Код произведения: 11485
Автор: Фаст Говард
Наименование: Первые люди
Говард Фаст.
Первые люди
-----------------------------------------------------------------------
Сборник "Англо-американская фантастика".
OCR & spellcheck by HarryFan, 30 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
АВИА
Калькутта, Индия
4 ноября 1945 г.
Миссис Джин Арбалейд
Вашингтон, Дипломатический корпус.
Дорогая сестра!
Я нашел это. Видел своими глазами и потому убежден в полезности
избранной цели - исследовать антропологические прихоти моей сестры. В
любом случае это лучше, чем скука. У меня нет ни малейшего желания
возвращаться домой, и я не собираюсь пускаться ни в какие объяснения.
Нервы у меня не в порядке, я уволен со службы и не устроен. Как ты знаешь,
я вышел в отставку в Карачи, и мне приятно ощущать себя экс-воякой и
туристом. Но нескольких недель было достаточно, чтобы все до безумия
наскучило. Вот почему я был так рад получить от тебя задание. Оно
выполнено.
Не могу сказать, что пришлось изрядно поволноваться. Дело в том, что
присланная тобой статейка из "Ассошиэйтед Пресс" оказалась до деталей
точной. Маленькая деревушка Чунга действительно находится в Ассаме. Я
добирался туда самолетом, поездом по узкоколейке и воловьей упряжкой.
Путешествие в такое время года под обжигающим спину солнцем было сказочно
приятным. Но наконец я увидел то, что искал. Это была четырнадцатилетняя
девочка.
Конечно, ты достаточно знаешь об Индии, чтобы понимать: здесь
четырнадцать лет для девочки - вполне солидный возраст. Большинство из них
к этому времени уже замужем. Но дело не в возрасте. Я подробно беседовал с
отцом и матерью ребенка, и они рассказали мне, что опознали дочь по двум
очень характерным родимым пятнам. Опознание подтвердили родственники и
другие жители деревушки - все, кто помнил эти родимые пятна.
Обстоятельство совсем не удивительное для маленьких местечек вроде этого.
Ребенок был потерян в младенческом возрасте - восьми месяцев от роду.
Самая обычная история - родители работали в поле, оставив неподалеку
дочку, и она пропала. Я не могу сказать точно, ползала она или нет, но в
любом случае это была здоровая, живая и смышленая девочка.
Мы никогда не узнаем, как девочка попала к волкам. Возможно, волчица,
потеряв своих детенышей, утащила ребенка. Похоже, вот наиболее вероятная
версия. Волки, встречающиеся здесь, не относятся к европейскому типу. Это
местная разновидность pallipes - весьма внушительное животное по размерам,
с сильным характером, отнюдь не из тех, кто отступает на темной дороге.
Восемнадцать дней назад, когда девочка была найдена, жителям деревушки
пришлось убить пять волков, чтобы вызволить ее. Надо сказать, и сама она
дралась как дьяволица. Что ж, она тринадцать лет прожила рядом с волками.
Станет ли нам когда-нибудь известна история ее жизни с волками? Не
знаю. Во всяком случае, в данный момент она - волчица во всех своих
проявлениях. Не может стоять прямо - позвоночник искривлен до такой
степени, что коррекция невозможна. Бегает на четырех конечностях, и
суставы пальцев покрыты костными мозолями. Ее пытаются научить брать и
удерживать предметы руками, но пока безуспешно. Она разрывает на себе
любую одежду, в которую ее одевают. Она не в состоянии понять значение
речи и тем более говорить. Индийский антрополог Сумил Годже проработал с
ней целую неделю, но почти не надеется, что общение с ней будет
когда-нибудь возможно. В нашем понимании и по нашим критериям она
абсолютно слабоумная или, иначе говоря, идиотка и, похоже, такой и
останется на всю жизнь.
С другой стороны, и профессор Годже, и доктор Чалмерс, и представитель
правительственной службы здравоохранения, приехавший из Калькутты
посмотреть девочку, находят, что нет никаких физических или наследственных
факторов, которые можно было бы считать основой психического расстройства.
Девочка не страдала слабоумием от рождения. Наоборот, жители деревушки
вспоминают, что в младенчестве она была абсолютно нормальным ребенком.
Более того, по их словам, она была очень живой и смышленой. Профессор
Годже считает, и его поддерживают коллеги, что именно живость и хорошие
способности девочки позволили ей приспособиться и тринадцать лет прожить
среди волков. Ребенок прекрасно реагирует на рефлекторные тесты и
производит впечатление вполне здорового с точки зрения неврологии. Она
очень сильна - даже более, чем обычные дети в этом возрасте, и обладает
сверхъестественным слухом и обонянием.
Профессор Годже исследовал данные восемнадцати подобных случаев,
зарегистрированных в Индии за последние сто лет, и в каждом из них, по его
словам, даже после курса лечения ребенок все равно остается слабоумным,
т.е., объективно говоря, остается волком. Профессор считает, что было бы
неправильно называть такого ребенка идиотом или слабоумным, точно так же,
как нельзя называть слабоумным или идиотом волка. Просто ребенок
превращается в волка, возможно, более высокоразвитого, чем обычный, но все
же волка.
Я готовлю для тебя полный отчет по этому материалу. Тем не менее
основные факты в письме изложены. Что касается денег - у меня их
предостаточно. Я выиграл в кости куш в одиннадцать сотен долларов.
Позаботься о себе, твоем драгоценном муже и службе здравоохранения.
Люблю, целую. - Хэрри.
ТЕЛЕГРАММА. ХЭРРИ ФЕЛТОНУ
ГОСТ. "ИМПЕРИЯ". КАЛЬКУТТА, ИНДИЯ
10 НОЯБРЯ 1945 г.
ЭТО НЕ ПРИХОТЬ, ХЭРРИ. ЭТО ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНО. ТЫ ПРЕКРАСНО СПРАВИЛСЯ С
ЗАДАНИЕМ. ТАКОЙ ЖЕ СЛУЧАЙ В ПРЕТОРИИ. БОЛЬНИЦА ОБЩЕГО ТИПА. ДР.ФЕЛИКС
ВАНОТТ. АВИАБИЛЕТЫ ЗАКАЗАНЫ.
ДЖИН АРБАЛЕЙД.
АВИА
Претория, Южно-Африканская Республика
Миссис Джин Арбалейд
Вашингтон, Дипломатический корпус.
Моя дорогая сестра!
Ты определенно великий организатор, ты и твой муж. Мне хотелось бы
узнать, чем закончится это временное затишье. Я думаю, в свое время ты
найдешь предлог и сообщишь мне об этом. В любом случае твоя деятельность
заслуживает уважения. Подумать только! Сдвинуть с места зануду-полковника
и незамедлительно отправить в Южную Африку. Впрочем, это прекрасная страна
с приятным климатом и, я уверен, большим будущим.
Здесь я увидел ребенка, который по-прежнему находится в больнице. Я
провел вечер с доктором Ваноттом и юной, умной и привлекательной квакершей
мисс Глорией Оулэнд, антропологом, работающей над докторской диссертацией
по проблемам народов банту. По мере того, как я буду продолжать свое
знакомство с мисс Оулэнд, я смогу снабжать вас материалами и по этой теме.
Внешне происшедший здесь случай удивительно напоминает виденный мной в
Ассаме. Там была четырнадцатилетняя девочка, здесь - одиннадцатилетний
мальчик, по происхождению банту. Девочка выросла среди волков, мальчик
подобным же образом среди бабуинов и был вызволен белым охотником по имени
Арчвей, сильным, молчаливым человеком, как будто сошедшим со страниц
романов Хемингуэя. К сожалению, у Арчвея скверный характер и он не
очень-то любит детей, поэтому, когда мальчик, что вполне естественно,
укусил его, он выпорол бедняжку до полусмерти. "Я приручал его", - пояснил
молчун.
Теперь о больнице. Ребенок получает здесь самый лучший медицинский уход
и разумное лечение. Совершенно не представляется возможным найти его
родителей, потому что эти обезьяны с Базутолэнда много путешествуют и
невозможно даже предположить, где именно мог попасть к ним ребенок. Его
возраст - предположение медиков, но оно вполне разумно. Нет никакого
сомнения, что по рождению он принадлежит к народу банту. Он красив, с
длинными руками и ногами и необычайно силен. Видимых симптомов черепного
повреждения нет. Но так же, как и девочка из Ассама, по нашим
представлениям он идиот.
То есть, иначе говоря, он - обезьяна. Способ звукоизвлечения, которым
он пользуется, - обезьяний. В отличие от индийской девочки он способен
брать предметы руками, держать их и рассматривать, у него сильно развит
познавательный инстинкт. Как объяснила мне мисс Оулэнд, разница между ними
- это разница между волком и обезьяной.
