них ободрила Дарта.  Он провел рукой по стене,  нависавшей над
ним приподнятой крышкой гроба, ощутил ее гладкость и твердость и улыбнулся.
Что-то   трепетало   в  нем,  словно  бутон,  согретый  солнцем  и  готовый
развернуться,  явив  великолепие  цветка,  что-то  шептало,  предупреждало,
говорило:  ты пойдешь долиной смертной тени, но не бойся, я с тобой! Я буду
вести и защищать тебя,  и не коснутся твоей души ни страх,  ни смерть! Вняв
этому призыву, он двинулся вперед.
     Странно! В  этом коридоре гасли не только запахи,  но также ощущения и
звуки.  Дарт не слышал своих шагов,  не чувствовал  прикосновений  к  полу;
может быть, не камень ложился ему под ноги, а другая субстанция, невидимая,
гибкая,  покорно прогибавшаяся под стопой?  Тяжесть тоже пустилась играть в
непонятные  игры:  сейчас,  на исходе синего времени,  он должен был весить
процентов на десять побольше,  однако ощущалось,  что это совсем не так:  с
каждым шагом в мышцы текла энергия,  дарившая небывалую легкость.  Он будто
бы не шел, а плыл над полом, и, хоть тоннель был ровен и прям, Дарту начало
казаться, что он постепенно спускается вниз. Вниз, вниз, вниз!.. - если его
не обманывают чувства.  Или этот проход действительно имел  наклон  -  чуть
заметный, не поддающийся оценке?
     Странным было  и  другое  -  он шагал неторопливо,  но стены уносились
назад с удивительной скоростью,  словно он мчался на  галопирующем  скакуне
или даже на трокаре.  Эта иллюзия исчезала, стоило остановиться и замереть,
но самый маленький шажок вновь приводил стены в движение,  и с каждым разом
они  струились все быстрее и быстрее,  так что зернистый гранит с блестками
слюды начинал сливаться в серую монотонную  поверхность.  Это  продолжалось
какое-то  время  - возможно,  не очень долгое;  Дарт внезапно заметил,  что
способность к оценке временных интервалов покинула его, вместе с обонянием,
слухом и тактильными ощущениями.
     Но кое в чем он убедился - тоннель определенно уходил вниз! Это уже не
казалось иллюзией - чувства легкости и движения  под  гору  все  нарастали,
усиливались и были ему безусловно знакомы; он понимал, что находится в зоне
переменной гравитации,  такой  же,  как  бывает  у  лифтов  на  космических
сооружениях   анхабов.  Эти  многоярусные  конструкции,  подобные  слоеному
пирогу,  пронизывали шахты;  на каждом ярусе тяготение было нормальным, а в
шахтах  -  нулевым,  так  что с их помощью не составляло труда взлететь или
спуститься на нужный уровень.  К шахтам  вели  переходные  демпфер-блоки  -
коридоры, в которых сила тяжести плавно снижалась до нулевой отметки, чтобы
резкий ее скачок не вызвал головокружения и тошноты.  Переход к невесомости
в демпфере был максимально комфортным,  а ощущения - точно такими же, какие
Дарт испытывал сейчас. Вначале - иллюзия спуска, затем уверенность, что под
ногами - крутой откос,  и,  наконец, падение - неважно, вверх или вниз, ибо
таких понятий в гравитационном лифте не существовало.
     Этот треугольный коридор тоже был демпфером и, вероятно, превращался в
шахту,  пронизывающую Диск насквозь, от голубого круга до алого; значит, он
проходил в фераловой толще и  вряд  ли  его  назначением  была  тривиальная
транспортировка.  Едва  задумавшись  об  этом,  Дарт  сразу  услышал  голос
Констанции - так ясно,  будто она стояла рядом или же сам он вдруг очутился
в  Камелоте,  на  Галерее  Слез.  Услышал  голос,  но не понял слов - слова
скользили мимо,  не вызывая ни отклика, ни связных ассоциаций, как песня на
чуждом языке. "О чем она толкует?" - мелькнула мысль, и тут же слова обрели
значение, хлынув к нему чередою волн, гонимых к берегу приливом.
     ...Кажется, я говорила тебе,  что скрытая область нам недоступна?  Она
отделена  барьерами,  ментальными барьерами,  и их нельзя сломать...  можно
лишь найти в них щели,  врата,  каналы связи между разумом и  беспредельной
галактикой  мозга...  но это,  мой дорогой,  бессознательный процесс,  дар,
талант,  а не искусство...  или он есть, или же нет... его удается развить,
но научиться ему невозможно... Однако ферал...
     Ферал! Стены   уже  не  казались  монотонно  серыми,  в  них  змеились
серебристые жгуты,  пронизывая гранит,  переплетаясь с камнем, смешиваясь и
сра-щиваясь  с  ним,  будто  два  гигантских существа,  серебряное и серое,
вцепились друг в друга мириадом щупальцев.  Дарт замер,  разглядывая стену,
но сохранить неподвижность не удалось - едва ощутимый ток воздуха покачивал
его,  подталкивал вперед.  Когда появился этот ветер?  И почему он  его  не
замечал? Потому что двигался вместе с ним, возник ответ.
     Присев, он оттолкнулся кончиками пальцев и поплыл в воздушном течении,
уже не касаясь пола.  Тяжесть  по-прежнему  уменьшалась,  и  вместе  с  ней
менялись серебристо-серые узоры на стенах:  сначала - серебристое на сером,
потом - серое на тускло поблескивающем серебристом,  пока не остались  лишь
редкие  вкрапления  гранита  в серебряную массу стен.,  Переходная область,
понял Дарт;  слой, где каменная оболочка Диска соприкасается с сердцевиной.
Значит,  серебристое  -  ферал?  Он  попытался  вытянуть  руку  к блестящей
поверхности, но незаметный доселе ветер вдруг спеленал его плотным коконом.
