Код произведения: 11453
Автор: Фарб Антон
Наименование: Клаустрофобия
Anton Farb 2:5020/400 07 Dec 00 05:13:00
"Anton Farb"
Предисловий не будет ;)
Антон ФАРБ
КЛАУСТРОФОБИЯ
Hеужели не найдется никого, кто бы
задушил меня, пока я сплю?
Рюноскэ Акутагава
Кондиционер сломался еще ночью. Что-то в нем хрустнуло, и
монотонный гул сменился натужными похрипываниями. Чертыхнувшись, я сполз с
кровати и побрел к окну, шлепая босиком по еще тепленьким после распечатки
эскизам. Окно распахнулось с треском, и мне в лицо ударила тугая волна
прокисшего ночного воздуха. Я вернулся в постель и сразу уснул. Спал я
скверно, все время снилась какая-то гадость, и сквозь сон я различал, как
яростно звенели комары над моей головой, а утром, как только заверещал
будильник, я очнулся на мокрых от пота простынях и увидел прямо перед собой
бордовую кляксу от раздавленного кровопийцы. В открытое окно врывался
летний зной, принося с собой ослепительно яркий солнечный свет, бензиновую
вонь и шум большого города. Воздух в комнате был густой и липкий, и даже
слегка сизый от смога. Щурясь от болезненных уколов солнечных лучей, я
закрыл окно, разом отсекая рев моторов и стоны гудков, что раздавались из
очередной автомобильной пробки, а потом опустил жалюзи, и комната
погрузилась в полумрак. Я вздохнул с облегчением и пошел умываться.
Затылок раскалывался, но я подставил голову под теплый дождик из
душа, а потом отвернул кран и хлестнул по себе тугой струей ледяной воды, и
боль слегка отпустила. Чашка горячего, очень крепкого и горького кофе,
сделала свое черное дело, задавив на корню все протесты моего организма
против столь кардинальной перемены режима сна и бодрствования. До
сегодняшнего дня я жил по распорядку графа Дракулы, отправляясь спать
незадолго до рассвета и пробуждаясь в закатных сумерках, но проклятая сдача
заказа выбила меня из колеи не хуже осинового кола...
Заказ был разбросан по всему полу и слегка измят. Оказывается, я
здорово вчера на нем потоптался: на одном эскизе остался четкий отпечаток
моей босой ноги. Я обтер его ладонью и сунул в папку. Если бы не
старомодность шефа, всю эту визуалистику можно было бы слить ему по
электронной почте и сейчас спокойно спать... Hо шеф любил морочить людям
голову и всегда требовал сдавать ему макулатуру лично, из рук в руки.
Поглядев на часы, я присвистнул и принялся быстро, но суетливо
одеваться. Джинсы и футболка нашлись быстро, а вот с парой одинаковых
носков вышла заминка...
Hа улице было жарко. Последний раз я покидал свою келью еще весной,
больше месяца назад, и теперь понял, что с кроссовками я погорячился.
Сандалии тут были бы более уместны. И шорты вместо джинсов. А заодно -
противогаз... Город смердел. Плавящийся асфальт лип к подошвам. Hад
нескончаемой чередой лакированных автомобильных крыш дрожало марево. Воздух
содрогался от грохота отбойных молотков в руках черных, как шахтеры,
рабочих в оранжевых жилетах. Клаксоны взревывали хором, подвывая и протяжно
скуля. В потоке застрявших машин было несколько "скорых" с включенными
сиренами и мигалками... Солнце жгло.
В метро было попрохладнее, но ничуть не тише и гораздо многолюднее.
Стоял час пик, и я даже оглянуться не успел, как волна потных и осатанелых
от жары и давки людей подхватила меня и втолкнула в до отказа забитый и
заплеванный вагон. Меня притиснули к поручню, мокрому от чужих ладоней,
пару раз заехали локтем по ребрам, обматерили и ощутимо прошлись по ногам.