У мальчика не поддающееся коррекции искривление позвоночника. Как и
обезьяны, он при передвижении пользуется четырьмя конечностями, а тыльная
сторона пальцев и ладоней покрыта костными мозолями. Что касается ношения
одежды, первое время он все разрывал на себе, но потом привык. Это не
удивительно. Прирученные обезьяны тоже ведь привыкают к платью. Мисс
Оулэнд надеется, что мальчик овладеет хотя бы рудиментарной речью. Однако
доктор Ванотт сомневается в этом. И мне хотелось бы заметить, что из тех
восемнадцати случаев, которые описывает профессор Годже, не было ни
одного, когда человеческая речь усваивалась хотя бы в основных элементах.
Подобным примером может служить герой моего детства Тарзан и вместе с
ним все благородные животные. Но самая ужасная мысль, которая приходит в
голову, когда наблюдаешь все это, - какова же сущность самого человека,
если с ним могут происходить такие метаморфозы? Здешний образованный
абориген пытался объяснить мне, что человек - создание своей собственной
мысли или представлений, формирование которых в огромной степени зависит
от его окружения и базируется на словесном материале. Без слов происходит
наглядный процесс познавания, который на животном уровне формирует
представления, но недостаточен для того, чтобы сделать человека подлинным
человеком. Человек есть результат общения с другими людьми и всей суммы
накопленного человечеством опыта и представлений.
Человек, выросший среди волков, становится волком, выросший среди
обезьян - обезьяной. И это неоспоримо, не правда ли? Моя голова
переполнена десятком точек зрения по этому вопросу, и некоторые мне просто
неприятны.
Дорогая сестра, что ты и твой муж собираетесь предпринять? Не пора ли
решить и сообщить об этом старику Хэрри? Или ты хочешь, чтобы я теперь
отправился на Тибет? Однако я сделаю все, чтобы доставить тебе
удовольствие. Но желательно что-нибудь стоящее.
Твой всегда любящий Хэрри.
АВИА
Вашингтон, Дипломатический корпус.
27 ноября 1945 г.
Мистеру Хэрри Фелтону
Претория, Южно-Африканская Республика.
Дорогой Хэрри!
Ты прекрасный и великодушный брат и к тому же очень энергичен. Ты
просто прелесть! Мы с Марком хотели бы поручить тебе одно дело,
предполагающее, что ты будешь разъезжать по всему миру и получать за это
деньги. Чтобы убедить тебя согласиться, мы должны раскрыть тебе тайные
стороны нашей работы. Мы делаем это, принимая во внимание твой прямой и
заслуживающий доверия характер. Что касается почты, то она заслуживает
значительно меньше доверия. Но мы связаны с вооруженными силами, имеющими
допуск к самым большим секретам и прочей чепухе, поэтому информация будет
передаваться тебе по дипломатическому каналу. После получения этого письма
ты можешь считать себя на службе. Тебе будет выплачиваться зарплата в
пределах разумного и дополнительно восемь тысяч в год за долготерпение.
Пожалуйста, оставайся в своей гостинице в Претории до получения пакета.
Это займет не более десяти дней. Конечно, предварительно мы тебя известим.
С любовью и уважением - Джин.
Дипломатическая почта
Вашингтон, Дипломатический корпус.
5 декабря 1945 г.
Мистеру Хэрри Фелтону
Претория, Южно-Африканская республика.
Дорогой Хэрри!
Это письмо - наше с Марком совместное обращение к тебе. Выводы, которые
мы делаем, - также плод нашей совместной работы. И еще. Отнесись к этому
посланию как к очень серьезному документу.
Ты знаешь, что последние двадцать лет предметом нашего пристального
внимания были детская психология и особенности развития детей. Нет
необходимости вспоминать, как складывалась карьера Марка и моя да и нашу
работу в системе здравоохранения. Скажу только, что когда во время войны
мы занимались программой помощи детям, мы пришли к интересным выводам,
которые теперь разрабатываем теоретически. Мы получили разрешение
начальства приступить к работе над нашим проектом, а недавно военное
ведомство выделило нам дополнительные фонды на него.
Возвращаясь к теоретическим основам нашей работы, надо сказать, что
выводы, как ты знаешь, еще окончательно не проверены. Вкратце скажу, что
после двадцати лет практической деятельности мы пришли к такому
заключению: в пределах вида Гомо Сапиенс возникает новая раса. Назовем ее
человек-плюс, хотя, собственно, называть ее можно как угодно. Возникла она
не сегодня - люди такого типа появлялись в течение столетий и даже
тысячелетий. Но они как бы попадали в ловушку - человеческое окружение и
формировались по его законам так же определенно и непреложно, как твоя
девочка из Ассама, оказавшаяся среди волков, или мальчик-банту - среди
обезьян.
Кстати сказать, случаи, описанные тобой, не единственные из известных
нам. У нас есть достоверные данные еще о семи подобных случаях,
зарегистрированных в разных местах: один в России, два в Канаде, два в
Южной Америке и один в Западной Африке, и чтобы мы не очень гордились,
есть запись одного такого же случая, имевшего место в Соединенных Штатах.
Мы располагаем также устными рассказами и фольклорными записями трехсот
одиннадцати подобных случаев за период, охватывающий четырнадцать веков. У
нас есть свидетельство, найденное в немецкой книге XIV века и
принадлежащее монаху Губертусу. В нем описывается пять историй, которые,
как утверждает Губертус, он наблюдал лично. Во всех этих случаях, как и в
семи записанных нашими современниками, и во всех остальных, кроме
шестнадцати устных рассказов, результат точно такой же, как и в тех,
которые ты видел и записал, - ребенок, выращенный волками, становится
волком.
Наша работа подводит нас к параллельному заключению - ребенок,
выращенный людьми, становится человеком. Если человек-плюс действительно
существует, он точно так же попадает в ловушку к людям, как ребенок - в
логово зверей. Наше предположение заключается в том, что человек-плюс
существует.
Почему мы так думаем? Причин этого предостаточно, но ни время, ни
пространство не могут всего объяснить. Однако есть два весьма убедительных
довода. Во-первых, мы располагаем данными, свидетельствующими об очень
высоком уровне IQ [Intelligence Quotient - коэффициент умственного
развития] в детстве у нескольких сотен мужчин и женщин - 150 единиц и
выше. Но несмотря на выдающиеся интеллектуальные способности в детстве,
успеха на жизненном поприще добились только 10%. Грубо говоря, еще 10%
можно назвать страдающими психическими расстройствами, не поддающимися
излечению. 14% требуется общий курс психотерапевтического лечения, 6%
покончили жизнь самоубийством, 1% - в заключении, 27% один или более раз
разводились, 19% - хронические неудачники во всех своих начинаниях. А
остальные вообще ничем не примечательны. Если проследить их IQ с
возрастом, то мы увидим, как этот коэффициент неуклонно падает.
Общество никогда не занималось созданием условий для людей с психикой
такого типа. Поэтому мы не можем точно сказать, что с ними стало бы в
особых условиях. Но мы можем предположить, что число подобных людей
уменьшается, тяготея к идиотизму, который мы называем нормой.
Вторую причину мы видим в следующем: мы знаем, что человек в течение
всей жизни использует только небольшую часть головного мозга. Что мешает
ему использовать остальную его часть? Почему природа снабдила его
устройством, которое он не может использовать полностью? Или общество
мешает ему, создавая вокруг барьеры и блокируя личный потенциал?
Таковы вкратце две причины. Но поверь мне, Хэрри, их намного больше. Их
вполне достаточно, чтобы убедить твердоголовых людей из правительства,
начисто лишенных воображения, что мы достойны того, чтобы нам дали шанс
выпустить в мир суперличность или человека-плюс. Возможно, нам по-своему
поможет политика. В один прекрасный момент может выясниться, что мы
вступаем в войну - на этот раз, например, с Россией, в холодную войну, как
теперь принято ее именовать. Кроме всего остального, это будет и война
умов. А ведь ум, как искренне заметили некоторые наши интеллектуальные
гиганты, в наше время огромная ценность и встречается крайне редко. Под
таким углом зрения наши суперличности превращаются в некое секретное
оружие, дьяволов, способных в нужное время предъявить суператомные бомбы
или смертоносные лучи. И бог с ними. Трудно было бы представить себе
подобный проект под финансовым руководством благородных людей. Главное во
всей этой истории, что на нас с Марком сделали ставку. Отсюда и миллионы
долларов, и самая высокая категория в течение всей работы. Тем не менее
все полная тайна. Я даже не могу до конца этого выразить.
Теперь о твоей работе, если ты на нее согласишься. В ней будет
несколько этапов. Первый: в 1937 году в Берлине работал профессор Ганс
Гольдбаум. Наполовину еврей. Он возглавлял Институт детской терапии.
Гольдбаум опубликовал небольшую монографию по интеллектуальному
тестированию детей. Он приводит в ней доказательства того - и мы склонны
ему верить, - что может определить IQ ребенка в течение первого года его
жизни, в доречевой период. Он показывает несколько чрезвычайно интересных
таблиц с оценками результатов тестирования. Но мы в достаточной степени не
знаем метода профессора Гольдбаума, чтобы использовать его на практике.