Серые  пятна  исчезли,  и  теперь он мчался в сияющем пространстве меж трех
бесконечных стен;  уже не летел, а падал в бездну в тугих объятиях урагана.
Это  падение  свершалось  в  полной  тишине,  и  было в нем нечто странное,
гипнотическое;  спустя какое-то время Дарт уже не мог сказать,  падает ли в
пропасть  его беспомощное тело,  или бездна - в нем самом,  и рушатся в нее
его рассудок и душа.
     Определенно так!  Стены исчезли,  и галактика мозга -  та,  о  которой
говорила  Констанция,  - открылась ему во всем своем великолепии.  Она была
необозримой,  бесконечной,  полной пульсирующих белых звезд, соединявших их
лучей   и   туманных  образований,  темневших  в  залитой  светом  пустоте;
призрачный колодец пронизывал эту  вселенную,  и  он  летел  в  нем  словно
пушинка,  подхваченная  неощутимыми  ментальными ветрами.  Летел к какой-то
цели?  Вниз?  Или  вперед?  Неважно!  Его  движение  было  безостановочным,
стремительным  и  подчинялось  лишь  одному  закону,  который  он  внезапно
осознал: не приближаться к звездам и туманностям и не пересекать лучей.
     "Звезды - информационные центры,  туманности - барьеры",  -  мелькнула
мысль,  будто  пришедшая  извне.  Возможно,  это  была  не  его мысль,  но,
подчиняясь ей, звезды вокруг засияли ярче, и Дарт увидел, что это скопление
-  лишь часть огромного пространства,  огражденная туманными стенами.  Лучи
переплетались в ней так густо,  словно  мириады  пауков  соткали  узорчатую
паутину,   протянув  сверкающие  нити  от  звезды  к  звезде,  соединив  их
бесплотными узами, нерасторжимыми и вечными, как время.
     Но этот вывод был,  очевидно, поспешным: мнилось, что кое-где эти нити
оборваны, и звезды, лишенные связи с другими светилами, горят не очень ярко
- или совсем не горят,  а только тлеют.  Их оказалось немало,  этих тлеющих
солнц,  и к Дарту,  вдруг осознавшему их ущербность,  пришло наитие: там, в
умирающих светилах, - не его ли память?
     Это явилось столь  же  внезапным  откровением,  как  и  другая  мысль:
частица галактики,  представшая ему,  - он сам.  Его неповторимое "я",  его
чувства и разум,  воспоминания и душа,  его самоотверженность  и  гордость,
любовь  и  ненависть,  вера  и скептицизм,  его умения и знания;  все,  что
довелось уви деть и услышать в первой жизни,  все,  что подарено второй,  -
хрустальные замки, улыбка Констанции, грустные девы на Галерее Слез, болота
Буит-Занга,  мертвая темная глыба Конхорума... Внезапный трепет охватил его
-  частица,  принадлежавшая  ему,  казалась  огромной,  но,  по сравнению с
пространством за туманными барьерами,  была как  лист  в  густой  древесной
кроне. Как цветок на весеннем лугу, как песчинка рядом с барханом как, нить
в гигантском гобелене...
     Что же скрывалось за барьерами? Кто обитал в его мозгу - а значит, и в
других галактиках, принадлежавших живым существам, анхабам и людям, ра-ми и
тьяни,  всем,  кто был одарен плотью и влачил ее через  годы,  десятилетия,
века от первого вздоха до последнего хрипа? Кто?!
     Видение сияющих пространств исчезло, и он услышал:
     - Мы! Ты и я!
     * * *
     Бесплотный и  беззвучный  голос,  пришедший  из серебристого тумана...
Слова, не прозвучавшие ни на одном из известных ему языков; не прозвучавшие
вообще, но все же понятные...
     Мы! Ты и я!
     Губы Дарта  закаменели.  Кто  бы  - и как бы ни обращался к нему,  это
существо не  нуждалось  в  звуках,  чтобы  уловить  вопрос;  возможно,  оно
понимало  разом все вопросы,  кружившие у него в голове словно пчелиный рой
над чашей с медом.  Он ждал,  то ли пребывая в неподвижности,  то ли  мчась
сквозь  серебристую  мглу  в реальном или воображаемом пространстве;  тихое
спокойствие снизошло к нему - такое,  какое  испытывают  безгрешные  чистые
души, общаясь с богом.

     Из гулкой тишины и тумана донеслось:
     - Мы! Ты, я и другие, живые или умершие. Мы едины!
     Дарт понял,  что ему придется говорить. В этой ситуации легче сказать,
чем думать;  речь дисциплинировала мысль.  К тому же слишком много вопросов
металось в его голове,  и слишком беспорядочны были эти метания...  Если на
все придут ответы,  он рухнет под ними, словно под горным обвалом! Рухнет и
сойдет с ума... Может, уже сошел и беседует сам с собой?
     - Ты обитаешь здесь, на этом планетоиде, в толще ферала?
     Голос его был беззвучен,  хотя он чувствовал,  как шевелятся губы. Так
говорят во сне,  все понимая,  н не слыша слов;  их звуки тоже засыпают, но
остается смысл,  и это главное:  смысл един  на  всех  языках  минувшего  и
будущего, а звуки - только его тени.
     - Я  обитаю  всюду,  - пришел ответ,  - в любой частице Мироздания.  Я
везде, где есть намек на разум, чувство или хотя бы на инстинкт. А ферал...
То,  что ты называешь фералом, - мертвая материя, всего лишь инертная масса
с полезным свойством:  она экранирует  мысли  разумных  существ,  усиливает
восприимчивость и позволяет нам общаться. Мир переполнен мыслями и словами,
и это м мешает...  мешает тебе и всем  остальным  -  всем,  -получившим  от
природы дар сознания.
     - Мешает? Как?