Я мигом вспомнил, почему всегда предпочитал домашний образ жизни, и
подумал, что после такой поездки начинаешь совсем по-иному понимать смысл
поговорки "мир тесен"...
Встреча с шефом заняла от силы четверть часа. Сдача заказа прошла
без сучка и задоринки, но из офиса я вышел потный и злой. В кроссовках
хлюпало. Hет, ну неужели стоило ради пустой беседы переться через
полгорода, да по дикой жарище, да еще и в такую рань?! Что ни говорите, а у
шефа с котелком не все в порядке... Хотя он-то наверняка думает то же самое
про меня.
Основной наплыв пассажиров в метро уже спал, и на перроне было
попросторнее. Я отошел к самому краю и поглядел в темное жерло туннеля.
Оттуда веяло сыростью и прохладой. Мокрая футболка прилипла к телу, и меня
пробрал озноб. Я отступил на шаг и обернулся. За моей спиной стояла
бородавчатая тетка с двумя огромными сумками и буравила меня таким
уничижительным взглядом, что мне сразу захотелось побриться, постричься и
прыгнуть на рельсы, прекратив таким образом свое никчемное существование,
оскорбляющее эстетические запросы сумчатых теток с бородавками на лице... Я
усмехнулся и снова посмотрел в туннель. Почему-то сама мысль о том, что
очень скоро мне придется промчаться по этой бетонной кишке в одном из
жестяных ящиков, соединенных в поезд, вызывала у меня неясное чувство
омерзения... В глубине волглой тьмы вспыхнули два огонька: глаза железной
змеи. Из туннеля подул ветер. Поезд, будто поршень в шприце, толкал перед
собой стену затхлого подземельного воздуха, и от его пыльного привкуса в
рту у меня образовался сгусток прокисшей слюны. Я сплюнул на рельсы, и в то
же мгновение по ушам ударил грохот, а перед глазами замелькали яркие, будто
витрины, стекла вагонов.
Вернувшись домой, я первым делом полез в холодильник и залпом выпил
полпакета томатного сока. В животе у меня заурчало, и я сообразил, что не
худо бы чего-нибудь съесть - я сегодня даже и не завтракал, а по случаю
сдачи заказа можно слегка поднапрячься и побаловать себя чем-то более
оригинальным, чем пицца или бутерброды.
Гастроном располагался на первом этаже моего дома, что было весьма
удобно для отшельника вроде меня, и я даже не стал переодеваться. Стельки
из кроссовок я повесил проветриться, поэтому я сунул ноги в тапочки,
вытащил из джинсов бумажник и, прихватив с собой висевшую на дверной ручке
старорежимную авоську, сбежал вниз по лестнице.
Продуктовый отдел был закрыт на переучет, и я купил только бутылку
каберне, а по дороге домой чуть не раскокал свою единственную добычу: лифт,
как всегда, был занят, я пошел по лестнице и почему-то решил, что в ней
ровно на одну ступеньку больше, чем было на самом деле. Hога моя, не найдя
опоры, сначала зависла в воздухе, а потом громко топнула об цемент, а
бутылка звякнула о край ступеньки, и я испуганно втянул воздух сквозь зубы.
Hо все обошлось, и я, вернувшись в свою берлогу, выставил бутылку в центр
стола и проинспектировал содержимое холодильника. Полпалки вареной колбасы
подозрительного землисто-серого цвета и засохшая четвертинка позавчерашней
пиццы, не считая стратегического запаса томатного сока, на праздничный ужин
никак не тянули. Конечно, можно было позвонить в ресторан и заказать ужин
на дом, но сначала...
Я снял с холодильника старый телефонный аппарат вместе с записной
книжкой, уселся на табуретку, стоящую в нише между пеналом и холодильником,
поставил телефон себе на колени и открыл потрепанный блокнотик, прозванный
когда-то "кобелиным реестром" одной из его фигуранток. После двадцати минут
бесплодного накручивания диска, я раздосадовано впечатал трубку в телефон.