Короче говоря, нам нужна помощь профессора.
В 1937 году он исчез из Берлина, а в 1943 объявился в Кейптауне. Это
последний его адрес, который нам известен. Прилагаю его к письму. Поезжай
в Кейптаун, дорогой Хэрри. (Это я лично прошу тебя, без Марка.) Если он
уехал оттуда, постарайся все равно найти его. Если он умер, сразу же
сообщи нам.
Конечно, ты согласишься на эту работу. Мы любим тебя и нам нужна твоя
помощь.
Джин.
АВИА
Кейптаун, Южная Африка
20 декабря 1945 г.
Миссис Джин Арбалейд
Вашингтон, Дипломатический корпус.
Моя дорогая сестра!
Какие головокружительные идеи! Если мы занимаемся созданием секретного
оружия, я готов броситься в это предприятие с головой. Но работа есть
работа.
Поиски профессора заняли у меня неделю. Единственное, что я узнал, - в
1944 году он уехал из Кейптауна в Лондон. Очевидно, он им там понадобился.
Выезжаю в Лондон.
С любовью Хэрри.
По дипломатическим каналам.
Вашингтон, Дипломатический корпус.
26 декабря 1945 г.
Мистеру Хэрри Фелтону
Лондон, Англия.
Дорогой Хэрри!
Это совершенно серьезно. Ты, наверное, уже нашел профессора. Мы
надеемся, что, несмотря на то, что ты иногда называешь себя идиотом, у
тебя вполне хватит ума оценить метод профессора Гольдбаума. Разрекламируй
ему нашу идею. Продай ему ее! Мы предоставим ему все, что он попросит.
Только бы работал с нами. Столько, сколько захочет.
Вот вкратце то, что мы собираемся сделать. Мы приобрели участок земли в
восемь тысяч акров в Северной Калифорнии. Мы собираемся создать там особую
среду обитания - под военной охраной, гарантирующей полную безопасность.
Внешний мир вначале будет полностью отсечен. Таким образом возникнет
совершенно замкнутая резервация под строгим контролем извне.
В эту резервацию мы собираемся поместить сорок детей, и особое их
воспитание должно привести к появлению новой разновидности человека -
человека-плюс.
Не буду сейчас останавливаться на деталях внутреннего устройства
резервации. С этим можно пока подождать. Первое, что нам сейчас
необходимо, - это дети. Десять из сорока детей мы найдем в Соединенных
Штатах. Что касается тридцати остальных, мы хотели бы попросить тебя
заняться их подбором вместе с профессором Гольдбаумом в других странах.
Мы предполагаем равное количество девочек и мальчиков в возрасте от 6
до 9 месяцев с оптимально высоким коэффициентом IQ, если метод профессора
достаточно хорош для его определения в этом возрасте.
Желательно было бы, чтобы дети представляли пять расовых групп -
кавказскую, индийскую, китайскую, малазийскую и банту. Безусловно, мы
понимаем, насколько в наше время расовые границы зыбки. Поэтому
предоставляем тебе в этом смысле полную свободу. Попробуй найти шесть так
называемых "кавказских" детей в Европе. Кроме этого нас интересуют двое
детей северного типа, двое - центральноевропейского типа и двое детей из
Средиземноморья. Постарайся следовать тому же принципу и в других местах.
Теперь о том, как это делать. Прошу тебя - никаких краж или
насильственных похищений. К сожалению, в мире достаточно сирот. А сколько
семей едва сводят концы с концами и в отчаянии готовы продать своих детей!
Если тебе и Гольдбауму понравится такой ребенок, покупайте! Цена не имеет
значения. Я далека от того, чтобы испытывать из-за этого угрызения
совести. Эти дети будут окружены заботой и любовью, независимо от того,
как они к нам попали. Им будет обеспечена достойная жизнь и самые
многообещающие надежды.
Непременно информируй нас сразу же, как найдешь подходящего ребенка.
Авиатранспорт гарантирован. Тебе будут предоставлены все необходимые
предметы для ухода за детьми, в том числе непромокаемые люльки. Перевозка
будет производиться под медицинским контролем. Однако нам все-таки
хотелось бы получить здоровых детей; разумеется, в соответствии с нормами
каждого из регионов планеты.
Желаю удачи. Мы рассчитываем на тебя и любим тебя. Счастливого
Рождества!
Джин.
По дипломатическим каналам.
Копенгаген, Дания.
4 февраля 1946 г.
Миссис Джин Арбалейд
Вашингтон, Дипломатический корпус.
Дорогая Джин!
Кажется, я понял, что ты имела в виду под "великой тайной", и вполне
разобрался в том, что ты мне сообщила. Я ждал свободного дня и
дипломатической почты, чтобы описать тебе свои похождения. По моим
специальным "каналам" ты уже информирована, что мы с профессором
отправились в путешествие с целью покупки детей. Не могу сказать, что мне
по душе увеселительные прогулки вроде этой. Однако я дал слово и держу
его. Я доведу дело до конца и представлю полный отчет.
Между прочим я, как и предполагалось, продолжаю посылать
корреспонденцию в Вашингтон. И это несмотря на то, что твоя резервация,
как ты ее называешь, уже функционирует. Я жду от тебя указаний, на какой
адрес теперь писать.
Мне удалось разыскать профессора Гольдбаума без особых трудностей.
Будучи в военной форме - а я приобрел прекрасное обмундирование Британской
армии - и имея все мыслимые рекомендательные письма, присланные тобой так
любезно, я отправился в Военное министерство. Там, как они говорили сами,
майору Хэрри Фелтону было оказано особое внимание. Тем не менее в
гражданской одежде я чувствую себя лучше. Как бы то ни было, я нашел
профессора Гольдбаума в развалинах Ист-Энда, занятого работой над
программой по воспитанию детей. Это совершенно удивительный, небольшого
роста человек, и я очень полюбил его. А он, в свою очередь, учится терпеть
меня.
Я пригласил его поужинать, и причиной того, что он согласился, была ты,
дорогая сестра. Оказывается, я совершенно не имел представления, как ты
известна в кругу медиков. Только потому, что у нас общие мать и отец,
профессор смотрел на меня с благоговением.
Я все рассказал ему, ничего не утаив. Я боялся, что после моего
рассказа твоя репутация рухнет у меня на глазах. Но ничего подобного не
произошло. Гольдбаум слушал, открыв рот и затаив дыхание. Он прервал меня
только один раз, задав несколько метких вопросов о девочке из Ассама и
мальчике-банту. Когда я закончил свой рассказ, профессор покачал головой.
Но в выражении его лица не было ничего неодобрительного. Наоборот, оно
скорее говорило о явном интересе и восхищении. Я спросил профессора, что
он обо всем этом думает.
- Мне нужно время, - сказал он. - Я должен поразмыслить над этим. Но
концепция удивительно смела и прекрасна. Дело не в самой идее - она не
нова. Я и сам думал об этом, как, впрочем, и многие антропологи. Но
воплотить это на практике! Ах, молодой человек, ваша сестра -
замечательная женщина!
Вот ты какая, сестра моя! Я почувствовал, что момент благоприятный, и
бросился в наступление. Я объяснил Гольдбауму, что тебе необходима его
помощь. Во-первых, в подборе детей и, во-вторых, в создании резервации.
- Резервация, - ответил он, - вы понимаете, это все, все. Но как ваша
сестра может изменить среду? Среда - фактор решающий. Это целая фабрика
человеческого общества, самозаблуждающегося, суеверного, иррационального и
больного, цепляющегося за фантазии, мифы и призраки. Кто может изменить
все это?
Наша беседа продолжалась в том же духе. Ты понимаешь, что мои познания
в антропологии оставляют желать лучшего. Но я прочитал все твои книги.
Возможно, мои ответы были слабы, но в любом случае профессор получил более
или менее полную информацию о твоей с Марком работе. Затем он сказал, что
должен подумать. Мы условились переговорить на следующий день. Он пообещал
объяснить мне свой метод определения умственного развития детей.
На следующий день мы встретились, как и договорились, и профессор
рассказал мне о своем методе. Он подчеркнул, что не столько тестирует
умственные способности детей, сколько определяет их, что не исключает
вероятность ошибок. В свое время в Германии он разработал таблицу из 50
характеристик, которые, по его мнению, наиболее свойственны детям. По мере
роста детей их систематически проверяли обычными методами, и результаты
сравнивались с первоначальными. На основе этого эксперимента Гольдбаум
пришел к некоторым выводам, которые снова и снова проверял в течение
последующих пятнадцати лет. Я прилагаю к письму неопубликованную статью
профессора, в которой он описывает свой эксперимент более подробно.
Добавлю только, что меня профессор убедил в обоснованности своих методов.
Позже я наблюдал, как он проверяет более ста английских детей, чтобы
сделать наш первый выбор. Это замечательный и блестящий ученый, Джин.
На третий день нашего знакомства Гольдбаум согласился присоединиться к
твоему проекту. Он объявил мне о своем решении очень серьезно. Позже я
почти дословно записал то, что он мне при этом сказал.