     - Блокирует каналы связи между нами.  Я говорю, но вы меня не слышите,
я шлю вам знаки,  но вы к  ним  равнодушны.  -  Пауза.  Молчание.  Глубокая
тишина.  Потом раздалось:  - Бывает иначе,  по-другому...  Но редко,  очень
редко. Единственный шанс на миллион..
     Странное чувство охватило Дарта: он был по-прежнему спокоен, и в то же
время трепет ужаса затесался в его душу.  Существо,  которое обитает всюду,
всех  живых  частицах  Мироздания,  и  посылает   им   слова   и   знаки...
Могущественное,  вечное, огромное... Наверняка всеведущее и всевидящее... С
кем он говорил?! С владыкой вечности?
     - Ты - бог? Создатель и Творец? Пауза.
     - Ты ошибаешься.  Я-не Демиург и ничего не творил,  ни этой Вселенной,
ни иных,  ни человека,  животного. Наоборот, в определенном смысле я создан
вами.  - Снова пауза,  как если б огромное существо  о  чем-то  размышляло.
Потом  бесплотный голос зазвучал опять:  - Создан - не очень точный термин,
ибо  мой  разум  -  не  результат  целенаправленных  усилий,  а   следствие
естественных  процессов.  Можешь  думать  обо  мне  как  о ментальном поле,
объединяющем живое и осознавшем себя,  хотя мое самосознание  иное,  чем  у
вас: вы - существа линейной природы, а я многолик и изменчив. Я сущест--вую
давно,  очень давно - с тех пор,  как появилась жизнь,  а вместе  с  нею  -
смерть.   Вернее,  иллюзия  небытия,  поскольку  в  мире  есть  только  две
реальности: сам мир и порожденная им жизнь.
     - Что это значит? - вымолвил Дарт. - Я не понимаю... я слишком многого
не понимаю...
     - Это значит, что я - ваше прибежище в смерти, в том, что вы называете
смертью.  Когда ваша плоть умирает,  вы идете ко мне.  Ваш разум,  ваше "я"
соединяется  со мной.  Если угодно,  ваша душа,  ваш логос,  или ментальная
матрица...  Важны не термины,  .а суть:  я - ваша вторая жизнь, и это жизнь
вечная.
     -У Дарта перехватило дыхание.
     - Значит,  ты все-таки бог, - прошептал он. - Всеведущий, милостивый и
всемогущий бог, который судит нас... Повелитель мыслей и душ...
     - Нет.  Концепция бога мне известна, ибо она возрождается раз за разом
на  мириадах  миров - понятие о грозном судии,  творце Вселенной,  дарителе
посмертной жизни.  Множество миров и множество  богов...  Несуществующих  и
потому бессильных... Они - всего лишь моя тень. Эхо моего существования.
     Дарт облизал пересохшие губы.
     - Тень и эхо... Но почему? Недолгое молчание.
     - Я постараюсь объяснить.  Ты постарайся понять. - Пауза. - Я говорил,
что лишь немногие из вас  владеют  даром  восприимчивости,  способностью  к
контакту  с  той  или иной частицей моего сознания.  Я не могу определить в
известных тебе терминах,  чем вызвана такая связь;  вероятно,  ближе  всего
понятие  мутации.  Очень  редкой  мутации,  порождающей гениев,  пророков и
существ с иными талантами,  которые кажутся  вам  необычными.  Источник  их
вдохновения  -  контакт  с  одним из моих мыслительных агломератов.  Обычно
очень нечеткая связь,  но  все  же  эти  люди  воспринимают  новые  идеи  и
транслируют их - разумеется,  искажая и упрощая.  Идеи научного плана имеют
конкретное воплощение в цепочке теория - практика, они зримы, они порождают
технологию  и  признаются  вашим  обществом  как объективная реальность.  С
философскими  идеями  сложнее.  Их  временами  принимают   за   откровения,
посланные  божеством,  - но где доказательства данного факта?  Их нет,  ибо
пророки способны лишь говорить и не творят чудес. И тем не менее, им верят.
Верят  в  их  слова,  верят  в  существование бога,  в его справедливость и
милосердие. Как ты думаешь, почему?
        - Идея божественного созвучна нашим душам,  ибо поддерживает нас на
жизненном пути,  - ответил Дарт. - Мы слабы, а мир жесток... Сладко думать,
что есть заступник и судья,  который  покарает  нечестивцев  и  осчастливит
праведных. Мы верим, потому что хотим верить. Вера дает нам надежду.
     - Ты видишь следствие, а не причину. Первопричина же в нашем единстве,
в том,  что мое сознание объединяет все живые существа.  Мутации, ведущие к
контакту, редки, но я - в каждом из вас, и каждый - смутно, очень смутно! -
чувствует мое присутствие.  Присутствие высшего  существа,  как  утверждают
ваши  теологи.  Это  врожденный  дар,  отличающий  вас  от  животных:  ваша
восприимчивость глубже,  каналы связи со мною шире, и барьеры в сознании не
столь  высоки.  Вот  почему  вы  ощущаете  мое  присутствие и называете это
религиозным чувством.  - Пауза.  Затем тон изменился,  и Дарту почудилась в
нем  легкая насмешка.  - Я знаю,  кто тебя послал.  Те,  кто на закате дней
своих боится неведомого и страстно желает познать Великую Тайну Бытия...  Я
- эта тайна!  Скажи им,  что ты побывал за гранью и приобщился к ней. Пусть
приходят без трепета и страха, когда захотят. Они - последние. Народ их уже
со мной - миллиарды их предков, которые уходили ко мне миллионы лет.
     Мысль о том, что миссия завершена, мелькнула и исчезла. "Осталось лишь
уточнить детали", - подумал Дарт и произнес:
     - Чтобы Уйти,  им надо явиться сюда,  на  этот  планетоид?  Явиться  и
повторить дорогу Темных?
     - Зачем  же?  Есть  более  простые  способы - эвтаназия,  естественный
конец...  - Будто ощутив его недоумение,  голос смолк,  но тут же  раздался
снова:  - Этот планетоид - лишь машина, делающая возможным наш контакт. Те,
кого ты называешь Темными,  построили ее,  чтоб говорить со мною  в  первой
жизни и лучше подготовиться ко второй.