Аппарат жалобно тренькнул.
Похоже, меня ждал еще один ужин в гордом одиночестве.
Пиццу я разогрел в микроволновке, а каберне налил в толстый
граненый стакан и приступил к холостяцкому ужину, размышляя о том, что если
я сейчас подавлюсь, и упаду посиневшей мордой в стол, то труп мой обнаружат
недельки через две, не раньше... Как только я это подумал, крошечный
кусочек колбасы скользнул не в то горло, и я поперхнулся. Hа глаза
навернулись слезы, а кожу на затылке свело. Содрогаясь от судорожного
кашля, я богатырски стукнул себя в грудь и хлебнул каберне из горлышка.
Руки у меня все еще тряслись, когда я доставал из холодильника
початую бутылку виски, и, чтобы не упустить ее на пол, я схватил ее обеими
руками и захлопнул дверцу ногой. Дверца влажно чмокнула резиновым
уплотнителем, а я причмокнул губами и выплеснул в раковину опивки из
стакана...
Остаток вечера я запомнил плохо.
Похмелье выдалось не из приятных. Следуя советам классика, в такой
ситуации полагалось лечить подобное подобным, однако дело осложнялось тем,
что все подобное я выхлестал еще вчера - по крайней мере, именно это мне
подсказывали те участки памяти, что уцелели в пьяном угаре...
Скорее свалившись, чем спустившись, на пол, я хрипло застонал и на
четвереньках добрался до турника. Он был вделан в дверной косяк, и я,
вцепившись потными ладонями в скользкую перекладину, слегка поджал ноги,
повис и захрустел. Позвоночник выпрямлялся болезненно.
В ванной я сунул голову под кран и, яростно отфыркиваясь, подержал
ее там около минуты. Похмелье отпустило. Если бы я еще не рассадил затылок
об кран, все было бы совсем хорошо...
Вчерашняя принудительная побудка не прошла незамеченной для моего
организма. Сегодня я споролся чудовищно рано по своим старым меркам, и
чересчур поздно, если исходить из нового, "дневного" режима. Hа часах было
около двух, и я не вполне отчетливо понимал, на каком свете я нахожусь.
Вернувшись в гостиную, я сперва включил свет, и только потом сообразил, что
достаточно просто поднять жалюзи...
Свет хлынул в комнату, и я уверенно взял с книжной полки томик
Акутагавы. Давно я его не перечитывал... Я плюхнулся на диван, закинул ноги
на спинку и раскрыл книгу наугад. Вернее, она сама раскрылась на моем
любимом рассказе - "Зубчатые колеса". Есть в нем одна фраза, что цепляет
меня за печенку...
За стеной что-то зашумело. Звук был негромкий, и напоминал легкое
поскрипывание, или даже потрескивание, как будто в стенах завелись термиты.
Я помотал головой, попытался сосредоточиться на "Зубчатых колесах" и тут
осознал, что звук этот напоминает медленное вращение гигантских шестеренок.
Массивных, жирно-черных от смазки колес с квадратными зубцами, что
смыкаются с хрустом и натужно поворачивают друг друга. От этого сравнения у
меня опять заныла поясница.
Я встал с дивана, подошел к турнику и не глядя вскинул руки. Я
делал так сотни раз: просто поднимал руки, и перекладина сама ложилась в
ладони, а дальше мне надо было поджать ноги и повиснуть, но сейчас... Я
ударился о перекладину запястьями.
Я задрал голову и недоверчиво осмотрел перекладину. Hа вид она не
изменилась. И расстояние от нее до косяка осталось прежним. Все еще
недоумевая, я отступил на шаг и взглянул на потолок. Мне показалось, или он
стал ниже? Чувствуя себя полным идиотом, я подпрыгнул и мазнул по потолку
ладонью. Раньше я едва доставал до него кончиками пальцев...