- Передайте вашей сестре, что я не так легко пришел к этому решению. Мы
будем иметь дело с человеческими душами и даже, вероятно, в большей
степени с человеческими судьбами. Эксперимент может не получиться. Но в
случае успеха он наверняка станет наиболее важным событием нашего времени
- возможно, более важным и выдающимся, чем только что закончившаяся война.
И передайте вашей сестре еще кое-что. У меня была жена и трое детей, но их
лишили жизни, потому что одна человеческая нация превратилась в зверей. Я
был свидетелем всего этого и просто не мог жить, пока не поверил, что если
существует нечто, что делает человека зверем, должно быть и то, что может
превратить его в человека. Однако, собираясь создать человека, мы должны
стать предельно скромными и покорными. Мы - только орудие, а не мастера, и
если наша работа окажется успешной, мы будем меньше ее результата.
Это наш человек, Джин. И как я уже говорил, замечательный человек. Я
привел его слова полностью. Мы говорили также о резервации и создании в
ней атмосферы мудрости, справедливости и любви, необходимой человеку.
Хорошо было бы, если бы ты написала мне хотя бы несколько слов об основных
идеях создания замкнутой среды обитания.
Недавно мы отправили к тебе четверых детей. Завтра уезжаем в Рим, а из
Рима в Касабланку.
Мы будем в Риме по меньшей мере две недели, и твое письмо может нас там
застать.
Совершенно серьезно и не без беспокойства - Хэрри.
По дипломатическим каналам
через Вашингтон, Дипломатический корпус.
11 февраля 1946 г.
Мистеру Хэрри Фелтону
Рим, Италия.
Дорогой Хэрри!
В этом письме ты найдешь ответ на интересующий тебя вопрос. Твои
переговоры с профессором Гольдбаумом произвели на нас огромное
впечатление, и мы с нетерпением ждем, когда он к нам присоединится. Мы с
Марком день и ночь работаем над проектом устройства резервации.
Вот что мы планируем: вся приобретенная нами территория в восемь тысяч
акров будет обнесена забором из колючей проволоки с круглосуточной
военизированной охраной. В центре будет находиться дом с тридцатью -
сорока педагогами или, иначе говоря, общими родителями. Мы приглашаем для
преподавания только супружеские пары с непременным условием, что они любят
детей и готовы без остатка посвятить себя работе. Кроме этого, разумеется,
они должны быть высококвалифицированными специалистами.
Работая над гипотезой об ошибочности выбранного человечеством пути на
каком-то из этапов развития цивилизации, мы возвращаемся к доисторической
форме группового брака. Это совсем не означает беспорядочного
сожительства. Мы дадим понять детям, что мы все - их общие родители, их
отцы и матери не по крови, но по любви.
Мы научим их истине в пределах нашего понимания. Между нами не будет
никакой лжи, никаких предрассудков или призраков и никаких религий. Мы
будем учить их заботе друг о друге и любви. И сами отдадим им всю нашу
любовь и понимание.
Первые девять лет мы полностью посвятим формированию особой среды их
нахождения. Мы сами будем писать для них книги для чтения, учебники по
истории и все остальное, что им потребуется. И только потом начнем
знакомить детей с реальным миром.
Наши идеи слишком просты или слишком самонадеянны? Это все, что мы
можем сделать, Хэрри. Но я надеюсь, что профессор нас поймет. Во всяком
случае это больше того, что когда-либо делалось для детей.
Мы желаем удачи тебе и Гольдбауму. Твои письма говорят о том, что ты
меняешься, Хэрри. Мы и сами чувствуем, что в нас происходят перемены.
Когда я записываю наши планы и идеи, они кажутся слишком очевидными для
того, чтобы быть значительными. Мы просто собираем группу одаренных детей
и даем им знания и любовь. Достаточно ли этого, чтобы прорваться в
неизвестную и неизведанную область человеческого существа? Увидим.
Привозите нам детей, Хэрри. И мы увидим.
С любовью Джин.
Ранней весной 1965 года Хэрри Фелтон прибыл в Вашингтон и сразу же
направился в Белый дом. Фелтону только что исполнилось пятьдесят лет. Он
был высок и худощав, с приятным лицом и сединой в волосах. Будучи
президентом Управления Объединенного Пароходства - одной из крупнейших в
Америке фирм по экспорту и импорту, он, несомненно, вызывал уважение; и
Эггертон, министр обороны США тех лет, по праву занимающий сей высокий
пост, был далек от того, чтобы отнестись к Фелтону пренебрежительно.
Напротив, он сердечно встретил его, и они вдвоем прошли в небольшой
кабинет в Белом доме. Эггертон предложил тост за доброе здоровье, и беседа
началась.
Первым делом министр высказал предположение, что Фелтону должно быть
известно, зачем его вызвали в Вашингтон.
- Не могу сказать, что мне это известно, - ответил Фелтон.
- У вас замечательная сестра.
- Я давно знаю об этом, - улыбнулся Фелтон.
- Вы очень сдержанны, - заметил Эггертон. - Насколько мы знаем, даже
самые близкие ваши родственники никогда ничего не слышали о человеке-плюс.
Сдержанность - похвальная черта.
- Может быть, может быть. Но все это было давно.
- Правда? Значит, вы не имели в последнее время известий от вашей
сестры?
- Почти год, - ответил Фелтон.
- И это не тревожит вас?
- Почему это должно меня тревожить? Мы очень близки с сестрой, но ее
работа не предполагает светского общения. В наших отношениях часто бывали
долгие паузы, прежде чем я получал от нее весточку. Мы жертвы общения по
переписке.
- Я понимаю, - кивнул Эггертон.
- Однако, судя по вашим вопросам, мне становится ясно, что вызовом к
вам я обязан своей сестре.
- Именно так.
- С ней все в порядке?
- Насколько нам известно, да, - спокойно ответил министр.
- Тогда чем я могу быть вам полезен?
- Помогите нам, если это возможно, - так же спокойно сказал Эггертон. -
Я собираюсь рассказать вам, что произошло, мистер Фелтон, и тогда,
надеюсь, вы постараетесь нам помочь.
- Возможно, - согласился Фелтон.
- Я не буду рассказывать вам о сути проекта. Вы знаете о нем столько
же, сколько любой из нас, а может быть, даже и больше - вы ведь были у его
истоков. Поэтому вы понимаете, что такой проект должен быть или воспринят
очень серьезно, или самым грубым образом высмеян. На сегодняшний день он
обошелся государству в одиннадцать миллионов долларов, и это совсем не
смешно. Проект с самого начала был уникальным и исключительным. Я
намеренно употребляю эти слова. Успех проекта зависел именно от создания
исключительной и уникальной окружающей среды. Поэтому мы и согласились не
посылать в резервацию комиссию в течение пятнадцати лет. Конечно, за эти
годы мы провели ряд совещаний с участием мистера и миссис Арбалейд и
некоторых из их коллег, включая профессора Гольдбаума.
Однако в ходе совещаний нам стало ясно, что о каких-либо результатах
информации мы не получим. Нас уверяли, что эксперимент удался, что все
великолепно и замечательно, но не более того. Мы честно выполняли
обязательства, принятые нашей стороной, но в конце пятнадцатилетнего
периода вашей сестре и ее мужу было объявлено о намерении послать в
резервацию группу экспертов. Но они попросили отсрочки, ссылаясь на то,
что данный момент был критическим для успешного осуществления программы в
целом. Их аргументы показались нам убедительными, и мы предоставили им
отсрочку на три года. Несколько месяцев назад этот срок подошел к концу.
Миссис Арбалейд приехала в Вашингтон и подала прошение еще об одной
отсрочке. Мы отказали ей, и она согласилась на приезд нашей комиссии в
резервацию через десять дней. Затем она вернулась в Калифорнию.
Эггертон сделал паузу и внимательно посмотрел на Фелтона.
- И что вы там обнаружили? - спросил Фелтон.
- А вы не знаете?
- Боюсь, что нет.
- Хорошо, - медленно сказал министр. - Понимаете, я чувствую себя
совершенным идиотом, когда вспоминаю об этом. Мне становится страшно.
Когда я пытаюсь об этом рассказать, получается полная бессмыслица. Мы
действительно поехали туда, но ничего не увидели.
- Как?
- Я вижу, вас это не очень удивляет, мистер Фелтон?
- Видите ли, меня никогда не удивляло ничего из того, что делает моя
сестра. Вы имеете в виду, что заповедник был пуст - в нем не было и следа
чего бы то ни было?
- Я имею в виду совсем другое. Я мечтал бы, чтобы увиденное нами имело
черты человеческой жизни и было земным. Или чтобы ваша сестра и ее муж
оказались неразборчивыми в средствах обманщиками, надувшими правительство
на одиннадцать миллионов. Это бы было намного приятнее, чем то, что мы
увидели. Понимаете, мы не знаем, что произошло в резервации, потому что ее
вообще нет.