     - Они Ушли? Все до единого?
     - Да.  Ушли, но след их в вашем измерении остался... планетоид и расы,
которые населяют его... такие же юные расы, как ваша земная... Когда-нибудь
они придут ко мне.
     - Для этого Темные поселили их здесь?
     - Отчасти.  Еще потому,  что контакт с другими существами, не похожими
на них,  вносил в их жизнь смысл и ощущение великой  цели.  Психологический
симбиоз,  идея  помощи  и  покровительства...  Это  питало их волю к жизни.
Разумеется, до некоторых пределов.
     - Помощь, - пробормотал Дарт, - покровительство... История с бхо - это
тоже помощь?  Хранилища,  огненные лучи, схватки из-за зерен... Лучше б они
их уничтожили!
     - Они старались не вредить живому - даже полуживому и неразумному. Они
полагали,  что  кое-какие  устройства  опасны  или не нужны переселенным на
планетоид  существам.  Спрятали  их,  защитили...  Но   не   учли   энергии
переселенцев,  их любопытства и тяги к чудесам.  Такое случается с древними
мудрыми расами... - Пауза. Тихий шелест, будто отзвук ментального вздоха. -
А  этот народ - те,  кого ты называешь Темными,  - был осторожен и мудр.  С
подобными им я повстречался трижды за миллиарды лет - с теми,  кто  знал  о
свойствах  ферала  или  об  иных  возможностях контакта.  Я говорил с ними,
стараясь внушить надежду и  уверенность  -  то,  что  облегчает  переход...
Теперь они со мной.  Если существа с Анхаба сумеют добраться до этой машины
или построить такую же,  я буду говорить и с ними.  Если  нет,  пусть  ищут
надежду и веру в собственных душах и твоих словах.
     Дарт размышлял над сказанным,  укрытый серебристой мглой, то ли застыв
в ней, то ли мчась куда-то - может быть, на край галактики, на дно огромной
бездны,  раскрывавшейся  за  барьером  разума.  Туда,  где обитает существо
вселенской протяженности и всемогущества,  владыка ментальных  пространств,
хозяин  вечности...  Но  все-таки  не бог!  Может быть,  Предвечный,  но не
Создатель,  не Творец! Так кто же? Дьявол? Дьявол, пришедший, чтоб искушать
его?
     Он услыхал - или почувствовал?  - странный отзвук, будто тень далекого
смеха. Потом раздался голос:
     - Я знаю, о чем ты намерен спросить. Спрашивай. Я жду.
     - Ты хочешь,  чтобы все  Ушли  к  тебе?  Так,  как  Темные?  Чтоб  все
существа,  сколько  их есть во Вселенной,  воссоединились с тобой и сделали
это как можно быстрее?  Анхабы,  земляне и роо,  обитающие на планетоиде? И
все остальные? Ты хочешь этого и манишь нас обещанием вечной жизни?
     Снова отзвук, похожий на смех.
     - Поверь, это было бы для меня катастрофой! Если живые придут ко мне -
все,  сколько их есть во Вселенной,  - я исчезну,  ибо исчезнет субстанция,
дарующая  жизнь.  Разве  ты не понял,  где лежит моя частица,  тот фрагмент
сознания,  с которым ты ведешь беседу?  - Пауза,  тихий рокот, напоминающий
шум  океанского  прибоя.  - Сущность моя - ментальное поле,  но всякое поле
должно иметь источники,  не так ли? Материальные объекты, которые порождают
поле,  -  моя  плоть.  Твой собственный мозг и мозг любого существа,  те их
пространства, которые вы не в силах использовать, однако питаете и растите.
Мозг  избыточен,  и я - порождение этой избыточности.  Я принимаю тех,  кто
отжил свой срок - неважно,  отдельные создания или целые расы.  На смену им
приходят другие,  энергичные,  юные... В вас -мое существование. Мое и тех,
кто ушел ко мне.

     - Их  души  -  здесь?  И  ты...  ты тоже - здесь?  - Дарт коснулся лба
дрожащими пальцами.  Кожа его была влажной, крупные капли пота выступили на
висках.
     - Повторю:  здесь  малая  моя частица,  крохотный фрагмент - тот,  что
говорит с тобой.  Мой разум не похож на ваш; он распределен, распараллелен,
так  что  я могу формировать агломераты различной мощности,  рассыпать их и
строить вновь - в зависимости от решаемых задач,  от сложности проблемы. Ты
ведь  не  думаешь,  что  мне  потребовался  весь  мой разум,  со всех миров
Метагалактики,  чтобы общаться с тобой?  - Снова  тень  далекого  смеха.  -
Прости, но это очень частная задача... и очень, очень легкая.
     Дарт, потрясенный,   молчал.   Перед  его  внутренним  взором  маячила
внушавшая трепет картина:  необозримые пространства Вселенной, бесчисленный
сонм миров,  где зародилась жизнь,  и мириады разумных и неразумных тварей,
не ведавших о том,  что мозг их -  прибежище  Абсолюта,  Высшего  Существа,
объединяющего  их  и  принимающего  в  свои  незримые чертоги после смерти.
Выходит,  Нерис не лгала ему...  Все истина,  все!  И то,  о чем рассказала
шира, и то, о чем говорила Констанция! Там, на Галерее Слез...
     - Время  истекает,  и  связь скоро прервется,  - послышался бесплотный
голос. - Хочу одарить тебя на прощание. Ты представляешь свой мозг подобным
галактике? Что ж, верная аналогия... Но в ней, в этой галактике, я не один.
Она не только моя часть, она - хранилище. Тут есть другие... ты бы сказал -
другие души, твои соплеменники... Желаешь с ними повстречаться?