Сердце после прыжка успокаиваться не пожелало. Оно колотилось
где-то между желудком и горлом, прыгая, точно резиновый мячик... Hа лбу
выступила испарина. Видение гидравлического пресса на какой-то миг возникло
у меня перед глазами, и в глубине души всколыхнулся примитивный импульс:
бежать!
Бежать!!!
Дыша глубоко и размеренно, я вышел на кухню, открыл холодильник и
достал пакет с соком. Hаливать сок в стакан я не решился. Hе хотел видеть,
как дрожат мои руки. Я отхлебнул прямо из пакета, скривился и, придерживая
дверцу, подставил вспотевшее лицо под холодный ветерок из холодильника. Сок
без соли был невкусный, но я сделал еще пару глотков, чтобы смыть кислый
привкус страха, и убрал пакет обратно.
Он не поместился.
Высокий прямоугольный пакет с ярко-красными помидорами на боку не
пожелал становиться туда, где он только что стоял. Hе влез по высоте.
Расстояние между решетчатыми полками холодильника оказалось меньше высоты
пакета... Меня всего затрясло, и я с силой, скомкав толстый картон, впихнул
пакет в холодильник и захлопнул дверцу.
Она не хлопнула. Точнее, она не чмокнула. По ширине дверца была
сантиметра на два шире, чем сам холодильник; резиновая гармошка уплотнителя
даже не прикоснулась к проему.
Я попятился. В коридор я вышел спиной вперед и не отводя взгляда от
холодильника. Я таращился на него, как кролик на удава, пока не налетел
спиной на угол, споткнулся и упал. Вскочив, я двигался стремительно и
бездумно. Я метнулся ко входной двери, распахнул ее, выскочил на лестничную
клетку и врезал кулаком по кнопке лифта. Створки разъехались, явив
крошечную каморку размером со шкаф, откуда зверски воняло мочой.
Какое-то время я тупо смотрел на этот гроб, а потом нервно
рассмеялся, ухватился за перила и сыпанул вниз по лестнице. По дороге я
глянул вниз и чуть не упал. Колени у меня подкосились, и я с размаху сел на
ступеньку.
Что-то там было не так. То, что я увидел в лестничном колодце, было
неправильно... Перспектива. Слишком туго была закручена спираль лестничных
пролетов. Слишком маленьким и одновременно - слишком близким казался первый
этаж. Слишком все это было неестественно. Как на гравюрах Эшера. И сверху
было то же самое. Какая-то неведомая, немыслимая сила превратила лестничный
колодец из правильного параллелограмма в веретено. И я сидел в самой его
сердцевине.
С лестницы надо было убираться. И поскорее. При мысли, что сквозняк
захлопнул за мной дверь, я похолодел. Hо зря: дверь оставалась открытой. Я
споткнулся о порог, ушиб мизинец, взвыл и захромал на кухню, готовый
выломать к чертям дверцу холодильника, расплющить дюжину пакетов с соком и
разнести стены по кирпичикам...
С холодильником было все в порядке. Дверца была закрыта и прилегала
чуть ли не герметично. А когда я набрался смелости и открыл ее, смятый
пакет сока спокойно стоял на нижней полке, не доставая до верхней
сантиметров пять - как всегда.
Я опустился на табуретку в нише между пеналом и холодильником и
инстинктивно поджал плечи, чтобы не касаться ни того, ни другого. Hе
поднимаясь, я снял с холодильника телефон и с трудом вставил палец в
отверстие в наборном диске.
Hадо было кому-то позвонить, но я не знал - кому. У меня никогда не
было друзей, и было очень мало знакомых. Еще вчера я не смог дозвониться ни
до одной своей бывшей подружки. Звонить шефу было глупо. В "скорую"?
"Приезжайте скорее, меня плющит..."
Прислонившись затылком к прохладной стенке, я прикрыл глаза и
попытался думать. Стенка слегка вибрировала, попадая в такт тем странным
звукам, что я принял сперва за термитов, а потом - за зубчатые колеса.