- Что?
- Именно так. Резервации нет вообще.
- Послушайте, - улыбнулся Фелтон. - Моя сестра замечательная женщина, и
она не могла исчезнуть вместе с восьмью тысячами акров земли. Это на нее
не похоже.
- Я не нахожу вашу шутку удачной, мистер Фелтон.
- Вы правы. Извините меня. Но только что остается думать, если это
полная бессмыслица. Как мог участок в восемь тысяч акров земли исчезнуть с
того места, где он находился? Там что теперь - провал?
- Если бы газетчики узнали об этой истории, они сделали бы еще более
сногсшибательный вывод, мистер Фелтон.
- Вы не могли бы объяснить, в чем дело?
- Именно этого я и хочу. Только не объяснить, а описать. Этот участок
находится на территории Национального заповедника в Фултоне,
характернейшей из областей с холмистым рельефом и богатой лесами. Участок
был обнесен колючей проволокой и контролировался военизированной охраной.
Я отправился туда вместе с членами нашей комиссии генералом Мейерсом,
двумя военными врачами, психиатром Гормэном, сенатором Тотенвелом из
Комитета обороны и педагогом Лидией Джентри. Мы пересекли страну на
самолете и проехали оставшиеся шестьдесят миль пути на двух
правительственных машинах. К резервации вела грунтовая дорога. У границы
участка нас остановила охрана. Резервация была перед нами. Но как только
охранники подошли к первому автомобилю, она исчезла.
- Просто так? - прошептал Фелтон. - Совсем бесшумно?
- Именно так. Бесшумно. Одно мгновение - и вместо раскидистых секвой
перед нами оказалась серая пустынная земля. Ничто.
- Ничто? Это только слово. А вы пытались войти туда?
- Да, пытались. Лучшие ученые Америки пытались это сделать. Я лично не
очень большой смельчак, мистер Фелтон, но и я набрался смелости пройти по
серой кромке земли и коснуться ее рукой. Было очень холодно и неприятно.
Так холодно, что вот эти три пальца покрылись волдырями.
Эггертон протянул к Фелтону руку, чтобы тот мог убедиться.
- И тогда я испугался. С тех пор страх не покидает меня.
Фелтон понимающе кивнул.
- Страх, ужасный страх, - вздохнул Эггертон.
- И вы предприняли все, что могли, в этой ситуации?
- Мы перепробовали все, мистер Фелтон. Даже, признаюсь, к нашему стыду,
атомную бомбу. Мы пробовали делать и разумные вещи, и глупости. Сначала мы
впали в панику. Потом преодолели ее. Мы перепробовали все, что можно.
- Вы по-прежнему держите всю эту историю в секрете?
- Пока да, мистер Фелтон.
- А вы не пробовали вести наблюдения с воздуха?
- Сверху ничего не видно. Такое впечатление, что над этим местом висит
густая мгла.
- Что думают об этом ваши люди?
Эггертон улыбнулся и покачал головой.
- Они ничего на понимают. Я скажу вам. Сначала некоторые считали, что
это особого рода силовое поле. Но математические расчеты ничего не дают. К
тому же такой холод. Ужасный холод! Я затрудняюсь вам что-либо сказать. Я
не ученый и не математик. Но и ученые ничего не могут понять, мистер
Фелтон. Я смертельно устал от этой истории. Именно поэтому я и попросил
вас приехать в Вашингтон и переговорить с нами. Я думал, что вы должны
что-нибудь об этом знать.
- Должен был бы, - кивнул Фелтон.
Впервые за все это время Эггертон оживился. Все его движения говорили о
крайнем возбуждении. Он приготовил для фелтона новый коктейль. Потом,
облокотившись на стол, министр застыл в нетерпеливом ожидании.
Фелтон достал из кармана письмо.
- Это письмо от моей сестры, - сказал он.
- Вы же говорили мне, что около года не получали он нее вестей!
- Это письмо я получил год назад, - ответил Фелтон с горечью в голосе.
- Но я не вскрывал его. Этот конверт был вложен в другой, в котором
находилась и записка. В ней сестра говорила, что здорова и счастлива, и
просила вскрыть второй конверт только в случае крайней необходимости. Все
же это моя сестра, и мы многое понимаем одинаково. По-моему, сейчас настал
тот самый момент, вам так не кажется?
Министр медленно вздохнул, но ничего не сказал. Фелтон вскрыл письмо и
начал читать его вслух.
12 июня 1964 г.
Мой дорогой Хэрри!
Сейчас, когда я пишу это письмо, прошло двадцать два года с тех пор,
как мы виделись в последний раз. Как это много для двух людей, которые так
любят и уважают друг друга, как мы! Теперь, когда ты счел необходимым
вскрыть это письмо и прочесть его, приходится твердо смотреть в лицо
правде. Как это ни страшно, мы больше никогда не увидимся. Я знаю, у тебя
есть жена и трое детей, и уверена, что они прекрасные люди. Самое тяжелое
для меня - это осознавать, что я их никогда не увижу и не узнаю. Только
это огорчает меня. Во всем остальном мы с Марком очень счастливы. Я думаю,
ты поймешь, почему.
Что касается неприятностей, которые заставили тебя вскрыть письмо,
скажи этим людям, что мы не причинили никому никакого вреда и никого не
ущемили. Никому ничто не грозит, и не стоит вообще касаться этого дела. В
нем негативный фактор превалирует над позитивным, и эффект отсутствия
сильнее эффекта присутствия.
Позже я расскажу тебе обо всем более подробно, но, возможно, лучше
вообще ничего не объяснять. Некоторые из наших детей могли бы справиться с
этой задачей успешнее, но ты ведь ждешь именно моего рассказа.
Странно, что я до сих пор называю их детьми и думаю о них, как о детях,
когда, в сущности, мы - дети, а они - взрослые. Но в них по-прежнему
сохранилось очень много детского - мы видим это лучше, чем они. Я имею в
виду кристальную чистоту и невинность, которые так быстро исчезают в
реальном мире.
А теперь я расскажу тебе, что вышло из нашего эксперимента, вернее из
той его части, которую мы успели осуществить. Это необычнейшие два десятка
лет из прожитых когда-либо человеком на Земле. Все это непостижимо и
одновременно очень просто. Мы составили группу из прекрасных детей,
окружили их любовью и вниманием и привили им истину. Но, я думаю, что
самым сильным фактором оказалась любовь. В течение первого года работы мы
избавились от тех супружеских пар, которые проявили меньше любви к детям,
чем от них требовалось. Этих детей было не трудно любить. И теперь, когда
прошли годы, я могу определенно сказать, что все они стали нашими детьми -
в любом своем проявлении. Дети, родившиеся у супружеских пар, работающих с
нами, присоединялись к остальным. Ни у кого не было мамы и папы в обычном
смысле. Это был единый живой организм, где все мужчины были отцами всех
детей, а женщины - их матерями.
Нет, это было совсем не просто, Хэрри. Нам приходилось бороться с
трудностями, много работать, все время проверяя себя и снова возвращаясь к
пройденному. Мы напрягали все наши силы, буквально доводя себя до
изнеможения, чтобы среда, в которой росли дети, была пропитана истиной и
невиданным здравым смыслом, надежностью и правдой, ранее в мире никогда не
существовавшими.
Где найти слова, чтобы рассказать о пятилетнем мальчике, американском
индейце по происхождению, написавшем великолепную симфонию? Или о двух
шестилетних детях - мальчике-банту и девочке-итальянке, сконструировавших
прибор для измерения скорости света? Поверишь ли ты, что мы, взрослые,
затаив дыхание слушали, как шестилетние дети объясняли нам, что так как
скорость света величина всюду постоянная, независимо от движения
материальных тел, расстояние между звездами не может определяться в
единицах света, в связи с тем что вступает в силу иной уровень отсчета.
Поверь мне, что я и повторить грамотно не могу то, что они нам с такой
легкостью объясняли. Я имею об этом такое же представление, как
необразованная эмигрантка, чей ребенок постиг все чудеса образования. Я
слишком мало понимаю во всем этом, слишком мало.
Я могла бы приводить пример за примером удивительных и чудесных
проявлений этих шести-, семи-, восьми- и девятилетних детей, но что бы ты
тогда подумал о несчастных, измученных и нервных отпрысках, чьи родители
хвастаются их повышенным коэффициентом IQ в 160 единиц и в то же время
клянут судьбу, что она не дала им нормальных детей? Но в том-то и дело,
что наши дети были и есть нормальные дети. Возможно, это первые нормальные
дети, появившиеся на Земле за всю долгую историю. Если бы ты хоть раз мог
услышать, как они смеются и поют, ты бы понял это. Если бы ты мог увидеть,
какие они высокие и стройные, как они красивы в движениях! У них такие
проявления, каких я никогда раньше на видела у детей.