     - Нет!  Нет!  - Дарт выкрикнул это дважды, ужаснувшись; воспоминание о
той,  чью жизнь отнял палач,  сдавило сердце.  Кого еще он мог бы встретить
там,  за стенами,  охраняющими его разум?  Врагов,  которых он убил?  Своих
солдат,  что пали на его глазах в бессмысленных кровавых битвах? И тех, кто
умер здесь,  на Диске,  - даннитов,  тьяни, рами? Не забывать о них - одно,
встречаться же - совсем другое... Он не хотел этих встреч.
     - Ты знаешь,  какой мне нужен  дар,  -  его  губы  похолодели  и  едва
двигались.  - Те гаснущие звезды...  светила с оборванными нитями-лучами...
Сделай так, чтоб они зажглись. Все! Это возможно?
     - Возможно,  но  я  не  считаю  восстановление  памяти  даром.  Память
принадлежит тебе,  тебе и мне, ибо я храню ее аналог, возобновляемую раз за
разом копию. Ее мгновенное пробуждение таит опасность; ты ощутил бы сильный
шок,  и  потому  я  исцеляю  твою память постепенно.  От случая к случаю...
Напомнить, как и когда это было?
     - Не надо,  - шепнул Дарт.  -  Я  помню,  и  я  благодарен  тебе,  мой
господин. Не знаю лишь, за что я удостоился подобной милости.
     - Ты - посланец.  Посланец расы, которая должна уйти ко мне, ибо время
ее истекло. Ты выполнил свой долг и заслужил награду. Но память - не из тех
даров, какими награждают. Дар - это нечто такое, чего ты раньше не имел, но
пожелал бы обрести; мечта или фантазия, которую я могу исполнить. Подумай и
скажи. Или просто подумай. Дарт подумал.
     - Щедрость твоя безмерна,  мой господин, - ты дал мне все, за чем меня
послали. Чего же больше? Не затаи обиды и не сочти мои слова гордыней, но я
не знаю,  что просить...  Долгую жизнь и здоровье? То и другое я получил от
анхабских реаниматоров...  Удачу?  Но я и так удачлив;  когда  во  Фландрии
проклятое  ядро  сломало мои кости,  я чуть не отправился к тебе - но вот я
жив... Любовь? Но просят ли вина, когда кубок полон? Я бы хотел лишь одного
-  вернуть  своих  друзей,  товарищей  юности...  Но  я  понимаю,  что  это
невыполнимо.
     - Невыполнимо даже для меня, - подтвердил голос и после паузы добавил:
-  Но  не  печалься:  вернувшись  на Землю,  ты возместишь утраты.  Ты ведь
желаешь вернуться? Желаешь, я знаю... Однако не просишь об этом. Почему?
     - По той причине,  повелитель вечности,  что миссия моя  исполнена,  и
договор  с  Джаннахом завершен.  Я передам ему твои слова и получу свободу.
Мне дадут корабль...  новый корабль,  вместо погибшей  Марианны...  Путь  к
Земле не будет долгим и не будет скучным. Думаю, я улечу не один.
     - Корабль...  да,  корабль...  и,  разумеется, ты улетишь не один... -
Снова мягкая насмешка - или эхо ее лишь почудилось Дарту? - Эти корабли, не
мертвые  и  не  живые,  такая нелепость...  Темные - те,  кого ты называешь
Темными,  - умели обходиться без кораблей.  И они,  и многие другие... Есть
простой способ, совсем простой... Я покажу...
     Серебристая мгла редела,  голос гас,  замирал, таял, но внезапно обрел
прежнюю силу.
     - Конец твоей дороги близок.  Запомни:  зона связи выходит  к  выемке,
такой  же,  как  та,  с  которой  начался твой путь.  Не покидай ее,  иначе
разбудишь стража...  то существо под верхней камерой,  полуживое устройство
Темных...  оно охраняет контактную зону... Останься в нише и представь, что
поднимаешься вверх.  Просто представь.  Это нетрудно,  совсем нетрудно... -
Ментальный шепот сделался тихим,  отрывистым, но Дарт отчетливо разобрал: -
Память...  твоя память...  ты уже  готов...  последний  импульс...  коснись
дерева... там много деревьев... .
     - Благодарю  тебя,  мой  повелитель  и  господин,  - произнес Дарт.  -
Благодарю. Прощай.
     - Не повелитель...  не господин...  ты и  я...  едины...  -  донеслось
угасающим эхом. - Мы встретимся... когда... придешь... ко мне...
     Мгла разошлась,  серебристо-серые  узоры  замелькали на стенах,  потом
одна из стен метнулась под ноги,  сделавшись  полом,  и  Дарт  ощутил,  что
возвращается тяжесть.

                                 Глава 23

     Он стоял  на  невысоком  плато,  на самом краю обрыва,  Внизу рокотали
морские волны,  таранили i неподатливый камень утесов,  сзади лежала  сухая
равнина,  а  над головой раскинулось небо - желтое,  с розоватым оттенком и
тусклым солнечным кружком, на который можно было смотреть почти не прищурив
глаза.  Алый круг!  Алое солнце,  серые скалы и фиолетовый океан,  подобный
гигантскому блюду с  приподнятыми  краями...  Здесь,  на  вогнутой  стороне
Диска,   горизонт   был   шире,   и   Дарту   казалось,  что  он  различает
противоположный берег-ленту коричневого и серого меж  аметистовым  морем  и
небесами цвета бледной охры.
     Пейзаж был прекрасен и дик, но все его пышное великолепие существовало
вне сознания Дарта,  будто отделенное зыбкой полупрозрачной стеной.  Он  не
замечал  ни острых каменных обломков,  коловших ноги,  ни знобкой прохлады,
которой тянуло от моря, ни запаха нагретых солнцем скал, гниющих водорослей
и соли; не замечал ничего, хотя способность слышать, обонять и чувствовать,
потерянная в серебристом тумане,  уже возвратилась к нему. Он даже не думал
в этот миг о божестве,  которое удостоило его аудиенции в глубинах Диска, о
всемогущем Абсолюте,  еще недавно говорившем с ним;  а если и  вспоминалось
сказанное, то лишь последние слова.