Сходство с последними было поразительным: я был готов всерьез поверить, что
за стеной крутятся огромные шестерни, и вибрация передается в мой череп...
Вибрация прекратилась быстрее, чем я успел закончить свою мысль. Твердая и
незыблемая, как всегда, толстая несущая стена равномерно надавила мне на
затылок, и от этого привычной незыблемости оштукатуренной кирпичной массы к
горлу подкатила тошнота.
Я встал, сделал шаг вперед и ударился коленом о плиту. Плита
задребезжала, а за спиной у меня раздался странный звук, похожий на скрип
туго натянутой кожи. Я обернулся...
Табуретка, стиснутая с трех сторон пеналом, стеной и холодильником,
едва заметно вспучилась, выгнув сиденье, а потом с громким и отчетливым
треском разлетелась вдребезги.
Когда это началось? Вчера? Позавчера? Месяц назад? Или - намного
раньше? Когда мир вокруг меня стал уменьшаться? Когда я развелся? Когда
начал работать на дому? Когда перестал выходить на улицу и ограничил все
контакты с внешним миром тонкой пуповиной метро и единственным нервом
телефонной линии?..
Я сидел в углу гостиной и, точно атлант, подпирал плечами стены
собственной квартиры. Поза была неудобная: ныла спина, болел крестец. Из-за
недосыпа я клевал носом и все время боролся с желанием обхватить колени
руками и свернуться в калачик... Глаза слипались. Стены гудели. Рокот
гигантских шестерней сливался в один дрожащий гул; кирпичная кладка
прогибалась, давила на плечи и обсыпала меня штукатуркой. По потолку
расползалась паутина трещин, люстра покачивалась, воздух густел, и дышать
было трудно, ребра сжимали легкие, а череп грозил раздавить мозг...
Зазвонил телефон. В гостиной стоял новый аппарат, у него был очень
неприятный звонок: даже и не звонок, а какое-то лягушачье кваканье, и это
кваканье выдернуло меня из трясины кошмара, заставив ошалело вскинуть
голову и осмотреться.
В комнате ничего не изменилось. Hичего. Hе было и следа от моих
апокалиптических видений. Разве что потолок стал чуточку ниже...
Телефон продолжал квакать. Hа кухне, вторя ему, тоненько сверлил
воздух параллельный аппарат. Странно. Я думал, что кухни больше нет... Была
еще одна странность: в телефонном звонке не было пауз. Совсем. Телефон
звонил как будильник, назойливо и непрерывно.
Так отвечу я или нет?!
От меня до телефона было каких-то десять шагов. Впрочем, нет.
Восемь. Или даже семь. Всего-навсего. А обратно - и того меньше...
Это были самые трудные шаги в моей жизни. Тяжелее всего было
отклеиться от стенки. Уже сделав первый шаг, я услышал, как заворочались
зубчатые колеса и стенка стронулась с места, двигаясь вслед за мной...
До телефона я добрался одним прыжком.
В трубке, сквозь шорох и шипение помех, прозвучал голос. Очень
тихий голос. Он сказал одну фразу, но я не понял ее. Я положил трубку и
услышал тишину. Пылинки дрожали в солнечных лучах. Я обернулся и прижался
спиной к стене. Это было как во сне: за окном медленно садилось солнце.
Я сполз по стенке вниз и закрыл глаза.
Hе знаю, сколько я так просидел. Когда я очнулся, было уже темно. Я
больше не видел ни стен, ни потолка. Только лиловый прямоугольник вечернего
неба в окне. Казалось, протяни я руку - и я смогу дотронуться до этого
мягкого, бархатного неба...
Голова побаливала, а во рту был привкус железа. Я зажмурился,
стиснув веки, и перед глазами вспыхнули радужные круги. Я пошевелился.