Я предчувствую, дорогой Хэрри, что многое в моем рассказе может
шокировать тебя. К примеру, то, что большую часть времени наши дети на
носят одежды. Половые различия всегда были для них совершенно естественной
вещью, и их восприятие секса было таким же органичным, как для нас то, что
мы едим и пьем. И даже более органичным, потому что они не страдали
жадностью ни в сексе, ни в пище, и у них не было никаких язв - ни в
желудке, ни в душе. Они целуют друг друга и заботятся друг о друге и
делают много такого, что во внешнем мире было бы квалифицировано как
недопустимое или низкое. Но что бы они ни делали, от них веет красотой,
свободой и радостью. Возможно ли это? Признаюсь тебе, что именно такого
рода впечатления составляли мою жизнь почти двадцать лет. Я нахожусь среди
детей, безгрешных и здоровых, и они похожи то ли на богов, то ли на
кумиров.
Я позже опишу тебе историю жизни детей с их каждодневными буднями. То,
чем я делюсь с тобой сейчас, только оборотная сторона их выдающихся
способностей и талантов. У нас с Марком никогда не возникало сомнения
относительно результатов нашего эксперимента. Мы знали, что если будем
контролировать окружающую среду, наши дети, как мы и предполагали
первоначально, узнают гораздо больше, чем их ровесники во внешнем мире. В
свои семь лет они легко оперировали научными понятиями, изучаемыми обычно
на уровне колледжа или высшей школы. Этого и следовало ожидать, и мы были
бы очень разочарованы, если бы их способности не развились в достаточной
степени. Но огромной радостью и одновременно неожиданностью для нас стало
то, на что, впрочем, в глубине души мы надеялись и рассчитывали, -
удивительный расцвет умственных способностей, как правило, блокированный
во внешнем мире.
Вот как это произошло. В первый раз - с китайским ребенком на пятый год
нашей работы. Во второй - то же проявилось в маленьком американце, потом -
в бирманце. Самое странное, что такая метаморфоза не показалась нам чем-то
необыкновенным. Мы даже не совсем понимали, что происходит. Так
продолжалось до седьмого года нашей работы, когда детей, прорвавших этот
барьер, стало пятеро.
Однажды мы с Марком прогуливались в лесу. Я очень отчетливо помню тот
прекрасный калифорнийский день, прохладный и чистый. На лужайке мы
заметили группу детей. Их было примерно двенадцать. Пятеро образовали
небольшой круг, а шестой находился в центре. Они сидели на корточках, и их
головы почти соприкасались. До нас донесся их радостный, хотя и несколько
приглушенный смех. Остальные дети сидели футах в десяти от них и
внимательно наблюдали за происходящим.
Когда мы подошли ближе, дети, сидящие поодаль, приложили палец к губам,
подавая нам знак, чтобы мы молчали. Мы с Марком остановились и продолжали
следить за этой странной игрой, не нарушая ее ни единым словом. Примерно
через десять минут находящаяся в центре круга маленькая девочка вскочила
на ноги и взволнованно закричала:
- Я поняла вас, я поняла вас, я поняла вас!
В ее голосе звучала необычайная радость. Ничего подобного мы раньше
никогда не слышали, даже от наших детей. И в тот же миг все дети бросились
к ней. Они обнимали и целовали ее и исполнили в ее честь танец, полный
ликования и радости. Мы с Марком постарались скрыть удивление и
любопытство. Впервые мы увидели в наших детях то, что было выше нашего
понимания. Но тем не менее нам удалось сразу выработать реакцию на
случившееся.
Дети подбежали к нам, ожидая поздравлений. Мы улыбались и радовались
вместе с ними.
- Теперь моя очередь, мама, - сказал мне сенегальский мальчик. - У меня
тоже почти получается. Теперь мне могут помочь уже шесть человек. Мне
будет легче.
- Вы ведь гордитесь нами! - выпалил другой мальчуган.
Мы согласились, что гордимся ими, но от дальнейших объяснений
постарались уклониться. В тот же вечер на совещании педагогов Марк
рассказал о случившемся.
- Я тоже заметила нечто подобное на прошлой неделе, - подтвердила
преподаватель семантики Мэри Хенгель. - Я наблюдала за ними, но они не
заметили меня.
- Сколько там было детей? - спросил профессор Гольдбаум.
- Трое. Четвертый был в центре круга. Их головы соприкасались. Я
подумала, что они так играют, и ушла.
- Они не делают из этого секрета, - заметил кто-то из педагогов.
- Да, - сказала я, - они совершенно уверены в том, что нам ясно, что
они делают.
- Но ни один из детей не говорил при этом ни слова! - воскликнул Марк.
- Я могу поклясться.
- Да, они только слушали, - подтвердила я. - Они смеялись, как смеются
какой-нибудь веселой шутке. Впрочем, точно так же смеются дети, если им
очень нравится какая-нибудь игра.
В разговор снова включился профессор Гольдбаум. Он сказал очень
серьезным голосом:
- Вы знаете, Джин, вы всегда считали, что мы должны вскрыть огромные
ресурсы заблокированных в нас умственных резервов. Я думаю, наши дети
нашли способ сделать это. Мне кажется, они учатся читать мысли.
Ответом на слова профессора была тишина, вдруг наступившая в аудитории.
Первым заговорил Артвотер, один из наших психологов. Он, с трудом подбирая
слова, произнес:
- Я не думаю, что в это просто поверить. Я исследовал все тесты и
статьи по телепатии, опубликованные у нас в стране, включая чепуху Дьюка и
прочие глупости. Нам известно, что колебания, происходящие в мозгу
человека, настолько слабы, что не могут служить средством общения.
- Есть еще статистический фактор, - заметила математик Рода Лэннон. -
Если бы человек обладал такой способностью хотя бы в потенциале, должны
были быть зарегистрированные свидетельства этого.
- Я не отрицаю, что такие явления могли быть зарегистрированы, -
добавил один из наших историков, Флеминг. - Но можем ли мы определить
точно, что в ходе истории, изобилующей убийствами и разрушениями, было
результатом телепатии?
- Я думаю, что могу согласиться с профессором Гольдбаумом, - сказал
Марк. - Наши дети становятся телепатами. Меня не убедил ни статистический
аргумент, ни аргумент, высказанный историком. Я считаю, что это не так,
потому что основная цель, которую мы в нашей работе преследовали, -
создание особой среды, и поэтому мы вправе рассчитывать на особые
результаты. В истории не было зарегистрировано ничего подобного нашему
эксперименту - воспитанию высокоодаренных детей в специально созданных
условиях. Кроме того, телепатия - это такая способность, которая или
раскрывается в детстве, или не раскрывается никогда. Я думаю, что
профессор Хенингсон согласится с моим предположением, что в нормальном
человеческом обществе барьеры в развитии умственной деятельности
закладываются уже в детстве.
- Более того, - подтвердил наш ведущий психиатр профессор Хенингсон, -
ни один ребенок в нашем обществе не избавлен от этой участи. Умственные
барьеры навязываются всем и каждому. В раннем детстве блокируются целые
участки головного мозга. Это абсолютный закон человеческого общества.
Профессор Гольдбаум странно смотрел на нас. Я хотела что-то сказать, но
остановилась, предоставляя возможность высказаться, профессору. Вот его
слова:
- Меня удивляет, что мы только теперь начинаем осознавать, что
произошло то, что мы должны были сделать сами. Что такое человек? Он -
квинтэссенция своей памяти, замкнутой в области мозга, и каждый новый
момент жизни восстанавливает структуру его воспоминаний. Я не могу сказать
точно, на каком уровне происходит развитие у наших детей, но, допустим,
они достигнут стадии, когда память станет для всех единой, т.е. общей.
Естественно, что между обладателями общей памяти не может быть ни лжи, ни
хитрости и обмана, ни слепого расчета, ни греховности, ни многого другого.
Гольдбаум внимательно посмотрел каждому из нас в глаза. Мы начинали
понимать, что он имеет в виду. Я хорошо помню свои ощущения в тот момент -
удивление и радость открытия. Слезы выступили у меня на глазах, и я
почувствовала, как сильно бьется мое сердце.
- Мне кажется, я понял, в чем тут дело, - продолжал профессор
Гольдбаум. - И думаю, я должен поделиться этим с вами. Я гораздо старше
вас, и я пережил страшные годы террора, возможно, самые страшные в
человеческой истории. Я тысячу раз задавал себе вопрос, в чем смысл
существования человечества, если вообще можно говорить о каком-то смысле и
возникновение человечества не случайность, не результат случайного
сцепления молекул? Я знаю, что каждый из нас задавал себе этот вопрос. Кто
мы такие? Какова наша цель? Каков здравый смысл и оправдание наших жалких
потуг, нашей ничтожной борьбы и больной плоти? Мы убиваем, мучаем,
терзаем, как ни один биологический вид на планете. Мы оправдываем
убийства, лицемерие и предрассудки, мы разрушаем тела наркотиками и
губительной пищей. Мы обманываем себя и других, и мы ненавидим, ненавидим,
ненавидим.