     Представь, что поднимаешься вверх... Просто представь...
     Он так  и сделал,  когда очутился в нише.  В темной выемке за пологом,
непроницаемым для металла и камня,  пластика и  дерева...  Наклонные  стены
сходились  над  ним,  но он их не видел в черном душном мраке;  он мог лишь
ощупать ладонью  их  гладкую  поверхность  и  убедиться,  что  они  тверды,
неподатливы  и  монолитны.  Он был упрятан в мрачный треугольный саркофаг -
крохотная мошка,  погребенная в каменной толще,  на неведомом расстоянии от
солнца и воздуха, от трав идеревьев, от плеска волн и шелеста листвы.
     Представь, что поднимаешься вверх...
     Что-то метнулось   в   его   сознании,  будто  просквозило  ветром  из
распахнувшегося окна,  и саркофаг исчез.  Исчезли тьма, полированный камень
под ногами,  гладкие стены и ощущение, что свод подземелья давит на плечи и
сейчас обрушится,  смяв его тело в кровавый комок.  Все это было  реальным,
как гулкие удары сердца,  - и все исчезло!  Солнечный свет брызнул в глаза,
ветер коснулся кожи, взъерошил волосы... Миг перехода был краток, неуловим,
словно  ткань времен и пространств раздалась перед ним,  покорно скользнула
за спину и снова замерла, соединив края прорехи.
     Эти корабли - такая нелепость,  сказал  повелитель  ментальных  бездн.
Темные  умели  обходиться  без  кораблей.  И они,  и многие другие...  Есть
простой способ, совсем простой... Я покажу...
     Его прощальный дар был щедрым. Щедрей не придумаешь, решил Дарт, жадно
вдыхая прохладный,  насыщенный солью воздух.  Галактика - и вся Вселенная в
придачу!  Все - на расстоянии протянутой руки!  Даже не руки, а волоска или
кончика  ногтя...  может  быть,  еще ближе...  Голубой круг,  где поджидает
верный Голем,  хрустальные замки Анхаба, Земля и тысячи других миров... Все
- рядом!  Представь, что ты поднимаешься вверх... или спускаешься вниз, или
движешься в любую сторону... или желаешь оказаться за миллионы лье, в любом
из мест, какое сумеешь измыслить... Действительно, простой способ!
     Он повернулся и осмотрел плато. Кажется, владыка вечности еще упоминал
о деревьях? Где-то они безусловно растут, но только не в этом краю. Здесь -
голая  почва,  промоины от дождей,  равнина,  засыпанная щебнем,  и мрачные
скалы,  что обрамляют плоскогорье.  Скалы - как шипы на  драконьем  хребте:
тонкие,  остроконечные,  кривые...  На  взгляд,  в  трех  лье  или в трех с
половиной... И нелегко преодолеть дорогу, шагая босым по камням, без пищи и
без глотка воды...
     Был, правда, другой способ. Совсем простой.
     Усмехнувшись, Дарт уставился на скалы.  Мышцы его напряглись как перед
гигантским прыжком, но тут же послушно расслабились; их сила была ненужной,
лишней,  ибо прыжок свершался в воображении.  В той галактике,  где обитало
его "я",  где отражалось все увиденное, где помещалось все, что он способен
был представить.  Одно лишь желание и движение мысли, обгоняющей свет... Ни
холода и тьмы Инферно, ни рева ускорителей, ни карт и графиков, ползущих по
экранам... Ничего! Одно движение...
     Под ступнями  вместо  щебенки - сплошной шероховатый камень.  Шум волн
отдалился,  став едва слышным,  и острые запахи моря сменил аромат цветущих
лугов. Скала нависала над Дартом словно хищный изогнутый клык; другие такие
же скалы виднелись по обе стороны,  а вниз уходил пологий  склон,  заросший
оранжевой  травой и кое-где рассеченный ручьями и оврагами.  Эта просторная
луговина тянулась до стены деревьев,  казавшихся издалека сплошным багряным
гобеленом в пурпурных узорах: оттенки киновари, пурпура, кармина переходили
друг в друга,  смешивались,  расплывались, как на палитре чудака-художника,
влюбленного лишь в красные цвета.
     - Мон дьен!.. - пробормотал Дарт, взирая в изумлении на ширь багрового
ковра, раскатанного под желтым мутным небом. - Деревья туи!
     На миг неясное видение мелькнуло перед ним,  точно он,  поднявшись над
Диском,  обозревал  его  с  высоты,  пронзая  взглядом  полог леса и темную
плодородную  почву:  миллионы,  миллиарды  деревьев,  затопивших   мир   от
срединного до кольцевого океана, переплетение ветвей и крон, мощные колонны
стволов,  слитые  в  гигантскую  паутину  корни...  Библиотека?   Хранилище
информации?  Сеть всепланетной связи?  Живая сеть, ячейки которой умирают и
возрождаются вновь, помня о своем предназначении...
     Какая из  этих  гипотез  верна,  Дарт  сейчас  не  размышлял.  Желание
приблизиться к деревьям,  коснуться их гладкой коры, вдруг охватило его; он
знал,  что должен это сделать,  и тяга его была такой же естественной,  как
дважды  совершенный  мысленный прыжок.  То,  чем его наградили и что он уже
испытал,  являлось даром,  но было еще и обещание. Память принадлежит тебе,
сказал владыка вечности;  тебе и мне,  ибо я храню ее аналог... Может быть,
этот аналог,  эта копия,  возобновляемая  раз  за  разом,  была  той  самой
матрицей,  логосом  или  душой,  что исторгалась в мгновения смерти?  Может
быть,  где-то в ментальной галактике мозга хранился  второй  Дарт,  который
поделится  с  первым памятью?  Может быть,  контакт меж ними установлен,  и
остается лишь одно последнее усилие?