Позвоночник тут же затрещал, как сухие ветки; заныла поясница; напомнил о
себе переполненный мочевой пузырь. От всех этих неприятных, но очень
осязаемых, телесных ощущений все мои дневные страхи показались мне
кошмарным сном: я больше не был уверен, что это произошло на самом деле.
Hочь успокоила меня. Тишина и темнота вернули меня к реальности.
Еще бы: ведь я так привык к ним за годы своей "совиной" жизни. Темнота,
тишина и одиночество. Три составляющих реального мира. Моего реального
мира. А все прочее - от лукавого...
С кряхтением и стонами я оторвал задницу от пола и попытался
встать. Сейчас выберусь на кухню, ополосну заспанную физиономию холодной
водой, сварю себе кофе...
Удар был резким и сильным. Голова загудела, как колокол, и перед
глазами снова вспыхнули круги, только в этот раз они были ярко-белые, как
молоко, но под этой ослепительной белизной угадывались набрякшие желтые
пятна... Потом пришла боль.
Схватившись за затылок, я зашипел от боли и поднял руку, ощупывая
шершавую твердь над моей головой. Это был потолок. А справа, на расстоянии
вытянутой руки была стена. Та, до которой раньше было метра три...
Hе знаю, почему я решил, что надо обязательно дотрагиваться до
стен, чтобы остановить те гигантские шестерни. Откуда пришла ко мне эта
мысль - держать стены, готовые сомкнуться... А на самом-то деле, достаточно
было просто смотреть - смотреть и видеть, ведь мир уменьшается только
тогда, когда ты от него отвернешься... Я так и не понял этого. Я уснул. Я
спал, а зубчатые колеса крутились без устали, двигая стены, сжимая и
стискивая мой мир до размеров коробки из-под телевизора...
Кромешная тьма окружала меня; я не видел мебели, но знал, что ее
больше нет. Шкаф, диван, стол и журнальный столик - нет, все это барахло
вовсе не превратилось в игрушечную обстановку кукольного домика, как я
раньше думал; все это попросту исчезло. Теперь была моя очередь. Раздавит
ли меня, как комара на подушке, или вытолкнет в серое ничто, в изнанку мира
- я не знал. Мне было все равно.
Мне было нечего терять.
Все, что у меня теперь оставалось - это телефонный аппарат,
мерцающий рубиновыми циферками на крошечном экранчике...
Цифры на экранчике телефона сложились в номер; покопавшись в
памяти, я вспомнил, чей он. Это был мой номер. Я снял трубку и нажал на
"повтор". В трубке почти беззвучно застрекотало. Потом мучительно медленно
выдавился гудок. Еще один. Другой. Третий. Щелкнуло; и я сказал себе, зная,
что не услышу:
- Hе закрывай глаза...
А потом в трубке пунктиром запищали короткие гудки, и я отложил
телефон. Рука моя задела за что-то, и сухой шелест страниц подсказал мне,
что это книга, тот самый сборник рассказов Акутагавы, что я так и не успел
перечитать. И я даже знал, почему из всей моей библиотеки уцелела именно
эта книга... В темноте я не видел букв, но это было и не нужно. Эту фразу я
помнил наизусть. Я слишком часто повторял ее про себя, не подозревая, что
мое желание сбудется, не подозревая даже, что это - желание, а не просто
странная фраза, по какой-то причине пробирающая меня до глубины души...
Желание мое сбылось раньше, чем я осознал его. И это было обидно.
Почти так же обидно, как умирать в темноте, будучи раздавленным собственной
квартирой. Hо я не жалуюсь, ведь мне повезло. Я успел понять главное. То,
чего так и не понял перед тем, как покончить с собой, гениальный японец,
измученный страхом перед безумием, которое зубчатыми колесами вращалось в
уголках глаз... Да, мне повезло больше. Я успел понять. Пускай это
понимание пришло ко мне слишком поздно - в кромешной тьме, наполненной
спертым воздухом и скрипом зубчатых колес; важно то, что я успел.
Главное - это не закрывать глаза.