То, что произошло с нашими детьми, не что иное, как альтернатива такой
жизни. Если дети смогут свободно заглядывать в память близких - у них
возникнет общая память и весь жизненный опыт, все знания, все мечты станут
для них общими и потому бессмертными. Если даже кто-нибудь из них умрет,
он по-прежнему останется жить в других, потому что они - одно целое.
Смерть потеряет то значение, которое мы придаем ей в нашем понимании, и
утратит свой темный и таинственный смысл. Человечество обратится, наконец,
к реализации своего природного назначения - станет единым, прекрасным
союзом, единым целым. Говоря словами старинного поэта Джона Донна,
выразившего то, что каждый из нас однажды почувствовал, - человек не может
быть одиноким как остров. Какой думающий человек прожил жизнь без мысли об
одиночестве человечества во Вселенной? Мы живем во тьме, поодиночке
сражаясь со своим слабоумием, и в конце концов умираем, понимая всю
бесцельность жизни. Не удивительно поэтому, что мы достигли немногого.
Странно другое - что мы столького добились. Но все, что мы знаем и
сделали, не может сравниться с тем, что будут знать и создадут выращенные
нами дети.
Вот что говорил нам этот старый человек, Хэрри. Он первым понял все,
что произойдет потом. Уже через год после этого все наши дети были связаны
друг с другом телепатически, и каждый ребенок, родившийся в резервации,
расширял их круг. Только мы, взрослые, навсегда были лишены возможности
присоединиться к ним. Мы были из старого эшелона, они - из нового. Их путь
был навсегда закрыт для нас. Они с легкостью могли читать наши мысли и
делали это. Но мы были не в состоянии понять, как нашим детям удается
проникать в посторонний разум и читать мысли на расстоянии.
Я не знаю, как рассказать тебе, Хэрри, о следующих годах нашей жизни в
резервации. В нашем маленьком, замкнутом мире человек стал тем, чем должен
был быть изначально. Мне трудно объяснить тебе это. Я сама не вполне могу
понять, а тем более разъяснить, что означает находиться одновременно в
сорока телах. Или что значит присутствие других в индивидуальности каждого
как единого целого? Что значит чувствовать одновременно как мужчина и
женщина? Могли ли дети объяснить нам все это? Вряд ли. Но насколько мы
поняли, изменения должны произойти до наступления половой зрелости. Именно
поэтому дети так естественно воспринимают этот рубеж. С этого момента они
на всю жизнь становились простыми и открытыми. Они чувствовали
неестественность в нас и не понимали, как мы можем жить, замкнувшись в
своем одиночестве, и знать, что в конце концов каждого ждет смерть.
Мы счастливы, что все это им стало понятно не сразу. Сначала дети
научились читать мысли друг друга, соприкасаясь головами. Но мало-помалу
их владение дистанцией росло. К пятнадцати годам они могли уже зондировать
мысли в любой точке планеты. Мы благодарим бога, что этого не случилось
раньше. К этому времени они были уже готовы воспринимать все, что
происходит в реальном мире. В более раннем возрасте такая информация могла
бы оказаться губительной для них.
Я должна добавить, что двое наших детей, девяти и одиннадцати лет,
погибли от несчастного случая. Но у остальных это вызвало лишь легкое
сожаление. Они не испытывали ни горя, ни чувства потери и не проронили ни
единой слезы. У них совсем иное представление о смерти. Для наших детей
смерть - это только потеря плоти. Личность же бессмертна, и она
сознательно продолжает жить в других. Когда мы заговорили о кладбищенской
могиле и памятнике, они понимающе улыбнулись и сказали, что мы, конечно,
можем сделать это, если нам кажется, что это нужно. Хотя позже, когда умер
профессор Гольдбаум, их горе было глубоким и искренним, потому что он
умер, как умирают все люди на земле.
Разумеется, каждый из наших детей оставался полноценной личностью с
уникальным и неповторимым характером. Юноши и девушки влюблялись друг в
друга, и их отношения ничем не отличались от обычных, но при этом все
остальные разделяли их опыт. Ты можешь понять это? Я не могу. Для них все
происходит иначе. Только преданность матери своему беспомощному ребенку
может сравниться с любовью, связывающей наших детей. Впрочем, их любовь,
возможно, даже глубже и сильнее материнской.
Эта метаморфоза произошла на наших глазах. Вначале дети иногда были
раздражительны, сердиты и непослушны. Но после установления телепатической
связи мы никогда больше не слышали, чтобы кто-то поднял голос в досаде или
раздражении. Как они сами нам объясняли, когда между ними возникало
разногласие, они вместе искореняли его, когда один заболевал, вместе
лечили. К тому времени, когда им исполнилось девять лет, они совсем
перестали болеть. Трое или четверо из детей специально занимались
врачеванием, телепатически входя в тела своих товарищей и исцеляя их.
Их жизнь настолько удивительна, что я не могу описать ее словами. Даже
после двадцати лет, проведенных бок о бок с нашими детьми, я имею смутное
представление о ней. Но мне совершенно ясно, что они достигли той степени
свободы, здоровья и счастья, которую не испытывал никогда ранее ни один
человек. Что касается их внутренней жизни, она выше моего понимания.
Однажды я беседовала об этом с Арлен, высокой красивой девочкой,
попавшей к нам из сиротского приюта в Идаго. Ей было тогда четырнадцать
лет. Мы говорили об уникальности человеческой личности, и я сказала, что
не понимаю, как она может развиваться как личность, будучи одновременно
частью целого, составленного из многих других личностей.
- Но я остаюсь собой, Джин. Я не могу перестать быть собой.
- Но ведь другие - это тоже ты?
- Да, но я - это они.
- Кто же тогда управляет твоим телом?
- Я, конечно.
- А если твои товарищи захотят управлять твоим телом вместо тебя?
- Зачем?
- Ну, например, если бы ты сделала что-нибудь, с их точки зрения,
недостойное? - неуверенно спросила я.
- Как я могла бы? - удивилась Арлен. - Вы можете сделать что-нибудь
недостойное?
- Боюсь, что да. И делаю.
- Я вас правильно понимаю? Почему же тогда вы это делаете?
Вот так обычно и заканчивались все наши беседы. У нас, взрослых, для
общения были только слова. У наших детей к десятилетнему возрасту уровень
общения развился настолько, что он значительно превосходил пределы
человеческой коммуникации, точно так же, как слова превосходят темные
инстинкты животных. Если кто-то из детей видел что-то интересное, у него
не было необходимости рассказывать об этом другим - остальные уже все
видели его глазами. Меня особенно удивляет, что и сны они видели общие.
Я могла бы часами пытаться объяснить тебе то, что находится за
пределами моего понимания, но это ничего не прояснит, не правда ли, Хэрри?
У тебя, я думаю, и без того масса проблем, и я должна постараться, чтобы
ты понял одно: произошло то, что и должно было произойти. Видишь ли, к
десяти годам дети узнали все, что знаем мы, все, чему мы могли их научить.
В результате оказалось, что мы сформировали единый разум, свободный и
раскрепощенный, включающий в себя выдающиеся способности сорока прекрасных
детей. Их единый разум был настолько чистым, подвижным и рациональным, что
мы для них могли стать только объектом сострадания.
Один из педагогов, работающих у нас, - Аксель Кромвель, чье имя ты
узнаешь без труда. Он один из наиболее выдающихся физиков мира, и именно
он был лично ответственен за первую атомную бомбу. Он пришел к нам, как
уходят в монастырь. Это был акт его искупления. Кромвель и его жена учили
детей физике, но когда детям исполнилось восемнадцать лет, они сами стали
учить Кромвеля. Годом позже Кромвель уже не мог угнаться за ними. Их
аргументы были непостижимы, и символы, которыми они оперировали, выходили
за пределы нашего понимания.
Приведу такой пример. На отдаленной части нашей бейсбольной площадки
лежал валун весом, наверное, десять тонн. (Я должна заметить, что
физическое развитие детей было в своем роде таким же выдающимся, как и
умственное. Они значительно побили все существующие спортивные рекорды. Ты
не представляешь, как здорово они ездят верхом. Их движения могут быть
такими быстрыми, что нормальный человек по сравнению с ними кажется
малоподвижным. Их излюбленная игра - бейсбол.)
Мы хотели взорвать валун или выкатить его с поля с помощью бульдозера.
Но у нас ничего не выходило. В один прекрасный день мы обнаружили, что
валуна на поле нет. На его месте лежал лишь толстый слой рыжей пыли. Мы
спросили детей, что случилось, и они объяснили нам, что превратили валун в
пыль. Как будто это было не более чем столкнуть маленький камень ногой с
дороги! Как им это удалось? Попробую объяснить. Валун потерял свою
молекулярную структуру и превратился в пыль. Дети рассказывали нам, как
они этого добились, но мы не могли понять. Они пытались объяснить
Кромвелю, как это может произойти под воздействием направленной
сконцентрированной мысли. Но и Кромвель не мог их понять, как и все мы.