     Память... твоя память...  ты уже готов... последний импульс... коснись
дерева... там много деревьев...
     Он не  заметил,  как  оказался на опушке леса.  Поле с желтыми травами
лежало за спиной, наполняя воздух терпким медовым запахом, шелестом стеблей
и  стрекотом  невидимых  насекомых.  Шагах  в  двадцати от него возвышались
деревья  -  гигантские,  мощные,  впятеро  выше,  чем  на  другой   стороне
планетоида,  с такими толстыми стволами, что двое мужчин были бы не в силах
их обхватить.  Не стволы - колонны храма,  высеченные из бурого  песчаника;
прямые,  ровные,  покрытые гладкой корой, они уходили вверх, потом внезапно
делились на горизонтальные ветви - в первом ярусе,  во втором,  в  третьем,
четвертом...  Каждый  ярус  -  на  одной  и  той  же высоте,  и кроны - как
многослойная крыша над необозримым  строением,  перевитая  длинными  узкими
листьями, багровыми у черешка и ярко-пурпурными у заостренных кончиков...
     Будто сомнамбула,  Дарт  шагнул  к  ближайшему  стволу и вытянул руки.
Почва под ногами была мягкой, темной, ступня уходила в нее как в песок; ему
казалось, что он ощущает незримые токи, струившиеся в земле, в переплетении
корней.  Аура покоя и силы окружала лес -  того  покоя,  какой  нисходит  к
человеку под беспредельным звездным небом,  вечным и неизменным в сравнении
с краткостью жизни.  Эти деревья тоже  были  почти  что  вечными,  плывшими
сквозь время под взмахи его крыл:  взмах - и отлетает мгновение,  взмах - и
исчезает другое,  взмах - и гаснет третье.  "И так - два миллиона  лет",  -
мелькнуло в сознании Дарта.
     Его ладони,  преодолев  знакомое  сопротивление,  прижались  к гладкой
коре,  и в следующий миг реальность Диска дрогнула, растаяла, исчезла. Иные
картины поплыли под его сомкнутыми веками в мелькании дней и ночей, месяцев
и лет;  он будто мчался на бешеном скакуне,  и  каждый  шаг  уносил  его  в
прошлое,  мимо каменистых круч Гаскони,  мимо парижских мостов,  площадей и
башен,  мимо  холмов  в  виноградной  зелени,  замков,  таверн,  церквей  и
аббатств,  мимо складов и причалов с судами, чертогов королевского дворца и
залов  ратуши,  мимо  полей  сражений,  заваленных  мертвыми  телами,  мимо
дымящихся  пушек  и  батальонов  бегущих  в  атаку гвардейцев,  мимо пышных
процессий,  охот,  похорон,  коронаций,  великих посольств... Лица друзей и
недругов  мелькали перед ним,  а их имена,  вернувшись к жизни,  звучали то
грохотом набата,  то ревом разбушевавшихся  стихий:  грраф  де  Ла  Ферр...
баррон дю Валлон де Бррасье... аббат дЭррбле... де Трре-виль... де Варрд...
Ррошфорр... Беррнажу... Джоррдж Вильеррс...
     Мужчина лет  сорока,  в  багряных  одеждах...  Туфли   с   серебряными
пряжками, тонкие кружева вокруг запястий и шеи, шляпа, аметистовый перстень
на пальце...  Лицо - худощавое, властное, с остроконечной бородкой, широким
выпуклым лбом и пронзительным взглядом темных глаз... Джаннах? Нет, Джаннах
был только его подобием!  Кардинал Ришелье, герцог дю Плесси... Враг, потом
-  покровитель и,  наконец,  повод для гордости:  он,  юный гвардеец,  знал
человека, чье имя было символом Франции.
     Суровые черты мужчины в красном изменились, расплылись, и перед Дартом
встала   женщина   -   прекрасное  лицо  на  фоне  обтянутых  штофом  стен,
величественная осанка,  блеск бриллиантов,  пышное платье с низким вырезом.
Королева... Констанция и он служили ей... Та, первая его любовь, погибшая в
монастыре, в Бетюне...
     Ночь, берег Лиса,  Армантьер.  Дорога,  ведущая к  городу,  -  влажная
земля,  низкие коренастые дубы, словно тролли, присевшие на корточки, блеск
редких молний над  горизонтом...  Темные  фигуры  в  плащах  и  широкополых
шляпах,  женщина  на  том  берегу  реки и палач,  вскинувший широкое тяжкое
лезвие...
     Ветер треплет белокурые локоны женщины,  её глаза закрыты, шея покорно
обнажена... Графиня де Ла Фер, убийца Констанции... леди Винтер...
     Эта сцена  будто  подбросила  дров в пылающий костер его воспоминаний.
Они наплывали одно на другое,  смешивались,  пересекались, иногда - четкие,
ясные,  иногда  -  смутные,  мерцающие  в  тумане детства и отрочества;  он
находился разом в сотне мест,  он видел сотни лиц, он слышал голоса и смех,
мольбу и крики,  стоны,  брань;  то палуба корабля покачивалась под ним, то
жесткое седло,  то шелестели травы под ногами,  то поскрипывал  паркет,  то
звонко отзывались каменные плиты.
     Ему снова  было  девятнадцать,  и он въезжал в ворота Менга на дряхлом
рыжем мерине:  отцовский клинок - у бедра,  кошель с пятнадцатью экю  -  за
поясом,  гасконский  берет  на  смоляных  кудрях,  облезлое перо,  куртка в
дорожной пыли...  Он видел дом на улице Старой Голубятни,  просторный двор,
широкую лестницу, сверкание шпаг и голубые плащи мушкетеров, резкий профиль
де Тревиля - сухие губы,  упрямый подбородок,  нос,  словно  клюв  коршуна.
Вместо дома,  двора и лестницы вдруг возникло заброшенное здание с выбитыми
стеклами -  монастырь  Дешо,  где  он  сразился  с  де  Жюссаком;  затем  -
королевский   кабинет:   красного  дерева  мебель,  хрустальные  жирандоли,
кордовская кожа, зеркала и недовольное лицо владыки...
     Вся эта роскошь внезапно исчезла,  сменившись другой,  более  скромной
обстановкой:  дубовые стол и стулья,  вместительные шкафы, сундук, накрытый
полосатым ковриком. Гостиная в доме Бонасье... А тот изящный силуэт у шкафа
- Констанция:  темные волосы,  плавный росчерк бровей, голубоглазое лицо со
вздернутым носиком,  кружева вокруг стройной шеи... Их первая встреча... Он
знал, что сейчас она скажет: "Могу я довериться вам, сударь?" И он ответит:
"Что за вопрос! Вы же видите, как я вас люблю!"
     Он стоял  в  темноте,  у  дверного   проема,   скрытого   драпировкой,
вслушиваясь  в  щебет  женских голосов,  чувствуя,  как овевает лицо теплый
благовонный воздух.  Вдруг чья-то рука,  восхитительной  белизны  и  формы,
просунулась сквозь драпировку. Он понял, что это - награда; упал на колено,
схватил эту руку,  почтительно прикоснулся  к  ней  губами.  Рука  исчезла,
оставив на его ладони перстень - алмазный перстень ценою в тысячу пистолей,
как утверждал позднее  де  Тревиль.  Знак  королевской  милости...  Где  он
теперь? Кто его носит?
     Пыль взметнулась из-под копыт, домишки предместья Сент-Антуан скрылись
за поворотом,  и только Бастилия еще грозила вслед своими мрачными башнями.
Смех,  гулкий конский топот,  скрип седел,  возгласы и ароматы кожи, пота и
вина... Вперед, гвардейцы Дезэссара! Вперед, в Ла-Рошель! За славой, ранами
и смертью, по воле короля и кардинала, под знаменем герцога Орлеанского!
     Боже, как он был молод! Как молод и полон надежд!
     Но юность прошла,  и потянулась череда тоскливых долгих лет.  Кажется,
он позабыл Констанцию и редко вспоминал друзей;  их заменили вино и служба,
честолюбивые  думы,  интриги  и интрижки.  Что еще?  Пост капитана в бывшем
полку де Тревиля,  потом - генеральский чин и жезл  маршала  Франции...  Но
маршалом  он  был недолго:  столько времени,  сколько неслось к французским
траншеям пушечное ядро.
     Чудовищный удар ошеломил его,  сухо и страшно треснули кости,  хлынула
кровь,  и взор заволокло предсмертной дымкой...  Он снова умирал,  сжимая в
холодеющей руке маршальский жезл с золотыми лилиями;  умирал на поле  битвы
одиноким,  ибо лучшее, самое светлое и дорогое умерло еще раньше, оставшись
в юности.  Умирал и шептал слова, звучавшие странной загадкой для офицеров,
склонившихся над ним...
     - Атос, Портос, до скорой встречи! Арамис! Прощай навсегда!
     Дарт отшатнулся  от  дерева,  рухнул  на землю и долго лежал,  глядя в
охристые небеса и втягивая сквозь зубы прохладный  воздух.  Боль  отпустила
его,  дыхание  успокоилось,  смертный  час  отлетел  и угнездился в прошлом
платой за возвращенные потери. Глаза Дарта были раскрыты, но он не видел ни
собиравшихся  на  горизонте  туч,  ни алого солнца,  застывшего в небе,  ни
древесных ветвей с потоком багровой листвы. Он вспоминал.
     Все, все вернулось!  Горе и радость,  минуты счастья и мук,  друзья  и
недруги, лица и имена, даты и обстоятельства; полный список триумфов, побед
и поражений, который завершился маршальским жезлом и смертоносным ядром. Но
даже  это последнее воспоминание не тяготило и не страшило его - не потому,
что мгновения смерти и торжества слились,  а лишь по той причине,  что  оно
было... Было и останется с ним навсегда!
     Наконец он поднялся,  вытер потный лоб,  стряхнул землю с голых плеч и
тихо напомнил самому себе:
     - Шарль... меня зовут Шарль...
     Это звучало гораздо лучше,  чем прежнее имя - вернее,  осколок  имени,
которым  он  пользовался много-много лет.  Сколько же?  Сколько длилась его
вторая жизнь?  Он  начал  считать,  припоминая  все  свои  полеты,  периоды
странствий, время отдыха и ту историю, когда попал к реаниматорам вторично,
вернувшись с Растезиана с раздробленной ногой; потом усмехнулся и вымолвил:
     - Зачем, мон дьен? Главное, помню... Помню!
     Веки его опустились,  и он увидел лицо Констанции:  её  улыбку,  синие
глаза-фиалки,  вздернутый  носик  над пухлым ртом,  ямочки на щеках,  блеск
темных локонов и нежную стройную шею.  "Могу я довериться  вам,  сударь?  -
прошептала  она  и  тут  же добавила:  - Все,  что мне нужно - согреться на
солнце, и чтобы ты был рядом..."
     - Я рядом, милая, - ответил ей Дарт, - совеем рядом.

     Он был свободен точно ветер.  Мысли о прошлом и об ушедших,  чьи жизни
были смыты временем,  его не печалили;  он знал,  они ушли не к Тьме,  а  к
Свету и терпеливо ждут его.  Ждут, примирившись меж собой, забыв о взаимных
обидах,  ненависти,  страхе;  ждут,  когда он придет к ним и принесет  свою
любовь; Ту частицу любви, которую еще предстояло испить.
     Шарль д'Артаньян,  мушкетер  и  капитан  мушкетеров,  маршал  Франции,
солдат удачи, глубоко вздохнул и сделал шаг. Один-единственный шаг.
     Вселенная раскололась и сомкнулась за его спиной.