Я упомяну еще об одном. Наши дети построили силовую атомную установку,
снабжавшую нас неограниченным количеством энергии. Они сконструировали так
называемое свободное поле для легковых и грузовых автомобилей, и все наши
машины теперь могли подниматься в воздух и передвигаться так же свободно,
как по земле. Силой мысли дети могли воздействовать на атом, перемещать
электроны, создавать один элемент из другого. Все это они делали так
просто, как будто хотели лишь развлечь нас.
Теперь, я думаю, ты понимаешь, что представляют собой наши дети. И я
должна рассказать тебе самое главное из того, что ты должен знать.
Через пятнадцать лет со дня создания резервации состоялось совместное
собрание педагогов и воспитанников. Их было уже пятьдесят четыре, включая
детей, родившихся у педагогов в резервации и составляющих теперь единое
целое с основной группой. Я могу добавить, что это произошло несмотря на
то, что первоначальный коэффициент IQ у этих детей был сравнительно
низким. Наше собрание было серьезным и официальным. Причиной этого был
назначенный на ближайшее время приезд комиссии. Это должно было произойти
через месяц. От всех детей выступал Михаэль, итальянец по происхождению.
Дети сами выбрали его для выступления - им достаточно было одного голоса.
Михаэль в начале своего выступления говорил о том, как сильно и нежно
все дети любят и уважают нас, взрослых, когда-то так многому их научивших.
- Все, что мы имеем, все, чем мы стали, сделали для нас вы, - сказал
он. - Вы - наши родители и учителя, и мы любим вас сильнее, чем можно
выразить словами. Мы всегда удивлялись вашему терпению и самоотдаче. Мы
могли читать ваши мысли и знаем, какими сомнениями, болью и страхом вы
жили все эти годы. Нам хорошо известны и чувства солдат, охранявших
резервацию. Наше умение читать мысли все более совершенствовалось, пока на
земле не осталось ни одного человека, чьих мыслей мы не могли бы прочесть.
С семилетнего возраста мы во всех деталях знали о вашем эксперименте.
Мы понимали и научную задачу, которую вы поставили. С тех пор и до
сегодняшнего дня мы размышляем над нашим будущим. Мы все время пытались
помочь вам - ведь мы вас так сильно любим. Возможно, нам и удалось чем-то
помочь вам сохранить здоровье и облегчить жизнь, полную беспокойства и
неудовлетворенности.
Мы делали все, что могли, но все наши попытки присоединить вас к нашей
группе закончились неудачей. Если область мозга не открыта до момента
наступления половой зрелости, ткань меняет свою структуру и теряет
потенциал развития. Процесс становится невозможным. Это нас особенно
огорчает, потому что вы дали нам знание самого ценного, что есть в
наследии человечества, а в ответ мы не дали вам ничего.
- Это не так, - сказала я. - Вы дали нам больше, чем мы вам.
- Возможно, - согласился Михаэль. - Вы очень хорошие, добрые люди. Но
прошли долгие пятнадцать лет, и через месяц приедет комиссия.
- Мы не должны допустить этого, - ответила ему я.
- А что думают об этом остальные? - обратился Михаэль к педагогам.
Некоторые из нас не могли удержать в глазах слез. Первым нарушил тишину
Кромвель. Он сказал:
- Мы ваши учителя и родители, но в данном случае вы должны сказать нам,
что делать. Вы знаете это лучше нас.
Михаэль утвердительно склонил голову и рассказал нам, какое решение
приняли дети. Они считали, что во что бы то ни стало резервацию надо
сохранить. Меня, Марка и профессора Гольдбаума они просили поехать в
Вашингтон и добиться отсрочки. Тогда можно будет привезти в резервацию
новую группу детей и воспитать их.
- Зачем вам новые дети? - спросил Марк. - Вы свободно можете проникнуть
в мысли любого ребенка, где бы он ни находился, и сделать его частью
единого разума.
- Но наша связь не может быть длительной, - ответил Михаэль. - К тому
же она будет односторонней. Эти дети останутся одинокими. Чем будут для
них люди, окружающие их? Вы помните, что случалось в прошлом с людьми,
обладавшими сверхъестественной силой? Некоторые из них становились
святыми, но большинство сжигали на кострах.
- А вы не можете защитить их? - спросил кто-то.
- Когда-нибудь да. Но теперь это еще невозможно. Нас для этого пока
слишком мало. Сначала мы должны помочь измениться сотням и сотням детей
здесь, в резервации, в замкнутом пространстве. Потом должны появиться
другие места вроде этого. На это уйдет много времени. Мир огромен, и в нем
великое множество детей. Нам следует действовать очень и очень осторожно.
Видите ли, человечество объято страхом, а то, к чему призываете вы,
покажется просто ужасным. Люди сойдут с ума от страха и будут думать
только об одном - как нас убить.
- И наши дети не смогут им на это ответить, - спокойно заметил
профессор Гольдбаум. - Они не в состоянии обидеть ни одно живое существо,
тем более кого-то убить. И домашний скот, и старые друзья - собаки и кошки
- для них одно и то же... (Здесь профессор упомянул, что убой скота в
резервации не производится обычным способом. У детей всегда были любимые
питомцы - кошки и собаки, и когда они становились старыми и больными, дети
усыпляли их. То же самое они предложили делать с домашним скотом,
предназначенным в пищу.)
- Что же тогда говорить о людях? - продолжал Гольдбаум. - Наши дети
никогда не могли бы причинить вреда ни одному человеку, а тем более
кого-то убить. Мы можем поступать недостойно, вполне осознавая это. Это
единственная сила, которой мы обладаем и которая начисто отсутствует у
детей в нашей резервации. Они не могут ни убивать, ни причинять вреда. Я
прав, Михаэль?
- Да, вы правы, - ответил Михаэль. - Мы должны изменить мир. Но нам
придется делать это постепенно и с огромным терпением. И мир не должен
осознавать, что мы делаем, до тех пор, пока мы не завершим намеченного. Мы
думаем, что нам необходимо для этого еще три года. Можете ли вы добиться
трехлетней отсрочки, Джин?
- Я получу ее, - сказала я.
- И нам необходима ваша помощь. Конечно, мы не можем насильно удержать
здесь никого из вас, если вы сами не захотите остаться. Но вы нужны нам
теперь точно так же, как были нужны раньше. Мы любим и ценим вас и просим
остаться с нами...
Удивительно ли, что мы выполнили их просьбу, Хэрри? Никто из нас не
смог расстаться с нашими детьми и не сможет сделать этого никогда. Теперь
мне остается рассказать не так уж много.
Мы добились отсрочки на три года. Тогда-то дети и заговорили впервые о
серой кромке земли вокруг резервации. Это был выход из положения.
Насколько я понимаю, они задумали изменить течение времени. Ненамного -
всего на одну десятитысячную секунды. Но в результате внешний мир
относительно нас окажется на микроскопическую долю секунды впереди. Нам
будет светить то же солнце, те же ветры будут приносить нам дожди, и мы
сможем видеть ваш мир неизменным. Но вы никогда не сможете увидеть нас.
Когда вы смотрите на нас, наше настоящее еще не наступило, и вместо этого
перед вами нет ничего - ни света, ни тепла, только непроницаемая стена
небытия.
Мы сможем выходить в реальный мир, как из прошлого в будущее. Я
испробовала это на себе, когда дети проверяли временной барьер. В этот
момент чувствуешь дрожь в теле и легкий озноб - больше ничего.
Существует, конечно, способ вернуться к нормальному земному
существованию, но я не могу тебе его объяснить.
Такова ситуация, Хэрри. Мы никогда больше не увидимся. Но, уверяю тебя,
мы с Марком сейчас более счастливы, чем когда-либо. Человек изменится и
станет тем, чем должен был быть изначально. Не тот ли это человек, о
котором всегда мечтали на земле? Не то ли это человечество - без войн,
ненависти, голода, болезней и смерти? Мы были бы счастливы дожить до
этого. О большем мы не мечтаем.
С любовью Джин.
Фелтон закончил чтение, и они с Эггертоном долго в молчании смотрели
друг на друга. В конце концов министр сказал:
- Вы знаете, что мы будем продолжать поиски способа прорваться сквозь
этот барьер?
- Я догадываюсь.
- Теперь, когда ваша сестра нам кое-что объяснила, это будет проще.
- Не думаю, что вам будет проще, - устало заметил Фелтон. - Я не думаю,
что она что-нибудь объяснила.
- Не вам и не мне. Но мы пригласим лучших специалистов. Они выяснят
все. Они всегда добиваются своего.
- Боюсь, на этот раз им не удастся.
- Да, - согласился министр. - Но, видите ли, нам нужно положить этому
конец. Мы не можем мириться с таким явлением - аморальным, безбожным,
угрожающим всем живущим на земле. Дети были правы. Нам придется убить их.
Вы понимаете, это болезнь. Единственный способ остановить ее - убить
бактерии, ее вызывающие. Единственный способ. Мне хотелось бы, чтобы был
какой-нибудь другой путь. Но его нет.